роль -- престарелой мамаши героя! Или, еще хуже, содержательницы нищенского
пансиона!
Филип, глядя сверху на Мэдисон-авеню, невольно скорчил кислую мину.
-- И кто во всем этом виноват? Кто удружил мне? -- Голос мисс Джерри
зазвучал по-театральному -- в полную силу, трагически.-- Умолял меня,
клянчил, канючил, кнутом и пряником заставил меня сыграть эти две
отвратительные роли?! Лоуренс Уилкес! Только он, он один, несет полную
ответственность за гибель великолепной театральной карьеры великой актрисы.
Знаменитый Лоуренс Уилкес обманным путем заставил меня сыграть роль матери,
когда мне исполнилось всего тридцать три!
Филип только втягивал голову в плечи, слушая, как ее глубокий голос
набирает силу, заполняя своей мощью все пространство комнаты.
-- И ты еще удивляешься,-- она сделала перед телефонной трубкой широкий
жест рукой и всем предплечьем,-- почему я не хочу выходить за тебя замуж?!
Можешь присылать мне букеты цветов, книги, билеты в театр; писать мне
письма, лицемерно утверждая в них, что тебе, мол, все равно, с какими
мужчинами я встречаюсь! Начиная с этого момента, я намерена гулять со всем
гарнизоном губернаторского острова! За обедом я буду сидеть каждый день
рядом с тобой, но зато с другим мужчиной... Я ненавижу тебя, Ларри, ах, как
я тебя ненавижу!..
Устав наконец от криков и рыданий, она бесшумно опустила трубку на
рычаг, медленно, словно испытывая острую боль, дотащилась до глубокого
кресла и беспомощно погрузилась в него -- вся мокрая, в испачканном, смятом
платье, выбившаяся из сил, надутая, словно обиженный ребенок.
Филип, сделав глубокий вдох, повернулся к ней... Мисс Джерри устало от
него отмахнулась.
-- Здесь нет вашей вины. Вот уже третий год я прохожу через такие
мучения. Вы просто жертва событий, больше ничего.
-- Благодарю вас,-- поспешно откликнулся Филип.
-- Такая молодая еще женщина, как я! -- беспомощно застонала мисс
Джерри, став в эту минуту похожей на маленькую обиженную девочку в своем
глубоком, слишком просторном для нее кресле.-- Никогда у меня больше не
будет приличной роли! Никогда! Только одни матери, мать их...-- Она вовремя
остановилась.-- Этот человек доконал меня. Никогда не имейте с ним ничего
общего! Это не человек,-- это маньяк, эгоист! Если вдруг во втором акте
дадут занавес -- распнет родную бабушку! -- Она вытерла глаза, и косметика
расплылась по всему ее лицу.-- Представьте, он еще хочет, чтобы я вышла за
него замуж! -- И демонически засмеялась.
От этого смеха у Филипа мурашки поползли по спине.
-- Я вам так сочувствую...-- Больше он не мог произнести ни слова,-- в
нем вновь проснулся парнишка с фермы, например помощник дояра.
-- Он сказал, чтобы вы пришли и забрали свою пьесу. Живет рядом, через
дорогу -- в Чатхэме. Позвоните снизу, от консьержа, и он спустится к вам.
-- Благодарю вас, мисс Джерри.
-- Ну-ка, подойдите поближе! -- приказала она, когда слезы ее иссякли.
Он медленно подошел, и она, прижав его голову обеими руками к своей
роскошной, пышной груди, поцеловала в лоб; потом ухватила за смешно торчащие
уши и напутствовала:
-- Ты такой милый, чистенький, глупый мальчик! Я правда рада, что в
театре подрастает новое поколение. Ну а теперь ступай!
Филип медленно приблизился к двери, там остановился, повернулся к
ней,-- ему вдруг захотелось тоже что-нибудь сказать ей на прощание. Но когда
он увидел Адель Джерри -- как она сидит в этом кресле, уставившись невидящим
взглядом в пол, а на лице ее, очень грустном, выпачканном краской, выпукло
проступает не такой уж молодой возраст,-- то отказался от своего намерения.
Тихо открыл дверь, выскользнул в коридор и так же тихо прикрыл ее за собой.
Перешел через улицу, глубоко, всей грудью вдыхая холодный, свежий
воздух; вот этот подъезд: он позвонил Лоуренсу Уилкесу от консьержа.
Когда Уилкес вышел из лифта с экземпляром пьесы "Дом страданий", Филип
сразу узнал его: опрятно, очень элегантно и со вкусом одет; видимо, только
что посетил парикмахерскую, но лицо измученное, даже изможденное,-- такие
лица в киножурналах новостей у тех, кому удалось остаться в живых после
первого воздушного налета, но они уже не надеются спастись от второго.
-- Мистер Уилкес,-- произнес Филип,-- это я...
Уилкес посмотрел на него, улыбнулся, и, словно принося извинения,
смешно склонил голову на одно плечо.
-- Молодой человек, в театре нужно хорошо усвоить одну важную вещь.
Никогда не говорите актрисе, какую роль, по вашему мнению, она может
сыграть! -- Протянул ему его пьесу "Дом страданий", повернулся и не торопясь
направился к лифту.
Филип глядел ему вслед, покуда за двустворчатой дверью лифта не
скрылась его спина в пиджаке безукоризненного модного покроя. Потом выскочил
на улицу и помчался как угорелый через весь город по направлению к
"Гилд-театр".
Майкл Пилато нарочито зло пихнул дверь хибары Виктора -- она широко
распахнулась. Вывеска "Ланчи для водителей грузовиков. Добро пожаловать!"
качнулась у него над головой. Вздрогнули и бледные тени, отбрасываемые в
сумерках красными лампочками на асфальт федеральной дороги.
-- Виктор,-- произнес Майкл по-итальянски.
Виктор стоял облокотившись на стойку бара и читал статью Уолтера
Уинчелла в разложенной перед ним газете; он радушно улыбнулся.
-- Майкл, как я рад тебя видеть!
Майкл грохнул дверью.
-- Гони три сотни! -- потребовал он; его высокая, пять футов, полная,
солидная, как у какой-нибудь важной персоны, фигура четко выделялась на фоне
двери.-- Ты должен мне триста долларов, и вот, Виктор, я пришел, чтобы
получить долг.
Виктор, недоуменно пожав плечами, сложил газету со статьей Уолтера
Уинчелла.
-- Я тебе долблю уже целых полгода -- бизнес идет из рук вон плохо.
Ужасные дела! Вкалываешь, вкалываешь и в конце...-- Он снова пожал
плечами.-- Самому едва хватает на жратву.
Щеки Майкла, щеки настоящего фермера, загорелые, с глубокими морщинами
от ветра и жаркого солнца, потемнели от бросившейся в лицо крови.
