Страница:
Она насупилась, хотя знала, что он ее не видит, и ответила без обиняков:
— Я лучше буду мучиться завтра, чем соглашусь на этот твой так называемый массаж. Дурой я буду, если пущу тебя сюда.
Бен вздохнул:
— Обещаю, не будет никаких заигрываний. Никакого блуждания рук.
— Почему я должна тебе верить?
— Потому что я даю тебе слово.
Это, пожалуй, была не очень-то надежная гарантия, но она заколебалась. Массаж — это было бы чудесно, сейчас все у нее так болело, что каждое движение было мукой. Если она не сделает сегодня чего-нибудь со своими зажатыми мышцами, завтрашний переход станет просто пыткой. Зачем терпеть боль, если ее можно облегчить? Здравый смысл иногда мешает следовать принципам. Если она откажется от массажа, то, конечно, может считать себя добродетельной страдалицей, но с какой стати ей страдать? Зачем отказываться от его предложения? Какой в этом смысл?
— Ладно, я сейчас, — пробормотала она. — Но если ты сделаешь хоть одно неверное движение, я тебе голову проломлю.
Морщась при каждом движении, она села и отклеила изоляционную ленту, затем расстегнула молнию.
— Хочешь сказать, что взяла с собой свою сумочку? — Бен залез в палатку, и та сразу стала казаться игрушечной. С собой он принес фонарь и бутылочку какой-то мази. Подняв одну бровь, он посмотрел на обрезок изоленты, затем ухмыльнулся.
— Это срабатывает, — заметила она.
— Несомненно. Ладно, ложись на живот.
Она с трудом перевернулась.
— Со мной, правда, все в порядке. Я знала, что все будет болеть.
— Незачем мучиться, я могу сиять эту боль, по крайней мере частично. Кстати, мне нравится твой наряд.
Она уже многие годы не краснела, но тут почувствовала, что лицо ее вспыхнуло. Oна была прикрыта больше, чем если бы на ней был купальник, однако уже само то, что трусики и майка-безрукавка были нижним бельем, делало обстановку гораздо более интимной, чем если бы она была в бикини. Ну как же Бен мог упустить такой случай? Уж кто-кто, а он никак не мог удержаться, чтобы не выдать парочку скабрезных замечаний. Уткнувшись горячим лицом в матрас, Джиллиан подумала, что если бы сейчас она была в силах двигаться достаточно быстро, то его стоило бы как следует стукнуть, просто из принципа.
Когда он открыл бутылочку, едкий запах мази ударил ей в нос. Щедро налив мазь в ладонь, он начал втирать ее в ноги Джиллиан. Начал он с лодыжек, потом двинулся вверх, разминая напряженные мускулы. Она постанывала от удовольствия, пока он массировал мышцы икр, затем у нее перехватило дыхание от резкой неожиданной боли, когда он перешел к ляжкам.
— Не напрягайся, — успокаивающе сказал он. — Расслабься и дай мне постепенно снять боль.
Его прикосновения были неторопливыми и долгими, несмотря на всю силу его пальцев. Сначала Джиллиан была насторожена, ожидая, что его руки пойдут не туда, куда надо. Однако ничего подобного не происходило, и спустя некоторое время одурманивающее наслаждение от массажа стало так велико, что она отдалась ему целиком. Напряжение медленно ухолило из ее тела с каждым касанием его рук. Она слышала невольные тихие постанывания, исходящие из ее горла, и старалась сдерживаться, потому что они звучали непристойно.
— Перекатись, — велел он, и она подчинилась. Бен стал массировать ее бедра спереди, втирая в них мазь, снимая боль.
— Я знал, что ты в хорошей форме, — заметил он. — У тебя крепкие, ладные ноги. А вот насчет твоего братца и его приятеля я начал было сомневаться, думал, они не дойдут. Они заползли в свои палатки сразу, как ты ушла, и даже сапог бы не сняли, если б я их не заставил.
— Они понятия не имеют, что надо делать, — сонно отозвалась она.
— Это еще мягко сказано. Ладно, давай-ка снова переворачивайся на живот, чтобы я мог растереть тебе спину. Сними майку.
Она была сонной, но не настолько. Открыв глаза, она яростно сверкнула ими.
— Без этого я не смогу втереть мазь, — заметил Бен. — Послушай, я не собираюсь накидываться на тебя сегодня. Я люблю, чтобы мои женщины были поживей, чем ты сейчас. У тебя болят спина и плечи, и если я их сейчас не разотру, завтра они будут болеть еще больше. Ты же знаешь это сама, так что не спорь.
Она не поверила ему ни на йоту, но до сих пор он вел себя пристойно, и массаж был просто райским наслаждением. Поэтому, бросив на него предостерегающий взгляд, она перевернулась на живот и лишь потом стащила с себя майку.
Она услышала, как он весело хмыкнул, но свои комментарии оставил при себе. Налив немного мази ей на спину, он уселся верхом на ее ягодицы. Она закрыла глаза, проклиная себя за глупость. Могла бы догадаться, что так и будет.
Но он всего лишь наклонился вперед и сильными Движениями стал массировать ее так, что она чуть не слетела с матраса. Особенно когда его пальцы впились в ее натруженные плечи. От острой боли она громко застонала.
Он промассировал каждую мышцу отдельно, заставив ее расслабиться. Она чувствовала, как превращается в кисель, но была бессильна этому помешать. Вместе с болью и напряжением он, казалось, забрал все ее силы. Он мял ее тело, пока не нащупал все больные места, а затем разминал их до тех пор, пока они не расслабились. У него это прекрасно получалось. Боже, до чего прекрасно!
Джиллиан почти поверила бы, что им руководит только сострадание и желание помочь, если бы не его твердая плоть, которую она ощущала ягодицами. Каждый раз, когда он наклонялся вперед, его восставший орган упирался в нее. Но больше он не делал ничего такого, что могло бы вызвать ее возражения. К тому же его массаж оказался так хорош и она настолько расслабилась, что была неспособна ответить ему ни приглашением, ни отказом. Она могла только лежать, подремывая, и мечтать о том, чтобы эти сильные руки продолжали свою работу еще час или дольше… Неземное наслаждение…
Бен посмотрел на нее, и губы его шевельнулись в напряженной, невеселой улыбке. Она спала. Он сидел верхом на ее крепком, чудесно округлом, едва прикрытом заду; почти полчаса терся об нее, и теперь возбуждение его достигло такой силы, что его трясло от необходимости разрядиться, а она заснула. Мирно и сладко заснула.
