Страница:
Она посмотрела на него так, словно одобрила его мнение. Затем она подошла к Марии, села рядом и обняла за плечи.
– Думаю, что вы правы. Он однажды сказал мне, что часто просыпается в дурном настроении, потому что не знает, что еще можно сделать для сестры. Из него действительно был никудышний помощник.
Мария тяжело вздохнула, неожиданно улыбнулась и столь же неожиданно расплакалась.
– Она не умеет читать по губам, и поэтому ей очень легко врать.
Ник вырвал из записной книжки листок бумаги и записал свой домашний номер телефона.
– Если ей что-нибудь понадобится, позвоните мне в любое время дня и ночи. Мы можем помочь Марии деньгами, можем оформить ей пенсию. Я понимаю, что сейчас это слабое утешение, но, если Марии действительно что-нибудь будет нужно, сообщите мне, и я постараюсь сделать все возможное.
Сиделка посмотрела на листок и тяжело вздохнула.
– Сейчас ей нужен только брат, но его, увы, не вернешь.
Ник опустил голову.
– Мне очень жаль, – тихо сказала сиделка, устыдившись собственной бестактности, – но вы ничем не можете ей помочь. Мария должна вернуться в свой родной дом. Она не может жить без посторонней помощи, а дома она будет под постоянным присмотром.
Ник внимательно слушал ее и думал о том, как нелегко приходилось Росси совмещать работу и заботу о сестре.
– Ничего, все нормально, – успокоила его женщина. – С ней будет все в порядке. Там у нее много друзей, которые знают ее с детства. Вся беда в том... – она перевела дыхание, – что Мария будет скучать по брату. Мы все очень сожалеем о его гибели.
– Я знаю, – сказал Ник и оглядел небольшую, но уютную комнату, стены которой были украшены рисунками.
– Это все Мария, – пояснила сиделка. – Она только тем и занимается, что изображает цветы. Она нема и глуха, но отнюдь не глупа.
На одном листе были изображены чудные голубые гиацинты на желтом фоне. Картина чем-то напоминала ранние работы Ван Гога. Оставалось лишь удивляться, что глухонемая женщина хранит в душе столько радости и жажды жизни.
– Если хотите, – предложила сиделка, – я покажу вам его комнату. Может быть, вы возьмете что-нибудь на память об этом замечательном человеке.
– Я не очень хорошо знал его, – смутился Ник, – но я знаю людей, которым будет дорога память о нем.
Комната Росси была маленькой, окно выходило на автомобильную стоянку. Воздух был пропитан запахом дешевых сигарет. У окна стоял небольшой письменный стол с настольной лампой и стопкой бумаг. Рядом со столом находилась узкая металлическая кровать, аккуратно застеленная покрывалом. На стене висело несколько пожелтевших от времени фотографий. Ник подошел поближе и рассмотрел их. На большинстве снимков были зафиксированы загородные поездки брата с сестрой. Мария, одетая в яркое платье, радостно улыбалась в фотообъектив, и Ник понял: Лука старался изо всех сил, чтобы сделать ее жизнь счастливой и беззаботной. Именно в этом заключался его истинный талант. Кстати сказать, сам он был изображен только на одной фотографии. Он сидел рядом с сестрой в стареньком "Бугатти-57" в каком-то музее под открытым небом. По всему чувствовалось, что он доволен жизнью и полностью контролирует себя.
– Это было незадолго до его нервного срыва, – пояснила сиделка.
– Он всегда был таким веселым?
– Нет. – Она неожиданно рассмеялась. – Если говорить честно, то он всегда был на пределе сил. Во всяком случае, в то время, когда я познакомилась с ним.
Ник прикоснулся к снимку:
– Я не могу взять эту фотографию, она принадлежит Марии. Это очень дорогая для нее вещь.
– Нет, ничего страшного, – успокоила его сиделка. – Это моя фотография, и я могу отпечатать другой снимок. Берите. – Она оглядела комнатушку. – Он не любил, когда я входила в его комнату. Это было его убежище. Он часто скрывался здесь и занимался своими делами. Извините, я оставлю вас на минуту. – Она прикрыла за собой дверь.
Ник сел за стол и посмотрел в окно на ряды припаркованных автомобилей и гряду многоэтажек. Да, вот так Лука Росси каждый божий день сидел за этим столом и смотрел на урбанистический пейзаж. Никто в их отделе не думал, что этот человек удивительным образом сочетает профессиональные обязанности с нелегкими заботами о глухонемой сестре.
Ник выдвинул ящик стола и обнаружил пухлую тетрадь. Открыв ее, он понял, что перед ним дневник Росси. Это были записи человека, который пытается понять смысл своего существования. В какой-то момент Нику показалось, что корявые буквы похожи на злых демонов, поселившихся в тетради по доброй воле автора. На одной из страниц Ник наткнулся на строчку: "Добравшись до Сан-Айвс, я встретил мужчину и семь его жен".
Он прочитал еще несколько страниц и понял, что дневник служил Росси отдушиной. Лука описывал свои страхи и сомнения, то и дело упоминая сослуживцев и знакомых: его, Фальконе, Терезу Лупо, Сару и многих других. Похоже, Лука посвящал этой тетради все свободное время.
Ник сунул ее в карман пиджака, вышел из комнаты и вежливо попрощался с Марией и сиделкой.
56
57
– Думаю, что вы правы. Он однажды сказал мне, что часто просыпается в дурном настроении, потому что не знает, что еще можно сделать для сестры. Из него действительно был никудышний помощник.
Мария тяжело вздохнула, неожиданно улыбнулась и столь же неожиданно расплакалась.
– Она не умеет читать по губам, и поэтому ей очень легко врать.
Ник вырвал из записной книжки листок бумаги и записал свой домашний номер телефона.
– Если ей что-нибудь понадобится, позвоните мне в любое время дня и ночи. Мы можем помочь Марии деньгами, можем оформить ей пенсию. Я понимаю, что сейчас это слабое утешение, но, если Марии действительно что-нибудь будет нужно, сообщите мне, и я постараюсь сделать все возможное.
Сиделка посмотрела на листок и тяжело вздохнула.
– Сейчас ей нужен только брат, но его, увы, не вернешь.
Ник опустил голову.
– Мне очень жаль, – тихо сказала сиделка, устыдившись собственной бестактности, – но вы ничем не можете ей помочь. Мария должна вернуться в свой родной дом. Она не может жить без посторонней помощи, а дома она будет под постоянным присмотром.
