Страница:
– Но не я, мама. Я не хочу.
– Твои желания, Аманда... В данном случае они не имеют значения. Твой отец принял решение.
Губы Лауры начали дрожать; ей хотелось обнять свое дитя и поплакать вместе с ней, но она не решалась. Она должна быть настойчивой, она должна поддерживать своего мужа. Аманда своевольная девочка и весьма упрямая. Лаура боялась, что она не сможет вести себя с дочерью, как ей подобает.
– Ты упрямица, Аманда. Иногда я думаю, что ты специально ведешь себя так, чтобы сделать нам больно.
– Но это не так, мама. Мне хочется делать вам с папой приятное. Но это замужество... это выше моих сил.
– Как может быть то, чего желают родители, выше сил ребенка?
– Замужество может быть.
Лаура вздохнула. Ее дочь может лишить самообладания. Мисс Робинсон заявила Аманде:
– Вы не оправдываете моих надежд, Аманда. После всего, что я делала, чтобы научить вас уважать желания вашего отца!
– Мисс Робинсон, это замужество до конца моей жизни. Как я могу относиться к этому легкомысленно?
– Ваш отец позаботился о нем для вас. Вы сомневаетесь в мудрости отца?
– Да, мисс Робинсон, сомневаюсь.
– Я умоляю вас отвечать за свои слова. Непозволительно, чтобы он услышал такое от вас.
Бедная мисс Робинсон! Даже в своем отчаянии Аманда не могла не думать о ней с жалостью. Мисс Робинсон, так долго боровшаяся с жизнью в одиночку, думала, что любое замужество лучше, чем никакого; но Аманда знала, что сама она предпочтет будущее в нищете и с трудностями, все, что угодно, лишь бы не выходить замуж за кузена.
Целых два дня прошло в тревожном ожидании дальнейших событий. Энтони постоянно сопровождал ее в прогулках верхом; он старался в гостиной сесть поближе к ней; она была уверена, что он попросил ее отца не быть с дочерью строгим, дать ей возможность одуматься, нежно и ласково убеждая ее. Он склонялся над пяльцами Аманды и расхваливал сочетание цветов в вышивке; казалось, он постоянно кружит над ней, дыша в затылок, прикасаясь к волосам, плечам, рукам, пугая ее своим блестящим, ласкающим взглядом.
В спальне она рассказала Лилит о своих страхах; но Лилит все это время думала о чем-то своем. Казалось, что она, как мисс Робинсон, больше не интересуется делами в доме Леев. Она все время интересовалась Лондоном; похоже было, что ее самой большой мечтой стало уехать туда.
– Со смертью бабушки Лил, – сказала она, – ничто меня больше здесь не держит. Мне думается, что она умерла спокойно, удовлетворенная тем, что обо мне позаботятся. Как будто ей важно было узнать об этом... а после этого... она скончалась.
– Ну, она, несомненно, знала, что с тобой все в порядке уже тогда, когда ты впервые пришла к нам!
Лилит ничего на это не ответила, а потом вдруг спросила:
– Ты его ненавидишь, правда? Ты ненавидишь этого кузена?
– Думаю, что ненавижу. Сперва он мне был безразличен. Если бы он пробыл у нас недолго, может быть, он мне бы даже понравился. А вот теперь я его не люблю. Лилит, мне страшно, потому что я с каждым днем ненавижу его все больше.
– Это потому, что ты кого-то любишь? – спросила Лилит. – Потому что ты бы хотела, чтобы другой стал твоим мужем?
– Нет, Лилит. Мне не нужен никакой муж. Я бы хотела подождать... подольше. Лилит, что мне делать, если они заставят меня выйти замуж?
– Можно было бы убежать в Лондон.
– Лилит, как я могу это сделать?
– Другие же люди уезжают. Лишь бы добраться до железной дороги, а там уже недолго ехать.
– Лилит... как бы я могла убежать? Куда мне идти? Нельзя же жить в Лондоне одной.
– Я бы могла уехать с тобой. Я бы за тобой приглядывала. – Глаза Лилит сияли. – Мы можем доехать туда по железной дороге. Я считаю, что Фрит позволит нам быть с ним.
– Я не знаю, где он.
– Ты же сказала, что он в Лондоне.
– Это так. Но я не знаю, где он там.
– Мы могли бы спросить, добравшись туда. – Лилит улыбнулась.
После этого она постоянно говорила об отъезде в Лондон, а Аманда ее поощряла, так как пришла к заключению, что обсуждение этого нелепого предложения отвлекало мысли от ожидающего безрадостного будущего.
Прошла неделя после предложения Энтони, и по жестокости его взгляда в это утро за завтраком Аманда поняла, что он теряет терпение.
После окончания молебна он попросил мистера Лея уделить ему время для разговора в его кабинете. Его просьба была удовлетворена, в результате чего Аманду позвали к отцу.
Она с трепетом пошла к нему.
– Дочь, – сказал отец, – я с печалью в сердце послал за вами, а надеялся сделать это с радостью. Ответьте мне, вам доставляет удовольствие огорчать своих родителей? – В этом случае не было необходимости протестовать, так как он и не ждал ответа. – Самым большим моим желанием является видеть вас счастливо устроенной, ведущей добропорядочную и полезную жизнь. Вы это знаете, как знали это постоянно с детских лет, но вы пренебрегаете моими желаниями; вы печалите свою мать и огорчаете нас обоих. Я просил Бога, чтобы он смягчил вас, чтобы даровал вам осознание дочернего долга, которого у вас, к нашей печали, нет, но Бог не счел возможным удовлетворить мою просьбу. Ващ кузен испросил моего согласия сделать вас своей женой. Я с великой радостью дал такое согласие. Это молодой человек, которого я знаю всю мою жизнь; он – сын моего брата. Нет никого другого, с кем бы я хотел видеть вас в счастливом союзе. Он из рода Леев, он нашей крови. Ваше замужество с ним дало бы мне наследника, в котором мне было отказано Богом. Я понял, что идею об этом браке мне в голову вложил Бог. Это был ответ Бога на мои мечты. Вот почему моя горячая мольба о сыне не была удовлетворена. «Вот твой сын, – сказал Бог. – Возьми его и соедини со своей дочерью». Я бы с радостью повиновался воле Бога, как я стремился делать это всегда. Но вы снова решили ослушаться не только меня, но и своего Небесного Отца.
Беседа приняла обычный характер. Сколько раз она уже слышала одни и те же фразы, одни и те же изречения! Бог всегда был на стороне ее отца, всегда вел его туда, куда он сам решил идти.
– Папа, – сказала Аманда, – я ведь еще слишком молода.
– Это мне решать. Вам исполнилось шестнадцать лет. Ваша мать вышла замуж накануне своего семнадцатилетия, и я не вижу причины, чтобы вам не сделать того же.
– Если бы я могла подождать еще немного и, возможно, познакомиться с другими людьми...
– Не хотите ли вы мне сказать, будто я не знаю, что для моей дочери лучше?
– Да, папа, думаю, что хочу.
Он вздрогнул от удивления, затем закрыл глаза и сложил вместе ладони.
