Канушкин Роман. Ночь Cтилета-2

   — А это что? А? — произнес Гринев.
   Вика бросила на него равнодушный взгляд.
   — Кайф, что ли, какой-то? — Гринев вернул склянку в чехольчик. — Ф-ф-ф, — он поморщился.
   Вика вздохнула с легкой укоризной:
   — Вот вам это надо? Это — женское. Хотите — понюхайте.
   И она отвернулась и принялась надевать на руку часики на кожаном ремешке. Подняла руку и изящно выгнула ее. Осталась довольна.
   Гринев положил замшевый чехольчик к остальному содержимому косметички, и тема оказалась исчерпанной.
   Гринев вышел, оставив Вику одну.
   Только что таможенный терминал режима «кнут и пряник» пропустил главный контрабандный груз.

* * *

   Все, что началось дальше, Вика делала совершенно непрофессионально и, честно говоря, не особо рассчитывая на успех. Приближались майские праздники, о ней почти забыли. Она восприняла это как маленькое чудо. Но ведь в мире много разных чудес.
   Она не была профессиональной наркушей, соскакивающей с кайфа.
   Она не была врачом-наркологом.
   Она не зарабатывала деньги как профессиональный гример, скрывающий под слоем косметики землистую бледность и синяки под глазами.
   Она не умела прежде особо ловчить и являлась актрисой не в большей мере, чем любая другая женщина.
   Вика не знала, с каким набором качеств можно отправляться в столь опасное путешествие, в маленький личный ад наркотической ломки, не располагая ни одним союзником, более того, скрывая от всех, что находится в аду.
   Она только имела одну-единственную психологическую доминанту, заставляющую ее улыбаться, когда внутри ее горел адский огонь нарозинового голода; в ее реальности остался лишь один вектор, все остальное перестало существовать. Я вырву у них своих детей.
   Когда-то она читала, что наркотическую ломку может смягчить ежедневное сокращение принимаемой дозы в два раза. Это была одна из форм выхода из наркотической зависимости. Правда, требовались ежедневные промывания, очистка крови, печени, витамины и минералы. Витамины и минералы ей давали, насчет остального — увы.
   Подлинным чудом было то, что у нее получилось.
   Вика никогда прежде не жаловала напитки в банках. А кока-коле предпочитала пиво или минеральную воду. Вика была уверена, что пиво полнит вовсе не больше, чем сладкие водички, и как-то Леха научил ее пить пиво пополам с фруктовыми соками.
   В то утро, когда Вика повторно отправилась в свой маленький ад, Алла слегла с приступом гипертонии и таблетки нарозина Вике принес Гринев. Блюдечко и две продолговатые капсулы. Гринев ждал.
   — Что, так и будете смотреть? — спросила Вика.
   Он улыбнулся и развел руками.
   Вика отправила обе таблетки в рот и отвернулась. Вскрыла банку кока-колы, придержала одну капсулу языком. Гринев вышел, затворив за собой дверь. Вика сплюнула одну из таблеток в банку, вторую проглотила. Нарозин растворялся довольно быстро, а потом Вика выливала остатки, сославшись на то, что напиток выдохся.
   Ее пятидневный кошмар начался.

* * *

   Каждое утро она протирала лицо солью, потом накладывала тональные кремы, потом… «потом» для нее не существовало. Нарозин разговаривал с ней, нарозин плясал в ее крови, высушивал ее внутренности, и они осыпались, как песчаные замки; он жрал ее мозг и выплевывал его, но она думала о детях. Она слышала их голоса, и их чудесный смех не мог заглушить дьявольский хохот нарозина.
   Подлинное чудо… В мире много чудес.
   Вика сама вошла в маленький ад. По своей воле она вошла в эти земли, по своей воле вошла в кошмар, во владения божества из темной расщелины, и у нее оставалось лишь два выхода — либо справиться, либо позволить божеству убить себя.
   Собственно говоря, выход оставался один. Смерть — не в счет, она сама назначает время своего прихода. Прошло пять дней. Вика не умерла. Она — выиграла.

