До следующего раза…
   — Моя очередь поработать, — прошептал Бен, касаясь ее губ. — Твоя очередь наслаждаться. Лежи спокойно, не двигайся.
   Он опустил ее руки на траву, и Кейт вся растворилась в ощущениях, так, словно это происходило в первый раз.
   Он хорошо ее знал. Искусные пальцы трогали, ласкали, гладили, раздражали, безошибочно находя самые чувствительные местечки на ее теле. Такие, которые может знать только очень внимательный любовник. Знал, например, что, если нежно провести губами у нее под левым ухом, все ее тело вздрогнет от наслаждения. Он знал, как чувствительна нежная шелковая кожа на внутренней стороне ее локтей, под грудью. А если легонько захватить зубами ее нижнюю губу, она издаст глубокий горловой звук, выдающий мучительно-острое желание. Если коснуться кончиком языка родимого пятна под левой грудью, она задохнется.
   Все это Бен хорошо знал. Он продолжал возбуждать ее, продлевая каждую ласку так долго, что она обезумела от желания.
   Наконец он раздвинул ее трепещущие бедра, но и на этом, последнем краю постарался задержаться как можно дольше, до того, что и сам уже едва сдерживался и даже повел себя чуть грубее, чем всегда. Их страсть всегда напоминала взрыв, но на этот раз в ней была какая-то примитивная ярость.
   Кейт почувствовала разницу. Тело ее было полностью захвачено новыми ощущениями. Рассудок словно смело взрывной волной. Она вдыхала тяжелый запах роз, слышала пение птиц, но все это существовало как бы само по себе. Когда наконец наступила разрядка, она громко вскрикнула, в первый раз забыв об осторожности, и на секунду прижалась к Бену, в страхе от сознания, что потеряла контроль над собой.
   Бен очнулся первым. Приподнялся, отодвинулся от нее. Он не поцеловал Кейт, как обычно делал в такие минуты. Лишь молча смотрел на нее непривычно напряженным взглядом. Потом натянул джинсы, все так же молча глядя на нее сверху вниз.
   Сама не понимая причины, Кейт внезапно почувствовала сильное волнение. Быстро села, отползла по траве, сдвинула ноги, одновременно опустив юбку. Начала застегивать блузку, целиком сосредоточившись на этом занятии.
   Господи, да он же рассыпал все ее шпильки, и теперь их наверняка не найти в траве.
   — Кейт…
   Ну как она теперь соберет свои волосы! Любой, взглянув на нее, поймет…
   — Кейт, посмотри на меня.
   Она не подняла глаз. Постаралась ответить безразлично, так, как будто это не имело никакого значения.
   — Мы не сможем встречаться некоторое время. Я буду очень занята.
   Бена, похоже, это не удивило.
   — Я стал слишком близок, да, Кейт?
   — Не понимаю, о чем ты.
   Слова прозвучали слишком поспешно, и Кейт сама это почувствовала.
   — С другими было так же? Любовник становится чересчур близок, начинает смотреть на тебя другими глазами, спрашивает, почему он не может провести вместе с тобой целую ночь, и тогда ты разрываешь с ним отношения?
   — Я не говорила, что собираюсь порвать с тобой. Просто…
   — Я знаю, что в это лето ты будешь не больше занята, чем обычно.
   — Я буду заниматься благотворительной работой в клинике, три раза в неделю, и еще сбором денег для нового парка, и…
   — Кейт, я же не говорил, что тебе вообще нечем заняться, так что не оправдывайся. Я знаю, ты всегда очень занята и благотворительностью, и этим домом. Ты здесь ведешь все дела, я это знаю. И все-таки в течение шести месяцев ты находила время для встреч.
   — Я собираюсь проводить больше времени с Джессом. Он…
   — Он хочет проводить время только с Амандой.
   Удар оказался слишком сильным. Кейт с трудом перевела дыхание.
   — Я была права. Ты настоящий сукин сын.
