Страница:
Нет и намёка на убийство.
Француз на русской службе Жак Маржерет сообщает (курсив наш): «Ходит слух, что старшего (сына) он (царь) убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла… и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье». (См. «Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев», стр. 232).
Подтверждение тому, что ссора и смерть царевича разнесены во времени и не связаны друг с другом, служит также запись во Втором Архивском списке Псковской третьей летописи. Здесь под летом 7089-м записано о ссоре — тоже, как о слухе: «Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остнем поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». А под летом 7090-м сообщается о смерти царевича: «Того же году преставися царевич Иван Иванович в слободе декабря в 14 день». Летописец никак не связывает два факта: ссору царя с царевичем в 7089 году и его смерть в 7090.
Только так называемый Мазуринский летописец связывает эти факты, но тоже отмечает, что это слухи («о нём же глаголаху»), а смерть царевича, как следует из текста, наступила через болезнь. Кстати, Иван Грозный после смерти сына несколько дней в отчаянии просидел у гроба царевича.
По поводу болезни можно сказать определённо: это было отравление сулемой (хлоридом ртути HgCl2). В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Ивана Грозного, царевича Ивана Ивановича, царя Феодора Ивановича и полководца Скопина-Шуйского. Учёные обнаружили, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех четырёх скелетах и не превышает нормы. Но в костях царя Ивана Грозного и его сына обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму.
В. Манягин пишет:
Ещё один источник — церковная служба преподобномученику. Первая служба была составлена в 1690 году, через 120 лет после кончины святого. А современная служба, в которой сказано: «к безумию склонися Царь грозный и смерти ты предаде; тем же и освятися твоею кровию обитель Псково-Печерская», — вообще написана в XX веке, и совершается с 1954 года. Участие царя в грустной судьбе преподобномученика ни из чего не следует.
Спорна даже датировка смерти святого. Архимандрит Алипий (Воронов) указывает на то, что «в отношении даты кончины преподобного Корнилия мнения историков расходятся». Академик С. Б. Веселовский согласен с датой 20 февраля 1570 года. Митрополит Евгений датирует кончину игумена Корнилия 1577 годом. Н. М. Карамзин пишет: «Иоанн отсёк голову Корнилию … в 1577 году», хотя в другом месте склоняется к 1570 году. Исследователь Н. Серебрянский усомнился даже в месте совершения события: «Следует думать, что мученическая кончина преподобного Корнилия, согласно преданию, произошла не в монастыре, а во Пскове, только не в 1577 году». Курбский относит это событие к 1575 году.
Как же можно обвинять царя в убийстве святого, если даже дата и место смерти вызывает споры? А ведь и причины убийства называются разные. Также неясен способ убийства. Вот варианты: убиение жезлом; убиение «орудием мучительским» через раздавливание; усекновение главы мечом. Есть ещё вариант печерского предания, повествующий о том, что убитый царём св. Корнилий идёт за ним по пятам, держа в руках отрубленную голову, умирая только тогда, когда Грозный раскаивается и начинает молиться.
Итак, не отрицая ни святости, ни мученичества Корнилия, отметим, что факт его убийства именно Иваном Грозным, да ещё собственноручно, не является доказанным. По словам митрополита Иоанна (Снычёва), на это «нет и намёка ни в одном из дошедших до нас письменных свидетельств». Так же игумен Алексий (Просвирин) считает: «…не существует никаких достоверных свидетельств, подтверждающих, будто царь лично мучил игумена… не может рассматриваться в качестве серьёзного церковно-канонического аргумента текст службы, составленный насельниками монастыря уже в наши дни, хотя бы и с самыми благими намерениями».
Ещё одно обвинение против царя — его многочисленные жёны. Путаница с ними превосходит все мыслимые размеры!
Прежде всего, надо разобраться с терминами. Жена — это женщина, прошедшая официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной. Для XVI века таким обрядом было венчание. Поэтому называть жёнами женщин, с которыми царь не венчался, не корректно. Для их обозначения есть много терминов, но только не «жена».
Так вот, современные историки и популяризаторы исторической науки называют семь-восемь «жён» царя. Но в женском Вознесенском монастыре (Москва), усыпальнице московских Великих княгинь и цариц, были захоронения четырёх жён Иоанна Грозного: Анастасии Романовой, Марии Темрюковны, Марфы Собакиной и Марии Нагой, так что с уверенностью можно говорить только о четырёх его жёнах, причём четвёртый брак был совершён по решению Освящённого Собора Русской православной Церкви и царь понёс за него наложенную епитимию. Четвёртый брак был разрешён ввиду того, что третий брак (с Марфой Собакиной) был только номинальным, ибо царица умерла, так и не вступив в фактический брак.
Не были жёнами царя Анна Колтовская, Анна Васильчикова (о которой, по словам современных историков «почти ничего не известно») и Василиса Мелентьева (о которой вообще «ничего не известно»); мифичны Наталья Булгакова, Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовна, Мамельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна… Вот где простор для измышлений!
