Иванов Николай Федорович. Операцию 'Шторм' начать раньше

   Оказалось, что слежка за послом была замечена за две недели до 14-го числа. Афганская сторона предупредила об этом дипломата, предложила ему дополнительную охрану. Однако Дабс с улыбкой отказался.
   Ну а дальше вообще пошли нестыковки. Посольские машины в городе могут останавливаться только в специально оговоренных обеими сторонами местах, находящихся под наблюдением у полиции. Это ли не знать такому опытному дипработнику, как Дабс?
   И уж вовсе странным выглядит то, что кроме остановки в неположенном месте посол к тому же и сам открыл дверцу машины, которая имеет блокировку и открывается только изнутри. Зачем он это сделал, ведь он не имел права открывать ее первому встречному и тем более в неположенном месте? Обознался, надеясь увидеть кого-то другого?
   Совершенно необъяснимым оказалось и содержимое чемоданчика посла, который тот захватил с собой из машины. В нем были бритва, туалетные принадлежности, полотенце. Зачем Дабсу, выезжающему не из дома, а из посольства, брать это с собой? Причем - утром! Планировал встретить следующий день вне дома?
   Не прошло мимо внимания контрразведчиков и то обстоятельство, что ни госдепартамент, ни Белый дом, всегда честолюбивые, на этот раз ни в какой форме не выразили свой протест афганской стороне по поводу случившегося. Не желают лишнего шума, дополнительных расследований? Может, Америка знала о готовящемся похищении? Что могло последовать, если бы Дабс остался жив?
   Привлек к себе внимание и тот факт, что Амин впервые так откровенно и в категоричной форме отверг помощь советских дипломатов и военных советников принять участие в освобождении посла.
   Думала Москва, сопоставляла, анализировала. А события продолжали развиваться...
   Вместо предисловия к новой главе.
   Она в какой-то степени будет посвящена майору Бизюкову Николаю Яковлевичу, первому советскому военнослужащему, погибшему на афганской земле во время гератского мятежа. До ввода войск еще было много времени, но именно он откроет скорбный счет в 13 833 человека. Начальник Генерального штаба издаст приказ (с нулем впереди - Секретно) о гибели советника, исключении из списков личного состава Вооруженных Сил и его похоронах. На памятнике будет рекомендовано написать: "Погиб при исполнении служебных обязанностей". Эта надпись до 1985 года прочно утвердится на обелисках с красной звездой, и лишь после 1985 года разрешат писать, что "погиб при выполнении интернационального долга".
   Специально для "афганцев" будет разрабатываться и текст похоронок. На погибших в бою будет такой: "Выполняя боевое задание, верный военной присяге, проявив стойкость и мужество, погиб..." Те, кто скончался от болезни, в результате автопроисшествий, неосторожного обращения с оружием, "погибали" без слов о стойкости и мужестве.
   Вслед за Бизюковым, но тоже до ввода ОКСВ, погибнет еще несколько военных советников. И как правило, не в бою. Подполковника Каламурзина, майора Здоровенно и переводчика Газиева мятежники, например, вначале забьют камнями, затем их тела расчленят на мелкие части и разбросают по склонам гор. Мало что найдут их товарищи, пробившись через несколько дней на место трагедии. Пусть их простят родные и близкие погибших, но, чтобы гробы не были слишком легкими, в них положат по нескольку камней с тех гор, где они встретили смерть. А 25 декабря, в день ввода, ОКСВ недосчитал в своем списочном составе сразу несколько десятков человек. Вначале перевернулась боевая машина, уступавшая на горном повороте дорогу афганскому грузовику, экипаж и десант, всего около десяти человек, погибли. В 19.33 по московскому времени в окрестностях Кабула прогремел сильнейший взрыв: военно-транспортный самолет Ил-76 (командир капитан В. В. Головчин), на борту которого находилось 37 десантников из комендантской роты и два бензозаправщика, при заходе на посадку зацепил вершину горы и взорвался. Останки десантников собирали по обе стороны горы: и с севера, где осталась их заснеженная, еще ничего не знающая Родина, и с юга, где ждала ограниченный контингент нелегкая долгая судьба.
   Еще для живых, но с учетом неизбежных потерь, прикажут одному из деревообрабатывающих заводов Туркестанского военного округа вместо солдатских табуреток и кушеток для караульных помещений делать гробы. Штат: плотники, жестянщик, два водителя. Определили: в комплект "продукции" должны входить гроб, цинк, ящик для перевозки, опилки, две новые простыни.
