Не зная причины бояться, Соллий постучал в первые же ворота, и к нему вышел неприветливый с виду, спокойный, немного неповоротливый человек лет пятидесяти.
– Поздорову тебе, хозяин! – сказал Соллий. – Благословенны Близнецы, чтимые в Обоих Мирах!
– Да пошлют Боги твоей скотине – хороший приплод, а твоим женам – крепких сыновей! – добавил Арих, стараясь не отстать от сотоварища в вежливости.
Хозяин смерил их взглядом.
– И вам доброго вечера, странники, – сдержанно отозвался он. – Не ночлега ли вы, часом, ищете?
– Ночлег и под елью хорош, – ответил Соллий. – Да и пищей нас лес не обидит. Нет, ищем мы людского общества, чтобы было с кем перемолвиться словом и узнать новости.
– Что ж, – кивнул хозяин. – Стало быть, из края звериного в край человечий пожаловали?
– Выходит, что так, – не стал отрицать Соллий.
– Как пустить вас за порог? – рассудительно молвил хозяин. – Не злых ли духов с собой принесли из того края, откуда вышли? И поговорить бы с вами, да боязно.
– Скажи как – и мы очистимся, – быстро согласился Соллий. В глубине души он твердо знал, что никакие злые духи не могут овладеть человеком, если человек сам их не призовет. Так учила вера Богов-Близнецов. Но Арих, похоже, был совершенно согласен с хозяином дома. Еще не хватало – пускать за порог чужаков! Сам Арих поступил бы точно так же.
Хозяину, похоже, любопытно было не меньше, чем пришлецам: кто они, из каких краев вышли, с чем сюда пожаловали. Но преступить древний обычай он не желал.
Пришлось Ариху и Соллию париться в бане, а после голодать, употребляя одну лишь воду, заговоренную местной колдуньей от всякого злого духа. Да еще сидеть в той самой бане на верхних полатях, опасаясь ступить ногой на землю.
Спустя три дня выпустили чужаков из заточения. За эти три дня какие только слухи по деревне не пробежали! Чего только не рассказывали досужие кумушки и быстроглазые озорные мальчишки! Будто бы в доме у Бигелы Кожевника сидят взаперти два лешака. Да какие! Ужасные! У каждого – одна нога, зато на огромной ступне. Глаз у них один на двоих, зуб тоже один. Они его передают друг другу. То один служит поводырем слепому товарищу, то второй. Речью зверообразны, не говорят, а ухают и рычат.
Другие сказывали, будто Бигела изловил и запер двух оборотней: один становится лисицей, второй – волком. Ждет теперь полнолуния, чтобы прилюдно приласкать нежитей осиновым колом.
Иные же полагали, будто дело обстоит куда проще и Бигела попросту захватил чьих-то лазутчиков, высматривавших слабые места у замка здешнего кунса.
Все были разочарованы, когда баню наконец с превеликими предосторожностями отомкнули, и на волю выбрались два исхудавших человека, не похожих ни на лешаков, ни на оборотней, ни даже на лазутчиков – такими уставшими и растерянными они выглядели.
– Ну, что собрались? – прикрикнул на односельчан Бигела. Те продолжали толпиться у его двора, изнемогая от любопытства. – Людей никогда не видали?
– Так, вроде, не людей ты и приветил, – отозвался из толпы чей-то голос. – Поговаривали, вроде как, лешаков словил или еще кого…
– Сейчас тебе будет лешак, – пообещал Бигела. – Против всякого обычая обижать странника. Но и в дом к себе вводить, не очистив, тоже не след! А вы уж целую басню сочинили, да еще с этой басней ко мне на двор явились!
– Правду говорят: с ковачом да кожемякой не вступай ни в спор, ни в драку! – выкрикнул еще один голос, молодой и задиристый.
– Это ты верно говоришь, – прищурился Бигела. – А теперь – ступайте! Дайте людям дух перевести. Не видите – устали с дороги да голодны.