Даты жизни и биографические подробности погребённых в Вознесенском монастыре цариц хорошо известны, у трёх из них были дети, тогда как по отношению к другим, не удостоившимся погребения в Москве «жёнам», этого утверждать нельзя. То, что они упоминаются в летописях или мемуарах, даже не может свидетельствовать о том, что они в действительности существовали!
Теперь перейдём к одному из основных, но самых безосновательных обвинений, предъявляемых к царю: обвинению в беспрецедентной «кровожадности» и массовых убийствах. Кандидат исторических наук Н. Скуратов в статье «Иван Грозный — взгляд на время царствования с точки зрения укрепления государства Российского» пишет:
Приведём цитату из первого послания Иоанна Грозного изменнику Курбскому (1564):
Для количественных сравнений сообщим, что при проведении реформы П. А. Столыпина за 8 месяцев 1906 года по решениям военно-полевых судов было казнено 1102 человека, более 137 в месяц. А за полсотни лет Иоанновой власти казнено то ли 4, то ли 5 тысяч человек; возьмём по максимуму, и простейшей расчёт покажет, что на 1 месяц едва находится восемь казнённых на всю страну. И вот, Иван IV тиран и деспот, а Столыпин сегодня — икона для наших либералов.
Каждый смертный приговор при Грозном выносился только в Москве и утверждался лично царём. Для доставки в Москву на царский суд преступников, обвиняемых в тяжких преступлениях, был создан специальный институт приставов. Смертный приговор князьям и боярам утверждался Боярской Думой. Суд в XVI веке вёлся по иным, чем в наше время законам, но это были государственные законы и суд, а не произвол деспота.
В других государствах именно в это время, в XVI веке совершались действительно чудовищные беззакония, с ведома или по прямому указанию правительств. В 1572 году во время Варфоломеевской ночи во Франции было перебито (за одну ночь!) больше людей, чем за всё время правления Грозного в России — только за то, что они исповедовали другую религию. В Германии, при подавлении крестьянского восстания 1525 года казнили более 100 тысяч человек. Герцог Альба уничтожил при взятии Антверпена 8 тысяч и в Гарлеме 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах испанцы убили около 100 тысяч.
А вот в Англии казнили «по закону». В конце XV века был принят закон о бродяжничестве, по которому человека, если его в третий раз задержат где-нибудь на дороге, и он не может доказать, что имеет свой дом, вешали. Затем начались так называемые огораживания: выяснилось, что в Англии невыгодно сеять хлеб, гораздо дешевле покупать его во Франции, а в Англии выгоднее на этих землях выращивать овец. Крестьян принялись сгонять, и превращать поля в овечьи пастбища. Естественно, появилось огромное количество бродяг. Вместо того, чтобы их трудоустроить, людей просто повесили; было повешено 72 тысячи человек. Этот закон принял парламент, то есть избранники народа, и получается, что король Генрих VIII как бы ни в чём не виноват, хотя он мог бы наложить вето.
В России ничего подобного не было, но в Европе символом деспотизма сделали нашего царя Ивана IV Васильевича.
Вадим Кожинов пишет:
1. Прирост территории вдвое, с 2,8 млн. кв. км до 5,4 млн. кв. км. Присоединены царства Казанское, Астраханское, Сибирское, а также Нагайское и часть Северного Кавказа. Россия стала размером больше всей остальной Европы. Основано 155 городов и крепостей.
2. Прирост населения составил 30–50 %.
3. Проведена реформа судопроизводства.
4. Введена всеобщая выборность местной администрации по желанию населения административной единицы.
5. Поднималась промышленность, быстро развивалась международная торговля: с Англией, с Персией и Средней Азией.
6. Построено по распоряжению царя 40 церквей и 60 монастырей.
7. Создана государственная почта, основано около 300 почтовых станций.
В духовной и культурной жизни правление Ивана Грозного также привело ко многим весьма полезным новшествам: положено начало регулярному созыву Земских соборов; прошёл Стоглавый Собор; созданы Четьи Минеи святого митрополита Макария. Положено начало книгопечатанию, созданы две типографии, собрана книжная сокровищница царя. Центрами книжности оставались монастыри и архиерейские дома, где имелись большие библиотеки, но был придан государственный характер летописанию, появился «Лицевой свод». Создана сеть общеобразовательных школ; развивались искусство и зодчество. В конце XVI века Москву охраняли и первоклассные стены, и первоклассная артиллерия.
И всё это — несмотря на многочисленные войны и двадцатилетнюю борьбу с европейскими странами, поддерживавшими Польшу, Литву и Швецию в их войне против России. Ватикан, Франция, Германия, Валахия, Турция, Крым, Дания, Венгрия помогали врагам России кто деньгами, кто солдатами, кто дипломатическими интригами.
