Страница:
– А теперь, Джейн, – сказала миссис Дерри, – иди с сестрой наверх и покажи ей, где она будет спать. Пусть она наденет одежду, которую я для нее приготовила. После этого сразу же идите вниз. Надо затопить камин в комнате у мисс Аманды; она поможет тебе это сделать. Потом надо натаскать наверх горячей воды хозяйке для ванны.
– Да, мэм, – ответила Джейн и повела сестру с собой. Лилит смотрела вокруг широко открытыми глазами, не переставая ощущать приятную наполненность желудка. Дом изобилия оказался чудеснее, чем его описывала Джейн; он был прекраснее, чем его рисовало воображение Лилит.
Когда она ойкнула от восторга, Джейн посмотрела на нее с чувством превосходства и сказала:
– Это всего лишь черный ход. Погоди, вот увидишь парадный. Только не попадайся там никому на глаза. Им не нравится смотреть на нас. Ты должна это запомнить.
– А почему? – спросила Лилит.
– Хозяин очень строг, а хозяйка не выносит шума.
Ноги Лилит тонули в толстом ковре; она не могла себе представить, что существуют такие ковры. Коридор был оклеен изумительными обоями. Лилит с восхищением погладила их.
– Погоди, погоди, – подзадорила ее Джейн.
Стены были увешаны портретами в красивых позолоченных рамах.
– Семейные портреты. Они висят по всему дому. Вот погоди, увидишь галерею. Покажу тебе... завтра утром... пока все не поднимутся. Ты не должна появляться там днем.
Девочки поднялись на верхний этаж дома; Джейн открыла дверь, и они вошли в комнату, которая оказалась даже больше кухни, хотя ее потолок был наклонным, потому что комната находилась под самой крышей. На великолепно натертом воском дощатом полу стояли четыре кровати, очень чистые и очень узкие.
– Это кровати Бесс, Ады и моя, – сказала Джейн, поочередно тыча в кровати пальцем. – А эта будет твоей.
Кровать! Как ей будет спаться в кровати? Никогда раньше ей не доводилось спать в кровати. Ее отец и мать спали на матрасе, бабка Лил – тоже.
Она плюхнулась на кровать и вытянулась на ней.
– С грязными ногами! – воскликнула Джейн. Но Лилит лишь дерзко усмехнулась сестре. – Поднимайся! Поднимайся! Если миссис Дерри узнает...
– Ты чересчур много тревожишься из-за миссис Дерри. Она всего лишь служанка, – ответила Лилит.
Джейн была ошеломлена:
– Она – повариха.
– Она всего лишь служанка, говорят тебе, и более никто.
– Ну-ну, а ты кто такая?
Лилит молчала, не решаясь сказать, что она кое-кто поважнее, и вспоминала лукавые глаза бабки Лил.
– Давай, – торопила Джейн. – Надевай вот это. Нам надо растопить камин в комнате мисс Аманды.
Лилит поднялась. Комната мисс Аманды. Ее-то девочке хотелось увидеть больше всего. Она надела домашнее платье и башмаки, приготовленные для нее миссис Дерри. Все это было велико для Лилит, но такой прекрасной одежды у нее еще никогда не было, она почувствовала себя королевой, королевой поместья Леев.
Она подошла к окну и, поднявшись на цыпочки, еле-еле дотянулась до него. Глазам ее представился пустынный и скалистый берег; несколько секунд она разглядывала его. Это был знакомый ей берег, но она никогда прежде не видела его из верхнего окна дома Леев. Она успела заметить, как разбиваются морские волны о прибрежные скалы, которые сегодня казались черными, но в солнечные дни они бывают розовыми и красноватыми. Крутой обрыв залива, отсвечивающий сегодня зеленью, нависал над серой водой. Сам залив Рейм-Хед был едва виден, теряясь во мгле.
– Идем, говорят тебе, – сказала Джейн нетерпеливо. – Уже скоро совсем стемнеет.
Они тихонько спустились по лестнице, а вскоре она снова поднималась по ней с ведром угля.
Комната Аманды была красивой, но особенно понравился Лилит шелковый полог на четырех столбиках над кроватью.
– Он старинный, – заметила Джейн, видя, что Лилит щупает полог. – Здесь все старинное. Все сохранилось в том же виде, в каком было при жизни деда мистера Лея.
Лилит не слушала ее. Она бегала от кровати к туалетному столику, поглаживала оборки на скатерти, бесцеремонно открыла дверцу стенного шкафа и заглянула внутрь. Джейн была вне себя от возмущения:
– Ты не должна... ты не должна... Ох, если миссис Дерри...
Но Лилит смеялась и гладила шелковые и бархатные наряды, оттащить ее от шкафа удалось, лишь обратив внимание на украшения на каминной полке.
Огонь в камине уже пылал, когда вошла Аманда. Лилит, не забывшая, что скорчила девочке гримасу, приняла вызывающий вид. Ее великолепный новый наряд потерял свое великолепие; злобная зависть, зародившаяся под влиянием бабки, вернулась к ней.
Аманда не вспомнила о гримасе, которую состроила ей Лилит. Неужели она ее не заметила? Лилит не могла себе представить, чтобы кто-нибудь не отомстил за такое, если бы заметил.
– Это твоя сестра, Джейн? – спросила Аманда.
– Да, мисс.
– Значит, ты – Лилит.
Лилит кивнула. Джейн нахмурилась, глядя на сестру. Лилит не собиралась кланяться, что бы с ней ни делали.
– Надеюсь, тебе здесь понравится, – продолжала Аманда.
– Спасибо, мисс, – ответила Джейн за Лилит. – Простите сестру, мисс. Она застенчивая. Вот почему, мисс...
– Не застенчивая я, – прервала ее Лилит.
Аманда улыбнулась; на мгновение она озабоченно нахмурилась, но ласковая улыбка не покинула ее лица. Она представила себя на месте Лилит, на месте бедной маленькой служанки, впервые оказавшейся в незнакомом месте.
– Должно быть, непривычно... попадать в новый дом, – сказала она. – Впервые... я имею в виду.
Лилит возразила:
– Я не боюсь.
Джейн вцепилась в руку Лилит и потащила ее к двери. Старшая сестра собиралась прочесть нотацию по поводу того, как следует обращаться к господам. В дверях Лилит обернулась. Аманда наблюдала за ней. Лилит хотелось состроить ей гримасу, как раньше, но на этот раз она не решилась.
Тем не менее, ей следовало бы гордиться своим хрупким здоровьем. Все же это довольно благородно быть слабой; она следовала моде своего времени: за столом ела очень мало, часто просила принести ей поесть в ее комнату самую малость на подносе, считая, что прием пищи отвратительная привычка и что есть надо лишь при необходимости, и то в уединении.
