Страница:
Из-за большого, окутанного темнотой дерева появился Ник. Он выглядел вполне счастливым, а Сара порадовалась, что между ним и Марко наконец-то наладились нормальные родственные отношения. В этот вечер они будто заключали какое-то негласное соглашение о взаимной поддержке. А от дежуривших у ворот усадьбы полицейских не поступало никаких интересных новостей. Похоже, в Риме все спокойно, Джино Фоссе уснул мирным сном и хоть на какое-то время избавил их от забот. Вслед за Ником из темноты вышел Пип, обнюхал толстый ствол дерева, а потом привычно поднял лапу. Сара и Ник весело рассмеялись.
– Неизбывная мудрость собаки, – повторил Ник слова отца.
Пип медленно подошел к ним и уселся около ног.
– Или просто проявление невежества, – процитировал он Сару. – Пип и впрямь не задумывается о том, что ожидает его впереди, и не анализирует свои поступки.
– Вы хотите сказать, что если мы задумываемся об этом, то становимся мудрее? – иронично заметила Сара.
– Думаю, что мудрее, но только не счастливее.
Собака опустила голову и закрыла глаза. Сейчас она казалась им еще более старой и немощной, чем в доме, и напоминала Марко.
– Для животных чувствовать себя живыми и здоровыми не самое главное, – глубокомысленно изрекла Сара, потрепав пса по голове. – Для них гораздо важнее просто жить. С днем рождения тебя, Пип.
Собака посмотрела на них умными глазами, а потом перевела взгляд на дверь дома. Наступила неловкая тишина. Сара поднялась на веранду, открыла дверь и пропустила их вперед. Пип тяжело перевалился через порог, проковылял к своему месту на кухне и улегся спать. А Сара наблюдала за ним, прекрасно понимая, что все это время Ник не спускает с нее глаз.
47
48
– Неизбывная мудрость собаки, – повторил Ник слова отца.
Пип медленно подошел к ним и уселся около ног.
– Или просто проявление невежества, – процитировал он Сару. – Пип и впрямь не задумывается о том, что ожидает его впереди, и не анализирует свои поступки.
– Вы хотите сказать, что если мы задумываемся об этом, то становимся мудрее? – иронично заметила Сара.
– Думаю, что мудрее, но только не счастливее.
Собака опустила голову и закрыла глаза. Сейчас она казалась им еще более старой и немощной, чем в доме, и напоминала Марко.
– Для животных чувствовать себя живыми и здоровыми не самое главное, – глубокомысленно изрекла Сара, потрепав пса по голове. – Для них гораздо важнее просто жить. С днем рождения тебя, Пип.
Собака посмотрела на них умными глазами, а потом перевела взгляд на дверь дома. Наступила неловкая тишина. Сара поднялась на веранду, открыла дверь и пропустила их вперед. Пип тяжело перевалился через порог, проковылял к своему месту на кухне и улегся спать. А Сара наблюдала за ним, прекрасно понимая, что все это время Ник не спускает с нее глаз.
47
Автофургон для отловленных бродячих собак был скрыт от посторонних глаз за стенами церкви Сан-Лоренцо, что в Лучине, на небольшой площади к северу от парламентского района, где Алисия Ваккарини за день до этого обедала с Джино Фоссе. Этот район был исторически связан с деятельностью святого мученика Лоренцо, который обитал здесь еще в четвертом веке. Однако первый храм на месте этой церкви был сооружен задолго до святого Лоренцо и, по всей видимости, был посвящен языческой богине Юноне. Об этом напоминали многие архитектурные элементы, в частности, высокие колонны и изящный портик. Тусклое освещение площади лишь подчеркивало причудливые формы треугольного фронтона и высокой колокольни, выполненной в романском стиле. Несмотря на то что церковь была расположена неподалеку от виа делль Корсо, ей каким-то удивительным образом удалось сохранить свое скромное, преисполненное изящества достоинство. Джино Фоссе хорошо знал эту церковь и всегда помнил о ней по многим причинам.
Именно здесь, по его мнению, начался тот самый процесс осмысления новой реальности, первые элементы которого зародились в нем еще в темном чреве церкви Сан-Джованни. Именно здесь у него появились первые стойкие представления о добре и зле, призвавшие его к немедленным конкретным действиям. А за неделю до этого ему позвонил Ханрахан и подчеркнуто вежливо поинтересовался, почему Денни так грубо реагирует на то, что, по его мнению, является лишь небольшой шалостью. Ханрахан предложил ему встретиться, покататься по городу и посмотреть наиболее интересные места. Он был уверен, что величественные памятники прошлого произведут на Джино неизгладимое впечатление.
Через полчаса ирландец подъехал на черном "мерседесе" к церкви, что на Кливус Скаури, и приказал шоферу остановиться прямо перед входом. Джино Фоссе хорошо знал этот автомобиль и сразу догадался, как пройдет день. Они долго колесили по городу, и Ханрахан знакомил его с жизнью и деятельностью святого Лоренцо. Это была весьма поучительная история.
Сейчас, когда в задней части фургона сидел Артуро Валена и скулил вместе с пойманными собаками, Джино вспомнил, как в тот памятный день ядовитый червь глубоко проник в его душу и поселился там навсегда. Возможно, Ханрахан заметил это, так как вообще замечал все, что происходит вокруг. Не исключено, что он с самого начала стремился к этому и теперь пожинал плоды собственного безрассудства.
День выдался тихий, безветренный, предвещавший наступление невыносимой полуденной жары. Ханрахан приказал шоферу сделать круг и проехать мимо знаменитого парка Вилла Селимонтана, который одной своей стороной примыкал к улице Кливус Скаури.
– Знаешь, у этого человека иногда пробуждается совершенно невыносимый характер, – доверительно признался он. – Я имею в виду Денни. Полагаю, Джино, что всю вину за это он возлагает на стресс. Но ведь мы все подвержены этому привычному для современного мира недугу, разве не так?
