Хьюсон Дэвид. Убийство

   – Ничем не могу помочь.
   – Ваше заявление может серьезно навредить нам…
   Глаза Хартманна зажглись гневом.
   – Мне уже нанесен вред. И чем дальше, тем ущерб будет больше. Букард…
   Шеф кивнул.
   – Как я сказал, проект заявления вам предоставят. Если найдете ошибку, сообщите нам. И больше не желаю ни о чем слышать.
   – Я понимаю.
   – Тогда все. – Хартманн поднялся. – Мы закончили. До свидания.
 
   Но Лунд еще не закончила. Она встала и пошла за ними в коридор. Хартманна и Скоугор она догнала, когда они подходили к спиральной лестнице.
   – Хартманн! Хартманн!
   Он остановился, обернулся без улыбки.
   – Только выслушайте меня…
   – Журналисты ведут себя так, будто подозреваемый – я. – Хартманн ткнул себя пальцем в грудь. – Будто это я убил девушку.
   – По телевизору вы сказали, что будете сотрудничать…
   – Мы сотрудничали, – сказала Скоугор. – И смотрите, к чему это привело.
   Лунд стояла перед Хартманном, яркие глаза горели, умоляли.
   – Мне нужна ваша помощь.
   Скоугор потянула Хартманна за рукав:
   – Троэльс, мы опаздываем.
   – Лунд?
   Из диспетчерской выглянул Свендсен, один из сотрудников отдела, крикнул ей:
   – У вас посетители.
   Она попросила Хартманна:
   – Одну минуту, пожалуйста. Дайте мне всего одну минуту.
   Две фигуры в конце длинного коридора. Высокий крупный мужчина, грубые черты, широкие бакенбарды, черная кожаная куртка. Женщина в бежевом матерчатом плаще, каштановые волосы, милое лицо омрачают растерянность и страх. Он мял в руках черную шапку. Они ждали – и боялись того, что ждали. Женщина смотрела на стены из черного мрамора и цеплялась за руку мужчины.
   Лунд прошла к ним, деловитая, быстрая. Обменялась с парой несколькими словами, потом повела по коридору в свой кабинет, мимо стоящих у стены Троэльса Хартманна и Риэ Скоугор.
   Женщина на мгновение задержала на них взгляд, потом пошла дальше.
   – Троэльс, нам пора, мы опаздываем, – повторила Скоугор.
   Лунд вернулась к ним, направила взгляд на Хартманна. Он был потрясен видом супругов.
   – Троэльс…
   – Это были?..
   Лунд кивнула, молча смотрела на него.
   – Если я подожду, это поможет?
   – Да.
   – Откуда вы знаете? – сказала Скоугор.
   – Я знаю, что, если заявление будет выпущено, наши шансы уменьшатся. – Лунд вздохнула, пожала плечам. – А у нас их и так мало.
   – Хорошо. – Он не смотрел на Скоугор, которая буравила его злыми глазами. – Но только до завтра. А затем… Лунд…
   Она слушала.
   – Завтра, – закончил Хартманн, – мы заявим о своей непричастности к делу. Что бы вы ни говорили.
 
   В кабинете Лунд, рядом с нетронутыми чашками с кофе, сидели Тайс и Пернилле Бирк-Ларсен.
   – Мы получили предварительное заключение судмедэксперта, – говорила Лунд, – но он еще не закончил работу. Похороны…
   – Нам нужно уехать отсюда, – перебил ее Бирк-Ларсен. – Сегодня после обеда мы забираем мальчиков на побережье. Эти чертовы репортеры… – Он посмотрел ей в лицо. – И ваши люди все время приходят в квартиру. Пока мы в отъезде, делайте там что хотите.
   – Если вы даете согласие…
   – Что они с ней делают? – спросила Пернилле.
   – Какие-то дополнительные исследования. Я точно не знаю. – Ложь, к помощи которой она частенько прибегала в подобных случаях. – Мы сообщим вам, когда ее можно будет забрать.
   Мать ушла в себя, подумала Лунд. Погрузилась в воспоминания. Или в картины, которые ей рисует воображение.
   Снова отец:
   – Куда Нанну отправят?
