Шандорф медленно сполз на сиденье, мотая головой из стороны в сторону.
– Засунул ее туда, чтобы никто не услышал, как она кричит, и сбросил в канал.
Майер стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули ручки и блокноты. Бледный Оливер Шандорф обмяк на стуле, дрожа всем телом.
Лунд ждала. Через некоторое время она произнесла очень спокойно:
– Оливер. Если у тебя есть что сказать, лучше сделать это сейчас.
– Отвезем его в управление, – бросил Майер, доставая телефон. – Там, в камере, нам никто не помешает, и мы с Оливером чудно потолкуем по душам.
Дверь в класс распахнулась, и вошли двое: мужчина средних лет в дорогом костюме и встревоженная женщина за его спиной.
– Я отец Оливера, – сказал мужчина. – Мне нужно поговорить с сыном.
– Мы из полиции, – ответила Лунд. – Вы прерываете допрос. Выйдите.
Мужчина не двинулся с места. Женщина, явно ожидая от спутника дальнейших действий, вопросительно поглядывала на него.
– Ему предъявлено обвинение?
Майер помахал перед его лицом рукой:
– Алё? Вы нас слышали?
Вынут из кармана бумажник. Из него – визитка. Эрик Шандорф, влиятельный юрист из влиятельной фирмы.
– Не рекомендую вам говорить со мной таким тоном, – сказал Эрик Шандорф.
– Оливер помогает… – начала Лунд.
– Папа!
Зов перепуганного ребенка. Никаких вариантов быть не могло.
– Я хочу поговорить с ним, – повторил отец.
Пока в коридоре Майер шипел и ругался вполголоса, Лунд наблюдала через окно за отцом и сыном.
Оливер стоял с опущенной головой, переминаясь с ноги на ногу. Потом он поднял голову, и отец ударил его со всей силы по лицу тыльной стороной ладони.
– Счастливое детство, – прокомментировал Майер, закуривая. – А вот если бы я это сделал…
Минутой позже состоятельный юрист, его юный наследник и тихая жена вышли, не сказав ни слова.
– До скорой встречи, Оливер! – крикнул Майер в спину удаляющемуся Шандорфу.
Лунд прислонилась к стене, сложила руки на груди, закрыла глаза. Когда она вновь открыла их, на нее смотрел Майер.
– Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете, Лунд. Ну да, может быть, я слегка пережал с ним. Но если бы этот надутый кретин не появился посреди…
– Все нормально.
– Нет, правда. Я знал, что делал. У меня все под контролем. Всегда. Честно…
– Майер, – остановила его Лунд, глядя в широко раскрытые, чуть навыкате глаза. – Я же сказала: все нормально. Проверьте еще раз подвал. Свяжитесь с криминалистами. Если Оливер сидел за рулем машины, они смогут это проверить. Измерьте время пути отсюда до пустоши.
Она вытащила из сумки ключи от машины.
– Что-нибудь еще?
– Действуйте по ситуации.
– А вы, Лунд?
– Что я?
– Собираетесь в кино или еще куда?
Она кивнула, пошла к выходу и улыбнулась, когда Майер уже не мог ее видеть.
Цветы были на буфете и на узкой металлической полке над камином. Стояли возле раковины на кухне и, все еще завернутые в бумагу, лежали на полу.
Среди них были голубые ирисы. И розы.
Пернилле мыла посуду и смотрела в окно.
За столом, который смастерили Пернилле с Нанной, сидела женщина из отдела криминалистики и два сына Бирк-Ларсенов. Женщина улыбалась им, держа в руках ватные палочки. На вид ей было года двадцать два или около того. Немногим старше Нанны, когда та вышла из гимназии в ночь и не вернулась.
– Это так уж необходимо? – спросил Тайс Бирк-Ларсен.
– Нам нужно сделать анализ ДНК, – сказала женщина в синей форме. – Для сравнения.
Внизу уже стояла наготове машина. В багажнике чемоданы с одеждой, коробки с детскими вещами. Вагн Скербек помогал, как всегда.
Он принес мальчикам новые игрушки. Машинки. Дешевые и с острыми краями, но у Вагна было туго с деньгами, и Пернилле не хватало духу критиковать его подарки. Работники в их фирме вели себя так же, как все. Как Тайс. Как она сама. Отчаянно хотели что-то сделать, что-то сказать, но не знали что.
– Готовы? – спросила женщина и не стала ждать ответа. Перегнулась через стол, сначала Антону велела открыть рот, потому Эмилю.
Пернилле смотрела на них от раковины, с тарелкой в руке.
В доме снова была полиция. Двое мужчин в синем ходили по комнате Нанны, крепили новые наклейки, делали пометки.
Лотта, ее сестра, более молодая, более красивая и все еще незамужняя, занималась сборами. Теперь она вышла на кухню и обняла их всех по очереди.
– Возьми цветов, если хочешь, – сказал Тайс.
Лотта посмотрела на него и покачала головой.
– Мальчики, – обратился Тайс к сыновьям, – пойдемте посмотрим, что делает дядя Вагн. Поможем ему загрузить вещи.
Пернилле пообещала тоже скоро спуститься, проводила их к лестнице. Когда за ними закрылась дверь, она встала посреди неприбранной кухни.
В этой маленькой теплой квартире выросло неожиданное чудо. Это чудо называлось семья. Общая жизнь. Общая любовь.
Теперь люди в синем топали по спальне Нанны, открывали ящики, которые уже открывали вчера, тихо переговаривались, умолкали, когда думали, что она их слышит.
Вдруг вернулись сыновья, схватили забытых было воздушных змеев, показали ей машинки, подаренные Вагном.
– Осторожнее с острыми краями, – велела она им. – Осторожнее…
Они умчались, не слыша, и следом за ними ушел и один из полицейских в синей форме и голубых перчатках, унося что-то из вещей Нанны в свою машину.
Коп, который остался, был пожилым, с бородой и печальными глазами. Ему было неловко, он все отводил от Пернилле взгляд, опускал седую голову, изучал в который раз книжные полки Нанны.
Она подняла свою сумку, собираясь уйти.
В квартире стоял такой сильный запах цветов, что у нее заболела голова.
Здесь мы жили. Сидели все вместе за этим столом и думали, что так будет всегда.
И вот теперь мы бежим, скрываемся от неведения и страха, как будто от вины.
Дом. Повсюду метки криминалистов, повсюду следы их ботинок. Порошок для снятия отпечатков на стенах, рядом с улыбающимся лицом Нанны.
Сумка опустилась обратно на старый вытертый ковер. Пернилле вошла в комнату Нанны, где работал седой полицейский – просеивал кусочки короткой жизни ее дочери.
Она села на кровать и стала ждать, когда он наберется смелости взглянуть на нее.
– Мы уже заканчиваем. Извините…
– Что случилось в лесу? – спросила она и подумала: «Я не сдвинусь с места, я никуда не уйду, пока он не скажет».
