– Не беспокойся, я останусь здесь и буду держать оборону до твоего возвращения! – настаивала она. – Поезжайте! – Она с улыбкой замахала руками, выпроваживая их. – Поезжайте и поговорите!
Иногда Хартманн играл с Риэ в шахматы. Обычно побеждал он. Потому что она поддавалась? Такая мысль порой приходила ему в голову.
– Ну, идите, мальчики! – прикрикнула на них Риэ Скоугор, словно мать на шаловливых детей, и снова замахала тонкими руками, блестя кольцами.
– В субботу вечером, – сказал Майер, – Йеппе Хальд действительно был в охотничьем поместье, но несколько раз звонил Шандорфу.
– Что говорит та женщина, с которой был Оливер?
– Разведена, хотела развлечься. Ей показалось, что парень был чем-то подавлен.
Лунд подняла брови:
– И это все?
– Нет.
Снова отзвук обиды в голосе. Наверное, сказывался наложенный ею запрет на курение в кабинете.
– А что с отпечатками в бойлерной?
– Там перебывала половина гимназии.
– ДНК?
– Еще ждем результатов. Ну что, готовы?
Она посмотрела через стеклянную дверь в комнату для допросов по другую сторону коридора. Там сидел Оливер Шандорф, уронив голову на стол.
– Я хочу быть там, – заявил Майер. – Мы же вместе работаем над этим делом.
Это было верное замечание.
– Ладно. Пойдем вместе. Но вопросы задаю я.
Как только они открыли дверь, Шандорф, взлохмаченный, в зеленой рубашке поло, указал на Майера:
– С ним я говорить не буду.
– Не будешь, – согласилась Лунд. – Я поговорю с тобой. – Пауза. – С добрым утром, Оливер. Как себя чувствуешь?
– Дерьмово.
Она протянула ему руку. Парень пожал ее. Лысый адвокат, которого они видели раньше, тоже поздоровался с ней. Лунд села с ними за стол. Майер устроился в дальнем углу, в пятне света, падающего из окна.
– Мы только хотим получить ответы на некоторые вопросы, – объявила Лунд. – После этого ты сможешь пойти домой. – Никакой реакции от Шандорфа. – Нанна сказала родителям, что проведет выходные у Лизы. Она собиралась встретиться с тобой?
– Нет. Я уже говорил вам.
– Ты знаешь, с кем у нее было свидание?
– Нет.
Из папки, принесенной с собой, Лунд вынула пару снимков тех шикарных сапог, что она нашла в шкафу Нанны:
– Это ты подарил ей?
Он взглянул на фотографию с удивлением:
– Нет.
Майер откинулся на спинку стула, протяжно и громко зевнул. Лунд не обращала на него внимания.
– Из-за чего ты так разозлился на вечеринке, что начал бросаться стульями?
Лысый адвокат просиял и отчеканил:
– Мой клиент не обязан отвечать.
И на адвоката Лунд даже не взглянула.
– Я пытаюсь помочь тебе, Оливер. Расскажи нам правду, и мы оставим тебя в покое. Спрячешься за своим адвокатом, и я обещаю…
– Она сказала, что нашла другого!
– Все, хватит, – сказал адвокат. – Мы уходим отсюда.
Глаза Лунд ни на миг не оторвались от рыжего парня.
– Она называла его имя?
Адвокат уже вскочил:
– У моего клиента была тяжелая ночь…
– Она еще что-нибудь сказала?
– Повторяю, – перебил ее адвокат, – больше никаких вопросов.
Шандорф помотал головой:
– Все, о чем я просил ее, – это спуститься в подвал и поговорить со мной. Но она не…
– Оливер! – рявкнул юрист.
– Малыш, – обратился Майер к Шандорфу, – он тебе не отец. Он не ударит тебя, я ему не дам.
– Она не хотела пойти со мной.
Лунд кивнула:
– И что ты сделал?
– Обозвал ее несколько раз… И больше никогда ее не видел.
Она собрала свои бумаги:
– Спасибо, это все.
В коридоре Лунд остановилась в задумчивости:
– У Нанны был кто-то. Он подарил ей дорогие сапоги, о которых никто не знал.
– Их мог купить Оливер, – нетерпеливо воскликнул Майер. – Он врет. Может, у нее с ним было свидание.
– Здесь что-то не так.
– Здесь что-то не так, – пробормотал он, потянувшись за сигаретами.
– Не курите здесь, – приказала она. – Я уже вас просила.
– Я скажу вам, что здесь не так, Лунд. Вы. Вы здесь уже так давно сидите, что стали мебелью. Думаете, никто никогда не сможет вас заменить. Вот что не так – вы.
И он закурил. Выдул дым под потолок. Закашлялся. Сказал:
– Мой кабинет. Мой.
В дверь просунул голову Свендсен:
– Звонили криминалисты. Отпечатки из бойлерной грязные. Сегодня результатов анализа ДНК не будет.
Лунд ничего не сказала. Стала рассматривать фотографии сапог на своем столе.
– Хорошо, – ответил Свендсену Майер. – Придется вернуться в квартиру парней.
Свендсен вздохнул:
– Мы же там целую ночь проторчали.
– Мы плохо искали.
Они ушли. Лунд смотрела на сапоги. Зазвонил телефон. Это был судмедэксперт, он хотел поговорить с ней.
Пернилле сидела в квартире наедине с цветами, полицейскими метками и одеждой Нанны. И ждала.
К полудню она была близка к безумию. Поэтому она поехала в гимназию, поговорила со смущенной директрисой, потом нашла того приятного, спокойного, с грустными глазами учителя Раму.
И узнала только одно: Оливер Шандорф и Йеппе Хальд провели ночь за решеткой.
Потом она ждала в пустом кабинете, слушая юные голоса, звучавшие в коридоре, мечтая узнать среди них звонкий голос Нанны. Ждала, пока не появилась Лиза Расмуссен. Зареванная, она бросилась прямо в раскрытые объятия бежевого плаща Пернилле, ее трясло от рыданий, она всхлипывала, как маленькая девочка.
У нее были такие же светлые волосы, как у Нанны. Пернилле целовала их, зная, что не следует делать этого. Они были подругами, почти сестрами. Эти две девочки…
Пернилле отпустила девушку, улыбнулась, перестала пытаться назвать словами то, что было выше понимания. Ребенок – это краткая и благословенная интерлюдия долга, а не твоя собственность. Она понятия не имела, что делала Нанна за пределами их квартирки над гаражом. И не спрашивала. Старалась не думать об этом.
А Лиза знала. Эта невысокая, слегка полноватая девушка изо всех сил стремилась быть такой же красивой и умной, как Нанна, и так никогда и не преуспела ни в одном, ни в другом.