   Вначале погибших вывозили в Ташкент - первый рейс сделал на Ан-12 подполковник Войтов Александр Миронович. Прикрыли парней сеткой для крепежа грузов, не стали плотно закрывать рампу, чтобы было в грузовом отсеке холоднее, и - из Баграма в Союз. А здесь уже шла своя арифметика: если самолету, развозившему погибших, предстояло сделать более 10-12 посадок, то в рейс уходило два экипажа: один летал по югу страны, второй - по северным областям. На Дальний Восток отправляли рейсовыми самолетами, и служба военных сообщений выписывала квитанцию на груз "200". Однако уже через несколько недель стала употребляться другая фраза - "черный тюльпан". Оказывается, было в Ташкенте похоронное бюро с таким названием, и кто-то, отлетающий в Афган, перенес его на "пункты сбора и отправки тел погибшего личного состава" - так официально именовались морги. В Афгане их было четыре: в Шинданде, Баграме, Кабуле и Кундузе. Затем название перенесли на самолеты, да так и осталось.
   А деревообрабатывающий завод гнал свою "продукцию" до ноября 1988 года. Видимо, в это время было принято окончательное решение на вывод войск, и "нестандартное подразделение" гробовщиков, не предусмотренное, кстати, ни в одном уставе и наставлении, расформировали. После 15 февраля 1989 года, дня вывода ОКСВ, на складе готовой продукции останется около пятисот "изделий", которые, кстати, не очень долго лежали без спроса авария под Уфой потребовала сразу около четырехсот гробов.
   И самое невероятное в этой истории с "черным тюльпаном" (кстати, на Байконуре, где встречается этот цветок, его, как очень редкий, дарят самым любимым женщинам) то, что завод по изготовлению гробов все эти годы находился в пятистах метрах от "пересылки" - места, где предварительно собирали солдат и офицеров перед отправкой в Афганистан. Вот такое соседство... Сейчас завод занялся изготовлением своей довоенной продукции, а на "пересылке" останавливаются команды, сопровождающие воинские грузы.
   Есть возможность и смысл привести подсчет потерь ограниченного контингента в период с 25 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года по годам.
   1979 год - 86 человек, в том числе 10 офицеров. Боевые потери составили соответственно 70 и 9.
   1980 год - 1484, в том числе 199 офицеров. Боевые потери: 1229 и 170.
   1981 год - 1298, в том числе 189 офицеров. Боевые потери: 1033 и 155.
   1982 год - 1948, в том числе 238 офицеров. Боевые потери: 1623 и 215.
   1983 год - 1446, в том числе 210 офицеров. Боевые потери: 1057 и 179.
   1984 год - 2343, в том числе 305 офицеров. Боевые потери: 2060 и 285.
   1985 год - 1868, в том числе 273 офицера. Боевые потери: 1552 и 240.
   1986 год - 1333, в том числе 216 офицеров. Боевые потери: 1068 и 198.
   1987 год - 1215, в том числе 212 офицеров. Боевые потери: 1004 и 189.
   1988 год - 759, в том числе 117 офицеров. Боевые потери: 639 и 106.
   1989 год - 53, в том числе 10 офицеров. Боевые потери: 46 и 9.
   В процентном отношении потери выглядят так: 0,8-0,9 процента погибших от общего числа ОКСВ, или 2,5 процента от числа участвовавших в боевых действиях. То есть воюющая 40-я армия теряла в день четыре человека. Американцы назовут это "неплохим" результатом для советского военного командования. Но это статистика.
   А тогда, 17 марта 1979 года, тело майора Бизюкова Николая Яковлевича вывезут на машине в Кушку, а оттуда уже направят в Красноярский край, Партизанский район, село Вершино-Рыбное. Кладбище села Вершино-Рыбное...
   Глава 14
   "НЕ ЦЕЛУЙ ПОЛУ ХАЛАТА". - У БЕСФАМИЛЬНОГО, КОНЕЧНО, ФАМИЛИЯ ЕСТЬ. ПЛАН С КИТАЙСКИМ ВАРИАНТОМ. - "АЛЛАХ АКБАР". - "ДОЛОЖИТЕ О ПЕРВЫХ ПОГИБШИХ".
   10 марта 1978 года. Герат.
   Хоть и не позволил полковнику Катичеву его рост увидеть из Герата Кушку, но оглядеться вокруг себя возможность дал.