* * *

   После празднования Победы она поняла, какую на самом деле громадную территорию ей удалось отвоевать. Пошел уже третий месяц ее нахождения в охотничьем домике, а это немалый срок. Люди поверили в то, что видели у себя перед глазами. От Вики перестали прятать колюще-режущие предметы, ей вернули шнурки от обуви, и теперь она ела при помощи вилки и столового ножа: никто больше не ожидал, что Вика попытается свести счеты с жизнью тем или иным способом. Санчес оказался прав: перевесила рациональная часть ее характера, а это значило, что она не совершит никакой глупости, прежде всего из-за своих детей. Пару раз Вике демонстрировали их свежие фотографии, сделанные на публике, но вне помещения, — малышей вела за ручки няня, Александра Афанасьевна трепала по кудряшкам Леху-маленького, он весело смеялся, глядя на нее… У Вики сжалось сердце. Вот и сбылся ее страшный сон, ее кошмар: чужая женщина играет с ее детьми, чужая, претендующая быть ею. В этот момент Вика почувствовала, что запросто могла бы воткнуть один из этих столовых ножей в горло Александре Афанасьевне. Запросто. С наслаждением! Наверное, любого человека можно попытаться понять, но все попытки понять «несчастную девочку» из далекого Батайска больше не существовали. Потому что Александра Афанасьевна с удовольствием играла свою роль, она — чужая — все больше становилась ею, она сама жаждала этого, как бы и кто бы ее ни подталкивал. Вика с трудом подавила желание проткнуть ее изображение. Вместо подобного поступка она, усмехнувшись, поинтересовалась у Санчеса:
   — Няне вы тоже платите? Или просто запугали?
   — Нет необходимости, — последовал неожиданный ответ. А от услышанного дальше какая-то холодная рука сжала Викино сердце:
   — Она родная сестра медсестры Аллы… — Пауза, и дальше:
   — Как видите, мы давно с вашей семьей.
   Боже мой, как все просто! Как все, оказывается, просто… Чем они с Лехой занимались все это время? Что за шоры были на их глазах? Новую няню нашел Леха, конечно, Леха, но… ведь с подачи своего старого доброго приятеля и делового партнера Пети Виноградова… Рука, качающая колыбель, правит миром.
   Рука, прячущая змею.
   — Мой муж… — хрипло произнесла Вика. В этот момент что-то темное промелькнуло в ее глазах.
   — Я не имею к этому никакого отношения. — Санчес перебил ее ровным и совершенно неинтонированным голосом.
   Вика молчала, а сердце бешено колотилось… Следующую порцию нарозина принимать еще не скоро, и хоть какое-то время она могла побыть собой. Затем, кивнув на изображение Александры Афанасьевны, Вика спросила:
   — Кто она для них?
   — Простите?
   — Кто она для них? Малыши думают, что она кто?
   Санчес одарил ее своей обворожительной улыбкой, в которой Вика тоже с удовольствием поковырялась бы столовым ножом.
   — Просто добрая тетя. Очень похожая на маму. Мы же не идиоты, — он усмехнулся, — дети-то знают, что она не их мать. Обычно они привыкают к новым родителям за гораздо больший срок. Обычно.
   Зубы Вики плотно сжались, в ее глазах вспышка гнева сменилась какой-то холодной решимостью. Санчес был в восторге.
   — Спокойно, — проговорил он, — я только рассказываю о положении дел.
   Еще месяц — и все. Я не нарушаю данного слова. — Он беспечно посмотрел по сторонам, продолжил:
   — Поэтому держать ваших детей в Москве стало опасно.
   Именно потому, что они знают, кто их мать. И часто спрашивают, где мама…
   Представляете — каково?
   Хватило одной фразы — бисерины слез скатились из Викиных глаз. И Санчес вдруг… деликатно отвернулся. Всего на несколько секунд. Затем произнес:
   — Детей предусмотрительно не будет в Москве. Знаете, от греха подальше… Мы их увозим от лишних глаз. Да и вам никакая неудачная мысль не залезет в голову.
   Она снова насторожилась.
   — Не беспокойтесь, — Санчес равнодушно пожал плечами, — это, так сказать, санаторий.
   — Санаторий? — повторила Вика, словно пробуя это слово на вкус.
   — Закрытый санаторий, — дополнил Санчес. — Очень закрытый. Знаете, с малышами, — Санчес изобразил сердобольную улыбку, — всегда хлопотно. Проще отправить их с няней на отдых.
   — Верните мне эти хлопоты, — быстро сказала Вика.
   — Вы все знаете, — произнес Санчес, не изменяя тона. — Мальчик еще ничего, а девчонка… недавно маленькая Вика спросила, когда приедет мама.
   — Это вас удивляет?
   — Нет. Только это произошло в вашем кабинете, когда няня с детьми навещала вас. Такой подарок от маленькой Вики. Красотка вырастет, вся в маму.
   — Перестаньте хвалить моих детей!
   «О-о! — подумал Санчес. — Теперь уже не просто гнев. Прямо волчица!
   Хорошо». Вслух сказал:
   — У меня не дурной глаз. Но я вас понимаю.
   — Что за закрытый санаторий?
   Санчес проигнорировал этот вопрос.
   — Детей вернут к пресс-конференции, — сказал он, — где после определенных заявлений счастливая мать погрузится в семейные заботы. Как и уговорено. Так что благополучие малышей всецело в ваших руках. Надеюсь, вы это помните.
   — Где этот санаторий?
   — Исключено. Даже и не думайте! Послушайте, Вика, я понимаю, что вам может закрасться в голову неудачная мысль… — Он холодно посмотрел на нее. — Так вот: не стоит — это смертельно опасно для малюток. Все, тема закрыта.
   — Я ведь имею право…
   — Нет, — сказал он. — Вы правильно заметили: кнут и пряник. Пока мы все обходимся пряником. Но я отрезвляю вас: кнут… Ведь малюток двое, — проговорил он с нажимом на последнее слово. — Кнут может оказаться очень страшным.
   Вика побледнела.
   — Отставьте неудачные мысли, — негромко проговорил Санчес. — Они не стоят жизни одного из ваших малышей.
   — Вы… — Вика помолчала, мышцы ее левой щеки непроизвольно сократились. — Вы… чудовище, — прошептала Вика.
   — Вовсе нет, — рассмеялся Санчес.
   Потом он беззаботно улыбнулся:
   — Было приятно побеседовать с вами. Фотографии оставьте себе.

