Холт Виктория. Мелисандра

   – Странно, что он так печется о барчуке! – удивилась Бет.
   – Перестань, Бет! – резко оборвала миссис Соади.
   – Ох уж эти иностранцы! – вздохнул лакей.
   – Ну, надо же такое придумать! – продолжала кипятиться миссис Соади. – Оставить наследство маленькому мальчику!
   – Да, странное положение, – признал мистер Микер. – У нас с мистером Фиттом состоялся очень интересный разговор.
   Миссис Соади наблюдала за Микером. А тот сидел, наслаждаясь обращенным на него всеобщим вниманием, ощущая себя чрезвычайно умным и осведомленным.
   «Знал бы он то, что знаю я! – подумала миссис Соади. – Он и этот его Фитт!»
   – Подумаешь, мистер Фитт! – сказала она, когда они остались наедине, потом села на стул и расхохоталась.
   – А что такого смешного в мистере Фитте?
   – Да я могу рассказать вам такое, мистер Микер, от чего у вас глаза на лоб полезут.
   – Наверняка можете, миссис Соади.
   – Вы ошалеете больше, чем от любого рассказа мистера Фитта.
   – Конечно же, ошалею, миссис Соади.
   Миссис Соади, охваченная искушением, уже готова была все ему выложить. Мистер Микер наклонился к ней, и глаза его лучились, льстили, умоляли посвятить его в тайну.
   – Ну, хорошо, – сдалась миссис Соади, – пожалуй, вам следует это знать. Вы – старший над мужской при слугой, и негоже держать вас в неведении. Но учтите, мистер Микер, только между нами!
   – Да, конечно, миссис Соади. Дальше меня не пойдет.
   – Вы удивлялись, почему с мамзель так обращаются. Спрашивали, почему к ней относятся как к члену семьи. Ну, так вот, я вам скажу – она и есть член семьи.
   – Член семьи, миссис Соади?
   Миссис Соади хмыкнула:
   – Да, вот именно – член семьи. Она дочь самого хозяина.
   Глаза мистера Микера округлились от удивления и восхищения.
   – Хотя и, что называется, незаконнорожденная, – добавила миссис Соади. – Другими словами…
   – Внебрачный ребенок! – прошептал мистер Микер.
   Теплая погода продержалась весь ноябрь, вплоть до начала декабря. В доме кипела работа. Приготовления к бракосочетанию, назначенному на рождественские праздники, шли полным ходом, и, хотя решено было сыграть тихую свадьбу, первоначальные планы приобретали все больший размах, и гостей пригласили столько, что, в конечном счете, событие обещало стать грандиозным.
   Фермор слал письма Каролине. Мелисанда не раз наблюдала, как та получает эти письма, уносит в свою комнату и затем появляется с сияющими глазами. Однажды Каролина прочла ей выдержку из такого письма: «Передай наилучшие пожелания твоему отцу, старенькой Уэнне, всем лакеям и служанкам, населяющим Тревеннинг, и не забудь маленькую мамзель». Вот и все.
   Мелисанда стремилась вырваться из дому, убежать от суматохи, вызванной приготовлениями к свадьбе. Иногда это было не больше чем удовольствием, иногда становилось настоятельной потребностью. «Каково же мне будет, когда он вернется? – спрашивала она себя. – Каково мне будет в день его женитьбы на Каролине?»
   Утешением для нее становился Леон, поджидавший на берегу, в том самом месте, где они впервые встретились, и которое теперь стало постоянным для их встреч. Она часто приходила туда, если ничто не удерживало ее в доме. Если мальчик был расположен к прогулке, то они приходили туда вдвоем, если нет – приходил один Леон. Мелисанда чувствовала облегчение, когда Рауль отсутствовал; он был веселый, смышленый, зачастую забавный, но время от времени в его поведении проскальзывало недовольство. Ему нравилась Мелисанда, но то, что Леон уделяет ей столько внимания, вызывало возражение, в его манере держаться появлялась властность. Леон же, по ее убеждению, был самым терпеливым человеком на свете. Рауль жаждал знаний, и ей порой удавалось обратить его негодование в интерес к маленьким обитателям горных водоемов. Уделяя мальчику внимание, Мелисанда умеряла его тщеславие и заносчивость, она часами просиживала в библиотеке в Тревеннинге, стараясь почерпнуть интересные факты, с тем, чтобы поделиться ими с Раулем. Он мог бы быть чудесным ребенком, часто думала она, но огромное состояние, предназначенное ему, и та власть, которую оно давало над окружающими, совершенно его испортили.
