Холлидей Сильвия. Рассвет страсти

   – Неужели это так трудно? – повторил он шепотом. – Ведь твое тело согласно, не правда ли? И ты противишься только из гордости. Это потому, что боишься уступить трусу?
   Аллегра разрывалась между желанием и страхом. Он слишком пьян и беспощаден, и не так она себе это представляла. У нее вырвался еле слышный стон. Господь свидетель, если бы Ридли был трезвым, добрым и ласковым, она в тот же миг кинулась бы к нему в объятия. Но когда он способен на такие жестокие шутки… И девушка с отчаянным криком отпихнула в сторону кнут и попыталась прикрыться: одна рука защищала груди, а другая – лоно от новых поползновений.
   – Хотите, чтобы я возненавидела вас? – выпалила она.
   Ридли попятился при виде столь неистовой вспышки, растерянно распахнув глаза. А Аллегра, осененная невероятной догадкой, застыла на месте. Предчувствия ее не обманули; за обращенной ко всему свету разнузданной жестокой маской скрыто нечто большее.
   – Да, – все еще не освоившись со своей догадкой, промолвила она. – Так оно и есть! Вы с первой же встречи хотели разбудить во мне ненависть. Она привлекла вас с самого начала. Не ее ли вы увидели во мне? И не ради нее ли потратились на выкуп? Ведь вы приревновали к Уикхэму? И надеялись поживиться хотя бы частью той ненависти, что я питаю к нему?
   – Что за чушь я слышу? – пробормотал он.
   – Вы обращались со мной, как со шлюхой. Вы использовали меня, чтобы отвадить своих друзей. Вы издевались надо мной, изображая совратителя и заставляя меня стыдиться собственной слабости. Но не потому, что желали меня. Вы жаждали моей ненависти.
   – Попридержи язык, девка! – попытался остановить ее Ридли. Но Аллегра лишь отчаянно тряхнула головой. Все новые открытия придавали ей храбрость. Удивительно, как она не замечала этого до сих пор? Ведь это же так ясно!
   – Боже мой, но дело не только во мне! Вам угодно ненавидеть весь мир: всех своих слуг, друзей, торговцев на рынке… Все ваши грубости, оскорбления, беспричинные издевки… Все имело одну цель. Заставить всех ненавидеть вас! Вы по-дурацки транжирите деньги, вы позволяете миссис Ратледж и прочим обирать себя. И отлично знаете, что они делают это. И втайне приветствуете их презрение и насмешки у себя за спиной!
   – Замолчи сейчас же! – приказал Ридли, в чьих гла зах появился грозный блеск. – Я не потерплю такой непочтительности! Что за дикие вымыслы? С какой стати мне беспокоиться о чьих-то насмешках? Я живу так, как хочу. И если они ненавидят меня, если ты ненавидишь меня – мне это абсолютно безразлично!
   – Неужели вы слепы настолько же, насколько жестоки? Или без конца пьете для того, чтобы не видеть правды? – Аллегра уставилась на кнут, сама не понимая, чем он так привлек ее внимание. – Взять хотя бы мистера Бриггса, этого честного бедолагу. Для него вы потрудились создать отдельный круг ада. И воздаете за всю его доброту издевками. Наверное, его ненависть для вас наиболее драгоценна? Уж не напоминает ли он вам, каким могли бы быть вы сами? Но не стали?
   – Хватит, черт побери! – взревел он. – Ты заткнешься или нет?
   Однако Аллегру это не испугало. Чем больше ярился Ридли, тем больше утверждалась она в своей догадке. В той правде, которой он сам вряд ли осмеливался заглянуть в глаза. Она не забыла ужасную сцену возле перекрестка, его унижение и трусость. Но не забыла она и про «мистера Моргана», который обрекал себя на грязный, неблагодарный труд. Несчастный, отвергнутый всеми страдалец. Он наверняка упивается этой жалостью к себе.
   Девушка презрительно фыркнула, стараясь не дать волю слезам отчаяния:
   – Должно быть, вы собираете всю эту ненависть до последней капли и прикладываете к своей душе. Вместо лечебной припарки. Хотела бы я знать, помогает ли она заглушить боль от той, главной, ненависти, которая лишает вас желания житъ? От жуткой, бесконечной пытки?