"Сам же нас три дня голодом и морил", – подумал Соллий, однако не слишком досадуя на кожемяку. Человек не захотел идти против старого обычая. Не Бигела этот обычай устанавливал, не Бигеле его и ломать. И на том спасибо, что псами не потравил и на растерзание суеверам не отдал. В дом ввел, как гостей.
Арих ежился и озирался по сторонам. Большой бревенчатый дом Бигелы, его кожевенная мастерская, двор, огороженный забором, – все это не нравилось кочевнику. Стены, везде стены, изгороди, частоколы. И за каждым бревном, за каждым стволом мнился ему скрытый враг. Тут везде можно было устроить засаду – и не углядишь, откуда прилетела стрела.
– Скажи своему другу, пусть идет без опаски, – шепнул Бигела Соллию. От кожемяки не укрылся недоверчивый, бегающий взгляд степняка. – Здесь никто не прячется со стрелой наготове. Пусть не ждет.
Соллий слегка покраснел – ему стало стыдно за Ариха.
– Он вырос в степи, – ответил Ученик Близнецов, – для него любая стена как клетка. Прости нас, добрый хозяин.
– Люди иногда называют меня Бигелой, – сказал хозяин. – А иногда кожемякой.
Как давно не сидел Соллий на деревянной лавке! Как давно не подавали ему обед в деревянной миске! И какой обед! Блины со сметаной и лесными ягодами!
Арих от ложки отказался, ел руками, как принято у него на родине. Соллий подивился тому, с каким достоинством держался бывший вождь, как ловко управлялся с блинами и сметаной – даже не испачкал усов. Хозяйка, полная немолодая женщина с красными бусами на шее, посматривала на гостей с усмешкой, по-доброму, словно на сыновей, вернувшихся после долгого пути.
Бигела же, сидя с ними за одним столом, помалкивал – ждал, пока утолят лютый голод.
Лишь к вечеру завязался разговор, неспешный, степенный. Что бы поначалу ни думал о степняке кожемяка, а к концу вечера Арих прочно завоевал его сердце. В отличие от Соллия. Не любил Бигела, чтобы умничали. Арих же – не таков. Арих выслушивал с почтением, а отвечал хоть и немногословно, но искренне и по возможности полно. Это было хорошо.
Так обменивались новостями, слово за слово, речь за речью. И сказал Бигела своим гостям, что земли эти прежде были вроде как ничейные, лежали между веннскими и сольвеннскими, но затем – тому уж лет десять минуло или чуть менее – прибыли сюда островные сегваны. Худо сейчас на Сегванских островах. Надвигается холод и лед, наползает на побережье вечная зима, морозит рыбу в глубинах, вонзает ледяные иглы в морскую живность. Уходят люди с островов. Вот так и кунс Винитарий собрал дружину и на корабле явился на берега Светыни. Занял эти земли.
А потом прошло время – и согнал Винитарий с берегов веннское племя. Забыли уж, как оно называлось…
Тут Арих метнул в Соллия быстрый взгляд и усмехнулся.
Эта усмешка не укрылась от острых глаз Бигелы.
– Чему смеется твой друг? – спросил он у Соллия. – Хоть сегваны – мой народ, а все же не всем по душе то, что кунс Винитарий сотворил с веннским племенем. Ведь всех истребил, до единого человека. А землю их себе забрал. И замок поставил у излучины реки. Сторожит и землю, и народ.
– Друг мой вовсе не смеется над чужой бедой, почтенный Бигела, – отозвался Соллий. – Просто вышел у нас с ним спор две седмицы назад. Я ему рассказывал то, что читал некогда в книгах о веннском народе и о народе сегванов. И сказал я, что венны считают свой род по матери, а сегваны – по отцу. Друг мой подивился веннскому обычаю и сказал: "Должно быть, слаб этот народ – венны, если держатся такого глупого обычая". Ты же своим рассказом подтвердил его мнение.