   — Потому что говорю правду? Кейт, когда ты смиришься с тем, что есть на самом деле? В твоих отношениях с Джессом ничего не изменится, что бы ты ни делала. Он не почувствует к тебе ничего, кроме безразличия, до самой своей смерти. И чем скорее ты это осознаешь, тем скорее начнешь жить собственной жизнью.
   — Я и так живу своей жизнью!
   — Ты живешь для Джесса. Всегда покорная, всегда в его распоряжении, всегда готова сделать все, что он захочет, приятная, спокойная. И прекрасный объект для оскорблений, если ему захочется сорвать на ком-нибудь зло. Ты не отходишь от него в несбыточной надежде, что он тебе улыбнется или скажет ласковое слово. Но этого никогда не произойдет.
   Кейт попыталась рассмеяться.
   — Ты что, психотерапевт? Может быть, у тебя есть даже диплом?
   — Нет, но я немного занимался психологией, — совершенно серьезно ответил Бен. — Если бы ты хоть поинтересовалась, ты бы знала, что я не всю жизнь провел среди лошадей. — Неожиданно он окинул ее взглядом врача, который осматривает пациента, лежащего на кушетке. — Ты папочкина дочка, Кейт. А папочка не обращает на дочку никакого внимания. Если бы не одна маленькая, но достаточно существенная деталь, ты бы превратилась в одну из типичных южных старых дев, о которых мы все читали. Тех, что боготворят своего папочку и после его смерти живут как в мавзолее, свято чтя его память.
   Она едва смогла разжать онемевшие губы.
   — И какая же это деталь?
   Бен ответил невеселой улыбкой.
   — Девственницей тебя никак не назовешь.
   Он успел перехватить ее руку. Кейт не сумела его ударить. С той же твердостью он встретил взгляд ее сверкающих глаз.
   — Ты оскорблена? Не стоит. Мне все равно, сколько у тебя было мужиков. Я даже не против того, чтобы служить громоотводом для снятия стресса, если тебе это нужно. Но черт меня побери, если я позволю тебе уйти насовсем только из-за того, что мне захотелось большего, чем ты намереваешься мне дать. Я не paз тебя предупреждал, Кейт, я не игрушка. Я мужчина.
   Она рассмеялась надтреснутым смехом.
   — Ты извлек из наших отношений все, что хотел. Не притворяйся, что это не так.
   — Вначале да. А теперь я хочу большего.
   — Понятно, — с горечью улыбнулась она. — Ты не хочешь быть игрушкой богатой женщины, но не возражаешь против небольшой компенсации за… дополнительные услуги. Сколько?
   Бен с яростью отбросил ее руку.
   — Если ты могла такое обо мне подумать… тогда убирайтесь вы к черту, мисс Далтон. Найдите себе другого жеребца.
   — Может быть, я так и сделаю.
   — Сколько угодно. Но если ты пытаешься наказать Джесса, меняя мужиков, то можешь не трудиться. Ему плевать.
   — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — произнесла Кейт ледяным тоном.
   — Ах, не понимаешь! Тогда я тебе объясню. Джесс все о нас знает. Так же, как и обо всех остальных твоих любовниках.
   От потрясения она даже зажмурилась. Весь ее гнев куда-то улетучился, как будто пробили дырку в защитной броне.
   — Нет, не может быть… он никогда ни слова…
   — Пойми ты наконец: ему плевать!
   Бен уже надел рубашку и теперь трясущимися руками заправлял ее в джинсы. Кейт яростно качала головой.
   — Не может он не обращать внимания на это. Хотя бы ради нашего доброго имени.
   Бен с жалостью смотрел на нее.
   — Доброму имени Джесса ничто не грозит ни при каких обстоятельствах. Кроме того, Далтоны всегда славились тем, что имели любовников. Он сам мне об этом говорил. Он пожелал мне удачи с тобой, Кейт. Сказал, что у тебя никто надолго не задерживается. И еще сказал, что подумывает, не включить ли тебя в список обязанностей тренеров «Славы». Типа «выезжать коней, инструктировать наездников, готовить тех и других к показательным скачкам, добиваться хороших результатов, трахать Кейт».