Лиза утерла глаза, встала перед ней неловко, как будто уже хотела уйти.
– Есть кое-что… – сказала Пернилле. – Есть кое-что, чего я не понимаю.
Молчание. Девушка переминалась с ноги на ногу.
– Нанна была чем-то огорчена?
Лиза помотала головой.
– А Оливер? Он как-то замешан в этом?
– Нет.
Капризные подростковые нотки в голосе.
– Тогда почему полиция все время про него спрашивает? Почему, Лиза?
Она прислонилась к столу, перебирая что-то руками у себя за спиной, протянула недовольно:
– Не знаю я.
Пернилле вспомнила о той женщине-полицейском, Лунд, о ее немногословной настойчивости. Вспомнила ее большие сияющие глаза, которые, казалось, ни на миг не переставали смотреть.
– Вы пошли на вечеринку вместе. Она что-нибудь говорила? Она не казалась… – Слова. Простые слова. Простые вопросы. Как у Лунд. – Она не казалась не такой, как всегда?
– Нет. Она ничего не говорила. Она была… просто Нанна.
Только не рассердиться, убеждала себя Пернилле. Только не произнести то, что в голове… Ты маленькая несносная лгунья, и это написано на твоем некрасивом толстом лице.
– Почему она сказала, что после вечеринки пойдет к тебе?
Девушка затрясла головой, как плохая актриса в плохой пьесе:
– Я не знаю.
– Вы же подруги, – продолжала Пернилле, думая: не слишком ли сильно она давит? Не кажется ли сумасшедшей? Злой? И все же сказала: – Вы подруги. Она бы обязательно рассказала тебе о своих планах. – Слова звучали все громче, все быстрее: – Она бы поделилась с тобой, если бы что-то случилось!
– Пернилле, ничего она мне не говорила, честное слово.
Схватить ее, вытрясти из девчонки правду. Заорать на нее.
Пока она не скажет… Что?
– Может, она сердилась? – спросила Пернилле. – На меня?
– Не знаю.
– Ты должна мне сказать! – крикнула она срывающимся голосом. – Это важно!
Лиза не шевелилась, только с каждым сердитым словом, брошенным в нее, становилась все спокойнее и неприступнее.
– Она… ничего… не… говорила.
Сжав девушку за плечи, Пернилле впилась взглядом в эти дерзкие глупые глаза:
– Скажи мне!
– Мне нечего вам сказать, – ответила Лиза ровным бесцветным голосом. – На вас она не сердилась. Правда.
– Тогда что произошло? – взвизгнула Пернилле, готовая ударить девчонку. – Что с ней произошло?
Лиза стояла с вызывающим видом, словно говоря: ну давайте, сделайте это. Ударьте меня. Это ничего не изменит. Нанна все равно не вернется.
Пернилле всхлипнула, вытерла слезы, вышла в коридор. Остановилась у цветов и фотографий в раздевалке. Алтарь Нанны.
Она села на скамейку напротив. Третий день. Лепестки осыпаются. Записки выпадают из букетов. Все уходит в неведомую серую даль за пределами человеческого зрения.
Она подняла ближайший листок бумаги. Детский почерк. «Мы тебя никогда не забудем».
Но вы забудете, думала Пернилле. Вы все забудете ее. Даже Лунд когда-нибудь забудет. Даже Тайс, если только у него получится, направит свою безграничную, бесформенную любовь на мальчиков, Антона и Эмиля, в надежде, что их детские личики скроют память о Нанне, что преданность вытеснит боль.
Вокруг нее мелькали фигуры – тащили портфели, натягивали куртки, обменивались книгами, переговаривались.
Она смотрела и слушала. В этих скучных серых коридорах недавно ходила и ее дочь. В каком-то смысле до сих пор ходит – в воображении Пернилле, и оттого боль еще острее. Почему горе вызывает такую нестерпимую физическую боль, ведь это всего лишь пустота? Почему же она ощущала его всем своим телом? Нанна потеряна. Украдена у нее. И пока вор не пойман, пока его деяние не раскрыто, ее смерть будет угнетать их всех, как темная злая болезнь. До тех пор они будут заперты в настоящем.
Она поднялась, пошла по лестнице, споткнулась, упала. Протянутая рука предложила ей помощь. Пернилле увидела лицо, смуглое и доброе.
– Вы не ушиблись?
Это был учитель Рама, с которым она уже встречалась сегодня.
Она ухватилась за его руку, дотянулась до перил, встала на ноги.
– Как вы себя чувствуете?
Да, все задавали ей этот вопрос в последние три дня и не хотели слышать ответ.
– Плохо, – проговорила она. – Я чувствую себя плохо.
Она задумалась: а как Нанна относилась к этому приятному, умному мужчине? Нравился он ей или нет? О чем они говорили?
– Лиза рассказала что-нибудь? – спросил Рама.
– Кое-что.
– Если я могу…
– Помочь?
И эту фразу ей тоже часто говорили. Все прибегали к одним и тем же словам. Может, он имел в виду то, что сказал. А может, для него это была всего лишь очередная банальная формула, припасенная для неловких ситуаций.
Пернилле вышла из гимназии. Кажется, Тайс был прав. А она вела себя глупо. Полиция работает. Лунд знает, что делает.
Женщина из агентства недвижимости осматривала строительные леса, затянутые полиэтиленом окна, горы пиломатериалов, сложенные у входа.
– Дом необходимо продать. Как можно скорее.
Тайс Бирк-Ларсен был в своей черной куртке, в ботинках на толстой подошве и красном комбинезоне. Он по привычке каждое утро натягивал рабочую одежду, хотя работа, недавно столь важная для него, теперь исчезла из его реальности. Фирма держалась на Вагне Скербеке. Вагн вполне мог справиться. Да и выбора не было.
– Разумеется, – кивнула женщина.
– Я не буду ждать лучшей цены. Возьму что дадут. Лишь бы поскорее избавиться от него.
– Понятно.
Он пнул ногой доски:
– Материалы в подарок.
На улице играли дети: перекидывались мячом, смеялись, кричали. Он наблюдал за ними с завистью.
– Это прекрасный дом, – сказала женщина. – Почему не подождать хотя бы пару месяцев?
– Нет. Я продаю немедленно. Разве это проблема?
Она помялась:
– Да нет, не проблема, но… Вы видели оценку экспертов?
Она вытащила пачку документов. Бирк-Ларсен ненавидел бумаги. Это была работа Пернилле.
– Эксперты страховщика установили наличие сухой гнили.
Он мигнул, почувствовал тошноту и бессилие.
– Но это ведь должна покрыть страховка.
Она не смотрела на него, качая головой.
– Сухая гниль в вашу страховку не входит. Мне жаль.