-- Виктор, ты мне врешь и нисколько не стесняешься,-- спокойно
проговорил он, отчаянно стараясь не повышать голоса.-- Вот уже шесть
месяцев, как только наступает срок платить за аренду жилья, ты мне говоришь:
"Бизнес идет из рук вон плохо". Ну и что я тебе отвечал? Я тебе отвечал:
"О'кей, Виктор, не беспокойся, я ведь знаю, какие сейчас трудные времена".
-- Честно, Майкл,-- печально продолжал Виктор,-- и в этом месяце все
так же -- дела не идут на лад.
Лицо Майкла еще сильнее потемнело. Он резко дернул себя за кончики
стального цвета усов, громадные руки, казалось, напряглись и распухли от
охватившего его страшного гнева,-- правда, пока ему удавалось его подавить.
-- Шесть месяцев, Виктор,-- стоял на своем Майкл,-- шесть месяцев я
тебе верил. Теперь больше не верю.
-- Майкл! -- В голосе Виктора прозвучал упрек.
-- Мои друзья, мои родственники -- все в один голос доказывают мне, что
ты лжешь! Твой бизнес процветает -- не меньше десяти машин в час
останавливаются перед твоей дверью,-- к тому же ты продаешь сигареты всем
фермерам на расстоянии от своей хибары до Чикаго; на одном своем автомате,
куда все кидают монетки, ты...-- Майкл махнул короткой, толстой рукой в
сторону призывно светящегося автомата возле стены,-- лопатки на цепи
остановились у отметки "Два шерри-бренди с лимоном".
Майкл, с трудом сглатывая слюну, тяжело дышал, грудь его, наглухо
закрытая курткой из овчины, то вздымалась, то опускалась.
-- Триста баксов! -- рявкнул он.-- Шесть месяцев по пятьдесят долларов!
Я построил вот эту хибару собственными руками, Виктор. Я и не предполагал,
каким мерзким человеком ты окажешься! Ты итальянец, я тебе доверял. Баста!
Либо три сотни, либо выметайся отсюда завтра же! Это мое последнее слово!
Виктор аккуратно разгладил, шурша руками, газету на стойке,-- шорох
разносился по пустому залу, где подавали ланчи.
-- Ты что-то не так понял! -- мягко возразил он.
-- Правильно я все понял! -- заорал Майкл.-- Ты живешь на принадлежащей
мне земле, в моей хибаре, и ты должен мне триста долларов. Вот и все!
-- Я ничего тебе не должен.-- Виктор бросил холодный, спокойный взгляд
на кипятившегося Майкла.-- Вот в чем ты заблуждаешься. Я платил тебе
регулярно, по пятьдесят долларов, каждое первое число месяца.
-- Виктор! -- прошептал не веря своим ушам Майкл; руки его безжизненно
упали.-- Виктор, что это ты говоришь?..
-- Я заплатил тебе аренду. И прошу больше ко мне не приставать.-- Без
тени смущения повернулся к нему спиной, пригнул две ручки на кофеварке --
оттуда со свистом вырвалось маленькое облачко пара.
Узкая спина с сильно выпирающими лопатками -- словно два крылышка под
рубашкой... В самой вызывающей позе Виктора сквозили скука, откровенная
уверенность в себе, нежелание продолжать разговор -- все, точка. Майкл
покачивал головой, энергично дергая себя за усы.
-- Моя жена,-- он смотрел на эту повернувшуюся к нему с презрительным
вызовом спину,-- была права. Сколько раз она говорила мне, чтобы я тебе не
доверял. Знала, конечно, о чем говорит.-- Потом, с последней, все еще
теплившейся в душе надеждой, добавил: -- Виктор, ты что, в самом деле
считаешь, что заплатил мне сполна?
Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.
-- Да, я так считаю.
Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но,
опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой
дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел
ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному
полю... Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и
вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.
Ступни Майкла -- он брел по кукурузному полю -- с хрустом
проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он
рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару
ласковых.
-- Нет,-- убеждала она его,-- не нужно строить для него эту хибару! Не
позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все
это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он
вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал
он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе
семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна
вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее
ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой,
никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не
чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв
дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая
шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:
-- Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино! Папочка, своди меня в
кино!
Майкл согнал ее с колен.
-- Никаких кино,-- хрипло пробормотал он.
Роза, забившись в угол, с упреком в глазах наблюдала за отцом. Дверь на
кухню отворилась, и Майкл тяжело вздохнул, увидав выходившую из нее жену,
вытиравшую руки о фартук. Долорес остановилась перед Майклом: кругленькая,
полненькая, крепко сбитая, как выносливая плуговая лошадка, такая
практичная, по-житейски мудрая -- ее-то вокруг пальца не обведешь.
-- Почему ты сидишь в гостиной? -- поинтересовалась она.
-- Потому, что мне так нравится.
-- Каждый вечер ты обычно сидишь на кухне. И вдруг такая перемена. С
чего бы это?
-- Я так решил! -- отвечал Майкл.-- Туман, пора мне попользоваться этой
мебелью. В конце концов, я купил ее и могу посидеть на стуле, хотя бы перед
смертью.
-- Я знаю, почему ты сидишь в гостиной.
-- Отлично! Знаешь так знаешь!
-- Ты не получил деньги от Виктора.-- Долорес вытерла о фартук
последние лоскутки теста, приставшие к рукам.-- Это ясно как день.
-- Кажется, что-то подгорает...
-- Ничего не подгорает. Так права я или не права? -- Долорес села на
стул напротив Майкла выпрямившись, положив опрятные руки на колени, вытянув
чуть сдвинутую набок голову и глядя прямо ему в глаза с упреком, даже с
осуждением.
-- Так да или нет?
-- Прошу тебя, занимайся своими делами! -- с жалким видом произнес
Майкл.-- А я занимаюсь фермерством и улаживаю все, что связано с малым
бизнесом, сам.
-- Ха! -- с презрением бросила Долорес.
-- Ты что, умираешь с голоду?! -- закричал Майкл.-- Ну-ка, отвечай: ты
подыхаешь с голоду?
От крика отца маленькая Роза расплакалась.
-- Прошу тебя, ради Христа,-- заорал на нее Майкл,-- прекрати реветь!
Долорес обняла Розу.
-- Ах ты, моя несчастная бэби! -- запричитала она.-- Никому не дам тебя
в обиду!
-- А кто собирается ее обижать?! -- завопил Майкл, грохнув по столу
кулаком, словно молотком.
Долорес, успокаивая девочку, поцеловала ее в макушку.
-- Ну хватит, хватит, не плачь! -- ласково уговаривала она ее; бросила
на Майкла холодный взгляд.-- Значит, не заплатил.
-- Он...-- начал было Майкл решительно, но вдруг осекся; теперь он
говорил тихо, стараясь быть рассудительным:
-- Да, ты права. Если откровенно -- не заплатил.
-- Ну, что я тебе говорила?
Майкл скривился, как от зубной боли.
-- Могу повторить: не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он
якшается с дурными людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
Разве я тебе этого не говорила?
-- Говорила,-- устало признался Майкл.
