Страница:
Было почти полнолуние, и Лилит остановилась посмотреть на луну. Она была пьяна от лунного света, от жизни, от успеха и от ромового напитка.
Стоя там, она услышала позади себя какое-то движение. У нее перехватило дыхание, и она едва не задохнулась от страха. Она с ужасом подумала, что Джоз Полгард последовал за ней и теперь стоит позади нее, готовый сжать ее горло волосатыми руками.
– Привет, – раздался голос. – По-моему, это Лилит. Лилит таинственно улыбнулась и медленно обернулась. Это он стоял, глядя на нее, не Джоз Полгард, а тот молодой человек, который уже некоторое время являлся ей в приятнейших мечтах.
– Сперва я принял тебя за нимфу, – сказал он и подошел ближе. – Ты была на шаллале?
– Да.
– Похоже, тебе там понравилось.
Она двинулась по дороге, освещенной луной; сердце ее прыгало в груди, и она никак не могла найти слова для ответа. Он пошел с ней рядом и положил руку ей на плечо.
– Я рад, что встретил тебя сегодня, – сказал он. – Я уже давно хотел поговорить с тобой... наедине... как сейчас. Странно, Лилит, но я лишь в последнее время, по-моему, узнал тебя.
Она продолжала молчать и пристально смотрела на темный лесок впереди.
– Тебе нечего сказать мне, Лилит?
Она взглянула на него, и этот взгляд, должно быть, многое сказал ему, потому что он взял ее за локоны и оттянул ее голову назад, так что лунный свет упал ей прямо на лицо.
Он смеялся; она тоже рассмеялась, опьяненная ромовым напитком, лунным светом и неожиданным осознанием того, что и другая ее мечта вот-вот осуществится.
4
Стоя там, она услышала позади себя какое-то движение. У нее перехватило дыхание, и она едва не задохнулась от страха. Она с ужасом подумала, что Джоз Полгард последовал за ней и теперь стоит позади нее, готовый сжать ее горло волосатыми руками.
– Привет, – раздался голос. – По-моему, это Лилит. Лилит таинственно улыбнулась и медленно обернулась. Это он стоял, глядя на нее, не Джоз Полгард, а тот молодой человек, который уже некоторое время являлся ей в приятнейших мечтах.
– Сперва я принял тебя за нимфу, – сказал он и подошел ближе. – Ты была на шаллале?
– Да.
– Похоже, тебе там понравилось.
Она двинулась по дороге, освещенной луной; сердце ее прыгало в груди, и она никак не могла найти слова для ответа. Он пошел с ней рядом и положил руку ей на плечо.
– Я рад, что встретил тебя сегодня, – сказал он. – Я уже давно хотел поговорить с тобой... наедине... как сейчас. Странно, Лилит, но я лишь в последнее время, по-моему, узнал тебя.
Она продолжала молчать и пристально смотрела на темный лесок впереди.
– Тебе нечего сказать мне, Лилит?
Она взглянула на него, и этот взгляд, должно быть, многое сказал ему, потому что он взял ее за локоны и оттянул ее голову назад, так что лунный свет упал ей прямо на лицо.
Он смеялся; она тоже рассмеялась, опьяненная ромовым напитком, лунным светом и неожиданным осознанием того, что и другая ее мечта вот-вот осуществится.
4
Лилит возлежала на постели Аманды.
Что случилось с ней в последнее время, думала Аманда. Она изменилась – то совсем притихнет, а то становится более сумасбродной, чем обычно.
Накануне Аманде исполнилось шестнадцать лет. Кое в чем день рождения может быть немного утомительнее обычных дней. Молились дольше. За завтраком ей торжественно вручили подарок родителей – книгу в мягком темно-красном переплете с фиолетовой закладкой из кожи; это было дополнение к ее Библии и молитвеннику, полное советов для молодой девушки, напечатанных на отдельных страницах под текстом, их предваряющих. Мисс Робинсон преподнесла ей шесть носовых платков; Алиса Дейнсборо – музыкальную шкатулку в форме рояля, игравшую, когда ее открывали, «Дивную лаванду»; а Фрит подарил ей экземпляр «Посмертных записок Пиквикского клуба». Последний подарок, Аманда это поняла, был дерзким поступком, так как она помнила слова отца на ее первом званом обеде о том, что он не потерпит книг мистера Диккенса в своем доме.
Она спрятала книгу и решила, что, если ее спросят, что подарил ей Дейнсборо, она покажет музыкальную шкатулку и даст понять, что это общий подарок от Фрита и Алисы.
Аманда сказала об этом Лилит, и та кивнула в знак одобрения.
Лилит нежно поглаживала эту книгу, лежа на постели.
– Это самый лучший из всех твоих подарков, – заявила Лилит.
– Почему книга так тебе нравится, если ты не умеешь читать? Лилит открыла ее и нахмурилась, глядя на слова. Неожиданно она улыбнулась:
– Да. Но я могу разглядывать картинки. Я могу видеть этого толстяка, и карету, и чистильщика башмаков, и даму в папильотках.
– Хочешь, чтобы я тебе ее немного почитала?
– Нет. Я буду смотреть картинки. Я буду ее держать... а ты расскажи мне о своем дне рождения.
– Мне больше нравятся обычные дни, чем дни рождения, не говоря о подарках, конечно. Они очаровательны. Но молитвы были такие длинные, и папа все говорил о моем взрослении и об обязанностях взрослого человека. Это было не очень весело. А я сидела, не зная, должна ли я выглядеть довольной, что расту, или серьезной из-за всех этих новых обязанностей. Я приняла серьезный вид, подумав, что это надежнее. Потом он спросил меня, как мне нравится подарок, его и мамин. Я ответила, что он очень красивый; а он сказал, что книга будет мне советчиком и теперь, и впредь. Я ужасно боялась, что он спросит о подарке Фрита.
– Почему он не хочет, чтобы ты получила подарок от Фрита?
– Он не имеет ничего против Фрита. Это из-за вот этого Чарлза Диккенса... человека, который написал эту книгу. Папа считает, что он безнравственный.
Лилит рассмеялась и прижала книгу к груди, как прижимают любимое дитя.
– А эта книга безнравственная?
– Я так не думаю.
– А он думает так потому, что она красивая и нравится тебе?
– Вероятно. Кроме того, думаю, потому, что она о бедных. Из-за этого папа считает ее неприятной.
– Он любит бедняков... Фрит, я имею в виду.
– Думаю, любит. Иногда он говорит, как Уильям... отчасти. Из-за этого папа сердится на него. Но Фрит не обращает внимания. Он просто продолжает говорить заведомо не нравящиеся папе вещи.
Лилит рассмеялась.