Ветер набирал силу. Затрепыхался полиэтилен на окнах. Мимо проехали на велосипедах двое мальчишек с воздушными змеями на бечевке.
– Но…
Наманикюренным пальцем она указала на строчку в контракте.
– Вот здесь написано про сухую гниль – на нее требуется отдельная страховка, которой у вас нет. Простите. – Смущенный вздох сочувствия. – Если продавать дом сейчас, вы потеряете много денег. В таком состоянии…
Он молча смотрел на дом и думал о своих несбывшихся мечтах. Отдельные комнаты для сыновей. Счастливое лицо Нанны в верхнем окне, затянутом теперь черным полотнищем.
– Продавайте, к чертовой матери. – Тайс Бирк-Ларсен махнул рукой.
Троэльс Хартманн ползал по полу на четвереньках – он рисовал красками с детишками в детском саду. Мортен Вебер присел на корточки рядом с ним.
– Троэльс, – сказал он, – не хочу мешать тебе развлекаться, но фотографы уже ушли. Тебе пора ехать на другие встречи.
Хартманн неумело нарисовал желтого цыпленка, встреченного восторженным писком малышей, улыбнулся и спросил у Вебера:
– Другие встречи будут такие же веселые?
– Такие же необходимые.
Хартманн обвел взглядом юные мордашки вокруг себя:
– Это наши завтрашние избиратели.
– Ну тогда приедем сюда еще раз завтра. Пока мы более заинтересованы в тех, кот голосует сегодня.
– Они приготовили для нас пирог.
Вебер нахмурился:
– Пирог?
Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.
– Попробуй кусочек, Мортен.
– Извини. Не могу.
– Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!
Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.
– Что нам известно о том репортере? – спросил он.
– Ты говоришь об Эрике Салине?
– Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?
– Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.
– Но машина? Откуда он узнал, что она наша?
Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.
– Ты считаешь, что информацию слил кто-то из штаба? – спросил он.
– А ты нет?
– Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.
Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.
– Я на сто процентов уверен в нашей команде, – заявил Вебер с помпой. – В каждом из сотрудников. А ты?
Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:
– Нам пора ехать.
Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.
– Где она?
– Обещала перезвонить через минуту.
Внизу у входной двери их встретила Риэ Скоугор и теперь еле поспевала за Хартманном. Вебер замыкал их маленький отряд, молчал и слушал.
– Эллер говорит, что Поуль Бремер сделал ей более интересное предложение. Она его еще не приняла. Хочет знать нашу реакцию.
– Наша реакция такова: пусть подавится.
Скоугор вздохнула:
– Это политика.
– Нет, это не политика. Это конкурс красоты. И мы в нем не участвуем.
– Выслушай ее. Узнай, что она хочет. Мы можем пойти на компромисс в отдельных направлениях…
Она остановила Хартманна перед дверью в штаб.
– Троэльс, ты должен успокоиться.
Его взгляд обежал стены. Иногда ратуша очень напоминала тюрьму, пусть и весьма комфортабельную.
Мобильник Скоугор издал трель.
– Привет, Кирстен. Буквально еще одну секунду. Сейчас Троэльс свяжется с тобой.
Дав отбой, она посмотрела на Хартманна и сказала:
– Будь вежлив. Держись равнодушно.
Он развернулся и пошел прочь. Она рассердилась, поймала его за плечо, крикнула:
– Эй! – Ее голос был резок и сух. – Остановись и выслушай меня хоть раз! Если Эллер будет на нашей стороне, мы победим. Если проиграем, то превратимся в еще одну маленькую партию, подбирающую крошки со стола Бремера. Троэльс…
Он снова уходил. Ее рука вцепилась в синий лацкан, потянула его обратно в тень.
– Ты понимаешь, что я говорю? Мы не получим большинства, играя в одиночку. У тебя нет столько голосов. – Она взяла себя в руки, немного успокоилась. – И тут ничего не поделать. Таковы факты.
Хартманн протянул руку за телефоном.
– Главное – будь спокоен, – сказала она и дала ему мобильный.
Хартманн набрал номер, поздоровался, обменялся парой общих фраз, потом:
– Я слышал о вас и Бремере. Что ж, такое случается. Не будем расстраиваться.
Он прикрыл глаза, слушая ответную реплику. Опять уклончивые фразы о дверях, которые еще не захлопнуты, о предложениях, которые пока не окончательны. И неизменные интонации нахального просителя.
– Как я понимаю, альянс у нас не сложился, – сказал Хартманн. – Давайте как-нибудь выпьем вместе кофе. Будьте здоровы! До свидания.
Скоугор побелела от злости. Вебер вообще ушел.
– Довольна? Я был спокоен.
Судмедэксперт был разговорчивым мужчиной с белой бородой на загорелом лице. Всю дорогу к моргу он рассказывал о том, как надо делать сидр.
– В Швеции хорошие яблоки. Я дам вам рецепт!
– Отлично.
В морге они натянули перчатки и подошли к столу.
– Это необычный случай, – сказал он, поднимая белую простыню.
Перед ней открылось тело Нанны Бирк-Ларсен. Вымытое и с признаками трупного окоченения.
– Кровь в волосах свернулась задолго до того, как она попала в воду. На руках и ногах отчетливо видны следы ударов, и еще на правом боку.
Лунд взглянула на указанные места, думая, что видела и так уже слишком много.
– Подойдите сюда, – велел он, – вот, на правом бедре.
– Вроде все это мы уже осматривали. Это ссадина?
– Нет. Вот пощупайте кожу.
Лунд пощупала. На ощупь – кожа.
– Вокруг этой раны имеется покраснение, – рассказывал о своем открытии судмедэксперт. – Когда тело находится в воде, эта краснота исчезает. Но через несколько дней проявляется снова.
Лунд помотала головой:
– Это потертости. Она находилась на твердой грубой поверхности, возможно на бетонном полу.
– В подвале гимназии бетонный пол.
Она еще раз потрогала поврежденный участок бедра. Перед глазами стояла тайная комната с окровавленным матрасом и наркотиками.
– Сколько времени она так провела?
– Несколько часов.
Лунд переваривала информацию, пыталась делать выводы.
– Вы уверены?
– Уверен. У нас есть основания полагать, что имела место серия изнасилований – возможно, с перерывом в несколько часов. Но у нас нет ни единой ДНК. Должно быть, насильник пользовался презервативом. Он не оставил никаких следов – ни под ногтями девушки, ни где-либо еще.
– Смыло водой?
– Да, – кивнул он, – сначала я тоже так думал. Но она находилась в багажнике. Посмотрите на ее руки.
Он поднял по очереди руки девушки.
– Кто-то подстриг ей ногти.
Руки упали обратно на белую простыню. Потом настал черед Лунд разглядывать их.