Ник внимательно слушал ее и думал о том, как нелегко приходилось Росси совмещать работу и заботу о сестре.
– Ничего, все нормально, – успокоила его женщина. – С ней будет все в порядке. Там у нее много друзей, которые знают ее с детства. Вся беда в том... – она перевела дыхание, – что Мария будет скучать по брату. Мы все очень сожалеем о его гибели.
– Я знаю, – сказал Ник и оглядел небольшую, но уютную комнату, стены которой были украшены рисунками.
– Это все Мария, – пояснила сиделка. – Она только тем и занимается, что изображает цветы. Она нема и глуха, но отнюдь не глупа.
На одном листе были изображены чудные голубые гиацинты на желтом фоне. Картина чем-то напоминала ранние работы Ван Гога. Оставалось лишь удивляться, что глухонемая женщина хранит в душе столько радости и жажды жизни.
– Если хотите, – предложила сиделка, – я покажу вам его комнату. Может быть, вы возьмете что-нибудь на память об этом замечательном человеке.
– Я не очень хорошо знал его, – смутился Ник, – но я знаю людей, которым будет дорога память о нем.
Комната Росси была маленькой, окно выходило на автомобильную стоянку. Воздух был пропитан запахом дешевых сигарет. У окна стоял небольшой письменный стол с настольной лампой и стопкой бумаг. Рядом со столом находилась узкая металлическая кровать, аккуратно застеленная покрывалом. На стене висело несколько пожелтевших от времени фотографий. Ник подошел поближе и рассмотрел их. На большинстве снимков были зафиксированы загородные поездки брата с сестрой. Мария, одетая в яркое платье, радостно улыбалась в фотообъектив, и Ник понял: Лука старался изо всех сил, чтобы сделать ее жизнь счастливой и беззаботной. Именно в этом заключался его истинный талант. Кстати сказать, сам он был изображен только на одной фотографии. Он сидел рядом с сестрой в стареньком "Бугатти-57" в каком-то музее под открытым небом. По всему чувствовалось, что он доволен жизнью и полностью контролирует себя.
– Это было незадолго до его нервного срыва, – пояснила сиделка.
– Он всегда был таким веселым?
– Нет. – Она неожиданно рассмеялась. – Если говорить честно, то он всегда был на пределе сил. Во всяком случае, в то время, когда я познакомилась с ним.
Ник прикоснулся к снимку:
– Я не могу взять эту фотографию, она принадлежит Марии. Это очень дорогая для нее вещь.
– Нет, ничего страшного, – успокоила его сиделка. – Это моя фотография, и я могу отпечатать другой снимок. Берите. – Она оглядела комнатушку. – Он не любил, когда я входила в его комнату. Это было его убежище. Он часто скрывался здесь и занимался своими делами. Извините, я оставлю вас на минуту. – Она прикрыла за собой дверь.
Ник сел за стол и посмотрел в окно на ряды припаркованных автомобилей и гряду многоэтажек. Да, вот так Лука Росси каждый божий день сидел за этим столом и смотрел на урбанистический пейзаж. Никто в их отделе не думал, что этот человек удивительным образом сочетает профессиональные обязанности с нелегкими заботами о глухонемой сестре.
Ник выдвинул ящик стола и обнаружил пухлую тетрадь. Открыв ее, он понял, что перед ним дневник Росси. Это были записи человека, который пытается понять смысл своего существования. В какой-то момент Нику показалось, что корявые буквы похожи на злых демонов, поселившихся в тетради по доброй воле автора. На одной из страниц Ник наткнулся на строчку: "Добравшись до Сан-Айвс, я встретил мужчину и семь его жен".
Он прочитал еще несколько страниц и понял, что дневник служил Росси отдушиной. Лука описывал свои страхи и сомнения, то и дело упоминая сослуживцев и знакомых: его, Фальконе, Терезу Лупо, Сару и многих других. Похоже, Лука посвящал этой тетради все свободное время.
Ник сунул ее в карман пиджака, вышел из комнаты и вежливо попрощался с Марией и сиделкой.
56
– Ты вскрикнула, когда...
Она рассмеялась из-за его смущения. Было раннее утро, и улица за окном только наполнялась автомобильным шумом. Джино вернулся в восемь часов, принял душ и даже немного вздремнул, так и не потревожив ее спокойного сна. Она проснулась сама и принялась поглаживать его упругое тело подушечками тонких пальцев. А когда он возбудился, она взобралась на него и стала медленно раскачиваться, стараясь задеть его губы набухшими сосками и с удовольствием ощущая его напрягшуюся мужскую плоть.
– Что "когда"? – спросила она, продолжая ритмично двигаться и прижиматься к нему всем телом.
– Ты сама знаешь, – сказал он, не открывая глаз.
Ирена недоуменно посмотрела на него, но благоразумно промолчала. Она вообще не понимала этого человека. Она не знала, например, почему он так часто пропадает по ночам, что делает в это время и откуда берет деньги. Сперва она думала, что он занимается грабежом, и пришла к выводу, что ничего страшного в этом нет. Но почему же в таком случае они строго-настрого приказали ей следить за ним? Почему потребовали, чтобы она глаз с него не спускала и сообщала им каждый раз, когда он выходил из дому? Почему, наконец, они хотели знать все, о чем он с ней говорит?
– Нет, ты скажи мне, – потребовала она.
Его и без того розовые щеки покрылись густым румянцем.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. По крайней мере чувствуешь.
– Конечно, чувствую, – засмеялась она. – А ты что, думал, я бесчувственная тварь? – Она откинула назад волосы и посмотрела на него. В слабом утреннем свете тускло блеснули ее зубы. Джино с удивлением обнаружил, что ее мягкая кожа покрылась капельками пота.
– Я всегда чувствую настроение мужчин, с которыми провожу ночь, но ты совсем другое дело, Джино. Тебя я совершенно не понимаю, и это меня пугает. Ты какой-то загадочный, и я не понимаю, что с тобой происходит в тот или иной момент. Конечно, я могу строить какие-то предположения, но предпочитаю не делать этого. Ты же знаешь, что я хорошая?
– Да, знаю, – подтвердил Джино. – Ты действительно хорошая, но при этом я не понимаю, почему ты выбрала именно меня?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Потому что ты ничего от меня не требуешь и хорошо обращаешься со мной.
Он вспомнил, что сначала она очень не понравилась ему, а потом он увидел в ней что-то очень важное, какую-то удивительную непосредственность, от которой ему становилось легко на душе.