   – Что это значит? – рявкнул он.
   – Потому что кое-кто ненавидит вас сильнее, чем все остальные, вместе взятые! – выпалила Аллегра, уже не в силах остановить потоки слез и лишь нетерпеливо стирая их с лица.
   – Уж не ты ли? – попытался презрительно ухмыльнуться Ридли.
   – Нет. Это вы, вы сами!
   Он скривился так, словно кинжал вонзился прямо ему в сердце. Но вскоре овладел собой и угрожающе занес хлыст:
   – Ну, черт бы тебя побрал, сейчас ты и правда возненавидишь меня за дело!
   Однако растерянность в глубине его глаз совершенно не вязалась с гневными словами. А Аллегра нарочно опустила руки, открываясь для удара:
   – Бейте меня сколько угодно, если это так необходимо. И если вам так хочется. Если это облегчит вашу боль. Но я все равно не стану ненавидеть вас, Грей Ридли! – Тут слезы перешли в громкие рыдания. Теперь она понимала, о чем плачет. – Я буду жалеть вас, Грей. И оплакивать ваше истерзанное сердце. Но ненавидеть вас я не смогу. Ищите ненависть в ком-то другом, коль она вам так необходима.
   Кнут затрясся и выпал из безвольной руки. Ридли сдавленно пробормотал:
   – Будь ты проклята…
   Спотыкаясь на каждом шагу, он кое-как доковылял до лошади, взобрался в седло и исчез в глубине леса. Аллегра спрятала лицо в ладонях и дала волю слезам. Ну как же ненавидеть Ридли, если она сумела разглядеть его боль и готова исцелить его? Как его ненавидеть, если сердце рвется на части от сострадания и бессилия? Нет! Нет! Аллегра упрямо тряхнула головой. Он не имеет права вовлекать ее в свою жизнь, бередить сердце и заставлять его пылать от страсти. Пока по земле ходят Уикхэмы – хотя бы один из них, – она не имеет права на собственную жизнь. И на собственные желания. Она дала клятву. Рыдая, девушка прижала к груди узел с одеждой. Ах, если бы она была свободна и могла бы сбежать, скрыться, спастись… Но перед ее мысленным взором упорно маячили эти глаза – глаза загнанного зверя. А губы помнили его жгучий поцелуй.
   – Оставь меня в покое, Грей! – шепотом взмолилась Аллегра. – Ради всего святого, оставь меня!

Глава 10

   – А ты, девушка, не очень-то спешила. – Привратник Хэмфри, ковыряясь в ухе, мрачно уставился на Аллегру.
   – Я прошу прощения, – промолвила она. Небо было еще светлым, однако на горизонте уже появился серебристый диск луны. И куда утекло столько времени? Кажется, она совсем недавно сидела одна в лесу, оплакивая Грея Ридли.
   – Прощения? – громовым голосом произнес Хэмфри. – Это после того, как я чуть не до ночи должен был ждать тебя, чтоб запереть ворота?
   Вездесущая Барбара насплетничала недавно Аллегре, что каждый вечер привратник покидает свой пост у ворот, чтобы позабавиться с дочкой одного из арендаторов. Аллегра с трудом сдержала возмущение. Еще один мошенник, набивающий карманы за счет лорда Ридли и не утруждающий себя верной службой.
   – Она подождет, Хэмфри. Даже если ты опоздаешь.
   – Не болтай лишнего! – рявкнул привратник. – Не то я все расскажу Ратледж. У нее и так уже руки чешутся тебя приголубить!?
   – Господи спаси, что я еще натворила?
   – Она считает, что ты слишком часто вьешься вокруг хозяина. И к тому же не я один дожидаюсь тебя, чтобы покончить с делами. Эндрю давным-давно покормил своих псов. А пока ты не пришла, он не может пустить их бегать по парку.
   – Значит, его милость уже дома?