   Потому однажды – шла уже вторая неделя декабря – Мелисанда, придя на берег, обрадовалась, застав там одного Леона. Он растянулся на песке, прислонившись спиной к камню, но, увидев ее, вскочил на ноги. На лице его безошибочно читалась радость.
   – Я так надеялся, что вы придете, – сказал он.
   – Вырвалась всего на полчаса. Дольше остаться не смогу. Сейчас совсем рано темнеет.
   – Я провожу вас обратно, так что не бойтесь тем ноты.
   – Благодарю вас, но меня скоро хватятся. В доме столько дел… До Рождества осталось всего две недели!
   – И до свадьбы тоже. Полагаю, скоро приедет жених?
   – Мы ждем его не раньше, чем за день до Рождества.
   – Мелисанда… Могу я вас так называть? Так я называю вас в своих мыслях.
   – Пожалуйста, называйте.
   – Тогда можно я стану для вас Леоном?
   – Да, когда мы с вами вдвоем – как сейчас. Но в присутствии других людей, мне думается, нам следует оставаться друг для друга мсье де ла Роше и мадемуазель Сент-Мартин.
   – Хорошо. Давайте возьмем это за правило. А что вы станете делать после свадьбы, Мелисанда?
   – Сэр Чарльз уже говорил об этом со мной и предложил остаться.
   – После отъезда мисс Тревеннинг?
   – Да. Возможно, я еще пригожусь в этом доме. Я много умею делать – так он говорит. Его дочь уедет и возьмет с собой Уэнну – одну из служанок. Сэр Чарльз говорит, что дом тогда опустеет, ведь и у Каролины, и у ее горничной были определенные обязанности. Он предлагает мне взять эти обязанности на себя. Так что все складывается весьма удачно.
   – Похоже, сэр Чарльз очень добрый человек.
   – Мало кто знает, насколько он добр. Но я знаю. Он говорит, что для меня найдется дело, и к тому же я прижилась в доме, нравлюсь Данесборо… и другим тоже. Он упомянул и о вас. Сказал, что теперь, когда у меня здесь появились друзья, я не захочу уезжать.
   – Для меня это самая радостная новость за долгое время.
   – Для вас?
   – Для меня. Мне не давала покоя мысль: каково ста нет здесь после вашего отъезда?
   – Вам не нравится это место?
   – С тех пор как мы встретились, оно мне очень нравится. Наша дружба многое изменила в моей жизни. – Леон подобрал камешек и бросил его в море. Они смотрели, как он прыгает по воде, то подскакивая кверху, то падая. – Значит, наша дружба продолжится.
   – Надеюсь, что она продлится долго. Но вы ведь не останетесь здесь на лето? – спросила Мелисанда.
   – На лето, вероятно, нам придется перебраться в местность с другим климатом. Поедем в Швейцарию… в высокогорные районы.
   – Звучит очень заманчиво.
   Леон грустно улыбнулся:
   – Вы считаете меня неблагодарным. Да, я недоволен. Иногда я ропщу на судьбу. И спрашиваю себя: почему одни рождаются в богатстве, а другие – в бедности?
   – Меня удивляет, что вам в голову приходят такие мысли.
   – Все бедняки думают об этом. Только бедных волнует неравенство и несправедливость.
   – Вы хотите быть богатым?
   – Я хочу быть свободным.
   – Свободным? Свободным от Рауля?