– А потом, – продолжала Аманда, – я пила чай с папой и мамой в гостиной, а не в классной комнате с мисс Робинсон. Это было отвратительно. Во время чаепития они говорили со мной, как со взрослой. Предполагаю, потому, что мне исполнилось шестнадцать. Мама сказала: «У нас есть для тебя сюрприз... приятный сюрприз...» И они оба посмотрели на меня... как-то странно, Лилит, как будто размышляя...
– О чем размышляя? – спросила Лилит.
– Насколько я выросла... насколько я взрослая... насколько я плохая, предполагаю.
– Они были сердиты?
– Нет... не совсем. Мама выглядела слегка испуганной, а папа просто немного сурово. Затем он сказал: «Это настоящий сюрприз, дочь». А когда он так произносит «дочь», я всегда знаю, что последует что-нибудь торжественное. Потом сказал: «Твой кузен, Энтони Лей, собирается нанести нам визит».
– Энтони Лей, – повторила Лилит. – Он бывал здесь раньше?
– Нет, он далеко живет. На границе Девона и Сомерсета. Его отец и папа – братья, а это значит, что он мой кузен.
– Тогда и мой тоже, – сказала Лилит.
– У него много братьев и сестер, и папа время от времени их навещает. Позднее мама мне сказала, что ему почти двадцать один год.
– Взрослый, стало быть.
– Да, а потом они сказали странную вещь, Лилит. Это сказал папа, и значит, это важно. Он не то, что мама. Он все говорит со значением. Он сказал: «Дочь»... Опять «дочь», понимаешь ли, поэтому я знаю, что должно быть очень серьезно и важно. «Мы, твоя мать и я, хотим, чтобы ты сделала все, что в твоих силах, чтобы он был доволен своим пребыванием здесь». Он говорил это очень медленно, выделяя «в твоих силах», как будто я вдруг приобрела значение и могу сделать чье-то пребывание приятным, если захочу.
Лилит хмыкнула.
– Он приедет примерно через неделю. Каков он, хотела бы я знать.
– Мне не нравятся чужаки, – сказала Лилит.
– Глупости. Он – мой кузен.
– Наш кузен, – хмуро поправила Лилит. – И все же он – чужак. – Потом ее лицо вдруг прояснилось. – Я могу тебе сказать, зачем он приезжает. Они его для тебя выбрали. Вот в чем штука. Тебе шестнадцать, и уже пора выбирать мужа для тебя. Ему двадцать один год, стало быть, ему пора жениться. Тебе же шестнадцать. Для этого он и приезжает – просить тебя стать его женой.
– Ты совершенно не права. Уверена, ты не права. Они уже решили, кто будет моим мужем.
– Не-а. Его выбрали для тебя.
– Нет. Фрита. Они хотят, чтобы я вышла замуж за Фрита. Так сказала мисс Робинсон. Она сказала, что поэтому я и обедала в тот вечер внизу, когда его пригласили. Она сказала, что уверена, что это уже давно решено между нашими семьями.
Глаза Лилит неожиданно потемнели от бешенства.
– Это не так! – зло сказала она.
– Что с тобой? Тебе не все равно?
Лилит укусила свой смуглый кулачок и посмотрела на след укуса.
– Я знаю, что это не так. Я знаю, что тебе выбрали этого новенького. Посмотришь. Точно, новенького. Послушай, возьми книгу и почитай мне немного. Прочти вот о чистильщике башмаков; вот, о нем.
Аманда пристально посмотрела на нее; она взяла книгу, но, когда она читала, Лилит ее не слушала; она думала о сыром, мшистом леске и о вечере свадьбы Джейн. На следующий день она пошла в этот лесок; она легла на то же самое место и целовала сырую землю. И вечером того дня она снова пришла в лесок, но к ней никто не пришел. Лилит прервала чтение:
– Ты хочешь выйти замуж за Фрита?
– Фрит милый, – ответила Аманда. – Его я знаю лучше, чем кого-нибудь другого, я думаю. Пусть уж лучше будет Фрит, чем этот новый кузен, мне кажется.
Лилит горько рассмеялась:
– Ты ничего не знаешь, всегда была незнайкой.
– А ты что об этом знаешь? – запальчиво спросила Аманда.
– Что я знаю? Я много чего знаю, Аманда. Я ужасно много знаю.
Аманда видела, что и мисс Робинсон, и мать следят за ней, за ее осанкой, за выражением лица, за тем, чтобы она грациозно, как полагается юной леди, работала иглой. Аманда чувствовала, что они не совсем ею довольны. Нелегко было выглядеть грациозной, занимаясь тем, что ты ненавидишь так, как ненавидела она вышивание. Из-за этого она хмурилась над ним; розы у нее получались разного размера; и выглядели они у нее, как кочаны капусты на палках.
Девушка была встревожена. В доме чувствовалась неловкость, и она замыкалась на ней. Ее выставляют напоказ. Как корову-призера на выставке или на рыночной площади. «Наклони грациозно головку. Покажи, как ты послушна и покорна. Потому что идет покупщик».
Лилит ей сказала, что ее собираются выдать замуж за этого кузена, которого она никогда не видела, и она боялась, что Лилит права. Мисс Робинсон тоже намекала на это; и Аманда знала, что мисс Робинсон наводила справки в разных местах, где, по ее мнению, могли требоваться услуги гувернантки. Изменения еще не назрели, но вырисовывались.
Аманда, склонившись над пяльцами, настороженно ждала, когда послышатся звуки конских копыт, в то время как мать и мисс Робинсон вели светскую беседу.
– Он очень устанет после такого путешествия, – сказала Лаура. – Я вот думаю, куда мне заказать чай, в гостиную или велеть отнести на подносе в его комнату, если он предпочтет.
Мисс Робинсон заметила:
– Поездки по железной дороге меня ужасают. Не чувствуешь себя в безопасности. Кроме того, в поездах полно отвратительной публики.
Аманда занялась собственными мыслями. А что случится, если она скажет: «Я не хочу замуж. Меньше всего я хочу замуж за своего кузена!» Ее накажут? Отстегают ремнем, ушлют в ее комнату, посадят на хлеб и воду? Она может так существовать бесконечно... с помощью Лилит. Они могут сделать ее жизнь скверной, но не смогут заставить ее выйти замуж. Такие люди, как Фрит и Лилит, делают что хотят, но она не такая. Аманда гадала, как долго сможет она противиться требованиям родителей, поучениям, упрекам.
– Слушайте, – сказала Лаура.
В тишине раздавался только стук конских копыт на дороге.
– Да, они поворачивают в подъездную аллею, – сказала мисс Робинсон.
Лаура немедленно взволновалась:
– Я иду приветствовать их. Нет, нет, Аманда. Ты и мисс Робинсон остаетесь здесь. Я тотчас приведу их в гостиную. Склонись над своим вышиванием... и удивись при виде нас... как будто ты занималась своими обычными обязанностями и потревожена неожиданным прибытием гостей.