– Ирена, что ты ощущаешь, когда занимаешься со мной любовью? – неожиданно для себя спросил он.
Она на мгновение задумалась. Никто еще не задавал ей подобных вопросов.
– Мне кажется, – медленно сказала она, – во мне что-то начинает расцветать. Как будто ты сам начинаешь произрастать во мне. Я не знаю, что это, но мне кажется, что это может быть ребенок.
Джино побледнел и завернулся в простыню. Ирена поморщилась от негодования. Такая реакция неприятно поразила ее. Он отпрянул от нее, как от прокаженной.
– Понимаешь, – тихо сказала она, поглаживая пальцами его жесткие волосы, – с другими мужчинами у меня такого не было. Я всегда держала определенную дистанцию и не забивала голову всякими мелочами.
Джино демонстративно отвернулся в сторону. Ирена снова задумалась над тем, что он делает по ночам и почему приходит домой в таком странном настроении. А сегодня утром от него почему-то пахло жареным мясом, как будто он провел ночь на пикнике у костра.
– Ты не волнуйся, Джино, – попыталась она успокоить его. – Никакого ребенка у нас с тобой не будет, это исключено.
Он быстро посмотрел на нее, словно хотел убедиться в том, что она не шутит.
– Понимаешь, – грустно продолжила она, – я уже была беременной, когда жила дома. Я обратилась к врачу, и он сделал мне аборт так ужасно и неумело, что теперь у меня никогда не будет детей. Правда, я до сих пор заставляю мужчин пользоваться презервативами, но только для того, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу. Так что о детях мне остается только мечтать. Мы вместе можем мечтать об этом, Джино. – Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы.
Он великодушно погладил ее по голове.
– Вот и хорошо, – прошептал он – Если хочешь знать правду, то семья убивает человека, разрывает его жизнь, делает ее невыносимой.
– Да, иногда такое случается, – согласилась она, – но без семьи тоже плохо.
Джино устало закрыл глаза, явно не желая думать над ответом.
Она прижалась губами к его уху и прошептала томным голосом:
– Когда ты входишь в меня, я ощущаю твое горячее живое тело, как будто ты передаешь мне свою жизнь, а твоя кровь сливается с моей. Я с благодарностью принимаю твой дар, и он хранится во мне, доставляя мне неописуемое счастье.
Джино подумал, что за всю его короткую, но весьма насыщенную жизнь это первый случай, когда он испытывает некоторую взаимность. До этого половой акт являлся для него средством личного удовлетворения, своего рода очистительной процедурой, которая не оставляла заметного следа. Ему и в голову никогда не приходило, что это может доставлять удовольствие и партнерше. "Дверь дьявола" – так, по его мнению, называл женщину Тертуллиан, и Джино понимал эти слова буквально. Поэтому женщина всегда была для него вместилищем порока, бесчувственным существом, которое не может ощущать всю полноту жизни и способно быть лишь объектом мужского вожделения.
Он оглядел комнату. В ней царил беспорядок. Одежда валялась на полу, а в углу на ковре стояла его сумка с пистолетом и небольшим запасом патронов.
– Расскажи мне о себе, Джино, – попросила Ирена. – Расскажи о своей семье.
Он смерил ее таким ледяным взглядом, что она пожалела о своей просьбе. Никогда еще она не видела таких пустых, почти мертвых, глаз.
– Зачем? Что тебе нужно от моей семьи?
– Ничего, – растерянно промямлила она, не понимая причины его злости. – Просто я хотела немного узнать о тебе. Мне интересно, что твои родители сделали такого, чем подтолкнули тебя на такую жизнь.
– Я сам выбрал эту жизнь, – сухо ответил Джино, – они здесь ни при чем.
Он подумал, что было бы несправедливо кого-то винить в своих поступках. В том, что он делает, не было вины ни членов его семьи, ни трагического стечения обстоятельств. Он вспомнил животный страх в потемневших от ужаса глазах толстого телеведущего, которого недавно поджарил на металлической решетке в церкви. Кто его вынудил сделать это? Никто. Он сам решился на этот поступок, причем сделал это вполне сознательно и с вполне определенной целью. Словом, он поступил так же сознательно, как и двадцать лет назад, когда впервые содрал шкуру с живой кошки. Темные семена зла зародились в его душе самостоятельно, а люди лишь обильно орошали их и взращивали.
Джино вспомнил, как часами простаивал в церквах, рассматривая сцены мученической смерти христианских святых. Как хотелось ему услышать слова, срывающиеся с их обескровленных губ! Они стойко принимали удары судьбы, но при этом хотели сказать людям что-то чрезвычайно важное, пророческое. Но это были святые, а Артуро Валена, находясь в агонии, произносил лишь проклятия. Примерно так же вела себя и Алисия Ваккарини – она плакала, умоляла о пощаде и не испытывала абсолютно никаких возвышенных чувств. Он вспомнил англичанина, которому перерезал горло в церкви на острове Тибр: тот издавал лишь хриплые звуки, обливаясь кровью. Джино долго пытался расшифровать значение этих звуков, но так и не смог. А жена Ринальди вообще оказалась настолько глупой, что не поняла истинной сути происходящего.
Джино вдруг осознал, что действовал не один. Все это организовал Ханрахан. Именно ирландец своими рассказами подтолкнул его к расправе над этими людьми. Его сиплый голос все время звучал в ушах Джино. Только с полицейскими вышла осечка. Конечно, Ханрахан ни за что на свете не санкционировал бы этот поступок, так как знал пределы своих возможностей.
– Джино, чем ты занимаешься? – продолжала допытываться Ирена. – Что ты делаешь, когда уходишь из этой комнаты? Кто ты, Джино?
Он недовольно посмотрел на нее и подумал, что эта девочка и так уже знает слишком много, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.
– Не задавай глупых вопросов.
– Но я хочу знать, – взмолилась она.
Он закрыл глаза и подумал, как было бы хорошо, кабы ее не было здесь. Возмездие близко, и ему очень не хочется, чтобы она пострадала из-за него. К тому же ее манера обращаться с ним и ее слова о том, что она ощущает его внутри и мечтает о ребенке, – все это не сулит ей ничего хорошего. Да и ему тоже. Для него эта связь должна была быть мимолетной, одним из случайных эпизодов сумбурной жизни, а получилось нечто похожее на мистическое прозрение, случившееся с ним позади алтаря в церкви Святого Лоренцо. Это лишало его воли и угрожало его решимости довести дело до конца, весь внешний мир становился для него каким-то другим, не таким, каким он представлял его раньше.