Ему еще повезет, если он вообще сможет сомкнуть глаза нынче ночью. Когда она стягивала с себя майку, он увидел мельком ее груди, и теперь этот образ терзал его. Он всегда любил пышные, тяжелые груди, а ее были скорее маловаты, крепкие, торчащие, без всякого намека на это дразнящее покачивание, которое всегда его заводило. И теперь он недоумевал, почему они его так заворожили. Он жаждал увидеть ее соски, покатать их в кончиках, пальцев, может, даже взять их в рот… Ему всегда нравилось ощущение женского соска во рту. Все, что сейчас надо сделать, так это перекатить ее на спину и хорошенько наглядеться. Он даже не станет ее касаться.
Стиснув зубы, он выругался, слез с нее и с едва сдерживаемой яростью завинтил крышку на баночке с мазью. Он дал ей слово. Нет, с ним что-то неладно. Бен поверить не мог, что он в самом деле пообещал, что не дотронется до нее. Это само по себе говорило, что у него с мозгами творится что-то неладное. Ну что может быть нелепее? Она в полной его власти, а он даже не собирается ее перевернуть, чтобы украдкой глянуть на ее груди!
Бен посмотрел на нее, на густую копну блестящих темных волос, рассыпавшихся по обнаженным плечам, на то, как лежат на щеках полукружья ее ресниц, на нежные расслабившиеся губы. Звуки, которые она издавала, когда он массировал ее наболевшие мышцы, так походили на стоны любовного экстаза, что он не мог не думать о том моменте, когда наконец окажется глубоко в ней и эти низкие хрипловатые постанывания будут раздаваться прямо возле его уха. А это крепкое, гладкое, сильное тело будет подрагивать под ним от напряженного возбуждения, и бедра ее будут перекатываться из стороны в сторону и вздыматься навстречу его вонзающимся выпадам. Она так тесно сомкнется вокруг него, что он с трудом будет входить и выходить из нее, а когда она достигнет пика наслаждения… Господи Боже, когда это произойдет…
Он содрогнулся и заставил себя выбросить из головы все эти фантазии. Он только терзал себя ими, и будь он проклят, если знал почему. Никогда ни одна женщина не завладевала так его воображением, не становилась таким неотвязным наваждением. Наваждением. Ему не нравилось ни это слово, ни то, что оно означало. Просто глупо так поддаваться одной женщине, когда на свете их сотни миллионов и он с удовольствием проводил время со многими. Зациклиться на одной-единственной будет означать, что все другие потеряют для него всякую привлекательность, а о таком он и помыслить не мог. Дьявольщина, какой мужик в здравом уме захочет такого?
Может, в этом и состоит проблема? Он не в своем уме. Если бы был в своем, в жизни не дал бы такого идиотского обещания.
Однако, сидя в этом тесном пространстве и просто глядя на нее, он ощущал какое-то странное удовлетворение, наслаждение от сводящей с ума близости ее полуобнаженного тела.
Черт бы ее побрал. За кого она его принимает, за мерина, что ли? Как могла она взять и заснуть, словно не лежала в одних трусишках и он не сидел на ней верхом, упираясь в нее своей пульсирующей плотью? Она должна была глаз не смыкать, быть настороже: а вдруг он перекатит ее на спинку и всерьез постарается убедить ее спустить штанишки. Она что, настолько не замечает его мужской привлекательности, что даже не боится быть соблазненной?
Ему следовало бы доказать ей, насколько она ошибается. Она даже толком проснуться не успеет, как он доведет ее почти до экстаза; тогда она будет извиваться в его объятиях и умолять, чтобы он вошел в нее и кончил эту сладостную пытку. Он мог бы всю ночь провести здесь, а не в своей палатке.
— Если бы не это проклятое обещание!
Вздохнув, он подобрал тонкую майку, которую она раньше сбросила, и укрыл ей спину, чтобы не видеть округлость груди под ее рукой. Не стоило еще больше осложнять ситуацию. Он положил руку ей на плечо, мгновение помедлил, чтобы ощутить гладкий шелковистый изгиб, и лишь затем тихонько потряс ее.
— Проснись, лапочка, — голос его звучал странно даже для его собственно слуха, как-то непривычно хрипло. Он откашлялся.
— М-м-м? — мурлыкнула она.
— Я сейчас ухожу. Проснись и заклей снова молнию изолентой.
Тяжелые веки приподнялись, и сонные зеленые глаза посмотрели ему в лицо. Какой-то миг взгляд их был нежным и ласковым, но тут же они прищурились и поглядели остро. Она сразу схватилась за свою майку, и на ее лице мелькнуло недоумение, когда оказалось, что та уже прикрывает ей спину. Хотя нельзя сказать, чтобы эта маечка так уж хорошо ее прикрыла — она была слишком маленькой и тонкой, но все-таки так было пристойней.
— Не тревожься, — протянул Бен, — ничего не случилось. Когда я доберусь до тебя, лапочка, ты этого не проспишь, можешь не сомневаться.
Она возилась со своей майкой, наконец просто прижала ее к груди, прикрываясь ею, и села. От его грубых слов щеки ее порозовели, но она промолчала, лишь свирепо глянула на него и сухо проговорила:
— Спасибо за массаж, он мне очень помог.
Он поднял брови:
— Мне это доставило удовольствие.
— Возможно, но все равно спасибо.
— Мои услуги доступны и завтра вечером, если хочешь зарезервировать их заранее.
Она хотела было сказать: «Спасибо, не надо», но благоразумие заставило ее прикусить язык. Конечно, она надеялась, что боль к тому времени в основном пройдет, но если не пройдет, массаж будет очень кстати.
— Я подожду до завтра, до вечера, — вежливо ответила она. — Если к тому времени у тебя уже все будет расписано… что ж, значит, тогда мне придется подождать.
Он подмигнул:
— Просто помни, что мои услуги нарасхват.
— Я в этом не сомневаюсь.
Он нагнулся и поцеловал ее, пробормотав:
— Видишь, мамуля, никаких рук.
Она невольно фыркнула. Тогда он безжалостно воспользовался моментом и крепче прижался к ее рту, проталкивая язык сквозь приоткрытые губы и зубы.
Черт побери! Это было так же изумительно, как и в прошлый раз. Она содрогнулась, не в силах сопротивляться, и ответила на поцелуй, наслаждаясь его прикосновением и вкусом. Груди ее невольно напряглись, как бы готовясь получить свою долю его внимания. Как это будет, какие ощущения испытает она, когда его рот прильнет к ее соскам? Если он сделает это так же умело, как целуется, она просто не вынесет. Если он будет ласкать и любить ее с той же неторопливой чувственностью, она сойдет с ума от наслаждения.
Не надо было ей разрешать ему этого поцелуя, потому что злейшим ее врагом было искушение. О Господи, какое же это было искушение! Она ведь была женщиной, а не статуей, а Бен Льюис был истинным мужчиной. И она его хотела.