Она торопливо вышла, а Аманда взглянула на мисс Робинсон.
– Мисс Робинсон, как можно выглядеть удивленной, если ты ничуть не удивлена?
– Просто склонитесь над работой... и когда дверь откроется, сосчитаете до трех, прежде чем поднять голову. Потом широко откройте глаза и медленно встаньте, но постарайтесь не уронить пяльцы.
– Не будет ли ему приятнее знать, что мы его нетерпеливо ждали?
– Возможно, было бы разумнее не доставлять ему удовольствие... слишком скоро, – лукаво ответила мисс Робинсон.
– Совершенно непостижимо, – вздохнула Аманда. – Я думаю, это немного глупо. Он должен знать, что все в доме его ждут.
– Я считаю, – ответила мисс Робинсон, – что это весьма несвоевременный и ненужный разговор.
Как только она замолчала, они услышали, что карета подъехала, и через открытое окно до них долетели голоса. Теперь Стрит отъезжал в карете к конюшням, а мистер и миссис Лей вместе с гостем входили в дом.
– Смотрите на свою работу, – прошипела мисс Робинсон, когда дверь отворялась.
«Один, два, три», – послушно посчитала Аманда. Потом подняла глаза.
К ней подходил молодой человек; он был невысок ростом и довольно полноват; у него были негустые песочного цвета волосы и почти не было бровей и ресниц; глаза небольшие, светло-карие и пухлые щечки, что делало его похожим на младенца, тело которого выросло, а лицо осталось таким, каким оно было, когда ему был год или два.
– Дочь, – сказал мистер Лей, и Аманда встала.
– Итак, это кузина Аманда.
Он взял руку Аманды своей пухлой белой рукой и, склонившись над ней, поцеловал.
– Мне приятно познакомиться с вами, кузина Аманда. Я так много слышал о вас, что мне хотелось увидеть вас.
– Я тоже рада встретиться с вами, кузен Энтони.
Мистер Лей смотрел на мисс Робинсон, давая ей понять, что, поздоровавшись с гостем, она может уйти. Поэтому после приветствия, сказав, что ее ждет работа, она выскользнула из комнаты.
– Как прошло ваше путешествие? – спросила Аманда.
Он поднял брови, но они были настолько неотчетливы, что показалось, будто он открыл широко глаза.
– Эти железные дороги! – передернулся он. – Признаюсь, я был рад пересесть в карету. Со стороны вашего отца было необыкновенно любезно ехать так далеко, чтобы встретить меня.
– Ну, теперь, когда вы здесь, – сказал мистер Лей, – мы надеемся, что вам у нас понравится.
– Не угодно ли вам будет выпить чай здесь... в гостиной? – спросила Лаура. – Или вы предпочтете, чтобы вам принесли его в вашу комнату?
– Мне было бы приятно выпить чай здесь, в гостиной, но если, дорогая тетя, это вас не затруднит.
– Я очень рада, – ответила Лаура, – что мы будем пить его вместе. Не пожелаете ли сперва пройти к себе в комнату? Я велю принести вам горячей воды наверх. Возможно, вы захотите вымыть руки.
– Вы очень любезны, тетушка.
– Пожалуйста, проводите моего племянника в его комнату, – сказал мистер Лей. – Дочь, и вы тоже идите. Проверьте, чтобы у него было все, что ему потребуется.
Аманда была рада уйти. Несколько ужасных мгновений она думала, что ей придется остаться в гостиной наедине с отцом.
– Какой изумительный дом! – заявил кузен, когда они вышли из гостиной. – Утверждаю, что он великолепнее, чем мне говорили. Я жажду осмотреть его и буду просить кузину рассказать мне всю его историю.
– Отец сделал бы это лучше меня, – заметила Аманда. Он улыбнулся ей и положил руку на ее плечо.
– Тем не менее я надеюсь, что это сделаете вы. – Она в тревоге отшатнулась от него. Но он тут же обратился к ее матери: – Какая великолепная старая лестница! Я полагаю, шестнадцатый век. Я убежден, что мое пребывание здесь будет очень приятным и интересным.
Аманда попыталась пойти позади него и матери, когда они начали подниматься по лестнице, но Энтони взял ее за плечо и нежно подтолкнул вперед.
– Показывайте, куда идти, кузина, – сказал он. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала на себе его взгляд.
Он разглядывал ее, как разглядывают на выставке лошадей, демонстрирующих иноходь.
Вот и его комната – с высоким потолком, с большим камином и ромбовидными оконными стеклами, темная, как все комнаты в этом доме. Вся мебель, за исключением кровати с пологом на четырех столбиках, отличалась изысканной элегантностью, характерной для восемнадцатого века.
– Изумительно! Изумительно! – шептал он; и хотя он делал вид, что разглядывает мебель, на самом деле он изучал Аманду. Он оценивал ее, вне всякого сомнения, решив, что она робкая, неловкая, податливая. Ей захотелось убежать из этого дома, потоку что теперь в нем был не только ее отец, но и ее кузен.
– А-а, – сказала Лаура. – Я вижу, горячая вода уже здесь. Не присоединитесь ли вы к нам в гостиной, когда будете готовы?
– С удовольствием буду ждать нашей встречи, – ответил он, улыбаясь Лауре, но успел бросить быстрый взгляд на кузину.
Спускаясь по лестнице, Аманда почувствовала, что дрожит.
– Дорогая, – прошептала Лаура. – Я думаю, ты произвела неплохое впечатление.
Когда они вернулись в гостиную, мистер Лей выглядел довольным.
– Очень приятный молодой человек, – сказал он. – Настоящий Лей. Вы не находите, дорогая?
– Нахожу, – согласилась Лаура.
– Он мне говорил, что ему всегда хотелось навестить нас. Его отец меня уверяет, что он очень серьезный молодой человек, необыкновенно религиозный. Я думаю, дорогая, когда ты узнаешь его лучше, ты со мной согласишься, что он очень приятный молодой человек.
– Уверена, так и будет. Ему, кажется, сразу понравилась его кузина. Ты сможешь показать ему окрестности поместья, не так ли, Аманда?
– Как он мне сказал, он очень любит ездить верхом, – продолжал мистер Лей. – Думаю, он отличный наездник. Интересно, понравятся ли ему наши лошади? Прикажу Стриту подготовить для него гнедую кобылу. Она больше всего подойдет ему, мне кажется. Дочь, а вы молчите. Вам будет приятно, что здесь кузен, которому можно показать наши красоты, а?
– Да, папа.
– Я буду надеяться, что вы все сделаете, чтобы ему здесь было приятно.
Энтони появился, когда вносили чай.
– Вы, должно быть, проголодались, – сказал мистер Лей.
