Линда Ховард
Огненное Сердце
Пролог
— А это кто, папочка? — Пальчик Джиллиан настойчиво тыкал в картинку книги, которую держал ее отец. Она восседала у него на коленях, как бывало довольно часто. Хотя ей было всего пять лет, ее завораживали его рассказы о дальних странах и давно исчезнувших народах. Так было с тех пор, как она начала ходить.
— Это амазонка.
— Как ее зовут? — По очертаниям фигуры Джиллиан поняла, что это женщина. Когда она была совсем маленькой, ее иногда сбивала с толку длина волос. Однако потом она увидела, что на картинках в папочкиных книжках почти у всех — и у мальчиков и у девочек — волосы длинные. В поисках лучшего способа определения пола она вскоре обнаружила, что есть примета более надежная: грудь. У мужчин и женщин грудь была разной.
— Я не знаю ее имени. Никто не знает, жила она когда-то на свете или нет.
— Значит, она только понарошку, а на самом деле ее не было?
— Может быть, и так. — Сайрус Шервуд ласково погладил дочку по круглой головке, так что ее густые блестящие темные волосы взъерошились, а потом снова улеглись на место. Этот ребенок постоянно радовал его. Он знал, что относится к своей дочке пристрастно, но ее ум и умение схватить суть даже абстрактных понятий далеко превосходили возможности обычного пятилетнего ребенка. Ее завораживали его книги по археологии. Одним из его любимых воспоминаний, связанных с ней, было то, как в трехлетнем возрасте она стащила с полки книгу, весившую, наверное, столько же, сколько она сама. После чего пролежала почти целый день на животе, медленно переворачивая страницы, вглядываясь в картинки и совершенно не обращая внимания на окружающих. В ней удивительно сочетались детская наивность и ошеломляющая логичность мышления. Никто и никогда не смог бы упрекнуть Джилли в бестолковости. И если первым главным ее качеством была практичность, то вторым — упрямство. Он с любовью подумал о том, что в будущем какому-нибудь ничего не подозревающему мужчине придется очень помучиться с его дорогой дочуркой.
Джиллиан наклонилась ближе, чтобы подробней рассмотреть картинку, после чего спросила:
— Если она понарошку, почему же она в этой книжке?
— Амазонок считают фигурами мифическими.
— А-а. Это такие люди, о которых писатели сочиняют всякие истории?
— Да, потому что иногда мифы основаны на фактах.
Обычно, говоря с Джиллиан, он старался употреблять простые слова, но никогда не упрощал понятия. Если его любимица чего-то не понимала, она требовала от него объяснений и не успокаивалась, пока не начинала понимать.
Сморщив носик, она уселась поудобнее у него на коленях.
— Расскажи мне об этих алмазонках.
Он рассмеялся ее милой оговорке и пустился рассказывать об удивительных женщинах-воительницах и их царице Пентисилее. Где-то в доме хлопнула дверь, но они не обратили на это внимания, поглощенные древней историей, которая всегда была их любимой игрой и любимым занятием.
Рик Шервуд, охваченный необычным для него воодушевлением, ворвался в дом. От всегдашней его угрюмости не осталось и следа. Подковки его бейсбольных туфель звонко стучали по деревянным полам: он игнорировал неоднократные требования экономки снимать обувь в прихожей. Господи! Ну и игра была сегодня! Лучшая, в которой он когда-либо участвовал. Как ему хотелось, чтобы отец был там и видел его, но у того была назначена встреча со студентами, и он не сумел прийти.
Пять раз он был у черты и четыре раза попал. Четыре хита, причем один из них толевой. Значит, его очки в этот день составили потрясающее число — 800! Он не был силен в математике, но такие очки сосчитал с легкостью.
Он остановился на кухне, чтобы налиться, и стал жадно глотать воду, так что струйки текли по подбородку. Потом налил еще стакан. Когда он подносил его ко рту, послышались голоса и он помедлил. Вроде бы говорил отец.
Все еще охваченный возбуждением, он рванулся в библиотеку, где, как он знал, обычно пребывал его отец. Рывком распахнув дверь, он влетел в комнату.
— Эй, пап! У меня сегодня было четыре хита и один из них толевой. И двойной обвод! Тебе надо было это видеть! — Последняя фраза была проявлением восторга, a не жалобой.
Профессор Шервуд поднял глаза от книги и улыбнулся сыну:
— Хотел бы я быть там. Молодец, мой мальчик!
Не обращая внимания на сестренку, сидящую на коленях у отца, Рик поинтересовался:
— Видно, твоя встреча со студентами не заняла столько времени, сколько ты думал?
— Ее перенесли на завтра, — ответил профессор. Рик стоял не двигаясь, его возбуждение постепенно сходило на нет.
— Тогда почему же ты не пришел на игру?
Джиллиан, с интересом слушавшая его, проговорила:
— Я люблю бейсбол, папочка.
Он опустил глаза и улыбнулся ей:
— Неужели, Джиллиан? Что ж, может быть, мы сходим с тобой на следующую игру.
Она удовлетворилась этим и, поскольку перерыв в рассказе затянулся, снова ткнула пальчиком в книжку, привлекая его внимание.
— Алмазонки, папа!
Профессор послушно откликнулся на требование, прозвучавшее в ее голоске: он и сам был рад вернуться к любимому предмету. Слава Богу, Джиллиан предпочитала мифы волшебным сказкам, иначе он не был бы с нею так терпелив.
Радость, переполнявшая Рика, погасла и сменилась яростью, когда он увидел, что снова его оттеснила эта малявка. Ладно, пусть она такая умная! Ну и что? Она никогда в жизни не сможет сделать двойной обвод! Его душила ненависть, и он выскочил из комнаты, чтобы не поддаться желанию сбросить эту девчонку с отцовских колен. Профессор его бы не понял; он считал свою любимицу просто чудом.
«Чудо-любимица! Задница паршивая!»— злобно подумал Рик. Он не любил Джиллиан и злился на нее с момента ее рождения, так же как едва выносил мачеху. Слава Богу, она умерла два года назад, но ее детеныш все еще был здесь.
Все вокруг ахали над ней: какая она умная! А с ним обращались, как с идиотом, потому что он остался в школе ни второй год. Ладно, пусть ему семнадцать и скоро стукнет восемнадцать. Он не тупица! Просто не старался по-настоящему. Зачем силы тратить? Каким бы хорошим он ни был, все равно все носились только с этой девчонкой.