   – Обычно тело забирает похоронное бюро. Вы можете выбрать…
   Пернилле вынырнула из транса:
   – Что с ней произошло? – Прерывистый вдох. – Что он с ней сделал?
   Лунд развела руками:
   – Нам придется подождать окончания экспертизы. Я понимаю, что вы хотите знать. Это…
   Казалось, что Тайс Бирк-Ларсен готов закрыть уши руками.
   В дверь постучали. Сотрудник из дневной смены. Извинился, попросил какие-то документы из стола Лунд. Документов нужно было много, Лунд отвлеклась, помогая их найти. И не заметила, что дверь осталась открытой.
   А Пернилле заметила это. И что через коридор приоткрыта еще одна дверь – в комнату, где хранились материалы по делу. Она посмотрела в эту узкую щель… Шок.
   Фотографии на стене. Пара лодыжек, стянутых полоской черного пластика. Израненные ноги на металлическом столе патологоанатома. Мертвое лицо Нанны, покрытое синяками, глаза закрыты, опухшие фиолетовые губы. Сломанный ноготь. Майка, разорванная в нескольких местах. Стрелки, указывающие на детали, на ссадины и порезы. Круги, выделяющие пятна крови. Заметки, описывающие повреждения. Ее тело, повернутое боком, ноги связаны. Лежащее на столе, неподвижное.
   Пернилле поднялась.
   Едва дыша, с колотящимся сердцем, она пошла к двери, Тайс за ней.
   Задетый полой плаща, со стола упал карандаш. Лунд оторвалась от документов, увидела, что происходит, в ярости вытолкала полицейского прочь, крикнула ему вслед:
   – Дверь за собой закрывайте!
   Обернулась к ним:
   – Простите.
   Они стояли в немом ужасе, высокий мужчина и его жена. За пределом слез, за пределом чувств.
   – Мне очень жаль, – произнесла Лунд; ей хотелось закричать.
   Одной рукой он сжал край стола, другой вцепился в пальцы жены.
   – Думаю, нам надо идти, – выговорил Тайс Бирк-Ларсен.
   Они пошли по коридору как два привидения, потерявшиеся между мирами, рука в руке, не ведая, куда идут.
   – Звоните мне в любое время, – крикнула им вдогонку Лунд, ненавидя себя за то, что ничего другого сказать им не могла.
 
   Ректор Кох была слишком занята для разговора с полицией.
   – Мне нужно привести гимназию в нормальное рабочее состояние, – сказала она. – И мы готовим панихиду, я должна написать речь.
   – Речь не о том, что нужно вам, – сказала ей Лунд.
   Они стояли в коридоре возле класса Нанны. Входили и выходили школьники. Оливер Шандорф, заметила Лунд, держался неподалеку от них, явно подслушивая.
   – Неужели вы считаете, что наша гимназия каким-то образом причастна к преступлению?
   Подобные заявления притягивали Майера, как магнит притягивает гвоздь.
   – Знаете что? Если вы перестанете мешать нам делать нашу работу, может, мы сумеем ответить на этот вопрос. – И он смерил Кох негодующим взглядом.
   Когда та ушла, Майер сказал Лунд:
   – Люнге приехал в полдень, и ему велели выгрузить плакаты в подвальный этаж. И потом его еще видели возле спортивного зала.
   – Что он там делал?
   – Не представляю. Может, работать не хотел. Или плохо себя чувствовал. Или ему нравилось смотреть, как девчонки играют в баскетбол.
   – Может, он там и потерял ключи от машины.
   Майер пожал плечами.
   – У какого класса была физкультура после этого? – спросила Лунд.
   – Это был последний урок в зале в тот день. Следующий уже был в понедельник. И никто не сообщал о найденных ключах. Хотя я не удивлен.
   Они шагали по коридору в сторону вестибюля.
   – Что мы знаем о девушке?
   Майер сверился с записями:
   – Одна из лучших учениц. Хорошие оценки. Красивая. Много друзей. Учителя ее высоко ценили. Мальчишки хотели с ней спать.
   – А она позволяла?
   – Только Оливеру Шандорфу, но с ним она порвала полмесяца назад.
   – Наркотики?