   – Я нахожусь в сложном положении. Часто спрашиваю себя: достаточно ли я хорош для мальчика? И в то же время думаю: разве это жизнь? Кто я – нянька? Наставник? Любая женщина лучше справилась бы с первой ролью. Найдется немало учителей, которые стали бы для него лучшими наставниками, чем я.
   – Но такова была воля родителей Рауля, чтобы именно вы стали нянькой и наставником. Вы с ним родственники, и никто не сможет любить мальчика так, как любите его вы.
   – Вы правы, Мелисанда, я просто неблагодарный. Но вы относитесь ко мне с сочувствием, поэтому я и изливаю вам свои печали.
   – А что бы вы сделали, став богатым и свободным? Расскажите, Леон, мне интересно послушать. Вы вернулись бы во Францию?
   – Во Францию? Нет. В моем доме теперь разместилось правительственное учреждение. Это в Орлеане Я был там… недавно, ходил по улицам мимо старых деревянных домиков, стоял на берегах Луары и думал: «Если бы я стал богатым, вернулся бы в Орлеан, построил дом, женился, завел детей и жил бы, как люди жили раньше, до террора». Но теперь я знаю, что никогда не вернусь в Орлеан. Хочу уехать далеко-далеко… в другой мир. Может быть, в Новый Орлеан. Из своего окна я буду смотреть не на Луару, а на Миссисипи. Я не намерен выстроить особняк и жить в нем как аристократ. Куда лучше обзавестись плантацией, на которой можно выращивать хлопок, сахарный тростник или табак…
   – Да, это гораздо интереснее, чем особняк. Что бы вы делали в особняке?
   – Грустил о прошлом, постепенно превращаясь в одного из тех зануд, которые всегда смотрят назад.
   – А в Новом Свете нужно смотреть вперед… в ожидании следующего урожая сахарного тростника, табака или хлопка. Интересно, как они выглядят в пору цветения? Мне больше всего нравится сахарный тростник. Наверное, потому что его едят. Леон рассмеялся.
   – А что бы вы стали выращивать, будь у вас выбор? – спросила она.
   – Теперь, после разговора с вами, я бы, пожалуй, остановил свой выбор на сахарном тростнике, – улыбнулся он. – Мелисанда, вы так отличаетесь от меня. Вы искритесь радостью и весельем. А я меланхолик.
   – Но что заставляет вас быть меланхоликом?
   – Дурацкая привычка оглядываться на прошлое. Мои родители все время повторяли, что старые добрые времена остались позади и что нам никогда не вернуть былого величия. По их словам, прошлое было замечательным, великолепным. Думаю, то же говорили им их родители.
   – Значит, ваша меланхолия передается по наследству?
   Леон взял ее за руки и произнес:
   – Я хочу избавиться от нее. Мечтаю покончить с ней навсегда.
   – Вы можете это сделать прямо сейчас. Мы живем в прекрасное время. В прошлом не было ничего хорошего, зато в будущем вас ждут чудесные времена.
   – Правда?
   – Я в этом уверена. А Раулю понравилось бы выращивать тростник?
   – Его убьет этот климат.
   – Понятно. Значит, вам придется подождать до тех пор, пока он не сможет обходиться без вас.
   – Когда ему исполнится двадцать один год, я получу немного денег. И, наконец, стану свободным.
   – Долго придется ждать. Но пока вы должны заботиться о Рауле. Конечно, временами с ним приходится трудно, он сирота, и вы… единственный… кто может любить его, помогать ему, ухаживать за ним так, как этого хотели его родители.
   Немного погодя Леон вновь заговорил о Новом Свете. Его переполнял энтузиазм, и это удивило Мелисанду – она никогда прежде не видела Леона таким взволнованным. Он объяснил ей, что хочет поехать туда, так как понял, что Франция никогда не вернется к прежним временам, о которых рассказывали ему родители.
   – Старой Франции больше нет, – сказал он. – Правда, на троне сидит король – но какой король! Сторонник равноправия, человек, который отказался от своих титулов, чтобы вступить в Национальную гвардию. Что можно ожидать от такого короля? Нет! Для меня Франция больше не существует.