Он пошел наверх в свою комнату. Там сбросил бейсбольные туфли и швырнул их в стенку. Теперь она изгадила его лучшую игру. Pas встречу отца со студентами перенесли, он мог бы прийти на игру, а вместо этого отправился домой рассказывать сказки этой паршивке.
Несправедливость происшедшего так поразила Рика, что ему захотелось, чтобы ей стало так же плохо, как было плохо ему. Она украла у него отца. Она и ее глупая мать Он никогда-никогда не простит ей этого.
Рик вскочил. Ноги в носках ступали бесшумно. Он выбежал из комнаты и пробрался вниз, в комнату Джиллиан. Став посредине, он огляделся. Как все дети, она копила свои сокровища, и комната была завалена любимыми книжками, куклами и другими вещами, имевшими значение только для нее. Все это Рика не интересовало. Он искал ту игрушку, которую Она любила больше всех, потрепанную пластмассовую куклу, которую она звала Вайолет. Джиллиан обычно спала, прижавшись к ней щекой.
Вот она! Рик схватил куклу и проскользнул обратно в свою комнату, на ходу соображая, что с ней сделать. Он хотел разодрать эту штуку на куски и оставить их на постели Джиллиан, но рассудил, что в этом тут же обвинят его, потому что больше некому было сделать такое. Но и просто спрятать куклу было недостаточно. Его ревность требовала большего. Ему нужно было уничтожить что-то, что она любила. Даже если об этом не будет знать никто, кроме него.
Улыбаясь, он достал из верхнего ящика шкафа свой карманный нож и раскрыл его. Потом, усевшись на постели, спокойно и методично разрезал куклу на части, Джиллиан не узнает, что это сделал он, она будет плакать просто потому, что ее любимая кукла пропала, но никто не сможет его ни в чем обвинить. Он сохранит в душе свое знание о случившемся и каждый раз, глядя на нее, будет злорадствовать, потому что он знает, что случилось, а она нет.
— Это амазонка.
— Как ее зовут? — По очертаниям фигуры Джиллиан поняла, что это женщина. Когда она была совсем маленькой, ее иногда сбивала с толку длина волос. Однако потом она увидела, что на картинках в папочкиных книжках почти у всех — и у мальчиков и у девочек — волосы длинные. В поисках лучшего способа определения пола она вскоре обнаружила, что есть примета более надежная: грудь. У мужчин и женщин грудь была разной.
— Я не знаю ее имени. Никто не знает, жила она когда-то на свете или нет.
— Значит, она только понарошку, а на самом деле ее не было?
— Может быть, и так. — Сайрус Шервуд ласково погладил дочку по круглой головке, так что ее густые блестящие темные волосы взъерошились, а потом снова улеглись на место. Этот ребенок постоянно радовал его. Он знал, что относится к своей дочке пристрастно, но ее ум и умение схватить суть даже абстрактных понятий далеко превосходили возможности обычного пятилетнего ребенка. Ее завораживали его книги по археологии. Одним из его любимых воспоминаний, связанных с ней, было то, как в трехлетнем возрасте она стащила с полки книгу, весившую, наверное, столько же, сколько она сама. После чего пролежала почти целый день на животе, медленно переворачивая страницы, вглядываясь в картинки и совершенно не обращая внимания на окружающих. В ней удивительно сочетались детская наивность и ошеломляющая логичность мышления. Никто и никогда не смог бы упрекнуть Джилли в бестолковости. И если первым главным ее качеством была практичность, то вторым — упрямство. Он с любовью подумал о том, что в будущем какому-нибудь ничего не подозревающему мужчине придется очень помучиться с его дорогой дочуркой.
Джиллиан наклонилась ближе, чтобы подробней рассмотреть картинку, после чего спросила:
— Если она понарошку, почему же она в этой книжке?
— Амазонок считают фигурами мифическими.
— А-а. Это такие люди, о которых писатели сочиняют всякие истории?
— Да, потому что иногда мифы основаны на фактах.
Обычно, говоря с Джиллиан, он старался употреблять простые слова, но никогда не упрощал понятия. Если его любимица чего-то не понимала, она требовала от него объяснений и не успокаивалась, пока не начинала понимать.
Сморщив носик, она уселась поудобнее у него на коленях.
— Расскажи мне об этих алмазонках.
Он рассмеялся ее милой оговорке и пустился рассказывать об удивительных женщинах-воительницах и их царице Пентисилее. Где-то в доме хлопнула дверь, но они не обратили на это внимания, поглощенные древней историей, которая всегда была их любимой игрой и любимым занятием.
Рик Шервуд, охваченный необычным для него воодушевлением, ворвался в дом. От всегдашней его угрюмости не осталось и следа. Подковки его бейсбольных туфель звонко стучали по деревянным полам: он игнорировал неоднократные требования экономки снимать обувь в прихожей. Господи! Ну и игра была сегодня! Лучшая, в которой он когда-либо участвовал. Как ему хотелось, чтобы отец был там и видел его, но у того была назначена встреча со студентами, и он не сумел прийти.
Пять раз он был у черты и четыре раза попал. Четыре хита, причем один из них толевой. Значит, его очки в этот день составили потрясающее число — 800! Он не был силен в математике, но такие очки сосчитал с легкостью.
Он остановился на кухне, чтобы налиться, и стал жадно глотать воду, так что струйки текли по подбородку. Потом налил еще стакан. Когда он подносил его ко рту, послышались голоса и он помедлил. Вроде бы говорил отец.
Все еще охваченный возбуждением, он рванулся в библиотеку, где, как он знал, обычно пребывал его отец. Рывком распахнув дверь, он влетел в комнату.
— Эй, пап! У меня сегодня было четыре хита и один из них толевой. И двойной обвод! Тебе надо было это видеть! — Последняя фраза была проявлением восторга, a не жалобой.
Профессор Шервуд поднял глаза от книги и улыбнулся сыну:
— Хотел бы я быть там. Молодец, мой мальчик!
Не обращая внимания на сестренку, сидящую на коленях у отца, Рик поинтересовался:
— Видно, твоя встреча со студентами не заняла столько времени, сколько ты думал?
— Ее перенесли на завтра, — ответил профессор. Рик стоял не двигаясь, его возбуждение постепенно сходило на нет.
— Тогда почему же ты не пришел на игру?
Джиллиан, с интересом слушавшая его, проговорила:
— Я люблю бейсбол, папочка.
Он опустил глаза и улыбнулся ей:
— Неужели, Джиллиан? Что ж, может быть, мы сходим с тобой на следующую игру.