   – Давненько. И успел напиться в стельку. Рукава все в кровище, и ругается как сапожник. Ровно сам дьявол нынче его погоняет. А уж мистер Бриггс! – И Хэмфри выразительно закатил глаза. – То и дело посылает сюда Верити узнать, пришла ты домой или нет. Им с его милостью показалось, будто ты сбежала.
   – Мне бы тоже этого хотелось, – со вздохом ответила она.
   – А мне плевать, – пожал плечами Хэмфри и нетерпеливо добавил: – Ну, заходи, что ли.
   И Аллегра вошла.
   Привратник всем весом навалился на чугунные створки, захлопнул их и заложил железным болтом. Кивнул на прощание Аллегре, скрылся у себя в привратницкой и через минуту появился по ту сторону ограды. Наружную дверь из привратницкой Хэмфри запер, ключ положил в карман и зашагал по дороге на Диддлбсри, весело насвистывая.
   – Где ты пропадала, девчонка?! – Миссис Ратледж чуть не с кулаками набросилась на Аллегру, стоило ей переступить порог кухни.
   – Собирала травы для работы. – И она протянула шляпу, полную цветов и трав.
   – Тебя не было за ужином. Мистер Бриггс велел кое-что отложить для тебя. Уж я-то ничего подобного бы не сделала. Ты и так забрала себе в этом доме слишком много воли – фу-ты ну-ты, шишка на ровном месте! – И экономка язвительно фыркнула. – Ладно, иди есть.
   – Я не голодна, – устало вздохнула Аллегра. В лесу ей удалось подкрепиться только жалкой горсткой ягод, однако тяжелый, изматывающий день начисто лишил девушку аппетита. – Лучше я сразу пойду готовить укрепляющее для его милости. Он, наверное, скоро потребует свое питье.
   Миссис Ратледж улыбнулась, снова напомнив Аллегре сытую кошку:
   – Его милости не угодно видеть тебя нынче вечером. Он повторил это несколько раз. Он велел доложить, когда ты вернешься домой, но видеть тебя не пожелал. «Чтобы эта дрянь не смела показываться мне на глаза», – вот его собственные слова. «Не смела показываться». – Алчная ухмылка становилась все шире. – Неужто ты наконец перестала ходить в любимицах?
   Аллегра еле стояла на ногах. Испытанное ею сегодня горе было слишком тяжело, чтобы пытаться сейчас спорить со старой ревнивой драконихой.
   – Миссис Ратледж, я ведь сказала, что не подкапываюсь под ваше место.
   – Да он бы и спрашивать тебя не стал, взял бы да сделал экономкой, – внезапно надулась женщина. – Он же глаз с тебя не спускал. Мужикам вечно кружат голову смазливые мордашки – трезвые они или нет. А уж наш-то… – она выразительно мотнула головой, – он, поди, от веку пьяный ходит.
   Аллегра прикусила губу. Еще бы, одной стычки в городе достаточно, чтобы Ридли напился вдрызг, не говоря уже о том, что случилось в лесу.
   – Он много пьет этим вечером?
   – Как будто приговоренный к казни в свой последний день. И руки все себе ободрал в кровь. Барбара сама видела, когда подавала ужин. – И миссис Ратледж презрительно фыркнула: – Подрался, поди, с какой-нибудь шлюхой в кабаке.
   Аллегра так и вспыхнула от гнева. Экономка могла выказывать хозяину хотя бы минимальное уважение уже за то, что с таким успехом набивала карманы его деньгами!
   – Миссис Ратледж, – выпалила девушка, – сегодня в Ладлоу он спас жизнь маленькому мальчишке! И при этом здорово рисковал собой. Можете сообщить это остальным, когда станете шептаться у него за спиной. – Резко развернувшись, она поспешила прочь, бросив на ходу: – Надо поскорее приготовить мазь для ран его милости!