Он отец. Она видела это по его лицу. Он понимал ее. Он знал.
– Простите, об этом нужно спрашивать не у меня. – Он возился с ящиком в письменном столе Нанны. – Я работаю. Вам придется выйти.
Пернилле сидела на простынях аккуратно заправленной кровати Нанны.
– Мне нужно…
Он закрыл глаза. Она видела его боль и то, что и он видел ее боль.
– Мне нужно знать, что случилось. Я мать…
Он снова повернулся к столу. Но на самом деле он ничего не делал, и они оба знали это.
– Что случилось с моей дочерью?
– Мне не положено…
– Те фотографии… у вас в полиции… Я видела… – Слова. Сейчас ей нужны были правильные слова. – Они все время стоят у меня перед глазами, я вижу их по ночам… Скажите мне… Я уже ко всему готова… Нет ничего хуже того, что я и так постоянно представляю.
Он замер с опущенной головой.
– Нет ничего хуже. Прошу вас… – Она подняла руку, дотронулась до своих волос. Голос был тих и слаб. – Вы должны мне сказать…
Коп нагнулся еще ниже к столу.
– Я ее мать. Неужели я должна умолять?
Молчание.
– Сутками напролет я вижу, как она умирает снова и снова. И с каждым разом ее смерть все ужаснее. Скоро похороны…
Его трясло.
– Мне нужно знать, – повторила она.
Потом увидела, как он вздохнул. И наконец услышала.
Тайс Бирк-Ларсен осмотрел гараж: все ли в порядке. Помог Вагну выгрузить из фургона металлический сейф. Заглянул в салон машины, где мальчики играли со своими новыми игрушками. Проверил сложенные в багажнике вещи – вот их семья, сведенная к нескольким чемоданам, готовая ехать.
– Есть новости, Тайс?
Бирк-Ларсен закурил, качнул головой.
Выскочили из машины Антон и Эмиль, вцепились в красные штанины Скербека. Стали выпрашивать у него деньги на мороженое, заставили его улыбнуться.
– Я что, похож на свинью-копилку? – воскликнул Скербек, вынимая из кармана монетки, просыпая несколько на пол. – Вот вам, держите, купите себе по конфете. Но только не пиво, слышите? – Это была их старая шутка.
– А кто тот водитель, которого поймали? – спросил он у Тайса, когда дети убежали. – В газетах даже имени не назвали…
– Я не знаю. Нам они ничего не говорят. Не считают нужным.
Бирк-Ларсен еще раз оглядел гараж, стараясь думать, как раньше: о заказах, о накладных, о счетах. Ничего не получалось. Смерть Нанны словно замкнула их в бесконечном моменте настоящего, в замороженной точке времени, откуда не было выхода. Где не было надежды на спасение.
– Мы люди маленькие, – пробормотал он.
– Нет, это не так.
Вагн Скербек стоял рядом с ним, не обращая внимания на детей, которые снова тянули его за комбинезон.
– Спасибо, что взял все на себя, – сказал Бирк-Ларсен. – Не знаю, что бы… – Слишком много слов. Он похлопал Скербека по плечу.
– Ты спас мою шкуру, Тайс. – Лицо Скербека напряглось. На шее поблескивала его любимая серебряная цепь. – Я не забыл и не забуду. Тот гад, конечно, получит свое. Ты только скажи мне, если что надумаешь.
– О чем ты?
– Если он получит маленький срок. Или если его выпустят досрочно… Ты скажи мне, Тайс… Я хочу…
– Помочь? – Бирк-Ларсен затряс головой.
– Если ты этого захочешь…
– Она мертва.
Бедный Вагн. Нелепый Вагн. И преданный, как сторожевой пес. И такой же глупый.
– Мертва. – Одно короткое беспощадное слово. – Разве ты не понимаешь?
Однако спичка была поднесена. И вспыхнула внезапная ярость. Тайс Бирк-Ларсен как молотом ударил массивным кулаком по металлическому сейфу, так что тот задрожал на ножках.
– Где, черт возьми, Пернилле?
Наверху в кухне, окруженная цветами, задыхаясь от их запаха.
Коп говорил по телефону. И был встревожен.
– Пернилле?
Разыскивая ее, он поднялся по лестнице.
– Мы никуда не едем, – сказала она.
Он качнулся на больших ступнях, как всегда делал перед спором. Не то чтобы они часто спорили. Победителем всегда выходил он.
– Мальчики ждут. Коттедж забронирован…
– Мы не едем.
Дело было не в том, что она проигрывала. Скорее, она никогда не боролась. Теперь это – и много другое тоже – изменилось. Она сама еще не осознала, но со временем разберется.
– Нанна была жива, когда машина упала в воду. – Ее голос ничего не выражал, лицо тоже.
– Что?
– Она была еще жива. Лежала в багажнике. Не могла выбраться. Утонула.
Пернилле пошла в комнату Нанны. Одежда, вещи. Разбросаны повсюду, взывая к людям, чтобы их прибрали. Это забота матери…
Она принялась ставить книги на полки, складывать на место одежду. Глаза блестели от набегающих слез. Потом она остановилась, бессильно опустив руки.
– Нам пора ехать, – сказал Тайс Бирк-Ларсен.
Он стоял рядом с аквариумом, подаренным Нанне. Как завороженная, Пернилле следила за плавающими там золотыми рыбками, запертыми за стеклянными стенами, глядящими наружу и неспособными понять окружающий их мир.
– Нет, – сказала она. – Мы остаемся. Я хочу быть здесь, когда его найдут. Хочу увидеть его лицо.
Они плавали круг за кругом, озадаченные собственными отражениями, ни о чем не думая, никуда не приплывая.
– Его должны найти, Тайс. Его поймают.
Такого момента еще не было между ними. Бирк-Ларсен мял в руках шапку.
– Мы остаемся, – повторила Пернилле Бирк-Ларсен. – Я приведу мальчиков. Ты неси вещи.
Люнге не спал. На голове повязка, игла капельницы в руке. Свежие порезы и ссадины закрыли старый шрам на щеке. В седых усах остатки запекшейся крови.
– Йон? – произнесла Лунд.
Движение. Дыхание. Наполовину открытые глаза. Она понятия не имела, слышит ли он ее. И доктор, которого она заставила впустить ее, знал не больше.
– Мне жаль, что так получилось. Вы меня понимаете?
Брови мужчины дрогнули.
– Я знаю, что вы не нападали на девушку.
Он был подсоединен к аппарату, на котором мигали цифры и ползли графики.
– Мне очень нужна ваша помощь, Йон. Я хочу знать, что произошло в гимназии. Кого вы видели. Где вы потеряли ключи.
Его глаза ожили, посмотрели на нее.
– Вы припарковали машину. Отнесли плакаты в здание. Потом пошли в спортивный зал. Вам тогда стало плохо?