Джино посмотрел на его мертвенно-бледное лицо и безжизненные глаза. Он знал, почему они всегда доверяли этому человеку самые деликатные поручения. Он не останавливался ни перед чем в достижении своей цели и был на редкость безжалостным. Кроме того, он обладал такими бесценными качествами, как терпеливость и склонность тщательно планировать все свои действия.
– Обрати внимание на этот фонтан, – сказал Ханрахан и показал рукой на небольшое сооружение, находившееся сразу за воротами парка. Там была выложена из камня большая лодка, из которой обильно лились потоки воды. Джино и без Ханрахана знал этот чудный фонтан и всегда восхищался им.
– Один старый священник из Лимерика специально привез меня сюда, когда я впервые приехал в Рим. И вот теперь я хочу сделать то же самое для тебя. Я хочу провести тебя, Джино, – патетически заметил он, – через всю славную историю нашей церкви. Конечно, я всего лишь чиновник, а не священнослужитель, поэтому не обращай внимания на мелкие погрешности в моем рассказе. Впрочем, не думаю, что таких ошибок у меня будет больше, чем у какого-нибудь заурядного священника. – Ханрахан сделал паузу, а потом неторопливо продолжил назидательным тоном провинциального учителя: – Джино, давай представим себе, что сейчас шестое августа 258 года от Рождества Господня. Страной правит император Валериан, который не проявлял к церкви никаких дружеских чувств и прославился гонениями на христиан. Лоренцо, испанец по происхождению, один из шести дьяконов христианской церкви Рима, стоит на траве на том самом месте, где сейчас находится фонтан, и раздает бедным людям деньги. А деньги эти он получил за продажу некоторого количества церковного золота. Валериан узнал об этом и решил прибрать к рукам церковные богатства. Он потребовал, чтобы Лоренцо показал ему тайное место, где хранятся остатки церковной казны.
Джино Фоссе внимательно слушал Ханрахана, но думал о своем. Недавняя неприятная история, в результате которой его изгнали из Ватикана, не давала ему покоя и порождала массу сомнений относительно правильности избранного пути. У него и раньше были подобные неприятности, но все как-то обходилось без серьезных проблем. Конечно, Ханрахан, прав: это наказание явно превосходит степень его личной вины.
– В течение последующих трех дней, – вещал Ханрахан, – Лоренцо собирал вокруг себя огромные толпы нищих и обездоленных людей и щедро раздавал милостыню. Все это происходило как раз на месте этого фонтана. Поскольку страждущих и жаждущих людей было очень много, ему помогала группа единоверцев-христиан. Вскоре к нему подошли солдаты императора Валериана и потребовали его долю, но Лоренцо ничего не дал им. Вместо этого он показал на толпу нищих и гордо объявил: "Посмотрите на этих несчастных! Вот истинное сокровище нашей церкви!"
– Похоже, он решил нарваться на неприятности, – заключил Джино.
– Совершенно верно, – согласился Ханрахан. – И разумеется, нарвался. – Он махнул рукой на проплывающий за окном автомобиля Палатинский холм. – Если бы у нас было достаточно времени, мы могли бы проследовать по мученическому пути святого Лоренцо и понять, в чем истинный смысл его поступка. Его схватили и потащили через весь Криптопортикус на самую вершину холма, где и состоялся неправедный суд, исход которого был предрешен заранее. Мы можем подъехать к церкви Сан-Лоренцо в Фонте, что на виа Урбана, и посмотреть темницу, в которую он был заключен, и фонтан, в котором крестил товарищей по заключению. А после этого мы могли бы посетить церковь Сан-Лоренцо фуори ле Мура, которую возвел Константин, чтобы обозначить место захоронения святого мученика. А неподалеку отсюда, в Панисперне, есть еще одна церковь Святого Лоренцо, где мы могли бы постоять на том самом месте, где он был замучен, и осмотреть прекрасные фрески с изображением его казни. Хотя это слишком реалистическое изображение для молодого и неискушенного человека.
Ханрахан был не прав. Джино Фоссе нашел эти странные изображения мученической смерти весьма забавными. Он провел несколько часов в церкви Сан-Стефано Ротондо, что неподалеку от виа Селимонтана, и спокойно наблюдал, как реставраторы восстанавливали потрясающие по своей жестокости сцены мученической смерти святого. Эти картины сообщали ему нечто такое, что он не мог поначалу понять. На перекошенных от боли губах мученика застыла печать предсмертной агонии, содержавшая некое тайное послание. Создавалось ощущение, что он приглашал зрителей разделить с ним невыносимую боль веков и приобщиться к какой-то страшной тайне.
Когда они наконец-то добрались до церкви Сан-Лоренцо в Лучине и протиснулись сквозь плотную толпу зевак к алтарю, Ханрахан подвел Джино к картине Рени "Распятие" и спросил, что он о ней думает. Джино остался равнодушен к картине и спокойно ответил, что она слишком романтична и напрочь лишена даже малейших признаков реальности. По его мнению, человек не может умирать на кресте так красиво.
Ханрахан самодовольно ухмыльнулся и показал на монумент, установленный на могиле неизвестного Джино французского художника Пуссена.
– А вот еще одно романтическое произведение, – объявил он. – Ты знаком с произведениями Караваджо?
– Разумеется, – ответил Джино. – Они просто великолепны, так как он изображал реальных людей в реальных обстоятельствах.
– Совершенно верно, – согласился Ханрахан и с презрением пнул ногой монумент Пуссена. – Этот идиот слишком вульгарен, он совершенно не понимал Караваджо, который предпочитал изображать людей такими, какие они есть на самом деле, а не рассматривать их сквозь розовые очки. Знаешь, Джино, мы не должны дурачить себя и думать, что представляем собой нечто большее, чем есть на самом деле. Конечно, Караваджо был сумасшедшим и прекрасно знал об этом, но при этом он понимал силу своего гения.