Иван Грозный оставил после себя мощное государство и армию, что позволило его наследникам одержать победу в войне со Швецией и выставлять в поле пятисоттысячное войско (в 1598 году). В разорённом безумным правителем государстве такое невозможно!
Уместно вспомнить слова Л. Н. Толстого, приведённые в его записных книжках (от 4 апреля 1870 года):
Гипноз писаной истории велик!
Местничество
Француз на русской службе Жак Маржерет сообщает (курсив наш): «Ходит слух, что старшего (сына) он (царь) убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла… и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье». (См. «Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев», стр. 232).
Подтверждение тому, что ссора и смерть царевича разнесены во времени и не связаны друг с другом, служит также запись во Втором Архивском списке Псковской третьей летописи. Здесь под летом 7089-м записано о ссоре — тоже, как о слухе: «Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остнем поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». А под летом 7090-м сообщается о смерти царевича: «Того же году преставися царевич Иван Иванович в слободе декабря в 14 день». Летописец никак не связывает два факта: ссору царя с царевичем в 7089 году и его смерть в 7090.
Только так называемый Мазуринский летописец связывает эти факты, но тоже отмечает, что это слухи («о нём же глаголаху»), а смерть царевича, как следует из текста, наступила через болезнь. Кстати, Иван Грозный после смерти сына несколько дней в отчаянии просидел у гроба царевича.
По поводу болезни можно сказать определённо: это было отравление сулемой (хлоридом ртути HgCl2). В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Ивана Грозного, царевича Ивана Ивановича, царя Феодора Ивановича и полководца Скопина-Шуйского. Учёные обнаружили, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех четырёх скелетах и не превышает нормы. Но в костях царя Ивана Грозного и его сына обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму.
В. Манягин пишет:
«Данные этих исследований позволили утверждать, что царевич Иван Иванович был отравлен (см. „Итоги“, № 37 (327), от 17 сентября 2002 г., стр. 38–39). Содержание яда в его останках в 32 раза превышает предельно допустимую норму. Таким образом, современная историческая наука косвенно опровергает версию об убийстве царём Иоанном Васильевичем своего сына».Сомнительна также и смерть по вине царя преподобномученика Корнилия. Первоисточник сведений о его кончине — летопись, составленная иеродиаконом Питиримом в XVII веке, то есть несколько десятилетий спустя. Вот запись:
«…во времена же бывших потом на земли России мятежей много злая пострада и, наконец, от тленного сего жития земным царём предпослан к Небесному Царю в вечное жилище, в лето 1570 февраля в 20-й день на 69 году от рождения своего».Эта фраза никак не может служить доказательством того, что преподобномученик принял смерть от руки Царя.
Ещё один источник — церковная служба преподобномученику. Первая служба была составлена в 1690 году, через 120 лет после кончины святого. А современная служба, в которой сказано: «к безумию склонися Царь грозный и смерти ты предаде; тем же и освятися твоею кровию обитель Псково-Печерская», — вообще написана в XX веке, и совершается с 1954 года. Участие царя в грустной судьбе преподобномученика ни из чего не следует.
Спорна даже датировка смерти святого. Архимандрит Алипий (Воронов) указывает на то, что «в отношении даты кончины преподобного Корнилия мнения историков расходятся». Академик С. Б. Веселовский согласен с датой 20 февраля 1570 года. Митрополит Евгений датирует кончину игумена Корнилия 1577 годом. Н. М. Карамзин пишет: «Иоанн отсёк голову Корнилию … в 1577 году», хотя в другом месте склоняется к 1570 году. Исследователь Н. Серебрянский усомнился даже в месте совершения события: «Следует думать, что мученическая кончина преподобного Корнилия, согласно преданию, произошла не в монастыре, а во Пскове, только не в 1577 году». Курбский относит это событие к 1575 году.
Как же можно обвинять царя в убийстве святого, если даже дата и место смерти вызывает споры? А ведь и причины убийства называются разные. Также неясен способ убийства. Вот варианты: убиение жезлом; убиение «орудием мучительским» через раздавливание; усекновение главы мечом. Есть ещё вариант печерского предания, повествующий о том, что убитый царём св. Корнилий идёт за ним по пятам, держа в руках отрубленную голову, умирая только тогда, когда Грозный раскаивается и начинает молиться.
Итак, не отрицая ни святости, ни мученичества Корнилия, отметим, что факт его убийства именно Иваном Грозным, да ещё собственноручно, не является доказанным. По словам митрополита Иоанна (Снычёва), на это «нет и намёка ни в одном из дошедших до нас письменных свидетельств». Так же игумен Алексий (Просвирин) считает: «…не существует никаких достоверных свидетельств, подтверждающих, будто царь лично мучил игумена… не может рассматриваться в качестве серьёзного церковно-канонического аргумента текст службы, составленный насельниками монастыря уже в наши дни, хотя бы и с самыми благими намерениями».
Ещё одно обвинение против царя — его многочисленные жёны. Путаница с ними превосходит все мыслимые размеры!