-- Не видать нам больше своих денег.-- Долорес поглаживала Розу по
головке.-- Я уже распрощалась с ними и поцеловала на прощание -- гудбай!
-- Прошу тебя, ступай на кухню! Я голоден, пора обедать. Есть у меня
кое-какие мыслишки, как нам вернуть наши деньги.
Долорес с подозрением поглядывала на него.
-- Только поосторожнее, Майкл. У него друзья одни гангстеры, а по
субботам он играет в покер с людьми, которые носят пистолеты в заднем
кармане.
-- А я прибегну к помощи закона,-- пообещал Майкл.-- Я намерен подать
на Виктора в суд за то, что он не возвращает свой долг.
Долорес громко засмеялась; легонько оттолкнула от себя Розу и еще
громче захохотала.
-- Что тут смешного? -- рассердился Майкл.-- Говорю тебе, что намерен
подать в суд на человека, который мне должен деньги, а тебе смешно? Какие
здесь могут быть шутки!
Долорес смолкла, потом стала рассуждать:
-- А у тебя есть необходимые документы? Нет, у тебя их нет. Все
держится на честном слове. Ты доверяешь ему, он -- тебе, никаких бумаг. Если
у тебя нет никаких документов, то в суде тебе делать нечего, ты проиграешь.
Нечего строить из себя дурака, не будь всеобщим посмешищем. С тебя потребуют
деньги за услуги адвокатов. Прошу тебя, Майкл, займись своей фермой!
Его лицо, заросшее щетиной, которую ему никогда не удавалось сбрить до
конца, помрачнело, морщины выступили сильнее.
-- Где мой обед, Долорес? -- холодно остановил он ее.
Она спокойно пошла на кухню, бросив на ходу:
-- Это, конечно, не мое дело, дорогой, просто хочу дать тебе совет.
Майкл, прихрамывая, расхаживал взад и вперед по гостиной, покачиваясь
из стороны в сторону, уставившись в пол; поджав губы, он предавался
размышлениям: пора предпринять решительные действия; руки его, засунутые в
карманы хлопчатобумажной робы, наводили как раз на мысль о пистолетах в
кобуре. Вдруг он остановился и посмотрел на Розу -- сейчас снова ударится в
рев...
-- Роза, девочка моя! -- Он снова уселся на стул и поднял ее к себе на
колени.-- Прости меня, своего папочку!
Роза свернулась калачиком,-- так они и сидели вдвоем в слабо освещенной
гостиной.
-- Папочка...-- наконец пропищала Роза.
-- Что такое?
-- Сводишь меня сегодня вечером в кино?
-- Ладно,-- согласился Майкл,-- свожу.
На следующий день Майкл отправился в город, вырядившись в свой
элегантный черный костюм из тонкого сукна с шелковистым отливом; на голове
мягкая черная шляпа, на ногах коричневые туфли на высоких каблуках. На ферму
он вернулся, как бизнесмен в кино -- в свою контору: деловой, озабоченный,
трезвый и весьма удовлетворенный.
-- Ну?..-- встретила его на кухне Долорес.
Наскоро поцеловав ее, потом Розу, он сел, снял туфли, с удовольствием
растирая одну о другую затекшие ступни. По-отечески обратился к сыну,
читавшему возле окна журнал "Эсквайр":
-- Читай, читай, Энтони, полезное занятие.
-- Ну?..-- повторила свой вопрос Долорес.
-- В городе я повидался с Домиником.-- Майкл шевелил пальцами на
ногах.-- У них будет еще один ребенок.
-- Ну?..-- Долорес словно не слышала.-- Что по поводу суда? Что скажешь
о тяжбе?
-- Все в порядке. Что у нас сегодня на обед?
-- Телятина. Что это значит -- "все в порядке"?
-- Поговорил я с судьей Коллинзом. Он составит для меня все нужные
бумаги и сообщит письмом, когда мне явиться в суд. Роза, ты хорошо себя
вела?
Долорес всплеснула руками.
-- Адвокаты! Нам придется выбросить на них кучу денег -- целое
состояние! Причем те, какие у нас есть, ради тех, которых нет. Ведь мы же не
имеем электрического насоса, качающего деньги!
-- Адвокаты не получат ни цента.-- Майкл старательно набивал
трубочку.-- У меня на сей счет иные планы. Сам все сделаю. Сам позабочусь о
своем судебном деле.-- Зажег трубку, с удовольствием попыхал, затянулся.
Долорес села за стол напротив мужа, заговорила медленно, тщательно
подбирая слова:
-- Не забывай, Майкл, делопроизводство осуществляется на английском. В
суде все заседания идут на английском.
-- Знаю. Но я ведь прав, так? Значит, правосудие на моей стороне. Для
чего же мне платить пятьдесят или даже семьдесят пять долларов адвокату,
чтобы получить свои деньги обратно? Я ни в чем не виновен. Стану своим
собственным адвокатом.
-- Ну что ты знаешь о законах? -- засомневалась Долорес.
-- Знаю только одно -- Виктор должен мне три сотни долларов.-- Майкл
трижды быстро пыхнул трубочкой.-- Только это мне и нужно знать, больше
ничего.
-- Но ты же едва говоришь по-английски, не умеешь ни читать, ни писать,
и никто в суде тебя не поймет. Посмеются над тобой, Майкл, и все.
-- Никто не будет надо мной смеяться. И я прекрасно говорю
по-английски.
-- Когда же это ты научился? -- съехидничала Долорес.-- Сегодня днем?
-- Долорес! -- закричал обиженный Майкл.-- Толком тебе говорю -- мой
английский в порядке.
-- В таком случае скажи "четверг",-- продолжала потешаться над ним
Долорес.
-- Не скажу -- не хочу! -- отрезал Майкл, грохнув кулаком по столу.--
Мне это неинтересно.
-- Ах ты, Боже мой,-- закудахтала Долорес,-- вы только на него
поглядите! Хочет стать адвокатом -- и не может произнести слово "четверг".
-- Могу, не волнуйся,-- возразил Майкл.-- А тебе лучше помолчать.
-- Нет, скажи "четверг"! -- Долорес, склонив голову набок, говорила с
хитрецой, кокетливо, словно девушка, добивающаяся от любимого признания в
любви.
-- Тверг! Вот тебе! -- произнес заковыристое слово Майкл -- так, как
говорил всегда.
Долорес засмеялась, замахав на него руками.
-- И этот человек хочет вести в суде собственное дело! Пресвятая Матерь
Божия! Да они только посмеются над тобой.
-- Пусть смеются! -- воскликнул Майкл.-- Все равно я буду вести свое
судебное дело! А сейчас я хочу есть -- неси обед! Энтони! -- рявкнул он.--
Выброси весь этот хлам и иди к столу!
В день суда Майкл тщательно побрился, покончив со своей непобедимой
щетиной, старательно обрядился в черный костюм, водрузил на голову черную
шляпу. Вместе с Долорес, с хмурым видом сидевшей рядом с ним на переднем
сиденье, они въехали в город на своем семейном "додже" 1933 года выпуска.
