Холт Виктория. Мелисандра

   В Тревеннинге все только о том и говорили, что сэра Чарльза, мисс Каролину и мамзель пригласили отобедать в доме приходского священника Данесборо.
   – Я в первый раз слышу, – сказал мистер Микер, – чтобы компаньонка отправлялась на званый обед вместе с семьей… Конечно, бедные родственницы не в счет.
   Миссис Соади восседала во главе стола, разрезая пироги так, что от лукового запаха у всех текли слюнки. Она хранила молчание, но, глядя на ее поджатые губы, все понимали – если она заговорит, то остальные попадают со стульев.
   Мистер Микер испытывал легкое раздражение. Если она что-то знала, то, по действующему в лакейской этикету, сведениями следовало поделиться со слугами.
   – Ну а вам, миссис Соади, – вкрадчиво произнес он, – это разве не кажется странным?
   Миссис Соади застыла в величественной позе, с ножом и вилкой, занесенными над пирогом.
   – Право, не знаю, мистер Микер. Я удивлена не меньше вашего – вот и все, что могу сказать.
   – Я служил в нескольких солидных домах, – заявил мистер Микер, – и повторяю: никогда еще с таким не сталкивался, если не брать в расчет бедных родственниц.
   – Вообще-то вы правы, мистер Микер.
   – Конечно, – сказала Пег, – она очень хорошенькая.
   – И образованна лучше, чем иная леди, – вставила Бет, – хотя это может обратиться против нее, – некоторые считают, что образование женщине ни к чему.
   – Мистер Данесборо, – заметил лакей, – никогда не придавал особого значения условностям… хоть он и приходской священник.
   – И родственник лорда, – добавил мистер Микер. Все смотрели на миссис Соади, которая, передавая куски пирога, многозначительно улыбалась своей тайне.
   – Значит, вы считаете, – высказала догадку Пег, – что эта мамзель… кем-то хозяевам приходится?..
   При этих словах на лице миссис Соади появились ямочки.
   «Она определенно что-то знает! – подумал мистер Микер. – Что-то о мамзель».
   С этого момента мистер Микер задался целью вытянуть секрет из миссис Соади.
   Для Мелисанды приглашение на обед стало великим событием. Ей предстояло в первый раз надеть платье, купленное в Париже специально для торжественных случаев, с пышной юбкой, на кринолине. Она ловко смастерила розу из шелка и бархата, которые дала ей мисс Пеннифилд, и прикрепила ее к корсажу, тем самым освежив парижское платье, – ко всему прочему зеленый стебелек и листочки розы очень шли к ее глазам.
   В комнату вошла Каролина. На ней было очаровательное платье из синего шелка, которое, как она прежде считала, ей очень к лицу, но, едва взглянув на Мелисанду, она нашла его безвкусным. Как Мелисанда могла позволить себе такое платье? И почему простенькая одежда выглядит лучше, чем все ее оборки и складки из синего шелка, на создание которых у мисс Пеннифилд ушли долгие часы?
   Каролина почувствовала, что, будь сейчас в доме Фермор, она бы возненавидела Мелисанду.
   – Какое милое платье! – сказала она. – Совсем простенькое… если не считать цветка. Да, цветок просто прелесть.
   – Он ваш, – предложила Мелисанда.
   – Нет, нет. Он для вашего платья, я вижу. – Каролина заставила себя улыбнуться. – Мистер Данесборо пригласил вас не случайно.
   – Не случайно?
   – Погодите немного – вы все узнаете. Это сюрприз. И, по-моему, очень приятный.
   Мелисанда выглядела очень взволнованной, и Каролина подумала: «Она такая молодая, свежая, очаровательная. Неудивительно, что Фермора влечет к ней. Ради него я с удовольствием оставила бы ее при себе в качестве компаньонки».
   А Мелисанда сказала себе: «Какая досада! Все беды – от Фермора. Она радуется, что меня ожидает приятный сюрприз. Но что это? Что бы это могло быть? Как тихо и счастливо мы живем без него!»