* * *

   Тремя днями раньше прерванного Гриневым просмотра «Красотки» Санчес подошел к ней и беспечно поинтересовался:
   — Эти краски у вас под матрацем… Нет, вы что, серьезно?
   — Что? — произнесла Вика.
   — Нет, ничего. Будем считать, что просто забава.
   — Это… — Ком встал у Вики в горле, она сглотнула. — Она вам сказала?
   — Ну вы даете! Разумеется, нет. Она знает, что за несанкционированные поступки я оторву ей голову. Но навязчивые идеи… Наши дремучие инстинкты оказываются сильнее. — Он вздохнул.
   Вика была смертельно перепугана, а Санчес, казалось, просто забавлялся.
   — Хотите совет? — изрек он. — Не пытайтесь переманить ее на свою сторону. Во-первых, пустые обольщения. Во-вторых, опасно для вас обеих. Ведь вас и так уже почти не отличить. А если вы еще примените ваши несомненные способности в области макияжа, да еще, — он бросил оценивающий взгляд на ее домашний спортивный костюм. Александра Афанасьевна в сравнении с ней теперь — сама элегантность, — поменяетесь одеждой, так, пожалуй, точно не отличишь. — Он рассмеялся и подморгнул ей:
   — Я прав? Насчет макияжа?
   Вика почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Вот и все: теперь он ей скажет… про капсулы нарозина, растворенные в банках с кока-колой и по четыре раза в день сливаемые в унитаз.
   Но Санчес уже легкой пружинящей походкой направился в сторону дома.
   И темный холодок отступил.

