Страница:
Ридли поднял ее тяжелые локоны, сладострастно провел по ним пальцами и закинул их ей за плечо. Потом спустил вниз ее платье и рубашку и бережно погладил кожу возле одного из рубцов. Его рука была теплой, прикосновение – мягким, он не ощупывал, а скорее ласкал, Аллегра задрожала, захваченная врасплох какими-то странными, неведомыми доселе чувствами. Ее так давно никто не касался с нежностью.
Тихий голос Ридли был так же ласков и так же бередил душу, как и его прикосновение.
– Надеюсь, шрамов не останется. Было бы жаль портить такую красоту. Твоя кожа подобна надушенному бархату. – Он наклонился и поцеловал ее в шею.
От прикосновения его горячих губ Аллегра вздрогнула, затем напряглась как струна, охваченная тревогой. Силы небесные, она, должно быть, сошла с ума. Как могла она поддаться слабости хотя бы на мгновение? Разве она забыла, чего этот мерзавец от нее хочет? Неужели она позволит ему добиться удовлетворения своей похоти, пусть и с помощью нежности и ласк? Куда подевалась ее гордость, гордость Бэньярдов?
Девушка отпрянула от него и, торопливо завязав тесемки рубашки, забежала за стол. Такой барьер, конечно, плохая защита, но он по крайней мере удержит Ридли на расстоянии, пока она вновь не соберется с мыслями. Аллегра лихорадочно оглядела комнату, ища путь к спасению или какое-нибудь оружие, которым можно было бы обороняться, но не нашла ничего.
– Чтоб тебя черти взяли, – проговорила девушка. – Я тебе не покорная овца, которая пойдет на бойню без борьбы!
Ридли засмеялся:
– В этом я уже убедился, – Он высунул язык, поскреб его ногтем большого пальца и крякнул от боли. – Но, – продолжил мужчина, – тобой будет весьма интересно заняться, Аллегра Макуорт. И, – он двинулся вокруг стола, вперив в нее плотоядный взгляд, – меня не пугает борьба.
Аллегра попятилась, стараясь остаться по другую сторону стола. Они не сводили друг с друга настороженных глаз, как двое противников, сошедшихся на смертельном турнире. Аллегру снедал страх. Он мог перескочить через стол и с легкостью одолеть ее. А потом – минутное торжество и скорое забвение для него, а для нее – позор и унижение. Так же, как это было с мамой. Плечи Аллегры поникли, покорно и устало. У нее больше не осталось сил.
– Чудовище, – прошептала, девушка.
Если бы она не знала, что Ридли – бессердечное, эгоистичное животное, ей бы, наверное, показалось, что в нем пробудилась совесть. Он пожал плечами, беспечно улыбнулся и попятился назад. Затем потер рукой лицо, и Аллегра увидела в его глазах характерный стеклянный блеск – виконт был пьянее вина.
– Как-нибудь в другой раз, – пробормотал он. – Пожалуй, мы оба претерпели слишком большой ущерб от сегодняшних баталий. – Ридли пододвинул к себе стул, сел на него и с шумом припечатал к столу листок бумаги. – Итак, к делу. Сто фунтов стерлингов.
– Что? – Аллегра широко раскрыла глаза, ошеломленная внезапной сменой его настроения.
– Мне пришлось заплатить Кромптону сто фунтов стерлингов, чтобы купить твою жизнь и свободу. – Он сладко улыбнулся. – И я, разумеется, ожидаю, что ты возместишь мне эти расходы.
Сто фунтов! Аллегра опустилась на стоящий рядом стул.
– Но у меня нет… Я не могу, – запинаясь, проговорила девушка.
– Ну конечно. Я так и думал. И велел Бриггсу подготовить соответствующий документ.
– Какой документ? – в смятении выговорила она.
– Контракт об услужении без оплаты. На год. Это, разумеется, не возместит мне моих ста фунтов, но так уж и быть.
– Нет! – пронзительно закричала Аллегра, вскакивая на ноги, и, не желая верить своим ушам, в бессильной ярости замотала головой. – Нет, нет, нет!
Ее вспышка не произвела на него ни малейшего впечатления.
– А мне казалось, что работа тебе не в новинку. – Он пожал плечами. – И в конце концов, это всего лишь на год.
– Работа? – переспросила девушка гневно. – Да будь ты проклят, я знаю, что это такое. Смотри! – Она протянула ему свои ладони. – Три года. Три года по кабальному контракту, чтобы заработать на проезд до Англии. Три года работы в поле, стыда и унижения!
– Господи Иисусе, – тихо пробормотал Ридли и провел пальцем по мозолям на ее ладони. Когда он поднял на нее глаза, она прочла в них неожиданную жалость. – Что ж, тогда мы подберем для тебя что-нибудь полегче. Ты умеешь читать?
– Да, – угрюмо выдавила Аллегра.
– Прекрасно. Я уверен, миссис Ратледж найдет для тебя какое-нибудь полезное дело. – Он вдруг нахмурился. – А ты часом не убежала от своего хозяина?
– Нет. Я отработала свой срок до последнего горького дня.
– Мы постараемся сделать твое пребывание здесь более приятным.
Девушка бросила на него уничтожающий взгляд. Никогда никого она еще не ненавидела так сильно, разумеется, кроме Уикхэма. Ридли собирался украсть у нее год. Целый год! И при этом он сидел и говорил так спокойно, как будто речь шла о какой-нибудь аренде недвижимости.
– А что, если я откажусь подписать?
– Тогда я буду вынужден отвезти тебя обратно к Кромптону с его хлыстом, неукротимым стремлением к правосудию и любовью к выездным заседаниям суда присяжных. А может быть, и кое-чем похуже. Поговаривают, что, помимо чревоугодия, у него есть аппетит и к утехам иного рода. – Он сделал многозначительную паузу. – Но если ты подпишешь контракт, будешь под моей защитой. И он тебе не страшен.
Аллегра застонала. Ридли не оставлял ей выбора.
– Зачем вы это делаете? Ведь вам не нужны эти деньги. Ваши слуги геворят, что вы – человек щедрый.
Его рот искривился в сардонической усмешке.
– Это единственное похвальное свойство, которое они за мной числят.
– Тогда зачем? Что для вас эти сто фунтов? Он издал короткий смешок.
– Наверное, среди моих предков были шотландцы. [2]Иначе откуда бы взяться подобной бережливости? Кроме того, я рассудил, что таким образом куплю Уикхэму лишний год жизни.
Аллегра задохнулась от возмущения:
– Уикхэму? Так вы мучаете меня и заставляете стать вашей служанкой; чтобы спасти друга! Он ваш друг, да?