   Первое, что увидел в дивизии, - гауптвахта. Посреди плаца, прямо на солнцепеке, была натянута небольшая палатка, в которой на корточках сидел провинившийся солдат. Не зная, правильно он поступает или нет, но Катичев тут же приказал убрать "позор Апрельской революции".
   Подействовало, убрали. Вроде бы даже зауважали. Восток вообще-то всегда уважал силу и решительность.
   Вторым делом наметил себе добиться расположения дивизионного муллы. Опять же, не зная, что нарушает, а что нет, но начал преподносить ему подарки - о, как любят на Востоке внимание к себе! Более того, просил благословлять любое начинание - от строительства новой казармы до митинга. Шел и на хитрости - иной раз специально опаздывал на общие построения, чтобы потом на трибуне, при всей дивизии, здороваться и обниматься с муллой. А Восток чутко различает, когда с муллой целуются, а когда прикладываются к поле его халата.
   Словом, стал в конце концов на проповедях мулла внушать солдатам: "Шурави Катичев пришел к нам с добром. Слушайтесь мушавера16. Если же кто вздумает выстрелить в него, то знайте, что волей Аллаха пуля вернется и убьет того, кто ее выпустил".
   А параллельно шла боевая учеба. И не просто беготня целый день по методу "сопка наша - сопка ваша". Горелов из Кабула приказал начать подготовку горных батальонов, требовал проводить ночные занятия, чего никогда раньше не было. Оборудовали стрельбище, и хотя вместо тросов и лебедок мишени таскали сарбозы17, все равно это уже были движущиеся мишени.
   Налаживали и быт. Катичев уговорил губернатора и комдива срубить деревья вокруг городка и сделать нары, и впервые за службу солдаты перестали спать на голом, вымощенном булыжниками полу. Прекратились, по крайней мере при советниках, зуботычины и мордобой. Нашлись простыни, одеяла, которыми все эти годы, оказывается, исправно снабжалась дивизия в полном объеме.
   Повеселели и сами советники, когда стали приезжать к ним жены. К марту единственным, кто пока маялся в одиночестве, в гарнизоне остался лишь советник зампотеха майор Бизюков Николай Яковлевич. Дружелюбный, открытый, прекрасный баянист, любитель компании, о своих семейных делах, однако, не распространялся, и никто особо не знал, почему к нему не спешит его Арина. И только по долгу службы, уже как начальнику, Катичеву удалось выяснить, что жена Николая Яковлевича - сирота, из детдома, а в анкетах, заполняемых при выезде за границу, требовалось подробно написать и о родителях, А что ей, например, можно было написать об отце, если он давно умер? Но анкета требовала в этом случае указать и место захоронения. На эти поиски и потратил последний свой отпуск Бизюков, разыскав-таки нужное кладбище с крестом, где указывалась фамилия отца Арины. Генштаб принял эта сведения и дал разрешение на оформление документов. Сдала Арина квартиру на Дальнем Востоке, распродала вещи, прилетела в Москву для оформления бумаг и вот-вот должна была уже появиться в Герате. Так что скоро должен был заиграть на баяне веселые мелодии и Бизюков.
   Казалось, все шло неплохо в Гератском гарнизоне. Но после 8 Марта, на совместное празднование которого комдив, кстати, с пистолетом в руках заставил офицеров прийти с женами без паранджи, к Катичеву зашел озабоченный начальник особого отдела дивизии майор Ашим.
   - Товарищ полковник, мы приметили в городе дуканщика, который проявляет интерес ко всем советским военным.
   - А к кому дуканщики не проявляют интереса? - удивился Станислав Яковлевич.
   - Товарищ полковник, поверьте моему глазу. Я знаю, как интересуются покупателем, а как... по-иному. У меня ведь тоже люди в городе есть. А дуканщик к тому же один из тех, кто принимал участие в набегах на вашу территорию, когда еще были басмачи, - добавил еще один аргумент Ашим18.
   - Что ты предлагаешь? - наконец в открытую спросил Катичев.
   - Его необходимо изолировать.
   - Ну а я здесь при чем? Поступай как знаешь, это уже не в моей компетенции.
   Ашим, довольный разговором, решительно вышел, но часа через два к главному военному советнику буквально ворвался майор Бесфамильный.
   - Товарищ полковник, немедленно отмените ваше решение по дуканщику, потребовал он.
   Опешивший от приказного тона, возбужденности майора, Катичев и нашелся только что удивляться:
   - Какое решение? О чем вы?