Поэтому она тоже ответила поцелуем, и рот ее был жарким и нежным от страсти, и язык прижался к его языку. Она почувствовала, как он содрогнулся, и ощутила глубокое удовлетворение оттого, что может заставить его мучиться от такого же жестокого желания.
Затем он откинулся назад, глаза его горели, лицо окаменело. Губы его были сейчас мягкими, влажными и чувственными, словно они все еще страстно прижимались к ее губам.
— Будь все проклято, — яростно произнес он, схватил фонарь и баночку с мазью, резко дернул вниз молнию и начал было выползать из палатки, но тут же обернулся и, сверкнув глазами, рявкнул:
— Никогда больше не буду давать таких дурацких обещаний. И заклей снова эту чертову палатку.
— Заклею, — с трудом пролепетала она.
Бен вылез из палатки, и Джиллиан постаралась уснуть, но сердце ее билось слишком сильно. Груди ломило, кровь пульсировала в тугих сосках. Найдя скомканную майку, Джиллиан с трудом натянула ее, надеясь, что это успокоит ноющую боль.
Как бы тяжко ей ни пришлось завтра, она не может допустить еще одного массажа. Она прекрасно понимала, что произойдет. Слишком сильно ее тянуло к нему, чтобы сопротивляться его близости, а сам он, конечно, и не подумает сопротивляться. Наоборот, он использует любую возможность, чтобы сломить ее оборону — хотя ее оборонительные порядки были, по правде сказать, не так уж сильны. В настоящий момент они, точно, были в полном расстройстве.
Глава 10
— Я лучше буду мучиться завтра, чем соглашусь на этот твой так называемый массаж. Дурой я буду, если пущу тебя сюда.
Бен вздохнул:
— Обещаю, не будет никаких заигрываний. Никакого блуждания рук.
— Почему я должна тебе верить?
— Потому что я даю тебе слово.
Это, пожалуй, была не очень-то надежная гарантия, но она заколебалась. Массаж — это было бы чудесно, сейчас все у нее так болело, что каждое движение было мукой. Если она не сделает сегодня чего-нибудь со своими зажатыми мышцами, завтрашний переход станет просто пыткой. Зачем терпеть боль, если ее можно облегчить? Здравый смысл иногда мешает следовать принципам. Если она откажется от массажа, то, конечно, может считать себя добродетельной страдалицей, но с какой стати ей страдать? Зачем отказываться от его предложения? Какой в этом смысл?
— Ладно, я сейчас, — пробормотала она. — Но если ты сделаешь хоть одно неверное движение, я тебе голову проломлю.
Морщась при каждом движении, она села и отклеила изоляционную ленту, затем расстегнула молнию.
— Хочешь сказать, что взяла с собой свою сумочку? — Бен залез в палатку, и та сразу стала казаться игрушечной. С собой он принес фонарь и бутылочку какой-то мази. Подняв одну бровь, он посмотрел на обрезок изоленты, затем ухмыльнулся.
— Это срабатывает, — заметила она.
— Несомненно. Ладно, ложись на живот.
Она с трудом перевернулась.
— Со мной, правда, все в порядке. Я знала, что все будет болеть.
— Незачем мучиться, я могу сиять эту боль, по крайней мере частично. Кстати, мне нравится твой наряд.
Она уже многие годы не краснела, но тут почувствовала, что лицо ее вспыхнуло. Oна была прикрыта больше, чем если бы на ней был купальник, однако уже само то, что трусики и майка-безрукавка были нижним бельем, делало обстановку гораздо более интимной, чем если бы она была в бикини. Ну как же Бен мог упустить такой случай? Уж кто-кто, а он никак не мог удержаться, чтобы не выдать парочку скабрезных замечаний. Уткнувшись горячим лицом в матрас, Джиллиан подумала, что если бы сейчас она была в силах двигаться достаточно быстро, то его стоило бы как следует стукнуть, просто из принципа.
Когда он открыл бутылочку, едкий запах мази ударил ей в нос. Щедро налив мазь в ладонь, он начал втирать ее в ноги Джиллиан. Начал он с лодыжек, потом двинулся вверх, разминая напряженные мускулы. Она постанывала от удовольствия, пока он массировал мышцы икр, затем у нее перехватило дыхание от резкой неожиданной боли, когда он перешел к ляжкам.
— Не напрягайся, — успокаивающе сказал он. — Расслабься и дай мне постепенно снять боль.
Его прикосновения были неторопливыми и долгими, несмотря на всю силу его пальцев. Сначала Джиллиан была насторожена, ожидая, что его руки пойдут не туда, куда надо. Однако ничего подобного не происходило, и спустя некоторое время одурманивающее наслаждение от массажа стало так велико, что она отдалась ему целиком. Напряжение медленно ухолило из ее тела с каждым касанием его рук. Она слышала невольные тихие постанывания, исходящие из ее горла, и старалась сдерживаться, потому что они звучали непристойно.
— Перекатись, — велел он, и она подчинилась. Бен стал массировать ее бедра спереди, втирая в них мазь, снимая боль.
— Я знал, что ты в хорошей форме, — заметил он. — У тебя крепкие, ладные ноги. А вот насчет твоего братца и его приятеля я начал было сомневаться, думал, они не дойдут. Они заползли в свои палатки сразу, как ты ушла, и даже сапог бы не сняли, если б я их не заставил.
— Они понятия не имеют, что надо делать, — сонно отозвалась она.
— Это еще мягко сказано. Ладно, давай-ка снова переворачивайся на живот, чтобы я мог растереть тебе спину. Сними майку.
Она была сонной, но не настолько. Открыв глаза, она яростно сверкнула ими.
— Без этого я не смогу втереть мазь, — заметил Бен. — Послушай, я не собираюсь накидываться на тебя сегодня. Я люблю, чтобы мои женщины были поживей, чем ты сейчас. У тебя болят спина и плечи, и если я их сейчас не разотру, завтра они будут болеть еще больше. Ты же знаешь это сама, так что не спорь.
Она не поверила ему ни на йоту, но до сих пор он вел себя пристойно, и массаж был просто райским наслаждением. Поэтому, бросив на него предостерегающий взгляд, она перевернулась на живот и лишь потом стащила с себя майку.
Она услышала, как он весело хмыкнул, но свои комментарии оставил при себе. Налив немного мази ей на спину, он уселся верхом на ее ягодицы. Она закрыла глаза, проклиная себя за глупость. Могла бы догадаться, что так и будет.
Но он всего лишь наклонился вперед и сильными Движениями стал массировать ее так, что она чуть не слетела с матраса. Особенно когда его пальцы впились в ее натруженные плечи. От острой боли она громко застонала.