   Оказавшись в блаженном уединении буфетной, Аллегра принялась за дело. Она рассортировала свежесобранные травы, измельчила те, из которых собиралась составить мазь, добавила щепотку шафрана и очищенного топленого сала и поставила на огонь. Когда лишняя влага выкипела и смесь приобрела приятный золотистый оттенок, девушка процедила ее и поставила остужаться. Тем временем нужно было заняться остальными травами. Часть из них Аллегра развесила под потолком на просушку, а часть залила водкой, чтобы использовать потом их экстракты. В наполовину остывшую микстуру она добавила пчелиного воска, немного очищенного скипидара и оливкового масла, а потом сбивала ее до тех пор, пока не получила мягкую густую мазь. Теперь для запаха полагалось лишь добавить розового масла. Несмотря на то что работа требовала большого внимания, Аллегре так и не удалось привести мысли в порядок. Грей не пожелал ее видеть. Значит, ни одно из ее слов не пропало даром, ей удалось достучаться до самой его души. И обрушить поток жестоких обвинений, на которые у нее не было никакого права. Хотя бы потому, что Грей был хозяином, а она – служанкой. При этом он не переставал быть обычным человеком, подверженным страданиям и боли, И она набросилась на него в момент наибольшей уязвимости. Аллегра без конца проклинала свой слишком длинный язык и желала взять назад все, что успела наговорить Ридли. Девушка упаковала мазь в плоскую коробочку с крышкой и понесла се наверх, в хозяйские покои. Нужно постучать в дверь и передать мазь Джагат Раму. В душе жила дикая, неоправданная надежда, что Ридли воспримет бальзам как знак примирения и отменит приказ не допускать ее в свой кабинет. Однако в тот же миг, как только Аллегра переступила порог буфетной, стало ясно, что в доме творится неладное. Несмотря на поздний час, в коридорах было полно лакеев: кто-то мчался с поручением, а кто-то неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. А возле кабинета Ридли торчала сама миссис Ратледж, припадая ухом к двери.
   – Господи, что случилось? – кинулась к ней испуганная до полусмерти Аллегра.
   – Я же говорила, что нынче вечером он перепьет самого себя, – осклабилась экономка. – Вот сейчас он опять выкинет одну из своих шуток. Послушай.
   Аллегре не было необходимости прижимать ухо к двери. Вопли Ридли разносились по всему коридору. Они вонзались в самую сердцевину ее души, и Аллегра невольно застонала. Рука как бы сама по себе легла на дверную ручку, а с губ сорвался шепот:
   – Плененный дьявол. Может быть, мне удастся помочь.
   – Ну уж нет! – полыхнула глазами миссис Ратледж. – Неужели у тебя хватит наглости снова торчать у него под носом? Я же говорила, что он не желает тебя видеть! – Толстуха уставилась на Аллегру и прогнусавила с новой вспышкой ревности и подозрительности: – А скажите-ка мне, мисс, не имеете ли вы отношения к тому, что с ним творится?!
   – Я… – Аллегра смешалась и покраснела. – Я не знаю… – В тот же миг дверь распахнулась, и из нее вылетел Джонатан Бриггс, чуть не сбив с ног их обеих.
   – Боже! – вскричал он и схватил Аллегру за руку. – Именно ты могла бы сейчас помочь! Есть у тебя какое-нибудь успокоительное для лорда Ридли?
   – Я сделаю все, что смогу! – пообещала Аллегра, мысленно прикинув свои возможности. – Но прежде, мистер Бриггс, я бы хотела сама повидать его милость. Чтобы правильно оценить его состояние. Ведь если он не захочет пить, от успокоительного не будет никакого толка. И тогда придется попробовать лечебный пластырь на висках – может, это заставит его заснуть.
   – Оставляю его на тебя и Джагат Рама, – кивнул Бриггс и распахнул дверь.
   – Позвольте и мне помочь его милости, мистер Бриггс, – заныла миссис Ратледж.
   – Это совершенно ни к чему. Потрудитесь проследить, чтобы остальные слуги занимались тем, чем положено. – И Бриггс добавил, передразнив завистливую мину экономки: – Лорд Ридли вовсе не нуждается в досужих свидетелях его слабости! Занимайся своими делами, женщина, и предоставь мужчинам заняться своими. Точно так же, как это делаю я.