Прежде всего, надо разобраться с терминами. Жена — это женщина, прошедшая официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной. Для XVI века таким обрядом было венчание. Поэтому называть жёнами женщин, с которыми царь не венчался, не корректно. Для их обозначения есть много терминов, но только не «жена».
Так вот, современные историки и популяризаторы исторической науки называют семь-восемь «жён» царя. Но в женском Вознесенском монастыре (Москва), усыпальнице московских Великих княгинь и цариц, были захоронения четырёх жён Иоанна Грозного: Анастасии Романовой, Марии Темрюковны, Марфы Собакиной и Марии Нагой, так что с уверенностью можно говорить только о четырёх его жёнах, причём четвёртый брак был совершён по решению Освящённого Собора Русской православной Церкви и царь понёс за него наложенную епитимию. Четвёртый брак был разрешён ввиду того, что третий брак (с Марфой Собакиной) был только номинальным, ибо царица умерла, так и не вступив в фактический брак.
Не были жёнами царя Анна Колтовская, Анна Васильчикова (о которой, по словам современных историков «почти ничего не известно») и Василиса Мелентьева (о которой вообще «ничего не известно»); мифичны Наталья Булгакова, Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовна, Мамельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна… Вот где простор для измышлений!
Даты жизни и биографические подробности погребённых в Вознесенском монастыре цариц хорошо известны, у трёх из них были дети, тогда как по отношению к другим, не удостоившимся погребения в Москве «жёнам», этого утверждать нельзя. То, что они упоминаются в летописях или мемуарах, даже не может свидетельствовать о том, что они в действительности существовали!
Теперь перейдём к одному из основных, но самых безосновательных обвинений, предъявляемых к царю: обвинению в беспрецедентной «кровожадности» и массовых убийствах. Кандидат исторических наук Н. Скуратов в статье «Иван Грозный — взгляд на время царствования с точки зрения укрепления государства Российского» пишет:
«Обычному, несведущему в истории человеку, который не прочь иногда посмотреть кино и почитать газету, может показаться, что опричники Иоанна Грозного перебили половину населения страны. Между тем число жертв политических репрессий 50-летнего царствования хорошо известно по достоверным историческим источникам. Подавляющее большинство погибших названо в них поимённо… Казнённые принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не в мифических заговорах и изменах… Почти все они ранее бывали прощаемы под крестоцеловальные клятвы, то есть являлись клятвопреступниками, политическими рецидивистами».Такой же точки зрения придерживаются историк Р. Г. Скрынников и владыка Иоанн (Снычёв). И тот, и другой указывают, что за пятьдесят лет правления Ивана Грозного к смертной казни были приговорены четыре—пять тысяч человек. Но людей казнили по действующему закону, а в таком случае нельзя обвинять правителя государства в вынесении смертного приговора. Казнили преступников, и не надо делать вид, что речь идёт о невинно пострадавших.
Приведём цитату из первого послания Иоанна Грозного изменнику Курбскому (1564):
«…Когда мы встречаем людей, свободных от этих недостатков, которые служат честно и не забывают… порученной службы, то мы награждаем их великим жалованьем; те же, которые, как я сказал, оказывают противодействие, приемлют казнь по своей вине. А как в других странах карают злодеев, сам увидишь: там не по-здешнему! Это вы утвердили дьявольский обычай любить изменников; а в других странах изменников не любят: казнят их и тем усиливаются.Во времена Ивана IV Грозного смертной казнью карали за: убийство, изнасилование, содомию, похищение людей, поджог жилого дома с людьми, ограбление храма, государственную измену. Для сравнения: при царе Алексее Михайловиче казнью карались уже восемьдесят видов преступлений, а при Петре I — более ста двадцати!
Мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали, если же ты говоришь об изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят. А что мы якобы облыгаем православных [следует библейская цитата, уподобляющая Курбского глухому аспиду], то, если уж я облыгаю [клевещу], от кого же тогда ждать истины? Что же, изменник, по твоему дьявольскому мнению, что бы они ни сделали, их и обличить нельзя? А облыгать мне их для чего? Из желания ли власти моих подданных, или их худого рубища, или чтобы пожирать их? Не смеха ли достойна твоя выдумка? Чтобы охотиться на зайцев, нужно множество псов, чтобы побеждать врагов — множество воинов; кто же, имея разум, будет зря казнить своих подданных!..»
Для количественных сравнений сообщим, что при проведении реформы П. А. Столыпина за 8 месяцев 1906 года по решениям военно-полевых судов было казнено 1102 человека, более 137 в месяц. А за полсотни лет Иоанновой власти казнено то ли 4, то ли 5 тысяч человек; возьмём по максимуму, и простейшей расчёт покажет, что на 1 месяц едва находится восемь казнённых на всю страну. И вот, Иван IV тиран и деспот, а Столыпин сегодня — икона для наших либералов.