Джино согласился с ним, и через минуту Ханрахан показал ему часовню Фонсека, где вдоль стены стояли прекрасные бюсты Бернини. После этого они вернулись в церковь и несколько минут молча взирали на чарующие образы великомученика.
В конце концов Джино Фоссе не выдержал и задал давно мучивший его вопрос:
– Что случилось с Лоренцо?
– Он умер, – ответил Ханрахан с насмешливой печалью.
Однако Джино было сейчас не до черного юмора. В эту минуту все его внимание было приковано к небольшой часовне, пристроенной к церкви. Там перед металлическим ограждением нефа стоял на коленях седовласый старик. Джино внимательно присмотрелся и заметил в нефе какое-то движение. Сначала он подумал, что промелькнула крыса, но потом увидел человека в кардинальском темно-красном одеянии. Ему даже показалось, что это Майкл Денни. Коленопреклоненный старик, напоминающий святого мученика, не замечал человека в красном.
– Я знаю, что он умер, – пробормотал Джино, – меня интересует, как именно.
Ханрахан встал со скамьи и направился в часовню. Джино покорно последовал за ним. Они остановились перед молящимся стариком. Джино посмотрел в дальний угол и действительно увидел суетившуюся под алтарем крысу. И никакого человека в красном. Джино подумал, что это был плод его больного воображения.
– Когда Лоренцо не дал императору золота, – тихо сказал Ханрахан, – власти просто взбесились от возмущения. Привычные наказания за столь возмутительное преступление показались им слишком мягкими. Поэтому его приговорили к медленной смерти на огне. Его раздели донага, привязали к металлической решетке и долго поджаривали.
Джино Фоссе поймал взглядом сверкнувшие в темноте глаза крысы.
– Что?
– Ты прекрасно слышал, что я сказал. Вспомни Тертуллиана. Кровь мучеников... Лоренцо был одним из самых храбрых, именно поэтому сохранился в памяти потомков. Несколько римских сенаторов приняли христианство под влиянием его мученической смерти. Они справедливо полагали, что если этот человек так легко принял мученическую смерть, значит, его Бог действительно помогал ему перенести страшные страдания. Знаменитый поэт Пруденций писал позже, что Лоренцо насмехался над своими мучителями, он говорил: "С этой стороны я уже поджарился, переверните меня на другую сторону, поджарьте как следует и съешьте".
Старик поднялся на ноги и ушел прочь, выругавшись себе под нос.
– Гриль сохранился до сих пор. Вот он, можешь полюбоваться.
Джино проследил за рукой ирландца и увидел в темном углу громоздкое металлическое сооружение. Только сейчас он понял его истинное назначение. Позже он проверил рассказ Ханрахана и убедился, что тот во всем следовал уже давно установившейся традиции и невольно соврал ему. Металлическая решетка для пытки осужденных была изобретена гораздо позже, а сам Пруденций родился восемьдесят лет спустя после этого драматического события. По всей вероятности, святой Лоренцо был просто-напросто обезглавлен, как и большинство христианских мучеников в ранние и самые кровавые годы христианской церкви. Возможно, все эти кровавые истории он слышал уже в Риме – как святой Варфоломей нес на руках куски своей кожи, Люция шествовала с глазами на тарелке, а Себастьян был пронзен десятками стрел. Впрочем, и эти истории могли оказаться досужим вымыслом. Сейчас нет никакой возможности узнать правду и, может, никогда не будет. Во всяком случае, ученые до сих пор не нашли никаких доказательств истинности всех этих историй. И только немногие археологические находки подтверждают некоторые сведения о жизни отдельных святых мучеников, как это было в случае с Санти Джованни э Паоло. Все это так или иначе зависит от личной веры, без которой святой Лоренцо был бы всего лишь героем сказочной истории, главной задачей которой является внедрить в сознание современников идеи покорности и преданности новому идолу.
Брендан Ханрахан наклонился к Джино и прошептал ему на ухо слова, которые еще долго жгли его изнутри. А перед алтарем в это время снова промелькнула тень крысы. И Джино подумал, что вот на этой решетке мог бы жариться кардинал Майкл Денни, причем на медленном огне. Он живо представил, как Денни ворочается на раскаленной решетке, смеется искаженным от боли ртом и все время спрашивает: "Ну что, я уже готов? А вы готовы? А эта крыса тоже будет здесь? Она тоже проголодалась?"
И Джино пришло в голову, что со времен апостола Павла появилось очень много самых разнообразных историй о чудесном обращении в новую веру, причем чаще всего их придумывала и распространяла сама церковь. Многие реальные события не только не соответствовали этим придуманным историям, но и противоречили им. Реальные факты часто разрушали веру людей в чудесные превращения. Интересно, сколько католиков входили в храм верующими, а выходили вон атеистами? А сколько людей разочаровались в своей вере просто так, без всякой на то причины? Идет человек по улице, переставляет ноги и вдруг начинает понимать, что его некогда сильная вера разлетелась в прах? А сколько людей пришли к печальному для себя открытию, что вся их жизнь распалась на две части: первую половину жизни они пребывали в дремучем невежестве и надеялись на спасение, а потом вдруг обнаружили, что спасения нет и не будет, и впали в отчаяние?
Джино Фоссе снова бросил взгляд на решетку и вздохнул, словно обрадовавшись, что не увидел на ней распластавшееся тело кардинала Денни. Только крыса шныряла по темным углам, зыркая на него из темноты преисполненными злобы глазами. И вот такая тварь могла уничтожить последние остатки веры, разорвать их в клочья острыми сильными зубами. А потом утащить клочки в норку и наслаждаться добычей вдали от посторонних глаз. И так всегда – человека убивает какая-нибудь мелочь, какая-нибудь мелкая тварь, которая никогда не задумывается о последствиях своих гнусных поступков.