   – Но…
   Аллегра не стала слушать, чем кончится этот спор, захлопнув за собой дверь и проскользнув через гостиную в спальню Ридли, откуда доносились его неистовые вопли. У распахнутых дверей она наткнулась на Джагат Рама. Индиец несмело улыбнулся:
   – Вы ведь поможете ему, правда? Я ничего не смог поделать этим вечером. – Он отступил в сторону и жестом пригласил Аллегру войти. Тяжелый, приторный запах благовоний показался удушающим. На кровати, связанный по рукам и ногам, дико бился Грей Ридли.
   – Проклятие! – рычал он. – Дьявол вас всех побери! Сукины дети, развяжите меня! – Его язык заплетался, и слова можно было разобрать с трудом. Виконт корчился и извивался с такой силой, что наверняка перевернул бы кровать, не окажись рядом Джагат Рам.
   – Прошу вас, сэр Грейстон, – напевно повторял он, намертво вцепившись в край кровати, – постарайтесь заснуть. С утра нужно встать пораньше, чтобы успеть на охоту на тигров с Бехарским набобом.
   Ридли тупо уставился на слугу, но все же внял его словам. По лицу растеклось блаженное выражение. Судя по всему, Ридли перенесся в иное время и в иное место. Он даже сподобился улыбнуться. Но уже в следующий миг на смену радости пришло горе. И этот большой, сильный человек затрясся от рыданий. Широкая грудь тяжко вздымалась с каждым вздохом.
   – Почему она умерла?! – выкрикивал он. – Почему она умерла? Дайте мне шпагу, я проткну ею свою грудь! – И мужчина дико расхохотался, обливаясь слезами. – Но ведь я – трус из Бэньярд-Холла! Разве вы не знаете? – Он застонал так жалобно, словно каждый звук рождался в самой глубине истерзанной души.
   – Милорд… – прошептала Аллегра, несмело касаясь его плеча и с трудом удерживая слезы. Как будто кто-то повернул ключ в запертой двери, Ридли резко уселся и воз зрился на нее. Янтарные глаза полыхнули гневом. И она в ужасе отшатнулась. А Ридли взревел:
   – Ты смеешься надо мной? Ты презираешь меня? Служанки на кухне сказали… – Он затряс перед ней спутанными веревкой кулаками: – Проклята, будь ты проклята! Будь ты проклята!!!
   – Вот видите? – вздохнул Джагат Рам. – И так без конца. У вас найдется подходящее лекарство? Что-нибудь успокоительное?
   Аллегра сокрушенно покачала головой. Ей одной было известно, отчего нынче вечером Ридли опять оказался на грани безумия. Сердце сжалось от острого сознания вины и раскаяния: невыносимое, болезненное чувство.
   – Нет, – промолвила она. – Лекарства тут бессильны. Спасти его можно только человеческим теплом и лаской.
   Несмотря на возражения Джагат Рама, Аллегра встала возле кровати на колени и прижала Ридли к себе. Он тут же забился, скрипя зубами и осыпая ее проклятиями. В какой-то ужасный момент девушке показалось, что он вот-вот разорвет путы и набросится на нее.
   Но мало-помалу на смену ярости пришли горе и боль, и он приник головой к ее груди. Его лицо оросили новые потоки слез.
   – Тише, Грей, – шептала Аллегра, баюкая его, как ребенка. Она чувствовала, как беспомощно дрожит у нее в руках его тело. – Тише, мой дорогой.
   Он поднял на нее мутный, ничего не видящий взор и с тоской выдохнул:
   – Руфь? Это ты, Руфь? Прости меня, Руфь. Поцелуй меня, Руфь! Прости меня!
   Поколебавшись всего мгновение, Аллегра поцеловала соленые от слез губы. Это был материнский поцелуй. Ласковый и нежный. Губы, щеки, упрямую ямку на подбородке. Тонкие пальчики осторожно заставили его опустить веки, и поцелуи осушили слезы на воспаленных глазах. Он перестал дрожать, но Аллегра все еще баюкала его, и шептала его имя, и целовала в лоб и щеки. Наконец стало ясно, что Ридли заснул. Опустив виконта на подушку, девушка взглянула на Джагат Рама.
