Хрущев Сергей. Никита Хрущев

   Говорить было больше не о чем. Я ушел...
   Положение мое было крайне незавидным. Отец выходит из больницы, а материалы исчезли. Действительно ли они в ЦК или попросту уничтожены? И к кому в ЦК обращаться?
   И тут я подумал, что сигнал к публикации был абсолютно оправданным. Я был настроен на борьбу и перебирал в уме варианты поиска мемуаров в недрах ЦК. Однако искать мне их не пришлось. Они нашли меня сами...
   На следующий день после разговора с Титовым у меня на работе раздался телефонный звонок. Мною интересовался сотрудник Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Он назвал свою фамилию, но я ее запамятовал. Он предложил мне прибыть завтра в КПК и назвал номер комнаты.
   - Пропуск вам будет заказан, не забудьте партбилет, - строго напомнил он.
   О причине приглашения мне сообщено не было, а я не спрашивал. Все было ясно и без вопросов. Мое "качание прав" в кабинете Виктора Николаевича показало, что я еще "недозрел" и меня не мешало прижать посильнее.
   Я явился в КПК, принял меня звонивший накануне сотрудник - человек довольно любезный. Он сказал, что знаком с историей мемуаров и просит все происшедшие события подробно описать на бумаге. Писал я долго, стараясь ничего не упустить.
   Он внимательно прочитал исписанные мною листки и молча вышел. Я остался в одиночестве. Впрочем, ждать пришлось недолго.
   Через несколько минут меня пригласили к заместителю председателя КПК Мельникову. В темноватом кабинете за стандартным письменным столом сидел высокий угловатый человек с грубыми чертами лица. До работы в КПК он был первым секретарем Ташкентского горкома КП Узбекистана.
   Мельников начал расспрашивать меня о том, как велась работа над мемуарами, что сопутствовало ей. Видно было, что, кроме всего прочего, ему просто любопытно - хочется узнать скрытые от посторонних глаз подробности жизни отца.
   Я пересказал ему все, что уже было известно Титову, но в дополнение подробно изложил, как за мной велась слежка. Особо я подчеркнул то обстоятельство, что Титов взял на хранение мемуары от имени ЦК, именем ЦК обещал их вернуть, а теперь заявляет, что их у него нет и где они - ему неизвестно.
   Рассказывая, я наивно полагал, что все эти злоупотребления возмутят моего собеседника, будет назначено расследование и справедливость восторжествует.
   В ответ же на свою историю я услышал, что в Центральном Комитете мне ничего не обещали. Материалы действительно находятся в ЦК, но в распоряжении Мельникова их тоже нет. О возвращении их сейчас не может быть и речи. ЦК примет соответствующее решение, и о нем нам своевременно сообщат. Так закончилась наша встреча.
   В конце августа отец вышел из больницы и вернулся к себе в Петрово-Дальнее. Он был слаб, бледен. Гулял мало, больше сидел на террасе или дремал в комнате в своем кресле. Дни шли за днями, силы постепенно возвращались к нему. Он уже начал спускаться вниз, под горку, на свою любимую опушку леса: взглянуть на огород, сидя на скамейке, полюбоваться видом на реку.
   О мемуарах мы пока не говорили. Отец больше молчал, думал о своем. Возможно, он и догадывался, что что-то произошло, слишком уж старательно обходил я теперь эту тему. В разговорах пытался отвлечь его внимание пересказом легковесных московских новостей.
   Отказ вернуть материалы, хотя и не слишком неожиданный, сильно угнетал меня. Скрывать от отца эту неприятную историю становилось все труднее. Он мог что-то узнать помимо меня или просто задать прямой вопрос: "Как идут дела с мемуарами?" С другой стороны, он был еще слаб. Если я расскажу, как было дело, отец разволнуется, а сердце еще не окрепло. Но рано или поздно, а рассказать придется...
   Постепенно отец пришел в себя, и как-то, когда мы не спеша брели к опушке, я решился передать ему все: рассказал и о КГБ, и о КПК, упомянул и о скором выходе книги. Разрешение на публикацию книги он одобрил. Беспардонное поведение по отношению к нему делало и его свободным в принятии решения.
   - Правду не скроешь. Пусть пока напечатают не у нас... Плохо, что за границей, но ничего не поделаешь. Когда-нибудь она доберется и к нам, - горько посетовал он.
