Каралис Дмитрий Николаевич. Автопортрет

   В раздевалке, шнуруя тяжелые ботинки, я еще раз вспомнил уютный поезд и красный огонек сквозь колючий ветер на последнем вагоне. Кажется, он шел в Ригу.
   . Написать бы повесть "Спецкомендатура No2". Только где ее напечатаешь?..
   "Фирсов стал предусмотрительнее. Иногда он ловил себя на мысли, что пытается в простейшем житейском деле - будь то поход с пустыми бутылками к приемному пункту или переход улицы - отыскать возможный криминал и избежать его. "Где бутылки взяли?" - "Дома. Жена может подтвердить. Обратите внимание - водочных нет - только пиво, лимонад и сухое". - "Почему оказались на середине улицы при красном сигнале светофора?" - "Не успел закончить переход по зеленому, при загорании желтого сигнала остановился на разграничительной линии..."
   Повышенная осторожность огорчала Фирсова, но что сделаешь, если за время, проведенное им в рабочем общежитии под Ленинградом, называемом спецкомедатурой и обнесенном высоким металлическим забором, он насмотрелся живых иллюстраций ко всем разделам уголовного кодекса, исключая, пожалуй, лишь преступления, связанные с изменой Родине и фальшивомонетничеством.
   Из-за какой только дури не попадали люди на стройки народного хозяйства, прозванные "химией" то ли в честь незабвенной химизации народного хозяйства, на фронты которой посылались первые ласточки Указа 1964 года, то ли из-за полной неразберихи в статусе условно-осужденного: с одной стороны, осужден условно и свободы терять не должен, с другой стороны - обязан трудиться там, куда пошлют, и спать, где тебе укажет милиция; она же даст разрешение на поездку в выходные дни домой. Ссылка не ссылка, высылка не высылка, но живешь за забором и паспорт твой в спецчасти под замком. Но избирательных и иных гражданских прав при этом не теряешь. Одним словом химия.
   Каких только разгильдяев, ханыг, прохиндеев, чудиков и обормотов не встретил Фирсов в спецкомендатуре
   На первом месте по представительству шла пьяная дурь с кулаками хулиганы, бакланщики, статья 206 за разными частями. Как казалось Фирсову, их лечить следовало, а не осуждать, пусть и условно. Они и там, за забором, углядев слабые стороны надзора, "клали на все болт" и пили в дни получек, как чесоточные лошади, пока их за нарушение режима не отправляли на зону "закрывали". Это племя - пришибленное и тусклое в безденежье, неразговорчивое по трезвости, но горластое во хмелю - уходило на зону, но не избывало - с воли, в узкий турникет КП перлись и перлись с чемоданами и рюкзаками новые бакланщики, обнадеженные слухами о половине срока и условно-досрочном освобождении - УДО. Но какое там УДО!.. Единицы уходили "по половинке" и десятки - в зону, в зону... "химия - это свобода в кредит", как мудро выразился Славка Гостомыслов, кандидат наук из Университета, придя в первый же вечер засвидетельствовать свое почтение образованному коллеге. Замечен в пьянке - минус. Отсутствовал на вечерней проверке без уважительной причины - минус. Удрал в самоволку или задержался из увольнения - ба-а-льшой минус, лишаешься права выезда на шесть месяцев. Не вышел на работу - опять минус. А для УДО надо не иметь ни одного минуса, а лишь одни плюсы: грамоты, благодарности, заседать в совете общежития или отряда...
   На втором месте шли, пожалуй, хозяйственники - строители, бухгалтера, директора фильмов, торговля и прочий люд с руководящим положением. Те вели себя тихо, но жестко, собирались по вечерам в своих чистых квартирах, чаевничали, смотрели привезенные из дома телевизоры, беседовали неспешно и заседали в советах отряда, а то и общежития - "советчики". Они и решали, кому из провинившихся вынести предупреждение, кому выговор, кого лишить поездки домой на выходные. Все, что строже - брала на себя администрация. "Советчики" не жаловали бакланщиков; случалось, и били втихаря, но начальству их сами не сдавали, к зоне не подталкивали, понимая, что если здесь человеку не сахар, то там и подавно не мед.