Ее дочь была трудным ребенком и слишком прямодушной для аристократки. Лаура раздумывала, так ли уж подходит для нее общество детей Холфордов и Дейнсборо. Две дочери доктора и Алиса Дейнсборо были милыми, спокойными девочками, но Фрит Дейнсборо суматошный, взбалмошный мальчик – гоняет верхом на лошади по всей округе... Никому бы в голову не пришло, что он сын священнослужителя; хотя надо признать, что его преподобие Чарлз Дейнсборо не типичный священнослужитель. Он тоже любит верховую езду, хорошее вино и, несомненно, любит хорошо поесть. Его считают обаятельным мужчиной, и все полагают, что Фрит в этом отношении пошел в отца.
Среди женской прислуги царило возбуждение, когда Фрит с сестрой приезжали к Аманде на чай, подававшийся в классной комнате. Повариха обычно пекла по такому случаю кекс с кокосовым орехом, потому что мастер Фрит любил кокосовый кекс; даже мисс Робинсон начинала подхихикивать и говорила, что хоть он и сумасбродный мальчишка, но почему-то на него невозможно долго сердиться. Если бы он не был отпрыском рода Дейнсборо – Чарлз Дейнсборо был младшим сыном лорда и, конечно, церковное жалованье было не единственным его доходом, – Лаура усомнилась бы в том, что Аманде подобает дружить с Фритом. В то же время ее занимало, не переняла ли она от него свою нелепую прямоту, или эту никчемную привычку уделять внимание бездомным псам и босоногим детям. Конечно, ее дед заботился о бедных, главным образом о бедных женщинах – это следует с сожалением признать, – возможно, отсюда и начались эти его пристрастия.
Аманда была источником беспокойства не только для своей матери, но и для того прекрасного человека, который теперь сидел и читал свою Библию, потому что они боялись, оба боялись, что Аманда пойдет в деда. Волосы у нее были такого же цвета, а считается, что цвет волос часто говорит о характере. Например, рыжеволосые имеют репутацию вспыльчивых людей.
Миссис Лей и ее муж никогда не обсуждали отца мистера Лея. Это была одна из тем, которую считалось неприличным обсуждать из-за того, что отец мистера Лея вел безнравственную жизнь и не только пьянствовал, но и изменял жене.
Она знала, что ее муж каждый вечер благодарил Бога за то, что призвал его отца к себе; а так как мистер Лей был человеком милосердным, то к своим благодарственным молитвам он добавлял просьбу о спасении души своего отца.
У Лауры всегда пробегал мороз по коже, когда она проходила в галерее мимо его портрета: глаза совсем как у Аманды и волосы над высоким лбом росли точно так же. Правда, у Аманды рот казался нежным, тогда как рот ее деда был просто чувственным; но Аманда еще дитя, а в лице ее уже можно заметить определенное своеволие, характерное для деда, явно выражающее, что ему безразлично, что о нем думали в округе, он себе в удовольствиях не отказывал; и точно такое же выражение появлялось на лице Аманды, когда она была, как говорила ее мать, «настроена спорить», если она упорно хотела что-то разузнать, а получала не удовлетворяющие ее ответы, которые приняли бы все должным образом воспитанные дети или должны были бы принять.
Не далее как сегодня днем Лаура вздыхала над неряшливой вышивкой Аманды, на которой осталось красное пятнышко там, где ребенок уколол пальчик. Аманда никогда не станет хорошей рукодельницей. «Это образец узора вышивки моей матери, – сказала Лаура. – Она закончила его, когда ей было шесть лет – ровно в два раза меньше, чем тебе сейчас. Тебе не стыдно?»
Аманда критически посмотрела на аккуратные крестики на вышивке, гласившей, что Господь является Пастырем Матильды Бартлетт и что она закончила узор в шестой день января 1806 года новой эры.
– Возможно, – ответила Аманда, – в будущем моя вышивка будет иметь большую ценность, потому что на ней осталась моя кровь.
– Это совершенно омерзительно, – воскликнула Лаура, содрогаясь. – Если бы твой отец услышал то, что ты сказала, он бы тебя высек.
Казалось, Аманда раскаивается; она не хотела вызвать раздражение, слова вырвались непроизвольно.
Вышивка Аманды находилась теперь в рабочей корзинке Лауры, и она раздумывала, не должна ли она показать ее мистеру Лею. Он очень строг и, возможно, велит оставаться Аманде в своей комнате, пока узор не будет закончен. Он всегда думает о благе Аманды. И все же она колебалась, стоит ли обращать его внимание на ошибки Аманды; она боялась, что, сделай она так, это напомнит ему о том, что их единственным ребенком является девочка, к тому же не очень удачная. Каждый вечер он молился о ниспослании им ребенка. К сожалению, в этом случае, как и во многих других, требовались не только молитвы. Лаура вздохнула, стараясь не привлечь его внимания. Она так и не решила, что делать с Амандой. Ее жизнь состояла из таких трудных проблем, они мучили ее непрестанно; из-за них лоб ее избороздили морщины.
Мистер Лей прервал ход ее мыслей:
– Пожалуйста, позвоните служанкам, любовь моя. Надо добавить угля.
Она послушно встала и подошла к вышитому шнуру от звонка.
– Простите... я не заметила.
Он ничего не ответил и продолжал читать, шевеля губами. В дверь постучали, и вошла Джейн.
– Джейн, пожалуйста, добавьте угля.
– Да, мэм.
Уголь принесла сестра Джейн, Лилит, новая девушка, и Лаура тотчас ощутила беспокойство. Когда Джейн впервые пришла в дом, она ощутила то же самое; она наблюдала за мужем и гадала, о чем он думает каждый раз при появлении новой служанки. Он ничего не сказал, но Джейн пришла в дом по его распоряжению; а теперь он потребовал присутствия Лилит.
– Нам нужна новая служанка, миссис Лей, – сказал он. – Вам следует нанять одну из девушек Треморни.
Присутствие этих созданий в доме раздражало; но мистер Лей был добрым человеком и никогда не уклонялся от выполнения своих обязанностей.
И теперь, когда появилась Лилит, Лаура боялась, что она никогда не станет прилежна, как другие служанки.
– Положи уголь в камин, – приказала Лаура слабым голосом. Лилит явно неловкая. Ее еще учить и учить. Когда она ссыпала уголь в очаг, несколько кусков со стуком упали перед камином.