– Винитарий, – Бигела понизил голос, – истребил веннское племя не силой, а вероломством. И хоть обычаи веннов кажутся мне такими же странными, как и твоему другу, но не называй их слабым народом! Они не слабы и не глупы. Иной раз бывают и страшны!
***
Гостевать у Бигелы нравилось Соллию. Беседы за трапезой, дневные работы по дому (Соллий взялся помогать в мастерской, увлеченно обучаясь новому делу – а заодно за разговорами вовлекая Бигелу в свою веру), вечерние посиделки на берегу Светыни – все это ласкало беспокойную душу Соллия, приносило в нее свет и тепло.
Арих же тревожился. Часами метался по двору и дому. Иной раз по целым дням пропадал в лесу и возвращался смущенный, с листьями в волосах – спал он под деревьями, что ли? Никакой работой в доме Арих не занимался – степняки считали все эти домашние хлопоты делом женским, для мужчин презренным. Ремеслом же, занятием оседлым, бывший вождь рук осквернять не пожелал.
Настал день, когда решено было между бывшими товарищами по несчастью, что пришла пора им разойтись в разные стороны.
– Бигела говорит: на излучине реки стоит замок здешнего хаана, – сказал Арих. – В этих краях не быть мне вождем, а на земле сидеть я не привык. Пойду к хаану – стану его человеком. Я – воин. Пахать землю и мять кожи мне не с руки.
Соллий вздохнул и обнял Ариха.
– Ты мой друг, – сказал Ученик. – Помни об этом.
Арих вдруг рассмеялся.
– И ты – мой друг, Соллий! – сказал он. – Ты тоже помни об этом!
Глава одиннадцатая
"СВЯТЫ БЛИЗНЕЦЫ В ТРЕХ МИРАХ!"
Среди ночи Алаха неожиданно проснулась. Она заночевала в пещере Праматери Слез вместе с другими девушками, явившимися сюда в священный десятиднев пытать судьбу. Некоторые мечтали связать свою жизнь со служением милосердной Богини, другие искали здесь ответов на вопросы, поставившие в тупик даже старейшин их рода.
Здесь царила вечная ночь. Тьму лишь немного разгонял тревожный свет факелов и масляных ламп, горевших в святилище постоянно. Неприветливая и суровая жрица Кера, которая встретила Алаху у порога храма, привела девушку во внутреннюю пещеру, где таинственно мерцал огонь, отражаясь в золотых и серебряных сосудах с благовонными маслами и заставляя сверкать волшебным пламенем драгоценности, которыми был выложен причудливый узор на полу пещерного храма. Посреди святилища находилось изваяние коршуна с широко расправленными крыльями и хищно раскрытым острым клювом. Рассказывали, будто эти птица унесла в своем клюве слезы Праматери. И когда она пролетала над морем, то выронила свою ношу, которая превратилась в драгоценные жемчужины. Перед статуей стоял медный треножник с горящим светильником.
Семь юных девушек в синих с золотом одеяниях медленно двигались по пещерному храму, тихо и мелодично ударяя в маленькие бубны с колокольчиками. Алаха, наотрез отказавшаяся облачиться в длинные чужие одежды, сняла сапоги и присоединилась к процессии. Она умела чтить Богов, но не считала нужным принимать жреческое посвящение. Довольно и того, что у ее тетки Чахи была странная, трудная жизнь. Становиться итуген, принять на себя власть разговаривать с духами – нет, этого Алахе не хотелось. Она противилась подобной судьбе всеми силами души. И надеялась, что Боги будут милостивы к ней и избавят ее от шаманской участи. Ведь не сам человек решает сделаться шаманом – его избирают и принуждают к этому духи.
Но монотонное пение и звон колокольчиков, дым курильниц, ритмичное шлепанье сандалий и босых ног по каменному полу – все это постепенно завораживало Алаху, затягивало ее, как в водоворот, и постепенно, исподволь, превращало в участницу таинственного обряда, смысл которого был непонятен самой девушке.
