Иртенина Наталья. Аут

   — Предположим, — внутренне дрогнув, с деланным равнодушием сказал Кубик. — И что?
   — Полагаю, ты знаешь, как это сделать? — заглядывая в дуло пистолета, спокойно спросил посланец.
   Кубик промолчал. Он не знал, как сделать это без оружия.
   — Я ведь не из любопытства спрашиваю, — продолжал толстяк. — Когда-то я тоже пытался это сделать. Но у меня ничего не вышло. Тогда он еще не был Божеством. И уже тогда его нельзя было убить. На что же ты, парень, рассчитывал, когда шел сюда? Чтобы пытаться убить Божество, нужно либо быть идиотом, либо… знать секрет. Хотя, конечно, одно другому не мешает. И идиот может знать секрет. Или идиота могут использовать… другие, знающие секрет.
   — Меня никто не использует, — уязвленно сказал Кубик. — Нет никаких других.
   — Это означает, что тебе о них неизвестно. Но ничего не доказывает. Хорошо, пойдем иначе. Что ты знаешь о Божестве?
   — Что его нужно уничтожить.
   — Смело. — Толстяк кивнул. — Но не более того. И это все?
   — Это главное.
   — Согласен. При каких обстоятельствах тебе в голову пришла эта идея?
   Кубик задумался, отвечать ли на этот вопрос.
   — Я нашел старые документы, — сказал он, решив, что ничего не проиграет. Доступ к этим документам и без того потерян. — Информатории давних реалов. Мне кажется, вы тоже нашли их. Дверь была взломана.
   Толстяк посмотрел на него удивленно.
   — Ты ходил туда, куда вам ходить запрещено? Ты растешь в моих глазах, парень. Однако получается, что я дважды навел тебя на след. Сначала на архив, потом на этот дом.
   — Трижды, — возразил Кубик. — Сначала я увидел следы на эскалаторе. Там много пыли, потому что никогда не убирают.
   — Для бездельника, просиживающего штаны в вашем вонючем Центре, ты чересчур востроглаз и скор на выводы. Скажи-ка мне вот что, Шерлок Холмс. — Толстяк спрятал пистолет. — Не создалось ли у тебя ощущение — в процессе твоих дедукций, — что существует нечто, помимо Божества? Некто сильнее его?
   — Ортодоксия ирчей говорит, что закон и сила — в природе, — с готовностью выложил Кубик основной догмат.
   — Срать я хотел на вашу ортодоксию. Так да или нет?
   — А у вас? — Кубик внимательно и с беспокойством смотрел на посланца. Какой еще некто?
   — Вопросы задаю я. Твое дело отвечать. Или я сейчас ухожу, а ты остаешься размышлять. Так как?
   — Нет. Не создалось, — нервно ответил Кубик.
   — Жаль. Очень жаль, — задумчиво сказал толстяк. — Ты собирался убить Божество из пушки. Честно скажу тебе — глупая затея. Теперь мне ясно, что ты такой же храбрый придурок, как и тот, который был до тебя. И ты и он думали, что Божество можно одолеть своими силами. Мне жаль тебя, парень. Правда.
   Он встал и задвинул стул в угол.
   — Ладно. Посиди пока тут.
   Кубик крикнул ему в спину:
   — Мне тоже жаль вас.
   Толстяк быстро повернулся к нему. Они посмотрели друг другу в глаза и все поняли без слов. Раб, бессильно ненавидящий хозяина, и безоружный пленник раба. Слова были лишними, но толстяк все же произнес их:
   — Хочешь, прострелю тебе колено? Поверь на слово, это очень больно.
   — Я хочу увидеть его, — упрямо сказал Кубик.
   — Ты увидишь его, — заверил толстяк, вышел и запер дверь.
   Кубик знал, что рассчитывать не на что. Но не это было главным. Пусть у него ничего не получится. Главное — он не первый. И, надо думать, не последний. Может быть, следующий придет сюда опять через десять лет. Или через неделю. Кое-что он, Кубик, еще может сделать.