После ее ухода Лаура раздраженно заметила:
– Она новенькая. Еще не научилась. Мне бы хотелось, чтобы не было необходимости ее нанимать; в деревне так много приятных девушек.
Мистер Лей изобразил удивление.
– Я полагал, что вам известно мое мнение на этот счет.
– О... о, я не сомневаюсь, что вы правы... но...
– Я знаю, что я прав. Нам следует учиться нести свое бремя.
– Но... после всех этих лет. – Она испугалась собственной опрометчивости и пыталась как-то скрыть это. Она посмела критиковать его действия. Что это на нее нашло.
– Моя дорогая, – ответил он сурово, – поверьте, я знаю свой долг.
Мистер Лей молился, прижав к груди сомкнутые ладони и прикрыв глаза; но никогда не стоило полагать, что глаза его будут закрыты до окончания молебна; им было свойственно неожиданно открываться и замечать любой мелкий проступок среди его маленького прихода.
У Аманды болели колени; ей было трудно стоять не шевелясь, но, находясь совсем близко от отца, она не смела изменять положение, так как знала, что за самое незначительное отступление от правил ее накажут более сурово, чем любого из слуг за такую же оплошность. «Не забывай, – постоянно напоминали ей, – ты должна показывать пример».
Отец поднялся с колен, и началась десятиминутная проповедь, которую он произносил каждое утро. Он говорил о низости и греховности человеческой природы, имея в виду, конечно, тех, к кому он обращался; он делал бесконечные намеки на всевидящего ангела, всегда представлявшегося Аманде похожим на всезнающую и злобную мисс Робинсон. После этого Аманда отвлеклась от сути того, что он говорил, пока вдруг не вспомнила с ужасом, что во время ланча ее вполне могут спросить, что она думает о проповеди. За обеденным столом отец если и обращался к ней, то обычно вел разговор об уроках и молитвах; в нем была масса ловушек, и Аманда не знала, чего боялась больше – его разговоров или периодов меланхолического молчания. Ей стоило бы узнать у мисс Робинсон, что было главной темой его речи сегодня утром.
После проповеди произносилась еще одна молитва. Аманда, закрывшая лицо руками, наблюдала за всеми сквозь щелки между пальцами и заметила, что Лилит делает то же самое; глаза их встретились, и ни одна из них не смогла отвести взгляд.
Наконец молитва кончилась.
– Все свободны, – сказал отец; слуги пошли выполнять свои обязанности, мистер Лей занялся делами имения, миссис Лей отправилась дать распоряжения поварихе, проверить запасы кладовой и продолжить вышивание, а Аманда с мисс Робинсон приступили к урокам.
Аманда разложила книги по истории и спросила:
– Мисс Робинсон, что вы думаете о сегодняшней папиной проповеди?
– Очень хорошая проповедь и очень нужная.
– Вы думаете, первая часть была очень хорошей?
Мисс Робинсон негодующе, но не без нежности посмотрела на ученицу. Аманда не слушала проповедь. Мисс Робинсон вполне могла это понять, ведь она тоже заставляла себя слушать. Гувернантка начала объяснять основные мысли проповеди медленно и ясно, так, чтобы ребенок мог их запомнить. Мисс Робинсон любила свою подопечную, но сдерживала свои чувства, чтобы угодить хозяину и хозяйке дома, нанявшим ее, ибо лишь они решали, быть ли ей и дальше гувернанткой у них в доме.
Теперь ее волновало то, чтобы Аманда смогла правильно ответить во время ланча, если ее спросят о сегодняшней проповеди, так как невнимание ученицы неизбежно будет считаться недочетом учительницы.
Аманда изучала историю и немного всплакнула, читая о принцах в Тауэре, которые были примерно в ее возрасте, когда их убили. Сегодня утром их трагедия каким-то образом заставила Аманду думать о бедной мисс Робинсон, что, конечно, доказывало ее странности и то, что все были правы, когда говорили, что девушка до смешного сентиментальна. И все же мисс Робинсон ей было жаль больше, чем принцев. Несомненно, лучше быть принцем, задушенным в Тауэре, чем, как сказал Антонио:
...Несчастным пережить свое богатство
И с тусклым взором и с челом в морщинах
Влачить век нищеты...
Эти строки всегда заставляли ее плакать, потому что они, казалось, полностью подходят мисс Робинсон. Ничего удивительного, что изучение истории не давалось Аманде – события постоянно мешались у нее с современной жизнью.
– Вы снова плакали? – с тревогой спросила мисс Робинсон.
Никто и никогда не спрашивал Аманду о причине слез; казалось, они знали заранее, что не смогут понять эти причины. Мисс Робинсон не хотела, чтобы она шла вниз к ланчу с припухшими от слез глазами. Могло показаться, что уроки слишком трудны для нее, а мисс Робинсон боялась, что переутомление ученицы на уроках может вызвать мысль о некомпетентности гувернантки.
К счастью, в этот момент пришла Джейн, чтобы сказать, что верхом на лошадях приехали мастер Фрит и мисс Алиса Дейнсборо и спрашивают, не может ли мисс Аманда поехать с ними на утреннюю прогулку.
– Да, пожалуй, – сказала мисс Робинсон. – Вы хорошо поработали сегодня утром. И ветер высушит ваши слезы. Но, Аманда, пожалуйста, старайтесь не поддаваться так легко своим чувствам. Леди это не подобает.
– Я стараюсь... очень, мисс Робинсон.
Аманда спустилась вниз к конюшням и попросила молодого конюха оседлать для нее Гоббо. Лошади Дейнсборо нетерпеливо били копытами у замощенной коновязи, а Фрит и Алиса бегали в саду.
– Привет! – закричал Фрит. – Вот и Аманда.
Аманда пошла им навстречу. Фрит был высокий и очень красивый юноша. Ему было уже почти семнадцать лет – почти мужчина; Алиса считала, что он замечательный, ибо сама она была невысокой кроткой девочкой возраста Аманды.
– Здравствуй, Ниобея[2]! – продолжал Фрит. Он был, по сути, очень добрым, но беззаботным – сперва говорил то, что приходило ему в голову, а потом думал.
– Ниобея? – спросила Алиса, которая, как говаривал Фрит, была безнадежно тупа во всем, кроме женских дел – рукоделия и порядка в кладовках. – Ты имеешь в виду Аманду?
Аманда потрогала свои щеки.
– Все еще заметно?
– Не имеет значения, – ответил Фрит. – Уже не очень заметно. И на Ниобею ты не похожа. Ты вовсе не гордячка, и я не думаю, что ты когда-нибудь над кем-либо насмехалась. Ты попросила приготовить себе Гоббо?
– Да.
– Ну, тогда идем.