Долорес за всю дорогу до города не проронила ни слова. Только после
того, как они припарковали машину и вошли в здание суда, а туфли Майкла, на
высоких каблуках, звонко застучали по мраморному, освященному законом полу,
она разжала губы.
-- Держи себя в рамках, Майкл! -- напутствовала она его, ущипнув за
руку.
Улыбнувшись ей, он расправил коромыслоподобные плечи, снял шляпу. Седые
его волосы тут же вздыбились, словно моток стальной проволоки под магнитом,
и Майкл старательно приглаживал их рукой, открывая двери в зал суда. На лице
его блуждала серьезная, гордая улыбка, когда он садился рядом с женой в
первом ряду и потом терпеливо ожидал, пока его вызовут.
В зал вошел Виктор. Майкл бросил на него гневный взгляд. Но тот, едва
замечая его, перевел взор на звездно-полосатый американский флаг за спиной
судьи.
-- Видишь,-- зашептал Майкл на ухо Долорес,-- я его напугал: глаз на
меня поднять не смеет. Здесь, в суде, ему придется говорить правду -- не
отвертится.
-- Тсс! -- зашипела на него Долорес.-- Ты ведь в суде!
-- Слушается дело,-- громко объявил судебный служащий,-- Майкл Пилато
-- против Виктора Фраски.
-- Здесь! -- громко крикнул Майкл, поднимаясь с места.
-- Тсс! -- снова шикнула Долорес.
Майкл, положив шляпу ей на колени, легкой походкой направился к
воротцам, отделяющим зрителей от участников процесса. Вежливо, с ироничной
улыбкой, придержал дверцу для Виктора и его адвоката. Тот прошел мимо, опять
даже не удостоив его взглядом.
-- Кто представляет ваши интересы в суде, мистер Пилато? -- спросил
судья, когда все они расселись по своим местам.-- Где ваш адвокат?
Майкл встал и внятно, громким голосом объявил:
-- Я представляю в суде свои интересы сам. Я сам себе адвокат.
-- У вас должен быть адвокат,-- пояснил судья.
-- Мне он не нужен! -- еще громче откликнулся Майкл.-- Я ведь никого не
собираюсь здесь надувать.-- В зале суда сидели человек сорок, и все они
дружно рассмеялись. Майкл, повернувшись к зрителям, озадаченно поглядел на
них.
-- Что я сказал такого смешного?
Судья трижды стукнул молотком, открыв слушание дела. Виктор занял место
за кафедрой, а Майкл бросал на него холодные, обвиняющие взгляды. Адвокат
Виктора, молодой человек в голубом, в тонкую полоску костюме и
желтовато-коричневой рубашке с накрахмаленным воротничком, задавал ему
вопросы.
-- Да, я выплачивал истцу деньги ежемесячно,-- давал показания
Виктор,-- нет, никаких расписок не было, так как мистер Пилато -- человек
неграмотный, не умеет ни писать, ни читать, и мы решили обойтись без
формальностей. Я не понимаю, на каких основаниях мистер Пилато предъявляет
мне претензии.
Майкл, выпучив глаза, не веря тому, что говорит Виктор, думал про себя:
"Как же можно лгать под присягой -- ведь он рискует отправиться в ад из-за
каких-то трехсот долларов!"
Адвокат Виктора сошел вниз со своего места и грациозно помахал Майклу.
-- Ваши показания, прошу вас!
Словно в тумане прошел он мимо адвоката, встал за свидетельской
кафедрой -- такой опрятный, крупный, с крепкой бычьей шеей, багровым, с
глубокими морщинами лицом, возвышающимся над чистым белым воротничком
сорочки, неловко вытянув для приличия по швам большие, тщательно вымытые
щеткой руки. Он стоял напротив Виктора, немного наклонившись к нему,-- их
лица чуть не соприкасались.
-- Виктор,-- начал он, и его голос разнесся по всему залу,-- говори
правду: ты отдал мне деньги?
-- Да,-- ответил Виктор,-- отдал.
Майкл ближе наклонился к нему.
-- Смотри мне прямо в глаза! -- потребовал Майкл отчетливым голосом,
демонстрируя свое терпение,-- и отвечай! Ты отдал мне деньги?
Виктор, подняв голову, смотрел не уклоняясь, прямо ему в глаза.
-- Я вернул тебе все деньги.
Майкл наклонился к нему еще ближе -- теперь он чуть не касался его
лбом.
-- Смотри мне прямо в глаза -- не увиливай, Виктор!
Тот смело последовал его примеру -- теперь их разделяло расстояние не
больше одного фута.
-- Так вот, Виктор,-- снова начал Майкл, сузив свои холодные глаза --
они поблескивали сейчас сероватым,-- ты вернул мне деньги?
Виктор сделал глубокий вдох и шумно выдохнул:
-- Да!
Майкл пошатнулся, сделал шаг назад, словно только что получил удар, и
недоуменно уставился в глаза клятвопреступнику -- так глядит отец на сына,
который только что признался, что убил родную мать: ничего не понимал, не
испытывал к нему никакой жалости. Такое не укладывается в голове у
нормальных людей,-- неужели столь чудовищное преступление может кто-то
совершить в этой жизни? Выражение на грубом лице Майкла постоянно менялось
под воздействием перемежающихся приливов гнева, отчаяния, жажды мести.
-- Мерзкий лжец, будь ты проклят, Виктор! -- дико заорал Майкл.
Спрыгнул с платформы для свидетелей, схватил за ножку тяжелое дубовое кресло
и угрожающе занес его, словно убийца нож, над головой Виктора.
-- Майкл! Боже, Майкл! -- закричала Долорес, и вопли ее перекрыли шум,
поднявшийся в зале суда.
-- Говори правду, Виктор! -- орал Майкл; лицо у него стало кирпичного
цвета, за разжатыми губами поблескивали белые зубы,-- он был вне себя от
гнева, впервые в жизни угрожая другому человеку насилием и расправой.--
Говори, не тяни!
Он стоял перед ним -- воплощенная фигура Правосудия, вооруженная
тяжелым креслом,-- в надувшихся на крупных запястьях венах пульсировала
кровь, кресло дрожало над головой Виктора в громадных, шишковатых руках, а
напрягшиеся огромные мускулы выпирали из рукавов под тонким сукном.
-- Немедленно признавайся, Виктор!
-- Пилато! -- закричал судья.-- Немедленно опустите кресло на пол!
Виктор сидел словно окаменев, не спуская полных ужаса глаз с грозного
кресла, взметнувшегося у него над головой.
-- Пилато! -- снова закричал возмущенный судья.-- За такой проступок
вас могут отправить в тюрьму! -- Он стучал молотком по столу, хотя понимал,
что в данный момент это бесполезно.
-- Не забывайте, Пилато,-- здесь суд!