Он промассировал каждую мышцу отдельно, заставив ее расслабиться. Она чувствовала, как превращается в кисель, но была бессильна этому помешать. Вместе с болью и напряжением он, казалось, забрал все ее силы. Он мял ее тело, пока не нащупал все больные места, а затем разминал их до тех пор, пока они не расслабились. У него это прекрасно получалось. Боже, до чего прекрасно!
Джиллиан почти поверила бы, что им руководит только сострадание и желание помочь, если бы не его твердая плоть, которую она ощущала ягодицами. Каждый раз, когда он наклонялся вперед, его восставший орган упирался в нее. Но больше он не делал ничего такого, что могло бы вызвать ее возражения. К тому же его массаж оказался так хорош и она настолько расслабилась, что была неспособна ответить ему ни приглашением, ни отказом. Она могла только лежать, подремывая, и мечтать о том, чтобы эти сильные руки продолжали свою работу еще час или дольше… Неземное наслаждение…
Бен посмотрел на нее, и губы его шевельнулись в напряженной, невеселой улыбке. Она спала. Он сидел верхом на ее крепком, чудесно округлом, едва прикрытом заду; почти полчаса терся об нее, и теперь возбуждение его достигло такой силы, что его трясло от необходимости разрядиться, а она заснула. Мирно и сладко заснула.
Ему еще повезет, если он вообще сможет сомкнуть глаза нынче ночью. Когда она стягивала с себя майку, он увидел мельком ее груди, и теперь этот образ терзал его. Он всегда любил пышные, тяжелые груди, а ее были скорее маловаты, крепкие, торчащие, без всякого намека на это дразнящее покачивание, которое всегда его заводило. И теперь он недоумевал, почему они его так заворожили. Он жаждал увидеть ее соски, покатать их в кончиках, пальцев, может, даже взять их в рот… Ему всегда нравилось ощущение женского соска во рту. Все, что сейчас надо сделать, так это перекатить ее на спину и хорошенько наглядеться. Он даже не станет ее касаться.
Стиснув зубы, он выругался, слез с нее и с едва сдерживаемой яростью завинтил крышку на баночке с мазью. Он дал ей слово. Нет, с ним что-то неладно. Бен поверить не мог, что он в самом деле пообещал, что не дотронется до нее. Это само по себе говорило, что у него с мозгами творится что-то неладное. Ну что может быть нелепее? Она в полной его власти, а он даже не собирается ее перевернуть, чтобы украдкой глянуть на ее груди!
Бен посмотрел на нее, на густую копну блестящих темных волос, рассыпавшихся по обнаженным плечам, на то, как лежат на щеках полукружья ее ресниц, на нежные расслабившиеся губы. Звуки, которые она издавала, когда он массировал ее наболевшие мышцы, так походили на стоны любовного экстаза, что он не мог не думать о том моменте, когда наконец окажется глубоко в ней и эти низкие хрипловатые постанывания будут раздаваться прямо возле его уха. А это крепкое, гладкое, сильное тело будет подрагивать под ним от напряженного возбуждения, и бедра ее будут перекатываться из стороны в сторону и вздыматься навстречу его вонзающимся выпадам. Она так тесно сомкнется вокруг него, что он с трудом будет входить и выходить из нее, а когда она достигнет пика наслаждения… Господи Боже, когда это произойдет…
Он содрогнулся и заставил себя выбросить из головы все эти фантазии. Он только терзал себя ими, и будь он проклят, если знал почему. Никогда ни одна женщина не завладевала так его воображением, не становилась таким неотвязным наваждением. Наваждением. Ему не нравилось ни это слово, ни то, что оно означало. Просто глупо так поддаваться одной женщине, когда на свете их сотни миллионов и он с удовольствием проводил время со многими. Зациклиться на одной-единственной будет означать, что все другие потеряют для него всякую привлекательность, а о таком он и помыслить не мог. Дьявольщина, какой мужик в здравом уме захочет такого?
Может, в этом и состоит проблема? Он не в своем уме. Если бы был в своем, в жизни не дал бы такого идиотского обещания.
Однако, сидя в этом тесном пространстве и просто глядя на нее, он ощущал какое-то странное удовлетворение, наслаждение от сводящей с ума близости ее полуобнаженного тела.
Черт бы ее побрал. За кого она его принимает, за мерина, что ли? Как могла она взять и заснуть, словно не лежала в одних трусишках и он не сидел на ней верхом, упираясь в нее своей пульсирующей плотью? Она должна была глаз не смыкать, быть настороже: а вдруг он перекатит ее на спинку и всерьез постарается убедить ее спустить штанишки. Она что, настолько не замечает его мужской привлекательности, что даже не боится быть соблазненной?
Ему следовало бы доказать ей, насколько она ошибается. Она даже толком проснуться не успеет, как он доведет ее почти до экстаза; тогда она будет извиваться в его объятиях и умолять, чтобы он вошел в нее и кончил эту сладостную пытку. Он мог бы всю ночь провести здесь, а не в своей палатке.
— Если бы не это проклятое обещание!
Вздохнув, он подобрал тонкую майку, которую она раньше сбросила, и укрыл ей спину, чтобы не видеть округлость груди под ее рукой. Не стоило еще больше осложнять ситуацию. Он положил руку ей на плечо, мгновение помедлил, чтобы ощутить гладкий шелковистый изгиб, и лишь затем тихонько потряс ее.
— Проснись, лапочка, — голос его звучал странно даже для его собственно слуха, как-то непривычно хрипло. Он откашлялся.
— М-м-м? — мурлыкнула она.
— Я сейчас ухожу. Проснись и заклей снова молнию изолентой.
Тяжелые веки приподнялись, и сонные зеленые глаза посмотрели ему в лицо. Какой-то миг взгляд их был нежным и ласковым, но тут же они прищурились и поглядели остро. Она сразу схватилась за свою майку, и на ее лице мелькнуло недоумение, когда оказалось, что та уже прикрывает ей спину. Хотя нельзя сказать, чтобы эта маечка так уж хорошо ее прикрыла — она была слишком маленькой и тонкой, но все-таки так было пристойней.
— Не тревожься, — протянул Бен, — ничего не случилось. Когда я доберусь до тебя, лапочка, ты этого не проспишь, можешь не сомневаться.
Она возилась со своей майкой, наконец просто прижала ее к груди, прикрываясь ею, и села. От его грубых слов щеки ее порозовели, но она промолчала, лишь свирепо глянула на него и сухо проговорила:
— Спасибо за массаж, он мне очень помог.
Он поднял брови:
— Мне это доставило удовольствие.
— Возможно, но все равно спасибо.
— Мои услуги доступны и завтра вечером, если хочешь зарезервировать их заранее.