Она удовлетворилась этим и, поскольку перерыв в рассказе затянулся, снова ткнула пальчиком в книжку, привлекая его внимание.
— Алмазонки, папа!
Профессор послушно откликнулся на требование, прозвучавшее в ее голоске: он и сам был рад вернуться к любимому предмету. Слава Богу, Джиллиан предпочитала мифы волшебным сказкам, иначе он не был бы с нею так терпелив.
Радость, переполнявшая Рика, погасла и сменилась яростью, когда он увидел, что снова его оттеснила эта малявка. Ладно, пусть она такая умная! Ну и что? Она никогда в жизни не сможет сделать двойной обвод! Его душила ненависть, и он выскочил из комнаты, чтобы не поддаться желанию сбросить эту девчонку с отцовских колен. Профессор его бы не понял; он считал свою любимицу просто чудом.
«Чудо-любимица! Задница паршивая!»— злобно подумал Рик. Он не любил Джиллиан и злился на нее с момента ее рождения, так же как едва выносил мачеху. Слава Богу, она умерла два года назад, но ее детеныш все еще был здесь.
Все вокруг ахали над ней: какая она умная! А с ним обращались, как с идиотом, потому что он остался в школе ни второй год. Ладно, пусть ему семнадцать и скоро стукнет восемнадцать. Он не тупица! Просто не старался по-настоящему. Зачем силы тратить? Каким бы хорошим он ни был, все равно все носились только с этой девчонкой.
Он пошел наверх в свою комнату. Там сбросил бейсбольные туфли и швырнул их в стенку. Теперь она изгадила его лучшую игру. Pas встречу отца со студентами перенесли, он мог бы прийти на игру, а вместо этого отправился домой рассказывать сказки этой паршивке.
Несправедливость происшедшего так поразила Рика, что ему захотелось, чтобы ей стало так же плохо, как было плохо ему. Она украла у него отца. Она и ее глупая мать Он никогда-никогда не простит ей этого.
Рик вскочил. Ноги в носках ступали бесшумно. Он выбежал из комнаты и пробрался вниз, в комнату Джиллиан. Став посредине, он огляделся. Как все дети, она копила свои сокровища, и комната была завалена любимыми книжками, куклами и другими вещами, имевшими значение только для нее. Все это Рика не интересовало. Он искал ту игрушку, которую Она любила больше всех, потрепанную пластмассовую куклу, которую она звала Вайолет. Джиллиан обычно спала, прижавшись к ней щекой.
Вот она! Рик схватил куклу и проскользнул обратно в свою комнату, на ходу соображая, что с ней сделать. Он хотел разодрать эту штуку на куски и оставить их на постели Джиллиан, но рассудил, что в этом тут же обвинят его, потому что больше некому было сделать такое. Но и просто спрятать куклу было недостаточно. Его ревность требовала большего. Ему нужно было уничтожить что-то, что она любила. Даже если об этом не будет знать никто, кроме него.
Улыбаясь, он достал из верхнего ящика шкафа свой карманный нож и раскрыл его. Потом, усевшись на постели, спокойно и методично разрезал куклу на части, Джиллиан не узнает, что это сделал он, она будет плакать просто потому, что ее любимая кукла пропала, но никто не сможет его ни в чем обвинить. Он сохранит в душе свое знание о случившемся и каждый раз, глядя на нее, будет злорадствовать, потому что он знает, что случилось, а она нет.
Глава 1
Сжав от ярости губы, Джиллиан Шервуд вошла в свою квартиру. Она жила здесь менее двух лет, и обычно стоило ей переступить порог, как ее охватывало удовольствие и гордое сознание достигнутого успеха. Ведь вдобавок к тому, что квартира имела изысканный вид, она еще и была ее собственностью. Однако сегодня был скверный день, и против обыкновения Джиллиан не обратила никакого внимания ни на умиротворяющий интерьер, ни на приятную прохладу своего жилища. Сбросив сумку с плеча на столик в прихожей, она прошла через гостиную прямо на балкон. Ее душил гнев, и надо было подышать свежим воздухом, чтобы хоть немного успокоиться.
Она стояла напряженно и неподвижно, не замечая тепла лос-анджелесской весны, крепко вцепившись руками в край доходящего до пояса бетонного ограждения балкона. Отсюда открывался прекрасный вид на город, и ей обычно нравилось разглядывать его: она любила и пастельные краски дня, и сияющие неоновые огни ночи. Однако сейчас она была так сердита, что не видела ничего.
Будь они все прокляты, эти узколобые ублюдки! Она заплатила все взносы, она заработала право участвовать в раскопках в Квосалле, в Восточной Африке. Квосалла была самым крупным археологическим открытием за последние десятилетия. У нее буквально слюнки текли при одной мысли о том, что она, Джиллиан Шервуд, станет членом этой экспедиции. Никогда ничего не желала она так сильно, как участвовать в раскопках древней деревни, которую недавно обнаружили на африканском берегу Красного моря. Находка была сделана Археологическим фондом Фроста, тем самым, в котором она работала, и она была сама не своя от радости и волнения, когда подала заявку на участие в команде археологов» которую подбирали для раскопок в Квосалле.
Да и с какой стати ей было сомневаться в том, что ее выберут? Работала она отлично, ее отчеты были превосходны, ее статьи были напечатаны в. нескольких солидных журналах, У нее была докторская степень по археологии, и она уже принимала участие в нескольких небольших раскопках в Африке. Ее опыт пригодился бы при таких важных раскопках, как в Квосалле. Туда отбирались только лучшие, но она знала, что как раз она и есть одна из лучших. Она была трудолюбивой, опытной, влюбленной в свое дело, и, кроме того, у нее был тот гибкий и здравый ум, который позволяет археологу по найденным фрагментам воссоздавать цельную картину жизни древних людей. Ей не могли отказать — для этого не было никаких причин.
И все-таки это произошло, потому что управлявшие Фондом безмозглые тупицы посчитали, что у них есть очень веская причина не включать ее в состав экспедиции: ее фамилия была Шервуд.
Декан археологической кафедры в университете заявил ей без обиняков: дочь «полоумного» Сайруса Шервуда не добавит престижа ни одной археологической экспедиции. Вся ее собственная работа, ее основательность и надежность были не в счет, все перечеркивала репутация ее отца, носившегося с бредовыми теориями.