-- Ну, Виктор? -- снова вопросил Майкл, абсолютно равнодушный к
пансиона!
Филип, глядя сверху на Мэдисон-авеню, невольно скорчил кислую мину.
-- И кто во всем этом виноват? Кто удружил мне? -- Голос мисс Джерри
зазвучал по-театральному -- в полную силу, трагически.-- Умолял меня,
клянчил, канючил, кнутом и пряником заставил меня сыграть эти две
отвратительные роли?! Лоуренс Уилкес! Только он, он один, несет полную
ответственность за гибель великолепной театральной карьеры великой актрисы.
Знаменитый Лоуренс Уилкес обманным путем заставил меня сыграть роль матери,
когда мне исполнилось всего тридцать три!
Филип только втягивал голову в плечи, слушая, как ее глубокий голос
набирает силу, заполняя своей мощью все пространство комнаты.
-- И ты еще удивляешься,-- она сделала перед телефонной трубкой широкий
жест рукой и всем предплечьем,-- почему я не хочу выходить за тебя замуж?!
Можешь присылать мне букеты цветов, книги, билеты в театр; писать мне
письма, лицемерно утверждая в них, что тебе, мол, все равно, с какими
мужчинами я встречаюсь! Начиная с этого момента, я намерена гулять со всем
гарнизоном губернаторского острова! За обедом я буду сидеть каждый день
рядом с тобой, но зато с другим мужчиной... Я ненавижу тебя, Ларри, ах, как
я тебя ненавижу!..
Устав наконец от криков и рыданий, она бесшумно опустила трубку на
рычаг, медленно, словно испытывая острую боль, дотащилась до глубокого
кресла и беспомощно погрузилась в него -- вся мокрая, в испачканном, смятом
платье, выбившаяся из сил, надутая, словно обиженный ребенок.
Филип, сделав глубокий вдох, повернулся к ней... Мисс Джерри устало от
него отмахнулась.
-- Здесь нет вашей вины. Вот уже третий год я прохожу через такие
мучения. Вы просто жертва событий, больше ничего.
-- Благодарю вас,-- поспешно откликнулся Филип.
-- Такая молодая еще женщина, как я! -- беспомощно застонала мисс
Джерри, став в эту минуту похожей на маленькую обиженную девочку в своем
глубоком, слишком просторном для нее кресле.-- Никогда у меня больше не
будет приличной роли! Никогда! Только одни матери, мать их...-- Она вовремя
остановилась.-- Этот человек доконал меня. Никогда не имейте с ним ничего
общего! Это не человек,-- это маньяк, эгоист! Если вдруг во втором акте
дадут занавес -- распнет родную бабушку! -- Она вытерла глаза, и косметика
расплылась по всему ее лицу.-- Представьте, он еще хочет, чтобы я вышла за
него замуж! -- И демонически засмеялась.
От этого смеха у Филипа мурашки поползли по спине.
-- Я вам так сочувствую...-- Больше он не мог произнести ни слова,-- в
нем вновь проснулся парнишка с фермы, например помощник дояра.
-- Он сказал, чтобы вы пришли и забрали свою пьесу. Живет рядом, через
дорогу -- в Чатхэме. Позвоните снизу, от консьержа, и он спустится к вам.
-- Благодарю вас, мисс Джерри.
-- Ну-ка, подойдите поближе! -- приказала она, когда слезы ее иссякли.
Он медленно подошел, и она, прижав его голову обеими руками к своей
роскошной, пышной груди, поцеловала в лоб; потом ухватила за смешно торчащие
уши и напутствовала:
-- Ты такой милый, чистенький, глупый мальчик! Я правда рада, что в
театре подрастает новое поколение. Ну а теперь ступай!
Филип медленно приблизился к двери, там остановился, повернулся к
ней,-- ему вдруг захотелось тоже что-нибудь сказать ей на прощание. Но когда
он увидел Адель Джерри -- как она сидит в этом кресле, уставившись невидящим
взглядом в пол, а на лице ее, очень грустном, выпачканном краской, выпукло
проступает не такой уж молодой возраст,-- то отказался от своего намерения.
Тихо открыл дверь, выскользнул в коридор и так же тихо прикрыл ее за собой.
Перешел через улицу, глубоко, всей грудью вдыхая холодный, свежий
воздух; вот этот подъезд: он позвонил Лоуренсу Уилкесу от консьержа.
Когда Уилкес вышел из лифта с экземпляром пьесы "Дом страданий", Филип
сразу узнал его: опрятно, очень элегантно и со вкусом одет; видимо, только
что посетил парикмахерскую, но лицо измученное, даже изможденное,-- такие
лица в киножурналах новостей у тех, кому удалось остаться в живых после
первого воздушного налета, но они уже не надеются спастись от второго.
-- Мистер Уилкес,-- произнес Филип,-- это я...
Уилкес посмотрел на него, улыбнулся, и, словно принося извинения,
смешно склонил голову на одно плечо.
-- Молодой человек, в театре нужно хорошо усвоить одну важную вещь.
Никогда не говорите актрисе, какую роль, по вашему мнению, она может
сыграть! -- Протянул ему его пьесу "Дом страданий", повернулся и не торопясь
направился к лифту.
Филип глядел ему вслед, покуда за двустворчатой дверью лифта не
скрылась его спина в пиджаке безукоризненного модного покроя. Потом выскочил
на улицу и помчался как угорелый через весь город по направлению к
"Гилд-театр".
Майкл Пилато нарочито зло пихнул дверь хибары Виктора -- она широко
распахнулась. Вывеска "Ланчи для водителей грузовиков. Добро пожаловать!"
качнулась у него над головой. Вздрогнули и бледные тени, отбрасываемые в
сумерках красными лампочками на асфальт федеральной дороги.
-- Виктор,-- произнес Майкл по-итальянски.
Виктор стоял облокотившись на стойку бара и читал статью Уолтера
Уинчелла в разложенной перед ним газете; он радушно улыбнулся.
-- Майкл, как я рад тебя видеть!
Майкл грохнул дверью.
-- Гони три сотни! -- потребовал он; его высокая, пять футов, полная,
солидная, как у какой-нибудь важной персоны, фигура четко выделялась на фоне
двери.-- Ты должен мне триста долларов, и вот, Виктор, я пришел, чтобы
получить долг.
Виктор, недоуменно пожав плечами, сложил газету со статьей Уолтера
Уинчелла.
-- Я тебе долблю уже целых полгода -- бизнес идет из рук вон плохо.
Ужасные дела! Вкалываешь, вкалываешь и в конце...-- Он снова пожал
плечами.-- Самому едва хватает на жратву.
Щеки Майкла, щеки настоящего фермера, загорелые, с глубокими морщинами
от ветра и жаркого солнца, потемнели от бросившейся в лицо крови.