– О Боже, – сказал он, – какую тяжесть Ты на меня взвалил! За что я несу этот крест... может ли быть наказание тяжелее, чем неблагодарная, непослушная дочь? Прости мне. Я не знаю, что говорю.
Аманду всегда озадачивали разговоры отца с Богом. Не говоря уж о притворном смирении, он, казалось, постоянно упрекал Бога за то, что Он сделал или не сделал, пытаясь направить Его по пути, которым Он должен идти. Она тверже поставила ноги на ковре и заложила руки за спину, потом попыталась представить себе смеющееся лицо Фрита и заразиться его смелостью.
Отец открыл глаза.
– Вы дерзкая, – сказал он.
– Боюсь, что вы правы, папа.
– Вы все же знаете, что я решил, что вы выйдете замуж за своего кузена?
– Да, папа.
– И, тем не менее, вы говорите, что не выйдете замуж?
– Да, папа.
– Можете идти в свою комнату. Мы формально объявим вашу помолвку во время обеда.
– Прошу вас, не побуждайте меня к плохому, папа. Аманда поняла, что проявила слабость. Она не сказала: «Я не стану», это было: «Прошу вас, не побуждайте меня». Между этими двумя выражениями была колоссальная разница. Она признала свое поражение и приняла его по привычке с детских лет.
– Я буду настаивать, – сказал отец; он ласково улыбался, потому что тотчас заметил ее поколебленную решительность. – И, – прибавил он почти нежно, – через несколько лет вы падете предо мной на колени и будете благодарить меня за то, что я сделал. Теперь идите, дитя мое. – Он подошел к ней и погладил ее по плечу. – Некоторое нежелание сперва, возможно, вполне естественно. Вы считаете, что мы вас торопим. Теперь идите к себе. Вы – счастливая молодая женщина. Я поздравляю вас с обретением очаровательного мужа.
Аманда вышла, спорить было бесполезно. Это всего лишь очередное задание, данное ей. Так умиротворяла она проснувшуюся было в ней решимость. Может быть, я привыкла к этому, думала она. Может быть, это не так уж и плохо. Все должны выходить замуж, а если они не выходят, как мисс Робинсон, то потом, похоже, жалеют об этом всю оставшуюся жизнь.
Она была очень бледна, когда пришла к обеду, очень подавлена.
Это должно было быть очень торжественное событие, и мистер Лей велел всем слугам собраться в столовой.
– Моя дочь становится невестой мистера Энтони Лея. Мы выпьем за их здоровье и счастье. Стрит, наполните всем бокалы.
И Аманда встала рядом с Энтони, который взял ее руку и поцеловал в присутствии всех.
Лилит тоже была там. «Трусиха!» – сказали глаза Лилит.
Позднее, когда Аманда была у себя в комнате, Лилит пришла к ней и улеглась на ее кровать.
– Ты – трусиха, – сказала Лилит.
– Да, Лилит, это так. Когда я была в кабинете у папы, я вдруг поняла, что должна это сделать... ничего больше не остается. Это было похоже на задание выучить один из псалмов... то, что должно сделать, потому что просто нет другого выхода.
– Всегда есть выход.
– Нет. Ты говоришь о побеге. Что бы я могла делать, если бы убежала? Если бы я могла быть гувернанткой, как мисс Робинсон, я бы решилась уйти из дома.
– Может быть, ты бы и смогла.
– Как? Необходимо иметь рекомендации. Где бы я их получила? Ты не разбираешься в этих вещах, Лилит. Невозможно убежать... невозможно! Я папина дочь и должна делать то, что он велит.
– Только трусы делают то, что их заставляют.
– Лилит, ну что я могу? Что я могу сделать?
– Ты можешь убежать, говорят тебе. Ты можешь убежать в Лондон.
Аманда с досадой отвернулась от нее.
– За это время, – сказала Лаура, – мы все подготовим.
Мисс Робинсон уехала к новому месту работы. При расставании она горько плакала и сделала Аманде подарок на память – небольшую шелковую закладку для книги с вышитым узором в виде цветущей веточки, о которой Аманда могла бы подумать все, что угодно, если бы мисс Робинсон не подчеркнула, что это розмарин. Она оставила свой адрес и попросила Аманду писать и, глядя на книжную закладку, которую, она надеялась, Аманда будет беречь, думать, что этот розмарин дан на память.
– Дорогая Робби, обещаю! – со слезами отвечала Аманда и почти забыла о том, что ее ожидает, думая о мисс Робинсон.
– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, – сказала мисс Робинсон, слегка зарумянившись, поскольку понимала, что теперь, когда Аманда была помолвлена, было бы не совсем пристойно упоминать о возможном увеличении ее семьи, – напишите мне. Вы можете рассчитывать на меня, дорогая Аманда, как никто другой. Теперь, когда я уезжаю, не думаю, что стоит это скрывать – вы были моей любимой ученицей.
– О, Робби! – горько плакала Аманда теперь уже не только из-за мисс Робинсон, но и из-за себя и из-за той печали, на которую обречены все такие же, как они, не имеющие стойкости Фрита и Лилит.
Энтони, став законным женихом, стал и значительно более опасным. Он почувствовал себя хозяином положения, и самодовольная улыбка не сходила с его лица. По крайней мере он больше не злился. Она старалась встречаться с ним как можно реже, а когда он объявил о своем решении вернуться к себе домой примерно на месяц для улаживания своих дел, она почувствовала себя намного счастливее.
Теплым августовским днем, вместе с отцом и матерью, Аманда провожала его и, пока карета ехала мимо начинающих золотиться полей пшеницы, почувствовала, как поднимается ее настроение. Они везли его в гостиницу, где он должен был пересесть в пассажирскую карету, которая через Ганнис-лейк вывезла бы его из Корнуолла. В Девоншир он должен был ехать поездом.
«Трусиха! Трусиха!» – казалось, говорил Аманде стук лошадиных копыт, и, тем не менее, на сердце у нее было легко. Его не будет рядом шесть недель, возможно, два месяца. За это время может многое случиться.
На обратном пути они молчали. Ее отец и мать делали вид, что принимают ее молчание за грусть об Энтони. Делали вид! Все время притворялись... всю свою жизнь. Она тогда это поняла. Мать боялась отца, но делала вид, что это не так; отец делал вид, что опекает мать, хотя главным образом требовал ее послушания. Все существо Аманды возмутилось. «Я не выйду замуж за Энтони! – думала она. – Не буду трусихой».
Но это легко было говорить теперь, когда он уехал. Скоро... слишком скоро... он вернется, а когда он вернется, состоится свадьба.
Темнело, когда они возвращались по верхней дороге; их одолевала дремота от жары, от монотонного цокота лошадиных копыт и тряски кареты. Когда они подъезжали к церкви Святого Мартина, то услышали крики, а вскоре увидели небольшую процессию, направлявшуюся от фермы Полгардов. Перед ней шла небольшая толпа танцевавших, кричавших и визжавших людей; следом двигалась небольшая повозка, в которой восседали два чучела.
Аманда немедленно насторожилась; ей захотелось узнать, что происходит.