Она хотела было сказать: «Спасибо, не надо», но благоразумие заставило ее прикусить язык. Конечно, она надеялась, что боль к тому времени в основном пройдет, но если не пройдет, массаж будет очень кстати.
— Я подожду до завтра, до вечера, — вежливо ответила она. — Если к тому времени у тебя уже все будет расписано… что ж, значит, тогда мне придется подождать.
Он подмигнул:
— Просто помни, что мои услуги нарасхват.
— Я в этом не сомневаюсь.
Он нагнулся и поцеловал ее, пробормотав:
— Видишь, мамуля, никаких рук.
Она невольно фыркнула. Тогда он безжалостно воспользовался моментом и крепче прижался к ее рту, проталкивая язык сквозь приоткрытые губы и зубы.
Черт побери! Это было так же изумительно, как и в прошлый раз. Она содрогнулась, не в силах сопротивляться, и ответила на поцелуй, наслаждаясь его прикосновением и вкусом. Груди ее невольно напряглись, как бы готовясь получить свою долю его внимания. Как это будет, какие ощущения испытает она, когда его рот прильнет к ее соскам? Если он сделает это так же умело, как целуется, она просто не вынесет. Если он будет ласкать и любить ее с той же неторопливой чувственностью, она сойдет с ума от наслаждения.
Не надо было ей разрешать ему этого поцелуя, потому что злейшим ее врагом было искушение. О Господи, какое же это было искушение! Она ведь была женщиной, а не статуей, а Бен Льюис был истинным мужчиной. И она его хотела.
Поэтому она тоже ответила поцелуем, и рот ее был жарким и нежным от страсти, и язык прижался к его языку. Она почувствовала, как он содрогнулся, и ощутила глубокое удовлетворение оттого, что может заставить его мучиться от такого же жестокого желания.
Затем он откинулся назад, глаза его горели, лицо окаменело. Губы его были сейчас мягкими, влажными и чувственными, словно они все еще страстно прижимались к ее губам.
— Будь все проклято, — яростно произнес он, схватил фонарь и баночку с мазью, резко дернул вниз молнию и начал было выползать из палатки, но тут же обернулся и, сверкнув глазами, рявкнул:
— Никогда больше не буду давать таких дурацких обещаний. И заклей снова эту чертову палатку.
— Заклею, — с трудом пролепетала она.
Бен вылез из палатки, и Джиллиан постаралась уснуть, но сердце ее билось слишком сильно. Груди ломило, кровь пульсировала в тугих сосках. Найдя скомканную майку, Джиллиан с трудом натянула ее, надеясь, что это успокоит ноющую боль.
Как бы тяжко ей ни пришлось завтра, она не может допустить еще одного массажа. Она прекрасно понимала, что произойдет. Слишком сильно ее тянуло к нему, чтобы сопротивляться его близости, а сам он, конечно, и не подумает сопротивляться. Наоборот, он использует любую возможность, чтобы сломить ее оборону — хотя ее оборонительные порядки были, по правде сказать, не так уж сильны. В настоящий момент они, точно, были в полном расстройстве.
Глава 10
На третий день пути идти стало еще тяжелее, потому что из долины реки они стали подниматься в горы. Джиллиан теперь шла прямо за Беном, глаза ее пристально и тревожно вглядывались вперед.
— А теперь что ты ищешь? — проворчал он.
Бен знал, чего ищет сам: признаков опасности. Она могла затаиться вверху или прямо перед ним, на земле. Она могла броситься на них из подлеска, могла настигнуть их в виде стрелы, потому что наиболее дикие племена не любили, когда кто-то вторгался на их территорию. Или же опасность могла подстеречь их просто в рое диких пчел. Это было частью его работы: замечать малейшие детали и быть готовым ко всему. Ранее он уловил резкий, едкий запах пекари и свернул далеко в обход, чтобы избежать встречи с этим злобным и опасным животным. Свиньи из ада — вот они кто такие! Этот обход заставил Джиллиан понервничать, хоть он и уверял, что затем они вернулись на первоначальную тропу.
— Я ищу гору с плоской вершиной, — объяснила она.
— И как далеко от нас должна она находиться?
— Не знаю. Это неважно, потому что мы к ней не пойдем. Это просто одна из вех нашего маршрута. Предполагается, что она должна показаться через день пути после того, как дорога начнет подниматься в гору.
— Ну и ну, — иронично заметил он. — Я и не представлял себе, что описание пути такое подробное.
Она прищурилась, глядя в широкую спину и размышляя о том, как бы ей хотелось дать ему камнем по башке или по этой широченной, мокрой от пота спине, хотя камень, наверное, от него отскочит, уж слишком он весь твердый. Вчера ему помешали рукава рубашки, потому что они сковывали размах его мачете, когда он рубил загораживающие путь лианы. Тогда он просто оторвал эти рукава. Его голые руки были перевиты мускулами, которые бугрились и перекатывались при каждом движении. При виде этих мускулов у нее сводило живот.
— Полагаю, — продолжал он, — если через день пути ты не увидишь эту твою плоскую гору, мы повернем обратно и будем ходить туда-сюда, пока ты ее не найдешь?
«Нет, лучше целиться ему в башку», — с удовольствием подумала она. Конечно, голова, наверное, самый твердый его орган, но, если взять камень покрупнее, он, наверное, сделает в ней вмятину и привлечет его внимание. Однако вслух она ласково заметила:
— Какая прекрасная мысль! Теперь я не буду так волноваться, если не замечу ее с первого раза.
Он уже усвоил, что когда она разговаривает сладеньким голоском, значит, готовится сказать или сделать ему какую-нибудь гадость. Поэтому он опасливо оглянулся через плечо. Выражение ее лица никак нельзя было назвать сладким. Она смотрела на него так, словно собиралась четвертовать его, и с удовольствием предвкушала, как будет это делать. Проклятие, никогда он не встречал другой такой женщины. Она была волевой, уверенной в себе, с ясным умом, то есть обладала как раз теми качествами, которые никогда не привлекали его в женщинах. Он был больше склонен искать в них юмор, здравый смысл, раскованность, ну, и чтобы были грудастыми. Двум последним требованиям Джиллиан явно не отвечала, хотя чувство юмора, правда несколько своеобразное, у нее было, и оно ни на миг не позволяло ему расслабляться. Он не смог ее запугать, не смог смутить и обольстить тоже не смог. Он начал уже сомневаться, а может ли он вообще как-то на нее повлиять.
В течение двух недель он редко отпускал ее от себя дальше чем на десять футов. Из поля его зрения она выходила, только когда справляла естественную нужду или когда последние три ночи запиралась в своей палатке. Но даже когда она отходила по естественной надобности, он старался находиться поблизости, одновременно следя за Дутрой. Если бы ему пришлось все свое время находиться рядом с любой другой женщиной, вот так же не отходя от нее ни на шаг, он сошел бы с ума от скуки. Джиллиан тоже сводила его с ума, но уж никак не от скуки.