   – Никогда. И даже практически не пила. Вот здесь у меня фотография с вечеринки. Никто не видел ее после половины десятого.
   Лунд посмотрела на снимок: Нанна в голубом парике и черной шляпе ведьмы, рядом с ней Лиза Расмуссен; обе улыбаются – Лиза как подросток, а Нанна более…
   – Она кажется очень… взрослой, – заметил Майер.
   – В смысле?
   – В смысле… кажется очень взрослой. Особенно по сравнению со своей подружкой.
   Он вынул еще одно фото. Снова Нанна и Лиза, минутой раньше или позже. Лиза положила руку на плечи Нанне, а та широко улыбается.
   Лунд смотрела на парик и шляпу.
   – Зачем она так старалась, готовила костюм, если собиралась уйти рано?
   – Да, странно.
   Лунд бросила взгляд вдоль коридора, в сторону шкафов раздевалки, на плакаты на стенах.
   Майер потряс перед ней своим блокнотом.
   – У вас есть готовые ответы? – спросила она его.
   – Готовые вопросы, Лунд. Для начала.
 
   Они привели Лизу Расмуссен в пустую аудиторию.
   Первый вопрос Лунд:
   – Ты не говорила нам о том, что Оливер и Нанна поссорились на вечеринке во время танцев. Почему?
   Девица надула губы, потом:
   – Это не было важно.
   Майер прищурился на нее:
   – Твою лучшую подругу изнасиловали и убили, а ты говоришь «не важно»?
   Она не собиралась плакать, как при первых беседах; на этот раз она вела себя враждебно.
   – Мы танцевали. Подошел Оливер. Никакой такой драмы не было.
   Лунд улыбнулась:
   – Он швырнул в нее стул.
   Молчание.
   – Нанна была пьяна?
   – Не-е-ет, – гнусаво протянула она капризным тоном.
   – Зато ты напилась, – сказал Майер.
   Подергивание плечом.
   – Немного. Ну и что?
   – Почему они расстались? – продолжал Майер.
   – Не знаю я.
   Он перегнулся через стол, очень медленно произнес:
   – Почему… они… расстались?
   – Она говорила мне, что он инфантильный! Как ребенок.
   – Тогда почему ты думала, что она с ним?
   – Я не могла ее найти.
   Затем за дело взялась Лунд:
   – Из-за чего они поругались?
   – Оливер хотел поговорить с ней. А она отказалась.
   – И потом она ушла. Где в это время был Оливер?
   – За стойкой бара. Была его очередь.
   – Ты уверена?
   – Я видела его там.
   Не спуская глаз с Лизы Расмуссен, Майер бросил ей через стол листок.
   – Это график дежурства в баре, – сказала Лунд. – Шандорф здесь не упомянут вообще. И никто, кроме тебя, не помнит, чтобы он стоял в тот вечер за стойкой.
   Она не стала читать график. Просто закусила нижнюю губу, как маленькая девочка.
   – В чем она была? – спросил Майер.
   На мгновение задумалась:
   – Шляпа ведьмы, ну, такая… с пряжкой. Парик голубой. Еще у нее была метла. Из веток связанная. И еще платье такое, как будто из лохмотьев…
   – На улице холодно, Лиза, – перебил ее Майер. – Тебе не показалось странным, что она так легко одета?
   – Наверное, она была в куртке, сняла ее в классе…
   – Значит, из зала она должна была подняться в класс, чтобы одеться, – сказала Лунд.
   – Но нет! – быстрый как молния, перехватил эстафету Майер. – Ведь раньше Лиза говорила нам, что Нанна пошла из зала вниз. – Он посмотрел на нее. – Правильно, вниз?
   – Да, вниз, – пробормотала девушка.
   – Тогда как она забрала свою куртку? – атаковала Лунд.
   – Да, – присоединился Майер. – Как?
   – Я не знаю, была ли у нее куртка. Там было много народа… – Лиза Расмуссен смолкла и сидела с красным виноватым лицом.
   Майер буравил ее взглядом.
   – Я думал, сегодня ты не будешь рыдать, Лиза. Почему вдруг тебе стало так трудно говорить?