   Много было народу, угодившего под суд от автомобильной баранки - наезд на человека, аварии с увечьями и смертельными исходами, и хотя Фирсов тоже шел по этой самой 211-й статье, не являясь ни владельцем личного автомобиля, ни профессиональным шофером, этот контингент не принял его за своего, поскольку Игорь сразу же был отнесен к "начальству", и в отряде за ним укрепилось негласное прозвище "доцент", навеянное, очевидно, его аспирантским прошлым.
   Взяточники, мошенники, спекулянты, неумышленные убийцы, случайные поджигатели, мелкие воришки, "халаты" (допустившие преступную халатность), уклоняющиеся от уплаты алиментов или воинской повинности находились в комендатуре в качестве прослойки, дополняя общую картину человеческого безрассудства и страстей.
   Но были люди и вовсе, как казалось Фирсову, случайные, угодившие под суд либо по незнанию законов, либо потому, что закон сам не знал в своей неуклюжести, чего ему надо от человека, и лез на него, как танк на врага: дави его, гада, и все тут!.."
   Как только выдается свободная минута, вся бригада садится за домино. Я не люблю эту игру, она для меня как некий символ идиотизма. Как семечки на улице. Шура, родом с Урала, ждущий с семьей очереди на жилье от ДСК, на мой вопрос, почему им нравится эта игра, ответил своим занудливо-нравоучительным голосом:
   - Попробуй - узнаешь. Кому что нравится. Некоторым вот шахматы нравятся. Находят же в них что-то интересное...
   Я выдвинул тезис, что неплохо бы включить домино в олимпийские виды спорта.
   Сборная СССР по домино! Хорошо звучит...
   - Ага! - сказал Борька. - А как против узкоглазых играть? Хрен поймешь - перемигиваются они или это рожи у них такие? У нас два казаха в армии были - чурки - чурками, а всех обыгрывали, пока им морды не набили. Перемигивались азбукой Морзе, суки...
   8 января 1982г.
   Полнолуние. Ученые сделали вывод, что в полнолуние мужчины наиболее агрессивны, а женщины наиболее интуитивны.
   Вчера в ночную смену эта научная теория была подтверждена практикой.
   Меня послали на склад - сталкивать смерзшийся песок в бункер, откуда он по транспортеру поступает на бетоносмесительный узел. Мороз - градусов 25, но на складе меньше - по стенам бункеров, напоминающим дюны, проложены трубы с паром для подогрева песка. Эти самые дюны песка и подмерзли. Огромный ангар. Местами песок теплый, и можно лежать на нем, воображая, что ты на пляже. Сквозь дырявую шиферную крышу видны звезды.
   Перед тем, как я ушел на склад, получился конфликт с мастером Раей, подтверждающий выводы ученых относительно полнолуния.
   Для похода на склад мне формально был нужен шлем - элемент спецодежды. Шлема не оказалось. Я к Рае. Она говорит - возьми у ребят. На всю бригаду один шлем - у Штирлица. (За что его так прозвали, он и сам не знает.) Штирлиц не дает - самому холодно. Тогда, говорю, ты и иди на склад, потому что зарабатывать менингит дураков нет. Штирлиц быстро сдернул с головы шлем и протянул мне - бригада уже садилась за домино, и Штирлиц занял очередь. Шлем оказался потным и засаленным - я побрезговал им. Снова пошел к Рае в вагончик требовать положенную спецодежду. Она побелела и накричала на меня, обозвав интеллигентом чертовым. Я задал риторический вопрос: одела бы она чужие грязные трусы или нет? Лично я не одел бы, и шлем Штирлица не надену.
   Она поставила мне ультиматум (вот она, интуиция женщин в полнолуние!): либо я иду на склад, либо ухожу домой, и она пишет мне прогул. Глупо и незаконно, потому что толкать песок - не наша работа. Но интуиция...
   Я понегодовал для порядку и, надев свою вязаную шапочку, пошел. И в течение целого часа матерился про себя и зло кидал лопатой этот дурацкий песок. Обидно было сразу по нескольким причинам:
   1. То, что послали меня, а не кого-то другого. Цех простаивал, и я знал, что бригада всю ночь будет играть в домино в теплом вагончике.