   — Нет!
   — Он так сказал, в точности.
   — Я тебе не верю.
   — А я думаю, веришь. Сними розовые очки, и ты увидишь его в истинном свете, как любой из нас. И поймешь, что он на это вполне способен.
   Теперь она с ненавистью смотрела на Бена.
   — Убирайся отсюда! Ты слышишь? Убирайся и никогда больше не показывайся мне на глаза!
   — С удовольствием.
   Бен обогнул решетку с розами и скрылся в густом кустарнике.
   Кейт осталась сидеть на траве, поджав под себя длинные ноги. Расправила юбку, аккуратно застегнула блузку. Неожиданно услышала какой-то воющий звук и не сразу сообразила, что это она сама издала его. Крепко прижала пальцы к губам. Попыталась унять дрожь, утишить боль, найти в себе силы подняться, дойти до своей комнаты.
   Господи, как больно! Боль жгла еще сильнее оттого, что она знала: каждое слово, сказанное Беном, — правда. То, что он сказал ей о Джессе, вернее, то, что сказал ему Джесс, — невероятное, подлое предательство, немыслимо бессердечное отношение к интимной жизни дочери. Слова Бена разрушили последнюю хрупкую надежду на то, что Джесс в глубине души все-таки ее любит.
   Она для него ничто. Хуже, чем ничто.
   Невыносимо болело все тело. Кейт с трудом заставила себя подняться на ноги и в этот момент испытала еще одно потрясение: она вспомнила, что во время того второго яростного совокупления Бен не надел презерватив. А она? Почему же она не проверила, не убедилась, что все идет как всегда? Что произошло с ней? За двадцать лет это первый случай, когда она до такой степени потеряла контроль над собой. Не хватало еще теперь забеременеть. Почему она не напомнила Бену? И почему Бен, всегда выполнявший ее малейшие желания, на этот раз забыл?
   Кейт в волнении потерла лоб, попыталась привести в порядок волосы, осмотрела себя. На спине на блузке, наверное, одно сплошное травяное пятно, и в волосах, должно быть, полно травы. Губы наверняка распухли. Кейт ощущала, как они горят. Грудь налилась тяжестью и невыносимо болела. В общем, она выглядит в точности так, словно только что рассталась с любовником.
   «Девственницей тебя никак не назовешь».
   То есть он хотел сказать, что она дешевка. Слишком многим отдавалась неизвестно зачем. А что она могла им предложить? Да ничего…
   Жизнь промчалась с потрясающей быстротой. Что у нее есть, чем она может похвастаться? Ни увлекательного дела, ни особых способностей, ни мужа, ни детей, ни собственного дома. «Славу» Джесс, конечно же, оставит Аманде или в крайнем случае одному из ребят, скорее всего Салли. Но нет, вероятнее всего все-таки Аманде. Даже если она предложит Кейт остаться здесь, это будет невозможно.
   А ведь у нее мог бы быть свой дом. Мать, которую она никогда не знала, оставила ей денег, которых вполне хватило бы и на дом, и на жизнь.
   Но это все равно будет не «Слава». А жизнь… Ну что у нее будет за жизнь? Бен и в этом прав. Нет у нее никакой своей жизни. А когда Джесса не станет, даже то малое, что у нее есть сейчас, уйдет в могилу вместе с ним.
   Всю жизнь она пыталась обратить на себя вниманя отца. Сделать так, чтобы он ее заметил. Посмотрел на нее. Пусть не как на любимую дочь, но хотя бы как на человека, заслуживающего внимания. Но все впустую.
   Боль становилась невыносимой. Кейт чувствовала себя одинокой.
 
   Уокер первым увидел добермана и остановился, ожидая, пока собака подбежит к нему.