– Фрит сказал, что мы должны приехать и спасти тебя от этого старого дракона, Робинсон, – заметила Алиса.
– Никакой она не дракон. Она на самом деле очень милая.
– О, Аманда, – вмешался Фрит, – ты бы и для дьявола нашла извинения.
Они выехали со двора и направились вниз с холма по дороге к морю. Утро было теплое, дул слабый юго-западный ветер; Аманда с удовольствием вдыхала смешанные запахи моря – пахли морские водоросли, соленая морская вода, промасленные снасти морских судов и еще что-то волнующее, чей запах, как говорили некоторые, морские ветры приносили из Испании.
Фрит ехал впереди, выбирая дорогу; он направлял лошадь по самым опасным тропам на отвесных скалах и изредка оглядывался, чтобы удостовериться, что с девочками все в порядке. Он привел их к отлогому морскому берегу.
– Наперегонки! – закричал Фрит, и они галопом поскакали по берегу, покрытому в то утро песком, хотя еще накануне здесь виднелись скалы. – Должно быть, ночью был сильный ветер, – заметил Фрит, – столько песку нанесло.
Он выиграл гонки; Аманда была уверена, что он всегда, когда захочет, будет победителем.
– Ваша беда, девочки, в том, – сказал Фрит, – что вы не даете лошадям волю. Вы боитесь. Вам не следует бояться.
Когда Фрит устал от гонок, они оставили пологий берег, и он снова ехал впереди них по тропе в скалах.
– Один неверный шаг, – воскликнул он ликующе, – и вы покатитесь... кубарем вместе с лошадьми, и это будет конец для мисс Аманды Лей или мисс Алисы Дейнсборо.
Не такой уж он бессердечный, думала Аманда, на самом деле он добрый. Просто он хочет постоянно привлекать внимание своей собственной храбростью, своей значительностью.
– Нам не надо этого говорить, – громко ответила она. – Мы знаем.
– Что вы знаете? – отозвался Фрит.
Этого она сказать не могла, все это было слишком сложно; кроме того, теперь он вел их «дорогой контрабандистов», тропой в скалах, которая за деревьями не была видна снизу. Они продирались сквозь заросли, и ветки могли бы исхлестать путников, если бы они осторожно не придерживали их; одна ветка, неожиданно вырвавшись, едва не стянула Алису с лошади.
Аманда сказала:
– У нас новая служанка. Она из домишек с западного берега гавани.
– Неужели опять из семьи Треморни? – спросила Алиса.
– Да... Лилит.
– У них там есть смугляночка, – заметил Фрит.
– Это она и есть.
– Они такие чумазые... все они, – неприязненно сказала Алиса.
– Она довольно странная, – начала Аманда.
– Странная? Почему ты так решила? – заинтересовался Фрит.
Но это снова было одно из тех смешанных чувств Аманды, которое она не могла выразить.
– О... я не знаю... просто странная, и все.
Они подъехали к домикам деревни Келлоу, и несколько ребятишек выбежали взглянуть на них и поклониться, прикоснувшись к волосам; они видели, как это делали их родители, приветствуя знатных людей.
Фрит бросил им несколько монет. Такой вот он был. Ему нравилось, что им восхищаются, но он хотел в то же время, чтобы его любили. И гордости он не был лишен, поэтому притворялся безразличным, когда дети визжали от удовольствия, и не оглядывался на них.
– Фрит, – спросила Аманда, – который час? Мне нельзя опаздывать к ланчу.
Фрит вынул часы и взглянул на них.
– Времени осталось мало, – ответил он, и они пустились галопом до усадьбы Леев.
Как бы высокомерно он ни держался, полностью подчинив себе всех в доме отца, в чем Аманда была уверена – ибо все знали, каким покладистым человеком был его преподобие достопочтенный Чарлз Дейнсборо, любивший непринужденность, комфорт и покой в своем доме, – Фрит тем не менее мог представить себе трудность положения Аманды и всей душой сочувствовать ей.
И все же, когда они прискакали к поместью Леев, она увидела, что у нее осталось всего десять минут на то, чтобы подняться к себе в комнату и переодеться к ланчу. Она въехала со стороны лужайки для выгула лошадей и, пока Гоббо шел по высокой траве, заметила, что за зеленой изгородью кто-то прячется.
Она подъехала, испугавшись и понимая, что это кто-то из деревенских, но кто бы это ни был, он нарушил право владения, а на нарушивших это правило, если их обнаруживали, ее отец налагал большой штраф. Кроме того, слуги так боялись отца, что, как все живущие в страхе, они, казалось, постоянно искали какого-нибудь козла отпущения, на которого они могли бы указать отцу, чтобы отвлечь его внимание от их собственных недостатков.
– Кто вы? – окликнула она. Но она сразу узнала его еще до того, как он ответил, – это был брат Лилит. – Вы... вы нарушили право владения, – продолжала она, подъезжая.
– Да, мисс... я хотел...
Она наклонилась вперед и улыбнулась ему одной из своих нежных улыбок, вызывавших к ней симпатии множества людей.
– Я пришел повидать Лилит, – сказал он.
– Лилит – твоя сестра, я знаю. Она вчера пришла к нам.
– Да, мисс.
– Вам следует быть осторожнее. Если вас обнаружат здесь... вас предадут слуги.
– Я знаю, мисс. Понимаете... мы – близнецы... Мы всегда были вместе... до сих пор.
– Близнецы! – воскликнула Аманда. – И ты пришел посмотреть, все ли у нее здесь в порядке?
Он кивнул.
– Вы могли бы подумать, что она такая, что не уживется, мисс. Но она уживется...
– О да. Она уживется.
Он улыбнулся, и Аманда поняла, что мальчик очень волнуется за сестру. Он боится, что она будет вести себя так необузданно и ее выставят вон.
– Она знает, что ты придешь повидать ее?
– Нет, мисс. Я надеялся, что она выйдет. Я надеялся, что представится случай увидеть ее...
– Я... я ей скажу. Но тебе не следует оставаться здесь. Тебя могут поймать. Спрячься за кустами. Я скажу сестре, что ты здесь. – Она заметила обожание в его взгляде, и ей это было приятно. Возможно, она немного походила на Фрита, старавшегося, чтобы деревенские дети восхищались им и любили его.
– Да, мэм, – ответила Джейн и повела сестру с собой. Лилит смотрела вокруг широко открытыми глазами, не переставая ощущать приятную наполненность желудка. Дом изобилия оказался чудеснее, чем его описывала Джейн; он был прекраснее, чем его рисовало воображение Лилит.