   Но за то, что я отдал материалы Титову, мне здорово попало. Отец так и не простил мне этого проступка до самой смерти. Он заявил, что я не имел права ни под каким видом отдавать их. Дело не в том, что текст пропадет. Тут дело в принципе. Они нарушают Конституцию. А я взял на себя смелость распорядиться тем, чем не имел права распоряжаться. Он сказал, чтобы я немедленно связался с Титовым и, заявив от его имени решительный протест, потребовал все назад. В ЦК ходить нечего, там ничего не отдадут. Они же говорят, что ничего не обещали. Требовать надо с того, кто дал расписку. Иначе он грозился устроить скандал.
   Отец сильно разволновался. Достал валидол, сунул в рот таблетку. Теперь он не расставался с ним. Я боялся, как бы ему не стало плохо с сердцем, но на этот раз обошлось.
   - Конечно, хорошо, что можно все восстановить, труд даром не пропал, немного успокоившись, проговорил он, - но с таким отношением мириться нельзя. Нельзя им такое спускать, - опять начал было возбуждаться отец.
   - Давай кончим этот разговор, - внезапно оборвал он.
   Мы погуляли еще, о чем-то говорили, но к вопросу мемуаров больше не возвращались.
   Выполняя отцовское требование, я стал разыскивать Титова. Он, конечно, знал о разговоре в КПК и понимал, зачем я его ищу. Естественно, Титов стал неуловим.
   - Виктор Николаевич вышел... Виктор Николаевич вам позвонит сам... Виктор Николаевич в командировке... - то и дело слышал я в ответ на свои звонки.
   Конца этому, казалось, не будет. Но я был чрезвычайно настойчив и звонил не один раз на дню, прекрасно понимая ситуацию. Наконец Виктор Николаевич - о, чудо! - оказался на месте, и мы договорились о встрече. Он, очевидно, понял, что я не отстану, и предпочел самолично встретиться со мной, гарантируя себя от возможных неожиданностей.
   Явившись к Титову, я сделал официальное заявление, сказав все то, что велел передать отец. Виктор Николаевич ничего нового не сказал, повторив мне, что у него ничего нет. Комитет госбезопасности подчинен Центральному Комитету. По его требованию материалы были переданы в ЦК. КГБ ими не располагает и не распоряжается. Он выразил сожаление, что они не выполнили своего обязательства, и принес свои личные извинения. Но в настоящий момент органы к этому делу касательства не имеют, а посему Титов снова переадресовал меня в ЦК.
   Я передал наш разговор отцу. Он в сердцах даже плюнул.
   - Ну их!.. Ничего теперь с ними не сделаешь! Ничего от них не добьешься!!! И не ходи туда больше, - буркнул он.
   Жизнь сложилась так, что мое знакомство с Евгением Михайловичем и его "командой" затянулось на долгие годы. Интерес ко мне то, казалось, совсем затухал, то разгорался с новой силой. В начале октября у меня состоялась еще одна встреча с Евгением Михайловичем и Владимиром Васильевичем. На Западе объявили о предстоящей публикации в издательстве "Литтл, Браун энд компани" мемуаров отца "Хрущев вспоминает". Говорилось, что издательство располагает машинописным текстом и магнитофонными пленками с записью голоса отца. Эксперты подтвердили подлинность магнитофонных записей.
   Название книги было с ними предварительно согласовано - скромно и спокойно, без излишних претензий.
   На этот раз Расщепов выглядел удрученно. Оно и понятно. После "блестящей" операции в июле вдруг такой финал в октябре...
   Встретились мы в знакомом номере гостиницы "Москва". Разговор был коротким. Нетрудно догадаться, что интересовало их одно: каким образом мемуары попали в Америку?
   Ответ мой был прост:
   - Пока материалы были у нас, о публикации не было и речи. Сегодня этот вопрос следует задать вам, а не мне.
   И по большому счету я не кривил душой.
   В завершение разговора я снова потребовал вернуть материалы их владельцу, тем более что в сложившихся обстоятельствах изъятие их теряло всякий смысл они скоро будут опубликованы.
   Расщепов со злостью ответил, что в такой ситуации он не советует мне вообще поднимать этот вопрос.
   Но и на этом наши испытания не кончились: отцу, как выяснилось, предстояла новая встреча с бывшими соратниками. Книга еще не вышла, никто ее в глаза не видел, я не говорю уж, "прочитал", а не оправившегося от болезни отца грубо вызвали в ЦК.
   Никого не интересовало, что написано в книге, о чем она. Насколько мне известно, содержанием отобранных у меня материалов тоже никто не поинтересовался. И все же...