– Некоторые из деревенских дурят, как обычно, – сказал отец. – Если бы они так же ревностно почитали Бога, как они чтят свои старые обычаи...
– А что это за обычай? – спросила Аманда, прерывая его; этого она никогда прежде себе не позволяла, и было странно, что это ее не удивило. Она изменилась. Что-то произошло с ней во время поездки. Она не собирается больше трусить.
– Не имею представления, – холодно ответил отец, но она с радостью заметила, что он ее не упрекнул.
Они поехали дальше. Лилит узнает, подумала она, Лилит быстренько узнает.
На этот раз в тележку, в которую обычно впрягали ослика, посадили чучела двух участников прелюбодеяния. Толпа чудовищно бубнила; камни и грязь летели в согрешившую парочку. На набережной уже горел костер, и тележку медленно катили к этому костру. Кто они? – гадала Лилит.
Толпа выкрикивала непристойности; до Лилит долетали лишь бессвязные выкрики, но, когда она пробралась поближе к тележке, кто-то закричал:
– Иди же, дорогая моя Долли. Настало время нам снова побыть вместе. – Толпа завопила и вдруг замолчала.
Затем раздался фальшивый, высокий и жеманный, женский голос:
– Ну что ж, Джоз, дорогой, я не против.
Долли! Джоз! Лилит остановилась, у нее перехватило дыхание. Долли Брент! Джон Полгард! Теперь уже не было сомнений в том, кого представляла собой пара фигур в тележке. Супружеская неверность Джоза Полгарда и Долли Брент не была больше секретом одной Лилит, не одна она, как королева властью, владела тайной. Теперь ее будет знать вся округа.
Лилит повернула обратно, почувствовав беспомощность и испугавшись. Что теперь будет? Что, если Джоз подумал, что это она выдала его? Что ей делать, если он поймет, что ему больше нечего ее бояться? Что будет с Уильямом? Что с ним станет? С тех пор как Лилит поговорила с Джозефом Полгардом в поле, он не стегал Уильяма. А что будет теперь? Она представила себе это жестокое волосатое лицо, побелевшее от злости, жаждущее мести. А на ком он может выместить свою злобу, как не на Уильяме? С Джейн все в порядке. Она замужем за Томом Полгардом. Она счастливо живет в фермерском доме, потому что Энни привязалась к ней, найдя в невестке хорошую и трудолюбивую помощницу, готовую перенять у нее самой бережливость. За Джейн ей нечего бояться. А вот что будет с Уильямом?
Она побежала что было сил прочь от костра – вверх к подвесному мосту – и остановилась лишь на ферме Полгардов. Ей удалось застать мальчонку Наполеона в его лачуге.
– Найди Уильяма, – задыхаясь, проговорила она. – Не теряй ни минуты. Иди... и приведи его ко мне.
Мальчик убежал. Уильям был его богом. Уильям помогал ему в работе и тем избавлял от порки; Уильям подкармливал его, когда он бывал голодным, и делал жизнь более сносной, внося в нее то, что мальчику было не совсем понятно, но давало ему смутную надежду на лучшее. Наполеон вел себя как собака: он шел, будто по следу, прямо к своему хозяину.
– Уильям, – воскликнула Лилит, как только брат появился, – случилось что-то ужасное! – Она все ему рассказала, начиная с того, как она заглянула в ригу и увидела Джоза Полгарда и Долли Брент, занимающихся любовью.
Уильям удивленно слушал.
– Значит, это ты... ты устроила замужество Джейн!
Она кивнула, гордясь, даже несмотря на страх, охвативший ее.
– Но теперь это уже не важно, Уильям. Другие тоже узнали. Весь городок знает о Джозе и Долли. Думаю, что к утру об этом узнает Джоз... и Энни Полгард тоже. Я бы не хотела быть тогда здесь. Я думаю, он просто убьет меня... и тебя тоже, Уильям. Или устроит тебе невыносимую жизнь. Это будет адом для тебя... и для меня, если ему подвернется случай... потому что Энни сделает его жизнь адом.
Уильям понял, что она во многом права.
– Лилит, вечно ты всюду суешь свой нос.
– Тут я сунула ради пользы. Это было ради тебя и Джейн.
– Да, – сказал он, – это было ради меня и Джейн. А что теперь делать?
– Давай убежим, Уильям.
– Убежать? Куда нам бежать?
– В Лондон.
– В Лондон? Но это же жутко далеко.
– Это не так далеко, как ты думаешь. Лондон – чудесное место. Я знаю, потому что Аманда показывала мне его на картинках. У тебя есть деньги. У меня тоже немного есть. Я уже давно жду, чтобы уехать в Лондон. Уильям, нам надо отправиться прямо сейчас. Бери все необходимое. Не теряй ни минуты. Судя по всему, он мог уже узнать, что в городке ему устроили «выволочку». Я думаю, он тебя убьет, Уильям. Я думаю, он нас обоих убьет. Бери все, что надо, и уходи. Спрячься... спрячься в морвалском лесу, а я возьму твои деньги у Аманды. Я возьму все свои пожитки... и мы уйдем вместе. Мы отправимся в Лондон. Это все, что мы теперь можем сделать.
Уильям смотрел на нее, и в нем крепла уверенность в себе. Лилит была так убедительна, так уверена во всем. Он почувствовал, сколько силы в этом маленьком, детском теле – в небольшой девушке, бросившей вызов громадному Джозу Полгарду и заставившей его дать согласие на женитьбу своего сына не по его собственному выбору.
– Лилит, – сказал он, – ты права. Я убежден, что ты права.
– Аманда, дай мне деньги Уильяма. Я пришла проститься.
– Лилит! Что это значит?
– Мы уходим отсюда. Мы направляемся в Лондон.
– Как вам это удастся?
– Я не знаю, но мы уходим. С деньгами Уильяма и с теми, что есть у меня. Нас убьют, если мы останемся.
– Лилит, ты не сошла с ума?
– Я соображаю. Я знаю, что нам надо делать. В городке устроили посмешище. Сейчас их там сжигают... два пучка соломы, наряженных в людские одежды, – Джоз Полгард и Долли Брент... Им устроили «выволочку» и сожжение.
– Я их видела на дороге.
Вкратце, задыхаясь от спешки, Лилит рассказала всю историю своего обнаружения Джоза и Долли в риге и последовавшего за тем шантажа и его результатов.
– Теперь знает весь свет, и ничто его не остановит сделать жизнь Уильяма невыносимой. Джоз может подумать, что это я рассказала... Он меня убьет. Он сказал, что так и сделает, только боязнь остановила его. Он Уильяма забьет до смерти.
– Он не посмеет.
– Неужели? Не он первый сделает это.
– Это было бы убийство.
– Тебе отлично известно, что когда убивают таких, как мы, это не называется убийством.
Аманда сжала руками пылающий лоб.
– Значит... вы уходите? – медленно проговорила она. Она не могла этого вынести. Она не могла оставаться жить здесь без Лилит и с иронией подумала, что если бы на ее месте оказался отец, он сказал бы, что Бог указывает ему его путь. Это было слишком смело, и она ужаснулась своим мыслям; но почему она должна бояться больше, чем Лилит? Ответ был прост: ей не хватало смелости Лилит.