Когда она ойкнула от восторга, Джейн посмотрела на нее с чувством превосходства и сказала:
– Это всего лишь черный ход. Погоди, вот увидишь парадный. Только не попадайся там никому на глаза. Им не нравится смотреть на нас. Ты должна это запомнить.
– А почему? – спросила Лилит.
– Хозяин очень строг, а хозяйка не выносит шума.
Ноги Лилит тонули в толстом ковре; она не могла себе представить, что существуют такие ковры. Коридор был оклеен изумительными обоями. Лилит с восхищением погладила их.
– Погоди, погоди, – подзадорила ее Джейн.
Стены были увешаны портретами в красивых позолоченных рамах.
– Семейные портреты. Они висят по всему дому. Вот погоди, увидишь галерею. Покажу тебе... завтра утром... пока все не поднимутся. Ты не должна появляться там днем.
Девочки поднялись на верхний этаж дома; Джейн открыла дверь, и они вошли в комнату, которая оказалась даже больше кухни, хотя ее потолок был наклонным, потому что комната находилась под самой крышей. На великолепно натертом воском дощатом полу стояли четыре кровати, очень чистые и очень узкие.
– Это кровати Бесс, Ады и моя, – сказала Джейн, поочередно тыча в кровати пальцем. – А эта будет твоей.
Кровать! Как ей будет спаться в кровати? Никогда раньше ей не доводилось спать в кровати. Ее отец и мать спали на матрасе, бабка Лил – тоже.
Она плюхнулась на кровать и вытянулась на ней.
– С грязными ногами! – воскликнула Джейн. Но Лилит лишь дерзко усмехнулась сестре. – Поднимайся! Поднимайся! Если миссис Дерри узнает...
– Ты чересчур много тревожишься из-за миссис Дерри. Она всего лишь служанка, – ответила Лилит.
Джейн была ошеломлена:
– Она – повариха.
– Она всего лишь служанка, говорят тебе, и более никто.
– Ну-ну, а ты кто такая?
Лилит молчала, не решаясь сказать, что она кое-кто поважнее, и вспоминала лукавые глаза бабки Лил.
– Давай, – торопила Джейн. – Надевай вот это. Нам надо растопить камин в комнате мисс Аманды.
Лилит поднялась. Комната мисс Аманды. Ее-то девочке хотелось увидеть больше всего. Она надела домашнее платье и башмаки, приготовленные для нее миссис Дерри. Все это было велико для Лилит, но такой прекрасной одежды у нее еще никогда не было, она почувствовала себя королевой, королевой поместья Леев.
Она подошла к окну и, поднявшись на цыпочки, еле-еле дотянулась до него. Глазам ее представился пустынный и скалистый берег; несколько секунд она разглядывала его. Это был знакомый ей берег, но она никогда прежде не видела его из верхнего окна дома Леев. Она успела заметить, как разбиваются морские волны о прибрежные скалы, которые сегодня казались черными, но в солнечные дни они бывают розовыми и красноватыми. Крутой обрыв залива, отсвечивающий сегодня зеленью, нависал над серой водой. Сам залив Рейм-Хед был едва виден, теряясь во мгле.
– Идем, говорят тебе, – сказала Джейн нетерпеливо. – Уже скоро совсем стемнеет.
Они тихонько спустились по лестнице, а вскоре она снова поднималась по ней с ведром угля.
Комната Аманды была красивой, но особенно понравился Лилит шелковый полог на четырех столбиках над кроватью.
– Он старинный, – заметила Джейн, видя, что Лилит щупает полог. – Здесь все старинное. Все сохранилось в том же виде, в каком было при жизни деда мистера Лея.
Лилит не слушала ее. Она бегала от кровати к туалетному столику, поглаживала оборки на скатерти, бесцеремонно открыла дверцу стенного шкафа и заглянула внутрь. Джейн была вне себя от возмущения:
– Ты не должна... ты не должна... Ох, если миссис Дерри...
Но Лилит смеялась и гладила шелковые и бархатные наряды, оттащить ее от шкафа удалось, лишь обратив внимание на украшения на каминной полке.
Огонь в камине уже пылал, когда вошла Аманда. Лилит, не забывшая, что скорчила девочке гримасу, приняла вызывающий вид. Ее великолепный новый наряд потерял свое великолепие; злобная зависть, зародившаяся под влиянием бабки, вернулась к ней.
Аманда не вспомнила о гримасе, которую состроила ей Лилит. Неужели она ее не заметила? Лилит не могла себе представить, чтобы кто-нибудь не отомстил за такое, если бы заметил.
– Это твоя сестра, Джейн? – спросила Аманда.
– Да, мисс.
– Значит, ты – Лилит.
Лилит кивнула. Джейн нахмурилась, глядя на сестру. Лилит не собиралась кланяться, что бы с ней ни делали.
– Надеюсь, тебе здесь понравится, – продолжала Аманда.
– Спасибо, мисс, – ответила Джейн за Лилит. – Простите сестру, мисс. Она застенчивая. Вот почему, мисс...
– Не застенчивая я, – прервала ее Лилит.
Аманда улыбнулась; на мгновение она озабоченно нахмурилась, но ласковая улыбка не покинула ее лица. Она представила себя на месте Лилит, на месте бедной маленькой служанки, впервые оказавшейся в незнакомом месте.
– Должно быть, непривычно... попадать в новый дом, – сказала она. – Впервые... я имею в виду.
Лилит возразила:
– Я не боюсь.
Джейн вцепилась в руку Лилит и потащила ее к двери. Старшая сестра собиралась прочесть нотацию по поводу того, как следует обращаться к господам. В дверях Лилит обернулась. Аманда наблюдала за ней. Лилит хотелось состроить ей гримасу, как раньше, но на этот раз она не решилась.
* * *
Лаура Лей сидела у лампы за пяльцами. Ее игла мелькала над вышивкой; казалось, что она полностью занята своей работой, но на самом деле ее занимал только муж. Если он был в комнате, она только о нем и думала. Сейчас мистер Лей удобно устроился в кресле, и губы его слегка шевелились, так как он читал про себя Библию. Он был очень хорошим человеком, Лаура знала это, и ей очень повезло, что она вышла за него замуж. Она сожалела, что, будучи слишком слаба здоровьем, не смогла родить ему много детей, которых ему хотелось бы иметь. У нее случилось четыре выкидыша и родила она лишь одного ребенка, да и то дочь.Тем не менее, ей следовало бы гордиться своим хрупким здоровьем. Все же это довольно благородно быть слабой; она следовала моде своего времени: за столом ела очень мало, часто просила принести ей поесть в ее комнату самую малость на подносе, считая, что прием пищи отвратительная привычка и что есть надо лишь при необходимости, и то в уединении.