Джино встал с дивана, подошел к сумке, достал пистолет и протянул ей.
– Я приношу избавление всем тем людям, которые того заслуживают, – угрюмо ответил он.
Ее симпатичное личико перекосилось от страха. Она взяла пистолет и чуть не уронила на пол: тонкие пальцы отказались сжать оружие. Джино видел, что Ирена до смерти напугана, но в то же самое время ему показалось, что она хорошо знает, как обращаться с пистолетом. Возможно, у нее имелся кое-какой опыт в этом деле.
– Зачем ты это делаешь? – тихо спросила она, возвращая ему оружие.
– Я уже сказал тебе, – недовольно поморщился Джино. – Потому что они заслужили это. Потому что их грехи невыносимы и требуют искупления.
Тут он опять подумал об убитых им полицейских: они расстались с жизнью только потому, что оказались у него на пути.
Ирена захныкала, как ребенок, и принялась тереть глаза тыльной стороной ладони.
– Джино, давай уедем отсюда. Мы можем бросить все, убежать и начать новую жизнь.
– Куда? – снисходительно ухмыльнулся он.
– Куда-нибудь, – пролепетала она сквозь слезы. – Побережье большое. В Римини, например, говорят, очень красиво.
Джино представил бескрайнее море и землю, каждую минуту омываемую голубыми волнами.
– Да, это было бы неплохо.
Он убрал пистолет в сумку и достал белый конверт, набитый купюрами. Отсчитав себе немного, он положил деньги в карман, а конверт протянул ей. Ирена машинально взяла конверт.
– Я еще не закончил свои дела, – тихо сказал Джино. – Надо еще кое-что сделать. – Он наклонился к ней и поцеловал в лоб, удивившись неожиданному приливу нежности. – Тебе надо уехать отсюда, и как можно быстрее. У тебя есть пара дней, не больше. Поедешь в Римини и будешь ждать меня на берегу. Я найду тебя там.
Ирена свесила голову на обнаженную грудь. В этот момент Джино очень хотелось верить, что она вовсе не испытывает к нему тех чувств, о которых так красиво говорила несколько минут назад. "Ты – дверь дьявола", – снова вспомнил он пророческие слова Тертуллиана. Да, старик прав, и ему надо верить, а иначе перестанешь быть тем самым Джино Фоссе, которым привык быть за последние годы. Иначе просто не сможешь завершить свою миссию, выполнить свой долг. Джино вспомнил крысиный писк за алтарем церкви Сан-Лоренцо. Да, у него просто нет другого выбора. Он взял ее руки и заставил сжать пальцами конверт с деньгами.
– Уезжай. – Он протянул ей бутылку дешевого шампанского. – И возьми вот это, мы выпьем его вместе на берегу.
Она смотрела на него мокрыми от слез глазами, но так и не посмела сказать ему, что он все врет.
Джино терпеливо подождал, пока она соберет немногочисленные пожитки, а потом проводил ее до двери. Ирена вышла из комнаты, не удостоив его прощальным взглядом. Закрыв за ней дверь, Джино подумал, что скоро зазвенит телефон и он снова отправится по чужие грехи.
Она рассмеялась из-за его смущения. Было раннее утро, и улица за окном только наполнялась автомобильным шумом. Джино вернулся в восемь часов, принял душ и даже немного вздремнул, так и не потревожив ее спокойного сна. Она проснулась сама и принялась поглаживать его упругое тело подушечками тонких пальцев. А когда он возбудился, она взобралась на него и стала медленно раскачиваться, стараясь задеть его губы набухшими сосками и с удовольствием ощущая его напрягшуюся мужскую плоть.
– Что "когда"? – спросила она, продолжая ритмично двигаться и прижиматься к нему всем телом.
– Ты сама знаешь, – сказал он, не открывая глаз.
Ирена недоуменно посмотрела на него, но благоразумно промолчала. Она вообще не понимала этого человека. Она не знала, например, почему он так часто пропадает по ночам, что делает в это время и откуда берет деньги. Сперва она думала, что он занимается грабежом, и пришла к выводу, что ничего страшного в этом нет. Но почему же в таком случае они строго-настрого приказали ей следить за ним? Почему потребовали, чтобы она глаз с него не спускала и сообщала им каждый раз, когда он выходил из дому? Почему, наконец, они хотели знать все, о чем он с ней говорит?
– Нет, ты скажи мне, – потребовала она.
Его и без того розовые щеки покрылись густым румянцем.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. По крайней мере чувствуешь.
– Конечно, чувствую, – засмеялась она. – А ты что, думал, я бесчувственная тварь? – Она откинула назад волосы и посмотрела на него. В слабом утреннем свете тускло блеснули ее зубы. Джино с удивлением обнаружил, что ее мягкая кожа покрылась капельками пота.
– Я всегда чувствую настроение мужчин, с которыми провожу ночь, но ты совсем другое дело, Джино. Тебя я совершенно не понимаю, и это меня пугает. Ты какой-то загадочный, и я не понимаю, что с тобой происходит в тот или иной момент. Конечно, я могу строить какие-то предположения, но предпочитаю не делать этого. Ты же знаешь, что я хорошая?
– Да, знаю, – подтвердил Джино. – Ты действительно хорошая, но при этом я не понимаю, почему ты выбрала именно меня?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Потому что ты ничего от меня не требуешь и хорошо обращаешься со мной.
Он вспомнил, что сначала она очень не понравилась ему, а потом он увидел в ней что-то очень важное, какую-то удивительную непосредственность, от которой ему становилось легко на душе.
– Ирена, что ты ощущаешь, когда занимаешься со мной любовью? – неожиданно для себя спросил он.
Она на мгновение задумалась. Никто еще не задавал ей подобных вопросов.
– Мне кажется, – медленно сказала она, – во мне что-то начинает расцветать. Как будто ты сам начинаешь произрастать во мне. Я не знаю, что это, но мне кажется, что это может быть ребенок.
Джино побледнел и завернулся в простыню. Ирена поморщилась от негодования. Такая реакция неприятно поразила ее. Он отпрянул от нее, как от прокаженной.
– Понимаешь, – тихо сказала она, поглаживая пальцами его жесткие волосы, – с другими мужчинами у меня такого не было. Я всегда держала определенную дистанцию и не забивала голову всякими мелочами.