Выходит, она билась головой об стенку. Это взбесило ее до крайности. Отец всегда говорил, что у Джиллиан хватит настойчивости на троих, но, похоже, сейчас это ей не поможет — куда ни повернись, везде тупик. Она не хотела оставлять археологию, она слишком любила ее. Но достичь вершин в карьере археолога ей никогда не удастся из-за ее фамилии. Археологические раскопки стоят больших денег, а желающих финансировать их не так уж много. Борьба за фонды шла не на жизнь, а на смерть. Получалось, что ни одна солидная научная команда не включит ее в число сотрудников для участия в крупных раскопках, так как само ее присутствие поставит под сомнение достоверность находок, и тогда финансирование будет закрыто.
Даже перемена фамилии ничего не даст, так как мир археологии тесен и ее знает слишком много людей. Ах, если бы не все эти тонкие закулисные маневры! Спонсоры финансировали известных археологов, которые привлекали к раскопкам внимание общественности, так что никто не хотел рисковать: включив в состав экспедиции мисс Шервуд, можно было получить плохие отзывы в прессе. Она участвовала во многих мелких экспедициях, но по-настоящему важные раскопки были для нее закрыты.
Да она вовсе и не хотела менять фамилию, даже если бы это помогло. Ее отец был замечательным человеком и блестящим археологом. Она горячо любила его и все еще тосковала по нему, хотя его не было на свете почти половину из ее двадцати восьми лет. Она приходила в ярость, когда думала о том, что весь его значительный вклад в археологию отметался из-за некоторых сумасбродных гипотез, которые ему не удалось подтвердить. Он умер в результате несчастного случая во время экспедиции в амазонскую сельву, где он надеялся найти неопровержимые доказательства одной из своих самых возмутительных теорий. Шервуда называли шарлатаном и глупцом, но после его гибели наиболее милосердные решили, что его всего лишь «не туда занесло».
Дурная слава Сайруса Шервуда преследовала Джиллиан и во время учебы в колледже, и в дальнейшей карьере, так что она давно решила, что должна работать упорнее других, быть скрупулезнее, усерднее и никогда не показывать, что ей тоже не чужды фантазии, которым с таким удовольствием предавался ее отец. Она посвятила всю себя археологии, работала без отпусков, используя каждую возможность для достижения поставленной цели.
И все зря.
Дочь «полоумного» Шервуда не хотели видеть ни на одних серьезных раскопках.
Джиллиан ударила руками по бетонному ограждению балкона. «Он не был полоумным, — яростно подумала она. — Он был немного рассеянным, немного нескладным и замечательным отцом, когда бывал дома, но еще он был чертовски хорошим археологом».
Размышляя об отце, Джиллиан вдруг вспомнила про ящики с его бумагами, которые она так и не удосужилась просмотреть. После смерти профессора Шервуда все его бумаги были упакованы, а дом продан. Ее сводный брат Рик увез ящики в свою большую квартиру и просто сложил их в углу. Они его не интересовали, и, насколько ей было известно, к ним так никто и не притронулся. Когда Джиллиан закончила колледж и переехала в свою собственную квартиру, она предложила Рику забрать их у него, чтобы не мешали, но он отказался — скорее всего, ей назло, а не потому, что вещи отца были нужны ему самому.
В этом, как и во многом другом, Рик ошибался. Хотя она никогда бы не уничтожила бумаги отца, она вовсе не рвалась получить их в свое распоряжение. Совсем наоборот. К тому времени Джиллиан была вынуждена с болью признать, что среди археологов за ее отцом прочно закрепилась репутация «полоумного», что над его теориями все смеются, и ей не хотелось прочесть в его записях что-нибудь такое, что могло бы подтвердить это мнение. Лучше сохранить память о нем чистой и незамутненной.
Однако теперь в ней проснулись любопытство и жажда получше узнать его идеи. Он не был полоумным! Некоторые из его теорий были необычны, но пятьсот лет назад теория, утверждающая, что земля круглая, тоже считалась безумной. Отец провел бессчетное множество часов, корпя над картами, схемами и дневниками, выискивая доводы в пользу своих теорий. А в полевой работе ему не было равных; он так много мог рассказать о прошлом всего по нескольким обломкам, дошедшим до наших дней.
Она пожалела, что не может сию же минуту открыть эти ящики. Отец всегда поддерживал ее, а сейчас ей так нужна была поддержка. Он умер, но эти старые записи были частью его жизни, его души и могли рассказать о нем куда больше, чем оставшиеся у нее сувениры и фотографии.
Минуту она колебалась. Сегодня был самый черный день в ее жизни, самый печальный и самый злой. Хуже был только тот, когда ей сообщили о смерти профессора. Она была человеком независимым, но даже самым независимым людям иногда бывает нужно утешение, и сейчас был именно такой момент. Ей хотелось почувствовать себя ближе к отцу, освежить свои воспоминания о нем.
Решившись, она быстро вошла в комнату и нашла в записной книжке телефон Рика, криво усмехнувшись при мысли о том, как характерно для их отношений, что она не знает его наизусть. В сущности, в их отношениях не было ничего родственного, никакого тепла. Он пару раз занимал у нее деньги, она виделась с ним примерно раз в год, и обоим этого хватало.
Она ждала целую минуту, прежде чем положить трубку. Зная Рика, она понимала, что, возможно, ей понадобится не один день, чтобы связаться с ним. Поэтому она обуздала свое нетерпение и переоделась в спортивную одежду. Хорошая зарядка всегда снимает напряжение, и, кроме того, она любила быть в форме. Три раза в неделю она посещала спортивный зал плюс бег трусцой. Это позволяло ей не раскисать.
Однако, вернувшись домой, она сразу же взялась за телефон и ткнула кнопку повтора номера. К ее удивлению, после первого же звонка раздался щелчок поднятой трубки, и резкий голос рявкнул ей в ухо: «Да?»
— Рик, это Джиллиан. Ты будешь сегодня вечером дома?
— А в чем дело? — Теперь голос звучал настороженно и подозрительно.
— Я хочу просмотреть ящики со старыми отцовскими бумагами.
— Зачем?
— Просто посмотрю. Ты ведь знаешь, мы так этого и не сделали. Мы не знаем, что в них.
— Какое это имеет значение теперь?
— Думаю, что никакого. Мне просто любопытно. — Повинуясь инстинкту, она не стала говорить Рику, как ее обидели и как ей нужно почувствовать рядом с собою отца.
— У меня нет времени сидеть и смотреть, как ты совершаешь путешествие в прошлое, — ответил он, сразу же давая понять, что не позволит ей забрать эти ящики к себе домой. Рик никогда не уступит чего-то, что, по его разумению, дает ему хоть какое-то преимущество перед ней.