Каждый смертный приговор при Грозном выносился только в Москве и утверждался лично царём. Для доставки в Москву на царский суд преступников, обвиняемых в тяжких преступлениях, был создан специальный институт приставов. Смертный приговор князьям и боярам утверждался Боярской Думой. Суд в XVI веке вёлся по иным, чем в наше время законам, но это были государственные законы и суд, а не произвол деспота.
В других государствах именно в это время, в XVI веке совершались действительно чудовищные беззакония, с ведома или по прямому указанию правительств. В 1572 году во время Варфоломеевской ночи во Франции было перебито (за одну ночь!) больше людей, чем за всё время правления Грозного в России — только за то, что они исповедовали другую религию. В Германии, при подавлении крестьянского восстания 1525 года казнили более 100 тысяч человек. Герцог Альба уничтожил при взятии Антверпена 8 тысяч и в Гарлеме 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах испанцы убили около 100 тысяч.
А вот в Англии казнили «по закону». В конце XV века был принят закон о бродяжничестве, по которому человека, если его в третий раз задержат где-нибудь на дороге, и он не может доказать, что имеет свой дом, вешали. Затем начались так называемые огораживания: выяснилось, что в Англии невыгодно сеять хлеб, гораздо дешевле покупать его во Франции, а в Англии выгоднее на этих землях выращивать овец. Крестьян принялись сгонять, и превращать поля в овечьи пастбища. Естественно, появилось огромное количество бродяг. Вместо того, чтобы их трудоустроить, людей просто повесили; было повешено 72 тысячи человек. Этот закон принял парламент, то есть избранники народа, и получается, что король Генрих VIII как бы ни в чём не виноват, хотя он мог бы наложить вето.
В России ничего подобного не было, но в Европе символом деспотизма сделали нашего царя Ивана IV Васильевича.
Вадим Кожинов пишет:
«…И в русском, и в равной мере западном сознании Иван Грозный предстаёт как ни с кем не сравнимый, уникальный тиран и палач… Сей приговор почему-то никак не колеблет тот факт, что количество западноевропейских казней тех времён превышает русские на два порядка, в сто раз; при таком превышении, если воспользоваться популярной в своё время упрощённой гегельянской формулой, „количество переходит в качество“, и зловещий лик Ивана Грозного должен был вроде бы совершенно померкнуть рядом с чудовищными ликами Филиппа II, Генриха VIII и Карла IX. Но этого не происходит. Почему? Кто повинен в таком возведении Ивана IV в высший ранг ультратирана и сверхпалача?..»А между тем, фактические итоги его царствования весьма значительны и для страны полезны. За 51 год его правления:
1. Прирост территории вдвое, с 2,8 млн. кв. км до 5,4 млн. кв. км. Присоединены царства Казанское, Астраханское, Сибирское, а также Нагайское и часть Северного Кавказа. Россия стала размером больше всей остальной Европы. Основано 155 городов и крепостей.
2. Прирост населения составил 30–50 %.
3. Проведена реформа судопроизводства.
4. Введена всеобщая выборность местной администрации по желанию населения административной единицы.
5. Поднималась промышленность, быстро развивалась международная торговля: с Англией, с Персией и Средней Азией.
6. Построено по распоряжению царя 40 церквей и 60 монастырей.
7. Создана государственная почта, основано около 300 почтовых станций.
В духовной и культурной жизни правление Ивана Грозного также привело ко многим весьма полезным новшествам: положено начало регулярному созыву Земских соборов; прошёл Стоглавый Собор; созданы Четьи Минеи святого митрополита Макария. Положено начало книгопечатанию, созданы две типографии, собрана книжная сокровищница царя. Центрами книжности оставались монастыри и архиерейские дома, где имелись большие библиотеки, но был придан государственный характер летописанию, появился «Лицевой свод». Создана сеть общеобразовательных школ; развивались искусство и зодчество. В конце XVI века Москву охраняли и первоклассные стены, и первоклассная артиллерия.
И всё это — несмотря на многочисленные войны и двадцатилетнюю борьбу с европейскими странами, поддерживавшими Польшу, Литву и Швецию в их войне против России. Ватикан, Франция, Германия, Валахия, Турция, Крым, Дания, Венгрия помогали врагам России кто деньгами, кто солдатами, кто дипломатическими интригами.
Иван Грозный оставил после себя мощное государство и армию, что позволило его наследникам одержать победу в войне со Швецией и выставлять в поле пятисоттысячное войско (в 1598 году). В разорённом безумным правителем государстве такое невозможно!
Уместно вспомнить слова Л. Н. Толстого, приведённые в его записных книжках (от 4 апреля 1870 года):
«Читаю историю Соловьёва. Всё, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабёж, правёж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать… Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России. Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство? Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю. Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил чёрных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции и Польше?..»Здесь бы и закончить Толстому, но он сказал ещё несколько слов:
«Народ живёт, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражущихся. И это правители — несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого…»Конечно, были и грабившие, и роскошествующие. Но Иоанн IV?..