   Некоторое время спустя, сидя в карете вместе с сэром Чарльзом и Каролиной, она ощутила свою принадлежность к ним, и это чрезвычайно ей польстило.
   Сэр Чарльз поддерживал беседу с ними обеими. Живо интересовался успехами Каролины во французском.
   – Она прекрасно занимается, – сказала Мелисанда.
   – А тебе приятно с нами ехать?
   – Для меня это огромное удовольствие, – заверила она его.
   Мелисанда ждала, охваченная тягостным предчувствием. Возможно, сейчас он скажет, что ей придется уйти. В любом случае, ей должны очень скоро сообщить об этом, и вот теперь, во время столь доверительной беседы, разве не настал подходящий момент?
   Но ни он, ни Каролина ничего не сказали о ее уходе.
   – Наверное, Каролина завалила вас с мисс Пеннифилд свадебным шитьем?
   – Да, папа. У мадемуазель Сент-Мартин прекрасный вкус.
   – Я в этом не сомневаюсь.
   Он закрыл глаза, давая понять, что не расположен продолжать разговор. Поехав вот так, с ними обеими, он раз бередил себе душу. Дочери вызывали в нем воспоминания о Мод и Милли, поскольку каждая из них в достаточной степени походила на свою мать. Молоденькая красавица Мелисанда очень его беспокоила. Он спрашивал себя – как поступить с ней после отъезда Каролины? У него был смелый план на этот счет – сделать ее экономкой. Но что на это скажут слуги? Да, они хорошо к ней относятся, но вознести молоденькую девушку на такую высоту, уравнять ее с миссис Соади и мистером Микером! Это чревато неприятностями. Хуже того, может вызвать догадки. Вот что его пугало.
   Больше всего он уповал на то, что Каролина возьмет Мелисанду с собой, когда выйдет замуж. Это стало бы наилучшим решением. Впоследствии он, возможно, подыщет ей подходящего мужа. Но конечно, она не уедет с Каролиной. Нельзя не принимать в расчет Фермора.
   Да, это смелое намерение – оставить ее в доме, назначив ее на какую-нибудь должность. Ему придется действовать с величайшей осторожностью, потому что он не перенесет скандала, который разразится в случае огласки.
   Его радовало, что Уэнна уедет вместе с Каролиной. Да, он будет счастлив распрощаться с этой женщиной.
   Каролина рассказала ему про встречу Мелисанды с французом. Данесборо, верный себе, быстро завел знакомство с молодым человеком и его дражайшим подопечным. Сэр Чарльз сам предложил, чтобы компаньонку Каролины пригласили в расчете на молодого француза; и Данесборо, который пригласил де ла Роше на обед, без всякого колебания включил в число гостей и Мелисанду.
   Данесборо – человек широких взглядов; а сэр Чарльз к тому же подчеркивал, что Мелисанда девушка хотя и бедная, но образованная.
   В гостиной Данесборо их тепло приветствовал хозяин дома и его сестра, которая после смерти миссис Данесборо приняла на себя все хлопоты по хозяйству.
   Были и другие гости, и среди них Мелисанда с удивлением и радостью увидела Леона де ла Роше.
   – А, мадемуазель Сент-Мартин! – весело воскликнул Данесборо. – Я так рад, что вы пришли. Мсье де ла Роше рассказывал, как маленький Рауль представил вас друг другу.
   – Да, действительно, – сказала Мелисанда. – Но мальчик оказал двойную любезность – не только представил меня мсье де ла Роше, но и помог спуститься со скалы.
   Мистер Данесборо явно был очарован ею. Он отметил, что сэр Чарльз рассказывал об учености девушке, но умалчивал о ее красоте. Мистер Данесборо пообещал мсье де ла Роше, что пригласит Мелисанду к обеду и дал понять, что завидует ему. Леон де ла Роше в новой обстановке показался Мелисанде совсем другим – замкнутым, не слишком дружелюбным, невыразительным иностранцем; но то, что он рад ее видеть, не вызывало сомнений.