Ридли покачал головой:
– Я едва его знаю. Мы встречались с ним всего лишь раз. Но на мой взгляд, надо бы дать тебе время для того, чтобы образумиться и передумать.
– Передумать? Никогда!
– Ну тогда тебе не помешает хоть немного охладить свой пыл. Если ты нападешь на Уикхэма с такой же опрометчивостью, с какой напала на меня, тебя, несомненно, схватят, предадут суду и повесят. И на этом все кончится.
– Что мне до этого, если Уикхэм будет мертв? И отчего вас заботит моя судьба?
– Ничья жизнь не стоит того, чтобы губить из-за нее свою, – сказал он, небрежно пожав плечами.
– Поэтому вы и отказываетесь драться на дуэли?
При этих словах Ридли словно окаменел, и Аллегре показалось, что с него, пусть всего лишь на мгновение, спала маска равнодушия ко всему и вся. Он вдруг встал, подошел к камину и наклонил голову, так что теперь девушка больше не могла видеть его глаза.
– Если ты сделаешь это, то уже не сможешь спокойно спать по ночам, – пробормотал он. – Миг безумия – и душа твоя будет проклята навек.
В его голосе девушка расслышала боль и неожиданно для себя ощутила сострадание.
– Милорд… – начала она.
Но виконт, похоже, уже взял себя в руки. Когда он повернулся к ней, на губах его играла улыбка, противная, фальшивая улыбка, тотчас напомнившая Аллегре, что этот человек ей неприятен. Так не все ли равно, что скрывается за его маской?
– Я убью Уикхэма с наслаждением, – сказала она вызывающе.
Его улыбка стала еще шире.
– Пусть так, но мне было бы жаль, если бы тебя повесили за убийство. Не хочу, чтобы угас весь этот пыл, весь этот огонь. По крайней мере до того, как он согреет меня.
У Аллегры перехватило дыхание. Нет, этот негодяй, так жестоко домогающийся ее добродетели, не заслуживал ни малейшего сочувствия.
– Чтоб ты горел в аду, – зло бросила девушка. – Так вот для чего тебе нужен твой подлый контракт? Но ты получишь от меня только один год работы, и больше ничего. Ни моего тела, ни души тебе не видать.
Ридли медленно провел рукой по каминной полке, как будто лаская любовницу. Эротические движения его длинных пальцев завораживали. Аллегра почти чувствовала, как они касаются ее тела, нежно гладят его, пробуждая прежде неведомые сладкие ощущения. Что это с ней? Откуда эта странная дрожь внизу живота? Голос Ридли вдруг сделался тише, в нем зазвучали вкрадчивые, обольстительные нотки.
– Вот как? А что, если бы в знак благодарности я сократил срок твоей службы? Что тогда?
Эти слова вмиг отрезвили ее. О Господи, сыщется ли на свете человек более бессердечный, чем этот дьявол? Поставить ее перед таким выбором!
– Значит, чтобы сократить срок контракта, я должна буду против своей воли стать шлюхой?
– Нет. Я хочу, чтобы ты отдалась мне по доброй воле или не отдавалась вообще.
– Тогда вам не на что рассчитывать, – твердо сказала Аллегра. – Разве что вы собираетесь меня изнасиловать, – добавила она, и от этой ужасной внезапной мысли глаза ее расширились.
Он самодовольно усмехнулся:
– Как плохо ты обо мне думаешь. Право же, ты уязвила меня до глубины души. Не в моем характере брать женщину силой.
– А как же тогда назвать то, что случилось нынче утром в лесу? – Девушка едва могла скрыть свое презрение.
Ридли игриво всплеснул руками. Этот жест, по-видимому, должен был свидетельствовать о совершенной невинности его помыслов.
– Мне хотелось совсем немногого – один-два поцелуя, только и всего. А ты обошлась со мной до крайности жестоко.
Аллегра потерла рукой глаза и покорно вздохнула.
– Должно быть, вы наслаждаетесь этой игрой, милорд Ридли, но мне она не доставляет удовольствия. Не могли бы мы вернуться к делу?
– Разумеется. – Он взял с каминной доски чернильницу и поставил ее на стол. – Итак, мы обо всем договорились, верно?
– Год моей жизни за ваши сто фунтов? Целый год?
Ее голос дрогнул, когда она подумала о том, насколько откладывается осуществление ее заветной цели.
– Не сомневаюсь, что твоя ненависть к Уикхэму бу дет пылать год, как маяк в ночи. – Ридли приподнял пальцами подбородок девушки и пристально посмотрел в ее темные глаза. – Так я и думал. Такой огонь не погаснет, не отгорит.
В его голосе больше не слышалось насмешки, да и вид у него теперь был серьезный и недоуменный.
– Господи, – пробормотал Ридли, – откуда же он взялся, такой неистовый накал чувств? И чем заслужил Уикхэм подобную ненависть?
Аллегра попятилась – подальше от его руки и пытливых глаз – и взяла со стола перо.
– Значит, год, – твердо произнесла она, чтобы положить конец его вопросам. – И мне не придется опасаться, что как-нибудь вечером вы устроите на меня засаду?
Он покачал головой, рассмеялся и вновь превратился в прежнего беспутного повесу.
– Только не я. Но мое предложение остается в силе. Подаришь мне свои ласки – и я, возможно, соглашусь сократить срок твоего контракта. Очень может статься, что я даже куплю тебе одно-два шелковых платья с низким вырезом, чтобы продемонстрировать эту соблазнительную грудь.
– Хотя искушение и велико, – сказала Аллегра с сарказмом, – я все же не сойду со стези добродетели.
Ридли лениво ухмыльнулся, протянул руку и намотал на палец ее темный локон.
– Предупреждаю: я постараюсь обольстить тебя и завлечь к себе в постель. Ты чертовски лакомый кусочек.
Аллегра тряхнула головой, чтобы освободить свои волосы.
– Я вам не поддамся.
Он усмехнулся:
– Стало быть, меня ждет год, полный упоительных баталий. Одна мысль о них меня возбуждает. – Увидев отвращение, отразившееся на ее лице, виконт засмеялся. – Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы попытаться удрать. В Англии кабального слугу, сбежавшего от своего хозяина, ждет повешение.
– Пока Уикхэм не умер, я буду беречь свою жизнь. У меня нет ни малейшего желания угодить на виселицу за побег от вас.
Девушка обмакнула перо в чернила, склонилась над столом и подписала проклятый контракт. Ридли поймал ее в ловушку, из которой не было выхода, и они оба это знали.
Она вздохнула. Ничего не поделаешь. Она уже столько времени ждала, так потерпит еще год. Если, конечно, не убьет до тех пор этого дьявола Ридли. Он сложил контракт, спрятал его за пазуху.