   10 ноября, сразу после октябрьских праздников, отцу позвонили из секретариата Пельше и приказали немедленно прибыть в КПК.
   Брежнев вовсю набирал силу, матерел, чувствуя себя все безнаказаннее. Это был еще, конечно, не конец семидесятых, но уже и не либеральные шестидесятые. Тогда позволить себе что-то подобное не мог никто.
   Отец ответил, что немедленно приехать не может - не на чем. У него нет машины.
   - Машина за вами уже выслана, - последовал ответ.
   В Комитете партийного контроля отца уже ждали Пельше, Мельников и, как я понял из его рассказа, тот же самый сотрудник аппарата, который два месяца тому назад занимался мною. Заранее составленный сценарий беседы разлетелся вдребезги с первых же минут разговора.
   Отец и без того был разъярен безобразным отношением к нему: фактом изъятия мемуаров, грубым обманом, хамским ответом Титова. Он с трудом сдерживался, вызов к Пельше стал каплей, переполнившей чашу терпения. Состояние его здоровья не предполагало острого разговора, но не он стал его инициатором. И тут уж советы Беззубика - не волноваться, сохранять спокойствие, не принимать близко к сердцу - не действовали. Отец пошел в бой, как всегда, без оглядки.
   Словом, "воспитательной" беседы, как на то, очевидно, рассчитывали приглашавшие, не получилось. Не хотел бы я быть на месте "воспитателей"...
   Встреча с Кириленко не протоколировалась, теперь же все обставили официально, на манер допроса.
   Записанная в КПК стенограмма сегодня стала доступной, она опубликована, тем не менее я оставлю свой текст без изменений. Так, как мне запомнилось со слов отца. По существу, его рассказ, за исключением некоторых деталей, не расходится с официальной записью беседы, если происходившее можно назвать беседой.
   Отцу предложили уже подготовленный текст заявления, где было написано, что он, Хрущев, никогда не писал воспоминаний и никому их не передавал, а публикуемая книга является фальшивкой. Отец сейчас же напрочь отверг эту редакцию, заявив, что подобный документ он подписывать не будет. Это ложь, а лгать грешно, а в его возрасте - особенно. Пора думать о лучшем мире. Да и другим не помешает... Воспоминания он писал. Каждый человек имеет на это право. Эти мемуары предназначены для партии, для народа. По мнению отца, они принесут пользу в понимании эпохи, в которой он жил и работал. Его воспоминания - это уже история. И тут он заверил своих оппонентов, что будет ими заниматься и в дальнейшем. Затем он сказал, что готов подписать документ о том, что работа над мемуарами еще не завершена, а потому они не приобрели вид, пригодный для публикации.
   Что касается выхода книги за границей, то отец согласился написать, что сам он материалов для публикации за рубеж не передавал. Такой компромисс устроил Пельше. Оперативно подобрали формулировку, отпечатали, и отец подписал.
   Здесь главное и, на мой взгляд, единственное несовпадение с официальной записью. Из стенограммы следует, что заранее заготовленного текста не существовало, заявление продиктовал отец. Я верю отцу, а не Пельше. Предусмотрительные чиновники не могли пустить такое важное дело на самотек, позволить отцу "самовольничать".
   Подредактировать же запись труда не составляло, дело это для них привычное. Подобный фокус кремлевские факиры уже однажды проделали с отцом шесть лет тому назад, в октябре 1964 года. И тогда он подписал заранее заготовленное прошение об отставке со всех постов, а в официальных документах записали, что отец продиктовал его сам. Но все это сути не меняет. Подписанный отцом текст опубликовали уже на следующий день. Приведу его полностью.
   Заявление
   Как видно из сообщений печати Соединенных Штатов Америки и некоторых других капиталистических стран, в настоящее время готовятся к публикации так называемые мемуары или воспоминания Н.С.Хрущева. Это - фабрикация, и я возмущен ею. Никаких мемуаров или материалов мемуарного характера я никогда никому не передавал - ни "Тайму", ни другим заграничным издательствам. Не передавал таких материалов я и советским издательствам. Поэтому я заявляю, что все это является фальшивкой. В такой лжи уже неоднократно уличалась продажная буржуазная печать.
   Н.Хрущев
   Возражать против вставленной в текст и так резанувшей мой слух "фальшивки" отец не стал, иначе пришлось бы зайти слишком далеко, сказать слишком много, подставить под удар других, доверившихся ему людей.