   — Привет, Банди! Ты что делаешь так далеко от дома?
   Натасканные для охраны, собаки обычно держались неподалеку от «Славы». Уокер не мог припомнив случая, чтобы они уходили так далеко.
   Банди постоял около него, разрешил почесать за ушами, потом отбежал на несколько ярдов и снова остановился, виляя коротким обрубком хвоста.
   — Ну хорошо, хорошо, я иду за тобой.
   Поднявшись на возвышение и взглянув вниз, Уокер увидел то, что и ожидал увидеть, сам того, впрочем, не сознавая: Аманду с другой собакой.
   Поколебавшись несколько секунд, он начал спускаться к ней. Она его не видела. Уперев руки в бока, она вглядывалась вдаль, слегка нахмурив брови в недоумении.
   — Это называется плешь, — произнес Уокер.
   Аманда подскочила и обернулась. Сверкнула на него глазами.
   — Черт побери, Уокер! Нельзя так пугать людей. Подкрадываетесь, как…
   В первый раз за время их знакомства она, казалось, забыла об осторожности. Уокер поразился тому, как изменилось ее лицо. Она выглядела более… живой. А может быть, это благодаря джинсам и яркому шарфу, которым она обвязала волосы.
   — Я не подкрадывался. Вы просто не слышали, как я подошел.
   — В следующий раз носите с собой колокольчик.
   Он не обратил внимания на эти слова.
   — Такие прогалины называются плешами.
   — Я вижу вторую такую за сегодняшний день. Их кто-нибудь специально вырубает?
   — Нет. Просто деревья в этих местах не растут. И никто не знает почему. Плеши раскиданы по всем горам. Такие, как эта, поросшие травой и дикими цветами, называют травяными плешами. Есть вересковые плеши, на которых, бывает, растут кусты. Но деревьев нет ни на одной.
   — Странно…
   Уокер пожал плечами.
   — Суеверные люди считают, что плеши появились, когда дьявол шагал по горам. От каждого его шага якобы появлялась новая плешь. И уж конечно, там, где ступала нога дьявола, ничего расти не может.
   — Загадочная история. — Аманда оглядела живописный пейзаж вокруг. — Но почему-то в нее хочется верить.
   — Наверное, потому, что горы очень древние. Они стояли здесь, когда земля была еще совсем молодой. Тогда могло происходить все что угодно. И гиганты могли бродить по земле. Динозавры, например.
   Аманда чуть заметно улыбнулась:
   — Значит, говорите, динозавры?
   — Ну да, они же были повсюду.
   Она рассмеялась и покачала головой.
   — А что вы здесь делаете? — Аманда оглядалась. — Я все еще на территории Далтонов?
   — Да, это земля Далтонов. По субботам я иногда здесь гуляю. Люблю ходить пешком. Как я понимаю, вы тоже? Иногда я езжу верхом, но несколько дней назад моя лошадь потеряла подкову, так что…
   При этих словах в глазах Аманды вновь появилась осторожность. Улыбка снова утратила живость. Oна сунула руки в карманы джинсов.
   — Просто не представляла себе вас верхом на лошади. Хотя здесь, кажется, ездят все без исключения. Вы участвуете в скачках?
   — Нет, я воскресный наездник, — ответил Уокер, неожиданно для самого себя почувствовав сожаление. — Просто умею держаться в седле и делаю это только для собственного удовольствия. У меня бывший скаковой конь, который больше не участвует в скачках. Mы с ним иногда выезжаем на прогулки, но в последнее время это случается все реже и реже. Наверное, мне давно следовало бы его продать, но он пасется вместе с племенными кобылами, так что у него есть и компания, и физические упражнения, даже если я не вывожу его по нескольку месяцев.
   — С племенными кобылами?