Грустные воспоминания настолько взволновали Джино Фоссе, что он тряхнул головой, пытаясь отбросить их, как кошмарный сон, раз и навсегда. Они сеяли сомнения в праведности его поступков и порождали неуверенность в себе. А сейчас не время для размышлений по поводу праведности, сейчас время действий, а не мыслей по поводу их целесообразности. Он уже убил двоих полицейских, а это вовсе не входило в его планы. Конечно, теперь его будут терзать сожаления на этот счет, а они, в свою очередь, станут прелюдией к окончательному поражению. События последнего времени окружают его со всех сторон и взирают на него, как изголодавшиеся вороны, почуявшие падаль. Теперь уже нет никаких сомнений в том, что все его действия могут быть прерваны в течение двадцати четырех часов. А самое удивительное заключается в том, что его радует подобный исход дела. Он уже порядком устал от этой игры и с нетерпением ждет логической развязки.
А как скоро все это произойдет – всецело зависело от его дальнейших шагов. Майкл Денни оказался довольно-таки упрямым типом, неспособным к стремительному бегству и нежелающим рисковать ради того, чтобы любой ценой сохранить жизнь. Стало быть, от Джино потребуется последнее усилие воли.
Он стер с лица грим, переоделся в джинсы и черную майку и с отвращением подумал, что от него пахнет потом, как от грязной свиньи. Ночь выдалась невыносимо жаркой, город превратился в настоящее пекло. Да и на душе было как-то неспокойно, словно тысячи глаз наблюдали за ним в этот момент. Он высунул голову из фургона и огляделся. Площадь была почти безлюдной, несколько темных фигур бесцельно бродили в самом ее конце, где сверкали неоновые огни витрин и яркие фонари уличного освещения.
Убедившись в том, что поблизости никого нет, Джино вынул из сумки большую связку ключей, которую стащил шесть дней назад в административном здании Ватикана, когда забирал вещи, и отыскал ключ от входной двери церкви. После этого он включил двигатель фургона, развернулся и подогнал его задом к двери храма. Теперь никто не увидит, как он вытащит из фургона насмерть перепуганного Артуро Валену и втолкнет в помещение. И никто на свете не услышит, что произойдет за массивными деревянными дверями.
Именно здесь, по его мнению, начался тот самый процесс осмысления новой реальности, первые элементы которого зародились в нем еще в темном чреве церкви Сан-Джованни. Именно здесь у него появились первые стойкие представления о добре и зле, призвавшие его к немедленным конкретным действиям. А за неделю до этого ему позвонил Ханрахан и подчеркнуто вежливо поинтересовался, почему Денни так грубо реагирует на то, что, по его мнению, является лишь небольшой шалостью. Ханрахан предложил ему встретиться, покататься по городу и посмотреть наиболее интересные места. Он был уверен, что величественные памятники прошлого произведут на Джино неизгладимое впечатление.
Через полчаса ирландец подъехал на черном "мерседесе" к церкви, что на Кливус Скаури, и приказал шоферу остановиться прямо перед входом. Джино Фоссе хорошо знал этот автомобиль и сразу догадался, как пройдет день. Они долго колесили по городу, и Ханрахан знакомил его с жизнью и деятельностью святого Лоренцо. Это была весьма поучительная история.
Сейчас, когда в задней части фургона сидел Артуро Валена и скулил вместе с пойманными собаками, Джино вспомнил, как в тот памятный день ядовитый червь глубоко проник в его душу и поселился там навсегда. Возможно, Ханрахан заметил это, так как вообще замечал все, что происходит вокруг. Не исключено, что он с самого начала стремился к этому и теперь пожинал плоды собственного безрассудства.
День выдался тихий, безветренный, предвещавший наступление невыносимой полуденной жары. Ханрахан приказал шоферу сделать круг и проехать мимо знаменитого парка Вилла Селимонтана, который одной своей стороной примыкал к улице Кливус Скаури.
– Знаешь, у этого человека иногда пробуждается совершенно невыносимый характер, – доверительно признался он. – Я имею в виду Денни. Полагаю, Джино, что всю вину за это он возлагает на стресс. Но ведь мы все подвержены этому привычному для современного мира недугу, разве не так?
Джино посмотрел на его мертвенно-бледное лицо и безжизненные глаза. Он знал, почему они всегда доверяли этому человеку самые деликатные поручения. Он не останавливался ни перед чем в достижении своей цели и был на редкость безжалостным. Кроме того, он обладал такими бесценными качествами, как терпеливость и склонность тщательно планировать все свои действия.
– Обрати внимание на этот фонтан, – сказал Ханрахан и показал рукой на небольшое сооружение, находившееся сразу за воротами парка. Там была выложена из камня большая лодка, из которой обильно лились потоки воды. Джино и без Ханрахана знал этот чудный фонтан и всегда восхищался им.
– Один старый священник из Лимерика специально привез меня сюда, когда я впервые приехал в Рим. И вот теперь я хочу сделать то же самое для тебя. Я хочу провести тебя, Джино, – патетически заметил он, – через всю славную историю нашей церкви. Конечно, я всего лишь чиновник, а не священнослужитель, поэтому не обращай внимания на мелкие погрешности в моем рассказе. Впрочем, не думаю, что таких ошибок у меня будет больше, чем у какого-нибудь заурядного священника. – Ханрахан сделал паузу, а потом неторопливо продолжил назидательным тоном провинциального учителя: – Джино, давай представим себе, что сейчас шестое августа 258 года от Рождества Господня. Страной правит император Валериан, который не проявлял к церкви никаких дружеских чувств и прославился гонениями на христиан. Лоренцо, испанец по происхождению, один из шести дьяконов христианской церкви Рима, стоит на траве на том самом месте, где сейчас находится фонтан, и раздает бедным людям деньги. А деньги эти он получил за продажу некоторого количества церковного золота. Валериан узнал об этом и решил прибрать к рукам церковные богатства. Он потребовал, чтобы Лоренцо показал ему тайное место, где хранятся остатки церковной казны.