– Должен признаться, глядя на этот великолепный стол, понимаю, что я голоден.
– В таком случае немедленно пьем чай.
Когда они сели к столу, им подали вареные яйца, хлеб и масло. Совсем не похоже, подумала Аманда, на чай в классной комнате, к которому подавался хлеб с маслом и джем или мед и молоко; иногда еще добавлялся кусочек кекса с тмином, или кусочек шафранного кекса, или кусочек кекса с изюмом, который сельские жители называли «фагген». К этому чаю подали гораздо больше кушаний, но как бы она хотела быть сейчас в классной комнате с мисс Робинсон!
Во время еды разговор продолжился. Аманда подумала, что, на взгляд отца, Энтони должен представлять собой почти совершенство. У кузена и мистера Лея полностью совпадали мысли и мнения; он обращался к отцу подчеркнуто вежливо, но не боялся его; он, не колеблясь, отвечал на его вопросы, и все же Аманда чувствовала, что Энтони, как она сама, понимал, что на вопросы отца часто может быть два ответа, но он, в отличие от нее, безошибочно давал правильный ответ.
Они уже почти насытились, когда доложили, что пришел Фрит.
У Аманды при виде Фрита поднялось настроение. Он прискакал, сказал он им, догадавшись, что успеет к чаю. Молодой человек просил простить его за визит без приглашения, но на следующий день он должен уехать в Лондон и, по сути, приехал проститься.
Его глаза лучились озорством, и Аманда поняла, что Фрит приехал не только проститься, но и посмотреть кузена, так как догадался, что этот кузен должен быть предложен Аманде вместо него самого.
«Как я хочу, чтобы он не уезжал в Лондон, – думала Аманда. – Я могла бы рассказать ему о своих переживаниях, и он мог бы дать мне совет».
Фрита усадили за стол.
– Итак, вы уезжаете, когда я приезжаю, – сказал Энтони.
– Увы! Да. Хотел бы я знать, к худу это или к добру. Никогда не знаешь.
Фрит был настроен дерзить, по мнению мистера Лея, вел он себя в последнее время легкомысленно, будучи заносчивым юнцом с чрезмерным самомнением, так как в семье настоял на своем.
Ел он с большим наслаждением, понимая при этом, что его присутствие здесь не очень желательно, но не обращая на это внимания.
– Мистер Дейнсборо, – сказала Лаура, – едет в Лондон учиться. Он собирается посвятить себя медицине.
– Как интересно, – заметил Энтони.
– А вы предполагаете чем-нибудь заняться? – спросил Фрит.
– Мой кузен, – резко ответил мистер Лей, – не работает. Он – джентльмен.
– Вы не находите, что это несколько скучно? – И Фрит, не дожидаясь ответа, продолжал: – Вы долго собираетесь пробыть здесь?
– Я надеюсь, что мой дядя позволит мне это.
– Я уверен, что он позволит, – ответил Фрит.
– Мой племянник говорит, что он давно хотел навестить нас. Надеюсь, что он задержится у нас. Наши семьи живут слишком далеко друг от друга, чтобы наносить короткие визиты.
– Путешествие мистера Дейнсборо будет даже длиннее, – сказала Лаура. – До самого Лондона. Удивительно, что ваш отец спокоен. Да и мисс Дейнсборо тоже.
– Они знают, что я справлюсь с любым шустрым лондонцем, а вы были когда-нибудь в столице?
– Никогда, – ответил Энтони. – Мог бы прибавить, что не имею никакого желания ездить туда.
– Все зло Англии сосредоточивается в ее столице, – заметил мистер Лей. – Должен сказать, что меня удивляет то, что ваш отец позволил вам ехать туда.
– Я предполагаю, что Фрит и не просит разрешения, – сказала Аманда. Это была ее первая реплика, но она тут же поняла, что вступила в разговор, как следует не подумав.
Отец и мать смотрели на нее в смятении, Энтони – с удивлением, Фрит – с одобрением.
– Аманда, дорогая! – упрекнула Лаура дрожащим голосом.
– Она, конечно, права, – заметил Фрит.
– Вы, кажется, удивительно довольны этим, – сказал Энтони. – Я бы подумал, что вы могли бы раскаиваться от одной мысли поехать против желания вашего отца.
– Ни мой отец, ни я не склонны к раскаянию или печали ни по какому поводу. У моего отца хватает ума понять, что принятие важного шага в жизни касается, главным образом, того, кто этот шаг предпринимает.
– Весьма революционная теория, – жестко сказал мистер Лей.
– Революционная! Как бы не так! – воскликнул Фрит. – Но вообще-то революция носится в воздухе, потому что мы живем в век революций. На континенте революция. Докатится ли она до Англии? Только подумать, сколько венценосных голов валится. Что будет с королевой? Переживет ли она debache[4]?
– Энтони, мы не воспринимаем мистера Дейнсборо слишком серьезно, – поспешила заметить Лаура. – Он любит шутить.
– Но я вовсе не шучу. Я сказал это серьезно. Это так и есть. Революция носится в воздухе. Она, знаете ли, неизбежна. Слишком велика пропасть между богатыми и бедными. Волнения начинают булькать... вскипают... и выплескиваются. Необходимо будет что-то предпринять, иначе это произойдет здесь.
– Похоже, у вас есть кое-какие необычные идеи, молодой человек, – сказал мистер Лей.
– Не такие уж они необычные, – ответил Фрит, набирая полную ложку домашнего, приготовленного Лаурой клубничного джема и намазывая его на кусок кекса с изюмом. – Идей, подобных моим, придерживались люди более известные, чем я. Вы читали «Олтон Локк» Кингсли? А Диккенса и Джерольда?
– Нанятые журналисты! – фыркнул мистер Лей. – В хорошем положении окажется Англия, если мы будем продолжать позволять подобным господам подстрекать к бунту.
Лаура испугалась, как это с ней бывало всегда, когда кто-нибудь выражал мнение, не совпадающее с мнением ее мужа. Пол, убеждала она себя, самый терпимый из мужчин, изменял своей терпимости лишь тогда, когда ему противоречили по поводу суждений, в истинности которых он был уверен. Она сказала неловко:
– Я считаю, что этот подоходный налог вреден.
Уж это-то бесспорно. Даже Фрит должен с этим согласиться. Но, казалось, Фрит был настроен спорить.
– Необходимое зло, дорогая миссис Лей.
– Я поддерживаю высказывание моей жены, – угрожающе сказал мистер Лей. – Пагубное зло.
– Его не следовало вводить, – поддержал дядю Энтони.
– Он должен был быть введен. Как смог бы Питт без него финансировать войны? Я считал, мистер Лей, что вы – тори[5]. А ведь это тори, помнится, вернули его несколько лет тому назад.