– Лилит, – сказала она, задыхаясь, – не могла бы я отправиться с вами в Лондон?
Лилит в изумлении смотрела на нее.
– Я... у меня есть кое-какие деньги... даже много, я думаю. Они в копилке. Я их еще не считала. Я возьму одежду для нас обеих. О, Лилит... я отправляюсь... я отправляюсь с вами в Лондон!
Лилит нерешительно улыбнулась, а потом сделала то, чего не делала никогда прежде, – подбежала к Аманде и обняла ее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
– Твои желания, Аманда... В данном случае они не имеют значения. Твой отец принял решение.
Губы Лауры начали дрожать; ей хотелось обнять свое дитя и поплакать вместе с ней, но она не решалась. Она должна быть настойчивой, она должна поддерживать своего мужа. Аманда своевольная девочка и весьма упрямая. Лаура боялась, что она не сможет вести себя с дочерью, как ей подобает.
– Ты упрямица, Аманда. Иногда я думаю, что ты специально ведешь себя так, чтобы сделать нам больно.
– Но это не так, мама. Мне хочется делать вам с папой приятное. Но это замужество... это выше моих сил.
– Как может быть то, чего желают родители, выше сил ребенка?
– Замужество может быть.
Лаура вздохнула. Ее дочь может лишить самообладания. Мисс Робинсон заявила Аманде:
– Вы не оправдываете моих надежд, Аманда. После всего, что я делала, чтобы научить вас уважать желания вашего отца!
– Мисс Робинсон, это замужество до конца моей жизни. Как я могу относиться к этому легкомысленно?
– Ваш отец позаботился о нем для вас. Вы сомневаетесь в мудрости отца?
– Да, мисс Робинсон, сомневаюсь.
– Я умоляю вас отвечать за свои слова. Непозволительно, чтобы он услышал такое от вас.
Бедная мисс Робинсон! Даже в своем отчаянии Аманда не могла не думать о ней с жалостью. Мисс Робинсон, так долго боровшаяся с жизнью в одиночку, думала, что любое замужество лучше, чем никакого; но Аманда знала, что сама она предпочтет будущее в нищете и с трудностями, все, что угодно, лишь бы не выходить замуж за кузена.
Целых два дня прошло в тревожном ожидании дальнейших событий. Энтони постоянно сопровождал ее в прогулках верхом; он старался в гостиной сесть поближе к ней; она была уверена, что он попросил ее отца не быть с дочерью строгим, дать ей возможность одуматься, нежно и ласково убеждая ее. Он склонялся над пяльцами Аманды и расхваливал сочетание цветов в вышивке; казалось, он постоянно кружит над ней, дыша в затылок, прикасаясь к волосам, плечам, рукам, пугая ее своим блестящим, ласкающим взглядом.
В спальне она рассказала Лилит о своих страхах; но Лилит все это время думала о чем-то своем. Казалось, что она, как мисс Робинсон, больше не интересуется делами в доме Леев. Она все время интересовалась Лондоном; похоже было, что ее самой большой мечтой стало уехать туда.
– Со смертью бабушки Лил, – сказала она, – ничто меня больше здесь не держит. Мне думается, что она умерла спокойно, удовлетворенная тем, что обо мне позаботятся. Как будто ей важно было узнать об этом... а после этого... она скончалась.
– Ну, она, несомненно, знала, что с тобой все в порядке уже тогда, когда ты впервые пришла к нам!
Лилит ничего на это не ответила, а потом вдруг спросила:
– Ты его ненавидишь, правда? Ты ненавидишь этого кузена?
– Думаю, что ненавижу. Сперва он мне был безразличен. Если бы он пробыл у нас недолго, может быть, он мне бы даже понравился. А вот теперь я его не люблю. Лилит, мне страшно, потому что я с каждым днем ненавижу его все больше.
– Это потому, что ты кого-то любишь? – спросила Лилит. – Потому что ты бы хотела, чтобы другой стал твоим мужем?
– Нет, Лилит. Мне не нужен никакой муж. Я бы хотела подождать... подольше. Лилит, что мне делать, если они заставят меня выйти замуж?
– Можно было бы убежать в Лондон.
– Лилит, как я могу это сделать?
– Другие же люди уезжают. Лишь бы добраться до железной дороги, а там уже недолго ехать.
– Лилит... как бы я могла убежать? Куда мне идти? Нельзя же жить в Лондоне одной.
– Я бы могла уехать с тобой. Я бы за тобой приглядывала. – Глаза Лилит сияли. – Мы можем доехать туда по железной дороге. Я считаю, что Фрит позволит нам быть с ним.
– Я не знаю, где он.
– Ты же сказала, что он в Лондоне.
– Это так. Но я не знаю, где он там.
– Мы могли бы спросить, добравшись туда. – Лилит улыбнулась.
После этого она постоянно говорила об отъезде в Лондон, а Аманда ее поощряла, так как пришла к заключению, что обсуждение этого нелепого предложения отвлекало мысли от ожидающего безрадостного будущего.
Прошла неделя после предложения Энтони, и по жестокости его взгляда в это утро за завтраком Аманда поняла, что он теряет терпение.
После окончания молебна он попросил мистера Лея уделить ему время для разговора в его кабинете. Его просьба была удовлетворена, в результате чего Аманду позвали к отцу.
Она с трепетом пошла к нему.
– Дочь, – сказал отец, – я с печалью в сердце послал за вами, а надеялся сделать это с радостью. Ответьте мне, вам доставляет удовольствие огорчать своих родителей? – В этом случае не было необходимости протестовать, так как он и не ждал ответа. – Самым большим моим желанием является видеть вас счастливо устроенной, ведущей добропорядочную и полезную жизнь. Вы это знаете, как знали это постоянно с детских лет, но вы пренебрегаете моими желаниями; вы печалите свою мать и огорчаете нас обоих. Я просил Бога, чтобы он смягчил вас, чтобы даровал вам осознание дочернего долга, которого у вас, к нашей печали, нет, но Бог не счел возможным удовлетворить мою просьбу. Ващ кузен испросил моего согласия сделать вас своей женой. Я с великой радостью дал такое согласие. Это молодой человек, которого я знаю всю мою жизнь; он – сын моего брата. Нет никого другого, с кем бы я хотел видеть вас в счастливом союзе. Он из рода Леев, он нашей крови. Ваше замужество с ним дало бы мне наследника, в котором мне было отказано Богом. Я понял, что идею об этом браке мне в голову вложил Бог. Это был ответ Бога на мои мечты. Вот почему моя горячая мольба о сыне не была удовлетворена. «Вот твой сын, – сказал Бог. – Возьми его и соедини со своей дочерью». Я бы с радостью повиновался воле Бога, как я стремился делать это всегда. Но вы снова решили ослушаться не только меня, но и своего Небесного Отца.
Беседа приняла обычный характер. Сколько раз она уже слышала одни и те же фразы, одни и те же изречения! Бог всегда был на стороне ее отца, всегда вел его туда, куда он сам решил идти.