   – Ты не знаешь, когда она ушла и был ли с ней Оливер Шандорф, – подытожила Лунд.
   – Мы знаем, что ты врешь! – заорал Майер. – Так как все было? Оливер нашел ключи от машины, да? Затащил в машину Нанну, чтобы доказать, какой он взрослый? А ты подглядывала?
   Лунд вмешалась, обняла девушку за плечи. Слезы теперь текли рекой.
   – Нам очень важно, чтобы ты рассказала нам все, что знаешь, – сказала она Лизе.
   Писклявым голосом перепуганного ребенка Лиза Расмуссен захныкала:
   – Ничего я не знаю… Оставьте меня в покое!
   Зазвонил мобильный Майера. Он выслушал краткую информацию.
   – Ты должна рассказать нам… – продолжала Лунд.
   – Нет, не должна, – сказал Майер и натянул куртку.
 
   Полуподвальный этаж гимназии состоял из лабиринта разнообразных помещений, переходящих одно в другое. Сейчас их поочередно проверял Свендсен, недовольный тем, что эта работа легла на него одного.
   В зоне, выделенной для хранения велосипедов, он нашел метлу из веток и несколько полиэтиленовых пакетов.
   Лунд огляделась. Ряды железных дверей. За ними комнаты, похожие на тюремные камеры.
   В одном из пакетов обнаружился голубой парик.
   – А где ее велосипед?
   – Я здесь один, – сказал Свендсен четвертый раз за это утро.
   – Опечатайте тут все и вызовите команду криминалистов, – распорядилась Лунд.
 
   Вебер сидел за компьютером. Каждый прошедший день только усиливал впечатление, будто он поселился в штабе.
   – Видел цифры нового опроса? – спросил он.
   – Значение имеет завтрашний опрос, – ответил Хартманн. – Когда они поймут, что образовался альянс…
   Мортен Вебер нахмурился:
   – Давай не будем считать цыплят, пока не увидим подпись Кирстен Эллер на бумаге.
   – Я разговаривал с ними вчера вечером. Дело решенное, Мортен. Перестань дергаться.
   Скоугор закончила говорить по телефону. Она тоже не выглядела довольной.
   – Как я вижу, сегодня вы в виде исключения хоть в чем-то согласны, – пошутил Хартманн. – Что опять я сделал не так?
   – Люди Эллер считают, что ты чего-то недоговариваешь, – сказала Скоугор. – И такое же мнение есть в наших рядах.
   – Скажи им… скажи им, что машина была похищена.
   На столе Вебера зазвонил телефон. Перед тем как ответить, он воскликнул:
   – Почему нельзя сказать правду?
   – Мы помогаем полиции!
   – У полиции свои цели, – сказала Скоугор. – Им наплевать на нас.
   Хартманн уперся. Та полицейская, Лунд, чем-то зацепила его. И он хотел дать ей шанс.
   – Нет, Риэ, я не из тех политиков…
   – Иногда ты доводишь меня до белого каления, – прервала его Скоугор. – Продолжай в том же духе, и скоро вообще не будешь политиком.
   – Звонила Кирстен Эллер. – Вебер положил телефонную трубку. – Она хочет встретиться с тобой. Прямо сейчас. – Он посмотрел на Хартманна поверх очков. – Ты вроде говорил, что с альянсом дело решенное, Троэльс?
   – Чего она хочет?
   – Во-первых, такой мелкой сошке вроде меня никто не док ладывает. А во-вторых, это очевидно.
   Хартманн молчал.
   – Она хочет поторговаться, – сказала Скоугор.
   Они оба смотрели на него так, будто он должен был это знать.
   – На ее месте только дурак не воспользовался бы ситуацией, – вздохнул Вебер.
   Хартманн решительно поднялся:
   – Я все улажу с Кирстен Эллер.
 
   Через пятнадцать минут он сидел в зале совещаний в штабе Центральной партии. Эллер не улыбалась.
   – Я недооценила настроения в группе, – сказала она.
   – Какие?
   – Все эти полицейские разбирательства бросают на вас тень. Только об этом сейчас и говорят. Сторонники Бремера чуют вашу кровь.
   – Машина была украдена. Водитель невиновен.