Джино демонстративно отвернулся в сторону. Ирена снова задумалась над тем, что он делает по ночам и почему приходит домой в таком странном настроении. А сегодня утром от него почему-то пахло жареным мясом, как будто он провел ночь на пикнике у костра.
– Ты не волнуйся, Джино, – попыталась она успокоить его. – Никакого ребенка у нас с тобой не будет, это исключено.
Он быстро посмотрел на нее, словно хотел убедиться в том, что она не шутит.
– Понимаешь, – грустно продолжила она, – я уже была беременной, когда жила дома. Я обратилась к врачу, и он сделал мне аборт так ужасно и неумело, что теперь у меня никогда не будет детей. Правда, я до сих пор заставляю мужчин пользоваться презервативами, но только для того, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу. Так что о детях мне остается только мечтать. Мы вместе можем мечтать об этом, Джино. – Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы.
Он великодушно погладил ее по голове.
– Вот и хорошо, – прошептал он – Если хочешь знать правду, то семья убивает человека, разрывает его жизнь, делает ее невыносимой.
– Да, иногда такое случается, – согласилась она, – но без семьи тоже плохо.
Джино устало закрыл глаза, явно не желая думать над ответом.
Она прижалась губами к его уху и прошептала томным голосом:
– Когда ты входишь в меня, я ощущаю твое горячее живое тело, как будто ты передаешь мне свою жизнь, а твоя кровь сливается с моей. Я с благодарностью принимаю твой дар, и он хранится во мне, доставляя мне неописуемое счастье.
Джино подумал, что за всю его короткую, но весьма насыщенную жизнь это первый случай, когда он испытывает некоторую взаимность. До этого половой акт являлся для него средством личного удовлетворения, своего рода очистительной процедурой, которая не оставляла заметного следа. Ему и в голову никогда не приходило, что это может доставлять удовольствие и партнерше. "Дверь дьявола" – так, по его мнению, называл женщину Тертуллиан, и Джино понимал эти слова буквально. Поэтому женщина всегда была для него вместилищем порока, бесчувственным существом, которое не может ощущать всю полноту жизни и способно быть лишь объектом мужского вожделения.
Он оглядел комнату. В ней царил беспорядок. Одежда валялась на полу, а в углу на ковре стояла его сумка с пистолетом и небольшим запасом патронов.
– Расскажи мне о себе, Джино, – попросила Ирена. – Расскажи о своей семье.
Он смерил ее таким ледяным взглядом, что она пожалела о своей просьбе. Никогда еще она не видела таких пустых, почти мертвых, глаз.
– Зачем? Что тебе нужно от моей семьи?
– Ничего, – растерянно промямлила она, не понимая причины его злости. – Просто я хотела немного узнать о тебе. Мне интересно, что твои родители сделали такого, чем подтолкнули тебя на такую жизнь.
– Я сам выбрал эту жизнь, – сухо ответил Джино, – они здесь ни при чем.
Он подумал, что было бы несправедливо кого-то винить в своих поступках. В том, что он делает, не было вины ни членов его семьи, ни трагического стечения обстоятельств. Он вспомнил животный страх в потемневших от ужаса глазах толстого телеведущего, которого недавно поджарил на металлической решетке в церкви. Кто его вынудил сделать это? Никто. Он сам решился на этот поступок, причем сделал это вполне сознательно и с вполне определенной целью. Словом, он поступил так же сознательно, как и двадцать лет назад, когда впервые содрал шкуру с живой кошки. Темные семена зла зародились в его душе самостоятельно, а люди лишь обильно орошали их и взращивали.
Джино вспомнил, как часами простаивал в церквах, рассматривая сцены мученической смерти христианских святых. Как хотелось ему услышать слова, срывающиеся с их обескровленных губ! Они стойко принимали удары судьбы, но при этом хотели сказать людям что-то чрезвычайно важное, пророческое. Но это были святые, а Артуро Валена, находясь в агонии, произносил лишь проклятия. Примерно так же вела себя и Алисия Ваккарини – она плакала, умоляла о пощаде и не испытывала абсолютно никаких возвышенных чувств. Он вспомнил англичанина, которому перерезал горло в церкви на острове Тибр: тот издавал лишь хриплые звуки, обливаясь кровью. Джино долго пытался расшифровать значение этих звуков, но так и не смог. А жена Ринальди вообще оказалась настолько глупой, что не поняла истинной сути происходящего.
Джино вдруг осознал, что действовал не один. Все это организовал Ханрахан. Именно ирландец своими рассказами подтолкнул его к расправе над этими людьми. Его сиплый голос все время звучал в ушах Джино. Только с полицейскими вышла осечка. Конечно, Ханрахан ни за что на свете не санкционировал бы этот поступок, так как знал пределы своих возможностей.
– Джино, чем ты занимаешься? – продолжала допытываться Ирена. – Что ты делаешь, когда уходишь из этой комнаты? Кто ты, Джино?
Он недовольно посмотрел на нее и подумал, что эта девочка и так уже знает слишком много, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.
– Не задавай глупых вопросов.
– Но я хочу знать, – взмолилась она.
Он закрыл глаза и подумал, как было бы хорошо, кабы ее не было здесь. Возмездие близко, и ему очень не хочется, чтобы она пострадала из-за него. К тому же ее манера обращаться с ним и ее слова о том, что она ощущает его внутри и мечтает о ребенке, – все это не сулит ей ничего хорошего. Да и ему тоже. Для него эта связь должна была быть мимолетной, одним из случайных эпизодов сумбурной жизни, а получилось нечто похожее на мистическое прозрение, случившееся с ним позади алтаря в церкви Святого Лоренцо. Это лишало его воли и угрожало его решимости довести дело до конца, весь внешний мир становился для него каким-то другим, не таким, каким он представлял его раньше.
Джино встал с дивана, подошел к сумке, достал пистолет и протянул ей.
– Я приношу избавление всем тем людям, которые того заслуживают, – угрюмо ответил он.
Ее симпатичное личико перекосилось от страха. Она взяла пистолет и чуть не уронила на пол: тонкие пальцы отказались сжать оружие. Джино видел, что Ирена до смерти напугана, но в то же самое время ему показалось, что она хорошо знает, как обращаться с пистолетом. Возможно, у нее имелся кое-какой опыт в этом деле.
– Зачем ты это делаешь? – тихо спросила она, возвращая ему оружие.
– Я уже сказал тебе, – недовольно поморщился Джино. – Потому что они заслужили это. Потому что их грехи невыносимы и требуют искупления.