– Папа, – сказала Аманда, – я ведь еще слишком молода.
– Это мне решать. Вам исполнилось шестнадцать лет. Ваша мать вышла замуж накануне своего семнадцатилетия, и я не вижу причины, чтобы вам не сделать того же.
– Если бы я могла подождать еще немного и, возможно, познакомиться с другими людьми...
– Не хотите ли вы мне сказать, будто я не знаю, что для моей дочери лучше?
– Да, папа, думаю, что хочу.
Он вздрогнул от удивления, затем закрыл глаза и сложил вместе ладони.
– О Боже, – сказал он, – какую тяжесть Ты на меня взвалил! За что я несу этот крест... может ли быть наказание тяжелее, чем неблагодарная, непослушная дочь? Прости мне. Я не знаю, что говорю.
Аманду всегда озадачивали разговоры отца с Богом. Не говоря уж о притворном смирении, он, казалось, постоянно упрекал Бога за то, что Он сделал или не сделал, пытаясь направить Его по пути, которым Он должен идти. Она тверже поставила ноги на ковре и заложила руки за спину, потом попыталась представить себе смеющееся лицо Фрита и заразиться его смелостью.
Отец открыл глаза.
– Вы дерзкая, – сказал он.
– Боюсь, что вы правы, папа.
– Вы все же знаете, что я решил, что вы выйдете замуж за своего кузена?
– Да, папа.
– И, тем не менее, вы говорите, что не выйдете замуж?
– Да, папа.
– Можете идти в свою комнату. Мы формально объявим вашу помолвку во время обеда.
– Прошу вас, не побуждайте меня к плохому, папа. Аманда поняла, что проявила слабость. Она не сказала: «Я не стану», это было: «Прошу вас, не побуждайте меня». Между этими двумя выражениями была колоссальная разница. Она признала свое поражение и приняла его по привычке с детских лет.
– Я буду настаивать, – сказал отец; он ласково улыбался, потому что тотчас заметил ее поколебленную решительность. – И, – прибавил он почти нежно, – через несколько лет вы падете предо мной на колени и будете благодарить меня за то, что я сделал. Теперь идите, дитя мое. – Он подошел к ней и погладил ее по плечу. – Некоторое нежелание сперва, возможно, вполне естественно. Вы считаете, что мы вас торопим. Теперь идите к себе. Вы – счастливая молодая женщина. Я поздравляю вас с обретением очаровательного мужа.
Аманда вышла, спорить было бесполезно. Это всего лишь очередное задание, данное ей. Так умиротворяла она проснувшуюся было в ней решимость. Может быть, я привыкла к этому, думала она. Может быть, это не так уж и плохо. Все должны выходить замуж, а если они не выходят, как мисс Робинсон, то потом, похоже, жалеют об этом всю оставшуюся жизнь.
Она была очень бледна, когда пришла к обеду, очень подавлена.
Это должно было быть очень торжественное событие, и мистер Лей велел всем слугам собраться в столовой.
– Моя дочь становится невестой мистера Энтони Лея. Мы выпьем за их здоровье и счастье. Стрит, наполните всем бокалы.
И Аманда встала рядом с Энтони, который взял ее руку и поцеловал в присутствии всех.
Лилит тоже была там. «Трусиха!» – сказали глаза Лилит.
Позднее, когда Аманда была у себя в комнате, Лилит пришла к ней и улеглась на ее кровать.
– Ты – трусиха, – сказала Лилит.
– Да, Лилит, это так. Когда я была в кабинете у папы, я вдруг поняла, что должна это сделать... ничего больше не остается. Это было похоже на задание выучить один из псалмов... то, что должно сделать, потому что просто нет другого выхода.
– Всегда есть выход.
– Нет. Ты говоришь о побеге. Что бы я могла делать, если бы убежала? Если бы я могла быть гувернанткой, как мисс Робинсон, я бы решилась уйти из дома.
– Может быть, ты бы и смогла.
– Как? Необходимо иметь рекомендации. Где бы я их получила? Ты не разбираешься в этих вещах, Лилит. Невозможно убежать... невозможно! Я папина дочь и должна делать то, что он велит.
– Только трусы делают то, что их заставляют.
– Лилит, ну что я могу? Что я могу сделать?
– Ты можешь убежать, говорят тебе. Ты можешь убежать в Лондон.
Аманда с досадой отвернулась от нее.
* * *
Свадьба Аманды и Энтони Лея должна была состояться через четыре месяца.– За это время, – сказала Лаура, – мы все подготовим.
Мисс Робинсон уехала к новому месту работы. При расставании она горько плакала и сделала Аманде подарок на память – небольшую шелковую закладку для книги с вышитым узором в виде цветущей веточки, о которой Аманда могла бы подумать все, что угодно, если бы мисс Робинсон не подчеркнула, что это розмарин. Она оставила свой адрес и попросила Аманду писать и, глядя на книжную закладку, которую, она надеялась, Аманда будет беречь, думать, что этот розмарин дан на память.
– Дорогая Робби, обещаю! – со слезами отвечала Аманда и почти забыла о том, что ее ожидает, думая о мисс Робинсон.
– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, – сказала мисс Робинсон, слегка зарумянившись, поскольку понимала, что теперь, когда Аманда была помолвлена, было бы не совсем пристойно упоминать о возможном увеличении ее семьи, – напишите мне. Вы можете рассчитывать на меня, дорогая Аманда, как никто другой. Теперь, когда я уезжаю, не думаю, что стоит это скрывать – вы были моей любимой ученицей.
– О, Робби! – горько плакала Аманда теперь уже не только из-за мисс Робинсон, но и из-за себя и из-за той печали, на которую обречены все такие же, как они, не имеющие стойкости Фрита и Лилит.
Энтони, став законным женихом, стал и значительно более опасным. Он почувствовал себя хозяином положения, и самодовольная улыбка не сходила с его лица. По крайней мере он больше не злился. Она старалась встречаться с ним как можно реже, а когда он объявил о своем решении вернуться к себе домой примерно на месяц для улаживания своих дел, она почувствовала себя намного счастливее.
Теплым августовским днем, вместе с отцом и матерью, Аманда провожала его и, пока карета ехала мимо начинающих золотиться полей пшеницы, почувствовала, как поднимается ее настроение. Они везли его в гостиницу, где он должен был пересесть в пассажирскую карету, которая через Ганнис-лейк вывезла бы его из Корнуолла. В Девоншир он должен был ехать поездом.
«Трусиха! Трусиха!» – казалось, говорил Аманде стук лошадиных копыт, и, тем не менее, на сердце у нее было легко. Его не будет рядом шесть недель, возможно, два месяца. За это время может многое случиться.
На обратном пути они молчали. Ее отец и мать делали вид, что принимают ее молчание за грусть об Энтони. Делали вид! Все время притворялись... всю свою жизнь. Она тогда это поняла. Мать боялась отца, но делала вид, что это не так; отец делал вид, что опекает мать, хотя главным образом требовал ее послушания. Все существо Аманды возмутилось. «Я не выйду замуж за Энтони! – думала она. – Не буду трусихой».