   Однако подписанием заявления встреча не закончилась, отца прорвало, и он решил высказаться до конца. Главный разговор только начинался. Отец обратился к Пельше и напомнил ему об изъятии мемуаров.
   Пельше был не готов к ответу и сказал, что ему ничего не известно. Мельников на помощь своему шефу не пришел. Отец тем временем перешел на новую тему, еще более острую.
   Прошло шесть лет, как они работают без него, стал говорить отец. Тогда на него всех собак повесили. Говорили: избавимся от Хрущева - и все пойдет как по маслу. А ведь отец предупреждал своих бывших соратников, что надо перестраиваться, по-новому вести хозяйство, иначе ничего путного не получится. Но они вернули министерства и разрушили то хорошее, пусть малое, что было сделано.
   Сельское хозяйство разваливается. При отце повысили цены на масло, мясо, чтобы стимулировать производство продуктов, но этого не произошло, в магазинах ничего нет. В 1963 году, опять же при нем, закупили зерно в Америке, но это как исключительный случай. А без него ввели это в практику. Позор!!! Советский Союз закупает зерно!!!
   Значит, продолжал отец, дело не в нем, а в порочной системе хозяйствования. Они уже успокоились и ничего делать не хотят. Сидят в тихом болоте, а надо действовать, искать.
   А международные отношения? Говорили, что Хрущев поссорил нас с Китаем. Прошло шесть лет, отношения только ухудшились. Теперь всем видно - тут действуют более сложные закономерности. Пройдет время, и отношения нормализуются, но для этого должны прийти новые люди, и здесь, и там способные по-новому взглянуть на проблему, отбросить накопившуюся шелуху.
   Как рассказывал потом отец, Пельше было встрепенулся, желая что-то возразить, но отец не дал ему вмешаться и продолжал в пух и прах разносить своих прежних соратников.
   Он говорил, что в Египте все прозевали (употребив при этом более крепкое выражение). Сколько денег, труда вложено в эту страну, а они допустили, чтобы наш союзник проиграл войну, хотя был вполне к ней готов, имея современную, отлично вооруженную армию. Коснулся отец и некоторых других вопросов, связанных с внешней и внутренней политикой. Вся эта гневная тирада потребовала немалых сил. Наконец он закончил свою "обвинительную" речь и замолчал.
   Отцу встреча далась нелегко. Пришлось идти против своей натуры, изворачиваться, недоговаривать. Но это еще можно перенести. За себя он не боялся, это видно из вышеприведенного текста, но за его спиной стоял не только я, но и все те, кто рисковал, пусть не бескорыстно, переправляя надиктованное за кордон.
   А вот то, что они, его преемники, так бездарно губят все, что отец начинал, и он не может ничего поправить, превратило разговор в настоящую пытку. К концу перепалки отец почувствовал себя окончательно обессиленным. Сказал, что выполнил их требование. Подписал. А сейчас хочет уехать домой...
   Арвид Пельше немедленно доложил о своей "победе" коллегам по Политбюро ЦК. Я не могу не воспроизвести и этот текст дословно, он говорит сам за себя.
   ЦК КПСС
   По поручению ЦК КПСС, в связи с предстоящей публикацией в США и ряде других стран Запада "воспоминаний Н.С.Хрущева", 10 ноября т.г. в Комитете партийного контроля состоялась беседа с т. Хрущевым Н.С.
   Во время этой беседы т. Хрущев вел себя неискренне, неправильно, уклонялся от обсуждения вопроса о своих неправильных действиях. Он утверждал, что никому не передавал свои мемуарные материалы для публикации. В итоге беседы согласился сделать заявление для печати.
   Прилагаем стенографическую запись беседы с т. Хрущевым и заявление, им подписанное.
   13.XI. 70.
   А.Пельше
   Это была последняя встреча отца с партийным руководством. Он высказал все, что наболело на душе за последние годы, о чем он мучительно раздумывал в одиночестве.
   Я ничего не знал, и только мама, позвонившая мне в тот же день, рассказала, что отца вызывали в КПК и выспрашивали о мемуарах.
   Я немедленно приехал на дачу. Отец сидел на опушке. Я присел рядом. Мы долго молчали, потом он стал рассказывать, все больше распаляясь. Закончив, он помолчал и вдруг, видимо, отвечая своим мыслям, добавил:
   - Теперь я окончательно убедился, что решение об издании книги было правильным. То, что отобрали, они уничтожат. Они правды боятся. Все правильно.