   — Из «Славы». Беременным кобылам нужна спокойная обстановка, а вокруг конюшен и загонов всегда слишком много шума и суеты. Поэтому Джесс заключил договор с моим отцом, давным-давно, еще до моего рождения. Джесс дал деньги на перестройку и содержание старых конюшен у «Козырного короля» и построил новый забор. Взамен он получил право пользования конюшнями и пастбищами, а я — приятный ландшафт и не менее приятное присутствие лошадей на своей территории без всяких затрат и обязанностей. Вдобавок мои пастбища содержатся в прекрасном состоянии.
   — А у лошадей есть спокойное место для того, чтобы жеребиться.
   — Совершенно верно. Регулярно приезжает ветеринар, конюхи поддерживают порядок и присматривают за кобылами, а через день приезжает кто-нибудь из людей Джесса, проверяет, все ли в порядке.
   — Виктор?
   — Иногда. Так вы, значит, с ним познакомились?
   — Да, — односложно ответила Аманда.
   Уокер задумчиво взглянул на нее.
   — Виктор идеально ведет себя с лошадьми. С людьми он несколько грубоват.
   Аманда понимающе кивнула, и в глазах ее появилась настороженность.
   Уокер не успел еще что-то сказать, как обе собаки протяжно заскулили, требуя внимания. Аманда взглянула на часы.
   — Оказывается, сейчас позже, чем я думала. И пора ужинать. Пошли домой, ребята.
   Она взглянула на Уокера, но не сказала «до свидания», и он пошел следом за ней.
   — Джесс сделал мне копию карты.
   — Правда?
   — Да. Так что я смогу сама найти дорогу домой, если вас это беспокоит.
   — Да нет.
   Уокер не стал объяснять, почему он провожает ее. Он просто не знал, как это объяснить. Она бросила на него быстрый взгляд:
   — Мэгги меня постоянно предупреждает, что надо остерегаться змей, но я еще ни одной не видела.
   Почему она выбрала именно эту тему для разговора, подумал Уокер, но спрашивать не стал.
   — Медянки смертельно опасны, но в основном здесь встречаются ужи, они безвредны. Просто смотрите, куда вы ступаете. В эту пору, когда все вокруг зеленеет, медянку легко различить по красноватым полоскам.
   Аманда мрачно кивнула:
   — Спасибо за информацию. Наверное, надо надевать туристские ботинки, когда отправляешься в дальние прогулки.
   Уокер взглянул на ее кеды.
   — Да, это безопаснее и, кстати, удобнее. Кеды предназначены для ровных дорог.
   Несколько минут они шли молча. Тропинка петляла между высокими деревьями, полого спускаясь по холму.
   — Я знаю, что Джесс болен раком, — неожиданно произнесла Аманда.
   Уокера не слишком удивили ни ее слова, ни тон, по которому невозможно было угадать, что она чувствует и чувствует ли что-нибудь вообще.
   — Мэгги вам сказала?
   — Салли.
   — Ну конечно, кто-то из них должен был сказать. Я так и думал, что сам Джесс не скажет.
   — Почему?
   — Ему не нужна жалость. Особенно ваша.
   Несколько секунд она молчала, обдумывая услышанное.
   — Салли сказал, он не продержится дольше Рождества.
   — Да, так говорят врачи.
   — Мэгги это знает?
   — Конечно, знает. А что?
   Аманда нерешительно покачала головой:
   — Нет, я просто… По-моему, она не хочет верить.
   Уокер пожал плечами.
   — Наверное, ей нелегко с этим смириться. Она ведь живет в «Славе» с самого рождения Кейт. Они с Джессом — люди одного поколения. Прекрасно понимают друг друга.
   — Вы ведь его тоже понимаете?
   Он смотрел перед собой, наблюдая за собаками.
   — В общем, да. А что?
   — Да нет, я просто так спросила. Не стоит придираться к каждому слову, как будто я пытаюсь выведать вашу тайну.
   — Прощу прощения. Наверное, это профессиональное.
   — Если бы. Но мы оба знаем, что это не так. Поверьте, я не собиралась вытягивать из вас информацию. Просто любопытно, вот и все.
   — Я же извинился.