Но это легко было говорить теперь, когда он уехал. Скоро... слишком скоро... он вернется, а когда он вернется, состоится свадьба.
Темнело, когда они возвращались по верхней дороге; их одолевала дремота от жары, от монотонного цокота лошадиных копыт и тряски кареты. Когда они подъезжали к церкви Святого Мартина, то услышали крики, а вскоре увидели небольшую процессию, направлявшуюся от фермы Полгардов. Перед ней шла небольшая толпа танцевавших, кричавших и визжавших людей; следом двигалась небольшая повозка, в которой восседали два чучела.
Аманда немедленно насторожилась; ей захотелось узнать, что происходит.
– Некоторые из деревенских дурят, как обычно, – сказал отец. – Если бы они так же ревностно почитали Бога, как они чтят свои старые обычаи...
– А что это за обычай? – спросила Аманда, прерывая его; этого она никогда прежде себе не позволяла, и было странно, что это ее не удивило. Она изменилась. Что-то произошло с ней во время поездки. Она не собирается больше трусить.
– Не имею представления, – холодно ответил отец, но она с радостью заметила, что он ее не упрекнул.
Они поехали дальше. Лилит узнает, подумала она, Лилит быстренько узнает.
* * *
Лилит действительно узнала. Она была одной из тех, кто шел в толпе. Она сразу поняла, что это «выволочка», потому что видела эту особую церемонию прежде. Помещенные в небольшой тележке два чучела олицетворяли собой двух всем известных здесь людей. Они были грешниками, чей грех, если бывал раскрыт, вызывал большее негодование, чем какой бы то ни было другой. Жестокость могла быть воспринята спокойно; супружеская неверность и блуд, которые, как знала Лилит, тайно совершались многими из них, если становились известными – но только если становились известными, – вызывали праведное негодование.На этот раз в тележку, в которую обычно впрягали ослика, посадили чучела двух участников прелюбодеяния. Толпа чудовищно бубнила; камни и грязь летели в согрешившую парочку. На набережной уже горел костер, и тележку медленно катили к этому костру. Кто они? – гадала Лилит.
Толпа выкрикивала непристойности; до Лилит долетали лишь бессвязные выкрики, но, когда она пробралась поближе к тележке, кто-то закричал:
– Иди же, дорогая моя Долли. Настало время нам снова побыть вместе. – Толпа завопила и вдруг замолчала.
Затем раздался фальшивый, высокий и жеманный, женский голос:
– Ну что ж, Джоз, дорогой, я не против.
Долли! Джоз! Лилит остановилась, у нее перехватило дыхание. Долли Брент! Джон Полгард! Теперь уже не было сомнений в том, кого представляла собой пара фигур в тележке. Супружеская неверность Джоза Полгарда и Долли Брент не была больше секретом одной Лилит, не одна она, как королева властью, владела тайной. Теперь ее будет знать вся округа.
Лилит повернула обратно, почувствовав беспомощность и испугавшись. Что теперь будет? Что, если Джоз подумал, что это она выдала его? Что ей делать, если он поймет, что ему больше нечего ее бояться? Что будет с Уильямом? Что с ним станет? С тех пор как Лилит поговорила с Джозефом Полгардом в поле, он не стегал Уильяма. А что будет теперь? Она представила себе это жестокое волосатое лицо, побелевшее от злости, жаждущее мести. А на ком он может выместить свою злобу, как не на Уильяме? С Джейн все в порядке. Она замужем за Томом Полгардом. Она счастливо живет в фермерском доме, потому что Энни привязалась к ней, найдя в невестке хорошую и трудолюбивую помощницу, готовую перенять у нее самой бережливость. За Джейн ей нечего бояться. А вот что будет с Уильямом?
Она побежала что было сил прочь от костра – вверх к подвесному мосту – и остановилась лишь на ферме Полгардов. Ей удалось застать мальчонку Наполеона в его лачуге.
– Найди Уильяма, – задыхаясь, проговорила она. – Не теряй ни минуты. Иди... и приведи его ко мне.
Мальчик убежал. Уильям был его богом. Уильям помогал ему в работе и тем избавлял от порки; Уильям подкармливал его, когда он бывал голодным, и делал жизнь более сносной, внося в нее то, что мальчику было не совсем понятно, но давало ему смутную надежду на лучшее. Наполеон вел себя как собака: он шел, будто по следу, прямо к своему хозяину.
– Уильям, – воскликнула Лилит, как только брат появился, – случилось что-то ужасное! – Она все ему рассказала, начиная с того, как она заглянула в ригу и увидела Джоза Полгарда и Долли Брент, занимающихся любовью.
Уильям удивленно слушал.
– Значит, это ты... ты устроила замужество Джейн!
Она кивнула, гордясь, даже несмотря на страх, охвативший ее.
– Но теперь это уже не важно, Уильям. Другие тоже узнали. Весь городок знает о Джозе и Долли. Думаю, что к утру об этом узнает Джоз... и Энни Полгард тоже. Я бы не хотела быть тогда здесь. Я думаю, он просто убьет меня... и тебя тоже, Уильям. Или устроит тебе невыносимую жизнь. Это будет адом для тебя... и для меня, если ему подвернется случай... потому что Энни сделает его жизнь адом.
Уильям понял, что она во многом права.
– Лилит, вечно ты всюду суешь свой нос.
– Тут я сунула ради пользы. Это было ради тебя и Джейн.
– Да, – сказал он, – это было ради меня и Джейн. А что теперь делать?
– Давай убежим, Уильям.
– Убежать? Куда нам бежать?
– В Лондон.
– В Лондон? Но это же жутко далеко.
– Это не так далеко, как ты думаешь. Лондон – чудесное место. Я знаю, потому что Аманда показывала мне его на картинках. У тебя есть деньги. У меня тоже немного есть. Я уже давно жду, чтобы уехать в Лондон. Уильям, нам надо отправиться прямо сейчас. Бери все необходимое. Не теряй ни минуты. Судя по всему, он мог уже узнать, что в городке ему устроили «выволочку». Я думаю, он тебя убьет, Уильям. Я думаю, он нас обоих убьет. Бери все, что надо, и уходи. Спрячься... спрячься в морвалском лесу, а я возьму твои деньги у Аманды. Я возьму все свои пожитки... и мы уйдем вместе. Мы отправимся в Лондон. Это все, что мы теперь можем сделать.
Уильям смотрел на нее, и в нем крепла уверенность в себе. Лилит была так убедительна, так уверена во всем. Он почувствовал, сколько силы в этом маленьком, детском теле – в небольшой девушке, бросившей вызов громадному Джозу Полгарду и заставившей его дать согласие на женитьбу своего сына не по его собственному выбору.
– Лилит, – сказал он, – ты права. Я убежден, что ты права.
* * *
Лилит стояла в комнате у Аманды.– Аманда, дай мне деньги Уильяма. Я пришла проститься.
– Лилит! Что это значит?
– Мы уходим отсюда. Мы направляемся в Лондон.
– Как вам это удастся?
– Я не знаю, но мы уходим. С деньгами Уильяма и с теми, что есть у меня. Нас убьют, если мы останемся.