Люнге закашлялся. Какой-то звук. Слово.
– Что? Йон?
Еще один звук. Один глаз широко раскрылся. В нем страх и боль.
– Подвал.
– Вы спустились туда, чтобы сложить плакаты. И там вы потеряли ключи?
– Он разозлился, когда я туда вошел. Сказал, что мне туда нельзя.
– Йон. – Она привстала, приблизилась к его рту, чтобы ничего не пропустить. – Кто разозлился?
Снова свистящее дыхание. Он не мог говорить.
– Где в подвале? На стоянке велосипедов?
– Нет.
Лунд попыталась вспомнить планировку темного подвала.
– В соседнем помещении?
– В бойлерной.
И опять кашель и шипение. Дверь открылась – это вернулся врач, и он не был доволен тем, что увидел.
– Кого вы встретили в бойлерной? Йон?
Лунд вынула из сумки фотографию класса Нанны, сделанную для школьного альбома. Указала на портрет Оливера Шандорфа, спросила:
– Вы видели его? Вот этого? Пожалуйста. Посмотрите.
Тяжелое, хриплое сипение:
– Нет.
– Вы уверены? Посмотрите внимательно.
Врач замахал на нее:
– Все, все. Хватит. Прекратите немедленно. Уходите…
– Минуту, – сказала Лунд, не двигаясь с места. – Только…
Она поднесла фотоснимок к лицу человека на больничной кровати.
– Я буду показывать пальцем на всех по очереди. Кивните, когда я дойду до него. Хорошо?
Один за другим, лицо за лицом.
Когда ее палец остановился на высоком темноволосом школьнике с приятной внешностью, ничем не примечательном юноше, Йон Люнге кивнул.
– Вы видели в бойлерной этого мальчика?
– Хватит, говорю я вам, – прошипел доктор, хватая ее за руку.
– Йон?
Он встретился с ней взглядом. Его голова едва заметно качнулась.
Лунд поднялась, сбросила с себя руку доктора.
– Да, его, – сказала она.
Майер курил во дворе гимназии, когда она позвонила ему.
– Мне нужно, чтобы вы вернулись в подвал, – сказала Лунд.
После секундной паузы:
– А теперь скажите, что это была шутка.
Он посмотрел на команду криминалистов. Он был голоден, они тоже. И Свендсен начинал выводить его из себя.
– Идите туда, – сказала Лунд.
– Ребята собирают оборудование. Мы там уже все осмотрели. Что с Люнге?
– Выпишут через неделю. В подвале есть бойлерная?
– Есть, но ее держат под замком. Туда никто не может зайти, кроме сторожа.
– Я еду.
Он слышал в трубке шум движущейся машины. Черные, залитые дождем улицы были пусты. Она доберется до них через несколько минут. Майер двинулся обратно к бетонным ступеням, ведущим в подвал.
– Вы разве не знаете, что говорить по телефону за рулем опасно?
– Вы уже там?
– Сейчас, ждем сторожа.
– Мне нужно знать, что там.
– Хорошо, хорошо.
Он велел сторожу открыть дверь.
– Вошли?
– Да! Не кричите на меня.
– Что видите?
Пауза. Потом Майер сказал:
– Вижу бойлер, само собой. – И еще через пару секунд: – Тут просто склад всякого хлама. Столы, стулья, книжки. – Он откашлялся. – Все, Лунд. Ну да, дети могли сюда забраться. Но здесь ничего нет.
– Вы уверены?
– Постойте.
– Вы слышите меня?
Майер раздраженно крякнул в трубку.
– Связь плохая, Лунд, – буркнул он.
Бросил телефон в карман, пошел вперед, светя фонариком вправо, влево. Вверх, вниз.
Ему это уже приходило в голову. Но сторож говорил, что к бойлеру топливо подавалось из бака снаружи и никто не заходил туда, кроме техника раз в неделю. Каждую пятницу после обеда.
В конце бойлерной была вторая дверь. Без ручки. Выглядела так, будто ею не пользовались уже много лет.
Майер достал платок, надавил на металлическую дверь. Просунул голову, посветил фонариком.
Сюда приходили подростки. У его ног виднелись остатки самокрутки, втоптанные в пол. Пивные банки. И…
Майер присвистнул. Упаковка от презервативов, надорванная и пустая.
Какой-то шум послышался позади. В основном помещении подвала что-то происходило. Неважно.
Вытащил мобильник, набрал ее номер и стал говорить, не дожидаясь, пока она ответит:
– Думаю, вам стоит взглянуть на это, Лунд.
Тишина в трубке – сигнал не проникал в эти бетонные глубины здания гимназии.
– На что?
Майер чуть не подпрыгнул от неожиданности. В лицо ему ударил луч, затем быстро опустился на пол.
– Вы превысили скорость. Признайтесь, Лунд. Вы такой же нарушитель, как я.
Она не отвечала. Просто смотрела на то, что уже видел он: грязный матрас на полу. Пятна крови в углу. Пятна крови на серой облупленной стене.
На потрескавшейся штукатурке закутка в подвале гимназии стали проявляться отпечатки пальцев. Сотрудники в белых костюмах помечали, рисовали, фотографировали. Лунд беседовала по телефону: уговаривала Марка, чтобы он делал уроки, начал заниматься шведским.
– Я могу задержаться. Бабушка тебе поможет.
Проходя через холл гимназии, она остановилась рассмотреть цветы и фотографии на маленьком алтаре, установленном возле раздевалки в память Нанны.
– Да, хорошо, – говорила она. – Пока, милый.
Там была фотография двух девочек, наряженных ангелами. Нанна и Лиза Расмуссен, лет тринадцати. Перед снимком пара красных свечей. На холодном сквозняке подрагивал одинокий язычок пламени.
– Кто зажег свечу? – спросила Лунд.
Майер пришел в холл минут за пять до нее. Услышав вопрос, он на миг смутился:
– Не знаю. Какая разница?
– Нам не следует вмешиваться, Майер.
– А кто сказал…
Она отмахнулась:
– Забудьте.
– Вы идете в подвал?
Сара поправила одну из фотографий. Посмотрела на лицо погибшей девушки. Протянула к Майеру руку. Тот помотал головой, озадаченный.
– Зажигалку. Я бросила курить, помните?
– А-а.
Он бросил ей «Зиппо». На вид серебряная зажигалка казалась довольно дорогой. Лунд смотрела на фотографии, на цветы, желая дать как можно больше ответов. Зная, что это предстоит сделать. Потом она зажгла вторую свечу. Заплясало крошечное желтое пламя.
Маленькое приношение. Жалкое.
– Нам пора в подвал, – сказала она и пошла вслед за Майером вниз.
Янсен, рыжеволосый криминалист, стоял возле переносного прожектора и перечислял, что им удалось выяснить на данный момент. Кровь на матрасе, на столе, на полу. Какие-то пятна, похожие на сперму. Волосы. Шляпа ведьмы. У Нанны была такая же. И отпечатки пальцев. Много отпечатков.