Наконец пение смолкло. По знаку Керы все девушки опустились на колени перед статуей птицы и склонили головы. Алаха уселась, скрестив ноги, на холодный пол. Ей было страшновато, но признаваться в этом она не желала даже самой себе. Еще не хватало! Дочь и сестра хаана – она не склонит голову перед страхом. Пусть поддаются слабые – она, Алаха, не из таких.
Послышался тихий шорох – девушки поднялись и медленно направились к выходу из святилища. Алаха последовала за ними. Шествие возглавляла Кера с пылающим факелом в руке.
Она отвела их в другую пещеру, меньшую по сравнению с первой. Там были приготовлены ложа – матрасы, набитые соломой, мягкие одеяла. Здесь им предстояло устроиться на ночлег.
Алаха не стала задавать вопросов. Просто выбрала матрас у стены, забралась под одеяло и почти мгновенно провалилась в сон. Она не слышала, как переговариваются девушки, как обсуждают события сегодняшнего дня, как разглядывают восьмую участницу ритуала, которая появилась так неожиданно прямо посреди величальной песни в честь милосердной Праматери Слез.
Алаха не ощущала никакой опасности, находясь здесь, в самом сердце пещеры. И потому спала крепко.
Но еле слышный звук, донесшийся до ее слуха посреди глухой ночи, таил в себе тревогу, и потому Алаха проснулась.
Она бесшумно села и прислушалась. Рядом посапывали спящие. Нет, звук доносился издалека. Может быть, от порога святилища. Там словно били тараном в ворота.
Невозможно! Неужели здесь ведется какая-то война, и она, Алаха, угодила как раз в самый центр военных действий? Или это венуты разведали ее убежище и явились требовать мести?
Она покачала головой. Что за глупости! Нет, не может быть. Салих? Не выдержал одиночества – явился освобождать свою госпожу из мнимого заточения? Не так он глуп, этот Салих, чтобы гневать ее по пустякам.
Донесся треск, словно ворота подались, и сразу вслед за тем – торжествующий хриплый крик, исторгнутый глотками нескольких мужчин. Этот вопль почти совсем заглушил тихий стон. Однако каким бы тихим этот стон ни был, Алаха его расслышала.
Рядом заворочалась другая девушка. Алаха слышала ее имя – Итарра. Донеслось сонное бормотание.
– Что за шум? – прошептала одна из паломниц, дочь богатого земледельца Йори. – Что там случилось?
– Ты тоже слышала? – спросила Итарра, приподнимаясь на локте.
Алаха досадовала на болтушек. Они мешали ей прислушиваться. Но теперь не нужно было напрягать слуха. Отчетливо донеслись мужские голоса, грохот, треск дерева, звон оружия.
– Бандиты! – громко выкрикнула Алаха.
Она хотела добавить: "К оружию!" – и с ужасом сообразила, что находится среди беспомощных девчонок, безоружная, как и они. А охраняется пещера одной-единственной старухой, к тому же, сидящей на цепи… Вот когда Алаха пожалела о том, что Салих не сумел настоять на своем и проникнуть в пещеру вместе с ней. Как отбиваться от разбойников? Рано или поздно они доберутся до девичьей спальни, и тогда… Алаха слишком хорошо знала, что происходит в подобных случаях.
Тем временем донесся пронзительный женский крик. Громкий мужской голос изрыгал проклятия, призывая в свидетели своих намерений копье Хегга и могучие его шары.
Так. Теперь захватчики, должно быть, обнаружили жриц и развлекаются, наслаждаясь мучениями и смертью беспомощных женщин.
Что ж. Как ни кощунственно это звучит, а кое-что хорошее означают эти грубые выкрики и жалобные стоны. Пока бандиты терзают служительниц милосердной Богини, у девушек-паломниц есть время, чтобы спастись. Бежать! Ничего постыдного народ Алахи никогда не видел в том, чтобы бежать перед превосходящими силами противника. Бегство у степняков никогда не означает поражения и позора. Чаще всего это хитрый ход, завлекающий врага в ловушку. А иногда и способ спасти себе жизнь – для того, чтобы впоследствии вернуться и отомстить недругу сторицей.