   – Я счастлив, – произнес он в своей обычной манере.
   – Я понятия не имела, что повстречаю вас здесь, – по-французски заговорила Мелисанда. – Должно быть, вы и есть тот самый сюрприз, который обещала мне Каролина. Весьма приятный, по ее словам, сюрприз.
   Девушка рассмеялась. Она чувствовала себя легко и беззаботно. В этом доме ничто не напоминало о Ферморе и, болтая с Леоном, она могла начисто забыть о нем. Она завела разговор о том, как это волнующе для нее – отправиться на званый обед.
   – Я прежде никогда не ездила ни к кому обедать. Это мой первый званый обед. Конечно, мне приходи лось ужинать вместе со слугами в лакейской. Там такие вкусные блюда подавали! Было очень весело. Но здесь просто великолепно… А вы так не похожи на себя! И я, наверное, тоже.
   – Вы очаровательны. Вы всегда выглядите великолепно, но сегодня особенно красивы.
   – Меня красит платье. Я мечтала его надеть, но лишь сейчас появился подходящий повод. Надеюсь, что будут и другие поводы… и не раз.
   – Я тоже надеюсь. Платье просто восхитительное.
   – Платье – французское, поэтому оно вам и нравится. Хотя цветок – английский. И изготовлен вот этими самыми руками из обрезков, которые дала мне мисс Пеннифилд. Так что, наверное, французское оно лишь наполовину. Я уже подумываю – не зарабатывать ли мне на жизнь изготовлением цветов?
   – Это уж слишком. Зачем вам зарабатывать изготовлением цветов?
   – Ну, в случае необходимости, – объяснила Мелисанда. – Кто знает – вдруг это станет небольшим, но достоинством?
   – Достоинств у вас хоть отбавляй.
   – Я их не знаю. Мистер Данесборо сказал, что вы поведете меня к столу.
   – И очень этому рад.
   – Ну, разве это не занятно… встретиться вот так, по всем правилам… а не просто столкнуться друг с другом на берегу, после моего обещания прийти, если смогу выкроить время и если не пойдет дождь!
   – Да, действительно. Но на берегу было весело… очень весело.
   – А какое это удовольствие – разговаривать по-французски в полный голос. Никто, или почти никто, из них не поймет, о чем мы ведем речь.
   – Это придает некоторую обособленность нашей беседе. Вы не представляете, как я обрадовался, встретив вас здесь. Мистер Данесборо – интересный человек. Он навестил нас и много интересного поведал о местной жизни… нынешней и минувшей. Рауль привязался к его сыну Фриту, который приходил вместе с ним.
   – К его сыну?
   – Его сегодня здесь нет. Думаю, он приехал домой на каникулы, но еще слишком молод для званых обедов, хотя вряд ли намного моложе вас.
   – Вот преимущества светской жизни. Ты приходишь на званый обед и возобновляешь знакомство с интересными людьми, которых повстречала на пляже.
   Они вошли в обеденный зал вместе. Как это замечательно, подумала Мелисанда, идти вот так, в числе прочих пар, легко опираясь на руку джентльмена. Эти шествующие друг за другом пары напомнили ей о другой процессии – и как ни странно, именно своим не сходством.
   Стол, с цветочной вазой посредине и столовыми приборами, поразил Мелисанду своим великолепием. «Сегодня вечером все прекрасно», – подумала девушка. Она старалась не вспоминать о Ферморе, гнала мысли о том, что произойдет после этого вечера. Оказавшись за сто лом, между Леоном и сэром Чарльзом, она почувствовала себя как дома.
   Сэр Чарльз поддерживал разговор с дамой, сидевшей справа от него, но Мелисанда понимала – он прислушивается к ее беседе с Леоном, хотя и сомневалась, что он поспевает за их беглой французской речью.
   – А как поживает Рауль? – поинтересовалась она.