Джино Фоссе внимательно слушал Ханрахана, но думал о своем. Недавняя неприятная история, в результате которой его изгнали из Ватикана, не давала ему покоя и порождала массу сомнений относительно правильности избранного пути. У него и раньше были подобные неприятности, но все как-то обходилось без серьезных проблем. Конечно, Ханрахан, прав: это наказание явно превосходит степень его личной вины.
– В течение последующих трех дней, – вещал Ханрахан, – Лоренцо собирал вокруг себя огромные толпы нищих и обездоленных людей и щедро раздавал милостыню. Все это происходило как раз на месте этого фонтана. Поскольку страждущих и жаждущих людей было очень много, ему помогала группа единоверцев-христиан. Вскоре к нему подошли солдаты императора Валериана и потребовали его долю, но Лоренцо ничего не дал им. Вместо этого он показал на толпу нищих и гордо объявил: "Посмотрите на этих несчастных! Вот истинное сокровище нашей церкви!"
– Похоже, он решил нарваться на неприятности, – заключил Джино.
– Совершенно верно, – согласился Ханрахан. – И разумеется, нарвался. – Он махнул рукой на проплывающий за окном автомобиля Палатинский холм. – Если бы у нас было достаточно времени, мы могли бы проследовать по мученическому пути святого Лоренцо и понять, в чем истинный смысл его поступка. Его схватили и потащили через весь Криптопортикус на самую вершину холма, где и состоялся неправедный суд, исход которого был предрешен заранее. Мы можем подъехать к церкви Сан-Лоренцо в Фонте, что на виа Урбана, и посмотреть темницу, в которую он был заключен, и фонтан, в котором крестил товарищей по заключению. А после этого мы могли бы посетить церковь Сан-Лоренцо фуори ле Мура, которую возвел Константин, чтобы обозначить место захоронения святого мученика. А неподалеку отсюда, в Панисперне, есть еще одна церковь Святого Лоренцо, где мы могли бы постоять на том самом месте, где он был замучен, и осмотреть прекрасные фрески с изображением его казни. Хотя это слишком реалистическое изображение для молодого и неискушенного человека.
Ханрахан был не прав. Джино Фоссе нашел эти странные изображения мученической смерти весьма забавными. Он провел несколько часов в церкви Сан-Стефано Ротондо, что неподалеку от виа Селимонтана, и спокойно наблюдал, как реставраторы восстанавливали потрясающие по своей жестокости сцены мученической смерти святого. Эти картины сообщали ему нечто такое, что он не мог поначалу понять. На перекошенных от боли губах мученика застыла печать предсмертной агонии, содержавшая некое тайное послание. Создавалось ощущение, что он приглашал зрителей разделить с ним невыносимую боль веков и приобщиться к какой-то страшной тайне.
Когда они наконец-то добрались до церкви Сан-Лоренцо в Лучине и протиснулись сквозь плотную толпу зевак к алтарю, Ханрахан подвел Джино к картине Рени "Распятие" и спросил, что он о ней думает. Джино остался равнодушен к картине и спокойно ответил, что она слишком романтична и напрочь лишена даже малейших признаков реальности. По его мнению, человек не может умирать на кресте так красиво.
Ханрахан самодовольно ухмыльнулся и показал на монумент, установленный на могиле неизвестного Джино французского художника Пуссена.
– А вот еще одно романтическое произведение, – объявил он. – Ты знаком с произведениями Караваджо?
– Разумеется, – ответил Джино. – Они просто великолепны, так как он изображал реальных людей в реальных обстоятельствах.
– Совершенно верно, – согласился Ханрахан и с презрением пнул ногой монумент Пуссена. – Этот идиот слишком вульгарен, он совершенно не понимал Караваджо, который предпочитал изображать людей такими, какие они есть на самом деле, а не рассматривать их сквозь розовые очки. Знаешь, Джино, мы не должны дурачить себя и думать, что представляем собой нечто большее, чем есть на самом деле. Конечно, Караваджо был сумасшедшим и прекрасно знал об этом, но при этом он понимал силу своего гения.
Джино согласился с ним, и через минуту Ханрахан показал ему часовню Фонсека, где вдоль стены стояли прекрасные бюсты Бернини. После этого они вернулись в церковь и несколько минут молча взирали на чарующие образы великомученика.
В конце концов Джино Фоссе не выдержал и задал давно мучивший его вопрос:
– Что случилось с Лоренцо?
– Он умер, – ответил Ханрахан с насмешливой печалью.
Однако Джино было сейчас не до черного юмора. В эту минуту все его внимание было приковано к небольшой часовне, пристроенной к церкви. Там перед металлическим ограждением нефа стоял на коленях седовласый старик. Джино внимательно присмотрелся и заметил в нефе какое-то движение. Сначала он подумал, что промелькнула крыса, но потом увидел человека в кардинальском темно-красном одеянии. Ему даже показалось, что это Майкл Денни. Коленопреклоненный старик, напоминающий святого мученика, не замечал человека в красном.
– Я знаю, что он умер, – пробормотал Джино, – меня интересует, как именно.
Ханрахан встал со скамьи и направился в часовню. Джино покорно последовал за ним. Они остановились перед молящимся стариком. Джино посмотрел в дальний угол и действительно увидел суетившуюся под алтарем крысу. И никакого человека в красном. Джино подумал, что это был плод его больного воображения.
– Когда Лоренцо не дал императору золота, – тихо сказал Ханрахан, – власти просто взбесились от возмущения. Привычные наказания за столь возмутительное преступление показались им слишком мягкими. Поэтому его приговорили к медленной смерти на огне. Его раздели донага, привязали к металлической решетке и долго поджаривали.
Джино Фоссе поймал взглядом сверкнувшие в темноте глаза крысы.
– Что?