   Держа хэнди у разбитых в кровь губ, он надиктовывал сообщение — все, что знал о Божестве, — которое отправится по нескольким электронным адресам клана с пометкой «срочно и первостепенно». В виртуальный секретариат президент-генерала Дива, в почтовые карманы отделов информационной поддержки, статистического контроля и учета, сетевого мониторинга. Если б знал коды доступа срочной личной связи, отправил бы и каждому члену клана, но коды знал только электронный секретарь первого лица клана. По обычной же связи Кубик общался только с Рафом. Не раздумывая, он послал сообщение и ему. Минуту колебался, не оповестить ли горлов. Но потом вспомнил тех двоих, что утром прикрывали пальбой посланца Божества, и похоронил эту мысль. Ортодоксия горлов предписывает им бояться Божества, приносить ему жертвы и ждать от него милостей. Более ничего.
   Правда, существовала опасность, что ирчи, узрев Божество, тоже начнут бояться его, приносить жертвы и ждать милостей. Но других вариантов у Кубика в его положении не было.
   Он посмотрел на время. Толстяк отсутствовал уже почти два часа. Кубик попытался лечь и заснуть. Жесткая кроватная арматура тут же впилась в тело и принялась мучить его. Кубик снова сел и сразу услышал шаги за дверью. Лязг, скрип петель.
   — Не соскучился еще?
   — По вам — нет.
   Толстяк подошел к нему и разомкнул наручники.
   — Вставай.
   Они вышли в коридор, толстяк снова запер дверь. На этот раз он не подгонял пленника стволом пистолета.
   — Куда мы идем? — спросил Кубик, поднимаясь по лестнице из подвала.
   — Божество изъявило желание познакомиться с тобой. Я описал ему тебя как экзотический экземпляр.
   — Для чего?
   — Думаешь, божества никогда не скучают? В мои обязанности входит доставка ему развлечений.
   Они поднялись в лифте на пару этажей. Кубик шел впереди, толстяк направлял его.
   — Мне придется умереть, чтобы развлечь его?
   — Может быть. Божество непредсказуемо.
   Возле массивных двустворчатых деревянных дверей толстяк остановил его.
   — Добро пожаловать в ад, парень, — усмехнулся он и втолкнул пленника внутрь.
   Пролетев два шага, Кубик выпрямился и сразу стал озираться. Комната была огромна и оттого казалась пустой. В квадратной стенной нише горел огонь. Возле нее стоял низкий стол и большое мягкое кресло, повернутое высокой спинкой к дверям. У противоположной стены — непонятный предмет. Похож на мебель, но, наверное, не мебель.
   В первую секунду Кубик решил, что посланец обманул его. В комнате никого не было. И вдруг он услышал:
   — Ты хотел меня увидеть. Что же не идешь и не смотришь? Или это я должен выйти к тебе?
   Голос был неприятно пронзителен и шел из-за спинки кресла. Кубик вздрогнул, сделал глубокий вдох-выдох, но остался стоять на месте. Ноги не гнулись.
   Внезапно кресло развернулось. В нем сидело Божество.
   — Ты невежлив. Я не звал тебя, но ты пришел и вынуждаешь меня делать лишние движения. И вдобавок разговаривать за двоих, — добавило Божество, когда гость ничего не ответил.
   Это был он, невозможно было не узнать его. Тот, кого Кубик видел в последнюю ночь Перемены. Только в глазах у него не было белого огня. В глазницах Божества, блестели жирные спины белых толстых червей, свернувшихся во сне. Кубик поймал себя на том, что боится их разбудить.
   Но нельзя было молчать.
   — Кто вы? — хрипло выдавил он. Задал тот же вопрос, что и посланцу, на который тот так и не ответил.
   — Слуга сказал мне, что ты знаешь, кто я, — раздраженно ответило Божество. — И что ты умнее других. Так докажи мне это.
   — Зачем? — тупо спросил Кубик. Близость Божества повергала его в рассеянное недоумение.