* * *

   Заканчивался май. Вика чувствовала, что приближаются какие-то события, их скрытых признаков становилось все больше. И она смотрела фильмы по несколько раз в день. Это была чудесная ниша, надежное укрытие для маленького беззащитного существа. Вика думала. Она научилась отключаться от этого однообразного телевизионного шума.
   Возможно, маленькое существо теперь уже и не настолько беззащитно?
   Шансы малы; наверное, их не было бы совсем, если б не одна навязчивая идея, назойливый бред… Как первобытный дикарь наделяет магическими свойствами нечто, понятное лишь ему, так и Александра Афанасьевна Яковлева изобрела свой магический тотем, который чудесным образом должен был переменить ее жизнь.
   С каким-то сухим отчуждением Вика поняла, что обладает этим тотемом.
   Май заканчивался. Вика проливала слезы над фильмом «Красотка», а потом ее пригласили на беседу в сад камней. Санчес разглядывал в бассейне рыб и задавал ей свои вопросы. В вечернем воздухе стояла липкая духота. Приближалась гроза, которая станет лишь легкой предтечей страшной бури с ураганным ветром, обрушившейся на Москву через несколько дней. Склянка в замшевом футлярчике с рисунком ручной работы, склянка с вытяжкой из слизи Радужной вдовы ждала своего часа.
   А потом наступил июнь, и все начало меняться. Первое сообщение о страшном взрыве, прогремевшем на свадьбе в загородном доме Лютого, Вика услышала на волнах «Русского радио».
   Вика вышла во двор. К Москве приближался страшный ураган.
   — Радужная вдова, — прошептала она.
   Все начинало меняться. С ошеломляющей быстротой.

5. И голоса, и пальцы имеют отпечатки (II)