   - Вы благословили Ашима убрать дуканщика?
   - Во-первых, не благословил, это не мое дело, - пришел в себя полковник. - А во-вторых, товарищ майор, не забывайте, кто здесь старший по званию. Который, кстати, - перешел на разговор о себе в третьем лице Катичев, - пишет вам представление на звание подполковника.
   - Спасибо за доверие, но я подполковником хожу, чтобы вы знали, уже два года, - резко ответил майор и, не давая начальнику что-то сообразить, понять в новой для него ситуации, вновь потребовал: - Вызовите Ашима и дайте ему понять, что вы бы не хотели, чтобы трогали дуканщика. И вообще, пусть он оставит его в покое и снимет свое наблюдение.
   ...Ох, эта война разведок! Она идет постоянно - невидимая стороннему глазу, неслышимая посторонним ухом. В 70-е годы, в период бурного развития новых технологий, разведчики наводняли буквально все страны особенно интенсивно. И необязательно разведка велась против страны пребывания необходимые сведения порой легче было получить именно за десятки тысяч километров от цели, через пятые, десятые руки. Плелись сети, которым могла позавидовать самая искусная кружевница. Делались ходы, перед которыми меркли даже те шахматные короли, которые могли просчитывать всю партию уже после первого хода. Шпионы - это у нас контрразведчики, а у них шпионы ехали как туристы, дипломаты, садовники при посольствах, начальники спортивных и культурных делегаций, как диссиденты, как жены и любовницы, проводники вагонов, коммерсанты. Никуда не исчезли и резиденты, если не считать, по слухам, решения Хрущева, когда он объявил, что китайцы - наши братья, и из Китая в самом деле были отозваны все наши резиденты, которые в свою очередь в тот период работали как раз на Китай. Так что в значительно большей степени, чем даже идеология, противостояли между собой с одной стороны - ЦРУ, ФБР, "Моссад" и К°, а с другой - КГБ и ГРУ.
   Шла война нервов, мастерства, приемов, методов. Редко кто задумывается, почему вдруг откладывается подписание на высшем уровне того или иного документа, вроде бы подготовленного и согласованного всеми сторонами. А просто к этому часу те, кто сильнее в области разведки, получают информацию, которую так или иначе утаивала вторая сторона. Данные по ней извлекаются на свет в виде безобидного вопроса за столом переговоров, у партнеров открываются рты, следуют извинения или демарши тут уж зависит от степени выдержки и воспитанности, - и все бросаются на поиски канала, по которому ушла информация.
   Хотя, как это не может показаться странным, большинство разведчиков в каждой стране известны. Но не разоблачаются и не высылаются ни у нас, ни у них. Стороны понимают, что взамен провалившегося агента определят другого, которого надо будет еще найти, заблокировать. "Живые" агенты действуют под определенным присмотром, известны все их контакты, привычки, пристрастия, легче в этом случае подсовывать им и дезинформацию. Жизнь лишь подсказывает, что в контрразведке, как и в любой другой сфере, главное - не наглеть. Не дергаться, когда идет чистая слежка, не уходить слишком часто "в отрыв", откровенно оставляя противника "с носом". Не трогать "ихних" у себя, потому что в ответ на разоблачение тут же последует подобное в стране противника: семидесятые годы, кстати, изобиловали такой порочной для разведки практикой, когда почти в один день высылали дипломатов той и другой стороны с наборами компромата. Так что это не разведчик проваливается, а его проваливают, когда это необходимо. И шелестят тогда по газетным страницам недоуменные сенсации - ах, сколько лет человек жил рядом, а оказался...
   Не обо всех контрразведчиках, конечно, речь - только о первом их слое. Дальше идут другие отношения, и их лучше все-таки не касаться, дабы даже случайной, безобидной вроде бы фразой не навредить тем, кто и сейчас рядом с кем-то, ничего не подозревающим...
   Все поняв, не стал выяснять отношения с Бесфамильным и Станислав Яковлевич. Хотя теперь, конечно, становилось ясно, что фамилия у него, видимо, есть. Но поступок майора встряхнул, напомнил главному военному советнику, где он находится и в какое время. Заставил отметить про себя, что обыденность притупляет чувства и нужно в самом деле иногда встряхиваться, пытаться смотреть на события с пристрастием. Не стал любопытствовать и насчет дуканщика: наш он все-таки или "их". Главное, есть люди, которые этим занимаются и знают все.