– Как сюда можно попасть? – спросил Майер.
– Одна дверь из подвала, – ответил Янсен. – И еще одна со стороны лестницы в школе. Нужен лишь ключ.
– Один ключ…
– Для каждой двери свой, – уточнил Янсен.
В белом сиянии прожекторов видна была каждая деталь. На низком столе пустые бутылки из-под кока-колы, водки и одна – из-под кьянти. Тарелки с остатками еды. И таблетки. Красные, зеленые, оранжевые. Яркие цвета детских сластей.
– Марихуана, – сказал Майер, – амфетамины, кокаин.
Тридцатью минутами позже в гимназию прибыла ректор Кох. Ей не позволили пройти к месту досмотра: слишком много людей в белых костюмах, слишком много находок.
В одном из классов Лунд спросила ее:
– Как вы используете то помещение?
– Для хранения столов и стульев. – Кох привезла с собой собачку, крошечного коричневого терьера, и поглаживала ее, пытаясь успокоиться. – Складывали туда ненужные книги и тому подобное. Ничего…
– Ничего?
– Ничего особенного там не было. Я не знала, что дети туда ходят. Им не положено…
Подошедший Майер хмыкнул:
– Не положено, а они ходят. И проводят там свои вечеринки. У вас под носом!
– Что вы там нашли?
Лунд не ответила и продолжила спрашивать:
– Празднование Хеллоуина было организовано школьным советом? У них был доступ в подвал?
– Все двери должны были быть заперты, – стояла на своем Кох. Она крепче сжала собачку. – Нанна… была там?
Лунд выложила на стол школьные фотографии, показала на юношу, которого опознал Люнге. Йеппе Хальд. Симпатичный. Аккуратные чистые волосы. Очки.
– Расскажите мне о нем.
Кох улыбнулась:
– Йеппе умница. Президент школьного совета. Лучший ученик. Мы гордимся им. Из хорошей семьи.
– Где живет этот вундеркинд? – спросил Майер.
– Он снимает квартиру вместе с Оливером Шандорфом.
– Шандорф тоже ваш лучший ученик? – съязвил Майер.
По-прежнему улыбаясь, но уже не так тепло:
– Они оба из хороших семей. У обоих отцы юристы. Уверена, что они пойдут по стопам родителей и изберут ту же профессию…
– Не то что дочь грязного грузчика из Вестербро? – прищурился Майер.
Улыбка не дрогнула на губах директрисы.
– Я этого не говорила. У нас нет предвзятости.
– Лишь бы платили за учебу?
Ректор Кох смерила его взглядом.
– Упс. Кажется, сегодня меня оставят после уроков.
– Благодарю за помощь, – сказала Лунд директрисе и увела его из класса.
Йеппе Хальд ходил взад-вперед возле окна, поглядывая на вспышки синих маячков, сопровождаемых завываниями сирены.
В кабинет быстрым шагом вошли Лунд и Майер, бросили на стол свои папки.
Высокий и худой, черные волосы, толстые линзы очков – странноватый старший брат Гарри Поттера, да и только. Или хочет казаться таким.
– Зачем меня сюда пригласили?
– Просто мы хотели задать несколько вопросов, – дружелюбно пояснила Лунд. – Пожалуйста, садись.
– Но мне еще надо писать доклад по физике.
Полицейские переглянулись. Майер уронил голову в ладони и притворился, что плачет.
Пока Хальд усаживался, Лунд сказала:
– В пятницу вечером ты встретил в подвале человека. Он привез плакаты для избирательной кампании.
Хальд смотрел на пустые стулья.
Майер наклонился к нему, жизнерадостно ухмыльнулся:
– Мы пытались дозвониться до твоего папочки, но он занят – у него примерка адвокатского парика. Так что насчет того человека в подвале?
– Да, я видел его.
– Почему сразу не сказал?
Молчание.
Лунд не отступала:
– Ты же знал, что мы ищем водителя.
– Откуда мне было знать, что он и есть тот водитель?
Майер поднес сложенные пальцы к губам и поцеловал их, словно повар, восхищающийся идеальным блюдом.
– Прекрасно сказано. Ты и Шекспира знаешь?
– Шекспира?
– «Первым делом, – заревел Майер, – мы перебьем всех долбаных законников!»[3]
Йеппе Хальд побледнел. Лунд неодобрительно посмотрела на Майера.
– Шекспир никогда не использовал слова «долбаный». Вы неправильно научите мальчика. Йеппе. Йеппе!
– Что?
– Водитель потерял ключи от машины. Ты, случайно, их не находил?
– Я здесь из-за каких-то потерянных ключей?
– Что ты делал в подвале? – спросила Лунд.
– Носил… носил кое-что для бара.
Майер стал ковырять ногти. Его пальцы постепенно складывались в кулак.
– Мы тут нашли одну комнату, – проговорил он медленно. – Там кто-то устроил свою вечеринку. Что-нибудь слышал про это?
Хальд колебался. Почти сказал «нет». Потом передумал:
– Кажется, организаторам выделили комнату для хранения пива и напитков. Вы о ней говорите?
– О той, где хранились пиво, напитки, наркотики и презервативы! – ответил Майер, все еще разглядывая ногти. – Мы о ней говорим.
– Я про это ничего не знаю.
Лунд надолго замолчала, хранил молчание и Майер. Некоторое время они перебирали свои бумаги, а Йеппе Хальд сидел ни жив ни мертв, едва дыша. Наконец она показала ему фотографию.
– Это шляпа Нанны. Мы нашли ее в той комнате. Она заходила туда?
Отрицательно помотал головой. Пожал плечами:
– Не знаю.
Майер протяжно вздохнул.
– Последний раз я спускался вниз за пивом около девяти. Никого там не видел.
Майер медленно опустил голову на сложенные на столе руки и застыл в такой позе, глядя на парня напротив прищуренными глазами.
– Ты уверен, что после девяти больше не ходил туда? – быстро спросила Лунд.
Для пущей убедительности Хальд помолчал секунду и только потом ответил:
– Абсолютно уверен.
– Тебя никто не видел после половины десятого. Что ты делал?
– Э-э…
– Подумай как следует, Йеппе, – произнес Майер, сдерживая зевок. – Подумай, прежде чем ответить.
Хальд заговорил с большей уверенностью:
– Зеркальный шар закоротило, я поставил последний предохранитель и поехал, чтобы купить запасные на всякий случай. Пришлось далеко ехать на велосипеде.
– Мы проверим, – пробормотал Майер, с головой зарывшись в руки.
– Когда я вернулся, то нашел в классе спящего Оливера. Он выпил слишком много. И я повел его домой. – Выпрямился на стуле, стал похож на примерного ученика. – Пришли мы около двенадцати. Я уложил его в постель.