– Есть еще одна деталь, так, мелочь. Поскольку остальные слуги работают в Бэньярд-Холле по найму, об этом нашем соглашении будем знать только ты, я и Бриггс. Он назначит тебе небольшое жалованье. Чтобы предотвратить толки.
Ридли сказал это как-то чересчур небрежно. Может быть, его все-таки мучает совесть?
– Вам стыдно из-за того, что вы сделали и собираетесь сделать? – тихо спросила она. – Или вас беспокоит мой позор?
Он издевательски рассмеялся:
– Вовсе нет. Но я все еще надеюсь склонить тебя лечь ко мне в постель раньше, чем истечет год. Наверняка тебе захочется, – тут мужчина опять засмеялся, – э-э… обсудить со мной условия твоего освобождения задолго до того, как на эти холмы придет следующее лето. И мне бы не хотелось, чтобы другие слуги решили, что ты стала моей лишь из-за какого-то глупого контракта. Будет куда лучше, если они подумают, что ты нашла меня неотразимым.
Какое наглое самодовольство! Аллегра брезгливо фыркнула, но ничего не сказала.
Он приподнял четко очерченную бровь:
– Ты не согласна? Ну что ж, дело твое. Я разрешаю тебе рассказать им, когда тебе того захочется, что я тебя купил в надежде сделать своей шлюхой.
В этих словах было столько неприкрытой жестокости, что Аллегра содрогнулась. Теперь она начала понимать, отчего все обитатели Бэньярд-Холла открыто ненавидели своего хозяина. Но на нее его яд не подействует, ее ему не удастся довести до слез, как бедняжку Мэрджери.
– Это будет нашим секретом, – сказала девушка и заставила себя сделать реверанс. – Могу ли я уйти и поискать миссис Ратледж, милорд? Если мне придется остаться здесь на год, мне понадобится кровать.
– Скажи ей, чтобы она сообщила мне, где она тебя поселит. Возможно, скоро придет время, когда… ну, ты понимаешь. – Он смерил Аллегру плотоядным взглядом.
Будь он проклят. Ну ничего, она отплатит ему за жестокие слова.
– Это вряд ли, милорд. С вашим пристрастием к бутылке вам едва ли удастся по вечерам самостоятельно находить собственную кровать. Не говоря уже о чужой.
Аллегра снова присела в реверансе и успела заметить, перед тем как поспешно выйти вон, что самоуверенная усмешка сползла с его лица, уступив место недовольной гримасе.
Аллегра застонала и, моргая, села в кровати. Вокруг было темно. Она поежилась. Наверное, ее разбудила боль от рубцов на спине. А ведь когда миссис Ратледж привела ее в эту маленькую комнатушку, расположенную на чердаке, и она растянулась на мягкой постели, глядя в мансардное окошко на сгущавшиеся сумерки, ей казалось, что она проспит несколько дней подряд.
Девушка нахмурила брови, вглядываясь в кромешную тьму. Нет, боль в спине здесь ни при чем. Ее разбудил шум и звук голосов, доносившихся откуда-то из-за двери. На мгновение ее охватила паника: неужели Ридли передумал и решил наброситься на нее прямо сейчас? Но, едва подумав об этом, Аллегра покачала головой и тихонько рассмеялась. Если бы у него было намерение пробраться в ее комнату, он бы так не орал.
Она встала и подошла к двери. Ее комната находилась на верхней площадке узкой лестницы, которая этажом ниже переходила в просторный коридор. Аллегра отворила дверь и, как была, в одной рубашке, сошла вниз, неслышно ступая босыми ногами. Теперь голос Ридли, выкрикивающий что-то несвязное, звучал громче; слышались также и другие мужские голоса.
Коридор являл собой картину полнейшего разгрома. На полу валялись стулья, висевшие на стенах зеркала были вдребезги разбиты. Во всех подсвечниках ярко горели свечи; перед изумленным взором Аллегры лакей бегом принес еще огня. Из распахнувшейся двери выскочил Бриггс; в руках у него была свернутая веревка. Вокруг, что-то крича, бестолково толпились слуги, точь-в-точь как лошади, испуганные грозой. Центром всей этой сутолоки был Ридли. На нем не было ни камзола, ни сапог, а рубашка висела, не заправленная в бриджи. Ленту для волос он потерял, и его длинные русые мокрые от пота кудри свободно болтались, падая на лицо. Дрожа от ужаса, Аллегра увидела, как он схватил стул и с яростным ревом швырнул его в висевшую на стене большую картину. Затем повернулся и, шатаясь, двинулся к девушке.
– Господи помилуй, – прошептала она и вжалась в стену.
Ридли остановился прямо перед ней и уставился на нее налитыми кровью глазами. От него разило спиртным, из полураскрытого рта стекала слюна, а выражение лица было столь пугающим, что Аллегра невольно выставила вперед руки, чтобы оттолкнуть его, если ему вздумается напасть.
Но лицо его вдруг изменилось: на нем медленно проступила грустная улыбка.
– Леди Печали, – хрипло проговорил он, глядя на Аллегру с такой болью, что у нее сжалось сердце, – вы пришли, чтобы плакать вместе со мной?
– М-милорд, – запинаясь пробормотала она, не зная что и думать.
– Сэр Грейстон. – Из толпы слуг выступил низкорослый темнолицый человек и, подойдя к Ридли, взял его за локоть. – Идите спать. Над Гангом уже полная луна. – Он говорил мягко, распевно и произносил слова с чуть заметным акцентом. – Идемте, сэр Грейстон. Вам пора в постель. Вы ляжете, а я зажгу благовония и наполню ваши сны ароматом лотоса.
Ридли молча кивнул, повернулся и, нетвердо ступая, пошел было прочь, но тут же остановился, стряхнул с себя руку темнокожего слуги, воздел сжатые кулаки и дико заревел, а лицо его перекосилось от гнева.
– Хватайте его, – крикнул Бриггс, делая знак слугам. – Скорее!
Несколько лакеев тотчас же навалились на виконта. Он лягался и вырывался, осыпая их бранью, но после недолгой борьбы они общими усилиями свалили его на пол и связали по рукам и ногам веревкой, которую им бросил Бриггс. Потом подняли его, яростно извивающегося, из-рыгающего проклятия, и, пройдя по коридору, унесли в хозяйские апартаменты.
Аллегра обессиленно прислонилась к стоявшему у стены столику; тело ее сотрясала неудержимая дрожь.
Вдруг до нее донесся смех; она подняла глаза и увидела двух служанок, спускавшихся по лестнице, тех самых, которые помогли ей вымыться и одеться.
– Никогда не забуду, как я впервые увидела эту картину, – с видом превосходства заметила та из них, которую звали Барбарой.