   — Затем, что я велел тебе. Я хозяин мира. Все, что в нем, принадлежит мне. И ты тоже.
   — Я вам не верю, — пришибленно заговорил Кубик. — Мир не принадлежит вам. Вы только… убиваете его.
   Уже распростившись с жизнью, он не боялся.
   Божество скривило узкие бескровные губы.
   — Мне нет дела до того, во что ты веришь. Это я не верю. Не верю в то, что вы все всё еще существуете. Вы — копошащиеся картонные фигурки. И этот мир — картонный. Ты не существуешь. Скорее всего, я разговариваю сам с собой. Да, так оно и есть. Ты — всего лишь плод моего воображения.
   — Нет, — твердо сказал Кубик. — Я не ваша греза. Я это знаю.
   — Вот как? — спокойно отозвалось Божество. — И многие еще это знают?
   Кубик удрученно покачал головой.
   — Отвечай словами! — неожиданно взрыкнуло Божество.
   — Немногие, — выдавил Кубик, потрясенный способностью Божества видеть слепыми глазами… или чем-то другим.
   — Значит, ты из немногих, — произнесло Божество. — Возможно, ты в самом деле выше других… на полголовы. Но что ты можешь знать о своем мире? Ничего. Вы просто пользуетесь им, как пользуюсь я. Скажи мне, зачем ты пришел сюда? Чего ты хочешь?
   — Знания, — тихо выговорил Кубик. — О мире. О том, что есть и что было раньше.
   — Знание, — эхом повторило Божество. — К чему оно тебе? Того, что было, уже нет. Того, что есть, не будет потом. Ничего не будет. Ум человека слишком суетлив, чтобы понять это и принять.
   — Потому что мы не можем жить в умирающем мире. Мы умираем вместе с ним. Наша память умирает.
   — Память умирает. Но вы живете. И хорошо живете.
   — Зачем вы делаете это… с нами? Почему? — отчаянно спросил Кубик.
   — Потому что я Божество, — усмехнулось Божество.
   — Но раньше… было другое. В прошлом…
   — …которого нет. Хотя мой сын утверждает обратное. Мальчик любит ковыряться в истории. Он не знает, что вся история — это только предыстория. До рождения в мире Божества, моего рождения, мир был бессмысленно движущимся комом грязи. Но пришел я, и все переменилось. Предыстория ушла в небытие. Я отправил ее туда. Двадцать лет назад я стал лепить мир заново.
   «Двадцать лет! — мысленно поразился Кубик. — Мне двадцать пять. Я родился в истинной реальности!»
   — Сначала я только пробовал свои силы, — продолжало Божество. — Произвольно менял реальность. Но никто не знал, что Божество пришло в мир. И тогда я изменил реальность так, что люди стали обо мне знать. Я предложил им что-то вроде игры. Они сообщают мне, каким хотят видеть мир, и я выполняю их желание. Позже вы стали объяснять для себя этот момент по-разному. Но сути это не меняет. Я — ваш бог и спаситель. Я избавляю мир от пороков, очищаю его от грязи. В нем больше нет войн и преступников, потому что не через что переступать, полиция не нужна, наемные убийцы остались без работы. Люди больше не ссорятся, не враждуют друг с другом, не расторгают браки — потому что не заключают их и не успевают надоесть друг другу. Я подарил вам совершенную свободу. Освободил вас от необходимости и обыденности — причин всех пороков. Мир был диким, агрессивным и опасным — я сделал его цивилизованным, спокойным и безболезненным. Я построил для него хрустальную башню блаженного неведения…
   — Нет. Это вы живете в хрустальной башне. Вражда, преступления, войны — все осталось. Вы убиваете другое…
   — Не спорь со мной, человечек. Твое зрение слишком слабо по сравнению с моим. Все это осталось лишь в вашем воображении. Ведь вы живете в воображаемом мире.
   — Истинная реальность… — начал Кубик, игнорируя запрет на спор.
   — Ее нет. Она мертва.
   — Кое-что осталось.