   – Прекрасно. Это место ему подходит. Ему здесь нравится, так что мы остаемся.
   – Довольно странно… что все решает маленький мальчик, – улыбнулась Мелисанда.
   – Да, ситуация необычная. Порой мне кажется, что ему полезнее было бы находиться в кругу своих сверстников.
   – Которые, возможно, укротили бы его своевольный нрав. И давно он находится на вашем попечении?
   – С пяти лет. В ту пору умерла его мать. Бедный Рауль! Его семейство преследуют трагедии. Его бабушка была еще молодой, когда случилась революция. Она состояла при дворе, была близкой подругой Марии Антуанетты. Несчастная женщина попала в тюрьму и перенесла немало страданий. Но по какому-то исключительно удачному стечению обстоятельств ее освободили. Она попала в число тех, кто избежал гильотины. Впрочем, было много таких, кто жил и страдал на протяжении всей революции.
   Леон опечалился, и Мелисанда подумала: «До чего же у него грустное лицо! Как хочется заставить его улыбнуться. Улыбка грустного человека особо замечательна тем, что очень редка». Она вспомнила о Ферморе с его бесшабашной веселостью. До чего же Леон не похож на него! Его тихая печаль импонировала ей, поскольку она знала Фермора.
   – Рауль – еще одна жертва.
   – Рауль? Через столько лет?
   – Его бабушка спаслась, но месяцы, проведенные в Консьержери, подорвали ее здоровье. Ей было всего семнадцать, когда ее освободили, а вскоре она вышла замуж, но умерла сразу после того, как родила дочь. Ее дочь, мать Рауля, тоже была слабого здоровья. Пони маете – та же самая болезнь, болезнь Консьержери, передалась ей. И все повторилось: она вышла замуж, родился Рауль, а его мать умерла. Признаки болезни стали проявляться и у Рауля.
   – Какой ужас! – воскликнула Мелисанда. – Недуг передается из поколения в поколение; неужели, точно злой рок, он будет преследовать эту семью вечно?
   – У Рауля есть надежда. Теперь об этих вещах знают больше. После смерти его отца – моего кузена – Рауль остался на моем попечении. Я пообещал присматривать за ним, дать ему образование, следить за его здоровьем. Вот уже четыре года, как я этим занимаюсь.
   – Очень благородно с вашей стороны.
   – Не хочется рисоваться перед вами. Я был беден… очень беден. Видите ли, моя семья лишилась всего во время якобинского террора. Поместье… состояние… все пропало. У меня не было ничего. Богатый кузен, оставив мне на попечение сына, не забыл и про меня.
   – Ну, вам, пожалуй, повезло. У вас есть маленький мальчик и ваше собственное здоровье.
   – Вы – хорошая утешительница, – заметил Леон с мягкой, меланхолической улыбкой.
   – А вы мечтаете об иной жизни?
   – Мы многого лишились, но, как вы верно заметили, у меня хорошее здоровье, а это – самое ценное из всех достояний. Моей семье чернь оставила больше, чем семье несчастного Рауля. А вы совсем не едите. Наверное, я отвлекаю вас своими разговорами.
   – Стол просто роскошный! – с улыбкой сказала Мелисанда. – Какая вкусная рыба! А это игристое вино! До чего оно мне нравится! Но ваша история куда более захватывающая, чем рыба или вино. Пройдет день-два – еда с вином будут забыты. Но ваш рассказ я запомню на всю жизнь.
   – А рассказы других людей вы помните так же отчетливо?
   – Да.
   – Интересно почему?
   – Может быть, потому, что со мной мало что происходило? Да, пожалуй. Я до сих пор помню старую Терезу из монастыря, которая вглядывалась в каждого человека, – в городе поговаривали, будто она ищет своего Жан-Пьера, которого любила когда-то, очень давно… Я помню Анн-Мари, которая уехала в карете с богатой дамой. Да, я и в самом деле помню любую, самую мельчайшую подробность из происходившего с другими людьми. Знаете ли, слушая эти истории, я представляю, что все случилось со мной. Я была старой Терезой, озирающейся по сторонам в поисках Жан-Пьера; я была Анн-Мари, уезжавшей в карете; я была бабушкой бедного Рауля, заболевшей в Консьержери. А подобные происшествия невозможно забыть… даже если они случаются лишь в вашем сознании.