– Силы небесные, – выдохнула Аллегра, обхватывая себя руками, чтобы унять дрожь. – Как часто с ним такое бывает?
Барбара пожала плечами:
– Примерно раз в месяц. – Она повернулась к своей подружке: – Правильно я говорю, Верити?
Верити хихикнула:
– Да, раз в месяц… как восход полной луны над Гангом.
Их черствость потрясла Аллегру. Неужели в них нет ни капли сочувствия?
– Но ведь это ужасно!
Барбара тряхнула головой:
– Полноте! Завтра он проснется как ни в чем не бывало, ничегошеньки не помня, и снова станет таким же злющим, как всегда: будет придираться по пустякам к служанкам и ни за что ни про что оскорблять конюхов.
У Аллегры все еще стояла перед глазами жуткая сцена, которую она только что видела.
– Но отчего это с ним происходит?
– Даже ему иногда случается выпить столько, сколько он не может переварить. И тогда уложить виконта спать может только этот коротышка и урод, его камердинер.
– Он ведь из Индии, да?
Аллегре вспомнился матрос из Калькутты, которого она как-то раз видела в Чарлстоне.
– Ага, оттуда. Его зовут Джагат Рам. Грязный чудной маломерок. Терпеть его не могу. Но он единственный, кого хозяин желает видеть, когда напьется, как сейчас.
– А почему он так напивается? – спросила Аллегра и тут же вспомнила постыдную сцену с сэром Генри. – Он что, заливает джином мысли о своей трусости?
– Нет, тут другое. Все дело в его покойной жене, – сказала Барбара. – Во всяком случае, мы с Верити так считаем, верно, Верити?
Аллегра почувствовала острую жалость. Даже Ридли не заслуживал подобных мук.
– Стало быть, он так неистовствует, скорбя по жене?
– Скорбя? Какое там! Нет, он бесится не от скорби, а от чувства вины.
– Вины? Почему?
Верити зябко повела плечами и снова повернулась к лестнице:
– Не нравится мне эта работа. Сколько бы тут ни платили, а если подвернется другое место, сразу же возьму расчет. Пошли, Барбара. Я хочу спать.
– Постой, не уходи. – Аллегра коснулась ее руки. В ушах у нее снова и снова звучали истошные, полные страдания вопли Ридли. – Скажи, в чем он виноват перед женой?
Глаза Верити расширились от суеверного страха.
– Да охранит нас от него милостивый Господь, – прошептала она. – Люди говорят, что он ее убил.
Глава 4
Тихий голос Ридли был так же ласков и так же бередил душу, как и его прикосновение.
– Надеюсь, шрамов не останется. Было бы жаль портить такую красоту. Твоя кожа подобна надушенному бархату. – Он наклонился и поцеловал ее в шею.
От прикосновения его горячих губ Аллегра вздрогнула, затем напряглась как струна, охваченная тревогой. Силы небесные, она, должно быть, сошла с ума. Как могла она поддаться слабости хотя бы на мгновение? Разве она забыла, чего этот мерзавец от нее хочет? Неужели она позволит ему добиться удовлетворения своей похоти, пусть и с помощью нежности и ласк? Куда подевалась ее гордость, гордость Бэньярдов?
Девушка отпрянула от него и, торопливо завязав тесемки рубашки, забежала за стол. Такой барьер, конечно, плохая защита, но он по крайней мере удержит Ридли на расстоянии, пока она вновь не соберется с мыслями. Аллегра лихорадочно оглядела комнату, ища путь к спасению или какое-нибудь оружие, которым можно было бы обороняться, но не нашла ничего.
– Чтоб тебя черти взяли, – проговорила девушка. – Я тебе не покорная овца, которая пойдет на бойню без борьбы!
Ридли засмеялся:
– В этом я уже убедился, – Он высунул язык, поскреб его ногтем большого пальца и крякнул от боли. – Но, – продолжил мужчина, – тобой будет весьма интересно заняться, Аллегра Макуорт. И, – он двинулся вокруг стола, вперив в нее плотоядный взгляд, – меня не пугает борьба.
Аллегра попятилась, стараясь остаться по другую сторону стола. Они не сводили друг с друга настороженных глаз, как двое противников, сошедшихся на смертельном турнире. Аллегру снедал страх. Он мог перескочить через стол и с легкостью одолеть ее. А потом – минутное торжество и скорое забвение для него, а для нее – позор и унижение. Так же, как это было с мамой. Плечи Аллегры поникли, покорно и устало. У нее больше не осталось сил.
– Чудовище, – прошептала, девушка.
Если бы она не знала, что Ридли – бессердечное, эгоистичное животное, ей бы, наверное, показалось, что в нем пробудилась совесть. Он пожал плечами, беспечно улыбнулся и попятился назад. Затем потер рукой лицо, и Аллегра увидела в его глазах характерный стеклянный блеск – виконт был пьянее вина.
– Как-нибудь в другой раз, – пробормотал он. – Пожалуй, мы оба претерпели слишком большой ущерб от сегодняшних баталий. – Ридли пододвинул к себе стул, сел на него и с шумом припечатал к столу листок бумаги. – Итак, к делу. Сто фунтов стерлингов.
– Что? – Аллегра широко раскрыла глаза, ошеломленная внезапной сменой его настроения.
– Мне пришлось заплатить Кромптону сто фунтов стерлингов, чтобы купить твою жизнь и свободу. – Он сладко улыбнулся. – И я, разумеется, ожидаю, что ты возместишь мне эти расходы.
Сто фунтов! Аллегра опустилась на стоящий рядом стул.
– Но у меня нет… Я не могу, – запинаясь, проговорила девушка.
– Ну конечно. Я так и думал. И велел Бриггсу подготовить соответствующий документ.
– Какой документ? – в смятении выговорила она.
– Контракт об услужении без оплаты. На год. Это, разумеется, не возместит мне моих ста фунтов, но так уж и быть.
– Нет! – пронзительно закричала Аллегра, вскакивая на ноги, и, не желая верить своим ушам, в бессильной ярости замотала головой. – Нет, нет, нет!
Ее вспышка не произвела на него ни малейшего впечатления.
– А мне казалось, что работа тебе не в новинку. – Он пожал плечами. – И в конце концов, это всего лишь на год.
– Работа? – переспросила девушка гневно. – Да будь ты проклят, я знаю, что это такое. Смотри! – Она протянула ему свои ладони. – Три года. Три года по кабальному контракту, чтобы заработать на проезд до Англии. Три года работы в поле, стыда и унижения!
– Господи Иисусе, – тихо пробормотал Ридли и провел пальцем по мозолям на ее ладони. Когда он поднял на нее глаза, она прочла в них неожиданную жалость. – Что ж, тогда мы подберем для тебя что-нибудь полегче. Ты умеешь читать?