Гипноз писаной истории велик!
Местничество
Одной из важнейших структур, зубчики которой цепляли и двигали колёса ВСЕХ остальных структур государственной машины и вообще общественной жизни, было
местничество. Происходит название от слова
место(за столом сюзерена и на службе). В исторической науке местничество принято характеризовать, как систему феодальной иерархии в Русском государстве в XV–XVII веках, регулировавшую служебные отношения между членами служилых фамилий. Это в целом верно, однако незаслуженно забыто, что вся система распространилась в мире от Византийской (Ромейской, Римской) империи, и после её развала сохранялась отнюдь не только в России, но и в Турции, и в большинстве стран Европы и Азии. Даже так называемая «демократия» зародилась в Англии не абы где и почему, а в среде
высших классовименно в замену местничества.
Со времён Иоанна III, когда служебные князья вошли в состав московского боярства, превратившись в служилых вотчинников и помещиков, началось формирование избранной правительственной знати. По разрядам высшие должности государственного управления заняли служилые князья, и среди них остались лишь две-три первостепенные фамилии московских бояр, Кошкиных или Вельяминовых-Воронцовых. Несколько ниже оказались другие старинные московские боярские роды и второстепенные князья. Княжата расстанавливаются в известном иерархическом порядке по качеству столов, на которых сидели их предки: потомки князей, занимавших старшие столы удельных княжеств Ростовского, Ярославского или Тверского, стояли выше тех, предки которых пришли в Москву с младших удельных столов. Боярские роды размещаются по древности службы рода московским государям. Ко времени Иоанна IV местничество сложилось в крепкую систему, регулируемую законодательными определениями; споры по этому вопросу разбирали сам царь и Боярская дума.
Иерархия, установившаяся между двумя лицами, передавалась по наследству их нисходящему потомству и боковым родственникам. Простейший случай местнического спора представляет древнейшее из дошедших до нас местнических дел — спор В. Ф. Сабурова с Г. П. Заболоцким на великокняжеском пиру Иоанна III. Заболоцкий не согласился сесть за столом ниже Сабурова. Тогда Сабуров бил челом государю, основывая своё старшинство на том, что отец его, Фёдор Сабуров, был выше отца Заболоцкого. Притязание Сабурова на старшинство было признано основательным, и бояре выдали ему правую грамотуна Заболоцкого.
Но государь не мог возвысить какой-либо род пожалованием княжеского титула или другим наследственнымотличием. Назначение лица на высшую должность, получение им звания ближнего боярина не изменяло местнического отношения сановника и его родичей к другим знатным фамилиям. Высокая должность и высокий чин не делали более родовитыми ни лицо, пожалованное этим чином, ни его потомков и родственников: «За службу жалует государь поместьем и деньгами, но не отечеством». Должность и чин, пожалование государя, сами по себе ничего не значили в местническом счёте.
Служилый человек довольно равнодушно относился к должности; он ревниво следил только за своими отношениями к другим по должности. Боярин согласился бы ехать товарищем (заместителем) воеводы во второстепенный город, если только воеводой назначался человек, ниже которого он мог бытьпо местническому счёту. Но он не принял бы назначения товарищем воеводы в один из главнейших городов, если первый воевода был ниже его одним или двумя местами.
Личные заслуги не влияли на местнический распорядок так же, как заслуги предков; значение имела только родовитость. В 1616 году князь Ф. Волконский, человек неродословный, местничаясь с боярином П. П. Головиным, ссылался не на своих предков, но на свои личные заслуги, личную службу, говоря, что ему по своей службеобидно быть меньше боярина Головина. Этот довод с местнической точки зрения не имел никакого значения, и был решительно отвергнут боярами-судьями, разбиравшими дело.
Распорядок мог измениться лишь от изменившегося взаимногоотношения лиц по службе; потому и отказывались родовитые идти на должности, более низкие, чем у равного по месту. Так, Приимков согласился однажды на такие условия. В дальнейшем князь Долгорукий выиграл свой спор о местес ним на том основании, что на совместной службе он занимал более высокую должность, а Приимков не протестовал. Победил аргумент: «я хочу быть тебя больше, потому что полтретья года (два с половиной года) был я в Юрьеве у больших ворот, а ты не бил челом, бывши у меньших (ворот)».
Местнические счёты осложнялись тем обстоятельством, что взаимное отношение двух лиц передавалось не безразлично всем им родственникам, но только родственникам, соответственно близким к ним в порядке родового старшинства. Местничество возникало большей частью не между родами: местничались отдельные лица, местничался ряд членов одного рода, в порядке родового старшинства, с рядом членов другого рода. Два представителя соперничающих фамилий должны были выяснить своё отношение к своим родоначальникам; их взаимное отношение могло быть приравнено к взаимоотношению предков только тогда, когда каждый из них отстоял от этих предков на равное число мест в порядке старшинства.