   2. Я понимал, что она посылает меня, потому что старые работники послали бы ее - подальше; дело это незаконное - должно быть распоряжение по цеху о временном переводе на другую работу, но кто его издаст, если склад считается автоматизированным, и толкачи песка не положены.
   3. То, что меня назвали интеллигентом чертовым.
   4. То, что мне поставили ультиматум, и я его принял.
   Но из последнего вытекало и утешительное для меня: я вовремя уступил, не стал продолжать склоки с женщиной, тем более какой-то пигалицей, которая, как я рассуждал, и не мастер вовсе, а табельщица. И вообще: "Нищий не может вызвать полковника на дуэль". Придет время, и я уйду с этого комбината, а она останется с этими Шуриками, Борьками и Штирлицами, ждать обещанной от комбината квартиры. Этим я себя и подбадривал, целый час кидая лопатой песок.
   А потом успокоился, лег на дюны и стал смотреть на дрожащую звезду сквозь дырявую шиферную крышу. Пытался представить, что я где-нибудь в Комарово или Репино. Звезда просматривалась слабо - мешал парок из носа.
   26 января 1982г.
   Болею дома. Распухла левая коленная чашечка. "Деформированный артроз левого коленного сустава" - нечто вроде отложения солей.
   Неделю в колене щелкало, болело, а на выходные приехал домой, и оно распухло наподобие футбольного мяча - ни присесть, ни быстро шагнуть. Утром поковылял в поликлинику. Карточки нет, паспорта нет, есть только аспирантское удостоверение. Прописан в другом районе. Тетка в регистратуре с лицом артистки, которые играют вредных соседок, отказалась дать номерок к хирургу.
   - Езжайте по месту прописки или идите к зам. главного врача. Может, она разрешит.
   Перебрался к кабинету зам. главного врача. Просидел в коридоре больше часа. Коленка ныла и что-то в ней подергивало, как током. Так щипало в детстве язык, когда прикладывал его к сведенным жестяным контактам батарейки, чтобы проверить - не села ли она. Наконец вошел в кабинет и честно объяснил ситуацию - я "химик", т.е. работаю на стройках народного хозяйства, приехал на выходные домой и заболел. Прошу разрешить посещение врача. Фактически проживаю с семьей в вашем районе. Вот маршрутный лист с отметкой милиции о моем прибытии. Она перепугалась, словно узнала, что я сбежавший из тюрьмы рецидивист. Вдавившись в кресло и не спуская с меня глаз, залепетала об "инструктивных письмах КГБ", запрещающих иметь дело с нами, преступниками.
   - У вас там, в лагере, должна быть медицинская помощь. Там и лечитесь...
   - Мне не доехать с такой ногой, - закатываю штанину. - Она в штаны еле пролезает.
   - Ну и что? - дрожащими руками надевает очки. - Нога, как нога. Нет-нет-нет...
   - Я бы мог вам не объяснять, что я "химик", хотел по честному...
   - Объяснили, и слава Богу. Нет-нет-нет... - Одно желание - поскорее избавиться от меня.
   - Я же не в лагере живу, а в рабочем общежитии, - еще пытаюсь объясняться. - Это условное осуждение.
   Ничего не хочет слушать. Даже нос под очками вспотел.
   Поехал по месту прежней прописки, на Комендантский аэродром. Совершенно другие люди оказались. Про "химию" я, правда, умолчал.
   Зашел в читальный зал библиотеки Ломоносова и в "Экономической газете" No2 за 1992 год обнаружил свою юмореску "Эксперимент". Почувствовал творческую активность и желание продолжать писать. В голове запрыгали обрывки сюжетов и прямой речи отдельных героев.
   "Фирсов, например, так и не смог понять, за что отдали под суд, продержав три месяца в "Крестах", пожилого плотника-столяра Мишу, его первого соседа по квартире, мастера золотые руки, усмотрев в нем тунеядца и устроив показательный суд в жилконторе.