   — Сегодня на четыре, — сказала шефиня.
   — А почему тема такая? — спросил Игнат.
   — Сегодня в четыре она будет рассказывать о благотворительности и, видимо, демонстрировать полную рассеянность. Так сказать, генеральная репетиция. Главная пресс-конференция — через три дня. Что еще раз подтверждает правильность отработанной нами версии. — Светлана Андреевна на листе бумаги продолжала чертить свои схемы.
   Вся логически-временная цепочка, начиная с заказного убийства Викиного мужа, автокатастрофы, подмены Вики дублером, возможно, еще на стадии «больницы» (то есть скорее всего когда демонстрировали человека, блуждающего между жизнью и смертью, сразу после аварии, это была Вика; «выздоравливающая Вика» — это уже была косметика, дублер или, как ими было решено именовать дублера, — «маска»), вплоть до последней, оперативно поступающей информации, — все это сходилось в центральной точке: свадьбе в загородном доме Лютого. Нижняя часть листа была очерчена прерывистой линией со словом «Батайск», где развивался свой, параллельный ряд, и все элементы этой схемы взаимодействовали посредством длинных искривленных стрелок. С геометрией у Светланы Андреевны был полный порядок. Как и с логикой. Все элементы этой жуткой схемы работали, и присутствовала в ее завершенности даже какая-то пугающая темная красота.
   — А почему такая тема, — шефиня решила вернуться к вопросу Игната, — объясняю: благотворительность — это все, на что теперь распространяется наша компетентность… Очень грамотно. С более серьезными вопросами вице-президент «Континента» в результате полученных травм и затянувшегося процесса реабилитации просто не в состоянии справляться. Что, так сказать, в нашу копилку — еще одно подтверждение правильности нашей версии. — Светлана Андреевна усмехнулась. — И как красиво у них получается: пытались, делали все возможное, вывели человека на работу, но что ж поделать… — Она развела руки в стороны. — Реабилитация пошла не так, как ожидалось, со всякими ремиссиями…
   Это правильное слово?
   — Если имеется в виду онкология — то да. А так не знаю, — сказал Игнат.
   Но шефиня уже продолжала:
   — Красиво. Почти гениально. Ведь все делалось на виду всего честного мира. Лучшие клиники, врачи, огромные деньги. Не помогло. Люди сделали все, что могли, но даже с такими элементарными вопросами, как благотворительность, человек, мягко говоря, не совсем справляется. И у всех на виду! Даже сегодня будет приглашена пресса, где барышня станет валять рассеянную дурочку и у всех это вызовет лишь сочувствие. — Светлана Андреевна рассматривала свои схемы как увлекательную шахматную партию. — Черт побери… Если бы они не перессорились, вышло бы идеальное преступление.
   «Да, — подумал Игнат, — осталось только, чтоб у нее глаза сверкали.
   Вот еще одно проявление охотничьего азарта. Знакомое проявление. Она, конечно, умница, Светлана Андреевна, и дело свое знает. На таких, как она, всегда все и держалось. Потому что если ты начнешь видеть за всеми этими стрелками, квадратиками и овалами, за всей этой великолепно (и правильно) выстроенной логической системой трагические человеческие судьбы, то все рухнет. Либо одно — либо другое. Все правильно. Так было всегда. И наверное, с каждым».
   — Красиво, — повторила шефиня.
   — Похоже, что… так, — кивнул Игнат и неожиданно подумал: «Так было всегда и с каждым. Пока его жизнь не превращалась в… Ночь. И вот тут ты останавливался. И слушал совсем другие голоса. И даже если ты когда-нибудь пройдешь через долгую Ночь, эти голоса с тобой останутся. Но это все не важно».
   Игнат поморщился. Шефиня пристально смотрела на него. Она была вовсе не бесчувственной, холодно-рассудочной женщиной, она была хорошим профессионалом и, наверное, хорошим человеком. А вот он несколько расклеился…
   — Видишь, Воронов, — произнесла шефиня, и ее руки, лежащие на схеме, мягко пододвинули лист бумаги к Игнату, возвращая его в реальность, — это ответ на твой вопрос: даже благотворительность мы теперь не тянем. Никакая заказная пуля с этим бы не справилась. Не дала бы такого результата. Они… — шефиня умолкла, словно подбирая нужное слово, — …умные.