Ее дочь была трудным ребенком и слишком прямодушной для аристократки. Лаура раздумывала, так ли уж подходит для нее общество детей Холфордов и Дейнсборо. Две дочери доктора и Алиса Дейнсборо были милыми, спокойными девочками, но Фрит Дейнсборо суматошный, взбалмошный мальчик – гоняет верхом на лошади по всей округе... Никому бы в голову не пришло, что он сын священнослужителя; хотя надо признать, что его преподобие Чарлз Дейнсборо не типичный священнослужитель. Он тоже любит верховую езду, хорошее вино и, несомненно, любит хорошо поесть. Его считают обаятельным мужчиной, и все полагают, что Фрит в этом отношении пошел в отца.
Среди женской прислуги царило возбуждение, когда Фрит с сестрой приезжали к Аманде на чай, подававшийся в классной комнате. Повариха обычно пекла по такому случаю кекс с кокосовым орехом, потому что мастер Фрит любил кокосовый кекс; даже мисс Робинсон начинала подхихикивать и говорила, что хоть он и сумасбродный мальчишка, но почему-то на него невозможно долго сердиться. Если бы он не был отпрыском рода Дейнсборо – Чарлз Дейнсборо был младшим сыном лорда и, конечно, церковное жалованье было не единственным его доходом, – Лаура усомнилась бы в том, что Аманде подобает дружить с Фритом. В то же время ее занимало, не переняла ли она от него свою нелепую прямоту, или эту никчемную привычку уделять внимание бездомным псам и босоногим детям. Конечно, ее дед заботился о бедных, главным образом о бедных женщинах – это следует с сожалением признать, – возможно, отсюда и начались эти его пристрастия.
Аманда была источником беспокойства не только для своей матери, но и для того прекрасного человека, который теперь сидел и читал свою Библию, потому что они боялись, оба боялись, что Аманда пойдет в деда. Волосы у нее были такого же цвета, а считается, что цвет волос часто говорит о характере. Например, рыжеволосые имеют репутацию вспыльчивых людей.
Миссис Лей и ее муж никогда не обсуждали отца мистера Лея. Это была одна из тем, которую считалось неприличным обсуждать из-за того, что отец мистера Лея вел безнравственную жизнь и не только пьянствовал, но и изменял жене.
Она знала, что ее муж каждый вечер благодарил Бога за то, что призвал его отца к себе; а так как мистер Лей был человеком милосердным, то к своим благодарственным молитвам он добавлял просьбу о спасении души своего отца.
У Лауры всегда пробегал мороз по коже, когда она проходила в галерее мимо его портрета: глаза совсем как у Аманды и волосы над высоким лбом росли точно так же. Правда, у Аманды рот казался нежным, тогда как рот ее деда был просто чувственным; но Аманда еще дитя, а в лице ее уже можно заметить определенное своеволие, характерное для деда, явно выражающее, что ему безразлично, что о нем думали в округе, он себе в удовольствиях не отказывал; и точно такое же выражение появлялось на лице Аманды, когда она была, как говорила ее мать, «настроена спорить», если она упорно хотела что-то разузнать, а получала не удовлетворяющие ее ответы, которые приняли бы все должным образом воспитанные дети или должны были бы принять.
Не далее как сегодня днем Лаура вздыхала над неряшливой вышивкой Аманды, на которой осталось красное пятнышко там, где ребенок уколол пальчик. Аманда никогда не станет хорошей рукодельницей. «Это образец узора вышивки моей матери, – сказала Лаура. – Она закончила его, когда ей было шесть лет – ровно в два раза меньше, чем тебе сейчас. Тебе не стыдно?»
Аманда критически посмотрела на аккуратные крестики на вышивке, гласившей, что Господь является Пастырем Матильды Бартлетт и что она закончила узор в шестой день января 1806 года новой эры.
– Возможно, – ответила Аманда, – в будущем моя вышивка будет иметь большую ценность, потому что на ней осталась моя кровь.
– Это совершенно омерзительно, – воскликнула Лаура, содрогаясь. – Если бы твой отец услышал то, что ты сказала, он бы тебя высек.
Казалось, Аманда раскаивается; она не хотела вызвать раздражение, слова вырвались непроизвольно.
Вышивка Аманды находилась теперь в рабочей корзинке Лауры, и она раздумывала, не должна ли она показать ее мистеру Лею. Он очень строг и, возможно, велит оставаться Аманде в своей комнате, пока узор не будет закончен. Он всегда думает о благе Аманды. И все же она колебалась, стоит ли обращать его внимание на ошибки Аманды; она боялась, что, сделай она так, это напомнит ему о том, что их единственным ребенком является девочка, к тому же не очень удачная. Каждый вечер он молился о ниспослании им ребенка. К сожалению, в этом случае, как и во многих других, требовались не только молитвы. Лаура вздохнула, стараясь не привлечь его внимания. Она так и не решила, что делать с Амандой. Ее жизнь состояла из таких трудных проблем, они мучили ее непрестанно; из-за них лоб ее избороздили морщины.
Мистер Лей прервал ход ее мыслей:
– Пожалуйста, позвоните служанкам, любовь моя. Надо добавить угля.
Она послушно встала и подошла к вышитому шнуру от звонка.
– Простите... я не заметила.
Он ничего не ответил и продолжал читать, шевеля губами. В дверь постучали, и вошла Джейн.
– Джейн, пожалуйста, добавьте угля.
– Да, мэм.
Уголь принесла сестра Джейн, Лилит, новая девушка, и Лаура тотчас ощутила беспокойство. Когда Джейн впервые пришла в дом, она ощутила то же самое; она наблюдала за мужем и гадала, о чем он думает каждый раз при появлении новой служанки. Он ничего не сказал, но Джейн пришла в дом по его распоряжению; а теперь он потребовал присутствия Лилит.
– Нам нужна новая служанка, миссис Лей, – сказал он. – Вам следует нанять одну из девушек Треморни.
Присутствие этих созданий в доме раздражало; но мистер Лей был добрым человеком и никогда не уклонялся от выполнения своих обязанностей.
И теперь, когда появилась Лилит, Лаура боялась, что она никогда не станет прилежна, как другие служанки.
– Положи уголь в камин, – приказала Лаура слабым голосом. Лилит явно неловкая. Ее еще учить и учить. Когда она ссыпала уголь в очаг, несколько кусков со стуком упали перед камином.
После ее ухода Лаура раздраженно заметила:
– Она новенькая. Еще не научилась. Мне бы хотелось, чтобы не было необходимости ее нанимать; в деревне так много приятных девушек.