– Ты прекрасно слышал, что я сказал. Вспомни Тертуллиана. Кровь мучеников... Лоренцо был одним из самых храбрых, именно поэтому сохранился в памяти потомков. Несколько римских сенаторов приняли христианство под влиянием его мученической смерти. Они справедливо полагали, что если этот человек так легко принял мученическую смерть, значит, его Бог действительно помогал ему перенести страшные страдания. Знаменитый поэт Пруденций писал позже, что Лоренцо насмехался над своими мучителями, он говорил: "С этой стороны я уже поджарился, переверните меня на другую сторону, поджарьте как следует и съешьте".
Старик поднялся на ноги и ушел прочь, выругавшись себе под нос.
– Гриль сохранился до сих пор. Вот он, можешь полюбоваться.
Джино проследил за рукой ирландца и увидел в темном углу громоздкое металлическое сооружение. Только сейчас он понял его истинное назначение. Позже он проверил рассказ Ханрахана и убедился, что тот во всем следовал уже давно установившейся традиции и невольно соврал ему. Металлическая решетка для пытки осужденных была изобретена гораздо позже, а сам Пруденций родился восемьдесят лет спустя после этого драматического события. По всей вероятности, святой Лоренцо был просто-напросто обезглавлен, как и большинство христианских мучеников в ранние и самые кровавые годы христианской церкви. Возможно, все эти кровавые истории он слышал уже в Риме – как святой Варфоломей нес на руках куски своей кожи, Люция шествовала с глазами на тарелке, а Себастьян был пронзен десятками стрел. Впрочем, и эти истории могли оказаться досужим вымыслом. Сейчас нет никакой возможности узнать правду и, может, никогда не будет. Во всяком случае, ученые до сих пор не нашли никаких доказательств истинности всех этих историй. И только немногие археологические находки подтверждают некоторые сведения о жизни отдельных святых мучеников, как это было в случае с Санти Джованни э Паоло. Все это так или иначе зависит от личной веры, без которой святой Лоренцо был бы всего лишь героем сказочной истории, главной задачей которой является внедрить в сознание современников идеи покорности и преданности новому идолу.
Брендан Ханрахан наклонился к Джино и прошептал ему на ухо слова, которые еще долго жгли его изнутри. А перед алтарем в это время снова промелькнула тень крысы. И Джино подумал, что вот на этой решетке мог бы жариться кардинал Майкл Денни, причем на медленном огне. Он живо представил, как Денни ворочается на раскаленной решетке, смеется искаженным от боли ртом и все время спрашивает: "Ну что, я уже готов? А вы готовы? А эта крыса тоже будет здесь? Она тоже проголодалась?"
И Джино пришло в голову, что со времен апостола Павла появилось очень много самых разнообразных историй о чудесном обращении в новую веру, причем чаще всего их придумывала и распространяла сама церковь. Многие реальные события не только не соответствовали этим придуманным историям, но и противоречили им. Реальные факты часто разрушали веру людей в чудесные превращения. Интересно, сколько католиков входили в храм верующими, а выходили вон атеистами? А сколько людей разочаровались в своей вере просто так, без всякой на то причины? Идет человек по улице, переставляет ноги и вдруг начинает понимать, что его некогда сильная вера разлетелась в прах? А сколько людей пришли к печальному для себя открытию, что вся их жизнь распалась на две части: первую половину жизни они пребывали в дремучем невежестве и надеялись на спасение, а потом вдруг обнаружили, что спасения нет и не будет, и впали в отчаяние?
Джино Фоссе снова бросил взгляд на решетку и вздохнул, словно обрадовавшись, что не увидел на ней распластавшееся тело кардинала Денни. Только крыса шныряла по темным углам, зыркая на него из темноты преисполненными злобы глазами. И вот такая тварь могла уничтожить последние остатки веры, разорвать их в клочья острыми сильными зубами. А потом утащить клочки в норку и наслаждаться добычей вдали от посторонних глаз. И так всегда – человека убивает какая-нибудь мелочь, какая-нибудь мелкая тварь, которая никогда не задумывается о последствиях своих гнусных поступков.
Грустные воспоминания настолько взволновали Джино Фоссе, что он тряхнул головой, пытаясь отбросить их, как кошмарный сон, раз и навсегда. Они сеяли сомнения в праведности его поступков и порождали неуверенность в себе. А сейчас не время для размышлений по поводу праведности, сейчас время действий, а не мыслей по поводу их целесообразности. Он уже убил двоих полицейских, а это вовсе не входило в его планы. Конечно, теперь его будут терзать сожаления на этот счет, а они, в свою очередь, станут прелюдией к окончательному поражению. События последнего времени окружают его со всех сторон и взирают на него, как изголодавшиеся вороны, почуявшие падаль. Теперь уже нет никаких сомнений в том, что все его действия могут быть прерваны в течение двадцати четырех часов. А самое удивительное заключается в том, что его радует подобный исход дела. Он уже порядком устал от этой игры и с нетерпением ждет логической развязки.
А как скоро все это произойдет – всецело зависело от его дальнейших шагов. Майкл Денни оказался довольно-таки упрямым типом, неспособным к стремительному бегству и нежелающим рисковать ради того, чтобы любой ценой сохранить жизнь. Стало быть, от Джино потребуется последнее усилие воли.
Он стер с лица грим, переоделся в джинсы и черную майку и с отвращением подумал, что от него пахнет потом, как от грязной свиньи. Ночь выдалась невыносимо жаркой, город превратился в настоящее пекло. Да и на душе было как-то неспокойно, словно тысячи глаз наблюдали за ним в этот момент. Он высунул голову из фургона и огляделся. Площадь была почти безлюдной, несколько темных фигур бесцельно бродили в самом ее конце, где сверкали неоновые огни витрин и яркие фонари уличного освещения.
Убедившись в том, что поблизости никого нет, Джино вынул из сумки большую связку ключей, которую стащил шесть дней назад в административном здании Ватикана, когда забирал вещи, и отыскал ключ от входной двери церкви. После этого он включил двигатель фургона, развернулся и подогнал его задом к двери храма. Теперь никто не увидит, как он вытащит из фургона насмерть перепуганного Артуро Валену и втолкнет в помещение. И никто на свете не услышит, что произойдет за массивными деревянными дверями.