По правде говоря, он тревожился и досадовал, что ее нет рядом с ним по ночам, чтобы он мог ежеминутно за ней приглядывать. Что, если Дутра попытается залезть к ней в палатку? Кейтсу явно удалось вбить в голову этому ублюдку, что, пока они будут добираться туда, он должен вести себя примерно. Но это вовсе не означало, что Бен доверял ему хоть на секунду. Джиллиан проделывала свой фокус с молнией клапана палатки, и у нее был пистолет, но что будет, если Дутра просто вспорет ткань палатки сбоку? Успеет ли она вовремя проснуться? Конечно, она доказала, что она женщина ловкая и умеет за себя постоять. По правде говоря, она почти каждый раз на шаг его опережала, и это его чертовски раздражало. Но он все равно беспокоился о ней и нервничал. И вообще, если он в ближайшее же время не возьмет ее, то либо взорвется, либо превратится в безмозглого идиота! Когда он благополучно доставит ее обратно в Манаус, он запрется с ней в номере гостиницы и не войдет оттуда до следующей своей поездки в верховья, то есть месяц или больше. Целый месяц заниматься любовью… На несколько мгновений он предался сексуальным фантазиям, подробным, ярким; потом глаза его сузились: он вдруг осознал, что новая работа будет означать, что ему придется оставить ее в городе, и, когда он вернется, ее, вероятнее всего, там уже не будет. Нет, независимая мисс Шервуд сядет в самолет и отправится обратно в Штаты или же помчится куда-нибудь раскапывать старые кости.
Он остановился как вкопанный и, круто обернувшись, смерил ее яростным взглядом. За ней вся их колонна резко замерла на месте, но он на них даже не глянул.
— Ты, черт тебя побери, останешься там, где я тебе велю! — рявкнул он и, снова отвернувшись, злобно рубанул по лиане.
— О чем ты, Льюис? — пробормотала она, снова двинувшись вперед. — Перегрелся что ли?
— Не перегрелся, — прошипел он в ответ. — Сперма закипает.
Она закусила губу, чтобы не рассмеяться.
— А-а, понимаю. Затопило мозги.
— Затопить затопило, но не мозги.
Он говорил таким раздраженным тоном, что ей захотелось погладить его по голове и сказать: «Ну-ну, успокойся». Однако вряд ли он оценил бы этот жест. Вместо этого она поинтересовалась:
— Если воздержание дается тебе с таким трудом, то как же ты справляешься в других экспедициях?
Он снова оглянулся через плечо, и в зеленоватом сумраке леса ярко блеснула сапфировая синева его глаз.
— Обычно это не трудно.
— И что же отличает эту поездку от других?
— Ты.
— Напоминаю не о том?
— Вроде того, — пробормотал он.
Она замолчала, но не смогла сдержать улыбки. Так, значит, он досадует и чувствует неудовлетворенность? Прекрасно. Так ему и надо!
Он снова остановился и замер. Она чуть не упала, пытаясь вовремя остановиться, чтобы не налететь на него. За ней весь отряд тоже стал, что-то в настороженном молчании Бена встревожило носильщиков. Медленным движением Бен сиял с плеча ружье.
Он прошептал что-то Пепе на языке тукано, и маленький жилистый индеец шепотом ответил ему.
— Пяться, — пробормотал Бен, обращаясь к ней. — Очень осторожно. И ни звука.
Это было легче сказать, чем сделать, но, повинуясь повелительным жестам Пепе и Эулогио, все двинулись назад по собственным следам, осторожно переставляя ноги, чтобы не наступить на сучки, отводя руками ветки, чтобы те не шелестели. Дюйм за дюймом пятились они назад, гораздо осторожнее, чем ранее шли вперед.
Бен снова остановился. Джиллиан попыталась заглянуть за него, но его широкая спина загораживала почти все. Он слегка повел рукой, делая знак, чтобы она замерла на месте.
В то же мгновение она увидела зверя. Ее глаза вдруг выделили его из окружающего леса. Свирепые глаза, золотые, хищные, устремленные на Бена, который шел в их цепочке первым. Великолепная золотая, испещренная черными пятнами шкура, почти идеально сливающаяся с пестрой листвой. Толстый хвост, кончик которого подергивался, словно жил своей отдельной жизнью.
Ягуар присел, готовый к прыжку, его мощные мышцы были напряжены. Мускулы Джиллиан тоже напряглись так, что она с трудом дышала. Ей хотелось отвести глаза от этой большой кошки, которая, казалось, гипнотизировала ее, но она боялась, что если сделает это, то не увидит, как зверь прыгнет.
Теперь, когда они не двигались, влажность как будто усилилась и все густые запахи леса разом обрушились на них, только теперь к ним еще прибавился едкий запах большой кошки. Пот стекал по вискам Джиллиан и жег глаза.
Они так долго стояли без движения, что птицы, напуганные было их присутствием, снова начали петь. Крохотные сверкающие колибри замелькали в зелени. Огромная бабочка с переливчатыми сине-голубыми крыльями шириной в шесть дюймов запорхала над стволом ружья, и даже ненадолго присела на него, после чего продолжила свой неспешный полет сквозь джунгли. Высоко над головой, как обычно, перекрикивались друг с другом обезьяны. Ящерицы отправились по своим делам — ловить муравьев и термитов; их длинные языки мелькали вперед-назад с завораживающей равномерностью.
А они все это время стояли, пригвожденные к месту немигающим взглядом желтых глаз большой кошки.
Если ягуар прыгнет, Бену придется его убить. Если кто-нибудь сзади сделает неосторожное движение, это может вызвать нападение. Джиллиан начала молиться, чтобы Рик хоть раз сдержал свой порывистый и нетерпеливый характер.
Вдруг обезьяны тревожно завизжали, и она взглянула вверх. Там поднялась какая-то суматоха; невидимые снизу ветви закачались от этого переполоха так, что свисавшие с них лианы стали раскачиваться и трястись. Бен продолжал стоять неподвижно. Она услышала низкий хриплый кашляющий звук, и пушковые волоски у нее на шее встали дыбом в каком-то первобытном предостережении. Когда она снова перевела взгляд на тропу, ягуар исчез.
Они стояли так уже долго, наверное, целый час. За ней кто-то, то ли Рик, то ли Кейтс, издал нетерпеливое восклицание, но тут же смолк после предостерегающего жеста Эулогио. Наконец Бен махнул рукой, подзывая к себе Пепе. Осторожно опустив на землю косилки, Пепе обошел Джиллиан. Они с Беном бесшумно двинулись вперед и вернулись через десять минут нормальным шагом, хотя глаза их продолжали внимательно обшаривать каждый куст и каждое дерево.