   – Развяжи его, Рам, – взмолилась она. Ее сердце готово было разорваться от боли при виде грубых пут, лишавших свободы этого гордого человека.
   Рам кивнул и как по волшебству извлек из какого-то потайного кармана довольно необычный кинжал. В глаза бросалась рукоятка, искусно изображавшая голову змеи. Рам шагнул к кровати, рассек веревки и отбросил их прочь. Аллегра болезненно поморщилась, заметив красные полосы там, где веревки стягивали запястья Ридли. С его рук давно слетели наложенные днем повязки, и грубые отметины от медвежьих когтей покраснели и опухли. Мало того, кое-где возобновилось кровотечение, и на чистом полотне рубашки появились свежие алые пятна. Аллегра не удержалась и заплакала сама.
   – Я принесла мазь, – всхлипывая, пробормотала девушка и махнула рукой в сторону оставленной на столе коробки.
   – Я позабочусь, чтобы утром сэр Грейстон воспользовался ею.
   – Он еще проснется? – спросила она, поднимаясь с кровати. Оставлять Ридли в таком состоянии было боязно. – Может, приготовить ему обычное укрепляющее?
   – Нет. Он будет спать до утра.
   – И забудет обо всем, что случилось сейчас?
   – По крайней мере он так говорит, – лукаво улыбнулся Рам. – А может, он так желает…
   – Если я вам понадоблюсь… – беспомощно ломая пальцы, пролепетала Аллегра.
   – Вы уже ничем не поможете сегодня. А я пробуду возле него до самого утра. Идемте, – он указал на неболь шую дверь, через которую можно было попасть в хозяйскую гардеробную, – я провожу вас через гардеробную сэра Грейстона. Так будет лучше. Женская прислуга бывает весьма жестока в своих сплетнях и пересудах.
   В кабинете у Ридли все еще горела свеча. Отблески ее пламени причудливо играли на висевших над камином кинжалах, загадочно мерцала позолота и полированная сталь. После сегодняшней душераздирающей сцены с Баттерби в Ладлоу эта странная коллекция предстала в новом отвратительном свете. Трус из Бэньярд-Холла, которого бросает в дрожь от одного прикосновения к шпаге, обрекает себя на существование в окружении символов своей слабости. Вряд ли коллекция являлась просто жестоким напоминанием. Это скорее выглядело как самобичевание, которому подвергали себя в глухих кельях фанатики от веры: цепи и вериги эти люди добровольно носят, не снимая, постоянно терзаясь от пытки.
   – О Боже… – простонала Аллегра и зажмурилась.
   – У вас доброе сердце, – промолвил Джагат Рам, тронув ее за локоть. – Да благословит вас Аллах.
   – Ох, Рам, – взмолилась она, – расскажи мне о нем.
   – Мне не полагается о нем рассказывать. А вам не полагается слушать.
   – Знаю.
   – Но вы зажгли искру жизни в его взоре, – продолжал индиец, чьи карие умные глаза, казалось, смотрели ей в самую душу. – И мне кажется, что в отличие от многих не обратите излишнюю осведомленность ему во зло.
   – Я неустанно молю Господа помочь мне составить такое снадобье, которое исцелило бы его недуг, – горячо произнесла Аллегра.
   – Так было не всегда, – медленно начал Джагат Рам. – И если молодого сэра Грейстона постигла беда, она явилась как следствие его несравненных достоинств. Про таких говорят, что им везет во всем. Ему сопутствовал успех в любых делах, причем все давалось с такой легкостью, которой позавидовал бы всякий смертный. Если у него и были недостатки, – пожал плечами индиец, – а они наверняка есть у каждого, то я назвал бы излишнюю гордость, даже на грани заносчивости, и неумение сочувствовать чужим бедам, насколько я могу судить, из-за отсутствия опыта личных невзгод и неудач. – И Рам умолк, задумчиво улыбаясь. – Он вел беззаботную жизнь. Его обаяние и положение в свете открывали любые двери. А о благосостоянии позаботилась сама фортуна.