   Мы опять замолчали, каждый по-своему думал об одном. Вечером я уехал, поскольку это был рабочий день. Дома по свежим следам записал рассказ отца.
   Визит этот не прошел отцу даром. Пельше добился результата - отца опять уложили в больницу. Владимир Григорьевич Беззубик объявил, что у отца микроинфаркт.
   - Это совсем не то, что было летом, - старался успокоить он нас, никакого сравнения. Все равно что кошка когтями царапнула.
   Сравнение меткое, но, думаю, слишком слабое...
   Отец был мудрым человеком. Многое он предвидел заранее. Еще в начале нашей работы он распорядился, чтобы в случае, если он заболеет и ляжет в больницу, я все связанное с диктовкой убирал в надежное место. На всякий случай.
   Снова я посещал отца каждый день. Как обычно, он ворчал на меня. А на экране, как и прежде, тянулась бесконечная зеленая линия...
   Отец сильно постарел, и не только внешне. Весь этот град ударов, обрушившийся на него в последнее время, не прошел даром. Скандал в КПК он пересказывал всем: врачам, сестрам, посетителям. Впрочем, он не ждал реакции. Ему надо было выговориться, разрядиться.
   К новому, 1971 году, последнему Новому году в жизни отца, его выписали из больницы. Праздник он встретил на даче. Внешне жизнь входила в привычное русло: те же прогулки, встречи с отдыхающими, возобновившими свои экскурсии в Петрово-Дальнее, известные вопросы и известные ответы.
   Но в последнее время появились и новые штрихи: его спрашивали о мемуарах. Ведь многие слушают разные "голоса". Как попали мемуары за границу, не мое дело, отвечал отец. Свои воспоминания он диктовал и считает, что их нечего прятать. Там нет секретов, ничего такого, чего нельзя было бы опубликовать.
   Воспоминаниями, естественно, интересовались не только москвичи, их публикация вызвала поток корреспонденции из-за рубежа, отцу писали со всех концов планеты. Но до отца письма не доходили, ручеек приходившей на дачу корреспонденции в те дни почти иссяк. Почему? Власти отреагировали на воспоминания в своем, естественно, духе: из КГБ в ЦК ушло предложение "Об ограничении поступления зарубежной корреспонденции в адрес Хрущева Н.С.".
   "3502-А
   Особая папка
   Совершенно секретно
   25 декабря 1970 г.
   В последнее время в адрес Хрущева Н.С. направляется большое количество различной корреспонденции от частных лиц из капиталистических стран.
   Большая часть корреспонденции представляет собой открытки с поздравлениями с Новым годом и Рождеством. В отдельных из них приводятся изречения религиозного характера, сравнения Хрущева Н.С. с библейскими "героями".
   Авторы писем обращаются к Хрущеву Н.С. как "к борцу за мир и противнику антисемитизма", выражают сочувствие в связи с его болезнью, в отдельных случаях высказывают одобрение появлению на Западе его "мемуаров", обращаются с просьбой дать отзывы в отношении некоторых бывших государственных деятелей Запада. Направляются также журналы, в которых помещены фотографии Хрущева Н.С., статьи с упоминаниями его имени.
   Учитывая, что подобная корреспонденция носит тенденциозный характер и может инспирироваться зарубежными подрывными центрами, полагали бы целесообразным ограничить ее поступление на адрес Хрущева Н.С.
   Просим согласия.
   Председатель Комитета госбезопасности
   Андропов
   Приложена записка с согласием секретарей ЦК КПСС
   М.Суслова и И.Капитонова.
   Помета: "Тов. Крючкову В.А. (КГБ) сообщено о согласии Секретарей ЦК.
   31.XII.70 г."
   Они панически боялись отца, беспомощного, старого, больного, изолированного от окружающего мира, и тем не менее боялись.
   События последних месяцев заметно подорвали моральные и физические силы отца. Здоровье на этот раз возвращалось очень медленно. Он быстро уставал. Уже не мог без отдыха пройти до опушки леса: по дороге усаживался на раскладной стульчик, который по-прежнему носил с собой. Арбата уже не было. Он умер в весьма преклонном возрасте, и таскать стульчик стало некому. Отец завел себе новую собаку - дворняжку. Назвал ее Белкой за рыжую шерсть и живой характер. Она повсюду бегала за ним, преданно смотрела в глаза, лизала руки, но такта и воспитанности Арбата ей явно не хватало. Мы ему предлагали взять породистую собаку.