— Ладно, — сказала она, — забудь. Мне это просто взбрело в голову. Пока.
— Подожди, — заторопился он. Она буквально видела, как он раздумывает и как у него в голове зарождается мысль. — Ну… я полагаю, что ты можешь подъехать. И, ну, как ты считаешь, не могла бы ты подбросить мне немного наличных? У меня некоторый прорыв…
— Право, не знаю, — ответила она, чтобы он не решил, что она слишком легко согласилась, и не передумал. — А сколько тебе надо?
— Немного. Может, сотню.
— Сотню?!
— Ладно, ладно, ну, пятьдесят.
— Не знаю, — повторила она. — Я посмотрю, сколько у меня есть.
— Так ты приедешь?
— Приеду, если ты не собираешься уходить.
— Не уйду. — Он бросил трубку так, что у нее зазвенело в ухе.
Джиллиан, пожав плечами, повесила трубку. Каждый разговор с Риком кончался одинаково. Интересно, когда же наконец он поймет тщетность своих попыток ее уязвить?
Проверив бумажник, чтобы убедиться, что в нем наберется пятьдесят долларов, она увидела, что это все ее деньги и, отдав их, она останется совершенно без гроша. Ей придется воспользоваться банкоматом, а ей не хотелось делать это вечером. Ну, да ничего. В баке полно бензина, так что сегодня ей наличные уже не понадобятся. В конце концов, возможность сейчас же, без промедления просмотреть бумаги отца стоит пятидесяти долларов, ведь именно теперь ей так нужно себя подбодрить. Ей это редко требовалось, потому что она прочно стояла на ногах, но иногда и самое стойкое растение вянет. Сегодня ее листики точно поникли.
Она не стала возиться с переодеванием из спортивной одежды в обычную: наверняка работа будет грязной и пыльной, ведь ящики столько лет никто не трогал.
Дорога до квартиры Рика заняла у нее сорок пять минут. Он жил в многоквартирном комплексе из трех двухэтажных зданий. Штукатурка на них была розовато-оранжевого цвета, который вначале, должно быть, выглядел очень привлекательно. Однако теперь, спустя много лет после постройки, стены выцвели и пошли пятнами. Квартира Рика находилась на первом этаже левого здания. Стоянка перед домом была забита машинами ни разных стадиях разборки. Те, которые, судя по всему, еще могли ездить, нуждались и кузовных работах и покраске, и некоторыми из них явно занимались, потому что преобладающим цветом вокруг был цвет грунтовки. Обитатели квартир выглядели немногим лучше своих машин. Такие же помятые и потасканные.
Она постучала в дверь Рика, из-за которой слышался только шум телевизора и больше ничего. Отклика не последовало. Она постучала снова.
— Сейчас, сейчас, — раздалось недовольное ворчание, и спустя минуту Рик открыл дверь.
Ее всегда удивляло, как ему удается сохранять свою располагающую наружность и юношескую моложавость — это при его-то пристрастии к курению, пьянству и нездоровом образе жизни. Правда, теперь он наконец несколько поблек и выглядел слегка потрепанным, но все еще оставался довольно привлекательным мужчиной.
— Ну, — буркнул он. — Принесла деньги?
— У меня самой только чуть больше пятидесяти, но если тебе так нужны деньги, я обойдусь без них, — сказала она, мысленно произнося «Привет, я в порядке, а как твои дела?». От него разило спиртным. Рик и трезвый не отличался хорошими манерами, а уж в подпитии был и вовсе невыносим. А в подпитии он находился почти всегда.
— Конечно, они мне нужны, — огрызнулся он. — Я бы не попросил у тебя сотню с самого начала, если б мне не было нужно.
Пожав плечами, Джиллиан вытащила бумажник и открыла его так, чтобы он видел, что она отдает ему все банкноты, какие у нее есть. Пятьдесят семь долларов. Джиллиан их больше никогда не увидит, впрочем, она этого и не ждала. Отдав ему деньги, она спросила:
— Где ящики?
— Там. В другой спальне.
Другая спальня была складом всякой всячины, и было очень похоже, что в ней вообще никогда не стояла кровать. Рик использовал ее как кладовку и явно спихивал туда все, что ему мешало, до грязной одежды включительно. Ящики были сложены в углу. Джиллиан с трудом пробралась к ним и начала расчищать пространство вокруг, чтобы было куда вытаскивать бумаги.
— Что ты ищешь? — спросил Рик. Она услышала в его голосе подозрение и поняла, что он не вполне поверил ее объяснениям.
— Ничего особенного. Я просто хочу почитать его записи. Почему бы тебе не взять пару стульев и не просмотреть их вместе со мной?
— Нет уж, спасибо, — отозвался он, глядя на нее так, словно хотел сказать: «Ну, ты даешь!»— Я лучше выпью холодного пивка и посмотрю телик.
— Ладно. — Джиллиан потянулась к первому из ящиков, а их было пять.
Все в давних пятнах от сырости, пыльные, что было вполне в духе профессора, ведь то, что профессор любил в жизни, чаще всего бывало покрыто пылью. Сев на пол, она начала отрывать коричневую клейкую ленту, которой они были запечатаны.
Большую часть содержимого ящиков составляли книги, связанные с исследованиями отца, и Джиллиан разложила их вокруг себя по темам.
Она с интересом, отметила про себя, что некоторые представляют собой очень редкие издания. Их она перекладывала с уважительной осторожностью.
Еще там были записи о различных раскопках, статьи, которые он считал интересными, принадлежащие к разным эпохам карты, в том числе и морские, и несколько записных книжек с корешками, скрепленными проволочной спиралью, в которых он записывал собственные идеи. Эти она раскрывала с улыбкой на губах, потому что неразборчивый почерк, которым они были исписаны, возвращал ей отца, суть его личности. Он всегда был так самозабвенно увлечен своей работой, испытывал такую безграничную радость, реконструируя исчезнувшие цивилизации… Он никогда не пытался сдерживать свое воображение. Скорее, наоборот, давал ему полную волю, веря, что-оно приведет его к истине, которая для него всегда была увлекательнее, чем самая хитроумная ложь.