   Он чувствовал, как растет напряжение, вызванное взаимным недоверием. Ему даже показалось, будто он слышит дыхание Аманды.
   — Да, вы извинились.
   Она произнесла это без всякого выражения. Снова наступило молчание, на этот раз тяжелое, как грозовая туча. Уокеру оно совсем не нравилось, но он не делал попытки его прервать.
   Они подошли к небольшому ручью. Аманда остановилась, нахмурилась в недоумении. Природа или рука человека положила в воду большие плоские камни, позволявшие легко преодолеть это препятствие. Значит, она обеспокоена чем-то другим, подумал Уокер.
   — Что? — спросил он.
   — Похоже, это совсем новый ручей. Помните, мы только что прошли пересохшее русло старого ручья, там, повыше?
   Уокер кивнул.
   — Направление ручья может измениться?
   — Иногда может. Чаще всего из-за весенних паводков. В прошлом году поваленные деревья и кустарники перегородили ручей, и он изменил направление. Следующий паводок может его снова изменить или вернуть обратно.
   — Понятно.
   Аманда ступила на камень.
   — А вы очень наблюдательны.
   — Просто природное любопытство. У меня склонность задавать вопросы.
   — Буду иметь в виду.
   — Я в этом не сомневаюсь.
   Ее упорное недоверие раздосадовало его больше, чем следовало бы.
   — Знаете, а вы могли бы хоть немного пойти мне навстречу. Вместо того чтобы постоянно спрашивать, ответили бы кое на какие мои вопросы.
   Лесная тропинка кончилась. Они вышли на опушку, дальше начиналась лужайка. Собаки рванулись к левому крылу дома. Аманда обернулась к Уокеру.
   — Наверное, в дом можно попасть со стороны сада. Там ведь ближе, правда? — сказала она, словно не слышала его последних слов.
   Она уже собралась последовать за собаками, но Уокер взял ее за руку.
   — Дискуссия окончена?
   Несколько секунд Аманда смотрела на него, потом отняла руку.
   — Думаю, что да. Пойти вам навстречу? Когда вы все еще избегаете называть меня по имени, как того требует простая вежливость? С какой же стати я буду вам что-то рассказывать?
   Уокер смотрел ей вслед и повторял себе, что ее слова — не более чем наспех придуманное оправдание собственной скрытности, нежелания рассказывать о своем прошлом. Он убеждал себя в том, что он прав.
   Но почему, почему ему нужно оправдываться перед самим собой?
   — Проклятие! — пробормотал он сквозь зубы и пошел за Амандой.

Глава 6

   Аманда не ожидала, что Уокер последует за ней.
   — Подождите, Аманда.
   — Ах, так, значит, вы все-таки знаете мое имя. — Она произнесла эти слова резче, чем ей бы хотелось.
   Он не попытался ее остановить. Просто пошел рядом по дорожке, ведущей через сад к дому.
   — Поверьте, я не избегал называть вас по имени. Во всяком случае, не намеренно.
   — Тем хуже.
   — Не обижайтесь на меня. Ведь я действительно сомневаюсь в том, что вы настоящая Аманда Далтон.
   Она остановилась, пристально глядя на него. Если бы это не задевало ее до такой степени! Но она даже не в состоянии сделать вид, что ей все равно.
   — А я не могу доказать вам, что меня назвали Амандой при рождении. Так же, как и то, что я урожденная Далтон. Но черт побери, меня действительно зовут Аманда. Никто никогда не называл меня иначе. По крайней мере это вы можете признать?
   Некоторое время он молча смотрел на нее. Наконец кивнул:
   — Хорошо, согласен. Вас зовут Аманда.
   — Благодарю. — Она постаралась, чтобы это прозвучало не слишком саркастически.
   Они шли по дорожке, и Аманда, остро ощущая присутствие Уокера, досадовала на себя за то, что ему так легко удается вывести ее из равновесия.