– В легких и печени следы эфира, – продолжал он, перелистывая отчет. – То есть девушку усыпляли, возможно несколько раз. Все было спланировано. Этот парень прекрасно знал, что делает. Я не… – Он умолк, словно сомневаясь в себе. – Это не моя сфера, но я не удивлюсь, если услышу, что он уже делал это прежде. Во всем чувствуется… метод.
Лунд взяла у него отчет.
– Надеюсь, вам это поможет.
Она пожала плечами.
– Что ж, – покивал он. – Если обнаружим что-то еще, я вам пришлю. Ах да… – Он улыбнулся. – И рецепт сидра.
Лунд пошла обратно в свой кабинет. Перед дверью Букард спорил с лысым адвокатом – пытался удержать Оливера Шандорфа и Йеппе Хальда. Юрист собирался через судью требовать их немедленного освобождения. На лице Букарда не читалось особых надежд преуспеть в данном конкретном споре.
Эллер закрыла за собой дверь. Села, положила широкие ладони на широкие бедра и сказала:
– Ну и шуточку вы со мной сыграли, должна вам сказать.
– Это не шутка, Кирстен.
– Очень надеюсь. Потому что я ответила Бремеру «нет». Не думайте, что это было просто. Это не то слово, которое он привык слышать.
– Могу себе представить.
– Но, с другой стороны, мне не пришлось выбирать слишком долго. Наши пути во многом совпадают. А он… – Она улыбнулась. – Он просто старый кукловод.
Хартманн никак не отреагировал на это признание.
– Вы правы насчет необходимости нового курса. Надеюсь, вы справитесь, – добавила Эллер. – На кону моя голова.
– А что ваша группа?
– Сделает, как я скажу. Ну что ж… приступим к делу?
Через пять минут за столом в зале заседаний рядом со штабом Хартманна начались переговоры. Программы и назначения, финансирование и стратегии продвижения. Риэ Скоугор записывала и выдвигала предложения.
Хартманн и Эллер заключили альянс.
Майер вернулся после повторного обыска квартиры школьников.
– Этих отличников уже отпустили? – спросил он.
– Да.
– Придется снова вызвать.
Лунд сидела, уткнув нос в фотографии на столе: раны девушки, ее новые сапоги.
– Я не думаю, что это сделали они, – проговорила она.
– А я уверен, что они.
У него с собой было небольшое устройство для чтения карт памяти. Он подключил его к компьютеру Лунд.
– Вот, взгляните на это.
Компьютер разобрался, что за устройство к нему присоединили, открылось окно.
На экране замельтешили смазанные кадры любительского видео: вечерника по случаю Хеллоуина, подростки в костюмах – пьют пиво, орут, дурачатся, оставленные без надзора взрослых.
Лунд смотрела. Вот Йеппе Хальд – блестящий ученик, гордость учителей, всегда спокойный и невозмутимый умница Йеппе – вопит с экрана, то ли пьяный, то ли обкуренный. Лиза Расмуссен в коротком обтягивающем платье, примерно в том же состоянии, что и Хальд, едва стоит на ногах.
– Откуда у вас это?
– Из комнаты Йеппе Хальда. Он снимал это на свой телефон, а потом переписал на карту памяти. – Майер многозначительно взглянул на Лунд. – Чтобы потом смотреть на компьютере.
Лунд кивнула.
– И по-моему, он совсем не так умен, каким его считают в гимназии, – добавил Майер.
– Стоп!
Майер остановил кадр.
Нанна в черной шляпе с пряжкой на тулье. Нанна жи вая, дышит, улыбается. Красивая, очень красивая. Очень… взрослая.
Она не выглядела пьяной. Она не вопила. Она казалась… удивленной. Как взрослый человек, на которого внезапно налетела орава несмышленых малышей.
– Дальше, – сказала Лунд.
Майер включил медленную скорость. Картинка перешла с Нанны на Оливера Шандорфа – растрепанная рыжая шевелюра, безумный взгляд. Заливая в горло пиво из банки, он не сводил с Нанны голодных глаз.
– В нашей школе таких вечеринок не было, – заметил Майер. – А в вашей?
– Меня бы в любом случае не пригласили.
– Ну да, точно. А теперь смотрите. – Майер испустил долгий горький вздох и сел рядом с Лунд. – Шоу начинается.
Картинка поменялась. Теперь снимали в другом месте, более темном. Света мало. Стол с едой, напитками. Должно быть, та комната в подвале.
Что-то шевелилось в глубине, росло в кадре по мере продвижения снимающего.
Лунд пригнулась к экрану, впитывая каждую деталь. Чувствуя, как забилось сердце.
Звуки – тяжелое частое дыхание. Оливер Шандорф, обнаженный, рыжая голова раскачивается в такт его телу, извивающемуся над другим телом, тоже обнаженным, лежащим под ним с раскинутыми ногами, неподвижным.
Контраст между ним и девушкой был разительным. Шандорф весь – маниакальная энергия и отчаяние. Она… Пьяна? Без сознания? Невозможно понять. Но что-то с ней не так.
Ближе.
Шандорф ухватил девушку за лодыжки, заставил обхватить себя ногами. Ее руки взметнулись, словно она хотела ударить его. Он был как сумасшедший, оттолкнул ее руки, зарычал.
Лунд смотрела.
Фокус переместился за спину Шандорфа. Ее ноги сомкнулись вокруг него. Подростковый секс. Как будто где-то тикают часы, твердя: сделай это сейчас, и сделай быстро, или другого шанса не будет.
Снова рычание, снова яростные толчки.
Ближе. Черная шляпа, уже бывшая в кадре ранее, лежит поверх ее глаз, поверх лица. Светлые волосы. Вот шляпа начинает сползать…
– Черт, – воскликнула Лунд.
Что-то случилось. Картинка хаотично заплясала. Они услышали его, поняли, что за ними подглядывают. Проклятья и суматоха. Девушка едва различима, пытается прикрыть себя. Светлые волосы, шляпа, голая грудь – все, что удалось разглядеть.
– Думаю, мне пора ехать за нашими героями, – сказал Майер.
На ступенях ратуши стояли друг подле друга Троэльс Хартманн и Кирстен Эллер, они прикрывали глаза от ярких вспышек фотокамер, улыбались, жали руки.
Дожидаясь Майера, Лунд смотрела новостной канал на своем компьютере. Потом снова включила школьное видео. Нашла тот фрагмент, который в первый раз с Майером они пропустили.
Гимназия. Нанна в вечернем платье. На голове шляпа. Улыбается в видоискатель мобильника Йеппе. Поднимает бокал с чем-то, похожим на кока-колу. Трезвая. Элегантная и спокойная. Совсем не ребенок. Ничего общего с ее одноклассниками. А через несколько минут… Раздетая, в подвале, принимающая звериные толчки Оливера Шандорфа.