— Ягуар, — коротко объяснил Бен.
— Ох ты черт! — это сказал Рик, и в голосе его прозвучала явная досада. — Вы хотите сказать, что мы простояли здесь целый час из-за того, что вы увидели эту проклятую кошку? Почему вы ее просто не пристрелили?
— Я бы так и сделал, если б она напала. Но этого не случилось, так что убивать ее было незачем. — Не говоря уже о том, что есть закон, запрещающий убивать больших хищников. Бен понимал, что Шервуду это неважно, и продолжил:
— Я не хочу стрелять без необходимости. Еще и потому, что здесь живут племена, которые вроде как поклоняются ягуару, а значит, мягко говоря, не обрадовались бы, если бы мы прикончили одного из них. Кроме того, я не хочу привлекать к нам внимание кого бы то ни было.
Эти два довода, казалось, убедили Рика, и он оставил эту тему. Не задерживаясь более, они снова двинулись вперед. Однако еще на протяжении нескольких миль все нервничали и всматривались в листву, стараясь разглядеть, не прячется ли там большая пятнистая кошка.
Джиллиан нигде не видела горы с плоской вершиной. Она уговаривала себя не паниковать, ведь они еще не сделали полного дневного перехода с тех пор, как дорога пошла в гору. Возможно, она не увидит своей приметы до завтрашнего дня. Однако в тройном зеленом пологе почти не было просветов, и в любом направлении она могла видеть всего на несколько футов.
— А теперь что ты ищешь? — проворчал он.
Бен знал, чего ищет сам: признаков опасности. Она могла затаиться вверху или прямо перед ним, на земле. Она могла броситься на них из подлеска, могла настигнуть их в виде стрелы, потому что наиболее дикие племена не любили, когда кто-то вторгался на их территорию. Или же опасность могла подстеречь их просто в рое диких пчел. Это было частью его работы: замечать малейшие детали и быть готовым ко всему. Ранее он уловил резкий, едкий запах пекари и свернул далеко в обход, чтобы избежать встречи с этим злобным и опасным животным. Свиньи из ада — вот они кто такие! Этот обход заставил Джиллиан понервничать, хоть он и уверял, что затем они вернулись на первоначальную тропу.
— Я ищу гору с плоской вершиной, — объяснила она.
— И как далеко от нас должна она находиться?
— Не знаю. Это неважно, потому что мы к ней не пойдем. Это просто одна из вех нашего маршрута. Предполагается, что она должна показаться через день пути после того, как дорога начнет подниматься в гору.
— Ну и ну, — иронично заметил он. — Я и не представлял себе, что описание пути такое подробное.
Она прищурилась, глядя в широкую спину и размышляя о том, как бы ей хотелось дать ему камнем по башке или по этой широченной, мокрой от пота спине, хотя камень, наверное, от него отскочит, уж слишком он весь твердый. Вчера ему помешали рукава рубашки, потому что они сковывали размах его мачете, когда он рубил загораживающие путь лианы. Тогда он просто оторвал эти рукава. Его голые руки были перевиты мускулами, которые бугрились и перекатывались при каждом движении. При виде этих мускулов у нее сводило живот.
— Полагаю, — продолжал он, — если через день пути ты не увидишь эту твою плоскую гору, мы повернем обратно и будем ходить туда-сюда, пока ты ее не найдешь?
«Нет, лучше целиться ему в башку», — с удовольствием подумала она. Конечно, голова, наверное, самый твердый его орган, но, если взять камень покрупнее, он, наверное, сделает в ней вмятину и привлечет его внимание. Однако вслух она ласково заметила:
— Какая прекрасная мысль! Теперь я не буду так волноваться, если не замечу ее с первого раза.
Он уже усвоил, что когда она разговаривает сладеньким голоском, значит, готовится сказать или сделать ему какую-нибудь гадость. Поэтому он опасливо оглянулся через плечо. Выражение ее лица никак нельзя было назвать сладким. Она смотрела на него так, словно собиралась четвертовать его, и с удовольствием предвкушала, как будет это делать. Проклятие, никогда он не встречал другой такой женщины. Она была волевой, уверенной в себе, с ясным умом, то есть обладала как раз теми качествами, которые никогда не привлекали его в женщинах. Он был больше склонен искать в них юмор, здравый смысл, раскованность, ну, и чтобы были грудастыми. Двум последним требованиям Джиллиан явно не отвечала, хотя чувство юмора, правда несколько своеобразное, у нее было, и оно ни на миг не позволяло ему расслабляться. Он не смог ее запугать, не смог смутить и обольстить тоже не смог. Он начал уже сомневаться, а может ли он вообще как-то на нее повлиять.
В течение двух недель он редко отпускал ее от себя дальше чем на десять футов. Из поля его зрения она выходила, только когда справляла естественную нужду или когда последние три ночи запиралась в своей палатке. Но даже когда она отходила по естественной надобности, он старался находиться поблизости, одновременно следя за Дутрой. Если бы ему пришлось все свое время находиться рядом с любой другой женщиной, вот так же не отходя от нее ни на шаг, он сошел бы с ума от скуки. Джиллиан тоже сводила его с ума, но уж никак не от скуки.
По правде говоря, он тревожился и досадовал, что ее нет рядом с ним по ночам, чтобы он мог ежеминутно за ней приглядывать. Что, если Дутра попытается залезть к ней в палатку? Кейтсу явно удалось вбить в голову этому ублюдку, что, пока они будут добираться туда, он должен вести себя примерно. Но это вовсе не означало, что Бен доверял ему хоть на секунду. Джиллиан проделывала свой фокус с молнией клапана палатки, и у нее был пистолет, но что будет, если Дутра просто вспорет ткань палатки сбоку? Успеет ли она вовремя проснуться? Конечно, она доказала, что она женщина ловкая и умеет за себя постоять. По правде говоря, она почти каждый раз на шаг его опережала, и это его чертовски раздражало. Но он все равно беспокоился о ней и нервничал. И вообще, если он в ближайшее же время не возьмет ее, то либо взорвется, либо превратится в безмозглого идиота! Когда он благополучно доставит ее обратно в Манаус, он запрется с ней в номере гостиницы и не войдет оттуда до следующей своей поездки в верховья, то есть месяц или больше. Целый месяц заниматься любовью… На несколько мгновений он предался сексуальным фантазиям, подробным, ярким; потом глаза его сузились: он вдруг осознал, что новая работа будет означать, что ему придется оставить ее в городе, и, когда он вернется, ее, вероятнее всего, там уже не будет. Нет, независимая мисс Шервуд сядет в самолет и отправится обратно в Штаты или же помчится куда-нибудь раскапывать старые кости.