   – Расскажите мне о своей плантации. Давайте представим, что Раулю будет хорошо в том климате, и сейчас вы строите планы относительно отъезда.
   – Раулю никогда не подойдет тот климат.
   – Но мы же только мечтаем. Вы говорите, что, в отличие от вас, меланхолика, я веселая. Так вот знайте: когда мне грустно, я притворяюсь. Я всегда притворялась. Это лучшее, что можно сделать. Представить себе что-нибудь хорошее, а не переживать из-за плохого, с которым к тому же ничего нельзя поделать. Ну… как мы поедем?
   – Сначала пересечем Атлантический океан. Вы хорошо переносите качку?
   – Я отличная мореплавательница.
   – Так я и думал. В Новом Орлеане у меня есть друзья. Мы отправимся к ним. Вам придется присматривать за Раулем, пока я буду работать и учиться управлять плантацией.
   – Это будет несложно. Мы увидим много нового, а Раулю все интересно.
   – Наймем негров, которые будут работать на нас; как только я стану специалистом и налажу работу на плантации, мы построим дом.
   Мелисанда мечтательно улыбалась и видела перед собой не скалы и море, а огромную плантацию сахарного тростника. Она не знала, как выглядит такая плантация, но представляла себе бесконечные ряды тростника и смеющихся людей в цветастых одеждах, с темными сияющими лицами. Она видела, как они танцуют в Марди-Грас.
   Леон прервал ее мечты:
   – Если я когда-нибудь соберусь, вы поедете со мной? Вы выйдете за меня замуж, Мелисанда?
   – Но…
   – Забудьте об этом. Я поторопился. Теперь я понимаю, это была ошибка. Меня сбил с толку ваш энтузиазм. – После короткого молчания он спросил: – Я прав? Я действительно поторопился?
   – Да, – ответила девушка. – Думаю, поторопились.
   – Что вы имеете в виду, Мелисанда?
   – До сих пор мы были друзьями, и я была счастлива… Мне было хорошо с вами. Время для серьезных решений еще не пришло. Мы слишком мало знаем друг друга.
   – Я знаю достаточно.
   – Вы даже не знаете, кто были мои родители.
   – Мне совсем не обязательно знать ваших родителей. Главное – я знаю вас.
   – Вы – моя опора, и мне это очень помогает.
   – Я готов поддерживать вас всю жизнь.
   – Я верю вам, Леон, вы добрый и печалитесь, только когда оглядываетесь на прошлое.
   – Если бы вы согласились стать моей женой, я смотрел бы только вперед.
   – Новая жизнь… – мечтательно проговорила Мелисанда. – В новом мире…
   – Нам придется ждать долгие годы. Вы забыли… о Рауле.
   – А как бы Рауль отнесся к вашей женитьбе на мне?
   – Поначалу, наверное, чувствовал бы себя немного обиженным. Но он привязан к вам, а тогда привязался бы еще сильнее. Вы очаровали его, как и всех остальных. Пока он слишком сосредоточен на самом себе и не видит дальше собственного носа; но мы бы быстро преодолели его сопротивление.
   – Рауль неплохой мальчик. Просто ему дана слишком большая власть… и он пока не в силах справиться с ней. Думаю, он изменится.
   – Как было бы хорошо, если бы мы вдвоем за ним ухаживали. Более… естественно, что ли. Мы могли бы заменить ему родителей. Одинокому мужчине слишком тяжело с этим справляться.
   – Да, я понимаю. Но сейчас мы говорим не о Рауле, Леон. Мы говорим о нас.
   – И я слишком тороплюсь…
   – Да, верно. Мы можем… отложить этот разговор? Давайте вернемся к нему через несколько недель. Ответ придет сам собой, и придет скоро. Я чувствую это. Вы меня понимаете, Леон?
   – Да, Мелисанда, понимаю.
   Она вскочила:
   – Скоро стемнеет… Мне нужно идти.