   – Почему об этом ничего не известно, Троэльс?
   – Потому что полиция попросила нас молчать. Так было нужно. К тому же это ничего не меняет.
   – Меняет. Вы могли хотя бы предупредить меня.
   – Нет, не мог. Так просила полиция.
   – Сегодня утром мне звонил Бремер. Он предлагает построить десять тысяч квартир муниципального жилья с минимальной платой.
   – Вы его знаете. Это всего лишь слова.
   – Мне очень жаль, Троэльс, но альянса не будет. При таких обстоятельствах я не могу.
   Хартманн едва сдержался, чтобы не вспылить:
   – Бремер водит вас за нос. Он просто хочет потянуть время, пока не станет слишком поздно для объединения. Потом он выбросит вас за борт как ненужный балласт. Никаких квартир не будет. Вам еще повезет, если вы получите хоть какое-то место в городском совете.
   – Таково решение группы. Я не в силах ничего изменить.
   Хартманн чуть не закричал от бессилия, от того, что она такая идиотка. Но сдержался.
   – Если, конечно, вы не предложите что-нибудь получше, – добавила Эллер.
 
   Бремер сидел в студии, готовясь к телеэфиру. Вокруг софиты, кинокамеры. Визажистка с кисточками. Микрофоны на лацкане.
   С трудом сдерживая ярость, в студию ворвался Троэльс Хартманн, подошел, посмотрел сверху вниз на улыбающегося мэра в белой рубашке с пудрой на щеках, выпалил:
   – Ваше вероломство безгранично!
   Бремер улыбнулся еще шире и потряс седой головой:
   – Ты что-то сказал?
   – Вы слышали.
   Визажистка закончила обмахивать его лицо кисточкой, но не ушла, а осталась стоять и слушать.
   – Сейчас я занят, Троэльс, – добродушно посетовал Бремер. – Да и у тебя дела, я полагаю. Может, попозже…
   – Я требую объяснений.
   Они решили отойти к окну за неимением более уединенного места. Хартманн не выдержал, заговорил еще на полпути:
   – Сначала вы крадете наш план. Потом обещаете абсолютно нереальное количество квартир, которое, я точно знаю, вы никогда не построите…
   – А-а, – усмехнулся Бремер, – как я понимаю, ты поговорил с Кирстен. Она ужасная болтушка, и я предупреждал тебя.
   – Теперь вы спекулируете смертью девушки и пользуетесь чужой бедой, чтобы вызвать кризис… хотя прекрасно знаете, что мы делаем все, чтобы помочь родителям и полиции.
   Лицо Бремера потемнело. Он двинулся на Хартманна, грозя пальцем ему в лицо:
   – Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, с кем разговариваешь? Я что, обязан просить у тебя разрешения на каждый свой шаг? Ты сам виноват во всех своих проблемах. Ты не имел никакого отношения к той машине и все же не захотел об этом сразу объявить. И о чем только думала твоя Скоугор?
   – Я делаю то, что считаю нужным.
   Мэр расхохотался:
   – Ты дитя, Троэльс. Я и не догадывался, что все так плохо. Да еще этот нелепый альянс с клоунами Эллер…
   – Не надо казаться хуже, чем вы есть, Бремер. Это трудно, я знаю…
   – О господи, я словно с твоим отцом разговариваю. То же безрассудство, та же паранойя. Как это печально.
   – Я требую…
   – Нет!
   Голос Бремера громом прокатился по студии, и все присутствующие умолкли. Хартманн тоже.
   – Нет, – повторил мэр спокойнее. – Ты мне не указчик. Найди мне стоящего соперника, а не портновский манекен в модном костюме.
 
   Церковь была аскетичной и холодной, священник – тоже. Они сидели перед ним, пока он перечислял возможные варианты – молитв, музыки, цветов. Они могли попросить что угодно, кроме одного – того, в чем нуждались более всего: понимания.
   Беседа напоминала диалог в магазине.
   – Можно нам «Чиста, как розы бутон»? – спросила Пернилле, полистав вместе с Тайсом сборник гимнов.