Поэтому Алаха, не колеблясь, приняла решение. Бежать! Бежать! Нужно только знать, в каком направлении двигаться, чтобы не заблудиться в пещерных лабиринтах.
Алаха схватила за руку одну из паломниц, в страхе метавшихся по спальне.
– Как тебя называть? – крикнула она.
Девушка замерла, уставившись на дочь вождей и прижимая к обнаженной груди ритуальное голубое одеяние.
– Что?..
– Оденься, – резко проговорила Алаха. – Перестань дрожать. Послушай меня. Как называть тебя, если потребуется позвать тебя по имени?
– Мои родители иногда звали меня Данелла… – пролепетала девушка. Из ее широко раскрытых голубых глаз глядел почти животный ужас. – Зачем тебе это знать? Мы все умрем!
– Возможно, – невозмутимо отозвалась Алаха. – Алахой звали дочь моей матери. – Она обвела спальню взглядом, словно приказывая каждой из паломниц перестать дрожать и плакать. – Возьмите себя в руки! Этот мир, может быть, и создан мужчинами для мужчин, но матерью всех Богов была женщина… Разве не течет в ваших жилах кровь воинов? Разве отцы ваши – не воины? Разве ваши братья – не воины? Вам предстоит стать женами воинов и родить им сыновей! Капля навоза может отравить воду в большой баклаге – одна капля трусости отравляет кровь целого рода!
Она обращалась к этим паломницам, девушкам чужого народа, пришедшим поклониться незнакомой Богине, так, как ее собственный брат Арих обратился бы к своей дружине. И удивительное дело! Постепенно ее яростная уверенность в себе начала передаваться остальным. Они перестали метаться по спальне с тихим, жалобным завыванием – этот робкий, придавленный плач женщин, готовых склониться перед жестокой волей мужчин, всегда казался Алахе самым отвратительным из всего, что только существует под Вечно-Синим Небом.
– Так… – медленно проговорила Алаха, чувствуя, что полностью завладела вниманием своих спутниц. – Вижу, вы перестали метаться взад-вперед подобно курицам, у которых только что отрубили голову…
– Что нам делать? – спросила сестра Данеллы, Ализа. В ее голосе явственно звучало отчаяние. – Разбойники уже здесь! Ты же слышишь – они хозяйничают в храме! Кто нас защитит?
– Мы сами! – сказала Алаха, нехорошо улыбаясь.
– Что нам делать?
– Бежать, – кратко ответила Алаха. – Не думаю, что мы сумеем одолеть в бою хорошо вооруженных мужчин. Сами-то мы безоружны…
Она взглянула на лица слушавших ее девушек, и ей стало дурно. "Одолеть в бою"? Кому она это говорит? Дрожащим от ужаса девчонкам, которые никогда оружия-то в руки не брали?
– Жрицы… – жалобно простонала Ализа. – Они погибнут!
– Они почти наверняка УЖЕ погибли, – безжалостно отозвалась Алаха. После того, что она видела на пепелище, где навсегда остались лежать ее родичи, сердце Алахи словно зачерствело. Девочка не могла бы сказать наверняка, найдется ли на земле хоть что-то, способное ее растрогать. Она провела пальцем по шраму, уродовавшему щеку. – Случаются вещи и похуже… Но мы должны жить, чтобы было кому выпустить кишки насильникам! Нас ожидает та же участь, если мы не выберемся отсюда. Из пещеры должен быть еще один выход!
– Откуда тебе знать, что здесь есть еще один выход? – спросила Ализа. – Ведь ты здесь впервые!
– В подземных храмах никогда не бывает по одному выходу, – ответила Алаха с уверенностью, которой вовсе не испытывала. Она понятия не имела, как обычно устраивают все эти ловушки – "дома", "храмы", "пещеры"… В степи все было не так! Верный конь, свистящий ветер, обгоняющий стрелы, синее небо над головой, свобода!