-- Виктор, ты мне врешь и нисколько не стесняешься,-- спокойно
проговорил он, отчаянно стараясь не повышать голоса.-- Вот уже шесть
месяцев, как только наступает срок платить за аренду жилья, ты мне говоришь:
"Бизнес идет из рук вон плохо". Ну и что я тебе отвечал? Я тебе отвечал:
"О'кей, Виктор, не беспокойся, я ведь знаю, какие сейчас трудные времена".
-- Честно, Майкл,-- печально продолжал Виктор,-- и в этом месяце все
так же -- дела не идут на лад.
Лицо Майкла еще сильнее потемнело. Он резко дернул себя за кончики
стального цвета усов, громадные руки, казалось, напряглись и распухли от
охватившего его страшного гнева,-- правда, пока ему удавалось его подавить.
-- Шесть месяцев, Виктор,-- стоял на своем Майкл,-- шесть месяцев я
тебе верил. Теперь больше не верю.
-- Майкл! -- В голосе Виктора прозвучал упрек.
-- Мои друзья, мои родственники -- все в один голос доказывают мне, что
ты лжешь! Твой бизнес процветает -- не меньше десяти машин в час
останавливаются перед твоей дверью,-- к тому же ты продаешь сигареты всем
фермерам на расстоянии от своей хибары до Чикаго; на одном своем автомате,
куда все кидают монетки, ты...-- Майкл махнул короткой, толстой рукой в
сторону призывно светящегося автомата возле стены,-- лопатки на цепи
остановились у отметки "Два шерри-бренди с лимоном".
Майкл, с трудом сглатывая слюну, тяжело дышал, грудь его, наглухо
закрытая курткой из овчины, то вздымалась, то опускалась.
-- Триста баксов! -- рявкнул он.-- Шесть месяцев по пятьдесят долларов!
Я построил вот эту хибару собственными руками, Виктор. Я и не предполагал,
каким мерзким человеком ты окажешься! Ты итальянец, я тебе доверял. Баста!
Либо три сотни, либо выметайся отсюда завтра же! Это мое последнее слово!
Виктор аккуратно разгладил, шурша руками, газету на стойке,-- шорох
разносился по пустому залу, где подавали ланчи.
-- Ты что-то не так понял! -- мягко возразил он.
-- Правильно я все понял! -- заорал Майкл.-- Ты живешь на принадлежащей
мне земле, в моей хибаре, и ты должен мне триста долларов. Вот и все!
-- Я ничего тебе не должен.-- Виктор бросил холодный, спокойный взгляд
на кипятившегося Майкла.-- Вот в чем ты заблуждаешься. Я платил тебе
регулярно, по пятьдесят долларов, каждое первое число месяца.
-- Виктор! -- прошептал не веря своим ушам Майкл; руки его безжизненно
упали.-- Виктор, что это ты говоришь?..
-- Я заплатил тебе аренду. И прошу больше ко мне не приставать.-- Без
тени смущения повернулся к нему спиной, пригнул две ручки на кофеварке --
оттуда со свистом вырвалось маленькое облачко пара.
Узкая спина с сильно выпирающими лопатками -- словно два крылышка под
рубашкой... В самой вызывающей позе Виктора сквозили скука, откровенная
уверенность в себе, нежелание продолжать разговор -- все, точка. Майкл
покачивал головой, энергично дергая себя за усы.
-- Моя жена,-- он смотрел на эту повернувшуюся к нему с презрительным
вызовом спину,-- была права. Сколько раз она говорила мне, чтобы я тебе не
доверял. Знала, конечно, о чем говорит.-- Потом, с последней, все еще
теплившейся в душе надеждой, добавил: -- Виктор, ты что, в самом деле
считаешь, что заплатил мне сполна?
Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.
-- Да, я так считаю.
Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но,
опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой
дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел
ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному
полю... Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и
вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.
Ступни Майкла -- он брел по кукурузному полю -- с хрустом
проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он
рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару
ласковых.
-- Нет,-- убеждала она его,-- не нужно строить для него эту хибару! Не
позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все
это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он
вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал
он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе
семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна
вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее
ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой,
никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не
чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв
дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая
шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:
-- Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино! Папочка, своди меня в
кино!
Майкл согнал ее с колен.
-- Никаких кино,-- хрипло пробормотал он.
Роза, забившись в угол, с упреком в глазах наблюдала за отцом. Дверь на
кухню отворилась, и Майкл тяжело вздохнул, увидав выходившую из нее жену,
вытиравшую руки о фартук. Долорес остановилась перед Майклом: кругленькая,
полненькая, крепко сбитая, как выносливая плуговая лошадка, такая
практичная, по-житейски мудрая -- ее-то вокруг пальца не обведешь.
-- Почему ты сидишь в гостиной? -- поинтересовалась она.
-- Потому, что мне так нравится.
-- Каждый вечер ты обычно сидишь на кухне. И вдруг такая перемена. С
чего бы это?
-- Я так решил! -- отвечал Майкл.-- Туман, пора мне попользоваться этой
мебелью. В конце концов, я купил ее и могу посидеть на стуле, хотя бы перед
смертью.
-- Я знаю, почему ты сидишь в гостиной.
-- Отлично! Знаешь так знаешь!
-- Ты не получил деньги от Виктора.-- Долорес вытерла о фартук
последние лоскутки теста, приставшие к рукам.-- Это ясно как день.
-- Кажется, что-то подгорает...
-- Ничего не подгорает. Так права я или не права? -- Долорес села на
стул напротив Майкла выпрямившись, положив опрятные руки на колени, вытянув
чуть сдвинутую набок голову и глядя прямо ему в глаза с упреком, даже с
осуждением.
-- Так да или нет?
-- Прошу тебя, занимайся своими делами! -- с жалким видом произнес
Майкл.-- А я занимаюсь фермерством и улаживаю все, что связано с малым
бизнесом, сам.
-- Ха! -- с презрением бросила Долорес.
-- Ты что, умираешь с голоду?! -- закричал Майкл.-- Ну-ка, отвечай: ты
подыхаешь с голоду?
От крика отца маленькая Роза расплакалась.
-- Прошу тебя, ради Христа,-- заорал на нее Майкл,-- прекрати реветь!
Долорес обняла Розу.
-- Ах ты, моя несчастная бэби! -- запричитала она.-- Никому не дам тебя
в обиду!
-- А кто собирается ее обижать?! -- завопил Майкл, грохнув по столу
кулаком, словно молотком.
Долорес, успокаивая девочку, поцеловала ее в макушку.
-- Ну хватит, хватит, не плачь! -- ласково уговаривала она ее; бросила
на Майкла холодный взгляд.-- Значит, не заплатил.
-- Он...-- начал было Майкл решительно, но вдруг осекся; теперь он
говорил тихо, стараясь быть рассудительным:
-- Да, ты права. Если откровенно -- не заплатил.
-- Ну, что я тебе говорила?
Майкл скривился, как от зубной боли.
-- Могу повторить: не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он
якшается с дурными людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
Разве я тебе этого не говорила?
-- Говорила,-- устало признался Майкл.