Тут он опять подумал об убитых им полицейских: они расстались с жизнью только потому, что оказались у него на пути.
Ирена захныкала, как ребенок, и принялась тереть глаза тыльной стороной ладони.
– Джино, давай уедем отсюда. Мы можем бросить все, убежать и начать новую жизнь.
– Куда? – снисходительно ухмыльнулся он.
– Куда-нибудь, – пролепетала она сквозь слезы. – Побережье большое. В Римини, например, говорят, очень красиво.
Джино представил бескрайнее море и землю, каждую минуту омываемую голубыми волнами.
– Да, это было бы неплохо.
Он убрал пистолет в сумку и достал белый конверт, набитый купюрами. Отсчитав себе немного, он положил деньги в карман, а конверт протянул ей. Ирена машинально взяла конверт.
– Я еще не закончил свои дела, – тихо сказал Джино. – Надо еще кое-что сделать. – Он наклонился к ней и поцеловал в лоб, удивившись неожиданному приливу нежности. – Тебе надо уехать отсюда, и как можно быстрее. У тебя есть пара дней, не больше. Поедешь в Римини и будешь ждать меня на берегу. Я найду тебя там.
Ирена свесила голову на обнаженную грудь. В этот момент Джино очень хотелось верить, что она вовсе не испытывает к нему тех чувств, о которых так красиво говорила несколько минут назад. "Ты – дверь дьявола", – снова вспомнил он пророческие слова Тертуллиана. Да, старик прав, и ему надо верить, а иначе перестанешь быть тем самым Джино Фоссе, которым привык быть за последние годы. Иначе просто не сможешь завершить свою миссию, выполнить свой долг. Джино вспомнил крысиный писк за алтарем церкви Сан-Лоренцо. Да, у него просто нет другого выбора. Он взял ее руки и заставил сжать пальцами конверт с деньгами.
– Уезжай. – Он протянул ей бутылку дешевого шампанского. – И возьми вот это, мы выпьем его вместе на берегу.
Она смотрела на него мокрыми от слез глазами, но так и не посмела сказать ему, что он все врет.
Джино терпеливо подождал, пока она соберет немногочисленные пожитки, а потом проводил ее до двери. Ирена вышла из комнаты, не удостоив его прощальным взглядом. Закрыв за ней дверь, Джино подумал, что скоро зазвенит телефон и он снова отправится по чужие грехи.
57
Фальконе уехал устраивать надежное прикрытие для отправки Майкла Денни в Америку. Он собирался расставить своих людей по всему городу, а на территории аэропорта организовать дежурство сразу нескольких команд.
Ник Коста сидел за небольшим столом Росси, потягивал отвратительный кофе из кофейной машины и пытался разобраться с грустными мыслями. Он швырнул Фальконе удостоверение полицейского и теперь считал себя гражданским человеком. Откровенно говоря, он уже и не помнил, что значит быть гражданским человеком, но находил в нынешнем своем положении немало приятного. Так, например, он мог совершенно спокойно думать о самых разных вещах, чего не позволял себе раньше.
Позади него раздались чьи-то шаги, эхо от них раскатилось по большому пустому помещению. Ник обернулся и увидел быстро приближающуюся Терезу Лупо с папкой в руке. Сегодня она выглядела хуже, чем обычно, и казалась гораздо старше, чем есть на самом деле. Он подумал, что теперь вряд ли кто-нибудь в отделе рискнет называть ее Бешеной Терезой.
– Спасибо, что пришла, – вместо приветствия сказал Ник.
– Ты поймал меня на выходе. Мне нужно отвезти Фальконе документы. Что случилось?
– Ничего, просто хотел поболтать с тобой.
Она пытливо посмотрела на него:
– Сегодня после обеда я буду делать вскрытие Росси. Не желаешь попрощаться с другом? Другого момента у тебя не будет.
– Нет, я достаточно перевидал трупов за последнее время.
Она уселась напротив него и положила папку на колени.
– Я тоже, к сожалению. – Она помолчала. – Что ты здесь делаешь? Насколько я знаю, Фальконе бросил на спасение Денни всех свободных людей.
– Думаю, он просто не захотел видеть меня рядом с собой. Он поручил мне разобраться с делами Росси, привести все в надлежащий порядок. Кроме того, мне нужно связаться с пенсионным отделом и оформить пенсию его сестре. Короче говоря, я должен выполнить все формальности, которые полагаются после гибели полицейского.
Тереза сокрушенно покачала головой:
– Для этого есть гражданские службы. Полицейский, а тем более бывший партнер не должен заниматься такими вещами.
– Я ничего не имею против, – спокойно отреагировал Ник. – Ты знаешь, что у него есть сестра? Она глухонемая и не может существовать без посторонней помощи. Я не знал, что Лука ухаживал за ней.
Ник вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию и протянул через стол.
– Боже мой, – прошептала Тереза, беря снимок, – он никогда не рассказывал мне об этом. – Она провела по фотографии пальцами, как будто пытаясь оживить покойного приятеля.
Ник швырнул на стол тетрадь:
– Кроме того, он аккуратно записывал все события.
Она открыла тетрадь и уставилась на первую страницу.
– Кто бы мог подумать, что у него такой странный почерк. Чем-то похоже на каракули первоклассника. Вот бедняга, надо же так глупо погибнуть. – Она подумала, что, несмотря на указанные даты, Лука Росси скорее описывал личные переживания, чем реальные события.
– Здесь изложены его мысли, – подтвердил ее догадку Ник. – Я почти целый час копался в тетради и, скажу откровенно, почти ничего не понял. Он начал вести дневник в тот самый день, когда произошел несчастный случай на шоссе. Именно тогда он впервые подумал, что может потерять ее. Это... – Ник запнулся, не находя нужных слов, – небольшое сумасшествие, если говорить честно. Некоторые записи я вообще не разобрал. Мне кажется, Росси действительно опасался, что сходит с ума. А потом появилась ты, после тебя – Фальконе, а потом и я. – Он пристально посмотрел на собеседницу: – Тереза, эти записи не были предназначены для посторонних, поэтому не стоит принимать все близко к сердцу.
Тереза пролистала несколько страниц.
– Он считал меня милой? – удивленно спросила она. – Никогда еще я не слышала ничего подобного в свой адрес. Никогда. – Она перевернула страницу и надолго замолчала, погрузившись в чтение.
– Ничего, Тереза, все нормально, – успокоил ее Ник, видя, что она готова расплакаться. – Прочитай до конца. Может быть, ты поймешь что-то такое, что осталось загадкой для меня.