   — Осталось? — задумалось Божество. — Да, осталось. Кое-что. Оно тоже умрет. Скоро. Вы сами предложили мне это.
   — Предложили? Что предложили? — насторожился Кубик.
   — Страшный суд. Воображаемая война с реальными последствиями.
   — Война против истинной реальности? — упавшим голосом спросил Кубик. Он вспомнил, что так и не узнал у Рафа, кто с кем будет воевать.
   — Конечно, — сказало Божество. — Фантомы против людей. Видимость против реальности. Вы сами захотели этого. Я не могу нарушить правила игры и отказаться. Мятеж симулакрумов начнется завтра.
   — Сим… мятеж?… завтра… — Кубик вдруг покраснел, а потом резко побелел. Отчет о новой разновидности симов, опасной для человека, лежал в его компе — недоделанный и неотправленный. Никто в клане и представить себе не мог, какую беду они накликали на свои головы этим тайно подмененным сценарием.
   — Ты подумал о том же, о чем и я, когда получил вашу заявку, — удовлетворенно произнесло Божество, будто прочитав его мысли. — Тебе известно больше других. Ты прав — это будет начало конца. Люди бессильны против симулакрумов. У них нет оружия, способного убивать фантомы. Люди перестанут существовать. Останутся оболочки людей. Тебе это не нравится. Но ты тоже бессилен. Ты всего лишь человек.
   Кубик не отвечал — он внимательно присматривался к железному пруту с деревянной ручкой, который стоял возле глубокой стенной ниши, где горели обугленные чурки. До прута было метров шесть. Мягко ступая по ковру, Кубик сделал два шага.
   Божество умолкло и сидело, склонив голову набок. Жуткие белки глаз были полуприкрыты. Кубик одолел еще полтора метра, стараясь не дышать и не колыхать воздух.
   — Тебе понравилась кочерга? — вдруг спросило Божество.
   Кубик на миг замер, а затем, уже не стесняясь и не таясь, подошел к пруту и взял его в руку.
   — Бесполезно, — отрешенно предупредило Божество, не меняя расслабленной позы.
   Кубик, не слыша его, примерился для удара. Но в этот момент грохнула, открываясь, дверь, и в комнату влетел посланец. В руке — пистолет, нацеленный на Кубика. Рожа горит бешенством.
   — Убери этоотсюда, — без выражения произнесло Божество, закидывая ногу на ногу.
   — Да, хозяин. — Толстяк подошел к Кубику и остервенело махнул стволом, приказывая поставить кочергу на место.
   Кубик уронил прут на пол и поднял руки.
   — Куда его, хозяин?
   — Куда хочешь. Меня не интересует.
   Толстяк кивнул на дверь и велел:
   — Пошел.
   На выходе Кубик повернулся к Божеству.
   — Да, я всего лишь человек. А вы всего лишь Божество. Вы и в подметки не годитесь мне. Бессмысленный ком грязи — это вы.
   Толстяк поспешно вытолкал его за дверь и, молча пыхтя, потащил по коридору, потом по лестнице. Вниз по лестнице. Кубик вывернулся и, уперев грудь в ствол, безнадежно сказал:
   — Нужно его остановить.
   — Кретин, — сквозь зубы обругал его толстяк и пихнул кулаком. — Тупоумный герой. Скажи спасибо, что я вытащил тебя оттуда живым.
   — Я успел бы, — стоял на своем Кубик, разумея удар кочергой.
   — Хрена с два бы ты успел! — взорвался толстяк. — Это я еле успел. Как будто мне делать больше нечего как спасать чужие задницы!
   Кубик непонимающе уставился на него.
   — Почему?
   — Потому что я дед Мороз, — зло ответил посланец. — Давай, пошел.
   Подумав, Кубик развернулся, сделал шаг и остановился. Сказал, не оборачиваясь:
   — Но я должен…
   Боль взорвалась в голове, и он забыл о том, что должен. Несколько секунд он еще чувствовал, как острые края ступенек вминаются в его летящее вниз тело. Потом пришло освобождение — от всего.