Алаха ощущала почти физическую боль при мысли о том, что послушалась Керы и оставила все свое оружие Салиху. Без ножа и лука она чувствовала себя совершенно голой. А какую засаду можно было бы устроить здесь, в пещере! Будь у нее лук и стрелы, она перебила бы бандитов, как кроликов, в этом у нее не было ни малейшего сомнения.
По звукам, доносившимся снаружи, Алаха пыталась определить, что же происходит в пещере и как далеко продвинулись захватчики. Прислушавшись, Алаха вдруг поняла, что бандиты могут ворваться в девичью спальню в любое мгновение.
– Быстрее! – заторопила она. – Кто из вас знает про другой ход?
Бесполезно! Вокруг только заплаканные лица и молящие, полные страха глаза. Очень хорошо. Теперь они смотрят на нее как на своего вождя, как на чудесного избавителя, который – точнее, которая! – спасет их от неминуемой гибели.
Это она-то, Алаха! Самая младшая из всех!
Что ж, остается только надеяться на то, что девчонки не ошиблись.
– Никто не знает? Значит, все мы умрем, – заявила Алаха и уселась на пол, скрестив ноги. Ее скуластое лицо сделалось совершенно бесстрастным, как будто было высечено из камня. – Это ваш выбор, не мой.
Теперь в пещере были слышны только подавленные всхлипывания девушек. Голоса мужчин приблизились. Затем по полу как будто протащили что-то тяжелое.
Сапоги простучали по каменным плитам совсем близко. Чья-то рука властно отдернула в сторону плотный кожаный занавес. По стенам заплясал багровый свет нескольких факелов.
Девушки с испуганными криками бросились в самый дальний угол и сбились там в кучу. Те, кто не успел одеться, кутался в одеяла.
Алаха решила не привлекать к себе внимания бандитов и, подавив гордость, быстро присоединилась к подругам по несчастью. Хватит и того, что бандиты непременно заметят ее раскосые глаза, длинные черные косы с вплетенными в них по степному обычаю монетками и кисточками, шрамы на щеках. Пусть решат, будто она – такой же трусливый зайчишка, как и все остальные. Покорная судьбе, насмерть перепуганная вторжением, готовая подчиниться воле мужчин… А там видно будет. Что-то подсказывало Алахе, что она найдет выход даже из этой, казалось бы, безвыходной ситуации.
Если же нет… Она умрет так, чтобы не пришлось опускать глаза в Заоблачном Мире перед духами предков. Перед духом матери и отца, и всех, кто в страшную ночь гибели ее рода пал под мечами и стрелами венутов.
– А, ТАК ВОТ ЧТО прятали здесь эти старые ведьмы! – крикнул один из ворвавшихся в спальню бандитов. – А я-то думал, что у них здесь сокровищница!
– Это кое-что получше, – произнес второй голос, хриплый и низкий. В нем неприкровенно звучала жадность. – Стало быть, вот они, наши сладкие девочки для дорогого господина Фатагара!
В спальню ворвались еще двое. Они волоком тащили по полу жрицу Керу. Черное одеяние женщины было запятнано кровью и порвано. Алаха сразу увидела, что Кера была без сознания. Разбойники жестоко избили ее.
Другие жрицы – Алаха не знала, сколько всего их было в пещере – судя по всему, были уже мертвы. Для девочки это было очевидно. Окажись она на месте бандитов, она ни за что не оставила бы у себя в тылу живых противников. Даже если это слабые женщины. Никогда не знаешь, чего ожидать от неприятеля, когда он доведен до отчаяния. Иной раз и мирная овца укусит, говорили в народе Алахи.
А эти слабые женщины были, к тому же, жрицами. Каждый служитель божества может оказаться смертельно опасным колдуном, шаманом. Местные бандиты наверняка об этом знают не хуже Алахи.