   В дверях «солнечной комнаты» их встретила Мэгги и тут же собралась кормить собак. Хотя доберманы и признали Аманду, однако еду принимали только от двух людей во всем доме: от Джесса и Мэгги.
   — Вы придете на ужин, Уокер? — спросила Мэгги.
   Он взглянул на Аманду.
   — А меня приглашают?
   Аманда медленно стянула с головы шарф, как бы пытаясь укрыться за завесой волос.
   — В доме хозяйка Кейт, а не я.
   Мэгги с любопытством переводила глаза с Аманды на Уокера.
   — Мы сегодня ужинаем в семь. Джесс вернется поздно. Милости просим.
   — Спасибо, — сухо ответил Уокер.
   Мэгги увела собак. Уокер уселся на металлический стул рядом с креслом Аманды.
   — Я ведь здесь не у себя дома, как я могу приглашать кого-либо на ужин, — объяснила Аманда.
   — Это единственная причина?
   Аманда снова сосредоточилась на своем шарфе. Разгладила, аккуратно сложила. Уокер терпеливо ждал ответа. В конце концов она оставила шарф в покое и подняла на него глаза.
   — В общем-то да. Можете не верить, если не хотите. Джесс меня признал, но остальные нет, и я не могу позволять себе вольности.
   Уокер не выразил ни согласия, ни недоверия.
   — Джесса сегодня вечером не будет дома, так что он не сможет контролировать ситуацию, — заметил он мимоходом.
   Аманда уже тоже об этом подумала и поэтому не ждала от сегодняшнего вечера ничего хорошего, но она лишь пожала плечами, демонстративно выразив таким образом свое безразличие.
   — И вы ждете чего-нибудь интересного? Ну что ж, приходите позабавиться.
   Она поднялась, Уокер тоже.
   — Аманда, — позвал он, когда она уже подошла к дверям.
   Она обернулась.
   — Советую сегодня вечером надеть на себя доспехи, если они у вас есть, — насмешливо проговорил Уокер.
   — Благодарю за совет.
   Она вышла. Ну почему он все время ее… достает? И почему она поддается? Почему все время на взводе, когда он рядом?
   Ей надо выработать в себе полное безразличие к нему, и как можно быстрее. Это не так уж трудно, уверила она себя. Надо лишь постоянно помнить, зачем она здесь.
   Уже подойдя к центральному холлу, Аманда вспомнила, что оставила в «солнечной комнате» шарф. Она его очень любила, поэтому решила вернуться, надеясь, что Уокер уже ушел.
   Не желая сталкиваться с ним еще раз, она на всякий случай взглянула в зеркало, висевшее на стене как раз перед поворотом к «солнечной комнате». С этого места в зеркале была видна большая часть «солнечной комнаты».
   Уокер все еще был там.
   Аманда резко остановилась, чувствуя себя идиоткой из-за того, что не решается снова встретиться с ним. Нет-нет, по крайней мере не сейчас. Она еще не выработала в себе должного безразличия.
   Он стоял у плетеного кресла, на котором она сидела несколько минут назад. Вид у него не слишком счастливый, отметила Аманда. Он стоял, опустив голову, мрачно глядя вниз. Наклонился на секунду и снова выпрямился, держа в руках ее шарф. Несколько раз свернул узкую полосу шелка какими-то порывистыми движениями, ощупывая пальцами мягкую ткань. Поднес шарф к лицу, провел по нему губами. Замер. Глубоко вдохнул. Затем тихо выругался сквозь зубы, кинул шарф обратно на кресло, повернулся и вышел из комнаты.
   Аманда, прислонившись к стене, глядела в зеркало, в котором отражалась «солнечная комната», теперь пустая. Больше никаких беспокойных адвокатов… Она слышала свое собственное прерывистое дыхание. Ноги внезапно ослабели, удары сердца гулко отдавались во всем теле. Она подняла дрожащую руку, коснулась горящей щеки.
   Вот вам и безразличное отношение… Что же теперь будет?