– "Этот парень Коста, – едва слышно, хотя в отделе никого не было, кроме них, прочитала Тереза, – очень умный и очень наивный человек. Но почему он выбрал именно меня?" – Тереза подняла глаза. – Что это значит?
– Продолжай, – попросил Ник. – Это еще не конец.
Через несколько страниц Тереза обнаружила, что Росси был весьма недоволен напарником. Он даже обиделся на Ника из-за острой критики Ватикана.
– Я не хочу больше читать это, – сказала Тереза, кладя дневник на стол. – Думаю, что это никому не доставит удовольствия. Это всего лишь соображения старого и не очень удачливого человека, и не стоит обращать на это никакого внимания.
– Ты действительно думаешь, что он обиделся на меня? – угрюмо спросил Ник.
– Может быть, – неохотно признала она. – Впрочем, думаю, что скорее всего он был обижен на себя самого.
– Тереза, ты не все еще прочитала, – возразил Ник. – Думаю, что больше всего он был зол на Фальконе. Он вообще никак не мог понять, почему шеф так рьяно опекает меня. Лука считал, что я слишком часто полагаюсь только на себя и слишком мало задаю ему вопросов, мало советуюсь с ним. Возможно, он был прав.
– Ник, не надо обижаться на покойника, – успокоила его Тереза. – Лука любил тебя и неоднократно говорил мне об этом. А это значит гораздо больше, чем корявые записи в дневнике.
– Нет, – запротестовал Ник, – я не обижаюсь на него. Я просто укоряю себя за то, что не смог увидеть то, что увидел он. Он не понимал, почему Фальконе выдвигал меня вперед и назначал на самые сложные операции. Не понимал, почему он разрешил Caps остаться на ферме моего отца. А больше всего его бесил тот факт, что Фальконе старался делать вид, что нас связывает нечто большее, чем простые служебные отношения. Как будто...
Ник благоразумно замолчал, решив, что сейчас вряд ли стоит распространяться на эту тему. Он понимал, что ока с большим напряжением слушает его, стараясь не пропустить ни единого слова, и ему очень не хотелось вовлекать ее в свои личные дела.
– Мне не нравится, Ник, все то, что ты сейчас сказал, – заметила Тереза.
– В таком случае тебе лучше забыть об этом, – в топ ей ответил Ник. – Но все же я хочу задать тебе один вопрос: почему он выбрал меня? Почему не взял себе в напарники кого-нибудь более опытного?
– Ты сделал все возможное, Ник.
– Не в этом дело, – отмахнулся Ник. – Я делал то, что мне приказывали. Я всегда безоговорочно выполняю приказы начальства. А это плохо, так как иногда полезно задавать хоть какие-то вопросы. Я должен был сделать так, чтобы Лука Росси рассказал мне все начистоту, вместо того чтобы изливать свою душу в этом дневнике, не рассчитывая, естественно, что это кто-нибудь прочитает.
Ник взял тетрадь и открыл ее в самом конце. Корявый почерк здесь был почти неразборчив, как будто Росси писал в крайней спешке. Ник ткнул пальцем в страницу и передал дневник Терезе.
– "Ринальди, – начала она с трудом читать. – В ванной наркотики. И они это пропустили! Сообщение на компьютере, в котором обозначено время встречи с убийцей. Это тоже прошло мимо их внимания! Что это? Простое разгильдяйство или нечто большее? Дальше: в то утро кто-то звонил ему из Ватикана и договаривался о встрече. Кто? Фоссе? Но он уже был в бегах. Тогда кто?"
Тереза с недоумением воззрилась на Ника. Только сейчас до нее дошло, что в чем-то Росси, безусловно, прав. Это открытие настолько поразило ее, что она испугалась возможных последствий.
– Это вполне закономерные вопросы, – выпалил Ник, – и я не могу поверить, что никто никогда не задавал их. Джино Фоссе никак не мог звонить Ринальди и договариваться с ним о встрече, так как за неделю до этого был изгнан из офиса Майкла Денни. А поведение Рикальди в библиотеке, когда он так настырно искал видеокамеру, подсказывает, что он ожидал гостей и хотел подстраховаться на случай каких-нибудь неприятностей. А это говорит о том, что кто-то имел прямой доступ в кабинет Денни. Но мы позволили себе забить головы всякой ерундой и совершенно упустили из виду этот очевидный факт. Словом, мы пошли на поводу у событий и не дали себе ни малейшего труда задуматься о сути происходящего.
Ник Коста сидел за небольшим столом Росси, потягивал отвратительный кофе из кофейной машины и пытался разобраться с грустными мыслями. Он швырнул Фальконе удостоверение полицейского и теперь считал себя гражданским человеком. Откровенно говоря, он уже и не помнил, что значит быть гражданским человеком, но находил в нынешнем своем положении немало приятного. Так, например, он мог совершенно спокойно думать о самых разных вещах, чего не позволял себе раньше.
Позади него раздались чьи-то шаги, эхо от них раскатилось по большому пустому помещению. Ник обернулся и увидел быстро приближающуюся Терезу Лупо с папкой в руке. Сегодня она выглядела хуже, чем обычно, и казалась гораздо старше, чем есть на самом деле. Он подумал, что теперь вряд ли кто-нибудь в отделе рискнет называть ее Бешеной Терезой.
– Спасибо, что пришла, – вместо приветствия сказал Ник.
– Ты поймал меня на выходе. Мне нужно отвезти Фальконе документы. Что случилось?
– Ничего, просто хотел поболтать с тобой.
Она пытливо посмотрела на него:
– Сегодня после обеда я буду делать вскрытие Росси. Не желаешь попрощаться с другом? Другого момента у тебя не будет.
– Нет, я достаточно перевидал трупов за последнее время.
Она уселась напротив него и положила папку на колени.
– Я тоже, к сожалению. – Она помолчала. – Что ты здесь делаешь? Насколько я знаю, Фальконе бросил на спасение Денни всех свободных людей.
– Думаю, он просто не захотел видеть меня рядом с собой. Он поручил мне разобраться с делами Росси, привести все в надлежащий порядок. Кроме того, мне нужно связаться с пенсионным отделом и оформить пенсию его сестре. Короче говоря, я должен выполнить все формальности, которые полагаются после гибели полицейского.
Тереза сокрушенно покачала головой:
– Для этого есть гражданские службы. Полицейский, а тем более бывший партнер не должен заниматься такими вещами.