-- Не видать нам больше своих денег.-- Долорес поглаживала Розу по
головке.-- Я уже распрощалась с ними и поцеловала на прощание -- гудбай!
-- Прошу тебя, ступай на кухню! Я голоден, пора обедать. Есть у меня
кое-какие мыслишки, как нам вернуть наши деньги.
Долорес с подозрением поглядывала на него.
-- Только поосторожнее, Майкл. У него друзья одни гангстеры, а по
субботам он играет в покер с людьми, которые носят пистолеты в заднем
кармане.
-- А я прибегну к помощи закона,-- пообещал Майкл.-- Я намерен подать
на Виктора в суд за то, что он не возвращает свой долг.
Долорес громко засмеялась; легонько оттолкнула от себя Розу и еще
громче захохотала.
-- Что тут смешного? -- рассердился Майкл.-- Говорю тебе, что намерен
подать в суд на человека, который мне должен деньги, а тебе смешно? Какие
здесь могут быть шутки!
Долорес смолкла, потом стала рассуждать:
-- А у тебя есть необходимые документы? Нет, у тебя их нет. Все
держится на честном слове. Ты доверяешь ему, он -- тебе, никаких бумаг. Если
у тебя нет никаких документов, то в суде тебе делать нечего, ты проиграешь.
Нечего строить из себя дурака, не будь всеобщим посмешищем. С тебя потребуют
деньги за услуги адвокатов. Прошу тебя, Майкл, займись своей фермой!
Его лицо, заросшее щетиной, которую ему никогда не удавалось сбрить до
конца, помрачнело, морщины выступили сильнее.
-- Где мой обед, Долорес? -- холодно остановил он ее.
Она спокойно пошла на кухню, бросив на ходу:
-- Это, конечно, не мое дело, дорогой, просто хочу дать тебе совет.
Майкл, прихрамывая, расхаживал взад и вперед по гостиной, покачиваясь
из стороны в сторону, уставившись в пол; поджав губы, он предавался
размышлениям: пора предпринять решительные действия; руки его, засунутые в
карманы хлопчатобумажной робы, наводили как раз на мысль о пистолетах в
кобуре. Вдруг он остановился и посмотрел на Розу -- сейчас снова ударится в
рев...
-- Роза, девочка моя! -- Он снова уселся на стул и поднял ее к себе на
колени.-- Прости меня, своего папочку!
Роза свернулась калачиком,-- так они и сидели вдвоем в слабо освещенной
гостиной.
-- Папочка...-- наконец пропищала Роза.
-- Что такое?
-- Сводишь меня сегодня вечером в кино?
-- Ладно,-- согласился Майкл,-- свожу.
На следующий день Майкл отправился в город, вырядившись в свой
элегантный черный костюм из тонкого сукна с шелковистым отливом; на голове
мягкая черная шляпа, на ногах коричневые туфли на высоких каблуках. На ферму
он вернулся, как бизнесмен в кино -- в свою контору: деловой, озабоченный,
трезвый и весьма удовлетворенный.
-- Ну?..-- встретила его на кухне Долорес.
Наскоро поцеловав ее, потом Розу, он сел, снял туфли, с удовольствием
растирая одну о другую затекшие ступни. По-отечески обратился к сыну,
читавшему возле окна журнал "Эсквайр":
-- Читай, читай, Энтони, полезное занятие.
-- Ну?..-- повторила свой вопрос Долорес.
-- В городе я повидался с Домиником.-- Майкл шевелил пальцами на
ногах.-- У них будет еще один ребенок.
-- Ну?..-- Долорес словно не слышала.-- Что по поводу суда? Что скажешь
о тяжбе?
-- Все в порядке. Что у нас сегодня на обед?
-- Телятина. Что это значит -- "все в порядке"?
-- Поговорил я с судьей Коллинзом. Он составит для меня все нужные
бумаги и сообщит письмом, когда мне явиться в суд. Роза, ты хорошо себя
вела?
Долорес всплеснула руками.
-- Адвокаты! Нам придется выбросить на них кучу денег -- целое
состояние! Причем те, какие у нас есть, ради тех, которых нет. Ведь мы же не
имеем электрического насоса, качающего деньги!
-- Адвокаты не получат ни цента.-- Майкл старательно набивал
трубочку.-- У меня на сей счет иные планы. Сам все сделаю. Сам позабочусь о
своем судебном деле.-- Зажег трубку, с удовольствием попыхал, затянулся.
Долорес села за стол напротив мужа, заговорила медленно, тщательно
подбирая слова:
-- Не забывай, Майкл, делопроизводство осуществляется на английском. В
суде все заседания идут на английском.
-- Знаю. Но я ведь прав, так? Значит, правосудие на моей стороне. Для
чего же мне платить пятьдесят или даже семьдесят пять долларов адвокату,
чтобы получить свои деньги обратно? Я ни в чем не виновен. Стану своим
собственным адвокатом.
-- Ну что ты знаешь о законах? -- засомневалась Долорес.
-- Знаю только одно -- Виктор должен мне три сотни долларов.-- Майкл
трижды быстро пыхнул трубочкой.-- Только это мне и нужно знать, больше
ничего.
-- Но ты же едва говоришь по-английски, не умеешь ни читать, ни писать,
и никто в суде тебя не поймет. Посмеются над тобой, Майкл, и все.
-- Никто не будет надо мной смеяться. И я прекрасно говорю
по-английски.
-- Когда же это ты научился? -- съехидничала Долорес.-- Сегодня днем?
-- Долорес! -- закричал обиженный Майкл.-- Толком тебе говорю -- мой
английский в порядке.
-- В таком случае скажи "четверг",-- продолжала потешаться над ним
Долорес.
-- Не скажу -- не хочу! -- отрезал Майкл, грохнув кулаком по столу.--
Мне это неинтересно.
-- Ах ты, Боже мой,-- закудахтала Долорес,-- вы только на него
поглядите! Хочет стать адвокатом -- и не может произнести слово "четверг".
-- Могу, не волнуйся,-- возразил Майкл.-- А тебе лучше помолчать.
-- Нет, скажи "четверг"! -- Долорес, склонив голову набок, говорила с
хитрецой, кокетливо, словно девушка, добивающаяся от любимого признания в
любви.
-- Тверг! Вот тебе! -- произнес заковыристое слово Майкл -- так, как
говорил всегда.
Долорес засмеялась, замахав на него руками.
-- И этот человек хочет вести в суде собственное дело! Пресвятая Матерь
Божия! Да они только посмеются над тобой.
-- Пусть смеются! -- воскликнул Майкл.-- Все равно я буду вести свое
судебное дело! А сейчас я хочу есть -- неси обед! Энтони! -- рявкнул он.--
Выброси весь этот хлам и иди к столу!
В день суда Майкл тщательно побрился, покончив со своей непобедимой
щетиной, старательно обрядился в черный костюм, водрузил на голову черную
шляпу. Вместе с Долорес, с хмурым видом сидевшей рядом с ним на переднем
сиденье, они въехали в город на своем семейном "додже" 1933 года выпуска.