– Около двенадцати! Так рано? – удивилась Лунд.
– Засунул ее туда, чтобы никто не услышал, как она кричит, и сбросил в канал.
Майер стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули ручки и блокноты. Бледный Оливер Шандорф обмяк на стуле, дрожа всем телом.
Лунд ждала. Через некоторое время она произнесла очень спокойно:
– Оливер. Если у тебя есть что сказать, лучше сделать это сейчас.
– Отвезем его в управление, – бросил Майер, доставая телефон. – Там, в камере, нам никто не помешает, и мы с Оливером чудно потолкуем по душам.
Дверь в класс распахнулась, и вошли двое: мужчина средних лет в дорогом костюме и встревоженная женщина за его спиной.
– Я отец Оливера, – сказал мужчина. – Мне нужно поговорить с сыном.
– Мы из полиции, – ответила Лунд. – Вы прерываете допрос. Выйдите.
Мужчина не двинулся с места. Женщина, явно ожидая от спутника дальнейших действий, вопросительно поглядывала на него.
– Ему предъявлено обвинение?
Майер помахал перед его лицом рукой:
– Алё? Вы нас слышали?
Вынут из кармана бумажник. Из него – визитка. Эрик Шандорф, влиятельный юрист из влиятельной фирмы.
– Не рекомендую вам говорить со мной таким тоном, – сказал Эрик Шандорф.
– Оливер помогает… – начала Лунд.
– Папа!
Зов перепуганного ребенка. Никаких вариантов быть не могло.
– Я хочу поговорить с ним, – повторил отец.
Пока в коридоре Майер шипел и ругался вполголоса, Лунд наблюдала через окно за отцом и сыном.
Оливер стоял с опущенной головой, переминаясь с ноги на ногу. Потом он поднял голову, и отец ударил его со всей силы по лицу тыльной стороной ладони.
– Счастливое детство, – прокомментировал Майер, закуривая. – А вот если бы я это сделал…
Минутой позже состоятельный юрист, его юный наследник и тихая жена вышли, не сказав ни слова.
– До скорой встречи, Оливер! – крикнул Майер в спину удаляющемуся Шандорфу.
Лунд прислонилась к стене, сложила руки на груди, закрыла глаза. Когда она вновь открыла их, на нее смотрел Майер.
– Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете, Лунд. Ну да, может быть, я слегка пережал с ним. Но если бы этот надутый кретин не появился посреди…
– Все нормально.
– Нет, правда. Я знал, что делал. У меня все под контролем. Всегда. Честно…
– Майер, – остановила его Лунд, глядя в широко раскрытые, чуть навыкате глаза. – Я же сказала: все нормально. Проверьте еще раз подвал. Свяжитесь с криминалистами. Если Оливер сидел за рулем машины, они смогут это проверить. Измерьте время пути отсюда до пустоши.
Она вытащила из сумки ключи от машины.
– Что-нибудь еще?
– Действуйте по ситуации.
– А вы, Лунд?
– Что я?
– Собираетесь в кино или еще куда?
Она кивнула, пошла к выходу и улыбнулась, когда Майер уже не мог ее видеть.
Цветы были на буфете и на узкой металлической полке над камином. Стояли возле раковины на кухне и, все еще завернутые в бумагу, лежали на полу.
Среди них были голубые ирисы. И розы.
Пернилле мыла посуду и смотрела в окно.
За столом, который смастерили Пернилле с Нанной, сидела женщина из отдела криминалистики и два сына Бирк-Ларсенов. Женщина улыбалась им, держа в руках ватные палочки. На вид ей было года двадцать два или около того. Немногим старше Нанны, когда та вышла из гимназии в ночь и не вернулась.
– Это так уж необходимо? – спросил Тайс Бирк-Ларсен.
– Нам нужно сделать анализ ДНК, – сказала женщина в синей форме. – Для сравнения.
Внизу уже стояла наготове машина. В багажнике чемоданы с одеждой, коробки с детскими вещами. Вагн Скербек помогал, как всегда.
Он принес мальчикам новые игрушки. Машинки. Дешевые и с острыми краями, но у Вагна было туго с деньгами, и Пернилле не хватало духу критиковать его подарки. Работники в их фирме вели себя так же, как все. Как Тайс. Как она сама. Отчаянно хотели что-то сделать, что-то сказать, но не знали что.
– Готовы? – спросила женщина и не стала ждать ответа. Перегнулась через стол, сначала Антону велела открыть рот, потому Эмилю.
Пернилле смотрела на них от раковины, с тарелкой в руке.
В доме снова была полиция. Двое мужчин в синем ходили по комнате Нанны, крепили новые наклейки, делали пометки.
Лотта, ее сестра, более молодая, более красивая и все еще незамужняя, занималась сборами. Теперь она вышла на кухню и обняла их всех по очереди.
– Возьми цветов, если хочешь, – сказал Тайс.
Лотта посмотрела на него и покачала головой.
– Мальчики, – обратился Тайс к сыновьям, – пойдемте посмотрим, что делает дядя Вагн. Поможем ему загрузить вещи.
Пернилле пообещала тоже скоро спуститься, проводила их к лестнице. Когда за ними закрылась дверь, она встала посреди неприбранной кухни.
В этой маленькой теплой квартире выросло неожиданное чудо. Это чудо называлось семья. Общая жизнь. Общая любовь.
Теперь люди в синем топали по спальне Нанны, открывали ящики, которые уже открывали вчера, тихо переговаривались, умолкали, когда думали, что она их слышит.
Вдруг вернулись сыновья, схватили забытых было воздушных змеев, показали ей машинки, подаренные Вагном.
– Осторожнее с острыми краями, – велела она им. – Осторожнее…
Они умчались, не слыша, и следом за ними ушел и один из полицейских в синей форме и голубых перчатках, унося что-то из вещей Нанны в свою машину.
Коп, который остался, был пожилым, с бородой и печальными глазами. Ему было неловко, он все отводил от Пернилле взгляд, опускал седую голову, изучал в который раз книжные полки Нанны.
Она подняла свою сумку, собираясь уйти.
В квартире стоял такой сильный запах цветов, что у нее заболела голова.
Здесь мы жили. Сидели все вместе за этим столом и думали, что так будет всегда.
И вот теперь мы бежим, скрываемся от неведения и страха, как будто от вины.
Дом. Повсюду метки криминалистов, повсюду следы их ботинок. Порошок для снятия отпечатков на стенах, рядом с улыбающимся лицом Нанны.
Сумка опустилась обратно на старый вытертый ковер. Пернилле вошла в комнату Нанны, где работал седой полицейский – просеивал кусочки короткой жизни ее дочери.
Она села на кровать и стала ждать, когда он наберется смелости взглянуть на нее.
– Мы уже заканчиваем. Извините…
– Что случилось в лесу? – спросила она и подумала: «Я не сдвинусь с места, я никуда не уйду, пока он не скажет».