Страсть к работе привела его к тому, что он попытался проследить корни некоторых легенд, каждой из них он посвятил по главе в своих записных книжках. Джиллиан вспоминала многочисленные вечера, которые ребенком она проводила, сидя у его ног или на его коленях, завороженно впитывая чудесные рассказы, которыми он ее развлекал. Она выросла не на сказках, то есть, конечно, в каком-то смысле на сказках, только ее сказки рассказывали о древних цивилизациях, о таинственно исчезнувших сокровищах… Существовали они в действительности или же в самом деле были всего лишь сказками, плодом воображения? Ее отец не мог устоять даже перед самым слабым проблеском надежды на то, что они правдивы, Он хватался за самую тоненькую ниточку и упорно шел за ней, лишь бы удовлетворить свое неуемное любопытство.
Джиллиан просматривала одну записную книжку за другой, и в глазах ее стояло мечтательное выражение, потому что она вспоминала его рассказы, связанные с каждой из легенд. Однако она обратила внимание на то, что большинство легенд он считал совершенно достоверными, называя их мифами, не имеющими под собой фактической основы. Достоверность других легенд, очень немногих, он допускал, однако полагал, что для их доказательства требуются дополнительные изыскания и что истина в конечном счете, возможно, так никогда и не будет установлена. Джиллиан снова охватила ярость: как смел кто бы то ни было пренебрежительно называть ее отца полоумным, когда перед ее глазами было доказательство того, что он тщательнейшим образом взвешивал все факты, причем на него не оказывали никакого влияния ни романтический ореол предмета его исследований, ни величие и великолепие, которые приписывала ему легенда. Однако до этого никому не было дела, все толковали только об одном — о его теории существования племени анзар, о блистательном провале отца и о том, как погоня за этим мифом стоила ему жизни.
Анзар. Как давно не вспоминала она об этой легенде, ведь именно легенда о племени анзар стала причиной смерти ее отца. Он был так возбужден, рассказывая о ней. В последний раз, когда она виделась с ним, утром накануне его отъезда на Амазонку в погоне за легендой о народе анзар, он был полон такого энтузиазма, так радовался. Тогда она была худой, нескладной девчушкой тринадцати лет. Она дулась из-за того, что отец не брал ее с собой, и из-за того, что его не будет на ее дне рождения, но он все равно обнял и поцеловал ее.
Она стояла напряженно и неподвижно, не замечая тепла лос-анджелесской весны, крепко вцепившись руками в край доходящего до пояса бетонного ограждения балкона. Отсюда открывался прекрасный вид на город, и ей обычно нравилось разглядывать его: она любила и пастельные краски дня, и сияющие неоновые огни ночи. Однако сейчас она была так сердита, что не видела ничего.
Будь они все прокляты, эти узколобые ублюдки! Она заплатила все взносы, она заработала право участвовать в раскопках в Квосалле, в Восточной Африке. Квосалла была самым крупным археологическим открытием за последние десятилетия. У нее буквально слюнки текли при одной мысли о том, что она, Джиллиан Шервуд, станет членом этой экспедиции. Никогда ничего не желала она так сильно, как участвовать в раскопках древней деревни, которую недавно обнаружили на африканском берегу Красного моря. Находка была сделана Археологическим фондом Фроста, тем самым, в котором она работала, и она была сама не своя от радости и волнения, когда подала заявку на участие в команде археологов» которую подбирали для раскопок в Квосалле.
Да и с какой стати ей было сомневаться в том, что ее выберут? Работала она отлично, ее отчеты были превосходны, ее статьи были напечатаны в. нескольких солидных журналах, У нее была докторская степень по археологии, и она уже принимала участие в нескольких небольших раскопках в Африке. Ее опыт пригодился бы при таких важных раскопках, как в Квосалле. Туда отбирались только лучшие, но она знала, что как раз она и есть одна из лучших. Она была трудолюбивой, опытной, влюбленной в свое дело, и, кроме того, у нее был тот гибкий и здравый ум, который позволяет археологу по найденным фрагментам воссоздавать цельную картину жизни древних людей. Ей не могли отказать — для этого не было никаких причин.
И все-таки это произошло, потому что управлявшие Фондом безмозглые тупицы посчитали, что у них есть очень веская причина не включать ее в состав экспедиции: ее фамилия была Шервуд.
Декан археологической кафедры в университете заявил ей без обиняков: дочь «полоумного» Сайруса Шервуда не добавит престижа ни одной археологической экспедиции. Вся ее собственная работа, ее основательность и надежность были не в счет, все перечеркивала репутация ее отца, носившегося с бредовыми теориями.
Выходит, она билась головой об стенку. Это взбесило ее до крайности. Отец всегда говорил, что у Джиллиан хватит настойчивости на троих, но, похоже, сейчас это ей не поможет — куда ни повернись, везде тупик. Она не хотела оставлять археологию, она слишком любила ее. Но достичь вершин в карьере археолога ей никогда не удастся из-за ее фамилии. Археологические раскопки стоят больших денег, а желающих финансировать их не так уж много. Борьба за фонды шла не на жизнь, а на смерть. Получалось, что ни одна солидная научная команда не включит ее в число сотрудников для участия в крупных раскопках, так как само ее присутствие поставит под сомнение достоверность находок, и тогда финансирование будет закрыто.
Даже перемена фамилии ничего не даст, так как мир археологии тесен и ее знает слишком много людей. Ах, если бы не все эти тонкие закулисные маневры! Спонсоры финансировали известных археологов, которые привлекали к раскопкам внимание общественности, так что никто не хотел рисковать: включив в состав экспедиции мисс Шервуд, можно было получить плохие отзывы в прессе. Она участвовала во многих мелких экспедициях, но по-настоящему важные раскопки были для нее закрыты.
Да она вовсе и не хотела менять фамилию, даже если бы это помогло. Ее отец был замечательным человеком и блестящим археологом. Она горячо любила его и все еще тосковала по нему, хотя его не было на свете почти половину из ее двадцати восьми лет. Она приходила в ярость, когда думала о том, что весь его значительный вклад в археологию отметался из-за некоторых сумасбродных гипотез, которые ему не удалось подтвердить. Он умер в результате несчастного случая во время экспедиции в амазонскую сельву, где он надеялся найти неопровержимые доказательства одной из своих самых возмутительных теорий. Шервуда называли шарлатаном и глупцом, но после его гибели наиболее милосердные решили, что его всего лишь «не туда занесло».
Дурная слава Сайруса Шервуда преследовала Джиллиан и во время учебы в колледже, и в дальнейшей карьере, так что она давно решила, что должна работать упорнее других, быть скрупулезнее, усерднее и никогда не показывать, что ей тоже не чужды фантазии, которым с таким удовольствием предавался ее отец. Она посвятила всю себя археологии, работала без отпусков, используя каждую возможность для достижения поставленной цели.