48
Они стояли в коридоре и не находили нужных слов. Весь дом был погружен в темноту и насыщен каким-то странным ощущением счастья, которое бывает только в чудесном оазисе благоденствия, полностью отгороженном от мрачного и весьма неприветливого внешнего мира. Сара на мгновение подумала о другом мире, где она позволяла использовать себя в качестве проститутки и где ее собственные желания и предпочтения не имели абсолютно никакого значения. А потом она медленно подошла к Нику и посмотрела ему в глаза, пытаясь отыскать хоть малейшие признаки страха. Да, возможно, в его глазах действительно был страх, зато отсутствовали сомнения в правильности своих намерений. Ему каким-то образом удалось преодолеть себя и окончательно определиться с желаниями. В эту ночь в старом фермерском доме действительно произошли очень важные события. Би была потрясена тем, что утратила любовь задолго до окончательного расставания, Марко был поглощен самобичеванием, а Сара до глубины души тронута их духовной близостью и весьма откровенными вопросами и ответами. Для нее это было самым настоящим откровением, так как ничего подобного она не видела в том мире, где провела большую часть жизни. А здесь, в этом чудесном сельском доме, ее никто ни о чем не спрашивал и ничего у нее не просил, кроме, естественно, самого обыкновенного понимания и сочувствия. Это была маленькая вселенная со своими порядками и законами, а в центре этой вселенной – Ник Коста, готовый выполнить любое ее желание.
Сара протянула руку и прикоснулась пальцами к его волосам. Ее рот был слегка приоткрыт, а губы заметно увлажнились в ожидании поцелуя. Ник стоял, все еще не зная, как поступить, как преодолеть терзающие душу сомнения. Сара прильнула к нему, поцеловала в губы и дала понять, что согласна ответить на его ласки. Его руки скользнули вниз по спине женщины, а потом неожиданно для него самого опустились на ее бедра. Потеряв над собой контроль, он приподнял ее и сильно прижал к себе. Сара обвила Ника ногами, обхватила его голову и крепко поцеловала в губы.
Ник понес ее в спальню, опустил на пол и стал лихорадочно снимать с нее одежду. Когда оба были раздеты, Ник оглядел Сару с головы до ног, словно пытаясь преодолеть последние сомнения.
– Ник? – прошептала Сара.
Он пристально посмотрел ей в глаза, стараясь понять, о чем она сейчас думает и что хочет доказать ему.
– Может, завтра?
– Завтра я буду сажать семена для твоего отца, – быстро ответила она и бросила взгляд на ванную комнату. – Пойдем.
Она взяла его за руку и потащила в ванную. Ник не противился ее желанию, хотя продолжал раздумывать над возможными последствиями.
Сара включила воду, вошла под струю и потянула за собой Ника. Поначалу вода показалась им холодной, но через минуту они уже с удовольствием ощущали эту прохладу. Сара весело рассмеялась. Она стала плескать на него водой. Тогда Ник наклонился и поцеловал ее набухшие соски. Сара запрокинула голову и закрыла в истоме глаза. Никогда еще ей не было так приятно, как в эту минуту. Ее рука скользнула вниз и нащупала его упругий пенис. Ник застонал от блаженства. Подчиняясь его порыву, Сара провела несколько раз пальцами по его возбужденной плоти, а потом откинулась назад и широко расставила ноги, приглашая его к себе.
Ник вошел в нее быстро, сделал несколько движений – сначала слабых, а потом все более сильных и уверенных. Сара томно застонала, обхватила его спину обеими ногами и еще больше запрокинула голову. Однако Ник не стал продолжать, а вместо этого отпрянул назад, поцеловал ее в губы и повел в спальню. Сара подчинилась ему, хотя и с сожалением оттого, что он не хотел заниматься любовью в ванной комнате.
Ник уложил Сару на белоснежную простыню, осмотрел ее с головы до ног, словно прикидывая, с чего начать, а потом стал осыпать ее тело поцелуями. Опустившись до сосков, он сделал паузу, набрал воздуха и двинулся дальше. Сара извивалась всем телом, изредка издавая приглушенные стоны и невольно подталкивая его голову все ниже и ниже. При этом она испытывала дотоле неизвестные чувства. Раньше она обслуживала клиентов и всячески угождала им, а теперь вдруг сама оказалась объектом ласк и вожделения. И Ник, похоже, был рад предоставить ей возможность испить чащу наслаждения до дна. Его язык продолжал опускаться все ниже и ниже, на какое-то мгновение застыл в неглубокой ямке пупка, а потом решительно двинулся дальше, раздвигая в сторону тонкие бархатные волоски.
Когда его влажный язык коснулся самого потаенного места, Сара не выдержала напряжения и стала настойчиво притягивать его голову к себе. Ник ощутил влажную и теплую поверхность ее внешних губ, сделал несколько движений вверх и вниз, а потом вошел в нее языком. Сара вскрикнула от восторга и выгнулась дугой. В этот момент ей хотелось вобрать в себя все его сильное, пышущее жаром тело, поглотить без остатка и никогда не выпускать из себя. Язык Ника двигался все сильнее и ритмичнее, а она следовала его движениям и извивалась, как змея на жарком солнце. Через несколько минут Сара уже ничего не соображала и только колыхалась в такт его движениям. Голова ее кружилась от невообразимого удовольствия, а из груди вырывался громкий стон. А когда Ник нащупал пальцем еще одно потаенное место, она взвыла от восторга и громко вскрикнула, опасаясь, что может лишиться чувств. Весь мир провалился в какую-то бездонную пропасть, оставив ей взамен неописуемое блаженство, о существовании которого она раньше не подозревала.