– Да, – угрюмо выдавила Аллегра.
– Прекрасно. Я уверен, миссис Ратледж найдет для тебя какое-нибудь полезное дело. – Он вдруг нахмурился. – А ты часом не убежала от своего хозяина?
– Нет. Я отработала свой срок до последнего горького дня.
– Мы постараемся сделать твое пребывание здесь более приятным.
Девушка бросила на него уничтожающий взгляд. Никогда никого она еще не ненавидела так сильно, разумеется, кроме Уикхэма. Ридли собирался украсть у нее год. Целый год! И при этом он сидел и говорил так спокойно, как будто речь шла о какой-нибудь аренде недвижимости.
– А что, если я откажусь подписать?
– Тогда я буду вынужден отвезти тебя обратно к Кромптону с его хлыстом, неукротимым стремлением к правосудию и любовью к выездным заседаниям суда присяжных. А может быть, и кое-чем похуже. Поговаривают, что, помимо чревоугодия, у него есть аппетит и к утехам иного рода. – Он сделал многозначительную паузу. – Но если ты подпишешь контракт, будешь под моей защитой. И он тебе не страшен.
Аллегра застонала. Ридли не оставлял ей выбора.
– Зачем вы это делаете? Ведь вам не нужны эти деньги. Ваши слуги геворят, что вы – человек щедрый.
Его рот искривился в сардонической усмешке.
– Это единственное похвальное свойство, которое они за мной числят.
– Тогда зачем? Что для вас эти сто фунтов? Он издал короткий смешок.
– Наверное, среди моих предков были шотландцы. [2]Иначе откуда бы взяться подобной бережливости? Кроме того, я рассудил, что таким образом куплю Уикхэму лишний год жизни.
Аллегра задохнулась от возмущения:
– Уикхэму? Так вы мучаете меня и заставляете стать вашей служанкой; чтобы спасти друга! Он ваш друг, да?
Ридли покачал головой:
– Я едва его знаю. Мы встречались с ним всего лишь раз. Но на мой взгляд, надо бы дать тебе время для того, чтобы образумиться и передумать.
– Передумать? Никогда!
– Ну тогда тебе не помешает хоть немного охладить свой пыл. Если ты нападешь на Уикхэма с такой же опрометчивостью, с какой напала на меня, тебя, несомненно, схватят, предадут суду и повесят. И на этом все кончится.
– Что мне до этого, если Уикхэм будет мертв? И отчего вас заботит моя судьба?
– Ничья жизнь не стоит того, чтобы губить из-за нее свою, – сказал он, небрежно пожав плечами.
– Поэтому вы и отказываетесь драться на дуэли?
При этих словах Ридли словно окаменел, и Аллегре показалось, что с него, пусть всего лишь на мгновение, спала маска равнодушия ко всему и вся. Он вдруг встал, подошел к камину и наклонил голову, так что теперь девушка больше не могла видеть его глаза.
– Если ты сделаешь это, то уже не сможешь спокойно спать по ночам, – пробормотал он. – Миг безумия – и душа твоя будет проклята навек.
В его голосе девушка расслышала боль и неожиданно для себя ощутила сострадание.
– Милорд… – начала она.
Но виконт, похоже, уже взял себя в руки. Когда он повернулся к ней, на губах его играла улыбка, противная, фальшивая улыбка, тотчас напомнившая Аллегре, что этот человек ей неприятен. Так не все ли равно, что скрывается за его маской?
– Я убью Уикхэма с наслаждением, – сказала она вызывающе.
Его улыбка стала еще шире.
– Пусть так, но мне было бы жаль, если бы тебя повесили за убийство. Не хочу, чтобы угас весь этот пыл, весь этот огонь. По крайней мере до того, как он согреет меня.
У Аллегры перехватило дыхание. Нет, этот негодяй, так жестоко домогающийся ее добродетели, не заслуживал ни малейшего сочувствия.
– Чтоб ты горел в аду, – зло бросила девушка. – Так вот для чего тебе нужен твой подлый контракт? Но ты получишь от меня только один год работы, и больше ничего. Ни моего тела, ни души тебе не видать.
Ридли медленно провел рукой по каминной полке, как будто лаская любовницу. Эротические движения его длинных пальцев завораживали. Аллегра почти чувствовала, как они касаются ее тела, нежно гладят его, пробуждая прежде неведомые сладкие ощущения. Что это с ней? Откуда эта странная дрожь внизу живота? Голос Ридли вдруг сделался тише, в нем зазвучали вкрадчивые, обольстительные нотки.
– Вот как? А что, если бы в знак благодарности я сократил срок твоей службы? Что тогда?
Эти слова вмиг отрезвили ее. О Господи, сыщется ли на свете человек более бессердечный, чем этот дьявол? Поставить ее перед таким выбором!
– Значит, чтобы сократить срок контракта, я должна буду против своей воли стать шлюхой?
– Нет. Я хочу, чтобы ты отдалась мне по доброй воле или не отдавалась вообще.
– Тогда вам не на что рассчитывать, – твердо сказала Аллегра. – Разве что вы собираетесь меня изнасиловать, – добавила она, и от этой ужасной внезапной мысли глаза ее расширились.
Он самодовольно усмехнулся:
– Как плохо ты обо мне думаешь. Право же, ты уязвила меня до глубины души. Не в моем характере брать женщину силой.
– А как же тогда назвать то, что случилось нынче утром в лесу? – Девушка едва могла скрыть свое презрение.
Ридли игриво всплеснул руками. Этот жест, по-видимому, должен был свидетельствовать о совершенной невинности его помыслов.
– Мне хотелось совсем немногого – один-два поцелуя, только и всего. А ты обошлась со мной до крайности жестоко.
Аллегра потерла рукой глаза и покорно вздохнула.
– Должно быть, вы наслаждаетесь этой игрой, милорд Ридли, но мне она не доставляет удовольствия. Не могли бы мы вернуться к делу?
– Разумеется. – Он взял с каминной доски чернильницу и поставил ее на стол. – Итак, мы обо всем договорились, верно?
– Год моей жизни за ваши сто фунтов? Целый год?
Ее голос дрогнул, когда она подумала о том, насколько откладывается осуществление ее заветной цели.
– Не сомневаюсь, что твоя ненависть к Уикхэму бу дет пылать год, как маяк в ночи. – Ридли приподнял пальцами подбородок девушки и пристально посмотрел в ее темные глаза. – Так я и думал. Такой огонь не погаснет, не отгорит.
В его голосе больше не слышалось насмешки, да и вид у него теперь был серьезный и недоуменный.