   – Вас интересует жизнь других людей, потому что у вас отзывчивое сердце.
   – По-моему, вы мне льстите. Сестра Тереза утверждала, что я любопытна… самый любопытный ребенок из всех, которых она знала, а любопытство – грех, или почти грех.
   – По-моему, в вашем случае это прелестный грех.
   – Разве грехи бывают прелестными?
   – Большинство грехов прелестны – ведь так? Не поэтому ли людям так трудно противостоять искушению?
   Мелисанда внезапно вспомнила о том обольститель ном грешнике, которого тщетно пыталась выкинуть из головы. Но, как выяснилось, он тут как тут – нескольких слов оказалось достаточно, чтобы воскресить его в памяти.
   – По-моему, разговор наш приобретает атеистическую направленность, – сказала она и засмеялась.
   От вина глаза Мелисанды блестели, сэр Чарльз обернулся и, заглянув в ее оживленное лицо, спросил:
   – Нельзя ли и меня посвятить в вашу шутку?
   – Я сказала мсье де ла Роше, что очень любопытна и что это грех, или почти грех, а он утверждает, будто грехи, как правило, прелестны, поэтому так трудно им противостоять.
   – А вы и в самом деле так любопытны?
   – Боюсь, что да.
   В разговоре наступило затишье, и стало слышно, что мистер Данесборо упомянул о Джозефе Смите, основа теле странной секты мормонов, убитом в этом году.
   Все сидящие за столом нашли тему мормонов увлекательной и принялись оживленно ее обсуждать.
   – О чем они говорят? – спросил де ла Роше.
   – О мормонах – религиозной секте в Америке. Я мало о них знаю – только то, что эта религия разрешает многоженство.
   – Не сомневаюсь, – говорил мистер Данесборо, что мистер Бригхам Янг последует по стопам Смита.
   – Говорят, у него уже десять жен, – сказала леди, сидевшая по правую руку от Данесборо.
   – Отвратительно! – воскликнула мисс Данесборо.
   Мистер Данесборо заметил, что сомневается – можно ли осуждать это явление, пока не станут известны все факты, после чего все присутствующие воззрились на священника с мягким укором и озабоченностью. Он был самым необычным из священников и вряд ли избежал бы неприятностей, если бы не его богатство и семейные связи.
   – Но я точно помню, – возразила одна дама, – где-то в Библии сказано: мужчине полагается иметь только одну жену.
   – У Соломона их было довольно много, – неожиданно вставил сэр Чарльз, – а у Давида – разве нет?
   Молодой человек, сидевший рядом с Каролиной, сказал:
   – Мужчины убивали своих жен, потому что хотели обзавестись другими. Теперь же, если они, подобно по следователям Бригхама Янга, будут иметь столько жен, сколько смогут себе позволить, подобных убийств удастся избежать.
   Тут Мелисанда поймала на себе взгляд Каролины и поняла, что этот разговор заставил их обеих подумать о Ферморе. Неужели они подумали о том, что если бы принадлежали к мормонам, то сейчас, возможно, обе готовились бы к свадьбе?
   Мелисанда высказала свою мысль вслух:
   – Но я полагаю, даже мормоны могут жениться одновременно только на одной женщине.
   Она произнесла это по-английски, и ошеломленные взгляды устремились на нее. За столом священника разговор этот был совершенно неуместен, и на мистере Данесборо лежала такая же вина, как и на всех остальных, но даже если мужчины и позволили себе смелые замечания, никто не ожидал того же самого от дам.