   Они вернулись в Тревеннинг и по дороге больше о браке не говорили. Но, расставаясь, Леон предложил:
   – Давайте встречаться чаше… каждый день. Нам нужно как можно лучше узнать друг друга. Вы очень красивы, а я слишком нетерпелив.
   – Спокойной ночи, – произнесла в ответ Мелисанда. Леон взял ее руки и поцеловал их.
   – Я очень привязана к вам, – произнесла она, – и немного к Раулю. Думаю, мы были бы счастливы все вместе.
   Девушка отстранилась, когда он попытался ее обнять.
   – Прошу вас… мы должны подождать. Все слишком серьезно, а мы пока ни в чем не уверены.
   Мелисанда шла к дому, и ей казалось, будто она слышит насмешливый хохот Фермора. Два предложения – и какие разные!
   – Жизнь – странная штука, – пробормотала она по-английски.
   Перед ней лежали три пути. Какой же выбрать?
   «Выбери тот, о котором мечтаешь! – кричал ей внутренний голос. – Будь смелой. Распрощайся со скучной, унылой жизнью. Живи весело и безрассудно». Она явственно слышала мелодичный тенор:
   Весь день тебя буду с ума сводить, забавлять, целовать ночью долгой, но сможешь ли ты, дом родной забыть и меня без оглядки любить, там, в стороне далекой?
   В далекую сторону навстречу грешной жизни… и приключениям. «Будь я немного поумней, – подумала Мелисанда, – вышла бы замуж за Леона».
   Наконец настало Рождество.
   Мелисанда лежала с открытыми глазами, хотя было еще очень рано, и весь дом спал.
   Наступил день свадьбы Каролины.
   Фермор вернулся только вчера, объяснив, что пришлось задержаться в Лондоне. Едва заслышав его голос, Мелисанда почувствовала, как в ней поднялась волна возбуждения. Она выглянула в окно и увидела, как он, смеясь, здоровается со слугами и конюхами. В душу закралось беспокойство.
   А сейчас, в это раннее утро, она взглянет в лицо фактам и больше не будет бежать от реальности. Все время она жила мечтой, что прежде, чем наступит этот день, что-нибудь обязательно произойдет. В ее грезах все заканчивалось хорошо: Каролина выходила замуж за Джона Коллинза, Леон влюблялся в очаровательную девушку, а Мелисанда оставалась с Фермором, который, словно по мановению волшебной палочки, становился совсем другим человеком – серьезным, сохранив при этом веселость, нежным и по-прежнему страстным. Вместо похоти в нем просыпалась любовь.
   В мечтах Мелисанда жила в идеальном мире.
   Но довольно мечтать! Сегодня, в день свадьбы Каролины, реальность возобладала над фантазиями и готовилась безжалостно их растоптать.
   В шкафу висело зеленое шелковое платье, сшитое по ее собственной модели с помощью мисс Пеннифилд; по вырезу шли маленькие бантики из черного бархата, а на поясе красовалась большая черная роза из шелка и бархата.
   – Черная! – возмущалась мисс Пеннифилд. – Как будто вы в трауре. Черный цвет подходит для похорон, но никак не для свадьбы. Почему вы не хотите сделать симпатичный розовый цветок? Розы бывают алые, желтые, белые, но никак не черные, моя дорогая. Я подберу вам хорошие лоскутки.
   – Только черный, – упорствовала она. – Он больше подходит… к зеленому платью.
   А мысленно закончила: «И к моему настроению».
   Мелисанде еще не исполнилось семнадцати, и она была слишком молода для отчаяния. «Интересно, сколько лет было той монахине, когда ее замуровали в стене?» – подумала девушка. Сегодня она, Мелисанда, обнесет себя глухой стеной из умерших надежд.
   После возвращения Фермора они ни разу не были наедине. Он не искал с ней встреч – если бы хотел, нашел бы способ с ней встретиться. Он приехал со свадебными подарками… для Каролины. Он разговаривал с Каролиной, он ездил верхом с Каролиной. Так и должно быть.