   Миша получил год химии, и говорили, что ему повезло - с его статьей обычно дают зону. Мишу арестовали как бомжа и тунеядца, хотя бомжом он был по чисто формальному признаку: год назад бывшая супруга лишила Мишу прописки как отсутствующего длительное время и, что самое печальное, не поставив его в известность о предпринятой акции, хотя и знала, где найти его - он обитал у своей тетки на Васильевском. К тунеядцам же Миша был отнесен потому, что в его трудовой книжке за записью об увольнении около года не следовало записи "принят на работу". Сам Миша придерживался той точки зрения, что отработал свои сорок лет, а поскольку "все вокруг пропитано лжей" и дважды его надували с получением квартиры, то нет смысла дальше слушать обещания начальников и горбатиться ради их плана - надо на старости лет пожить свободно и достойно, как позволяет его высокая квалификация. Зимой Миша халтурил в магазинах - отделывал прилавки, кабинеты, подсобки, ставил двери и выгородки, искусно подрубал мясные колоды, убирая у них впадины и придавая верхней части некоторую выпуклость, отчего мясо рубилось и резалось легко, как натянутое - директора передавали старательного Мишу из рук в руки, на манер эстафетной палочки, а к лету Миша рядился к тем же директорам достраивать дачи, ладить крылечки, веранды, перестилать полы. Миша работал неторопливо и брал с заказчика двадцать пять рублей в день плюс горячее питание.
   - Да я жизнь прожил! - горячился Миша и пытался зажечь спичку, чтобы поставить вариться картошку. - Меня немец к стенке два раза ставил, я пахал от зари до зари, а они -тунеядец! На нарах, как последнюю суку, три месяца до суда держали. А, Игорь, представляешь?
   - Представляю.
   - Следователь за три дня все бумаги оформил, а потом очереди ждал в суд. А здесь? - Миша кивал на окно, которое выходило во двор комендатуры: пустая спортплощадка, барак клуба, чахлые осенние клумбы, обложенные кирпичом. - Оформили плотником-бетонщиком третьего разряда, поставили на лопату раствор подавать. Я инспектору говорю: "Я столяр пятого разряда, направьте меня на жилой дом, я один всю столярку сделаю. Ведь требуются! Нет, говорит, ты химик, работай, куда поставили. В тепло захотел? А у меня ноги больные. - Миша садился на стул и показывал распухшие колени. - День по холоду в резиновых сапогах походил, и привет! А больничный только на пять дней дают, и то без оплаты. Если, говорят, не можете трудиться на стройках народного хозяйства, отправим вас в тюрьму конверты клеить. Ну, скажи, это по уму делается?
   - А ты что, воевал? - спрашивал Фирсов. - Почему тебя немец к стенке ставил?
   - Да какое воевал! Мне девять лет было, в Пушкинских Горах жил. В лес к партизанам бегали, еду да оружие носили. Поймали нас с братом и расстрелять хотели. Уже во двор вывели, мы стоим бледные, ноги не держат, а тут ихний офицер вышел. Посмотрел на нас и давай орать. Орал, орал, потом пинков надавал и на конюшню отправил - пороть. Еле до дому потом добрели - мать думала, нас уже расстреляли.
   - А второй раз?
   - Уздечку с медным набором украл. - Миша курил и равнодушно смотрел на таракана, ползущего по газовой плите. - Длительная история. Немцы тоже разные были. Не все такие, как их изображают...
   Пропал потом Миша - поехал на Новый год к тетке и как в воду канул. Приходил потный оперативник с красными похмельными глазами, расспрашивал Фирсова о бывшем соседе, но Фирсов сказал, что ничего не знает. То, что в спецкомедатуре спокойней ничего не знать и ничего не видеть, Фирсов уловил быстро. С языком у него и раньше был полный порядок. "Язык до Вологды доводит, - сказал как-то Славка Гостомыслов, когда они шли с автобусной остановке по промерзшему поселку. - А вологодский конвой шутить не любит".
   На Совете общежития разбирали персональные дела трех теток. В нашей спецкомендатуре две квартиры - женские. И вот эти тетки не поделили что-то. Скандалы, склоки, чуть ли не драки. Змеиный клубок какой-то, а не бабы. Комендант написала на них заявление.
   Дали каждой слово в отдельности. Первая, по виду секретарша директора бани, начинает эдаким голубком рассказывать о несправедливом к ней отношении соседок. Утюг, сковородка, бигуди, белье на кухне... Мужики сдерживаются, чтобы не рассмеяться. Лица двух других соседок загораются негодованием и они пытаются встревать и объяснять инцидент на свой лад.