Если Волынский был признан равным Колычёву, то отсюда не следовало, что все члены рода Волынского были безразлично равны родичам Колычёва; члены этих двух родов были равны только соответственно своему старшинству среди родичей. Старший сын Волынского был равен старшему сыну Колычёва; но так как в своём роде он был меньше своего отца, то он был и вне своего рода меньше лица, равного его отцу. Младший брат Волынского был равен младшему брату Колычёва, но он был меньше на одно место старшего представителя рода Колычёвых. При строгом применении начал местничества младший родич виднейшей фамилии мог стоять ниже старшего члена более низкого рода.
Установившееся местническое соотношение двух лиц повторялось в каждом следующем поколении между соответствующими членами родов. Если младшее поколение одного рода временно становилось ниже старшего поколения другого, равного рода, то, когда выступало на сцену младшее поколение этого последнего, временно возобладавшего рода, нарушенное равновесие снова восстанавливалось.
Правда, строгий местнический счёт не был необходим в тех случаях, когда сталкивались между собою представители знатнейшего рода, занимавшего долгое время первые места, с членами второстепенного или упавшего рода. Некоторые фамилии стояли так высоко над другими, что и объясняться было незачем.
Местничество закрывало доступ новым родам в среду известных фамилий. Родословная знать, по замечанию Ключевского, не раздвигалась, когда к ней приходили новые люди. Все места были распределены; пришельцам оставались места с самого края, ниже родословных людей. Родные царицы, незнатного происхождения, пожалованные в бояре, по свидетельству Котошихина, не ходили в Думу и не бывали на обедах царя; им негде было там сесть: «под иными боярами сидеть стыдно, а выше не уметь, потому что породою невысоки».
Все члены каждого рода были связаны между собой: возвышение одного члена соответственно повышало значение всех родичей, возвышало весь род, как обособленное целое, хотя и составленное из родовых звеньев неравного значения. Понижение в местническом счёте одного родича понижало младших членов рода. Поэтому все родичи местничавшихся лиц принимали участие в споре, выступая в защиту своей родовой чести.
Местнические столкновения, или стычки,весьма часто возникали на торжественных обедах за царским столом. Сидение за столом по известному порядку мест наглядно обнаруживало местническую иерархию лиц. Котошихин рассказывает:
Со времён Иоанна III, когда служебные князья вошли в состав московского боярства, превратившись в служилых вотчинников и помещиков, началось формирование избранной правительственной знати. По разрядам высшие должности государственного управления заняли служилые князья, и среди них остались лишь две-три первостепенные фамилии московских бояр, Кошкиных или Вельяминовых-Воронцовых. Несколько ниже оказались другие старинные московские боярские роды и второстепенные князья. Княжата расстанавливаются в известном иерархическом порядке по качеству столов, на которых сидели их предки: потомки князей, занимавших старшие столы удельных княжеств Ростовского, Ярославского или Тверского, стояли выше тех, предки которых пришли в Москву с младших удельных столов. Боярские роды размещаются по древности службы рода московским государям. Ко времени Иоанна IV местничество сложилось в крепкую систему, регулируемую законодательными определениями; споры по этому вопросу разбирали сам царь и Боярская дума.
Иерархия, установившаяся между двумя лицами, передавалась по наследству их нисходящему потомству и боковым родственникам. Простейший случай местнического спора представляет древнейшее из дошедших до нас местнических дел — спор В. Ф. Сабурова с Г. П. Заболоцким на великокняжеском пиру Иоанна III. Заболоцкий не согласился сесть за столом ниже Сабурова. Тогда Сабуров бил челом государю, основывая своё старшинство на том, что отец его, Фёдор Сабуров, был выше отца Заболоцкого. Притязание Сабурова на старшинство было признано основательным, и бояре выдали ему правую грамотуна Заболоцкого.
Но государь не мог возвысить какой-либо род пожалованием княжеского титула или другим наследственнымотличием. Назначение лица на высшую должность, получение им звания ближнего боярина не изменяло местнического отношения сановника и его родичей к другим знатным фамилиям. Высокая должность и высокий чин не делали более родовитыми ни лицо, пожалованное этим чином, ни его потомков и родственников: «За службу жалует государь поместьем и деньгами, но не отечеством». Должность и чин, пожалование государя, сами по себе ничего не значили в местническом счёте.
Служилый человек довольно равнодушно относился к должности; он ревниво следил только за своими отношениями к другим по должности. Боярин согласился бы ехать товарищем (заместителем) воеводы во второстепенный город, если только воеводой назначался человек, ниже которого он мог бытьпо местническому счёту. Но он не принял бы назначения товарищем воеводы в один из главнейших городов, если первый воевода был ниже его одним или двумя местами.