   У него были связи при дворе, уважение сверстников и всех, с кем он имел дело. Как бы вам сказать… словом, это был просто Грейстон Морган, сквайр, второй сын в семье, с довольно тощим кошельком. Отец оставил ему в наследство какие-то крохи. Однако ему удалось отличиться во время войны в Шотландии, так что король пожаловал его в рыцари и кавалеры ордена Бани и назначил изрядное денежное вознаграждение. С присущей ему верой в удачу сэр Грейстон оставил все деньги в распоряжении своего поверенного, уволился из гвардии, продал свой патент и отправился в Калькутту офицером Ист-Индской компании. Естественно, судьба была к нему благосклонна. И в делах, и в битвах – то и дело возникали восстания, которые приходилось подавлять.
   – И там он нанял вас на службу?
   Джагат Рам резко выпрямился, и его темно-карие глаза полыхнули в пламени свечи. Несмотря на подчиненное положение, самолюбие слуги вряд ли уступало самолюбию хозяина.
   – Меня никто не нанял, – на удивление мягко промолвил он. – Я принц у себя на родине. Сэр Грейстон спас мне жизнь. И я поклялся служить ему, пока долг не будет оплачен.
   – Но такая жертва… – не поверила своим ушам Аллегра.
   – Он спас мою собственную жизнь. И я дал клятву Аллаху.
   – Ему здорово повезло, что у него есть вы, Рам. – По крайней мере Ридли не оставался совсем один во время припадков. – Он что же, разбогател на службе в Индии? – вернулась она к рассказу.
   – Нет, – рассмеялся Рам. – Как всегда, ему улыбнулась фортуна. Сэр Грейстон собирался подольше пожить в Индии, ведя довольно скромное существование. Ему полюбилась моя родина.
   – Он был счастлив там? – Впрочем, ответ был ясен и так. Стоило хотя бы оглянуться на экзотическое убранство этого кабинета. – Он находит облегчение здесь, верно? В стенах этой самой комнаты? И благовония, и та память о прошлом, что оживает при виде вас, успокаивают его?
   – Да. Довольно часто. – И Рам со вздохом добавил: – Насколько ему вообще доступен покой.
   – Тогда зачем же он уехал?
   – Умер его брат, виконт, и оставил ему титул, изрядную сумму денег и Морган-хаус – особняк в Лондоне. Сэру Грейстону казалось, что виконту не подобает наживаться на биржевых операциях, и он приказал своему поверенному продать все акции, в которые тот вложил его деньги. Это случилось летом тысяча семьсот двадцатого года. – Рам умолк и заглянул ей в лицо: – Ах, судя по вашему виду, вам невдомек, о чем идет речь. Это же крах акций «Южных морей».
   – Я находилась в тот год в Колониях, – заинтригованно качнула головой Аллегра.
   – Я имею в виду грандиозную аферу с дутыми акциями, разорившую множество народу. Чрезвычайно шумный скандал. Со временем стало ясно, что нити заговора ведут на самый верх, в правительство. Но когда сэр Грейстон, ни о чем подобном не подозревая, продал свои акции, они шли по самой высокой цене и принесли по тысяче фунтов дохода на каждую сотню вложений. А скандал разразился буквально через месяц. Однако сэра Грейстона он не коснулся, и милорд обрел богатство, величину которого трудно вообразить в самых диких мечтах. Столько денег не растранжирить даже за десять жизней.
   – Это похоже на детскую волшебную сказку с чудесами и феями. Виконт был рад?
   – Он был напуган, – помрачнел Рам. – Наверное, впервые за всю свою жизнь. Это было слишком чудесно. И слишком неожиданно. Сначала титул и наследство его брата, а потом вот это. В тот же год в Лондоне разразилась эпидемия чумы. И церковь, и общество набросились с упреками на продававших акции «Южных морей». Дескать, чума – это Господня кара за их дьявольскую алчность. Насколько я могу судить, сэр Грейстон еще не успел оправиться от потери брата. Но в ней он себя не винил. А теперь он стал считать свое богатство проклятым. И постоянно твердил мне: «Рам, когда-то небеса спросят с меня за все мои удачи. Помяни мое слово».