– Я ничего не имею против, – спокойно отреагировал Ник. – Ты знаешь, что у него есть сестра? Она глухонемая и не может существовать без посторонней помощи. Я не знал, что Лука ухаживал за ней.
Ник вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию и протянул через стол.
– Боже мой, – прошептала Тереза, беря снимок, – он никогда не рассказывал мне об этом. – Она провела по фотографии пальцами, как будто пытаясь оживить покойного приятеля.
Ник швырнул на стол тетрадь:
– Кроме того, он аккуратно записывал все события.
Она открыла тетрадь и уставилась на первую страницу.
– Кто бы мог подумать, что у него такой странный почерк. Чем-то похоже на каракули первоклассника. Вот бедняга, надо же так глупо погибнуть. – Она подумала, что, несмотря на указанные даты, Лука Росси скорее описывал личные переживания, чем реальные события.
– Здесь изложены его мысли, – подтвердил ее догадку Ник. – Я почти целый час копался в тетради и, скажу откровенно, почти ничего не понял. Он начал вести дневник в тот самый день, когда произошел несчастный случай на шоссе. Именно тогда он впервые подумал, что может потерять ее. Это... – Ник запнулся, не находя нужных слов, – небольшое сумасшествие, если говорить честно. Некоторые записи я вообще не разобрал. Мне кажется, Росси действительно опасался, что сходит с ума. А потом появилась ты, после тебя – Фальконе, а потом и я. – Он пристально посмотрел на собеседницу: – Тереза, эти записи не были предназначены для посторонних, поэтому не стоит принимать все близко к сердцу.
Тереза пролистала несколько страниц.
– Он считал меня милой? – удивленно спросила она. – Никогда еще я не слышала ничего подобного в свой адрес. Никогда. – Она перевернула страницу и надолго замолчала, погрузившись в чтение.
– Ничего, Тереза, все нормально, – успокоил ее Ник, видя, что она готова расплакаться. – Прочитай до конца. Может быть, ты поймешь что-то такое, что осталось загадкой для меня.
– "Этот парень Коста, – едва слышно, хотя в отделе никого не было, кроме них, прочитала Тереза, – очень умный и очень наивный человек. Но почему он выбрал именно меня?" – Тереза подняла глаза. – Что это значит?
– Продолжай, – попросил Ник. – Это еще не конец.
Через несколько страниц Тереза обнаружила, что Росси был весьма недоволен напарником. Он даже обиделся на Ника из-за острой критики Ватикана.
– Я не хочу больше читать это, – сказала Тереза, кладя дневник на стол. – Думаю, что это никому не доставит удовольствия. Это всего лишь соображения старого и не очень удачливого человека, и не стоит обращать на это никакого внимания.
– Ты действительно думаешь, что он обиделся на меня? – угрюмо спросил Ник.
– Может быть, – неохотно признала она. – Впрочем, думаю, что скорее всего он был обижен на себя самого.
– Тереза, ты не все еще прочитала, – возразил Ник. – Думаю, что больше всего он был зол на Фальконе. Он вообще никак не мог понять, почему шеф так рьяно опекает меня. Лука считал, что я слишком часто полагаюсь только на себя и слишком мало задаю ему вопросов, мало советуюсь с ним. Возможно, он был прав.
– Ник, не надо обижаться на покойника, – успокоила его Тереза. – Лука любил тебя и неоднократно говорил мне об этом. А это значит гораздо больше, чем корявые записи в дневнике.
– Нет, – запротестовал Ник, – я не обижаюсь на него. Я просто укоряю себя за то, что не смог увидеть то, что увидел он. Он не понимал, почему Фальконе выдвигал меня вперед и назначал на самые сложные операции. Не понимал, почему он разрешил Caps остаться на ферме моего отца. А больше всего его бесил тот факт, что Фальконе старался делать вид, что нас связывает нечто большее, чем простые служебные отношения. Как будто...
Ник благоразумно замолчал, решив, что сейчас вряд ли стоит распространяться на эту тему. Он понимал, что ока с большим напряжением слушает его, стараясь не пропустить ни единого слова, и ему очень не хотелось вовлекать ее в свои личные дела.
– Мне не нравится, Ник, все то, что ты сейчас сказал, – заметила Тереза.
– В таком случае тебе лучше забыть об этом, – в топ ей ответил Ник. – Но все же я хочу задать тебе один вопрос: почему он выбрал меня? Почему не взял себе в напарники кого-нибудь более опытного?
– Ты сделал все возможное, Ник.
– Не в этом дело, – отмахнулся Ник. – Я делал то, что мне приказывали. Я всегда безоговорочно выполняю приказы начальства. А это плохо, так как иногда полезно задавать хоть какие-то вопросы. Я должен был сделать так, чтобы Лука Росси рассказал мне все начистоту, вместо того чтобы изливать свою душу в этом дневнике, не рассчитывая, естественно, что это кто-нибудь прочитает.
Ник взял тетрадь и открыл ее в самом конце. Корявый почерк здесь был почти неразборчив, как будто Росси писал в крайней спешке. Ник ткнул пальцем в страницу и передал дневник Терезе.
– "Ринальди, – начала она с трудом читать. – В ванной наркотики. И они это пропустили! Сообщение на компьютере, в котором обозначено время встречи с убийцей. Это тоже прошло мимо их внимания! Что это? Простое разгильдяйство или нечто большее? Дальше: в то утро кто-то звонил ему из Ватикана и договаривался о встрече. Кто? Фоссе? Но он уже был в бегах. Тогда кто?"
Тереза с недоумением воззрилась на Ника. Только сейчас до нее дошло, что в чем-то Росси, безусловно, прав. Это открытие настолько поразило ее, что она испугалась возможных последствий.
– Это вполне закономерные вопросы, – выпалил Ник, – и я не могу поверить, что никто никогда не задавал их. Джино Фоссе никак не мог звонить Ринальди и договариваться с ним о встрече, так как за неделю до этого был изгнан из офиса Майкла Денни. А поведение Рикальди в библиотеке, когда он так настырно искал видеокамеру, подсказывает, что он ожидал гостей и хотел подстраховаться на случай каких-нибудь неприятностей. А это говорит о том, что кто-то имел прямой доступ в кабинет Денни. Но мы позволили себе забить головы всякой ерундой и совершенно упустили из виду этот очевидный факт. Словом, мы пошли на поводу у событий и не дали себе ни малейшего труда задуматься о сути происходящего.