Личные заслуги не влияли на местнический распорядок так же, как заслуги предков; значение имела только родовитость. В 1616 году князь Ф. Волконский, человек неродословный, местничаясь с боярином П. П. Головиным, ссылался не на своих предков, но на свои личные заслуги, личную службу, говоря, что ему по своей службеобидно быть меньше боярина Головина. Этот довод с местнической точки зрения не имел никакого значения, и был решительно отвергнут боярами-судьями, разбиравшими дело.
Распорядок мог измениться лишь от изменившегося взаимногоотношения лиц по службе; потому и отказывались родовитые идти на должности, более низкие, чем у равного по месту. Так, Приимков согласился однажды на такие условия. В дальнейшем князь Долгорукий выиграл свой спор о местес ним на том основании, что на совместной службе он занимал более высокую должность, а Приимков не протестовал. Победил аргумент: «я хочу быть тебя больше, потому что полтретья года (два с половиной года) был я в Юрьеве у больших ворот, а ты не бил челом, бывши у меньших (ворот)».
Местнические счёты осложнялись тем обстоятельством, что взаимное отношение двух лиц передавалось не безразлично всем им родственникам, но только родственникам, соответственно близким к ним в порядке родового старшинства. Местничество возникало большей частью не между родами: местничались отдельные лица, местничался ряд членов одного рода, в порядке родового старшинства, с рядом членов другого рода. Два представителя соперничающих фамилий должны были выяснить своё отношение к своим родоначальникам; их взаимное отношение могло быть приравнено к взаимоотношению предков только тогда, когда каждый из них отстоял от этих предков на равное число мест в порядке старшинства.
Если Волынский был признан равным Колычёву, то отсюда не следовало, что все члены рода Волынского были безразлично равны родичам Колычёва; члены этих двух родов были равны только соответственно своему старшинству среди родичей. Старший сын Волынского был равен старшему сыну Колычёва; но так как в своём роде он был меньше своего отца, то он был и вне своего рода меньше лица, равного его отцу. Младший брат Волынского был равен младшему брату Колычёва, но он был меньше на одно место старшего представителя рода Колычёвых. При строгом применении начал местничества младший родич виднейшей фамилии мог стоять ниже старшего члена более низкого рода.
Установившееся местническое соотношение двух лиц повторялось в каждом следующем поколении между соответствующими членами родов. Если младшее поколение одного рода временно становилось ниже старшего поколения другого, равного рода, то, когда выступало на сцену младшее поколение этого последнего, временно возобладавшего рода, нарушенное равновесие снова восстанавливалось.
Правда, строгий местнический счёт не был необходим в тех случаях, когда сталкивались между собою представители знатнейшего рода, занимавшего долгое время первые места, с членами второстепенного или упавшего рода. Некоторые фамилии стояли так высоко над другими, что и объясняться было незачем.
Местничество закрывало доступ новым родам в среду известных фамилий. Родословная знать, по замечанию Ключевского, не раздвигалась, когда к ней приходили новые люди. Все места были распределены; пришельцам оставались места с самого края, ниже родословных людей. Родные царицы, незнатного происхождения, пожалованные в бояре, по свидетельству Котошихина, не ходили в Думу и не бывали на обедах царя; им негде было там сесть: «под иными боярами сидеть стыдно, а выше не уметь, потому что породою невысоки».
Все члены каждого рода были связаны между собой: возвышение одного члена соответственно повышало значение всех родичей, возвышало весь род, как обособленное целое, хотя и составленное из родовых звеньев неравного значения. Понижение в местническом счёте одного родича понижало младших членов рода. Поэтому все родичи местничавшихся лиц принимали участие в споре, выступая в защиту своей родовой чести.
Местнические столкновения, или стычки,весьма часто возникали на торжественных обедах за царским столом. Сидение за столом по известному порядку мест наглядно обнаруживало местническую иерархию лиц. Котошихин рассказывает:
«Когда у царя бывает стол на властей и бояр, и бояре учнут садиться за стол по чину своему, — то иные из бояр, ведая с кем в породе своей ровность, под тем человеком садиться не учнут». Чтобы не начинать спора, такие приглашённые спешат получить разрешение уехать домой под каким-либо предлогом. Если же царь прикажет сидеть за столом под кем доведётся, боярин, считающий себя обиженным, «учнет бити челом, что ему ниже того боярина сидети не мочно, потому что он родом с ним ровен, или и честнее, и на службе и за столом преж того род их с тем родом, под которым велят сидеть, не бывал; и такого (челобитчика) царь велит посадити сильно, и он посадити себя не даст и того боярина безчестит и лает; а как его посадят сильно и он под ним не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он просит, „хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть“, и спустится под стол; и царь укажет его вывести вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи пущати не велит».Такое ослушание воле государя из-за места за столом может показаться странным спором по ничтожному поводу. Но по понятиям того времени, кто один раз сел за царским столом ниже своего соперника, тот на всю последующую свою служебную карьеру определял своё отношение к этому сопернику, признавал себя и весь свой род более низким по отечеству. Известное место за столом определяло последующие служебные назначения лица, совместные с членами соперничающего рода.