 
   Сквозь непрестанный гул, похожий на звук неведомого моря, пойманного в ракушку, он слышал плоские, бесцветные, невообразимо далекие и бесконечно чужие слова. Он не понимал их, но отчего-то казалось, что в этих словах — его жизнь и непременно нужно понять эту связь между облепившим его ватным туманом и уколами проникающих сквозь вату иголок-слов.
   — …ультразвуковые вибрации…
   — …в прошлый раз… не напасешься подопытных кроликов…
   — …не должно, но зависит от…
   — …держать его здесь?…
   — …нужно только для первого раза… установить контакт… импульсный блок-пароль для входа на расстоянии… тогда я смогу держать с ним постоянную дистантную связь… Крепко же ты его огрел, дядюшка…
   — …самоотверженный идиот… свихнуться можно от этих его «должен» и «нужно»…
   — …как будто приходит в чувство…
   — …эй, парень… сколько пальцев?…
   Гул в голове немного притих. Расплывающимся взглядом Кубик поймал чью-то растопыренную руку, торчавшую перед глазами.
   — Шесть, — удивился он и сам себе не поверил.
   — Нда… Ничего, прочухается, — сказал знакомый голос. Кубик принялся вспоминать, где он слышал этот голос.
   Зрение понемногу обретало четкость. Кубик попробовал отыскать собственное тело. У него не было уверенности, что туловище пребывает на месте относительно осознающей себя головы, и вдобавок угнетало отсутствие координат этого самого места относительно окружающего пространства. Через полминуты ему удалось определить, что тело все-таки на месте, но при этом ведет себя очень странно. Пальцы рук и ног шевелились, но сами руки и ноги двигаться не хотели. Еще через полминуты, оглядевшись, Кубик понял — он привязан широкими ремнями к высокому, похожему на зубоврачебное, креслу. Окружающее пространство представляло собой не очень светлое и не очень большое помещение, захламленное непонятными вещами. Преобладающий подножный мусор был — металл, пластикон и бумага. Осоловелыми глазами Кубик пялился на беспорядочные груды толстых и тонких бумажных блоков, как две капли воды похожих на тот драгоценный, который он вынес с двадцать пятого этажа и надежно спрятал у себя дома.
   — Что это? — осипшим голосом спросил он у тех двоих, что внимательно глядели на него посреди всего этого не то хлама, не то бесценных сокровищ.
   Один из них был посланец Божества. Он тер пальцем переносицу и отчего-то морщился. Кубик перехватил его взгляд — откуда-то в глазах посланца взялось мрачное сочувствие.
   Второй сидел в обыкновенном кресле напротив. Сперва он показался Кубику высохшим старичком, но когда заговорил, голос его был высоким, молодым, с мальчишьими интонациями. Он проследил, куда показывал палец пленника, и охотно ответил:
   — Это книги. В прежние времена их было много. Они заменяли компьютеры. Но теперь о них никто не знает.
   Кубик сообразил, что его собеседник моложе, чем он сам. А приметив позади его кресла еще одну груду — серых пластиконовых футляров, точно таких же, какие стояли на полках «Архива», — догадался, с кем разговаривает. «Мальчик любит ковыряться в истории», — вспомнил он. Детеныш Божества. Тощий, изможденный, глубоко запавшие глаза, острые черты лица, серая, незнакомая с солнцем кожа.
   — Что вам от меня нужно? — Кубик попытался извернуться из держащих его ремней.
   — Скажу прямо, — ответил детеныш. — Мне нужна твоя память. Поэтому тебе придется побыть здесь какое-то время. Если ты куда-то торопишься, забудь об этом.
   Кубик дернулся последний раз и затих, не веря ушам.