Мистер Лей изобразил удивление.
– Я полагал, что вам известно мое мнение на этот счет.
– О... о, я не сомневаюсь, что вы правы... но...
– Я знаю, что я прав. Нам следует учиться нести свое бремя.
– Но... после всех этих лет. – Она испугалась собственной опрометчивости и пыталась как-то скрыть это. Она посмела критиковать его действия. Что это на нее нашло.
– Моя дорогая, – ответил он сурово, – поверьте, я знаю свой долг.
* * *
Семья собралась в столовой на молебен. Во главе стола на коленях стоял хозяин дома; рядом с ним в той же позе его жена, а по другую сторону от него – Аманда. Возле Аманды преклонила колени мисс Робинсон; ближе к другому концу стола, на почтительном расстоянии от хозяина, молился Стрит, совмещавший обязанности кучера и дворецкого, миссис Дерри, грум и конюх, два садовника и три служанки вместе с Лилит.Мистер Лей молился, прижав к груди сомкнутые ладони и прикрыв глаза; но никогда не стоило полагать, что глаза его будут закрыты до окончания молебна; им было свойственно неожиданно открываться и замечать любой мелкий проступок среди его маленького прихода.
У Аманды болели колени; ей было трудно стоять не шевелясь, но, находясь совсем близко от отца, она не смела изменять положение, так как знала, что за самое незначительное отступление от правил ее накажут более сурово, чем любого из слуг за такую же оплошность. «Не забывай, – постоянно напоминали ей, – ты должна показывать пример».
Отец поднялся с колен, и началась десятиминутная проповедь, которую он произносил каждое утро. Он говорил о низости и греховности человеческой природы, имея в виду, конечно, тех, к кому он обращался; он делал бесконечные намеки на всевидящего ангела, всегда представлявшегося Аманде похожим на всезнающую и злобную мисс Робинсон. После этого Аманда отвлеклась от сути того, что он говорил, пока вдруг не вспомнила с ужасом, что во время ланча ее вполне могут спросить, что она думает о проповеди. За обеденным столом отец если и обращался к ней, то обычно вел разговор об уроках и молитвах; в нем была масса ловушек, и Аманда не знала, чего боялась больше – его разговоров или периодов меланхолического молчания. Ей стоило бы узнать у мисс Робинсон, что было главной темой его речи сегодня утром.
После проповеди произносилась еще одна молитва. Аманда, закрывшая лицо руками, наблюдала за всеми сквозь щелки между пальцами и заметила, что Лилит делает то же самое; глаза их встретились, и ни одна из них не смогла отвести взгляд.
Наконец молитва кончилась.
– Все свободны, – сказал отец; слуги пошли выполнять свои обязанности, мистер Лей занялся делами имения, миссис Лей отправилась дать распоряжения поварихе, проверить запасы кладовой и продолжить вышивание, а Аманда с мисс Робинсон приступили к урокам.
Аманда разложила книги по истории и спросила:
– Мисс Робинсон, что вы думаете о сегодняшней папиной проповеди?
– Очень хорошая проповедь и очень нужная.
– Вы думаете, первая часть была очень хорошей?
Мисс Робинсон негодующе, но не без нежности посмотрела на ученицу. Аманда не слушала проповедь. Мисс Робинсон вполне могла это понять, ведь она тоже заставляла себя слушать. Гувернантка начала объяснять основные мысли проповеди медленно и ясно, так, чтобы ребенок мог их запомнить. Мисс Робинсон любила свою подопечную, но сдерживала свои чувства, чтобы угодить хозяину и хозяйке дома, нанявшим ее, ибо лишь они решали, быть ли ей и дальше гувернанткой у них в доме.
Теперь ее волновало то, чтобы Аманда смогла правильно ответить во время ланча, если ее спросят о сегодняшней проповеди, так как невнимание ученицы неизбежно будет считаться недочетом учительницы.
Аманда изучала историю и немного всплакнула, читая о принцах в Тауэре, которые были примерно в ее возрасте, когда их убили. Сегодня утром их трагедия каким-то образом заставила Аманду думать о бедной мисс Робинсон, что, конечно, доказывало ее странности и то, что все были правы, когда говорили, что девушка до смешного сентиментальна. И все же мисс Робинсон ей было жаль больше, чем принцев. Несомненно, лучше быть принцем, задушенным в Тауэре, чем, как сказал Антонио:
...Несчастным пережить свое богатство
И с тусклым взором и с челом в морщинах
Влачить век нищеты...
Эти строки всегда заставляли ее плакать, потому что они, казалось, полностью подходят мисс Робинсон. Ничего удивительного, что изучение истории не давалось Аманде – события постоянно мешались у нее с современной жизнью.
– Вы снова плакали? – с тревогой спросила мисс Робинсон.
Никто и никогда не спрашивал Аманду о причине слез; казалось, они знали заранее, что не смогут понять эти причины. Мисс Робинсон не хотела, чтобы она шла вниз к ланчу с припухшими от слез глазами. Могло показаться, что уроки слишком трудны для нее, а мисс Робинсон боялась, что переутомление ученицы на уроках может вызвать мысль о некомпетентности гувернантки.
К счастью, в этот момент пришла Джейн, чтобы сказать, что верхом на лошадях приехали мастер Фрит и мисс Алиса Дейнсборо и спрашивают, не может ли мисс Аманда поехать с ними на утреннюю прогулку.
– Да, пожалуй, – сказала мисс Робинсон. – Вы хорошо поработали сегодня утром. И ветер высушит ваши слезы. Но, Аманда, пожалуйста, старайтесь не поддаваться так легко своим чувствам. Леди это не подобает.
– Я стараюсь... очень, мисс Робинсон.
Аманда спустилась вниз к конюшням и попросила молодого конюха оседлать для нее Гоббо. Лошади Дейнсборо нетерпеливо били копытами у замощенной коновязи, а Фрит и Алиса бегали в саду.
– Привет! – закричал Фрит. – Вот и Аманда.
Аманда пошла им навстречу. Фрит был высокий и очень красивый юноша. Ему было уже почти семнадцать лет – почти мужчина; Алиса считала, что он замечательный, ибо сама она была невысокой кроткой девочкой возраста Аманды.
– Здравствуй, Ниобея[2]! – продолжал Фрит. Он был, по сути, очень добрым, но беззаботным – сперва говорил то, что приходило ему в голову, а потом думал.
– Ниобея? – спросила Алиса, которая, как говаривал Фрит, была безнадежно тупа во всем, кроме женских дел – рукоделия и порядка в кладовках. – Ты имеешь в виду Аманду?