Иногда Хартманн играл с Риэ в шахматы. Обычно побеждал он. Потому что она поддавалась? Такая мысль порой приходила ему в голову.
– Ну, идите, мальчики! – прикрикнула на них Риэ Скоугор, словно мать на шаловливых детей, и снова замахала тонкими руками, блестя кольцами.
– В субботу вечером, – сказал Майер, – Йеппе Хальд действительно был в охотничьем поместье, но несколько раз звонил Шандорфу.
– Что говорит та женщина, с которой был Оливер?
– Разведена, хотела развлечься. Ей показалось, что парень был чем-то подавлен.
Лунд подняла брови:
– И это все?
– Нет.
Снова отзвук обиды в голосе. Наверное, сказывался наложенный ею запрет на курение в кабинете.
– А что с отпечатками в бойлерной?
– Там перебывала половина гимназии.
– ДНК?
– Еще ждем результатов. Ну что, готовы?
Она посмотрела через стеклянную дверь в комнату для допросов по другую сторону коридора. Там сидел Оливер Шандорф, уронив голову на стол.
– Я хочу быть там, – заявил Майер. – Мы же вместе работаем над этим делом.
Это было верное замечание.
– Ладно. Пойдем вместе. Но вопросы задаю я.
Как только они открыли дверь, Шандорф, взлохмаченный, в зеленой рубашке поло, указал на Майера:
– С ним я говорить не буду.
– Не будешь, – согласилась Лунд. – Я поговорю с тобой. – Пауза. – С добрым утром, Оливер. Как себя чувствуешь?
– Дерьмово.
Она протянула ему руку. Парень пожал ее. Лысый адвокат, которого они видели раньше, тоже поздоровался с ней. Лунд села с ними за стол. Майер устроился в дальнем углу, в пятне света, падающего из окна.
– Мы только хотим получить ответы на некоторые вопросы, – объявила Лунд. – После этого ты сможешь пойти домой. – Никакой реакции от Шандорфа. – Нанна сказала родителям, что проведет выходные у Лизы. Она собиралась встретиться с тобой?
– Нет. Я уже говорил вам.
– Ты знаешь, с кем у нее было свидание?
– Нет.
Из папки, принесенной с собой, Лунд вынула пару снимков тех шикарных сапог, что она нашла в шкафу Нанны:
– Это ты подарил ей?
Он взглянул на фотографию с удивлением:
– Нет.
Майер откинулся на спинку стула, протяжно и громко зевнул. Лунд не обращала на него внимания.
– Из-за чего ты так разозлился на вечеринке, что начал бросаться стульями?
Лысый адвокат просиял и отчеканил:
– Мой клиент не обязан отвечать.
И на адвоката Лунд даже не взглянула.
– Я пытаюсь помочь тебе, Оливер. Расскажи нам правду, и мы оставим тебя в покое. Спрячешься за своим адвокатом, и я обещаю…
– Она сказала, что нашла другого!
– Все, хватит, – сказал адвокат. – Мы уходим отсюда.
Глаза Лунд ни на миг не оторвались от рыжего парня.
– Она называла его имя?
Адвокат уже вскочил:
– У моего клиента была тяжелая ночь…
– Она еще что-нибудь сказала?
– Повторяю, – перебил ее адвокат, – больше никаких вопросов.
Шандорф помотал головой:
– Все, о чем я просил ее, – это спуститься в подвал и поговорить со мной. Но она не…
– Оливер! – рявкнул юрист.
– Малыш, – обратился Майер к Шандорфу, – он тебе не отец. Он не ударит тебя, я ему не дам.
– Она не хотела пойти со мной.
Лунд кивнула:
– И что ты сделал?
– Обозвал ее несколько раз… И больше никогда ее не видел.
Она собрала свои бумаги:
– Спасибо, это все.
В коридоре Лунд остановилась в задумчивости:
– У Нанны был кто-то. Он подарил ей дорогие сапоги, о которых никто не знал.
– Их мог купить Оливер, – нетерпеливо воскликнул Майер. – Он врет. Может, у нее с ним было свидание.
– Здесь что-то не так.
– Здесь что-то не так, – пробормотал он, потянувшись за сигаретами.
– Не курите здесь, – приказала она. – Я уже вас просила.
– Я скажу вам, что здесь не так, Лунд. Вы. Вы здесь уже так давно сидите, что стали мебелью. Думаете, никто никогда не сможет вас заменить. Вот что не так – вы.
И он закурил. Выдул дым под потолок. Закашлялся. Сказал:
– Мой кабинет. Мой.
В дверь просунул голову Свендсен:
– Звонили криминалисты. Отпечатки из бойлерной грязные. Сегодня результатов анализа ДНК не будет.
Лунд ничего не сказала. Стала рассматривать фотографии сапог на своем столе.
– Хорошо, – ответил Свендсену Майер. – Придется вернуться в квартиру парней.
Свендсен вздохнул:
– Мы же там целую ночь проторчали.
– Мы плохо искали.
Они ушли. Лунд смотрела на сапоги. Зазвонил телефон. Это был судмедэксперт, он хотел поговорить с ней.
Пернилле сидела в квартире наедине с цветами, полицейскими метками и одеждой Нанны. И ждала.
К полудню она была близка к безумию. Поэтому она поехала в гимназию, поговорила со смущенной директрисой, потом нашла того приятного, спокойного, с грустными глазами учителя Раму.
И узнала только одно: Оливер Шандорф и Йеппе Хальд провели ночь за решеткой.
Потом она ждала в пустом кабинете, слушая юные голоса, звучавшие в коридоре, мечтая узнать среди них звонкий голос Нанны. Ждала, пока не появилась Лиза Расмуссен. Зареванная, она бросилась прямо в раскрытые объятия бежевого плаща Пернилле, ее трясло от рыданий, она всхлипывала, как маленькая девочка.
У нее были такие же светлые волосы, как у Нанны. Пернилле целовала их, зная, что не следует делать этого. Они были подругами, почти сестрами. Эти две девочки…
Пернилле отпустила девушку, улыбнулась, перестала пытаться назвать словами то, что было выше понимания. Ребенок – это краткая и благословенная интерлюдия долга, а не твоя собственность. Она понятия не имела, что делала Нанна за пределами их квартирки над гаражом. И не спрашивала. Старалась не думать об этом.
А Лиза знала. Эта невысокая, слегка полноватая девушка изо всех сил стремилась быть такой же красивой и умной, как Нанна, и так никогда и не преуспела ни в одном, ни в другом.
Лиза утерла глаза, встала перед ней неловко, как будто уже хотела уйти.