Когда разбойники выпустили Керу, она тяжело упала на пол и со стуком ударилась головой о камень. Это привело ее в сознание. Застонав, Кера слегка приподнялась и оперлась на локоть. В ее темных глазах пылало пламя.
– Будьте вы прокляты… – проговорила она глухо. – Вы осквернили святыню Праматери Слез – Той, Что породила страждущее человечество! Богиня покарает вас!
– Твоя Богиня – воплощенное милосердие, – насмешливо сказал один из бандитов. – Как она может покарать нас? Скорее, она начнет проливать слезы над нашими погибшими душами!
– Как бы вам самим не пришлось горько возрыдать над собой, – прошептала Кера. – Миром правит любовь… Вы нарушили один из главных законов мироздания.
– Посмотрим, рухнет ли один из трех миров после этого! – заявил второй разбойник и слегка подтолкнул Керу ногой. – А пока что – помолчи, старая ведьма!
Кера бессильно опустилась на пол.
– Вы будете страшно наказаны, нечестивцы, – еле слышно сказала она и опустила веки, словно предаваясь на волю судьбы.
– Вот именно, – не скрывая насмешки, согласился один из бандитов. Он распустил завязки своих широких штанов, сшитых по разудалой бандитской моде из огромного куска дорогой ткани, и помочился возле самой головы поверженной жрицы.
– "Покарает"! – вызывающе захохотал второй. – Да что она может, эта богиня! Только слезы лить да хныкать!..
Кера вновь открыла глаза и встретилась взглядом с бандитом, подтягивавшим штаны.
– Вот что я скажу тебе… Вы убили певиц и привратницу – их кровь будет вечно кричать у вас в ушах, покуда вы не испустите свой зловонный дух…
– Заткнись, старая ворона! – Бандит еще раз ударил Керу ногой, на этот раз довольно сильно, так что она, не выдержав, вскрикнула. Ее сорванный голос прозвучал надломленно, точно и впрямь кричала раненая птица. – Заткнись, я тебе сказал! Можешь не трястись за свою давно усохшую невинность! Стану я смотреть на такую каргу, когда вокруг столько сладких, спелых девочек!
С этими словами говоривший поднял факел повыше, и пламя озарило бледные лица и полные ужаса глаза паломниц. При виде гибких, стройных тел, едва прикрытых одеждой, разбойник плотоядно облизал кончиком языка внезапно пересохшие губы.
Робкая Итарра тихо заплакала, натягивая одеяло себе на голову. При этом открылись ее белые ноги. Бандит жадным взглядом так и впился в ее круглые колени.
– Сколько же вас?
Отрывистый вопрос заставил Алаху вздрогнуть и поднять глаза на говорившего. Это был, несомненно, предводитель.
Этот человек, вооруженный лучше остальных, держался уверенно и властно. Он не кричал и не топал ногами, никому не угрожал и не изрыгал проклятий. Но его негромкий, спокойный голос звучал повелительно, и в нем чувствовалась настоящая сила.
Предводитель разбойников был одет в плотную кожаную куртку с металлическими пластинами – заменитель тяжелого доспеха. Судя по смуглому лицу с острыми чертами и темным глазам, это был халисунец. Алаха ничего не знала о воинах этой страны, но видела: перед ней был человек, от которого не приходилось ожидать пощады. Достойный враг. Она еле заметно улыбнулась. Ей захотелось убить его. И в какое-то мгновение она вдруг поняла, что сумеет это совершить. Она еще не знала – как. Знала только, что сумеет.
Мысленно возблагодарив Богов своего рода за это знание, она приготовилась ждать удобного случая нанести удар. Боги поддержат ее руку, укрепят ее дух, сделают ее сильной.
Халисунец Сабарат окинул спальню быстрым, оценивающим взглядом.
– Так. Восемь. Отборные девочки… Благородные девственницы, как уверяла эта старая ворона… Господин Фатагар будет доволен.