Долорес за всю дорогу до города не проронила ни слова. Только после
того, как они припарковали машину и вошли в здание суда, а туфли Майкла, на
высоких каблуках, звонко застучали по мраморному, освященному законом полу,
она разжала губы.
-- Держи себя в рамках, Майкл! -- напутствовала она его, ущипнув за
руку.
Улыбнувшись ей, он расправил коромыслоподобные плечи, снял шляпу. Седые
его волосы тут же вздыбились, словно моток стальной проволоки под магнитом,
и Майкл старательно приглаживал их рукой, открывая двери в зал суда. На лице
его блуждала серьезная, гордая улыбка, когда он садился рядом с женой в
первом ряду и потом терпеливо ожидал, пока его вызовут.
В зал вошел Виктор. Майкл бросил на него гневный взгляд. Но тот, едва
замечая его, перевел взор на звездно-полосатый американский флаг за спиной
судьи.
-- Видишь,-- зашептал Майкл на ухо Долорес,-- я его напугал: глаз на
меня поднять не смеет. Здесь, в суде, ему придется говорить правду -- не
отвертится.
-- Тсс! -- зашипела на него Долорес.-- Ты ведь в суде!
-- Слушается дело,-- громко объявил судебный служащий,-- Майкл Пилато
-- против Виктора Фраски.
-- Здесь! -- громко крикнул Майкл, поднимаясь с места.
-- Тсс! -- снова шикнула Долорес.
Майкл, положив шляпу ей на колени, легкой походкой направился к
воротцам, отделяющим зрителей от участников процесса. Вежливо, с ироничной
улыбкой, придержал дверцу для Виктора и его адвоката. Тот прошел мимо, опять
даже не удостоив его взглядом.
-- Кто представляет ваши интересы в суде, мистер Пилато? -- спросил
судья, когда все они расселись по своим местам.-- Где ваш адвокат?
Майкл встал и внятно, громким голосом объявил:
-- Я представляю в суде свои интересы сам. Я сам себе адвокат.
-- У вас должен быть адвокат,-- пояснил судья.
-- Мне он не нужен! -- еще громче откликнулся Майкл.-- Я ведь никого не
собираюсь здесь надувать.-- В зале суда сидели человек сорок, и все они
дружно рассмеялись. Майкл, повернувшись к зрителям, озадаченно поглядел на
них.
-- Что я сказал такого смешного?
Судья трижды стукнул молотком, открыв слушание дела. Виктор занял место
за кафедрой, а Майкл бросал на него холодные, обвиняющие взгляды. Адвокат
Виктора, молодой человек в голубом, в тонкую полоску костюме и
желтовато-коричневой рубашке с накрахмаленным воротничком, задавал ему
вопросы.
-- Да, я выплачивал истцу деньги ежемесячно,-- давал показания
Виктор,-- нет, никаких расписок не было, так как мистер Пилато -- человек
неграмотный, не умеет ни писать, ни читать, и мы решили обойтись без
формальностей. Я не понимаю, на каких основаниях мистер Пилато предъявляет
мне претензии.
Майкл, выпучив глаза, не веря тому, что говорит Виктор, думал про себя:
"Как же можно лгать под присягой -- ведь он рискует отправиться в ад из-за
каких-то трехсот долларов!"
Адвокат Виктора сошел вниз со своего места и грациозно помахал Майклу.
-- Ваши показания, прошу вас!
Словно в тумане прошел он мимо адвоката, встал за свидетельской
кафедрой -- такой опрятный, крупный, с крепкой бычьей шеей, багровым, с
глубокими морщинами лицом, возвышающимся над чистым белым воротничком
сорочки, неловко вытянув для приличия по швам большие, тщательно вымытые
щеткой руки. Он стоял напротив Виктора, немного наклонившись к нему,-- их
лица чуть не соприкасались.
-- Виктор,-- начал он, и его голос разнесся по всему залу,-- говори
правду: ты отдал мне деньги?
-- Да,-- ответил Виктор,-- отдал.
Майкл ближе наклонился к нему.
-- Смотри мне прямо в глаза! -- потребовал Майкл отчетливым голосом,
демонстрируя свое терпение,-- и отвечай! Ты отдал мне деньги?
Виктор, подняв голову, смотрел не уклоняясь, прямо ему в глаза.
-- Я вернул тебе все деньги.
Майкл наклонился к нему еще ближе -- теперь он чуть не касался его
лбом.
-- Смотри мне прямо в глаза -- не увиливай, Виктор!
Тот смело последовал его примеру -- теперь их разделяло расстояние не
больше одного фута.
-- Так вот, Виктор,-- снова начал Майкл, сузив свои холодные глаза --
они поблескивали сейчас сероватым,-- ты вернул мне деньги?
Виктор сделал глубокий вдох и шумно выдохнул:
-- Да!
Майкл пошатнулся, сделал шаг назад, словно только что получил удар, и
недоуменно уставился в глаза клятвопреступнику -- так глядит отец на сына,
который только что признался, что убил родную мать: ничего не понимал, не
испытывал к нему никакой жалости. Такое не укладывается в голове у
нормальных людей,-- неужели столь чудовищное преступление может кто-то
совершить в этой жизни? Выражение на грубом лице Майкла постоянно менялось
под воздействием перемежающихся приливов гнева, отчаяния, жажды мести.
-- Мерзкий лжец, будь ты проклят, Виктор! -- дико заорал Майкл.
Спрыгнул с платформы для свидетелей, схватил за ножку тяжелое дубовое кресло
и угрожающе занес его, словно убийца нож, над головой Виктора.
-- Майкл! Боже, Майкл! -- закричала Долорес, и вопли ее перекрыли шум,
поднявшийся в зале суда.
-- Говори правду, Виктор! -- орал Майкл; лицо у него стало кирпичного
цвета, за разжатыми губами поблескивали белые зубы,-- он был вне себя от
гнева, впервые в жизни угрожая другому человеку насилием и расправой.--
Говори, не тяни!
Он стоял перед ним -- воплощенная фигура Правосудия, вооруженная
тяжелым креслом,-- в надувшихся на крупных запястьях венах пульсировала
кровь, кресло дрожало над головой Виктора в громадных, шишковатых руках, а
напрягшиеся огромные мускулы выпирали из рукавов под тонким сукном.
-- Немедленно признавайся, Виктор!
-- Пилато! -- закричал судья.-- Немедленно опустите кресло на пол!
Виктор сидел словно окаменев, не спуская полных ужаса глаз с грозного
кресла, взметнувшегося у него над головой.
-- Пилато! -- снова закричал возмущенный судья.-- За такой проступок
вас могут отправить в тюрьму! -- Он стучал молотком по столу, хотя понимал,
что в данный момент это бесполезно.
-- Не забывайте, Пилато,-- здесь суд!
-- Ну, Виктор? -- снова вопросил Майкл, абсолютно равнодушный к