Он отец. Она видела это по его лицу. Он понимал ее. Он знал.
– Простите, об этом нужно спрашивать не у меня. – Он возился с ящиком в письменном столе Нанны. – Я работаю. Вам придется выйти.
Пернилле сидела на простынях аккуратно заправленной кровати Нанны.
– Мне нужно…
Он закрыл глаза. Она видела его боль и то, что и он видел ее боль.
– Мне нужно знать, что случилось. Я мать…
Он снова повернулся к столу. Но на самом деле он ничего не делал, и они оба знали это.
– Что случилось с моей дочерью?
– Мне не положено…
– Те фотографии… у вас в полиции… Я видела… – Слова. Сейчас ей нужны были правильные слова. – Они все время стоят у меня перед глазами, я вижу их по ночам… Скажите мне… Я уже ко всему готова… Нет ничего хуже того, что я и так постоянно представляю.
Он замер с опущенной головой.
– Нет ничего хуже. Прошу вас… – Она подняла руку, дотронулась до своих волос. Голос был тих и слаб. – Вы должны мне сказать…
Коп нагнулся еще ниже к столу.
– Я ее мать. Неужели я должна умолять?
Молчание.
– Сутками напролет я вижу, как она умирает снова и снова. И с каждым разом ее смерть все ужаснее. Скоро похороны…
Его трясло.
– Мне нужно знать, – повторила она.
Потом увидела, как он вздохнул. И наконец услышала.
Тайс Бирк-Ларсен осмотрел гараж: все ли в порядке. Помог Вагну выгрузить из фургона металлический сейф. Заглянул в салон машины, где мальчики играли со своими новыми игрушками. Проверил сложенные в багажнике вещи – вот их семья, сведенная к нескольким чемоданам, готовая ехать.
– Есть новости, Тайс?
Бирк-Ларсен закурил, качнул головой.
Выскочили из машины Антон и Эмиль, вцепились в красные штанины Скербека. Стали выпрашивать у него деньги на мороженое, заставили его улыбнуться.
– Я что, похож на свинью-копилку? – воскликнул Скербек, вынимая из кармана монетки, просыпая несколько на пол. – Вот вам, держите, купите себе по конфете. Но только не пиво, слышите? – Это была их старая шутка.
– А кто тот водитель, которого поймали? – спросил он у Тайса, когда дети убежали. – В газетах даже имени не назвали…
– Я не знаю. Нам они ничего не говорят. Не считают нужным.
Бирк-Ларсен еще раз оглядел гараж, стараясь думать, как раньше: о заказах, о накладных, о счетах. Ничего не получалось. Смерть Нанны словно замкнула их в бесконечном моменте настоящего, в замороженной точке времени, откуда не было выхода. Где не было надежды на спасение.
– Мы люди маленькие, – пробормотал он.
– Нет, это не так.
Вагн Скербек стоял рядом с ним, не обращая внимания на детей, которые снова тянули его за комбинезон.
– Спасибо, что взял все на себя, – сказал Бирк-Ларсен. – Не знаю, что бы… – Слишком много слов. Он похлопал Скербека по плечу.
– Ты спас мою шкуру, Тайс. – Лицо Скербека напряглось. На шее поблескивала его любимая серебряная цепь. – Я не забыл и не забуду. Тот гад, конечно, получит свое. Ты только скажи мне, если что надумаешь.
– О чем ты?
– Если он получит маленький срок. Или если его выпустят досрочно… Ты скажи мне, Тайс… Я хочу…
– Помочь? – Бирк-Ларсен затряс головой.
– Если ты этого захочешь…
– Она мертва.
Бедный Вагн. Нелепый Вагн. И преданный, как сторожевой пес. И такой же глупый.
– Мертва. – Одно короткое беспощадное слово. – Разве ты не понимаешь?
Однако спичка была поднесена. И вспыхнула внезапная ярость. Тайс Бирк-Ларсен как молотом ударил массивным кулаком по металлическому сейфу, так что тот задрожал на ножках.
– Где, черт возьми, Пернилле?
Наверху в кухне, окруженная цветами, задыхаясь от их запаха.
Коп говорил по телефону. И был встревожен.
– Пернилле?
Разыскивая ее, он поднялся по лестнице.
– Мы никуда не едем, – сказала она.
Он качнулся на больших ступнях, как всегда делал перед спором. Не то чтобы они часто спорили. Победителем всегда выходил он.
– Мальчики ждут. Коттедж забронирован…
– Мы не едем.
Дело было не в том, что она проигрывала. Скорее, она никогда не боролась. Теперь это – и много другое тоже – изменилось. Она сама еще не осознала, но со временем разберется.
– Нанна была жива, когда машина упала в воду. – Ее голос ничего не выражал, лицо тоже.
– Что?
– Она была еще жива. Лежала в багажнике. Не могла выбраться. Утонула.
Пернилле пошла в комнату Нанны. Одежда, вещи. Разбросаны повсюду, взывая к людям, чтобы их прибрали. Это забота матери…
Она принялась ставить книги на полки, складывать на место одежду. Глаза блестели от набегающих слез. Потом она остановилась, бессильно опустив руки.
– Нам пора ехать, – сказал Тайс Бирк-Ларсен.
Он стоял рядом с аквариумом, подаренным Нанне. Как завороженная, Пернилле следила за плавающими там золотыми рыбками, запертыми за стеклянными стенами, глядящими наружу и неспособными понять окружающий их мир.
– Нет, – сказала она. – Мы остаемся. Я хочу быть здесь, когда его найдут. Хочу увидеть его лицо.
Они плавали круг за кругом, озадаченные собственными отражениями, ни о чем не думая, никуда не приплывая.
– Его должны найти, Тайс. Его поймают.
Такого момента еще не было между ними. Бирк-Ларсен мял в руках шапку.
– Мы остаемся, – повторила Пернилле Бирк-Ларсен. – Я приведу мальчиков. Ты неси вещи.
Люнге не спал. На голове повязка, игла капельницы в руке. Свежие порезы и ссадины закрыли старый шрам на щеке. В седых усах остатки запекшейся крови.
– Йон? – произнесла Лунд.
Движение. Дыхание. Наполовину открытые глаза. Она понятия не имела, слышит ли он ее. И доктор, которого она заставила впустить ее, знал не больше.
– Мне жаль, что так получилось. Вы меня понимаете?
Брови мужчины дрогнули.
– Я знаю, что вы не нападали на девушку.
Он был подсоединен к аппарату, на котором мигали цифры и ползли графики.
– Мне очень нужна ваша помощь, Йон. Я хочу знать, что произошло в гимназии. Кого вы видели. Где вы потеряли ключи.
Его глаза ожили, посмотрели на нее.
– Вы припарковали машину. Отнесли плакаты в здание. Потом пошли в спортивный зал. Вам тогда стало плохо?
Люнге закашлялся. Какой-то звук. Слово.