И все зря.
Дочь «полоумного» Шервуда не хотели видеть ни на одних серьезных раскопках.
Джиллиан ударила руками по бетонному ограждению балкона. «Он не был полоумным, — яростно подумала она. — Он был немного рассеянным, немного нескладным и замечательным отцом, когда бывал дома, но еще он был чертовски хорошим археологом».
Размышляя об отце, Джиллиан вдруг вспомнила про ящики с его бумагами, которые она так и не удосужилась просмотреть. После смерти профессора Шервуда все его бумаги были упакованы, а дом продан. Ее сводный брат Рик увез ящики в свою большую квартиру и просто сложил их в углу. Они его не интересовали, и, насколько ей было известно, к ним так никто и не притронулся. Когда Джиллиан закончила колледж и переехала в свою собственную квартиру, она предложила Рику забрать их у него, чтобы не мешали, но он отказался — скорее всего, ей назло, а не потому, что вещи отца были нужны ему самому.
В этом, как и во многом другом, Рик ошибался. Хотя она никогда бы не уничтожила бумаги отца, она вовсе не рвалась получить их в свое распоряжение. Совсем наоборот. К тому времени Джиллиан была вынуждена с болью признать, что среди археологов за ее отцом прочно закрепилась репутация «полоумного», что над его теориями все смеются, и ей не хотелось прочесть в его записях что-нибудь такое, что могло бы подтвердить это мнение. Лучше сохранить память о нем чистой и незамутненной.
Однако теперь в ней проснулись любопытство и жажда получше узнать его идеи. Он не был полоумным! Некоторые из его теорий были необычны, но пятьсот лет назад теория, утверждающая, что земля круглая, тоже считалась безумной. Отец провел бессчетное множество часов, корпя над картами, схемами и дневниками, выискивая доводы в пользу своих теорий. А в полевой работе ему не было равных; он так много мог рассказать о прошлом всего по нескольким обломкам, дошедшим до наших дней.
Она пожалела, что не может сию же минуту открыть эти ящики. Отец всегда поддерживал ее, а сейчас ей так нужна была поддержка. Он умер, но эти старые записи были частью его жизни, его души и могли рассказать о нем куда больше, чем оставшиеся у нее сувениры и фотографии.
Минуту она колебалась. Сегодня был самый черный день в ее жизни, самый печальный и самый злой. Хуже был только тот, когда ей сообщили о смерти профессора. Она была человеком независимым, но даже самым независимым людям иногда бывает нужно утешение, и сейчас был именно такой момент. Ей хотелось почувствовать себя ближе к отцу, освежить свои воспоминания о нем.
Решившись, она быстро вошла в комнату и нашла в записной книжке телефон Рика, криво усмехнувшись при мысли о том, как характерно для их отношений, что она не знает его наизусть. В сущности, в их отношениях не было ничего родственного, никакого тепла. Он пару раз занимал у нее деньги, она виделась с ним примерно раз в год, и обоим этого хватало.
Она ждала целую минуту, прежде чем положить трубку. Зная Рика, она понимала, что, возможно, ей понадобится не один день, чтобы связаться с ним. Поэтому она обуздала свое нетерпение и переоделась в спортивную одежду. Хорошая зарядка всегда снимает напряжение, и, кроме того, она любила быть в форме. Три раза в неделю она посещала спортивный зал плюс бег трусцой. Это позволяло ей не раскисать.
Однако, вернувшись домой, она сразу же взялась за телефон и ткнула кнопку повтора номера. К ее удивлению, после первого же звонка раздался щелчок поднятой трубки, и резкий голос рявкнул ей в ухо: «Да?»
— Рик, это Джиллиан. Ты будешь сегодня вечером дома?
— А в чем дело? — Теперь голос звучал настороженно и подозрительно.
— Я хочу просмотреть ящики со старыми отцовскими бумагами.
— Зачем?
— Просто посмотрю. Ты ведь знаешь, мы так этого и не сделали. Мы не знаем, что в них.
— Какое это имеет значение теперь?
— Думаю, что никакого. Мне просто любопытно. — Повинуясь инстинкту, она не стала говорить Рику, как ее обидели и как ей нужно почувствовать рядом с собою отца.
— У меня нет времени сидеть и смотреть, как ты совершаешь путешествие в прошлое, — ответил он, сразу же давая понять, что не позволит ей забрать эти ящики к себе домой. Рик никогда не уступит чего-то, что, по его разумению, дает ему хоть какое-то преимущество перед ней.
— Ладно, — сказала она, — забудь. Мне это просто взбрело в голову. Пока.
— Подожди, — заторопился он. Она буквально видела, как он раздумывает и как у него в голове зарождается мысль. — Ну… я полагаю, что ты можешь подъехать. И, ну, как ты считаешь, не могла бы ты подбросить мне немного наличных? У меня некоторый прорыв…
— Право, не знаю, — ответила она, чтобы он не решил, что она слишком легко согласилась, и не передумал. — А сколько тебе надо?
— Немного. Может, сотню.
— Сотню?!
— Ладно, ладно, ну, пятьдесят.
— Не знаю, — повторила она. — Я посмотрю, сколько у меня есть.
— Так ты приедешь?
— Приеду, если ты не собираешься уходить.
— Не уйду. — Он бросил трубку так, что у нее зазвенело в ухе.
Джиллиан, пожав плечами, повесила трубку. Каждый разговор с Риком кончался одинаково. Интересно, когда же наконец он поймет тщетность своих попыток ее уязвить?
Проверив бумажник, чтобы убедиться, что в нем наберется пятьдесят долларов, она увидела, что это все ее деньги и, отдав их, она останется совершенно без гроша. Ей придется воспользоваться банкоматом, а ей не хотелось делать это вечером. Ну, да ничего. В баке полно бензина, так что сегодня ей наличные уже не понадобятся. В конце концов, возможность сейчас же, без промедления просмотреть бумаги отца стоит пятидесяти долларов, ведь именно теперь ей так нужно себя подбодрить. Ей это редко требовалось, потому что она прочно стояла на ногах, но иногда и самое стойкое растение вянет. Сегодня ее листики точно поникли.
Она не стала возиться с переодеванием из спортивной одежды в обычную: наверняка работа будет грязной и пыльной, ведь ящики столько лет никто не трогал.