– Есть кое-что… – сказала Пернилле. – Есть кое-что, чего я не понимаю.
Молчание. Девушка переминалась с ноги на ногу.
– Нанна была чем-то огорчена?
Лиза помотала головой.
– А Оливер? Он как-то замешан в этом?
– Нет.
Капризные подростковые нотки в голосе.
– Тогда почему полиция все время про него спрашивает? Почему, Лиза?
Она прислонилась к столу, перебирая что-то руками у себя за спиной, протянула недовольно:
– Не знаю я.
Пернилле вспомнила о той женщине-полицейском, Лунд, о ее немногословной настойчивости. Вспомнила ее большие сияющие глаза, которые, казалось, ни на миг не переставали смотреть.
– Вы пошли на вечеринку вместе. Она что-нибудь говорила? Она не казалась… – Слова. Простые слова. Простые вопросы. Как у Лунд. – Она не казалась не такой, как всегда?
– Нет. Она ничего не говорила. Она была… просто Нанна.
Только не рассердиться, убеждала себя Пернилле. Только не произнести то, что в голове… Ты маленькая несносная лгунья, и это написано на твоем некрасивом толстом лице.
– Почему она сказала, что после вечеринки пойдет к тебе?
Девушка затрясла головой, как плохая актриса в плохой пьесе:
– Я не знаю.
– Вы же подруги, – продолжала Пернилле, думая: не слишком ли сильно она давит? Не кажется ли сумасшедшей? Злой? И все же сказала: – Вы подруги. Она бы обязательно рассказала тебе о своих планах. – Слова звучали все громче, все быстрее: – Она бы поделилась с тобой, если бы что-то случилось!
– Пернилле, ничего она мне не говорила, честное слово.
Схватить ее, вытрясти из девчонки правду. Заорать на нее.
Пока она не скажет… Что?
– Может, она сердилась? – спросила Пернилле. – На меня?
– Не знаю.
– Ты должна мне сказать! – крикнула она срывающимся голосом. – Это важно!
Лиза не шевелилась, только с каждым сердитым словом, брошенным в нее, становилась все спокойнее и неприступнее.
– Она… ничего… не… говорила.
Сжав девушку за плечи, Пернилле впилась взглядом в эти дерзкие глупые глаза:
– Скажи мне!
– Мне нечего вам сказать, – ответила Лиза ровным бесцветным голосом. – На вас она не сердилась. Правда.
– Тогда что произошло? – взвизгнула Пернилле, готовая ударить девчонку. – Что с ней произошло?
Лиза стояла с вызывающим видом, словно говоря: ну давайте, сделайте это. Ударьте меня. Это ничего не изменит. Нанна все равно не вернется.
Пернилле всхлипнула, вытерла слезы, вышла в коридор. Остановилась у цветов и фотографий в раздевалке. Алтарь Нанны.
Она села на скамейку напротив. Третий день. Лепестки осыпаются. Записки выпадают из букетов. Все уходит в неведомую серую даль за пределами человеческого зрения.
Она подняла ближайший листок бумаги. Детский почерк. «Мы тебя никогда не забудем».
Но вы забудете, думала Пернилле. Вы все забудете ее. Даже Лунд когда-нибудь забудет. Даже Тайс, если только у него получится, направит свою безграничную, бесформенную любовь на мальчиков, Антона и Эмиля, в надежде, что их детские личики скроют память о Нанне, что преданность вытеснит боль.
Вокруг нее мелькали фигуры – тащили портфели, натягивали куртки, обменивались книгами, переговаривались.
Она смотрела и слушала. В этих скучных серых коридорах недавно ходила и ее дочь. В каком-то смысле до сих пор ходит – в воображении Пернилле, и оттого боль еще острее. Почему горе вызывает такую нестерпимую физическую боль, ведь это всего лишь пустота? Почему же она ощущала его всем своим телом? Нанна потеряна. Украдена у нее. И пока вор не пойман, пока его деяние не раскрыто, ее смерть будет угнетать их всех, как темная злая болезнь. До тех пор они будут заперты в настоящем.
Она поднялась, пошла по лестнице, споткнулась, упала. Протянутая рука предложила ей помощь. Пернилле увидела лицо, смуглое и доброе.
– Вы не ушиблись?
Это был учитель Рама, с которым она уже встречалась сегодня.
Она ухватилась за его руку, дотянулась до перил, встала на ноги.
– Как вы себя чувствуете?
Да, все задавали ей этот вопрос в последние три дня и не хотели слышать ответ.
– Плохо, – проговорила она. – Я чувствую себя плохо.
Она задумалась: а как Нанна относилась к этому приятному, умному мужчине? Нравился он ей или нет? О чем они говорили?
– Лиза рассказала что-нибудь? – спросил Рама.
– Кое-что.
– Если я могу…
– Помочь?
И эту фразу ей тоже часто говорили. Все прибегали к одним и тем же словам. Может, он имел в виду то, что сказал. А может, для него это была всего лишь очередная банальная формула, припасенная для неловких ситуаций.
Пернилле вышла из гимназии. Кажется, Тайс был прав. А она вела себя глупо. Полиция работает. Лунд знает, что делает.
Женщина из агентства недвижимости осматривала строительные леса, затянутые полиэтиленом окна, горы пиломатериалов, сложенные у входа.
– Дом необходимо продать. Как можно скорее.
Тайс Бирк-Ларсен был в своей черной куртке, в ботинках на толстой подошве и красном комбинезоне. Он по привычке каждое утро натягивал рабочую одежду, хотя работа, недавно столь важная для него, теперь исчезла из его реальности. Фирма держалась на Вагне Скербеке. Вагн вполне мог справиться. Да и выбора не было.
– Разумеется, – кивнула женщина.
– Я не буду ждать лучшей цены. Возьму что дадут. Лишь бы поскорее избавиться от него.
– Понятно.
Он пнул ногой доски:
– Материалы в подарок.
На улице играли дети: перекидывались мячом, смеялись, кричали. Он наблюдал за ними с завистью.
– Это прекрасный дом, – сказала женщина. – Почему не подождать хотя бы пару месяцев?
– Нет. Я продаю немедленно. Разве это проблема?
Она помялась:
– Да нет, не проблема, но… Вы видели оценку экспертов?
Она вытащила пачку документов. Бирк-Ларсен ненавидел бумаги. Это была работа Пернилле.
– Эксперты страховщика установили наличие сухой гнили.
Он мигнул, почувствовал тошноту и бессилие.
– Но это ведь должна покрыть страховка.
Она не смотрела на него, качая головой.
– Сухая гниль в вашу страховку не входит. Мне жаль.
Ветер набирал силу. Затрепыхался полиэтилен на окнах. Мимо проехали на велосипедах двое мальчишек с воздушными змеями на бечевке.