   Священник был в коричневом пиджаке и серой водолазке. Он уточнил номер страницы и сказал:
   – Номер одиннадцать-семь. Чудесный гимн. Один из моих любимых.
   – Я хочу, чтобы здесь все было красиво и украшено цветами, – добавила она.
   – Будет так, как пожелаете. Могу дать вам адреса нескольких флористов.
   – Она любит цветы.
   Сидящий рядом с ней на жесткой скамье Тайс Бирк-Ларсен уставил глаза в каменный пол.
   – Голубые ирисы. И розы.
   – Что еще нужно? – спросил Бирк-Ларсен.
   Священник полистал записи:
   – Пожалуй, мы с вами уже все обсудили. Я еще скажу прощальную речь, но попрошу вас заранее написать для меня несколько слов о Нанне. Сделайте это дома. Когда у вас будет время.
   Он глянул на часы.
   – Вы не должны упоминать о том, что с ней случилось, – сказала ему Пернилле.
   – Только о том, какой была Нанна. Конечно.
   Долгая пауза. Потом она сказала:
   – Нанна всегда была счастливой. Всегда.
   Он сделал пометку:
   – Я буду рад сказать об этом.
   Бирк-Ларсен встал. Священник последовал его примеру, пожал ему руку.
   Пернилле оглядела пустое темное помещение. Попыталась вообразить гроб, увидеть в нем холодное жесткое тело.
   – Если вам захочется поговорить с кем-то… – произнес священник – как доктор, предлагающий записаться на прием. В его глазах ровно светилось профессиональное сочувствие. – Помните, что ей сейчас хорошо. Нанна теперь с Господом.
   Он кивнул, словно это были самые мудрые, самые правильные слова для него.
   – С Господом, – повторил он.
   В молчании они направились к выходу. Сделав два шага, она остановилась, обернулась на священника в коричневом пиджаке и темных брюках:
   – Как это мне поможет?
   Он ставил на место стул, на котором сидел. Блокнот он засунул в карман, как плотник, сделавший замеры. Возможно, он уже прикидывал, какой выставить счет.
   – Как это поможет мне?
   – Дорогая, – проговорил Бирк-Ларсен, попытался взять ее за руку.
   Она высвободилась не глядя.
   – Я хочу понять! – крикнула Пернилле человеку, стоявшему на ступенях, застывшему на пути к алтарю, пойманному ее гневом. – К чему мне ваши лицемерные слова?
   Он не стушевался, не оскорбился, а нашел в себе смелость вернуться и посмотреть ей в лицо.
   – Порой жизнь бессмысленна, безжалостна. Ужасно потерять свое дитя. Вера поможет вам обрести надежду и силы…
   Ее лицо исказилось гневом.
   – …поможет понять, что в жизни есть смысл…
   – Все это чушь собачья! – не вытерпела Пернилле. – Мне плевать, с Господом она или нет. Вы понимаете?
   Она сжала руки у груди. Ее голос срывался. Священник продолжал стоять неподвижно. Тайс Бирк-Ларсен застыл, спрятав лицо в ладонях.
   – Понимаете вы это? – выла Пернилле. – Она должна быть… – В темной церкви где-то под крышей захлопала крыльями птица. – Со мной.
 
   Лунд жевала «Никотинель». И смотрела на рыжеволосого парня, Оливера Шандорфа, сидящего напротив нее в пустом классе. Он сильно нервничал.
   – Вчера ты рано ушел из гимназии, Оливер. Тебя не было на уроках в понедельник.
   – Я неважно себя чувствовал.
   – Лень – это не болезнь, – наставительно заметил Майер.
   Шандорф надулся и стал выглядеть на десять лет моложе.
   – За этот год у тебя больше всех пропусков, – добавила Лунд, глядя в записи.
   – Оболтус, – ядовито ухмыльнулся Майер. – Единственный сынок богатых и равнодушных родителей. Все понятно.
   – Послушайте! – воскликнул Шандорф. – Я всего лишь поссорился с Нанной. И это все!
   Лунд и Майер переглянулись.
   – Ага, ты говорил с Лизой, – кивнул Майер. – Что еще она сказала?
   – Да не виноват я ни в чем. Я никогда не сделал бы Нанне ничего плохого.