После этого Ник медленно поднялся и посмотрел на распластавшееся перед ним тело, будто удивляясь тому, что только что произошло. Сара засмеялась и, обхватив его голову обеими руками, крепко прижала к себе. Ник охотно лег на нее и погрузился в ее мягкое и теплое тело. Напряжение было настолько велико, что через несколько секунд они одновременно расслабились и долго лежали молча, наслаждаясь каждым мгновением близости. Ник успел подумать, что в этом старом сельском доме, где прошло все его детство, где он впервые стал мужчиной, где испытал первые радости и горечи, успехи и разочарования, наконец-то обрел истинное спокойствие и счастье. Вскоре они оба уснули, утомленные любовными ласками и теплой летней ночью, которая накрыла окрестности древней Аппиевой дороги вместе со всеми близлежащими домами. Сегодня весь мир за пределами летней веранды старого дома прекратил для них свое существование.
Сара протянула руку и прикоснулась пальцами к его волосам. Ее рот был слегка приоткрыт, а губы заметно увлажнились в ожидании поцелуя. Ник стоял, все еще не зная, как поступить, как преодолеть терзающие душу сомнения. Сара прильнула к нему, поцеловала в губы и дала понять, что согласна ответить на его ласки. Его руки скользнули вниз по спине женщины, а потом неожиданно для него самого опустились на ее бедра. Потеряв над собой контроль, он приподнял ее и сильно прижал к себе. Сара обвила Ника ногами, обхватила его голову и крепко поцеловала в губы.
Ник понес ее в спальню, опустил на пол и стал лихорадочно снимать с нее одежду. Когда оба были раздеты, Ник оглядел Сару с головы до ног, словно пытаясь преодолеть последние сомнения.
– Ник? – прошептала Сара.
Он пристально посмотрел ей в глаза, стараясь понять, о чем она сейчас думает и что хочет доказать ему.
– Может, завтра?
– Завтра я буду сажать семена для твоего отца, – быстро ответила она и бросила взгляд на ванную комнату. – Пойдем.
Она взяла его за руку и потащила в ванную. Ник не противился ее желанию, хотя продолжал раздумывать над возможными последствиями.
Сара включила воду, вошла под струю и потянула за собой Ника. Поначалу вода показалась им холодной, но через минуту они уже с удовольствием ощущали эту прохладу. Сара весело рассмеялась. Она стала плескать на него водой. Тогда Ник наклонился и поцеловал ее набухшие соски. Сара запрокинула голову и закрыла в истоме глаза. Никогда еще ей не было так приятно, как в эту минуту. Ее рука скользнула вниз и нащупала его упругий пенис. Ник застонал от блаженства. Подчиняясь его порыву, Сара провела несколько раз пальцами по его возбужденной плоти, а потом откинулась назад и широко расставила ноги, приглашая его к себе.
Ник вошел в нее быстро, сделал несколько движений – сначала слабых, а потом все более сильных и уверенных. Сара томно застонала, обхватила его спину обеими ногами и еще больше запрокинула голову. Однако Ник не стал продолжать, а вместо этого отпрянул назад, поцеловал ее в губы и повел в спальню. Сара подчинилась ему, хотя и с сожалением оттого, что он не хотел заниматься любовью в ванной комнате.
Ник уложил Сару на белоснежную простыню, осмотрел ее с головы до ног, словно прикидывая, с чего начать, а потом стал осыпать ее тело поцелуями. Опустившись до сосков, он сделал паузу, набрал воздуха и двинулся дальше. Сара извивалась всем телом, изредка издавая приглушенные стоны и невольно подталкивая его голову все ниже и ниже. При этом она испытывала дотоле неизвестные чувства. Раньше она обслуживала клиентов и всячески угождала им, а теперь вдруг сама оказалась объектом ласк и вожделения. И Ник, похоже, был рад предоставить ей возможность испить чащу наслаждения до дна. Его язык продолжал опускаться все ниже и ниже, на какое-то мгновение застыл в неглубокой ямке пупка, а потом решительно двинулся дальше, раздвигая в сторону тонкие бархатные волоски.
Когда его влажный язык коснулся самого потаенного места, Сара не выдержала напряжения и стала настойчиво притягивать его голову к себе. Ник ощутил влажную и теплую поверхность ее внешних губ, сделал несколько движений вверх и вниз, а потом вошел в нее языком. Сара вскрикнула от восторга и выгнулась дугой. В этот момент ей хотелось вобрать в себя все его сильное, пышущее жаром тело, поглотить без остатка и никогда не выпускать из себя. Язык Ника двигался все сильнее и ритмичнее, а она следовала его движениям и извивалась, как змея на жарком солнце. Через несколько минут Сара уже ничего не соображала и только колыхалась в такт его движениям. Голова ее кружилась от невообразимого удовольствия, а из груди вырывался громкий стон. А когда Ник нащупал пальцем еще одно потаенное место, она взвыла от восторга и громко вскрикнула, опасаясь, что может лишиться чувств. Весь мир провалился в какую-то бездонную пропасть, оставив ей взамен неописуемое блаженство, о существовании которого она раньше не подозревала.
После этого Ник медленно поднялся и посмотрел на распластавшееся перед ним тело, будто удивляясь тому, что только что произошло. Сара засмеялась и, обхватив его голову обеими руками, крепко прижала к себе. Ник охотно лег на нее и погрузился в ее мягкое и теплое тело. Напряжение было настолько велико, что через несколько секунд они одновременно расслабились и долго лежали молча, наслаждаясь каждым мгновением близости. Ник успел подумать, что в этом старом сельском доме, где прошло все его детство, где он впервые стал мужчиной, где испытал первые радости и горечи, успехи и разочарования, наконец-то обрел истинное спокойствие и счастье. Вскоре они оба уснули, утомленные любовными ласками и теплой летней ночью, которая накрыла окрестности древней Аппиевой дороги вместе со всеми близлежащими домами. Сегодня весь мир за пределами летней веранды старого дома прекратил для них свое существование.