– Что? Йон?
Еще один звук. Один глаз широко раскрылся. В нем страх и боль.
– Подвал.
– Вы спустились туда, чтобы сложить плакаты. И там вы потеряли ключи?
– Он разозлился, когда я туда вошел. Сказал, что мне туда нельзя.
– Йон. – Она привстала, приблизилась к его рту, чтобы ничего не пропустить. – Кто разозлился?
Снова свистящее дыхание. Он не мог говорить.
– Где в подвале? На стоянке велосипедов?
– Нет.
Лунд попыталась вспомнить планировку темного подвала.
– В соседнем помещении?
– В бойлерной.
И опять кашель и шипение. Дверь открылась – это вернулся врач, и он не был доволен тем, что увидел.
– Кого вы встретили в бойлерной? Йон?
Лунд вынула из сумки фотографию класса Нанны, сделанную для школьного альбома. Указала на портрет Оливера Шандорфа, спросила:
– Вы видели его? Вот этого? Пожалуйста. Посмотрите.
Тяжелое, хриплое сипение:
– Нет.
– Вы уверены? Посмотрите внимательно.
Врач замахал на нее:
– Все, все. Хватит. Прекратите немедленно. Уходите…
– Минуту, – сказала Лунд, не двигаясь с места. – Только…
Она поднесла фотоснимок к лицу человека на больничной кровати.
– Я буду показывать пальцем на всех по очереди. Кивните, когда я дойду до него. Хорошо?
Один за другим, лицо за лицом.
Когда ее палец остановился на высоком темноволосом школьнике с приятной внешностью, ничем не примечательном юноше, Йон Люнге кивнул.
– Вы видели в бойлерной этого мальчика?
– Хватит, говорю я вам, – прошипел доктор, хватая ее за руку.
– Йон?
Он встретился с ней взглядом. Его голова едва заметно качнулась.
Лунд поднялась, сбросила с себя руку доктора.
– Да, его, – сказала она.
Майер курил во дворе гимназии, когда она позвонила ему.
– Мне нужно, чтобы вы вернулись в подвал, – сказала Лунд.
После секундной паузы:
– А теперь скажите, что это была шутка.
Он посмотрел на команду криминалистов. Он был голоден, они тоже. И Свендсен начинал выводить его из себя.
– Идите туда, – сказала Лунд.
– Ребята собирают оборудование. Мы там уже все осмотрели. Что с Люнге?
– Выпишут через неделю. В подвале есть бойлерная?
– Есть, но ее держат под замком. Туда никто не может зайти, кроме сторожа.
– Я еду.
Он слышал в трубке шум движущейся машины. Черные, залитые дождем улицы были пусты. Она доберется до них через несколько минут. Майер двинулся обратно к бетонным ступеням, ведущим в подвал.
– Вы разве не знаете, что говорить по телефону за рулем опасно?
– Вы уже там?
– Сейчас, ждем сторожа.
– Мне нужно знать, что там.
– Хорошо, хорошо.
Он велел сторожу открыть дверь.
– Вошли?
– Да! Не кричите на меня.
– Что видите?
Пауза. Потом Майер сказал:
– Вижу бойлер, само собой. – И еще через пару секунд: – Тут просто склад всякого хлама. Столы, стулья, книжки. – Он откашлялся. – Все, Лунд. Ну да, дети могли сюда забраться. Но здесь ничего нет.
– Вы уверены?
– Постойте.
– Вы слышите меня?
Майер раздраженно крякнул в трубку.
– Связь плохая, Лунд, – буркнул он.
Бросил телефон в карман, пошел вперед, светя фонариком вправо, влево. Вверх, вниз.
Ему это уже приходило в голову. Но сторож говорил, что к бойлеру топливо подавалось из бака снаружи и никто не заходил туда, кроме техника раз в неделю. Каждую пятницу после обеда.
В конце бойлерной была вторая дверь. Без ручки. Выглядела так, будто ею не пользовались уже много лет.
Майер достал платок, надавил на металлическую дверь. Просунул голову, посветил фонариком.
Сюда приходили подростки. У его ног виднелись остатки самокрутки, втоптанные в пол. Пивные банки. И…
Майер присвистнул. Упаковка от презервативов, надорванная и пустая.
Какой-то шум послышался позади. В основном помещении подвала что-то происходило. Неважно.
Вытащил мобильник, набрал ее номер и стал говорить, не дожидаясь, пока она ответит:
– Думаю, вам стоит взглянуть на это, Лунд.
Тишина в трубке – сигнал не проникал в эти бетонные глубины здания гимназии.
– На что?
Майер чуть не подпрыгнул от неожиданности. В лицо ему ударил луч, затем быстро опустился на пол.
– Вы превысили скорость. Признайтесь, Лунд. Вы такой же нарушитель, как я.
Она не отвечала. Просто смотрела на то, что уже видел он: грязный матрас на полу. Пятна крови в углу. Пятна крови на серой облупленной стене.
На потрескавшейся штукатурке закутка в подвале гимназии стали проявляться отпечатки пальцев. Сотрудники в белых костюмах помечали, рисовали, фотографировали. Лунд беседовала по телефону: уговаривала Марка, чтобы он делал уроки, начал заниматься шведским.
– Я могу задержаться. Бабушка тебе поможет.
Проходя через холл гимназии, она остановилась рассмотреть цветы и фотографии на маленьком алтаре, установленном возле раздевалки в память Нанны.
– Да, хорошо, – говорила она. – Пока, милый.
Там была фотография двух девочек, наряженных ангелами. Нанна и Лиза Расмуссен, лет тринадцати. Перед снимком пара красных свечей. На холодном сквозняке подрагивал одинокий язычок пламени.
– Кто зажег свечу? – спросила Лунд.
Майер пришел в холл минут за пять до нее. Услышав вопрос, он на миг смутился:
– Не знаю. Какая разница?
– Нам не следует вмешиваться, Майер.
– А кто сказал…
Она отмахнулась:
– Забудьте.
– Вы идете в подвал?
Сара поправила одну из фотографий. Посмотрела на лицо погибшей девушки. Протянула к Майеру руку. Тот помотал головой, озадаченный.
– Зажигалку. Я бросила курить, помните?
– А-а.
Он бросил ей «Зиппо». На вид серебряная зажигалка казалась довольно дорогой. Лунд смотрела на фотографии, на цветы, желая дать как можно больше ответов. Зная, что это предстоит сделать. Потом она зажгла вторую свечу. Заплясало крошечное желтое пламя.
Маленькое приношение. Жалкое.
– Нам пора в подвал, – сказала она и пошла вслед за Майером вниз.
Янсен, рыжеволосый криминалист, стоял возле переносного прожектора и перечислял, что им удалось выяснить на данный момент. Кровь на матрасе, на столе, на полу. Какие-то пятна, похожие на сперму. Волосы. Шляпа ведьмы. У Нанны была такая же. И отпечатки пальцев. Много отпечатков.