   – Почему она тебя бросила? – спросила Лунд.
   Он пожал плечами:
   – Кто ее знает. Да мне вообще наплевать.
   Майер склонился к нему, принюхался к стильному небесно-голубому джемперу Шандорфа.
   – Держу пари, ей тоже не нравилось, что ты куришь травку.
   Шандорф нервно провел рукой по лицу.
   – Задержан четыре месяца назад за употребление наркотиков. Два месяца назад – еще один привод. – Майер снова понюхал свитер. – Никак не разберу, что ты куришь… – Он вдруг озадаченно уставился на школьника, словно что-то увидел. Почти уткнувшись носом в лицо оторопевшего и перепуган ного Шандорфа, он всматривался в его глаза. – Погоди-ка, что это?
   – Что?
   – Да у тебя в глазах… Какая-то точка в глубине… Прямо не знаю, что и думать.
   Майер чуть не начал ковырять пальцем глазное яблоко Шандорфа, которому уже некуда было отодвигаться, он и так вдавился в спинку стула.
   – Уф, – с облегчением выдохнул Майер. Отодвинулся. – Ничего страшного. Это просто твой мозг.
   – Да пошел ты, – пробормотал Оливер.
   – Ты давал Нанне пробовать это свое дерьмо? – прорычал Майер. – Ты говорил ей: эй, давай вмажемся… и лучше, если ты будешь без штанов?
   Рыжая голова склонилась на грудь.
   – Нанне это не очень нравилось.
   – Что? – уточнила Лунд. – Травка или?..
   – Ни то ни другое.
   – И поэтому ты взъелся на нее? – Майер сидел уложив подбородок в согнутые в локтях руки. Его поза словно говорила: никуда отсюда не уйду. – На танцах. Стал бросаться стульями. Орал на нее.
   – Я был пьян!
   – Ага, – обрадовался Майер. – Тогда все в порядке. Так что ты делал после половины десятого?
   – Дежурил в баре.
   Лунд показала ему лист бумаги:
   – Тебя нет в графике дежурств.
   – Я помогал разливать напитки.
   И опять Майер:
   – Кто тебя там видел?
   – Да много кто.
   – Лиза?
   – Ну и она тоже.
   – Нет, она тебя не видела, – сказала Лунд.
   – Я ходил между столами… Собирал бокалы…
   – Слушай, умник. – Майер снова повысил голос, но говорил уже другим тоном: холодным и угрожающим. – После половины десятого тебя никто не видел.
   Встал, подтянул свой стул к Шандорфу, сел к нему вплотную, так что они касались друг друга. Обнял его за плечи, сжал. Лунд тяжело вздохнула.
   – Что ты сделал, Оливер? Скажи дяде Яну. Пока он не рассердился. Мы оба знаем, что тебе не поздоровится, если это случится.
   – Ничего…
   – Ты ушел вслед за ней? – Еще одно крепкое пожатие. – Или болтался в подвале?
   Шандорф выбрался из его хватки. Майер подмигнул ему:
   – У Нанны был кто-то другой. Ты узнал это. Ты ревновал ее. Нет, ну в самом деле. – Майер поднял брови и покивал. – Только подумай. Ты богатенький сынок. Она была твоей. Как смела эта смазливая телка из поганого Вестербро променять тебя на кого-то?
   Шандорф с криком подскочил, закрывая лицо руками:
   – Я уже рассказал вам, как все было.
   Он почти визжал, как испуганный ребенок.
   – Ключи от машины… – вновь приступил к нему Майер.
   – Что?
   – Ты знал, что машина стоит во дворе.
   – О чем вы говорите?
   – Нанна не хотела тебя. И ты ее изнасиловал. Отвез в тихое место. И сбросил в канал по дороге домой…
   – Замолчите!
   Майер ждал. Лунд наблюдала.
   – Я любил ее.
   – Оливер! – просиял Майер. – Ты только что говорил, что тебе было наплевать на нее. Ты любил ее, а она считала тебя ничтожеством. И поэтому ты поступил так, как поступил бы любой никчемный обкуренный сопляк вроде тебя. Ты изнасиловал ее. Связал. Засунул в багажник той черной машины…