– Я не во всем согласен с партией.
– А! В таком случае, сэр, вы поддерживали бы вигов[6]?
– Похоже, что вы, сторонник вигов, как я понимаю, ныне на стороне тори.
– Ни в коем случае! – воскликнул Фрит. – Я не виг и не тори. В каком-то смысле я – радикал; вы же знаете, что виги, выступавшие против этого налога, просто не разбираются в финансах. Если страна в долгах, мы обязаны установить какие-то налоги, чтобы вызволить ее из трудного положения; и, смею заметить, Пиль был прав, когда ввел его тогда. Семь пенсов на фунт... но лишь на доходы свыше ста пятидесяти фунтов в год. Нам это не нравится, но это разумно.
– Это ваше мнение, – ответил мистер Лей, – но вы довольно смело навязываете его другим.
Энтони рассмеялся, и этот смех Аманде был ненавистен. Она так же определенно была на стороне Фрита, как Энтони – на стороне ее отца.
– Все это, – со вздохом заметила Лаура, – совершенно выше нашего женского понимания, а, Аманда?
– Нет, я так не думаю, мама. Я думаю, что Фрит прав. Ни одну из сторон нельзя считать полностью правой и ни одну полностью неправой. Поэтому в одном случае можно принять сторону лорда Рассела, а в другом – сэра Роберта. – Она смолкла, увидев неодобрительное выражение на лице отца.
– О! – любезно сказал Энтони. – Моя маленькая кузина интересуется делами государства. Ум и красота, как я вижу. Какое редкое сочетание!
Что случилось с ней в последнее время, думала Аманда. Она изменилась – то совсем притихнет, а то становится более сумасбродной, чем обычно.
Накануне Аманде исполнилось шестнадцать лет. Кое в чем день рождения может быть немного утомительнее обычных дней. Молились дольше. За завтраком ей торжественно вручили подарок родителей – книгу в мягком темно-красном переплете с фиолетовой закладкой из кожи; это было дополнение к ее Библии и молитвеннику, полное советов для молодой девушки, напечатанных на отдельных страницах под текстом, их предваряющих. Мисс Робинсон преподнесла ей шесть носовых платков; Алиса Дейнсборо – музыкальную шкатулку в форме рояля, игравшую, когда ее открывали, «Дивную лаванду»; а Фрит подарил ей экземпляр «Посмертных записок Пиквикского клуба». Последний подарок, Аманда это поняла, был дерзким поступком, так как она помнила слова отца на ее первом званом обеде о том, что он не потерпит книг мистера Диккенса в своем доме.
Она спрятала книгу и решила, что, если ее спросят, что подарил ей Дейнсборо, она покажет музыкальную шкатулку и даст понять, что это общий подарок от Фрита и Алисы.
Аманда сказала об этом Лилит, и та кивнула в знак одобрения.
Лилит нежно поглаживала эту книгу, лежа на постели.
– Это самый лучший из всех твоих подарков, – заявила Лилит.
– Почему книга так тебе нравится, если ты не умеешь читать? Лилит открыла ее и нахмурилась, глядя на слова. Неожиданно она улыбнулась:
– Да. Но я могу разглядывать картинки. Я могу видеть этого толстяка, и карету, и чистильщика башмаков, и даму в папильотках.
– Хочешь, чтобы я тебе ее немного почитала?
– Нет. Я буду смотреть картинки. Я буду ее держать... а ты расскажи мне о своем дне рождения.
– Мне больше нравятся обычные дни, чем дни рождения, не говоря о подарках, конечно. Они очаровательны. Но молитвы были такие длинные, и папа все говорил о моем взрослении и об обязанностях взрослого человека. Это было не очень весело. А я сидела, не зная, должна ли я выглядеть довольной, что расту, или серьезной из-за всех этих новых обязанностей. Я приняла серьезный вид, подумав, что это надежнее. Потом он спросил меня, как мне нравится подарок, его и мамин. Я ответила, что он очень красивый; а он сказал, что книга будет мне советчиком и теперь, и впредь. Я ужасно боялась, что он спросит о подарке Фрита.
– Почему он не хочет, чтобы ты получила подарок от Фрита?
– Он не имеет ничего против Фрита. Это из-за вот этого Чарлза Диккенса... человека, который написал эту книгу. Папа считает, что он безнравственный.
Лилит рассмеялась и прижала книгу к груди, как прижимают любимое дитя.
– А эта книга безнравственная?
– Я так не думаю.
– А он думает так потому, что она красивая и нравится тебе?
– Вероятно. Кроме того, думаю, потому, что она о бедных. Из-за этого папа считает ее неприятной.
– Он любит бедняков... Фрит, я имею в виду.
– Думаю, любит. Иногда он говорит, как Уильям... отчасти. Из-за этого папа сердится на него. Но Фрит не обращает внимания. Он просто продолжает говорить заведомо не нравящиеся папе вещи.
Лилит рассмеялась.
– А потом, – продолжала Аманда, – я пила чай с папой и мамой в гостиной, а не в классной комнате с мисс Робинсон. Это было отвратительно. Во время чаепития они говорили со мной, как со взрослой. Предполагаю, потому, что мне исполнилось шестнадцать. Мама сказала: «У нас есть для тебя сюрприз... приятный сюрприз...» И они оба посмотрели на меня... как-то странно, Лилит, как будто размышляя...
– О чем размышляя? – спросила Лилит.
– Насколько я выросла... насколько я взрослая... насколько я плохая, предполагаю.
– Они были сердиты?
– Нет... не совсем. Мама выглядела слегка испуганной, а папа просто немного сурово. Затем он сказал: «Это настоящий сюрприз, дочь». А когда он так произносит «дочь», я всегда знаю, что последует что-нибудь торжественное. Потом сказал: «Твой кузен, Энтони Лей, собирается нанести нам визит».
– Энтони Лей, – повторила Лилит. – Он бывал здесь раньше?
– Нет, он далеко живет. На границе Девона и Сомерсета. Его отец и папа – братья, а это значит, что он мой кузен.
– Тогда и мой тоже, – сказала Лилит.
– У него много братьев и сестер, и папа время от времени их навещает. Позднее мама мне сказала, что ему почти двадцать один год.
– Взрослый, стало быть.
– Да, а потом они сказали странную вещь, Лилит. Это сказал папа, и значит, это важно. Он не то, что мама. Он все говорит со значением. Он сказал: «Дочь»... Опять «дочь», понимаешь ли, поэтому я знаю, что должно быть очень серьезно и важно. «Мы, твоя мать и я, хотим, чтобы ты сделала все, что в твоих силах, чтобы он был доволен своим пребыванием здесь». Он говорил это очень медленно, выделяя «в твоих силах», как будто я вдруг приобрела значение и могу сделать чье-то пребывание приятным, если захочу.