   Мисс Данесборо поспешно сменила тему разговора, а Леон де ла Роше наклонился к Мелисанде и проговорил:
   – Теперь, после того как мы встретились с соблюдением всех формальностей, вы должны нас навестить. Миссис Кларк с удовольствием накормит вас ленчем или обедом. Если вы пожалуете на ленч, Рауль, без всякого сомнения, обрадуется.
   – Благодарю вас. Я спрошу у Каролины. Если она сможет без меня обойтись, я с удовольствием приду.
   – Мисс Тревеннинг мы тоже пригласим. Возможно, в этом случае у нас появится больше шансов увидеть вас.
   – Я буду ждать этого визита с нетерпением.
   Дамы расположились в гостиной, а мужчины все еще оставались за столом, и Мелисанда воспользовалась случаем рассказать Каролине, что Леон намерен пригласить их на ленч.
   – Вы бы хотели пойти?
   – Да, конечно, – сказала Каролина.
   – Я очень рада.
   – Я пойду в качестве компаньонки? – поинтересовалась Каролина, дружески улыбаясь.
   – Ничего подобного он не сказал.
   – Ну что же, я не против. Вы ведь знаете, что вам не пристало одной ходить к джентльменам в гости.
   «До чего же она очаровательна! – подумала Мелисанда. – До чего приветлива! А все потому, что здесь нет Фермора».
   Чуть позднее приглашение прозвучало и было принято. Двумя днями спустя Каролине и Мелисанде предстояло разделить ленч с де ла Роше.
   Обратно они ехали молча, а когда вернулись, Каролина сказала Мелисанде:
   – Пойдемте, вы мне поможете. Я не хочу будить Уэнну в этот поздний час.
   И вот Мелисанда прошла в спальню Каролины, помогла ей расстегнуть крючки на платье и распустить волосы.
   – Вечер удался на славу. – Каролина взглянула на отражение Мелисанды в зеркале. – Все вами восторгались. Вы это чувствовали… Мелисанда?
   Мелисанда зарделась. Ей польстило не замечание Каролины, а то, что та впервые обратилась к ней по имени.
   – Нет, – произнесла она.
   – Пожалуйста, называйте меня сейчас Каролиной. К чему нам все эти церемонии, правда? Вами восторгались, Мелисанда. По-моему, все считают, что вы как-то связаны с нашей семьей.
   – Вы так думаете… Каролина?
   – Я в этом уверена. Интересно, а мсье де ла Роше тоже так считает?
   – Нет. Я рассказала ему, что приехала из монастыря.
   – Ну, ему-то все равно. А он довольно интересный – вам не кажется?
   – Очень интересный.
   – И явно к вам неравнодушен!
   Каролина негромко рассмеялась, и Мелисанда поняла: сейчас она думает о Ферморе. Ей хотелось, чтобы Леон заинтересовался Мелисандой, а Мелисанда – Леоном… И все это из-за Фермора.
   Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Уэнна.
   – Ну что же ты меня не позвала? – начала она и умолкла, заметив Мелисанду.
   – Ах, Уэнна, я не хотела тебя тревожить. Мадемуазель помогает мне.
   – Напрасно ты меня не позвала, – сказала Уэнна. – Хочешь я…
   – Нет-нет, – нетерпеливо произнесла Каролина. – Отправляйся спать, Уэнна.
   – Хорошо, хорошо. В таком случае спокойной вам ночи.
   Обе девушки пожелали ей спокойной ночи, наступило молчание, и дверь закрылась.
   – Она не любит меня, – вздохнула Мелисанда. – А жаль. Иногда она смотрит на меня… с ненавистью.
   – Такой уж Уэнна имеет нрав, и, конечно, никакая это не ненависть.
   – И все-таки она меня ненавидит.
   – Мелисанда… не беспокойтесь насчет Уэнны. Все образуется.
   Каролине, улыбающейся перед зеркалом, представлялись две свадьбы – ее собственная с Фермором, и Мелисанды с Леоном де ла Роше. После бракосочетания она и Фермор никогда больше не увидятся с Мелисандой.