– Лилит, ты не сошла с ума?
– Я соображаю. Я знаю, что нам надо делать. В городке устроили посмешище. Сейчас их там сжигают... два пучка соломы, наряженных в людские одежды, – Джоз Полгард и Долли Брент... Им устроили «выволочку» и сожжение.
– Я их видела на дороге.
Вкратце, задыхаясь от спешки, Лилит рассказала всю историю своего обнаружения Джоза и Долли в риге и последовавшего за тем шантажа и его результатов.
– Теперь знает весь свет, и ничто его не остановит сделать жизнь Уильяма невыносимой. Джоз может подумать, что это я рассказала... Он меня убьет. Он сказал, что так и сделает, только боязнь остановила его. Он Уильяма забьет до смерти.
– Он не посмеет.
– Неужели? Не он первый сделает это.
– Это было бы убийство.
– Тебе отлично известно, что когда убивают таких, как мы, это не называется убийством.
Аманда сжала руками пылающий лоб.
– Значит... вы уходите? – медленно проговорила она. Она не могла этого вынести. Она не могла оставаться жить здесь без Лилит и с иронией подумала, что если бы на ее месте оказался отец, он сказал бы, что Бог указывает ему его путь. Это было слишком смело, и она ужаснулась своим мыслям; но почему она должна бояться больше, чем Лилит? Ответ был прост: ей не хватало смелости Лилит.
– Лилит, – сказала она, задыхаясь, – не могла бы я отправиться с вами в Лондон?
Лилит в изумлении смотрела на нее.
– Я... у меня есть кое-какие деньги... даже много, я думаю. Они в копилке. Я их еще не считала. Я возьму одежду для нас обеих. О, Лилит... я отправляюсь... я отправляюсь с вами в Лондон!
Лилит нерешительно улыбнулась, а потом сделала то, чего не делала никогда прежде, – подбежала к Аманде и обняла ее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Небо начинало светлеть. Аманда, лежа на полу мансарды, в которой она жила с Лилит, наблюдала, как свет пробивался сквозь крошечное окно. Свободная жизнь началась неделю назад.
Мансарда продувалась насквозь; обои отставали от стен, и потолок был весь в трещинах; единственное маленькое окно открывалось с трудом, и еще сложнее было его закрыть, если его все же открывали. Убранство комнаты состояло из двух матрасов – ее и Лилит, – небольшого умывальника и двух стульев. Все это было весьма убого, но она не чувствовала себя несчастной, потому что каждый день случалось что-то новое; она никогда не могла ничего предвидеть. С тех пор как девушка оказалась в Лондоне, Аманда то восхищалась, то возмущалась; она была абсолютно свободна, но эта свобода ее пугала.
Она смогла различить очертания лежащего на полу пакета и улыбнулась, разглядев его. Она с нетерпением ожидала, когда совсем рассветет и она сможет открыть этот пакет; ей хотелось показать другим, что она может стать одной из них.
Этот столичный город, как и сказал Фрит, был по-настоящему удивительным местом; но Аманда знала, что она и Уильям воспринимали его иначе, чем Лилит и Наполеон. Аманде он казался женщиной с обезображенным язвами лицом, но роскошно одетой и усыпанной сверкающими драгоценностями; именно эти контрасты, видные повсюду, пленяли и ужасали ее.
В то раннее утро она вспоминала эту неделю свободы, начавшуюся с бегства из Корнуолла. Она заново переживала их побег, как делала это уже не однажды за последние дни: быстрые сборы и записку родителям, объяснявшую причину ее побега, последнюю встречу с Лилит, а потом с Уильямом, прятавшимся вместе с Наполеоном в морвалском лесу. Несколько часов они шли не останавливаясь, и, лишь уйдя на много миль от Лу, усталые и обессиленные, они уговорили возчика подвезти их до места, где они смогли сесть в «Волшебную карету», транспортное средство для перевозки рабочих, увезшую их из Корнуолла.
Как интересно было ехать впервые по железной дороге! Глаза Лилит горели, как темные драгоценные камни, на которые упал луч света; она без умолку, возбужденно и благоговейно говорила о Лондоне; довольно странно, подумала Аманда, но своим поведением она напоминала рыцаря, направившегося искать мифическую чашу Грааля. Малыш Наполеон был почти так же счастлив, как и Лилит, хотя и не говорил об этом. Если даже и придется ему в этом городе столкнуться с голодом и трудностями, то с ними он уже близко знаком, а близкое это знакомство породило безразличие к ним. Он походил на раба, сбросившего оковы и наконец освободившегося. Уильям же был слишком серьезным, поэтому не разделял беспечного оптимизма своей сестры; он тревожился из-за Аманды. Как могли они знать, что ждет их в этом городе? И что может случиться с такой леди, как Аманда, привыкшей к роскоши? Аманда понимала, как Уильям тревожился из-за нее.
А как они хохотали, когда их болтало в железнодорожных вагонах! А как они замерзли, совершенно не защищенные от ветра!
Потому что, хотя крыша у вагона и была, он напоминал повозку для перевозки скота, будучи открытым с боков. Аманда, закоченевшая от холода, мельком подумала о том, как бы путешествовали по железной дороге Фрит и Энтони; они бы поехали в первом классе, на мягких сиденьях, удобно вытянув ноги. Так бы путешествовала и она, оставшись с родителями или с Энтони. Но что такое замерзшие конечности в сравнении с той дрожью от страха, которую всегда вызывал в ней отец? Что такое небольшая вагонная качка в сравнении с ужасом, вызываемым Энтони?
«Свобода! Свобода! Свобода!» – выстукивали колеса вагона; чувство свободы было удивительным, оно вселяло радость.
Сразу по прибытии в Лондон Аманда была поражена контрастами – роскошью и нищетой, великолепием и мерзостью запустения, обилием продуктов в магазинах и умирающими от голода на улицах людьми. Да и в самой Аманде боролись противоположные чувства – наслаждение и ужас.
Это был год Всемирной выставки, и улицы были переполнены иностранцами со всего света: индусами в изукрашенных драгоценностями тюрбанах, китайцами с косичками, африканцами в развевающихся одеждах. По улицам выстраивались кареты, а в Гайд-парке по дороге к Хрустальному дворцу разодетые женщины и щеголеватые мужчины устраивали веселые пикники с жареными цыплятами и шампанским. На них глазели бедняки – босоногие, в лохмотьях и вшивые, – хватая кости, вышвырнутые из карет; они дрались из-за этих объедков и за возможность подержать под уздцы лошадей, чтобы заработать таким образом один пенс. Окна всех зданий были украшены флагами, а все дороги, казалось, вели к тому широкому проезду, с одной стороны которого располагались огромные усадьбы Эннисмор-хаус, Парк-хаус и Гор-хаус, а с другой высился громадный сверкающий дворец из стекла. Вдоль всего проезда собрались все жаждущие выгоды от великого события в истории Англии. Изобилие фруктов и имбирного пива предлагалось с прилавков и ручных тележек, под которыми шныряли уличные мальчишки, пытаясь отыскать хоть что-нибудь; тут же вились карманники и пытавшиеся обмануть доверчивых людей мошенники. Играли шарманки, танцевали уличные плясуньи, плакали дети, выпрашивая красные, белые и голубые значки на отвороты своих пальто или веселые картинки с выставки на память. Они видели людей среднего достатка, приятно проводивших время на траве перед дворцом, или шедших отдохнуть в саду усадьбы Гор-хаус, или спешивших на ипподром «Бэтти», сооруженный около широкой аллеи в парке Кенсингтон; увидели они и «показ мод» в субботу ближе к вечеру, когда на выставку пускали лишь обладателей пятишиллинговых билетов или абонементов. В Лондоне, как и в Корнуолле, существовало строгое деление на классы, державшиеся друг от друга особняком. Никогда еще Аманда не видела ничего подобного этим улицам столицы с их красочностью и запущенностью, с их богатством и нищетой; этот вездесущий контраст то воодушевлял ее, то вдруг приводил в безысходное уныние, потому что тогда ей думалось, что этот огромный город и сам, как хрустальный дворец, был построен над выгребной ямой.