   Вызвал Ашима и при майоре, занявшемся в углу кабинета какими-то бумагами, попросил особиста не трогать никого в городе. Тем более за время его отсутствия - планировался выезд в Кушку, откуда Катичев рассчитывал вернуться только к ночи.
   Необходимое послесловие. Вечером, возвращаясь в гарнизон, главный военный советник гарнизона получит из дивизии радиограмму: в Шинданде, лежащем чуть южнее Герата, предпринята попытка мятежа и захвата военного аэродрома. Комдив выслал на помощь летчикам батальон на бронетранспортерах. Мятеж удалось локализовать.
   - Молодцы, - похвалил афганцев Катичев: вот уже они самостоятельно принимают решения, даже мятеж им не страшен.
   В то время ни он, ни даже майор Бесфамильный еще не знали, что в январе под Гератом при содействии китайской агентуры прошел нелегальный съезд командиров маоистских группировок провинции. Выглядело странным, что самое сильное влияние Пекин имел именно в районе, граничащем с Ираном, но это было так, и большинство групп, недовольных нынешним руководством Афганистана, имели именно прокитайские настроения.
   На съезде было определено, что Апрельская революция в Афганистане это вмешательство советского ревизионизма в дела региона. Строй, который устанавливается сейчас в афганском обществе, - социал-фашистский. Главная задача в борьбе - свержение и ликвидация руководства НДПА. Методы борьбы партизанские, подобные китайскому принципу создания "свободных зон". Ближайшая задача - одновременно поднять восстание в Шинданде, Герате и Гератской дивизии. На подкуп офицеров выделены крупные суммы. Цель освободить провинцию от революционного влияния, создать автономию с полным неподчинением Кабулу. В случае если Кабул предпримет вооруженные акции, против которых не удастся выстоять, просить Иран признать автономию своей территорией.
   Это грозило расчленением Афганистана, но политические интересы были поставлены выше территориальной целостности страны, которая все равно, по мнению съезда, пропадала в "коммунистических" объятиях Советов.
   Единственное, что не сработало в этом плане, - не получилось одновременного выступления во всех точках. То ли Шинданд поспешил, то ли Герат чуть запоздал, но за ночь удалось утихомирить летчиков, и к утру Катичев с чистой совестью докладывал в Кабул Горелову: "Обстановка нормализуется, находится под контролем верных правительству войск. Все нормально".
   "Нормально" продержалось только сутки...
   12 марта 1979 года. Утро. Герат.
   Тюрьмы в Афганистане - нормальные тюрьмы. То есть имеются мужские, имеются женские. Ничего особо сверхъестественного не выдумано здесь и для охраны заключенных: забор, проволока, вышки, часовые. Придумать что-то новое для наказания провинившихся - фантазия тоже истощилась за тысячелетия существования человека. Словом, все как у людей, как в других странах.
   Хотя нет, была в афганской судебной практике одно время небольшая деталь. Не во всех провинциях, правда, но... Жену, провинившуюся перед мужем и получившую, допустим, пять лет тюрьмы, после окончания срока на волю не выпускали. В суд приглашали ее мужа, который и определял ее дальнейшую судьбу. Прощал - ворота тюрьмы для несчастной распахивались, а нет - жена продолжала оставаться в неволе до тех пор, пока не последует прощение мужа.
   В Герате тоже было две тюрьмы - мужская и женская. И именно с требованием открыть их, выпустить осужденных вышли утром на гератские улицы первые митингующие. То ли организаторы знали, что власти никогда не пойдут на это, то ли в случае успеха надеялись на резкий скачок напряженности в городе - трудно найти истинные мотивы антитюремных лозунгов, но к обеду уже со всех минаретов зазвучало многократно усиленное динамиками, записанное на магнитофонную пленку "Аллах акбар"19. В солдат, патрулировавших город, сначала полетели камни, а затем прозвучали и первые выстрелы. Город из райского уголка, подаренного людям самим Аллахом, на глазах превращался людьми же в исчадие ада. Задымили костры, послышался плач над телами погибших, на улицах появились бронетранспортеры. Боевые машины опоясали тюремные стены.
   К вечеру напряжение усилилось. Муллы звали народ идти уже не к тюрьмам, а в сторону дивизионного военного городка: там ваши братья, они не станут стрелять, не бойтесь. Идите к ним, пусть они увидят ваше единство и тоже повернут оружие против режима, продавшегося неверным. Идите и требуйте, чтобы солдаты поделились с вами оружием, и тогда вместе вы станете силой, способной установить в родном городе, провинции тот порядок, который посчитаете нужным.