   - Дворняжки и умнее, и преданнее, и неприхотливее. Зачем мне оболтус с родословной? - отказался отец.
   Хотя беседа в ЦК и не прошла бесследно, отец не был сломлен. Уже в феврале он сказал мне: "Будем продолжать работу. Наладь все".
   Диктовка шла с трудом. Он силой заставлял себя входить в рабочее настроение. Теперь он уже не жил работой, а выполнял самим на себя возложенные обязанности, тем самым доказывая и себе, и своим обидчикам, что не смирился, не думает сдаваться.
   Так, через силу, он надиктовал три неполные катушки, где говорилось о встречах с конструкторами самолетов и ракет, учеными, в частности Петром Капицей, с деятелями культуры. Диктовал он о непомерных военных расходах, о том, как, по его мнению, можно разорвать этот заколдованный круг.
   В январе Луи привез долгожданный экземпляр мемуаров - черный том с красно-золотыми буквами заглавия и фотографией улыбающегося отца на суперобложке. Я тут же поспешил в Петрово-Дальнее показать книгу отцу. Он перелистал ее, посмотрел фотографию и вернул мне. По-английски он не читал. Книга была ему все-таки чужой. Вот если бы она была нашей...
   В январе меня еще раз пригласили в КГБ. Евгений Михайлович передал, что меня просили ознакомиться с переводом английского издания мемуаров отца и дать заключение о его соответствии оригиналу.
   Я удивился:
   - Ведь у меня нет мемуаров. Все у вас. Проще всего сравнить два текста, сразу будут видны разночтения.
   Он напомнил, что мне уже неоднократно разъясняли, что мемуаров в КГБ нет их передали в ЦК. Так что сравнивать не с чем. Поэтому они и просят меня, человека, хорошо знакомого с оригинальным текстом.
   Конечно, трудно поверить, чтобы они не могли получить материалы. Я так и не догадался, чего они добивались, попросив у меня заключение. Тем не менее я с охотой согласился. По-английски я читаю прилично, но профессиональный перевод позволял точнее оценить, насколько тексты аутентичны. Мне выделили комнату, поручили заботам Владимира Васильевича, и я погрузился в машинописный перевод книги.
   У меня сразу вызвали внутренний протест коротенькие введения Эдварда Кренкшоу к каждой главе. Я давно не перечитывал книгу, но остро помню чувство неприятия, которое в ту пору возникло у меня. В остальном все было правильно, текст не отличался от надиктованного по смыслу, мало разнился он и с рассказами отца, слышанными нами по многу раз.
   В своем заключении я отметил, что материал сильно сокращен, в частности, выброшено почти все, относящееся к войне. Остались лишь отдельные эпизоды. Отсутствовали и некоторые другие факты, относившиеся к различным периодам нашей истории. Я отдал свое заключение Владимиру Васильевичу, он поблагодарил, и на том мы расстались.
   К отцу по поводу мемуаров не обращался больше никто. Как мы и предполагали, публикация книги сняла напряжение.
   В том же 1971 году обратный перевод с английского на русский был издан для ограниченного круга читателей в издательстве "Прогресс" с маркировкой "ДСП" ("Для служебного пользования"). Таким образом, хотя и в переводе с английского, но все же вторым изданием стало русское.
   Мемуары Хрущева изданы ныне еще на пятнадцати языках нашей планеты. Их прочитали практически во всех странах мира.
   На книжной полке у меня дома вслед за английским постепенно выстраивались немецкое, французское, итальянское, японское и даже турецкое издания.
   Конечно, отец мог и не писать мемуаров. У него были и другие увлечения: выращивание овощей, прогулки, фотографирование. Если бы не мемуары, этот образ жизни, очевидно, вполне устроил бы власти и, наверное, позволил бы отцу прожить еще несколько лет. Но он выбрал другой путь, будучи уверен, что его слова нужны нашему народу и, что бы ни случилось, они когда-нибудь все-таки дойдут до его главного читателя. И тот резонанс, который вызвало в мире опубликование его воспоминаний, подтверждает правоту отца.
   Евгений Михайлович и его "команда", казалось, обо мне забыли, и только иногда, во время важных государственных визитов, как, например, приезд в Москву генерального секретаря ООН, я замечал в зеркальце заднего обзора знакомую "Волгу". Изредка до меня доходила информация о подготовке второго тома. Правда, от меня уже ничего не требовалось и ничего не зависело.