Мансарда продувалась насквозь; обои отставали от стен, и потолок был весь в трещинах; единственное маленькое окно открывалось с трудом, и еще сложнее было его закрыть, если его все же открывали. Убранство комнаты состояло из двух матрасов – ее и Лилит, – небольшого умывальника и двух стульев. Все это было весьма убого, но она не чувствовала себя несчастной, потому что каждый день случалось что-то новое; она никогда не могла ничего предвидеть. С тех пор как девушка оказалась в Лондоне, Аманда то восхищалась, то возмущалась; она была абсолютно свободна, но эта свобода ее пугала.
Она смогла различить очертания лежащего на полу пакета и улыбнулась, разглядев его. Она с нетерпением ожидала, когда совсем рассветет и она сможет открыть этот пакет; ей хотелось показать другим, что она может стать одной из них.
Этот столичный город, как и сказал Фрит, был по-настоящему удивительным местом; но Аманда знала, что она и Уильям воспринимали его иначе, чем Лилит и Наполеон. Аманде он казался женщиной с обезображенным язвами лицом, но роскошно одетой и усыпанной сверкающими драгоценностями; именно эти контрасты, видные повсюду, пленяли и ужасали ее.
В то раннее утро она вспоминала эту неделю свободы, начавшуюся с бегства из Корнуолла. Она заново переживала их побег, как делала это уже не однажды за последние дни: быстрые сборы и записку родителям, объяснявшую причину ее побега, последнюю встречу с Лилит, а потом с Уильямом, прятавшимся вместе с Наполеоном в морвалском лесу. Несколько часов они шли не останавливаясь, и, лишь уйдя на много миль от Лу, усталые и обессиленные, они уговорили возчика подвезти их до места, где они смогли сесть в «Волшебную карету», транспортное средство для перевозки рабочих, увезшую их из Корнуолла.
Как интересно было ехать впервые по железной дороге! Глаза Лилит горели, как темные драгоценные камни, на которые упал луч света; она без умолку, возбужденно и благоговейно говорила о Лондоне; довольно странно, подумала Аманда, но своим поведением она напоминала рыцаря, направившегося искать мифическую чашу Грааля. Малыш Наполеон был почти так же счастлив, как и Лилит, хотя и не говорил об этом. Если даже и придется ему в этом городе столкнуться с голодом и трудностями, то с ними он уже близко знаком, а близкое это знакомство породило безразличие к ним. Он походил на раба, сбросившего оковы и наконец освободившегося. Уильям же был слишком серьезным, поэтому не разделял беспечного оптимизма своей сестры; он тревожился из-за Аманды. Как могли они знать, что ждет их в этом городе? И что может случиться с такой леди, как Аманда, привыкшей к роскоши? Аманда понимала, как Уильям тревожился из-за нее.
А как они хохотали, когда их болтало в железнодорожных вагонах! А как они замерзли, совершенно не защищенные от ветра!
Потому что, хотя крыша у вагона и была, он напоминал повозку для перевозки скота, будучи открытым с боков. Аманда, закоченевшая от холода, мельком подумала о том, как бы путешествовали по железной дороге Фрит и Энтони; они бы поехали в первом классе, на мягких сиденьях, удобно вытянув ноги. Так бы путешествовала и она, оставшись с родителями или с Энтони. Но что такое замерзшие конечности в сравнении с той дрожью от страха, которую всегда вызывал в ней отец? Что такое небольшая вагонная качка в сравнении с ужасом, вызываемым Энтони?
«Свобода! Свобода! Свобода!» – выстукивали колеса вагона; чувство свободы было удивительным, оно вселяло радость.
Сразу по прибытии в Лондон Аманда была поражена контрастами – роскошью и нищетой, великолепием и мерзостью запустения, обилием продуктов в магазинах и умирающими от голода на улицах людьми. Да и в самой Аманде боролись противоположные чувства – наслаждение и ужас.
Это был год Всемирной выставки, и улицы были переполнены иностранцами со всего света: индусами в изукрашенных драгоценностями тюрбанах, китайцами с косичками, африканцами в развевающихся одеждах. По улицам выстраивались кареты, а в Гайд-парке по дороге к Хрустальному дворцу разодетые женщины и щеголеватые мужчины устраивали веселые пикники с жареными цыплятами и шампанским. На них глазели бедняки – босоногие, в лохмотьях и вшивые, – хватая кости, вышвырнутые из карет; они дрались из-за этих объедков и за возможность подержать под уздцы лошадей, чтобы заработать таким образом один пенс. Окна всех зданий были украшены флагами, а все дороги, казалось, вели к тому широкому проезду, с одной стороны которого располагались огромные усадьбы Эннисмор-хаус, Парк-хаус и Гор-хаус, а с другой высился громадный сверкающий дворец из стекла. Вдоль всего проезда собрались все жаждущие выгоды от великого события в истории Англии. Изобилие фруктов и имбирного пива предлагалось с прилавков и ручных тележек, под которыми шныряли уличные мальчишки, пытаясь отыскать хоть что-нибудь; тут же вились карманники и пытавшиеся обмануть доверчивых людей мошенники. Играли шарманки, танцевали уличные плясуньи, плакали дети, выпрашивая красные, белые и голубые значки на отвороты своих пальто или веселые картинки с выставки на память. Они видели людей среднего достатка, приятно проводивших время на траве перед дворцом, или шедших отдохнуть в саду усадьбы Гор-хаус, или спешивших на ипподром «Бэтти», сооруженный около широкой аллеи в парке Кенсингтон; увидели они и «показ мод» в субботу ближе к вечеру, когда на выставку пускали лишь обладателей пятишиллинговых билетов или абонементов. В Лондоне, как и в Корнуолле, существовало строгое деление на классы, державшиеся друг от друга особняком. Никогда еще Аманда не видела ничего подобного этим улицам столицы с их красочностью и запущенностью, с их богатством и нищетой; этот вездесущий контраст то воодушевлял ее, то вдруг приводил в безысходное уныние, потому что тогда ей думалось, что этот огромный город и сам, как хрустальный дворец, был построен над выгребной ямой.