– Как сюда можно попасть? – спросил Майер.
– Одна дверь из подвала, – ответил Янсен. – И еще одна со стороны лестницы в школе. Нужен лишь ключ.
– Один ключ…
– Для каждой двери свой, – уточнил Янсен.
В белом сиянии прожекторов видна была каждая деталь. На низком столе пустые бутылки из-под кока-колы, водки и одна – из-под кьянти. Тарелки с остатками еды. И таблетки. Красные, зеленые, оранжевые. Яркие цвета детских сластей.
– Марихуана, – сказал Майер, – амфетамины, кокаин.
Тридцатью минутами позже в гимназию прибыла ректор Кох. Ей не позволили пройти к месту досмотра: слишком много людей в белых костюмах, слишком много находок.
В одном из классов Лунд спросила ее:
– Как вы используете то помещение?
– Для хранения столов и стульев. – Кох привезла с собой собачку, крошечного коричневого терьера, и поглаживала ее, пытаясь успокоиться. – Складывали туда ненужные книги и тому подобное. Ничего…
– Ничего?
– Ничего особенного там не было. Я не знала, что дети туда ходят. Им не положено…
Подошедший Майер хмыкнул:
– Не положено, а они ходят. И проводят там свои вечеринки. У вас под носом!
– Что вы там нашли?
Лунд не ответила и продолжила спрашивать:
– Празднование Хеллоуина было организовано школьным советом? У них был доступ в подвал?
– Все двери должны были быть заперты, – стояла на своем Кох. Она крепче сжала собачку. – Нанна… была там?
Лунд выложила на стол школьные фотографии, показала на юношу, которого опознал Люнге. Йеппе Хальд. Симпатичный. Аккуратные чистые волосы. Очки.
– Расскажите мне о нем.
Кох улыбнулась:
– Йеппе умница. Президент школьного совета. Лучший ученик. Мы гордимся им. Из хорошей семьи.
– Где живет этот вундеркинд? – спросил Майер.
– Он снимает квартиру вместе с Оливером Шандорфом.
– Шандорф тоже ваш лучший ученик? – съязвил Майер.
По-прежнему улыбаясь, но уже не так тепло:
– Они оба из хороших семей. У обоих отцы юристы. Уверена, что они пойдут по стопам родителей и изберут ту же профессию…
– Не то что дочь грязного грузчика из Вестербро? – прищурился Майер.
Улыбка не дрогнула на губах директрисы.
– Я этого не говорила. У нас нет предвзятости.
– Лишь бы платили за учебу?
Ректор Кох смерила его взглядом.
– Упс. Кажется, сегодня меня оставят после уроков.
– Благодарю за помощь, – сказала Лунд директрисе и увела его из класса.
Йеппе Хальд ходил взад-вперед возле окна, поглядывая на вспышки синих маячков, сопровождаемых завываниями сирены.
В кабинет быстрым шагом вошли Лунд и Майер, бросили на стол свои папки.
Высокий и худой, черные волосы, толстые линзы очков – странноватый старший брат Гарри Поттера, да и только. Или хочет казаться таким.
– Зачем меня сюда пригласили?
– Просто мы хотели задать несколько вопросов, – дружелюбно пояснила Лунд. – Пожалуйста, садись.
– Но мне еще надо писать доклад по физике.
Полицейские переглянулись. Майер уронил голову в ладони и притворился, что плачет.
Пока Хальд усаживался, Лунд сказала:
– В пятницу вечером ты встретил в подвале человека. Он привез плакаты для избирательной кампании.
Хальд смотрел на пустые стулья.
Майер наклонился к нему, жизнерадостно ухмыльнулся:
– Мы пытались дозвониться до твоего папочки, но он занят – у него примерка адвокатского парика. Так что насчет того человека в подвале?
– Да, я видел его.
– Почему сразу не сказал?
Молчание.
Лунд не отступала:
– Ты же знал, что мы ищем водителя.
– Откуда мне было знать, что он и есть тот водитель?
Майер поднес сложенные пальцы к губам и поцеловал их, словно повар, восхищающийся идеальным блюдом.
– Прекрасно сказано. Ты и Шекспира знаешь?
– Шекспира?
– «Первым делом, – заревел Майер, – мы перебьем всех долбаных законников!»[3]
Йеппе Хальд побледнел. Лунд неодобрительно посмотрела на Майера.
– Шекспир никогда не использовал слова «долбаный». Вы неправильно научите мальчика. Йеппе. Йеппе!
– Что?
– Водитель потерял ключи от машины. Ты, случайно, их не находил?
– Я здесь из-за каких-то потерянных ключей?
– Что ты делал в подвале? – спросила Лунд.
– Носил… носил кое-что для бара.
Майер стал ковырять ногти. Его пальцы постепенно складывались в кулак.
– Мы тут нашли одну комнату, – проговорил он медленно. – Там кто-то устроил свою вечеринку. Что-нибудь слышал про это?
Хальд колебался. Почти сказал «нет». Потом передумал:
– Кажется, организаторам выделили комнату для хранения пива и напитков. Вы о ней говорите?
– О той, где хранились пиво, напитки, наркотики и презервативы! – ответил Майер, все еще разглядывая ногти. – Мы о ней говорим.
– Я про это ничего не знаю.
Лунд надолго замолчала, хранил молчание и Майер. Некоторое время они перебирали свои бумаги, а Йеппе Хальд сидел ни жив ни мертв, едва дыша. Наконец она показала ему фотографию.
– Это шляпа Нанны. Мы нашли ее в той комнате. Она заходила туда?
Отрицательно помотал головой. Пожал плечами:
– Не знаю.
Майер протяжно вздохнул.
– Последний раз я спускался вниз за пивом около девяти. Никого там не видел.
Майер медленно опустил голову на сложенные на столе руки и застыл в такой позе, глядя на парня напротив прищуренными глазами.
– Ты уверен, что после девяти больше не ходил туда? – быстро спросила Лунд.
Для пущей убедительности Хальд помолчал секунду и только потом ответил:
– Абсолютно уверен.
– Тебя никто не видел после половины десятого. Что ты делал?
– Э-э…
– Подумай как следует, Йеппе, – произнес Майер, сдерживая зевок. – Подумай, прежде чем ответить.
Хальд заговорил с большей уверенностью:
– Зеркальный шар закоротило, я поставил последний предохранитель и поехал, чтобы купить запасные на всякий случай. Пришлось далеко ехать на велосипеде.
– Мы проверим, – пробормотал Майер, с головой зарывшись в руки.
– Когда я вернулся, то нашел в классе спящего Оливера. Он выпил слишком много. И я повел его домой. – Выпрямился на стуле, стал похож на примерного ученика. – Пришли мы около двенадцати. Я уложил его в постель.
– Около двенадцати! Так рано? – удивилась Лунд.