   — Вы думаете, это будет опекунство? — спросил Игнат. Он уже чувствовал себя совершенно нормально.
   — Что-то вроде почетной отставки и передачи акций в доверительное управление. Думаю, что так.
   — Значит, на этой созываемой через три дня пресс-конференции объявят о ее отставке?
   — Нет, Игнат, не так. Она сама объявит о своей отставке. И это будет великолепно разыгранный мелодраматический финал. Пакеты Вики и ее мужа значительно превышали контрольный пакет акций. Все это теперь… «Умно», — сказал Варенуха.
   — Да, действительно неглупо. И с вопросом «Кому это надо?», извините за каламбур, теперь тоже нет вопросов, — сказал Игнат.
   — Не думаю. Там дело посерьезней. Лютый и его альянс с Щедриным мог бы составить серьезную конкуренцию. Теперь этой конкуренции нет. Блестящая схема — все сразу, модель работает.
   — У Вики, реальной, а не «маски», имелся контрольный пакет. Она вела дело к сближению с Лютым, потому что этого хотел ее муж.
   — Совершенно верно. И эту опасность они устранили просто гениальным образом, убив сразу не двух, а всех зайцев. И без помощников…
   — А я знаю, — отозвался Игнат, — про помощников я теперь знаю немало…
   — Откуда? Лихачев?
   — Все вместе. И ваша схема, и Лихачев, и кое-что из старых связей.
   Вести из прошлого.
   — Как, кстати, с Лихачевым-то выкручиваться собираетесь?
   Игнат быстро взглянул на нее:
   — Не беспокойтесь, вы здесь ни при чем.
   — Я не об этом. — Шефиня усмехнулась и, несильно постучав костяшками пальцев по столу, произнесла:
   — А именно о том, о чем спросила. Как выкручиваться с Лихачевым?
   Игнат чуть помедлил:
   — Если ваша схема верна, в чем я практически уверен, то мы чисты.
   Если же нет, то… думаю, у нас возникнут более важные вопросы.
   — Ты… — Шефиня откинулась к спинке стула. — Ты всегда играешь ва-банк?
   — Нет, — ответил Игнат, — я уже не маленький ребенок. Только тогда, когда не остается другого выхода.
   — Я тут тоже… — Она усмехнулась, вспомнив свою недавнюю ставку на «зеро». — Тоже не было выхода. Сыграла. И что удивительно, выиграла. Помогло.
   — Так всегда бывает, когда идешь ва-банк.
   — Всегда?
   — Ну… — улыбнулся Игнат, — по крайней мере в этом случае свой внутренний поединок ты выигрываешь всегда.
   — Ты философ…
   — Надеюсь, что нет.
   — Не знаю, как все получится, но я рада нашему сотрудничеству.
   — Ну-у, — протянул Игнат и совершенно неожиданно пропел:
   — А я-то и по-дав-но, вот и слав-но, трам-пам-пам!
   Шефиня смотрела на него широко открытыми глазами, потом рассмеялась:
   — Трам-пам-пам… Ну надо же!
   — У меня есть еще один вопрос, я этих тонкостей, — серьезно произнес Игнат, — юридических тонкостей… Ведь все это — передача акций, нотариально заверенные подписи, громадные деньги требуют громадных юридических процедур.
   — Совершенно верно. Они их и решают, громадные деньги. Ведь практически всю весну до начала лета Вика была жива. Они держали ее как страховочный вариант. Если что-то пойдет не так. Возможно, что-то пообещали ей.
   Или нашли форму нажать. Комбинированный подход. В любом случае все документы уже готовы и на них стоят реальные Викины подписи. Наша батайская дива лишь закончит разыгрываемый фарс.
   — Не знаю, — Игнат покачал головой, — подписав то, что вы говорите, она подписала себе смертный приговор.
   — Да, правильно. Но ты ведь не знаешь путь, который ее к этому привел. Всю весну она была жива. Достаточный срок, чтобы обработать человека.
   Более того, ведь они могли совершенно официально подготовить документы раньше и придержать их: мол, вдруг человек поправится… Как это говорит твой друг Лютый, разводить и тех и тех. Публично можно поставить какие-то подписи, что называется, «ручкой без чернил». Разводка.
   — Разводка…
   — Да. Для каждого свой кнут и свой пря… Игнат, — неожиданно низким, тихим голосом произнесла шефиня, — а ведь… ведь… ты понимаешь? — Она медленно поднялась над столом и пристально посмотрела на Игната. — А ведь я знаю, как на нее воздействовали. Господи, какая же я дура, почему же сразу…
   — Что вы «сразу»?..