Дорога до квартиры Рика заняла у нее сорок пять минут. Он жил в многоквартирном комплексе из трех двухэтажных зданий. Штукатурка на них была розовато-оранжевого цвета, который вначале, должно быть, выглядел очень привлекательно. Однако теперь, спустя много лет после постройки, стены выцвели и пошли пятнами. Квартира Рика находилась на первом этаже левого здания. Стоянка перед домом была забита машинами ни разных стадиях разборки. Те, которые, судя по всему, еще могли ездить, нуждались и кузовных работах и покраске, и некоторыми из них явно занимались, потому что преобладающим цветом вокруг был цвет грунтовки. Обитатели квартир выглядели немногим лучше своих машин. Такие же помятые и потасканные.
Она постучала в дверь Рика, из-за которой слышался только шум телевизора и больше ничего. Отклика не последовало. Она постучала снова.
— Сейчас, сейчас, — раздалось недовольное ворчание, и спустя минуту Рик открыл дверь.
Ее всегда удивляло, как ему удается сохранять свою располагающую наружность и юношескую моложавость — это при его-то пристрастии к курению, пьянству и нездоровом образе жизни. Правда, теперь он наконец несколько поблек и выглядел слегка потрепанным, но все еще оставался довольно привлекательным мужчиной.
— Ну, — буркнул он. — Принесла деньги?
— У меня самой только чуть больше пятидесяти, но если тебе так нужны деньги, я обойдусь без них, — сказала она, мысленно произнося «Привет, я в порядке, а как твои дела?». От него разило спиртным. Рик и трезвый не отличался хорошими манерами, а уж в подпитии был и вовсе невыносим. А в подпитии он находился почти всегда.
— Конечно, они мне нужны, — огрызнулся он. — Я бы не попросил у тебя сотню с самого начала, если б мне не было нужно.
Пожав плечами, Джиллиан вытащила бумажник и открыла его так, чтобы он видел, что она отдает ему все банкноты, какие у нее есть. Пятьдесят семь долларов. Джиллиан их больше никогда не увидит, впрочем, она этого и не ждала. Отдав ему деньги, она спросила:
— Где ящики?
— Там. В другой спальне.
Другая спальня была складом всякой всячины, и было очень похоже, что в ней вообще никогда не стояла кровать. Рик использовал ее как кладовку и явно спихивал туда все, что ему мешало, до грязной одежды включительно. Ящики были сложены в углу. Джиллиан с трудом пробралась к ним и начала расчищать пространство вокруг, чтобы было куда вытаскивать бумаги.
— Что ты ищешь? — спросил Рик. Она услышала в его голосе подозрение и поняла, что он не вполне поверил ее объяснениям.
— Ничего особенного. Я просто хочу почитать его записи. Почему бы тебе не взять пару стульев и не просмотреть их вместе со мной?
— Нет уж, спасибо, — отозвался он, глядя на нее так, словно хотел сказать: «Ну, ты даешь!»— Я лучше выпью холодного пивка и посмотрю телик.
— Ладно. — Джиллиан потянулась к первому из ящиков, а их было пять.
Все в давних пятнах от сырости, пыльные, что было вполне в духе профессора, ведь то, что профессор любил в жизни, чаще всего бывало покрыто пылью. Сев на пол, она начала отрывать коричневую клейкую ленту, которой они были запечатаны.
Большую часть содержимого ящиков составляли книги, связанные с исследованиями отца, и Джиллиан разложила их вокруг себя по темам.
Она с интересом, отметила про себя, что некоторые представляют собой очень редкие издания. Их она перекладывала с уважительной осторожностью.
Еще там были записи о различных раскопках, статьи, которые он считал интересными, принадлежащие к разным эпохам карты, в том числе и морские, и несколько записных книжек с корешками, скрепленными проволочной спиралью, в которых он записывал собственные идеи. Эти она раскрывала с улыбкой на губах, потому что неразборчивый почерк, которым они были исписаны, возвращал ей отца, суть его личности. Он всегда был так самозабвенно увлечен своей работой, испытывал такую безграничную радость, реконструируя исчезнувшие цивилизации… Он никогда не пытался сдерживать свое воображение. Скорее, наоборот, давал ему полную волю, веря, что-оно приведет его к истине, которая для него всегда была увлекательнее, чем самая хитроумная ложь.
Страсть к работе привела его к тому, что он попытался проследить корни некоторых легенд, каждой из них он посвятил по главе в своих записных книжках. Джиллиан вспоминала многочисленные вечера, которые ребенком она проводила, сидя у его ног или на его коленях, завороженно впитывая чудесные рассказы, которыми он ее развлекал. Она выросла не на сказках, то есть, конечно, в каком-то смысле на сказках, только ее сказки рассказывали о древних цивилизациях, о таинственно исчезнувших сокровищах… Существовали они в действительности или же в самом деле были всего лишь сказками, плодом воображения? Ее отец не мог устоять даже перед самым слабым проблеском надежды на то, что они правдивы, Он хватался за самую тоненькую ниточку и упорно шел за ней, лишь бы удовлетворить свое неуемное любопытство.
Джиллиан просматривала одну записную книжку за другой, и в глазах ее стояло мечтательное выражение, потому что она вспоминала его рассказы, связанные с каждой из легенд. Однако она обратила внимание на то, что большинство легенд он считал совершенно достоверными, называя их мифами, не имеющими под собой фактической основы. Достоверность других легенд, очень немногих, он допускал, однако полагал, что для их доказательства требуются дополнительные изыскания и что истина в конечном счете, возможно, так никогда и не будет установлена. Джиллиан снова охватила ярость: как смел кто бы то ни было пренебрежительно называть ее отца полоумным, когда перед ее глазами было доказательство того, что он тщательнейшим образом взвешивал все факты, причем на него не оказывали никакого влияния ни романтический ореол предмета его исследований, ни величие и великолепие, которые приписывала ему легенда. Однако до этого никому не было дела, все толковали только об одном — о его теории существования племени анзар, о блистательном провале отца и о том, как погоня за этим мифом стоила ему жизни.
Анзар. Как давно не вспоминала она об этой легенде, ведь именно легенда о племени анзар стала причиной смерти ее отца. Он был так возбужден, рассказывая о ней. В последний раз, когда она виделась с ним, утром накануне его отъезда на Амазонку в погоне за легендой о народе анзар, он был полон такого энтузиазма, так радовался. Тогда она была худой, нескладной девчушкой тринадцати лет. Она дулась из-за того, что отец не брал ее с собой, и из-за того, что его не будет на ее дне рождения, но он все равно обнял и поцеловал ее.