   Пожелайте толпе легкую победу и укажите преграду - она затопчет, задушит самое себя. Она перестанет думать и пойдет в ту сторону, куда укажут. По собственным телам. По телам тех, кто окажется на пути. О правом суде не может быть и речи - суд толпы мгновенен и жесток. Для нее невинных не бывает.
   Следующие четыре мартовских дня превратились для Герата в один сплошной накал эмоций. К 15-му числу Ашим доложил Катичеву: город на пределе разума, если ничего не предпринять - произойдет взрыв.
   - Так пойдут люди на городок или нет? - попробовал получить более точный ответ Станислав Яковлевич.
   Особист пожал плечами: кто предскажет ход событий в таких делах? Потом, виновато опустив голову, словно извиняясь за принесенную весть, произнес:
   - В толпе стали раздаваться призывы уничтожить всех советских.
   Это была новость. До сегодняшнего дня шурави считались в Афганистане самыми желанными гостями, а дома, в которых жили семьи советников, - самыми надежными убежищами. И вдруг такой поворот в сознании? Нет-нет, этой толпой кто-то управляет. Толпой всегда кто-нибудь управляет, людям только кажется, что это они сами выражают свое мнение. Но кто направил восставших на советских? Зачем? Ищите организатора - и вы поймете, как и против кого будет действовать толпа.
   Телефонный звонок, раздавшийся сразу после слов Ашима, мог нести только плохую весть, и Катичев, не теряя ни секунды, схватил трубку: плохое хорошим не станет, если тянуть время. А вот упустить какие-то моменты - это да, это возможно.
   - Это... мы, чехословенски товарищ, из завод, - послышалось с другого конца провода.
   - Да-да, слушаю! - закричал полковник. Десять чехов строили в Герате цементный завод, он совсем забыл про них. В городе еще болгары, индийцы надо и о них позаботиться. - Я слушаю, что случилось?
   - Неспокойно, - медленно, по слогам ответил чех. - Мы хотим, чтоб вы даль нам оружие. На защиту.
   - Будьте на месте, мы выезжаем к вам. Будьте на месте, ждите нас, повторил полковник и взглянул на майора: - Ашим, танки, бронетранспортеры все, что на ходу и под рукой, - к домам наших советников, чехов, словом, всех иностранцев. И вывезти всех сюда, в городок. Нет, сюда опасно. Давай всех в гостиницу. От нас старшим - полковник Синица.
   В бушующий город, осторожно перебирая колесами, тронулись бронетранспортеры. Советники, оставшиеся в дивизии, провожали их тревожными взглядами: что семьи? как семьи? Покинуть свои части, когда с минуты на минуту ожидается штурм городка, когда в самой дивизии среди солдат и офицеров бродит волнение - двойное преступление. Пожалуй, лишь Бизюков в этой ситуации мог чувствовать себя чуть увереннее и поблагодарить судьбу и обстоятельства, которые сложились так, что не дали Арине приехать в Герат до сегодняшнего дня. Разрываться между семьей и службой, заранее зная, что должен и будешь жертвовать все-таки близкими, - не приведи никому и в кошмарном сне.
   Ашим оказался прав. Дома советских мушаверов уже окружали восставшие, и перепуганные женщины выбегали к бронетранспортерам в тапочках и халатах. Лишь жена Синицы, посланного старшим, то ли была более предусмотрительной, то ли муж дал ей больше время на сборы, ждала машину одетой, с чемоданами. Зато в доме, где жил заготовитель шерсти Юрий Борисович Богданов, приехавшие увидели настоящий погром.
   - Товарищ полковник, - вышли на связь с Катичевым уже из гостиницы. Это Яков Федорович Концов, нефтяник.
   - Где Ашим?
   - Уехал в город. Иностранцы и все наши вывезены сюда. Все, кроме... нефтяник умолк.
   - Кроме? - потребовал Катичев.
   - Нет Богданова и его жены. Дом ограблен. Ашим уехал на его поиски. Товарищ полковник...
   - Да.
   - Нам бы оружие какое и гранат побольше.
   - Будет. Высылаю бронетранспортер. Но... - Катичев замолк. Да и как сказать, что нет у него сейчас надежды на афганцев. Своих офицеров тоже не пошлешь, они и так стоят в полках последней преградой на пути разгула. Убери сейчас их - дивизия станет неуправляемой. - Можете быть старшим?