   — Игнат, дети! Викины дети! Вот и все, понимаешь? Господи, ведь это же тот самый фактор, который надо было учесть во всем этом с самого начала! — Она ударила кулаком по листам со схемами. — Ты ведь мог этого не знать, а я-то — непростительная дура. Ведь ее дети… Женщина, мать готова на все ради них.
   Им было чем Вику прижать. И из-за детей она могла согласиться на все, что угодно. Надо срочно выяснить, где сейчас находятся Викины дети. До пресс-конференции.
   — Они могли их… да нет, нет, конечно.
   — Конечно, нет, Игнат. Они не могли их… нейтрализовать. Ни в коем случае. Это невозможно. И это — наша зацепка. Вероятно даже, все это время они приручали Викиных детей к тете, доброй тете, которая очень похожа на их маму.
   Понимаешь? Это важный козырь и для пресс-конференции тоже. Ведь они совсем еще малыши. Когда это случилось с Викой, им было сколько… по годику? Чуть больше?
   — Им было годика по полтора. — Она не заметила, как Лютый вошел в комнату. — По полтора года, — сказал он мрачно. — Сейчас ближе к двум. И за них мне эти твари тоже ответят.
   Шефиня замолчала. Обвела взглядом их обоих. Затем продолжала говорить, но уже несколько мягче:
   — В любом случае абсолютно точно, что малыши живы. Ведь разыгрываемое шоу предполагает выздоравливающую Вику, хоть и ставшую нелюдимой. Понимаете?
   Возможно, даже на пресс-конференции они попытаются разыграть этот козырь. Да, Вика стала… недееспособной, но ей гарантирована обеспеченная жизнь, и она сможет посвятить себя воспитанию своих малышей. Управляя от ее лица ее долей в «Континенте», можно воротить все, что угодно.
   — А с батайской? — произнес Игнат.
   — Конечно. Они ее ликвидируют. Позже, когда все утихнет и забудется.
   Какая-нибудь дурацкая болезнь, угасание в роскошных интерьерах какого-нибудь шале в Швейцарии… Автокатастрофа опять же. Суицид на фоне депрессии. Это уже детали. Но позже.
   Лютый мрачно усмехнулся:
   — Вряд ли. Я это сделаю немного раньше.
   Игнат смотрел на своего друга и прекрасно понимал причину нежелания Лютого верить сначала результатам анализа голосовых отпечатков, а позже, когда уже все, увы, стало ясно, — причину появления странной, а скорее всего выдуманной Лютым истории. О том, что да, сначала, после автокатастрофы, их отношения с Викой изменились, но потом, на похоронах Андрея, она подходила выразить свои соболезнования и якобы сжала его руку с необыкновенным теплом, и было в ее глазах что-то… Он выдумал эту историю, быть может, сам того не зная, ни на чем не настаивая и не зная еще одной вещи: что таким образом он пытался продлить ее существование на этой земле. И прежде, когда Викин муж был еще жив, они с Лютым виделись крайне редко. Но… — и теперь Игнат знал это наверняка — она ему нравилась. Существуя где-то там, в недоступном мире, очень похожем на мир их детских грез, в который — и Лютый понимал это, — несмотря на завоеванный им в долгих безжалостных сражениях высокий социальный статус, Лютый так и не попал. Она стала как мечта. Великий ордынский хан, которого иногда напоминал Игнату Лютый, не должен отвлекаться на подобную мечту — это останавливает бег коней, за которыми в конечном счете мечта более могущественная. Но она нравилась ему. Мечта, которая в общем-то никогда не должна была превратиться в реальность, оставаясь где-то там, в тихом неведомом свете дальних воспоминаний, в тех волшебных огнях, которыми так манил Город подростков с окраин.
   На все эти размышления ушло всего несколько мгновений, потому что Игнат услышал голос Светланы Андреевны:
   — Они манипулировали ею при помощи детей. Ради детей женщина пойдет на все. И опять, смотрите, какой грамотный расчет… Этим людям в их построениях просто дьявольски везет: ведь такой ширмой, как Вика, — ее имя шефиня произнесла с нажимом, — можно полностью отвести всяческие подозрения о причастности «Континента» к взрыву на свадьбе.
   — Это почти удалось, — констатировал Игнат. — «Континент» оказался последним в списке.
   Светлана Андреевна быстро закивала, но затем почему-то нахмурилась и монотонным голосом, словно она размышляет вслух, проговорила:
   — Они манипулировали при помощи близнецов. Ради своих детей женщина готова на все. Конкретнее: может согласиться на многое. Она может стать сговорчивей, а может…