   Следовательно, Мелисанда ничего для него не значила – была всего лишь возможным партнером в необременительном приключении, в которое он намеревался ее вовлечь. Мелисанда отвернулась от него, и он, пожав плечами, отправился к другой.
   Послышались первые звуки просыпающегося дома. Слугам сегодня придется встать очень рано. Миссис Соади, жрица кастрюль и сковородок, уже несколько дней ничего и никого вокруг не замечала, колдуя над своими пирогами, пирожными и пудингами. В канун свадьбы ей некогда даже посплетничать.
   Мелисанда встала с постели. Нужно спуститься вниз и помочь прислуге. Это лучше, чем лежать в кровати и горевать над несбывшимися мечтами.
   Каролина не спала. Всю ночь она не смыкала глаз.
   Вот этот день и настал, а она боялась, что он ни когда не придет. Она оставила дверцу шкафа открытой, чтобы видеть белое платье, над которым они столько мучились с мисс Пеннифилд. На туалетном столике лежала белая кружевная фата, которую надевали ее мать и бабушка.
   Каролина старалась думать о будущем, но мысли ее постоянно возвращались к прошлому. Она вспоминала о том, с каким насмешливым презрением Фермор относился к ней в Лондоне, когда они еще были детьми, о тихом шепоте горничной на лестнице, о Мелисанде. Нет, напрасно она переживает из-за этого. Вчера он едва взглянул на Мелисанду.
   Во время прогулки верхом она хотела рассказать ему о дружбе, которая возникла между Мелисандой и Леоном де ла Роше и которая, похоже, движется к неизбежному завершению, но побоялась, как бы это известие не испортило вечер перед ее свадьбой.
   Каролина больше не могла лежать в постели и ждать. Она хотела, чтобы этот день скорее наступил, чтобы церемония уже была позади. Еще две недели они проживут в этом доме, так как решили обойтись без медового месяца, заключив по этому поводу своего рода договор. Сэр Чарльз дал согласие на бракосочетание, хотя еще не прошел год со дня смерти матери Каролины, но весело укатить сразу после свадьбы, чтобы предаться развлечениям, было бы с их стороны дерзким и непочтительным поступком. Этот вопрос обсудили с несколькими уважаемыми людьми, и все решили, что молодоженам следует несколько недель пожить в Тревеннинге, а потом тихо уехать в Лондон.
   Медовый месяц не имел значения для Каролины – главное, что они с Фермором поженятся, но теперь поняла, что чувствовала бы себя увереннее, если бы они уехали сегодня же… сразу после венчания и приема.
   Однако, сблизившись в последнее время с Мелисандой, она знала, что эта девушка не из тех, кто строит козни. Она – импульсивная, милая и дружелюбная, всегда готова угодить. Но Каролина предпочла бы распрощаться с ней навсегда. С возвращением Фермора вернулась старая ревность.
   «Не нужно выдумывать себе несчастья», – решила Каролина. Она встала с кровати, подошла к столику и примерила фату. В зеркале отразилось бледное лицо со следами бессонной ночи под глазами. Да, она мало походит на счастливую невесту, однако сегодня получит все, о чем мечтала.
   Открылась дверь, и в комнату заглянула Уэнна:
   – Господь милосердный! Уже встала! Что случилось? О, моя королевна, ты выглядишь такой усталой. Совсем не спала? Да еще фату надела. Разве ты не знаешь, что это плохая примета?
   – Уэнна…
   Горничная подбежала к Каролине и обняла ее.
   – Я боюсь, Уэнна.
   – Чего, моя крошка? Расскажи Уэнне, чего ты боишься. Это все он, я точно знаю.
   – Нет. Я боюсь будущего, Уэнна. Это нервы, Уэнна… предсвадебное волнение. Говорят, все обычно нервничают перед свадьбой.
   – Знаешь, еще не поздно, моя жемчужина. Скажи только одно слово…
   – Нет, Уэнна, нет! Никогда! Уэнна смирилась:
   – Я буду с тобой, моя жемчужина. До конца моих дней буду рядом.