Аманда потрогала свои щеки.
– Все еще заметно?
– Не имеет значения, – ответил Фрит. – Уже не очень заметно. И на Ниобею ты не похожа. Ты вовсе не гордячка, и я не думаю, что ты когда-нибудь над кем-либо насмехалась. Ты попросила приготовить себе Гоббо?
– Да.
– Ну, тогда идем.
– Фрит сказал, что мы должны приехать и спасти тебя от этого старого дракона, Робинсон, – заметила Алиса.
– Никакой она не дракон. Она на самом деле очень милая.
– О, Аманда, – вмешался Фрит, – ты бы и для дьявола нашла извинения.
Они выехали со двора и направились вниз с холма по дороге к морю. Утро было теплое, дул слабый юго-западный ветер; Аманда с удовольствием вдыхала смешанные запахи моря – пахли морские водоросли, соленая морская вода, промасленные снасти морских судов и еще что-то волнующее, чей запах, как говорили некоторые, морские ветры приносили из Испании.
Фрит ехал впереди, выбирая дорогу; он направлял лошадь по самым опасным тропам на отвесных скалах и изредка оглядывался, чтобы удостовериться, что с девочками все в порядке. Он привел их к отлогому морскому берегу.
– Наперегонки! – закричал Фрит, и они галопом поскакали по берегу, покрытому в то утро песком, хотя еще накануне здесь виднелись скалы. – Должно быть, ночью был сильный ветер, – заметил Фрит, – столько песку нанесло.
Он выиграл гонки; Аманда была уверена, что он всегда, когда захочет, будет победителем.
– Ваша беда, девочки, в том, – сказал Фрит, – что вы не даете лошадям волю. Вы боитесь. Вам не следует бояться.
Когда Фрит устал от гонок, они оставили пологий берег, и он снова ехал впереди них по тропе в скалах.
– Один неверный шаг, – воскликнул он ликующе, – и вы покатитесь... кубарем вместе с лошадьми, и это будет конец для мисс Аманды Лей или мисс Алисы Дейнсборо.
Не такой уж он бессердечный, думала Аманда, на самом деле он добрый. Просто он хочет постоянно привлекать внимание своей собственной храбростью, своей значительностью.
– Нам не надо этого говорить, – громко ответила она. – Мы знаем.
– Что вы знаете? – отозвался Фрит.
Этого она сказать не могла, все это было слишком сложно; кроме того, теперь он вел их «дорогой контрабандистов», тропой в скалах, которая за деревьями не была видна снизу. Они продирались сквозь заросли, и ветки могли бы исхлестать путников, если бы они осторожно не придерживали их; одна ветка, неожиданно вырвавшись, едва не стянула Алису с лошади.
Аманда сказала:
– У нас новая служанка. Она из домишек с западного берега гавани.
– Неужели опять из семьи Треморни? – спросила Алиса.
– Да... Лилит.
– У них там есть смугляночка, – заметил Фрит.
– Это она и есть.
– Они такие чумазые... все они, – неприязненно сказала Алиса.
– Она довольно странная, – начала Аманда.
– Странная? Почему ты так решила? – заинтересовался Фрит.
Но это снова было одно из тех смешанных чувств Аманды, которое она не могла выразить.
– О... я не знаю... просто странная, и все.
Они подъехали к домикам деревни Келлоу, и несколько ребятишек выбежали взглянуть на них и поклониться, прикоснувшись к волосам; они видели, как это делали их родители, приветствуя знатных людей.
Фрит бросил им несколько монет. Такой вот он был. Ему нравилось, что им восхищаются, но он хотел в то же время, чтобы его любили. И гордости он не был лишен, поэтому притворялся безразличным, когда дети визжали от удовольствия, и не оглядывался на них.
– Фрит, – спросила Аманда, – который час? Мне нельзя опаздывать к ланчу.
Фрит вынул часы и взглянул на них.
– Времени осталось мало, – ответил он, и они пустились галопом до усадьбы Леев.
Как бы высокомерно он ни держался, полностью подчинив себе всех в доме отца, в чем Аманда была уверена – ибо все знали, каким покладистым человеком был его преподобие достопочтенный Чарлз Дейнсборо, любивший непринужденность, комфорт и покой в своем доме, – Фрит тем не менее мог представить себе трудность положения Аманды и всей душой сочувствовать ей.
И все же, когда они прискакали к поместью Леев, она увидела, что у нее осталось всего десять минут на то, чтобы подняться к себе в комнату и переодеться к ланчу. Она въехала со стороны лужайки для выгула лошадей и, пока Гоббо шел по высокой траве, заметила, что за зеленой изгородью кто-то прячется.
Она подъехала, испугавшись и понимая, что это кто-то из деревенских, но кто бы это ни был, он нарушил право владения, а на нарушивших это правило, если их обнаруживали, ее отец налагал большой штраф. Кроме того, слуги так боялись отца, что, как все живущие в страхе, они, казалось, постоянно искали какого-нибудь козла отпущения, на которого они могли бы указать отцу, чтобы отвлечь его внимание от их собственных недостатков.
– Кто вы? – окликнула она. Но она сразу узнала его еще до того, как он ответил, – это был брат Лилит. – Вы... вы нарушили право владения, – продолжала она, подъезжая.
– Да, мисс... я хотел...
Она наклонилась вперед и улыбнулась ему одной из своих нежных улыбок, вызывавших к ней симпатии множества людей.
– Я пришел повидать Лилит, – сказал он.
– Лилит – твоя сестра, я знаю. Она вчера пришла к нам.
– Да, мисс.
– Вам следует быть осторожнее. Если вас обнаружат здесь... вас предадут слуги.
– Я знаю, мисс. Понимаете... мы – близнецы... Мы всегда были вместе... до сих пор.
– Близнецы! – воскликнула Аманда. – И ты пришел посмотреть, все ли у нее здесь в порядке?
Он кивнул.
– Вы могли бы подумать, что она такая, что не уживется, мисс. Но она уживется...
– О да. Она уживется.
Он улыбнулся, и Аманда поняла, что мальчик очень волнуется за сестру. Он боится, что она будет вести себя так необузданно и ее выставят вон.
– Она знает, что ты придешь повидать ее?
– Нет, мисс. Я надеялся, что она выйдет. Я надеялся, что представится случай увидеть ее...
– Я... я ей скажу. Но тебе не следует оставаться здесь. Тебя могут поймать. Спрячься за кустами. Я скажу сестре, что ты здесь. – Она заметила обожание в его взгляде, и ей это было приятно. Возможно, она немного походила на Фрита, старавшегося, чтобы деревенские дети восхищались им и любили его.