   – Да, – повторила она, – все образуется.
   За ужином в комнате для прислуги сидевшие за столом горячо обсуждали отношения между французской мамзель и французским мсье. Миссис Соади сидела поджав губы, как и всякий раз при обсуждении данной темы, и улыбалась чему-то своему, прислушиваясь к болтовне окружающих.
   Мистер Микер то и дело поглядывал на кухарку.
   Это совершенно на нее не похоже – хранить секрет так долго; должно быть, ее предостерегли, самым настоятельным образом призывая хранить молчание.
   – Дело ясное – у них роман, – сказал лакей.
   – Красивая история, – поддержала его Пег. – А мамзель такая хорошенькая, что вполне сошла бы за переодетую принцессу.
   При этом замечании у миссис Соади задергались губы. Ее секрет, догадался мистер Микер, касался мамзель.
   – Хотя, – сказала Бет, – этого мсье едва ли можно назвать принцем, верно?
   – Ну, – согласилась Пег, с нежностью подумав о своем рыбаке, – может быть, в нем и нет ничего особенного, но все говорят, что он – замечательный джентльмен.
   Бет сказала, что, думая о переодетом принце, она представляет его в образе мистера Фермора.
   – Понимаете, – пояснила она, – он всегда поет, смеется, он большой, сильный и очень красивый.
   – Красота, – важно заявил лакей, сам ни на что не претендующий, – это понятие относительное… Для улитки другая улитка – красавица. О вкусах не спорят.
   – Но они – не улитки! – заметила Пег. – А мистер Фермор такой красавец! Рядом с ним почти все выглядят невзрачными… совсем невзрачными.
   – И все-таки, – заявила горничная, – если две улитки находят друг друга привлекательными, возможно, с двумя французами происходит то же самое. Наверное, они так нравятся друг другу, потому что она – мамзель, а он – мсье.
   – Я слышал, что мальчик не слишком рад дружбе между нашей мамзель и своим дядей, – сказал мистер Микер, передавая тарелку, чтобы ему положили кусок пирога.
   Он набил себе рот и принялся неторопливо жевать.
   – Эти нарумяненные леди, – произнес он, изучая картофель в своей тарелке, – ничуть не лучше нарумяненных лордов.
   – О да, – резко сказала миссис Соади, – нарумяненные леди – те еще штучки. А откуда вам стало известно про маленького барина и нашу мамзель, мистер Микер?
   – Ну, я как-то поехал в город по делу и зашел в «Веселого морячка» промочить горло, а туда заявился не кто иной, как мистер Фитт, тот самый, что служит кучером у мсье… или мне следует сказать – у барчука? Это странная семья. Хозяин – мальчик, и все деньги принадлежат ему, а мсье – не более чем домашний воспитатель, хоть он ему и родственник. А барчук этот – не то герцог, не то граф. В общем, что-то в этом роде… хотя во Франции все это, наверное, несколько по-иному. Мсье – его опекун, но он мало что решает, как я понял.
   – А что мистер Фитт рассказал про мальчика и мамзель? – настаивала миссис Соади.
   – Ну… – Мистер Микер поднял свой бокал и от пил меда, прежде чем продолжить, – по-моему, мальчик этот испорченный, очень испорченный. Хотя он первый встретил нашу мамзель и поначалу привязался к ней, ему совсем не нравится, когда кто-то, помимо него, оказывается, так сказать, на первом плане.
   – До чего противный мальчишка! – возмутилась миссис Соади. – Да кем он себя возомнил? А ведь это такой прелестный роман, и, клянусь, мамзель вполне его заслуживает.
   – Да, конечно, миссис Соади, вы совершенно правы, но, видите ли, мальчик – хозяин… Так, во всяком случае, мне сказал мистер Фитт. Если он доживет до двадцати одного года, ему достанется громадное состояние, а мсье получит совсем немного денег. Но если барчук умрет, то состояние отойдет мсье.