Лилит хмыкнула.
– Он приедет примерно через неделю. Каков он, хотела бы я знать.
– Мне не нравятся чужаки, – сказала Лилит.
– Глупости. Он – мой кузен.
– Наш кузен, – хмуро поправила Лилит. – И все же он – чужак. – Потом ее лицо вдруг прояснилось. – Я могу тебе сказать, зачем он приезжает. Они его для тебя выбрали. Вот в чем штука. Тебе шестнадцать, и уже пора выбирать мужа для тебя. Ему двадцать один год, стало быть, ему пора жениться. Тебе же шестнадцать. Для этого он и приезжает – просить тебя стать его женой.
– Ты совершенно не права. Уверена, ты не права. Они уже решили, кто будет моим мужем.
– Не-а. Его выбрали для тебя.
– Нет. Фрита. Они хотят, чтобы я вышла замуж за Фрита. Так сказала мисс Робинсон. Она сказала, что поэтому я и обедала в тот вечер внизу, когда его пригласили. Она сказала, что уверена, что это уже давно решено между нашими семьями.
Глаза Лилит неожиданно потемнели от бешенства.
– Это не так! – зло сказала она.
– Что с тобой? Тебе не все равно?
Лилит укусила свой смуглый кулачок и посмотрела на след укуса.
– Я знаю, что это не так. Я знаю, что тебе выбрали этого новенького. Посмотришь. Точно, новенького. Послушай, возьми книгу и почитай мне немного. Прочти вот о чистильщике башмаков; вот, о нем.
Аманда пристально посмотрела на нее; она взяла книгу, но, когда она читала, Лилит ее не слушала; она думала о сыром, мшистом леске и о вечере свадьбы Джейн. На следующий день она пошла в этот лесок; она легла на то же самое место и целовала сырую землю. И вечером того дня она снова пришла в лесок, но к ней никто не пришел. Лилит прервала чтение:
– Ты хочешь выйти замуж за Фрита?
– Фрит милый, – ответила Аманда. – Его я знаю лучше, чем кого-нибудь другого, я думаю. Пусть уж лучше будет Фрит, чем этот новый кузен, мне кажется.
Лилит горько рассмеялась:
– Ты ничего не знаешь, всегда была незнайкой.
– А ты что об этом знаешь? – запальчиво спросила Аманда.
– Что я знаю? Я много чего знаю, Аманда. Я ужасно много знаю.
* * *
Аманда с чопорным видом сидела в гостиной с вышивкой в руках. Вместе с ней были мисс Робинсон и мать; в любой момент могли раздаться звуки подъезжающей по аллее кареты, потому что мистер Лей отправился лично подвезти Энтони Лея от железнодорожной станции.Аманда видела, что и мисс Робинсон, и мать следят за ней, за ее осанкой, за выражением лица, за тем, чтобы она грациозно, как полагается юной леди, работала иглой. Аманда чувствовала, что они не совсем ею довольны. Нелегко было выглядеть грациозной, занимаясь тем, что ты ненавидишь так, как ненавидела она вышивание. Из-за этого она хмурилась над ним; розы у нее получались разного размера; и выглядели они у нее, как кочаны капусты на палках.
Девушка была встревожена. В доме чувствовалась неловкость, и она замыкалась на ней. Ее выставляют напоказ. Как корову-призера на выставке или на рыночной площади. «Наклони грациозно головку. Покажи, как ты послушна и покорна. Потому что идет покупщик».
Лилит ей сказала, что ее собираются выдать замуж за этого кузена, которого она никогда не видела, и она боялась, что Лилит права. Мисс Робинсон тоже намекала на это; и Аманда знала, что мисс Робинсон наводила справки в разных местах, где, по ее мнению, могли требоваться услуги гувернантки. Изменения еще не назрели, но вырисовывались.
Аманда, склонившись над пяльцами, настороженно ждала, когда послышатся звуки конских копыт, в то время как мать и мисс Робинсон вели светскую беседу.
– Он очень устанет после такого путешествия, – сказала Лаура. – Я вот думаю, куда мне заказать чай, в гостиную или велеть отнести на подносе в его комнату, если он предпочтет.
Мисс Робинсон заметила:
– Поездки по железной дороге меня ужасают. Не чувствуешь себя в безопасности. Кроме того, в поездах полно отвратительной публики.
Аманда занялась собственными мыслями. А что случится, если она скажет: «Я не хочу замуж. Меньше всего я хочу замуж за своего кузена!» Ее накажут? Отстегают ремнем, ушлют в ее комнату, посадят на хлеб и воду? Она может так существовать бесконечно... с помощью Лилит. Они могут сделать ее жизнь скверной, но не смогут заставить ее выйти замуж. Такие люди, как Фрит и Лилит, делают что хотят, но она не такая. Аманда гадала, как долго сможет она противиться требованиям родителей, поучениям, упрекам.
– Слушайте, – сказала Лаура.
В тишине раздавался только стук конских копыт на дороге.
– Да, они поворачивают в подъездную аллею, – сказала мисс Робинсон.
Лаура немедленно взволновалась:
– Я иду приветствовать их. Нет, нет, Аманда. Ты и мисс Робинсон остаетесь здесь. Я тотчас приведу их в гостиную. Склонись над своим вышиванием... и удивись при виде нас... как будто ты занималась своими обычными обязанностями и потревожена неожиданным прибытием гостей.
Она торопливо вышла, а Аманда взглянула на мисс Робинсон.
– Мисс Робинсон, как можно выглядеть удивленной, если ты ничуть не удивлена?
– Просто склонитесь над работой... и когда дверь откроется, сосчитаете до трех, прежде чем поднять голову. Потом широко откройте глаза и медленно встаньте, но постарайтесь не уронить пяльцы.
– Не будет ли ему приятнее знать, что мы его нетерпеливо ждали?
– Возможно, было бы разумнее не доставлять ему удовольствие... слишком скоро, – лукаво ответила мисс Робинсон.
– Совершенно непостижимо, – вздохнула Аманда. – Я думаю, это немного глупо. Он должен знать, что все в доме его ждут.
– Я считаю, – ответила мисс Робинсон, – что это весьма несвоевременный и ненужный разговор.
Как только она замолчала, они услышали, что карета подъехала, и через открытое окно до них долетели голоса. Теперь Стрит отъезжал в карете к конюшням, а мистер и миссис Лей вместе с гостем входили в дом.
– Смотрите на свою работу, – прошипела мисс Робинсон, когда дверь отворялась.
«Один, два, три», – послушно посчитала Аманда. Потом подняла глаза.
К ней подходил молодой человек; он был невысок ростом и довольно полноват; у него были негустые песочного цвета волосы и почти не было бровей и ресниц; глаза небольшие, светло-карие и пухлые щечки, что делало его похожим на младенца, тело которого выросло, а лицо осталось таким, каким оно было, когда ему был год или два.