– Но…
Наманикюренным пальцем она указала на строчку в контракте.
– Вот здесь написано про сухую гниль – на нее требуется отдельная страховка, которой у вас нет. Простите. – Смущенный вздох сочувствия. – Если продавать дом сейчас, вы потеряете много денег. В таком состоянии…
Он молча смотрел на дом и думал о своих несбывшихся мечтах. Отдельные комнаты для сыновей. Счастливое лицо Нанны в верхнем окне, затянутом теперь черным полотнищем.
– Продавайте, к чертовой матери. – Тайс Бирк-Ларсен махнул рукой.
Троэльс Хартманн ползал по полу на четвереньках – он рисовал красками с детишками в детском саду. Мортен Вебер присел на корточки рядом с ним.
– Троэльс, – сказал он, – не хочу мешать тебе развлекаться, но фотографы уже ушли. Тебе пора ехать на другие встречи.
Хартманн неумело нарисовал желтого цыпленка, встреченного восторженным писком малышей, улыбнулся и спросил у Вебера:
– Другие встречи будут такие же веселые?
– Такие же необходимые.
Хартманн обвел взглядом юные мордашки вокруг себя:
– Это наши завтрашние избиратели.
– Ну тогда приедем сюда еще раз завтра. Пока мы более заинтересованы в тех, кот голосует сегодня.
– Они приготовили для нас пирог.
Вебер нахмурился:
– Пирог?
Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.
– Попробуй кусочек, Мортен.
– Извини. Не могу.
– Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!
Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.
– Что нам известно о том репортере? – спросил он.
– Ты говоришь об Эрике Салине?
– Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?
– Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.
– Но машина? Откуда он узнал, что она наша?
Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.
– Ты считаешь, что информацию слил кто-то из штаба? – спросил он.
– А ты нет?
– Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.
Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.
– Я на сто процентов уверен в нашей команде, – заявил Вебер с помпой. – В каждом из сотрудников. А ты?
Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:
– Нам пора ехать.
Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.
– Где она?
– Обещала перезвонить через минуту.
Внизу у входной двери их встретила Риэ Скоугор и теперь еле поспевала за Хартманном. Вебер замыкал их маленький отряд, молчал и слушал.
– Эллер говорит, что Поуль Бремер сделал ей более интересное предложение. Она его еще не приняла. Хочет знать нашу реакцию.
– Наша реакция такова: пусть подавится.
Скоугор вздохнула:
– Это политика.
– Нет, это не политика. Это конкурс красоты. И мы в нем не участвуем.
– Выслушай ее. Узнай, что она хочет. Мы можем пойти на компромисс в отдельных направлениях…
Она остановила Хартманна перед дверью в штаб.
– Троэльс, ты должен успокоиться.
Его взгляд обежал стены. Иногда ратуша очень напоминала тюрьму, пусть и весьма комфортабельную.
Мобильник Скоугор издал трель.
– Привет, Кирстен. Буквально еще одну секунду. Сейчас Троэльс свяжется с тобой.
Дав отбой, она посмотрела на Хартманна и сказала:
– Будь вежлив. Держись равнодушно.
Он развернулся и пошел прочь. Она рассердилась, поймала его за плечо, крикнула:
– Эй! – Ее голос был резок и сух. – Остановись и выслушай меня хоть раз! Если Эллер будет на нашей стороне, мы победим. Если проиграем, то превратимся в еще одну маленькую партию, подбирающую крошки со стола Бремера. Троэльс…
Он снова уходил. Ее рука вцепилась в синий лацкан, потянула его обратно в тень.
– Ты понимаешь, что я говорю? Мы не получим большинства, играя в одиночку. У тебя нет столько голосов. – Она взяла себя в руки, немного успокоилась. – И тут ничего не поделать. Таковы факты.
Хартманн протянул руку за телефоном.
– Главное – будь спокоен, – сказала она и дала ему мобильный.
Хартманн набрал номер, поздоровался, обменялся парой общих фраз, потом:
– Я слышал о вас и Бремере. Что ж, такое случается. Не будем расстраиваться.
Он прикрыл глаза, слушая ответную реплику. Опять уклончивые фразы о дверях, которые еще не захлопнуты, о предложениях, которые пока не окончательны. И неизменные интонации нахального просителя.
– Как я понимаю, альянс у нас не сложился, – сказал Хартманн. – Давайте как-нибудь выпьем вместе кофе. Будьте здоровы! До свидания.
Скоугор побелела от злости. Вебер вообще ушел.
– Довольна? Я был спокоен.
Судмедэксперт был разговорчивым мужчиной с белой бородой на загорелом лице. Всю дорогу к моргу он рассказывал о том, как надо делать сидр.
– В Швеции хорошие яблоки. Я дам вам рецепт!
– Отлично.
В морге они натянули перчатки и подошли к столу.
– Это необычный случай, – сказал он, поднимая белую простыню.
Перед ней открылось тело Нанны Бирк-Ларсен. Вымытое и с признаками трупного окоченения.
– Кровь в волосах свернулась задолго до того, как она попала в воду. На руках и ногах отчетливо видны следы ударов, и еще на правом боку.
Лунд взглянула на указанные места, думая, что видела и так уже слишком много.
– Подойдите сюда, – велел он, – вот, на правом бедре.
– Вроде все это мы уже осматривали. Это ссадина?
– Нет. Вот пощупайте кожу.
Лунд пощупала. На ощупь – кожа.
– Вокруг этой раны имеется покраснение, – рассказывал о своем открытии судмедэксперт. – Когда тело находится в воде, эта краснота исчезает. Но через несколько дней проявляется снова.
Лунд помотала головой:
– Это потертости. Она находилась на твердой грубой поверхности, возможно на бетонном полу.
– В подвале гимназии бетонный пол.
Она еще раз потрогала поврежденный участок бедра. Перед глазами стояла тайная комната с окровавленным матрасом и наркотиками.
– Сколько времени она так провела?
– Несколько часов.
Лунд переваривала информацию, пыталась делать выводы.
– Вы уверены?
– Уверен. У нас есть основания полагать, что имела место серия изнасилований – возможно, с перерывом в несколько часов. Но у нас нет ни единой ДНК. Должно быть, насильник пользовался презервативом. Он не оставил никаких следов – ни под ногтями девушки, ни где-либо еще.
– Смыло водой?
– Да, – кивнул он, – сначала я тоже так думал. Но она находилась в багажнике. Посмотрите на ее руки.
Он поднял по очереди руки девушки.
– Кто-то подстриг ей ногти.
Руки упали обратно на белую простыню. Потом настал черед Лунд разглядывать их.