   — Память? — мгновенно окрысился он. — Мне самому нужна моя память. Какого черта! В этом мире ее ни у кого нет. А где она, спроси у своего…
   Он почувствовал теплое прикосновение к затылку и удивленно замолк. Только сейчас он ощутил нечто постороннее, держащее в мягких, почти невесомых тисках его голову. Он скосил глаза кверху, пытаясь рассмотреть, что там, однако ничего не увидел. Но вспышка моментальной негодующей ярости погасла, уступив место тупой расслабленности. Даже изумление ушло, и снова накатило ватное оцепенение. Без всяких эмоций Кубик отметил, что не может даже испугаться, — когда углядел в руках у детеныша маленькую коробочку пульта управления.
   — Что это? — снова спросил он, с усилием продираясь сквозь плотную стену собственного внезапного равнодушия.
   — Мое изобретение, — ответил детеныш без всякой гордости. — Еще не придумал, как его назвать. С помощью этой штуки, которая у тебя на голове, можно избирательно тормозить и возбуждать нервные узлы в мозгу. Мне не нравится твоя агрессия, и я убрал ее. Не бойся, это не опасно. Правда, я должен предупредить тебя, что первый человек, с которым я работал по этой методике, умер. Если хочешь, можешь, пока есть время, вспомнить свою жизнь и проститься с ней. Если есть что вспоминать. Но я все-таки надеюсь, что ты не умрешь.
   Кубик слушал объяснения без интереса. Покидая его, агрессия, видимо, прихватила с собой и кое-что еще.
   — Сейчас ты заснешь, — продолжал детеныш. — Не пытайся сопротивляться, ты все равно не сможешь.
   Голос его уходил куда-то в сторону. Комната перед глазами расплывалась, в голове заклубился беспросветный туман. Сквозь накатывающий тяжелый сон Кубик услышал последние, не к нему обращенные слова:
   — Они беспомощны, как дети. Ты слышал, дядюшка, он сказал, что родитель забирает у них память. Но он не может ее забрать. Они просто неспособны смотреть вглубь себя. Разучились…
   И пришел сон, похожий на смерть.

Глава 16

   Над Горькой Лужей стелился рваный серый туман. Озеро призраков, млея под теплыми лучами послеполуденного солнца, потело вчерашним дождем. Вонь над водой стояла сильнее обычного, и это с тревожным волнением подмечали те, кто собирался в этот час на поляне у озера. Люди, толпясь как можно дальше от берега, беспокойно рассматривали клубы подозрительного тумана, в страхе придавая им очертания затейливых призрачных зверюг, которым полагается с голодухи лакомиться пришлой человечиной.
   Их было немного — чуть меньше двух десятков мужчин и женщин, связанных клятвой, конспирацией и одной на всех целью.
   И одной на всех памятью.
   Они тщательно готовились к этому первому дню нового месяца, разрисовывая свои тела священными письменами, и вдруг обнаружили, что старания их были излишни. Священное знание не покинуло их голов, как покидало раньше, раз за разом. Не понадобилось им и заново знакомиться друг с дружкой. Не нужно было опять приносить клятву верности. Этот факт волновал кровь в жилах и тревожил ум не менее, чем зловещий озерный туман. Священное знание ничего не говорило о таком внезапном повороте событий, и затейливые призрачные зверюги плыли теперь уже не только над озером — зверюги зарывались своими тупыми безобразными башками в души человеческие, разевали там страшные пасти, и из пастей неслось жуткое в своей неизведанности и безответности «Н-ну?».
   Немногочисленное подполье пребывало в смятении, не зная, чего ждать от ближайшего будущего. Поэтому все ждали финтов с ушами. А также ждали как всегда опаздывающего председателя ордена, с которого непременно нужно было стребовать ответ.
   — …чтой-то не нравится мне все это…
   — …а кто выбирал его председателем?…
   — …поганое это место…
   — …непременно что-то случится…
   — …потому и место такое, чтоб конспирация… Никто лишний не сунется…
   — …а вы заметили — реал-то не поменялся…
   — …я сегодня в сеть лазил, там какой-то Страшный суд…
   — …где ж его бисы носят…
   — …наползает туманище, через час тут все закроет…
   — …Бугор, а, Бугор, если призраки полезут, чего делать будешь?