– Дочь, – сказал мистер Лей, и Аманда встала.
– Итак, это кузина Аманда.
Он взял руку Аманды своей пухлой белой рукой и, склонившись над ней, поцеловал.
– Мне приятно познакомиться с вами, кузина Аманда. Я так много слышал о вас, что мне хотелось увидеть вас.
– Я тоже рада встретиться с вами, кузен Энтони.
Мистер Лей смотрел на мисс Робинсон, давая ей понять, что, поздоровавшись с гостем, она может уйти. Поэтому после приветствия, сказав, что ее ждет работа, она выскользнула из комнаты.
– Как прошло ваше путешествие? – спросила Аманда.
Он поднял брови, но они были настолько неотчетливы, что показалось, будто он открыл широко глаза.
– Эти железные дороги! – передернулся он. – Признаюсь, я был рад пересесть в карету. Со стороны вашего отца было необыкновенно любезно ехать так далеко, чтобы встретить меня.
– Ну, теперь, когда вы здесь, – сказал мистер Лей, – мы надеемся, что вам у нас понравится.
– Не угодно ли вам будет выпить чай здесь... в гостиной? – спросила Лаура. – Или вы предпочтете, чтобы вам принесли его в вашу комнату?
– Мне было бы приятно выпить чай здесь, в гостиной, но если, дорогая тетя, это вас не затруднит.
– Я очень рада, – ответила Лаура, – что мы будем пить его вместе. Не пожелаете ли сперва пройти к себе в комнату? Я велю принести вам горячей воды наверх. Возможно, вы захотите вымыть руки.
– Вы очень любезны, тетушка.
– Пожалуйста, проводите моего племянника в его комнату, – сказал мистер Лей. – Дочь, и вы тоже идите. Проверьте, чтобы у него было все, что ему потребуется.
Аманда была рада уйти. Несколько ужасных мгновений она думала, что ей придется остаться в гостиной наедине с отцом.
– Какой изумительный дом! – заявил кузен, когда они вышли из гостиной. – Утверждаю, что он великолепнее, чем мне говорили. Я жажду осмотреть его и буду просить кузину рассказать мне всю его историю.
– Отец сделал бы это лучше меня, – заметила Аманда. Он улыбнулся ей и положил руку на ее плечо.
– Тем не менее я надеюсь, что это сделаете вы. – Она в тревоге отшатнулась от него. Но он тут же обратился к ее матери: – Какая великолепная старая лестница! Я полагаю, шестнадцатый век. Я убежден, что мое пребывание здесь будет очень приятным и интересным.
Аманда попыталась пойти позади него и матери, когда они начали подниматься по лестнице, но Энтони взял ее за плечо и нежно подтолкнул вперед.
– Показывайте, куда идти, кузина, – сказал он. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала на себе его взгляд.
Он разглядывал ее, как разглядывают на выставке лошадей, демонстрирующих иноходь.
Вот и его комната – с высоким потолком, с большим камином и ромбовидными оконными стеклами, темная, как все комнаты в этом доме. Вся мебель, за исключением кровати с пологом на четырех столбиках, отличалась изысканной элегантностью, характерной для восемнадцатого века.
– Изумительно! Изумительно! – шептал он; и хотя он делал вид, что разглядывает мебель, на самом деле он изучал Аманду. Он оценивал ее, вне всякого сомнения, решив, что она робкая, неловкая, податливая. Ей захотелось убежать из этого дома, потоку что теперь в нем был не только ее отец, но и ее кузен.
– А-а, – сказала Лаура. – Я вижу, горячая вода уже здесь. Не присоединитесь ли вы к нам в гостиной, когда будете готовы?
– С удовольствием буду ждать нашей встречи, – ответил он, улыбаясь Лауре, но успел бросить быстрый взгляд на кузину.
Спускаясь по лестнице, Аманда почувствовала, что дрожит.
– Дорогая, – прошептала Лаура. – Я думаю, ты произвела неплохое впечатление.
Когда они вернулись в гостиную, мистер Лей выглядел довольным.
– Очень приятный молодой человек, – сказал он. – Настоящий Лей. Вы не находите, дорогая?
– Нахожу, – согласилась Лаура.
– Он мне говорил, что ему всегда хотелось навестить нас. Его отец меня уверяет, что он очень серьезный молодой человек, необыкновенно религиозный. Я думаю, дорогая, когда ты узнаешь его лучше, ты со мной согласишься, что он очень приятный молодой человек.
– Уверена, так и будет. Ему, кажется, сразу понравилась его кузина. Ты сможешь показать ему окрестности поместья, не так ли, Аманда?
– Как он мне сказал, он очень любит ездить верхом, – продолжал мистер Лей. – Думаю, он отличный наездник. Интересно, понравятся ли ему наши лошади? Прикажу Стриту подготовить для него гнедую кобылу. Она больше всего подойдет ему, мне кажется. Дочь, а вы молчите. Вам будет приятно, что здесь кузен, которому можно показать наши красоты, а?
– Да, папа.
– Я буду надеяться, что вы все сделаете, чтобы ему здесь было приятно.
Энтони появился, когда вносили чай.
– Вы, должно быть, проголодались, – сказал мистер Лей.
– Должен признаться, глядя на этот великолепный стол, понимаю, что я голоден.
– В таком случае немедленно пьем чай.
Когда они сели к столу, им подали вареные яйца, хлеб и масло. Совсем не похоже, подумала Аманда, на чай в классной комнате, к которому подавался хлеб с маслом и джем или мед и молоко; иногда еще добавлялся кусочек кекса с тмином, или кусочек шафранного кекса, или кусочек кекса с изюмом, который сельские жители называли «фагген». К этому чаю подали гораздо больше кушаний, но как бы она хотела быть сейчас в классной комнате с мисс Робинсон!
Во время еды разговор продолжился. Аманда подумала, что, на взгляд отца, Энтони должен представлять собой почти совершенство. У кузена и мистера Лея полностью совпадали мысли и мнения; он обращался к отцу подчеркнуто вежливо, но не боялся его; он, не колеблясь, отвечал на его вопросы, и все же Аманда чувствовала, что Энтони, как она сама, понимал, что на вопросы отца часто может быть два ответа, но он, в отличие от нее, безошибочно давал правильный ответ.
Они уже почти насытились, когда доложили, что пришел Фрит.
У Аманды при виде Фрита поднялось настроение. Он прискакал, сказал он им, догадавшись, что успеет к чаю. Молодой человек просил простить его за визит без приглашения, но на следующий день он должен уехать в Лондон и, по сути, приехал проститься.