– В легких и печени следы эфира, – продолжал он, перелистывая отчет. – То есть девушку усыпляли, возможно несколько раз. Все было спланировано. Этот парень прекрасно знал, что делает. Я не… – Он умолк, словно сомневаясь в себе. – Это не моя сфера, но я не удивлюсь, если услышу, что он уже делал это прежде. Во всем чувствуется… метод.
Лунд взяла у него отчет.
– Надеюсь, вам это поможет.
Она пожала плечами.
– Что ж, – покивал он. – Если обнаружим что-то еще, я вам пришлю. Ах да… – Он улыбнулся. – И рецепт сидра.
Лунд пошла обратно в свой кабинет. Перед дверью Букард спорил с лысым адвокатом – пытался удержать Оливера Шандорфа и Йеппе Хальда. Юрист собирался через судью требовать их немедленного освобождения. На лице Букарда не читалось особых надежд преуспеть в данном конкретном споре.
Эллер закрыла за собой дверь. Села, положила широкие ладони на широкие бедра и сказала:
– Ну и шуточку вы со мной сыграли, должна вам сказать.
– Это не шутка, Кирстен.
– Очень надеюсь. Потому что я ответила Бремеру «нет». Не думайте, что это было просто. Это не то слово, которое он привык слышать.
– Могу себе представить.
– Но, с другой стороны, мне не пришлось выбирать слишком долго. Наши пути во многом совпадают. А он… – Она улыбнулась. – Он просто старый кукловод.
Хартманн никак не отреагировал на это признание.
– Вы правы насчет необходимости нового курса. Надеюсь, вы справитесь, – добавила Эллер. – На кону моя голова.
– А что ваша группа?
– Сделает, как я скажу. Ну что ж… приступим к делу?
Через пять минут за столом в зале заседаний рядом со штабом Хартманна начались переговоры. Программы и назначения, финансирование и стратегии продвижения. Риэ Скоугор записывала и выдвигала предложения.
Хартманн и Эллер заключили альянс.
Майер вернулся после повторного обыска квартиры школьников.
– Этих отличников уже отпустили? – спросил он.
– Да.
– Придется снова вызвать.
Лунд сидела, уткнув нос в фотографии на столе: раны девушки, ее новые сапоги.
– Я не думаю, что это сделали они, – проговорила она.
– А я уверен, что они.
У него с собой было небольшое устройство для чтения карт памяти. Он подключил его к компьютеру Лунд.
– Вот, взгляните на это.
Компьютер разобрался, что за устройство к нему присоединили, открылось окно.
На экране замельтешили смазанные кадры любительского видео: вечерника по случаю Хеллоуина, подростки в костюмах – пьют пиво, орут, дурачатся, оставленные без надзора взрослых.
Лунд смотрела. Вот Йеппе Хальд – блестящий ученик, гордость учителей, всегда спокойный и невозмутимый умница Йеппе – вопит с экрана, то ли пьяный, то ли обкуренный. Лиза Расмуссен в коротком обтягивающем платье, примерно в том же состоянии, что и Хальд, едва стоит на ногах.
– Откуда у вас это?
– Из комнаты Йеппе Хальда. Он снимал это на свой телефон, а потом переписал на карту памяти. – Майер многозначительно взглянул на Лунд. – Чтобы потом смотреть на компьютере.
Лунд кивнула.
– И по-моему, он совсем не так умен, каким его считают в гимназии, – добавил Майер.
– Стоп!
Майер остановил кадр.
Нанна в черной шляпе с пряжкой на тулье. Нанна жи вая, дышит, улыбается. Красивая, очень красивая. Очень… взрослая.
Она не выглядела пьяной. Она не вопила. Она казалась… удивленной. Как взрослый человек, на которого внезапно налетела орава несмышленых малышей.
– Дальше, – сказала Лунд.
Майер включил медленную скорость. Картинка перешла с Нанны на Оливера Шандорфа – растрепанная рыжая шевелюра, безумный взгляд. Заливая в горло пиво из банки, он не сводил с Нанны голодных глаз.
– В нашей школе таких вечеринок не было, – заметил Майер. – А в вашей?
– Меня бы в любом случае не пригласили.
– Ну да, точно. А теперь смотрите. – Майер испустил долгий горький вздох и сел рядом с Лунд. – Шоу начинается.
Картинка поменялась. Теперь снимали в другом месте, более темном. Света мало. Стол с едой, напитками. Должно быть, та комната в подвале.
Что-то шевелилось в глубине, росло в кадре по мере продвижения снимающего.
Лунд пригнулась к экрану, впитывая каждую деталь. Чувствуя, как забилось сердце.
Звуки – тяжелое частое дыхание. Оливер Шандорф, обнаженный, рыжая голова раскачивается в такт его телу, извивающемуся над другим телом, тоже обнаженным, лежащим под ним с раскинутыми ногами, неподвижным.
Контраст между ним и девушкой был разительным. Шандорф весь – маниакальная энергия и отчаяние. Она… Пьяна? Без сознания? Невозможно понять. Но что-то с ней не так.
Ближе.
Шандорф ухватил девушку за лодыжки, заставил обхватить себя ногами. Ее руки взметнулись, словно она хотела ударить его. Он был как сумасшедший, оттолкнул ее руки, зарычал.
Лунд смотрела.
Фокус переместился за спину Шандорфа. Ее ноги сомкнулись вокруг него. Подростковый секс. Как будто где-то тикают часы, твердя: сделай это сейчас, и сделай быстро, или другого шанса не будет.
Снова рычание, снова яростные толчки.
Ближе. Черная шляпа, уже бывшая в кадре ранее, лежит поверх ее глаз, поверх лица. Светлые волосы. Вот шляпа начинает сползать…
– Черт, – воскликнула Лунд.
Что-то случилось. Картинка хаотично заплясала. Они услышали его, поняли, что за ними подглядывают. Проклятья и суматоха. Девушка едва различима, пытается прикрыть себя. Светлые волосы, шляпа, голая грудь – все, что удалось разглядеть.
– Думаю, мне пора ехать за нашими героями, – сказал Майер.
На ступенях ратуши стояли друг подле друга Троэльс Хартманн и Кирстен Эллер, они прикрывали глаза от ярких вспышек фотокамер, улыбались, жали руки.
Дожидаясь Майера, Лунд смотрела новостной канал на своем компьютере. Потом снова включила школьное видео. Нашла тот фрагмент, который в первый раз с Майером они пропустили.
Гимназия. Нанна в вечернем платье. На голове шляпа. Улыбается в видоискатель мобильника Йеппе. Поднимает бокал с чем-то, похожим на кока-колу. Трезвая. Элегантная и спокойная. Совсем не ребенок. Ничего общего с ее одноклассниками. А через несколько минут… Раздетая, в подвале, принимающая звериные толчки Оливера Шандорфа.