   — …в говне утоплю…
   — …яйца в руки и чесать отсюда…
   — …во-он, лети-ит…
   — …мамочки!.. Бугор, летят!
   — …Тьфу! Предупреждать же надо…
   — …наконец-то…
   На поляну приземлилась машина, и в траву спрыгнул председатель ордена. Покрутил головой, потянул носом, сморкнул оземь. Не глядя на соратников, разоблачаясь на ходу по обычаю, протаранил собою насквозь сборище по пути к трибуне. Взлез на пень и немного постоял, раздумывая, избавляться ли от штанов.
   — Да не снимай портки, Анх, мы и так знаем, что у тебя там, — сказали ему.
   Кое-кто заржал от избытка нервных чувств и веселой двусмысленности прозвучавшего. Но его быстро заткнули.
   Председатель кивнул, снова глянул на ползущий с озера на поляну туман, поежился и жестом попросил подать ему брошенную на траве рубаху. Молча облачился и молча же воззрился на сподвижников. Они ответили ему тем же. Затем кто-то не выдержал:
   — Ты что, немым сделался? Говори давай.
   Председатель снова кивнул и сипло заговорил:
   — Значит, знаете. Значит, вышел у них сбой. Я так и думал, что когда-нибудь у них непременно случится сбой.
   — У кого, Анх? — Кучка письменоносцев перед пеньком затаила дыхание.
   — У Опекунов. — И вдохновенно продолжил: — Что мы знаем о них? Ничего, кроме того, что они существуют и вертят миром. Но мы можем предполагать! Что они все же не всемогущи! Что они могут допускать ошибки. Или… или… что они… — Председатель явно колебался и выглядел взволнованным.
   — Или что? — Толпа подалась вперед, инстинктивно чувствуя поживу. — Говори же ты, ну! Тут все свои.
   Председатель Анхель бросил быстрый, опасливый взгляд на озеро. Туман продолжал медленно заглатывать поляну. До пенька-трибуны серой сырой рванине оставалось проползти метров тридцать-сорок. Туман, безусловно, вызывал подозрение. Слишком уж целенаправленно он двигался, слишком неправильно выглядел. Высотой подушка, накрывшая берег, достигала половины роста окружных сосен, а поверх нее голубело небо, и солнечные лучи напрасно пытались разогнать серое безобразие.
   — Или… может быть… все-таки… что мы все-таки достали их! — возгласил председатель придушенным голосом, точно не смея надеяться на случайную удачу. — Они испугались нас. Вот что это может значить.
   — Это… в смысле… мы победили? — кто-то спросил несмело.
   Председатель решительно замотал головой, сделав суровое лицо.
   — Ни в коем случае нельзя так думать. Они, наверно, хотят сбить нас с толку. Или обмануть мелкими уступками. Мы не пойдем у них на поводу. Да, мы получили очевидный результат. Хороший результат. Это, можно сказать, настоящий прорыв. Но мы должны работать дальше. Нельзя успокаиваться на достигнутом, почивать, так сказать, на лаврах. Пусть они считают нас дураками, если хотят. Но мы-то не дураки. Не дураки же мы?
   Сподвижники дружно согласились — конечно, не дураки.
   — А раз не дураки, то мы воспользуемся их просчетом! — продолжил председатель. — Отныне мы удвоим свои усилия. Чем ближе мы к цели, тем усерднее должны быть наши разыскания. А сегодня мы, несомненно, приблизились к цели. В завесе иллюзии появилась прореха. Все вы, конечно, заметили, что с реальностью что-то творится. Невнятные объяснения происходящего, которые появляются в сети, только настораживают. Так называемый Конкурс — лживая выдумка, призванная закрывать нам глаза на истину, нет, даже не на истину, а только на след ее, — горит синим пламенем. Программа дала сбой. Профаны еще ничего не замечают, но мы-то не профаны. Нам-то должно быть ясно, что ихнее колесо Сансары перестает вертеться. Реальность уже, можно сказать, застыла в одной из своих ложных конфигураций.