Его глаза лучились озорством, и Аманда поняла, что Фрит приехал не только проститься, но и посмотреть кузена, так как догадался, что этот кузен должен быть предложен Аманде вместо него самого.
«Как я хочу, чтобы он не уезжал в Лондон, – думала Аманда. – Я могла бы рассказать ему о своих переживаниях, и он мог бы дать мне совет».
Фрита усадили за стол.
– Итак, вы уезжаете, когда я приезжаю, – сказал Энтони.
– Увы! Да. Хотел бы я знать, к худу это или к добру. Никогда не знаешь.
Фрит был настроен дерзить, по мнению мистера Лея, вел он себя в последнее время легкомысленно, будучи заносчивым юнцом с чрезмерным самомнением, так как в семье настоял на своем.
Ел он с большим наслаждением, понимая при этом, что его присутствие здесь не очень желательно, но не обращая на это внимания.
– Мистер Дейнсборо, – сказала Лаура, – едет в Лондон учиться. Он собирается посвятить себя медицине.
– Как интересно, – заметил Энтони.
– А вы предполагаете чем-нибудь заняться? – спросил Фрит.
– Мой кузен, – резко ответил мистер Лей, – не работает. Он – джентльмен.
– Вы не находите, что это несколько скучно? – И Фрит, не дожидаясь ответа, продолжал: – Вы долго собираетесь пробыть здесь?
– Я надеюсь, что мой дядя позволит мне это.
– Я уверен, что он позволит, – ответил Фрит.
– Мой племянник говорит, что он давно хотел навестить нас. Надеюсь, что он задержится у нас. Наши семьи живут слишком далеко друг от друга, чтобы наносить короткие визиты.
– Путешествие мистера Дейнсборо будет даже длиннее, – сказала Лаура. – До самого Лондона. Удивительно, что ваш отец спокоен. Да и мисс Дейнсборо тоже.
– Они знают, что я справлюсь с любым шустрым лондонцем, а вы были когда-нибудь в столице?
– Никогда, – ответил Энтони. – Мог бы прибавить, что не имею никакого желания ездить туда.
– Все зло Англии сосредоточивается в ее столице, – заметил мистер Лей. – Должен сказать, что меня удивляет то, что ваш отец позволил вам ехать туда.
– Я предполагаю, что Фрит и не просит разрешения, – сказала Аманда. Это была ее первая реплика, но она тут же поняла, что вступила в разговор, как следует не подумав.
Отец и мать смотрели на нее в смятении, Энтони – с удивлением, Фрит – с одобрением.
– Аманда, дорогая! – упрекнула Лаура дрожащим голосом.
– Она, конечно, права, – заметил Фрит.
– Вы, кажется, удивительно довольны этим, – сказал Энтони. – Я бы подумал, что вы могли бы раскаиваться от одной мысли поехать против желания вашего отца.
– Ни мой отец, ни я не склонны к раскаянию или печали ни по какому поводу. У моего отца хватает ума понять, что принятие важного шага в жизни касается, главным образом, того, кто этот шаг предпринимает.
– Весьма революционная теория, – жестко сказал мистер Лей.
– Революционная! Как бы не так! – воскликнул Фрит. – Но вообще-то революция носится в воздухе, потому что мы живем в век революций. На континенте революция. Докатится ли она до Англии? Только подумать, сколько венценосных голов валится. Что будет с королевой? Переживет ли она debache[4]?
– Энтони, мы не воспринимаем мистера Дейнсборо слишком серьезно, – поспешила заметить Лаура. – Он любит шутить.
– Но я вовсе не шучу. Я сказал это серьезно. Это так и есть. Революция носится в воздухе. Она, знаете ли, неизбежна. Слишком велика пропасть между богатыми и бедными. Волнения начинают булькать... вскипают... и выплескиваются. Необходимо будет что-то предпринять, иначе это произойдет здесь.
– Похоже, у вас есть кое-какие необычные идеи, молодой человек, – сказал мистер Лей.
– Не такие уж они необычные, – ответил Фрит, набирая полную ложку домашнего, приготовленного Лаурой клубничного джема и намазывая его на кусок кекса с изюмом. – Идей, подобных моим, придерживались люди более известные, чем я. Вы читали «Олтон Локк» Кингсли? А Диккенса и Джерольда?
– Нанятые журналисты! – фыркнул мистер Лей. – В хорошем положении окажется Англия, если мы будем продолжать позволять подобным господам подстрекать к бунту.
Лаура испугалась, как это с ней бывало всегда, когда кто-нибудь выражал мнение, не совпадающее с мнением ее мужа. Пол, убеждала она себя, самый терпимый из мужчин, изменял своей терпимости лишь тогда, когда ему противоречили по поводу суждений, в истинности которых он был уверен. Она сказала неловко:
– Я считаю, что этот подоходный налог вреден.
Уж это-то бесспорно. Даже Фрит должен с этим согласиться. Но, казалось, Фрит был настроен спорить.
– Необходимое зло, дорогая миссис Лей.
– Я поддерживаю высказывание моей жены, – угрожающе сказал мистер Лей. – Пагубное зло.
– Его не следовало вводить, – поддержал дядю Энтони.
– Он должен был быть введен. Как смог бы Питт без него финансировать войны? Я считал, мистер Лей, что вы – тори[5]. А ведь это тори, помнится, вернули его несколько лет тому назад.
– Я не во всем согласен с партией.
– А! В таком случае, сэр, вы поддерживали бы вигов[6]?
– Похоже, что вы, сторонник вигов, как я понимаю, ныне на стороне тори.
– Ни в коем случае! – воскликнул Фрит. – Я не виг и не тори. В каком-то смысле я – радикал; вы же знаете, что виги, выступавшие против этого налога, просто не разбираются в финансах. Если страна в долгах, мы обязаны установить какие-то налоги, чтобы вызволить ее из трудного положения; и, смею заметить, Пиль был прав, когда ввел его тогда. Семь пенсов на фунт... но лишь на доходы свыше ста пятидесяти фунтов в год. Нам это не нравится, но это разумно.
– Это ваше мнение, – ответил мистер Лей, – но вы довольно смело навязываете его другим.
Энтони рассмеялся, и этот смех Аманде был ненавистен. Она так же определенно была на стороне Фрита, как Энтони – на стороне ее отца.
– Все это, – со вздохом заметила Лаура, – совершенно выше нашего женского понимания, а, Аманда?
– Нет, я так не думаю, мама. Я думаю, что Фрит прав. Ни одну из сторон нельзя считать полностью правой и ни одну полностью неправой. Поэтому в одном случае можно принять сторону лорда Рассела, а в другом – сэра Роберта. – Она смолкла, увидев неодобрительное выражение на лице отца.
– О! – любезно сказал Энтони. – Моя маленькая кузина интересуется делами государства. Ум и красота, как я вижу. Какое редкое сочетание!