– Господи, – пробормотал Ридли, – откуда же он взялся, такой неистовый накал чувств? И чем заслужил Уикхэм подобную ненависть?
Аллегра попятилась – подальше от его руки и пытливых глаз – и взяла со стола перо.
– Значит, год, – твердо произнесла она, чтобы положить конец его вопросам. – И мне не придется опасаться, что как-нибудь вечером вы устроите на меня засаду?
Он покачал головой, рассмеялся и вновь превратился в прежнего беспутного повесу.
– Только не я. Но мое предложение остается в силе. Подаришь мне свои ласки – и я, возможно, соглашусь сократить срок твоего контракта. Очень может статься, что я даже куплю тебе одно-два шелковых платья с низким вырезом, чтобы продемонстрировать эту соблазнительную грудь.
– Хотя искушение и велико, – сказала Аллегра с сарказмом, – я все же не сойду со стези добродетели.
Ридли лениво ухмыльнулся, протянул руку и намотал на палец ее темный локон.
– Предупреждаю: я постараюсь обольстить тебя и завлечь к себе в постель. Ты чертовски лакомый кусочек.
Аллегра тряхнула головой, чтобы освободить свои волосы.
– Я вам не поддамся.
Он усмехнулся:
– Стало быть, меня ждет год, полный упоительных баталий. Одна мысль о них меня возбуждает. – Увидев отвращение, отразившееся на ее лице, виконт засмеялся. – Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы попытаться удрать. В Англии кабального слугу, сбежавшего от своего хозяина, ждет повешение.
– Пока Уикхэм не умер, я буду беречь свою жизнь. У меня нет ни малейшего желания угодить на виселицу за побег от вас.
Девушка обмакнула перо в чернила, склонилась над столом и подписала проклятый контракт. Ридли поймал ее в ловушку, из которой не было выхода, и они оба это знали.
Она вздохнула. Ничего не поделаешь. Она уже столько времени ждала, так потерпит еще год. Если, конечно, не убьет до тех пор этого дьявола Ридли. Он сложил контракт, спрятал его за пазуху.
– Есть еще одна деталь, так, мелочь. Поскольку остальные слуги работают в Бэньярд-Холле по найму, об этом нашем соглашении будем знать только ты, я и Бриггс. Он назначит тебе небольшое жалованье. Чтобы предотвратить толки.
Ридли сказал это как-то чересчур небрежно. Может быть, его все-таки мучает совесть?
– Вам стыдно из-за того, что вы сделали и собираетесь сделать? – тихо спросила она. – Или вас беспокоит мой позор?
Он издевательски рассмеялся:
– Вовсе нет. Но я все еще надеюсь склонить тебя лечь ко мне в постель раньше, чем истечет год. Наверняка тебе захочется, – тут мужчина опять засмеялся, – э-э… обсудить со мной условия твоего освобождения задолго до того, как на эти холмы придет следующее лето. И мне бы не хотелось, чтобы другие слуги решили, что ты стала моей лишь из-за какого-то глупого контракта. Будет куда лучше, если они подумают, что ты нашла меня неотразимым.
Какое наглое самодовольство! Аллегра брезгливо фыркнула, но ничего не сказала.
Он приподнял четко очерченную бровь:
– Ты не согласна? Ну что ж, дело твое. Я разрешаю тебе рассказать им, когда тебе того захочется, что я тебя купил в надежде сделать своей шлюхой.
В этих словах было столько неприкрытой жестокости, что Аллегра содрогнулась. Теперь она начала понимать, отчего все обитатели Бэньярд-Холла открыто ненавидели своего хозяина. Но на нее его яд не подействует, ее ему не удастся довести до слез, как бедняжку Мэрджери.
– Это будет нашим секретом, – сказала девушка и заставила себя сделать реверанс. – Могу ли я уйти и поискать миссис Ратледж, милорд? Если мне придется остаться здесь на год, мне понадобится кровать.
– Скажи ей, чтобы она сообщила мне, где она тебя поселит. Возможно, скоро придет время, когда… ну, ты понимаешь. – Он смерил Аллегру плотоядным взглядом.
Будь он проклят. Ну ничего, она отплатит ему за жестокие слова.
– Это вряд ли, милорд. С вашим пристрастием к бутылке вам едва ли удастся по вечерам самостоятельно находить собственную кровать. Не говоря уже о чужой.
Аллегра снова присела в реверансе и успела заметить, перед тем как поспешно выйти вон, что самоуверенная усмешка сползла с его лица, уступив место недовольной гримасе.
Аллегра застонала и, моргая, села в кровати. Вокруг было темно. Она поежилась. Наверное, ее разбудила боль от рубцов на спине. А ведь когда миссис Ратледж привела ее в эту маленькую комнатушку, расположенную на чердаке, и она растянулась на мягкой постели, глядя в мансардное окошко на сгущавшиеся сумерки, ей казалось, что она проспит несколько дней подряд.
Девушка нахмурила брови, вглядываясь в кромешную тьму. Нет, боль в спине здесь ни при чем. Ее разбудил шум и звук голосов, доносившихся откуда-то из-за двери. На мгновение ее охватила паника: неужели Ридли передумал и решил наброситься на нее прямо сейчас? Но, едва подумав об этом, Аллегра покачала головой и тихонько рассмеялась. Если бы у него было намерение пробраться в ее комнату, он бы так не орал.
Она встала и подошла к двери. Ее комната находилась на верхней площадке узкой лестницы, которая этажом ниже переходила в просторный коридор. Аллегра отворила дверь и, как была, в одной рубашке, сошла вниз, неслышно ступая босыми ногами. Теперь голос Ридли, выкрикивающий что-то несвязное, звучал громче; слышались также и другие мужские голоса.
Коридор являл собой картину полнейшего разгрома. На полу валялись стулья, висевшие на стенах зеркала были вдребезги разбиты. Во всех подсвечниках ярко горели свечи; перед изумленным взором Аллегры лакей бегом принес еще огня. Из распахнувшейся двери выскочил Бриггс; в руках у него была свернутая веревка. Вокруг, что-то крича, бестолково толпились слуги, точь-в-точь как лошади, испуганные грозой. Центром всей этой сутолоки был Ридли. На нем не было ни камзола, ни сапог, а рубашка висела, не заправленная в бриджи. Ленту для волос он потерял, и его длинные русые мокрые от пота кудри свободно болтались, падая на лицо. Дрожа от ужаса, Аллегра увидела, как он схватил стул и с яростным ревом швырнул его в висевшую на стене большую картину. Затем повернулся и, шатаясь, двинулся к девушке.
– Господи помилуй, – прошептала она и вжалась в стену.