   Церемония закончилась, и в доме царило веселье. Разве могло быть по-другому? Правда, еще не прошел год после смерти хозяйки, – а все знали, что между похоронами и свадьбой в одном и том же доме должно пройти не менее года, – но гости были рады об этом забыть.
   Заразительное веселье жениха не оставляло места для печали. Красивый, элегантный, он казался самим воплощением счастья.
   А Каролина выглядела подавленной, бледной и явно нервничала, что, по мнению гостей, было естественно для невесты.
   Несмотря на серьезный вид, сэр Чарльз не скрывал своей радости по поводу брака дочери; родители жениха, богатые и одетые по последней лондонской моде, были не менее довольны выбором сына. В Тревеннинге собралась вся местная знать; а поскольку присутствовали также и гости со стороны жениха, в доме было полно народу. Никогда еще этот большой зал не видел столь великолепной церемонии. К Рождеству его украсили остролистом, плющом, лавровыми и самшитовыми листьями. Рождество и свадьба хозяйской дочери в один день! Что может быть лучше? Прочь печаль! Нужно просто сказать: «Я знаю, ее мать умерла совсем недавно, но она бы этого хотела». Они могут радоваться, смеяться, танцевать, петь, изредка напоминая себе, что тем самым выполняют волю дорогого человека, ушедшего в иной мир.
   На огромном столе стояли чаши с пуншем; там был мед со всевозможными специями, а также напиток, сваренный из пива, ямайского рома, лимона, коричневого сахара и мускатного ореха, без которого не обходится ни одно корнуолльское Рождество.
   Стол был уставлен кулинарными шедеврами миссис Соади. Кабаньи головы соседствовали с пирогами на любой вкус; помимо обычных мясных пудингов, миссис Соади приготовила рыбные пироги с лещом, скумбрией и сардинами. Настоящие знатоки корнуолльской кухни могли оценить всевозможные блюда из сардин. Кроме того, гостям предлагались молочные поросята; и, конечно же, свиной пудинг – корнуолльский деликатес, который лондонцы никогда не пробовали.
   По дому метались измученные слуги и служанки; из кухни подносили пироги и пирожные, приготовленные на случай, если еды окажется недостаточно.
   После банкета слуги толпой спустились в зал и быстро все убрали, чтобы гости могли потанцевать и порезвиться, как и подобает на свадьбе, которую справляют на Рождество.
   Гости танцевали старинные танцы, и вся компания с женихом и невестой во главе сплясала кадриль и старинный английский танец «Роджер де Каверли». А когда гости попросили настоящих корнуолльских танцев, корнуолльцы выстроились в ряд и показали приезжим народный ферри-данс, который исполнили под аккомпанемент специально приглашенных музыкантов.
   Все веселились.
   Леон был в числе приглашенных; он стоял рядом с Мелисандой и явно получал удовольствие от корнуолльского Рождества и свадьбы.
   – Соберись мы пожениться, – вздохнул он, – наша свадьба не стала бы таким грандиозным событием, а жаль.
   – Внешние атрибуты не имеют значения, – возразила Мелисанда.
   – Вы сегодня немного печальны.
   – Печальна? В такой день! С чего бы мне быть печальной?
   – Может быть, оттого, что Каролина скоро уедет отсюда. Вы беспокоитесь… за нее?
   – Беспокоюсь? Она же влюблена, это очевидно. Вы согласны?
   – Да, согласен.
   – И Фермор тоже. Это сразу заметно, правда?
   – Он? О, этот человек влюблен в самого себя.
   – Мелисанда пристально посмотрела на Леона.
   – Возможно, я завидую, – признался он. – Не тому, что у него есть… о нет! Я не завидую его богатству или тому, что у него такая невеста. Но мне бы хотелось иметь ту уверенность, которую дает богатство. Я бы хотел, что бы у меня была невеста, любящая меня так же, как Каролина любит его.