Он остановился как вкопанный и, круто обернувшись, смерил ее яростным взглядом. За ней вся их колонна резко замерла на месте, но он на них даже не глянул.
— Ты, черт тебя побери, останешься там, где я тебе велю! — рявкнул он и, снова отвернувшись, злобно рубанул по лиане.
— О чем ты, Льюис? — пробормотала она, снова двинувшись вперед. — Перегрелся что ли?
— Не перегрелся, — прошипел он в ответ. — Сперма закипает.
Она закусила губу, чтобы не рассмеяться.
— А-а, понимаю. Затопило мозги.
— Затопить затопило, но не мозги.
Он говорил таким раздраженным тоном, что ей захотелось погладить его по голове и сказать: «Ну-ну, успокойся». Однако вряд ли он оценил бы этот жест. Вместо этого она поинтересовалась:
— Если воздержание дается тебе с таким трудом, то как же ты справляешься в других экспедициях?
Он снова оглянулся через плечо, и в зеленоватом сумраке леса ярко блеснула сапфировая синева его глаз.
— Обычно это не трудно.
— И что же отличает эту поездку от других?
— Ты.
— Напоминаю не о том?
— Вроде того, — пробормотал он.
Она замолчала, но не смогла сдержать улыбки. Так, значит, он досадует и чувствует неудовлетворенность? Прекрасно. Так ему и надо!
Он снова остановился и замер. Она чуть не упала, пытаясь вовремя остановиться, чтобы не налететь на него. За ней весь отряд тоже стал, что-то в настороженном молчании Бена встревожило носильщиков. Медленным движением Бен сиял с плеча ружье.
Он прошептал что-то Пепе на языке тукано, и маленький жилистый индеец шепотом ответил ему.
— Пяться, — пробормотал Бен, обращаясь к ней. — Очень осторожно. И ни звука.
Это было легче сказать, чем сделать, но, повинуясь повелительным жестам Пепе и Эулогио, все двинулись назад по собственным следам, осторожно переставляя ноги, чтобы не наступить на сучки, отводя руками ветки, чтобы те не шелестели. Дюйм за дюймом пятились они назад, гораздо осторожнее, чем ранее шли вперед.
Бен снова остановился. Джиллиан попыталась заглянуть за него, но его широкая спина загораживала почти все. Он слегка повел рукой, делая знак, чтобы она замерла на месте.
В то же мгновение она увидела зверя. Ее глаза вдруг выделили его из окружающего леса. Свирепые глаза, золотые, хищные, устремленные на Бена, который шел в их цепочке первым. Великолепная золотая, испещренная черными пятнами шкура, почти идеально сливающаяся с пестрой листвой. Толстый хвост, кончик которого подергивался, словно жил своей отдельной жизнью.
Ягуар присел, готовый к прыжку, его мощные мышцы были напряжены. Мускулы Джиллиан тоже напряглись так, что она с трудом дышала. Ей хотелось отвести глаза от этой большой кошки, которая, казалось, гипнотизировала ее, но она боялась, что если сделает это, то не увидит, как зверь прыгнет.
Теперь, когда они не двигались, влажность как будто усилилась и все густые запахи леса разом обрушились на них, только теперь к ним еще прибавился едкий запах большой кошки. Пот стекал по вискам Джиллиан и жег глаза.
Они так долго стояли без движения, что птицы, напуганные было их присутствием, снова начали петь. Крохотные сверкающие колибри замелькали в зелени. Огромная бабочка с переливчатыми сине-голубыми крыльями шириной в шесть дюймов запорхала над стволом ружья, и даже ненадолго присела на него, после чего продолжила свой неспешный полет сквозь джунгли. Высоко над головой, как обычно, перекрикивались друг с другом обезьяны. Ящерицы отправились по своим делам — ловить муравьев и термитов; их длинные языки мелькали вперед-назад с завораживающей равномерностью.
А они все это время стояли, пригвожденные к месту немигающим взглядом желтых глаз большой кошки.
Если ягуар прыгнет, Бену придется его убить. Если кто-нибудь сзади сделает неосторожное движение, это может вызвать нападение. Джиллиан начала молиться, чтобы Рик хоть раз сдержал свой порывистый и нетерпеливый характер.
Вдруг обезьяны тревожно завизжали, и она взглянула вверх. Там поднялась какая-то суматоха; невидимые снизу ветви закачались от этого переполоха так, что свисавшие с них лианы стали раскачиваться и трястись. Бен продолжал стоять неподвижно. Она услышала низкий хриплый кашляющий звук, и пушковые волоски у нее на шее встали дыбом в каком-то первобытном предостережении. Когда она снова перевела взгляд на тропу, ягуар исчез.
Они стояли так уже долго, наверное, целый час. За ней кто-то, то ли Рик, то ли Кейтс, издал нетерпеливое восклицание, но тут же смолк после предостерегающего жеста Эулогио. Наконец Бен махнул рукой, подзывая к себе Пепе. Осторожно опустив на землю косилки, Пепе обошел Джиллиан. Они с Беном бесшумно двинулись вперед и вернулись через десять минут нормальным шагом, хотя глаза их продолжали внимательно обшаривать каждый куст и каждое дерево.
— Ягуар, — коротко объяснил Бен.
— Ох ты черт! — это сказал Рик, и в голосе его прозвучала явная досада. — Вы хотите сказать, что мы простояли здесь целый час из-за того, что вы увидели эту проклятую кошку? Почему вы ее просто не пристрелили?
— Я бы так и сделал, если б она напала. Но этого не случилось, так что убивать ее было незачем. — Не говоря уже о том, что есть закон, запрещающий убивать больших хищников. Бен понимал, что Шервуду это неважно, и продолжил:
— Я не хочу стрелять без необходимости. Еще и потому, что здесь живут племена, которые вроде как поклоняются ягуару, а значит, мягко говоря, не обрадовались бы, если бы мы прикончили одного из них. Кроме того, я не хочу привлекать к нам внимание кого бы то ни было.
Эти два довода, казалось, убедили Рика, и он оставил эту тему. Не задерживаясь более, они снова двинулись вперед. Однако еще на протяжении нескольких миль все нервничали и всматривались в листву, стараясь разглядеть, не прячется ли там большая пятнистая кошка.
Джиллиан нигде не видела горы с плоской вершиной. Она уговаривала себя не паниковать, ведь они еще не сделали полного дневного перехода с тех пор, как дорога пошла в гору. Возможно, она не увидит своей приметы до завтрашнего дня. Однако в тройном зеленом пологе почти не было просветов, и в любом направлении она могла видеть всего на несколько футов.