Ридли остановился прямо перед ней и уставился на нее налитыми кровью глазами. От него разило спиртным, из полураскрытого рта стекала слюна, а выражение лица было столь пугающим, что Аллегра невольно выставила вперед руки, чтобы оттолкнуть его, если ему вздумается напасть.
Но лицо его вдруг изменилось: на нем медленно проступила грустная улыбка.
– Леди Печали, – хрипло проговорил он, глядя на Аллегру с такой болью, что у нее сжалось сердце, – вы пришли, чтобы плакать вместе со мной?
– М-милорд, – запинаясь пробормотала она, не зная что и думать.
– Сэр Грейстон. – Из толпы слуг выступил низкорослый темнолицый человек и, подойдя к Ридли, взял его за локоть. – Идите спать. Над Гангом уже полная луна. – Он говорил мягко, распевно и произносил слова с чуть заметным акцентом. – Идемте, сэр Грейстон. Вам пора в постель. Вы ляжете, а я зажгу благовония и наполню ваши сны ароматом лотоса.
Ридли молча кивнул, повернулся и, нетвердо ступая, пошел было прочь, но тут же остановился, стряхнул с себя руку темнокожего слуги, воздел сжатые кулаки и дико заревел, а лицо его перекосилось от гнева.
– Хватайте его, – крикнул Бриггс, делая знак слугам. – Скорее!
Несколько лакеев тотчас же навалились на виконта. Он лягался и вырывался, осыпая их бранью, но после недолгой борьбы они общими усилиями свалили его на пол и связали по рукам и ногам веревкой, которую им бросил Бриггс. Потом подняли его, яростно извивающегося, из-рыгающего проклятия, и, пройдя по коридору, унесли в хозяйские апартаменты.
Аллегра обессиленно прислонилась к стоявшему у стены столику; тело ее сотрясала неудержимая дрожь.
Вдруг до нее донесся смех; она подняла глаза и увидела двух служанок, спускавшихся по лестнице, тех самых, которые помогли ей вымыться и одеться.
– Никогда не забуду, как я впервые увидела эту картину, – с видом превосходства заметила та из них, которую звали Барбарой.
– Силы небесные, – выдохнула Аллегра, обхватывая себя руками, чтобы унять дрожь. – Как часто с ним такое бывает?
Барбара пожала плечами:
– Примерно раз в месяц. – Она повернулась к своей подружке: – Правильно я говорю, Верити?
Верити хихикнула:
– Да, раз в месяц… как восход полной луны над Гангом.
Их черствость потрясла Аллегру. Неужели в них нет ни капли сочувствия?
– Но ведь это ужасно!
Барбара тряхнула головой:
– Полноте! Завтра он проснется как ни в чем не бывало, ничегошеньки не помня, и снова станет таким же злющим, как всегда: будет придираться по пустякам к служанкам и ни за что ни про что оскорблять конюхов.
У Аллегры все еще стояла перед глазами жуткая сцена, которую она только что видела.
– Но отчего это с ним происходит?
– Даже ему иногда случается выпить столько, сколько он не может переварить. И тогда уложить виконта спать может только этот коротышка и урод, его камердинер.
– Он ведь из Индии, да?
Аллегре вспомнился матрос из Калькутты, которого она как-то раз видела в Чарлстоне.
– Ага, оттуда. Его зовут Джагат Рам. Грязный чудной маломерок. Терпеть его не могу. Но он единственный, кого хозяин желает видеть, когда напьется, как сейчас.
– А почему он так напивается? – спросила Аллегра и тут же вспомнила постыдную сцену с сэром Генри. – Он что, заливает джином мысли о своей трусости?
– Нет, тут другое. Все дело в его покойной жене, – сказала Барбара. – Во всяком случае, мы с Верити так считаем, верно, Верити?
Аллегра почувствовала острую жалость. Даже Ридли не заслуживал подобных мук.
– Стало быть, он так неистовствует, скорбя по жене?
– Скорбя? Какое там! Нет, он бесится не от скорби, а от чувства вины.
– Вины? Почему?
Верити зябко повела плечами и снова повернулась к лестнице:
– Не нравится мне эта работа. Сколько бы тут ни платили, а если подвернется другое место, сразу же возьму расчет. Пошли, Барбара. Я хочу спать.
– Постой, не уходи. – Аллегра коснулась ее руки. В ушах у нее снова и снова звучали истошные, полные страдания вопли Ридли. – Скажи, в чем он виноват перед женой?
Глаза Верити расширились от суеверного страха.
– Да охранит нас от него милостивый Господь, – прошептала она. – Люди говорят, что он ее убил.
Глава 4
– В зале для слуг ты будешь сидеть за самым нижним столом, вместе с горничными и судомойками. Все слуги находятся под моим началом, и я тебе вот что скажу: ты получишь повышение только тогда, когда его заработаешь, и ни секундой раньше.
Голос миссис Ратледж звучал холодно, и в нем слышались сварливые нотки. Если накануне она вела себя более или менее любезно, то сейчас от ее любезности не осталось и следа.
– Да, мэм, – с неловким реверансом ответила Аллегра, недоумевая, чем же заслужила столь неприкрытую неприязнь. Наверное, дело в том, что Ридли привел ее в дом самолично, не спросив мнения экономки, и она сочла это выпадом в свой адрес. Аллегра незаметно окинула взглядом комнату миссис Ратледж, расположенную в центре первого этажа, рядом с кабинетом мистера Бриггса. Презрение, с которым экономка относилась к своему хозяину, явно не ме шало ей обогащаться за его счет. Ее комната была роскошно обставлена. В глубоком алькове стояла большая кровать с бархатным пологом; полированные столики, удобные стулья и массивные кресла были сделаны из ценных пород дерева, а на письменном столе лежали гроссбухи и иные записи, по требные для ведения большого, чрезвычайно богатого дома. На обустройство своего рабочего места миссис Ратледж так же не поскупилась: чернильный прибор, к примеру, сверкал серебром, а не бронзой, а кресло, в котором восседала домо правительница, было обито дорогой малиновой шерстью.
Миссис Ратледж открыла стоявшую на письменном столе эмалевую шкатулку, взяла оттуда карамель, положила ее в рот, после чего спросила:
– Ты когда-нибудь прежде служила в большом доме?
– Нет, мэм, но работа мне не в новинку.
– Его милость сообщил мне об этом, однако велел, чтобы я не давала тебе тяжелой работы. – Женщина впилась в лицо Аллегры цепким взглядом, словно искала в нем ключ к разгадке этой тайны. – Ты часом не больная? – спросила она с подозрением.
– Я не хуже любой другой служанки в этом доме, – едва сдерживаясь, заверила девушка. Меньше всего на свете она желала поблажек от Ридли. – И могу работать наравне с остальными.
– Но за гораздо меньшую плату. – Физиономия экономки расплылась в ленивой, двусмысленной улыбке. – Всего за три фунта. Я бы сочла такую плату оскорбительной. Не понимаю, почему ты согласилась. Или почему его милость не предложил больше. – И толстуха умолкла, любопытно поблескивая глазами в ожидании ответа.
«Жди, жди! – подумала Аллегра. – Так я тебе и сказала!»
Миссис Ратледж первая нарушила затянувшееся молчание. Она недовольно пожала плечами и с презрительной гримаской заметила:
– Впрочем, никто не знает, что творится у него в голове. – Из шкатулки была извлечена еще одна конфетка. – Что же касается твоих обязанностей – будешь работать с остальными горничными. Бери пример с Верити. Она хорошая девушка и достойна подражания. – Пухлые губы внезапно скривились так, что Аллегра подумала: уж не попалась ли миссис Ратледж вместо конфетки лимонная корка? – Мистер Бриггс сказал, что ты умеешь читать и писать, – неприязненно продолжала достойная дама. – Надеюсь, это не даст тебе повода задирать нос перед слугами или пытаться верховодить другими девушками. Учти, если я захочу, то в два счета испорчу тебе жизнь. – И она грозно взмахнула в воздухе пальцем. – Ну а теперь повернись. Надо рассмотреть тебя как следует.
– Да, мэм. – Аллегра скрепя сердце повиновалась. Было бы глупо делать эту женщину своим врагом. И она стала поворачиваться как можно медленнее, чтобы экономка смогла разглядеть все, что пожелает.
Прежде чем спуститься к завтраку, ожидавшему всех слуг, Барбара вручила Аллегре несколько необходимых мелочей: шейный платок, скромно прикрывавший грудь, миниатюрный чепчик, под который убрали тугой узел черных волос, и крахмальный передник. Хотя это был всего лишь повседневный наряд горничной из хорошего дома, он выглядел намного роскошнее того, что девушке приходилось носить в Каролине. Хаммер Прингл скупилась на одежду, почти так же как на еду. Не говоря уже о заурядной доброте.
– Под солнцем твоя кожа спеклась в настоящий пергамент, – брезгливо поморщилась миссис Ратледж и добавила, осуждающе качая головой: – Ты выглядишь просто неприлично. Ну что ж, придется драить тебя песком со щелоком, чтобы смыть этот ужас, – станешь белее самой белой лилии.
Голос миссис Ратледж звучал холодно, и в нем слышались сварливые нотки. Если накануне она вела себя более или менее любезно, то сейчас от ее любезности не осталось и следа.
– Да, мэм, – с неловким реверансом ответила Аллегра, недоумевая, чем же заслужила столь неприкрытую неприязнь. Наверное, дело в том, что Ридли привел ее в дом самолично, не спросив мнения экономки, и она сочла это выпадом в свой адрес. Аллегра незаметно окинула взглядом комнату миссис Ратледж, расположенную в центре первого этажа, рядом с кабинетом мистера Бриггса. Презрение, с которым экономка относилась к своему хозяину, явно не ме шало ей обогащаться за его счет. Ее комната была роскошно обставлена. В глубоком алькове стояла большая кровать с бархатным пологом; полированные столики, удобные стулья и массивные кресла были сделаны из ценных пород дерева, а на письменном столе лежали гроссбухи и иные записи, по требные для ведения большого, чрезвычайно богатого дома. На обустройство своего рабочего места миссис Ратледж так же не поскупилась: чернильный прибор, к примеру, сверкал серебром, а не бронзой, а кресло, в котором восседала домо правительница, было обито дорогой малиновой шерстью.
Миссис Ратледж открыла стоявшую на письменном столе эмалевую шкатулку, взяла оттуда карамель, положила ее в рот, после чего спросила:
– Ты когда-нибудь прежде служила в большом доме?
– Нет, мэм, но работа мне не в новинку.
– Его милость сообщил мне об этом, однако велел, чтобы я не давала тебе тяжелой работы. – Женщина впилась в лицо Аллегры цепким взглядом, словно искала в нем ключ к разгадке этой тайны. – Ты часом не больная? – спросила она с подозрением.
– Я не хуже любой другой служанки в этом доме, – едва сдерживаясь, заверила девушка. Меньше всего на свете она желала поблажек от Ридли. – И могу работать наравне с остальными.
– Но за гораздо меньшую плату. – Физиономия экономки расплылась в ленивой, двусмысленной улыбке. – Всего за три фунта. Я бы сочла такую плату оскорбительной. Не понимаю, почему ты согласилась. Или почему его милость не предложил больше. – И толстуха умолкла, любопытно поблескивая глазами в ожидании ответа.
«Жди, жди! – подумала Аллегра. – Так я тебе и сказала!»
Миссис Ратледж первая нарушила затянувшееся молчание. Она недовольно пожала плечами и с презрительной гримаской заметила:
– Впрочем, никто не знает, что творится у него в голове. – Из шкатулки была извлечена еще одна конфетка. – Что же касается твоих обязанностей – будешь работать с остальными горничными. Бери пример с Верити. Она хорошая девушка и достойна подражания. – Пухлые губы внезапно скривились так, что Аллегра подумала: уж не попалась ли миссис Ратледж вместо конфетки лимонная корка? – Мистер Бриггс сказал, что ты умеешь читать и писать, – неприязненно продолжала достойная дама. – Надеюсь, это не даст тебе повода задирать нос перед слугами или пытаться верховодить другими девушками. Учти, если я захочу, то в два счета испорчу тебе жизнь. – И она грозно взмахнула в воздухе пальцем. – Ну а теперь повернись. Надо рассмотреть тебя как следует.
– Да, мэм. – Аллегра скрепя сердце повиновалась. Было бы глупо делать эту женщину своим врагом. И она стала поворачиваться как можно медленнее, чтобы экономка смогла разглядеть все, что пожелает.
Прежде чем спуститься к завтраку, ожидавшему всех слуг, Барбара вручила Аллегре несколько необходимых мелочей: шейный платок, скромно прикрывавший грудь, миниатюрный чепчик, под который убрали тугой узел черных волос, и крахмальный передник. Хотя это был всего лишь повседневный наряд горничной из хорошего дома, он выглядел намного роскошнее того, что девушке приходилось носить в Каролине. Хаммер Прингл скупилась на одежду, почти так же как на еду. Не говоря уже о заурядной доброте.
– Под солнцем твоя кожа спеклась в настоящий пергамент, – брезгливо поморщилась миссис Ратледж и добавила, осуждающе качая головой: – Ты выглядишь просто неприлично. Ну что ж, придется драить тебя песком со щелоком, чтобы смыть этот ужас, – станешь белее самой белой лилии.