   Получалось, что каждая из них - голубь мира, которого терзают коршуны и ястребы, живущие на одной площади. Хотя видно, что все они - порядочные курицы. Махоркин слушал, багровея, потом жахнул кулаком по столу и пообещал, что если они сейчас же не прекратят свой восточный базар, то оформит каждую на 15 суток за мелкое хулиганство. Присмирели. Опять смотрят голубками.
   - Говорите по очереди!
   - Иван Иванович, можно я скажу...
   Дошло до того, что они стали сдавать друг друга с потрохами, с грязным бельем.
   - У нее муж постоянно днюет и ночует в нашей квартире!
   - А у нее ребенок все зимние каникулы жил и разбил мне зеркало, ябедничает другая.
   - А она поздно приходит, и от нее пахнет спиртным.
   - Ты мне наливала? Нет, ты скажи - ты мне наливала? Иван Иванович, не верьте ей - я вообще не пью.
   И т. п.
   Кончилось тем, что Махоркин вновь жахнул по столу и вынес по два месяца доп. ограничений. Каждой. А поначалу их грехи тянули на обычный выговор с недельным невыездом. Председатель 1-го отряда, пухловатый прораб Миша, только развел на перекуре руками: "Что я могу сделать? Заступайся, не заступайся... Вот такая у меня квартирка в отряде".
   Часто вспоминаю Валеру. Погиб ровно в тридцать лет, накануне дня рождения. Нелепая и загадочная смерть. В самоубийство не верю, не тот был человек.
   "Химик" Н. свалил в самоволку за несколько дней до Нового года и не давал о себе знать в спецкомендатуру. 31 декабря в 23-00, когда был накрыт стол и ждали тещу, в дверь позвонили. Оказалось - милиция из районного отделения, присланная за ним по телетайпограмме. Забрали, отвели в КПЗ. Там был еще один "химик". Холод в камере, как на улице. Там и встретил Новый год. На следующий день столовая, из которой привозят питание для задержанных, не работала. Дежурный капитан, пожилой мужик, год до пенсии, послал к себе домой, и им принесли эмалированную миску домашнего холодца, вареную картошку, банку салата и хлеба. Долго шушукались за дверью, потом капитан сказал:
   - Да налей ты им, ребята замерзли. Все равно не наши - никто не узнает.
   Сержант дал в окошко две кружки с водкой, граммов по 150.
   - Только никому ни гу-гу. Поняли?
   - Поняли!
   На следующий день отправили в спецприемник на Каляева. Вернулся в комендатуру через месяц. И из всех эпизодов вспомнил только приятное начало своей месячной тюремной эпопеи - как им дали пожрать и выпить 1-го января. Про остальное махнул рукой: "На х...! Вспоминать не хочу!"
   12 февраля 1982г.
   В овощном магазине, перед закрытием, продавщица сноровисто отбирала из ящика в полиэтиленовый пакет морковку покрупнее. Я стоял один около ее отдела и смотрел в сторону, ожидая, когда она закончит это деликатное занятие. Она спрятала мешок под прилавок и протянула испачканную землей руку за чеком.
   - Полтора кило моркови. Можно покрупнее.
   Женщина с профессиональным удивлением вытаращилась на меня. Так смотрят, когда сморозишь глупость.
   - Вы меня удивили бы, если попросили помельче. Все хотят покрупнее.
   - Естественно, - сказал я. - Вы тоже. Тереть на терке ребенку мелочь неудобно, - немного спасовал я. - Вот и прошу покрупнее.
   - Не удивили, не удивили, - равнодушно продолжала она, взвешивая морковку.
   - Я вас не удивлять пришел, - строго сказал я. - А вот вы меня удивили. Не знаете, что вышла новая статья в УК об ответственности за укрывательство товаров от населения? 156, часть 3? Что у вас под прилавком? Мелочь отобрана?
   - Да вы что? Я разве вам плохую кладу? Она вся стандартная. Если хотите, положу покрупнее. - И положила, порывшись в ящике, такую морковку, что 1,5 килограмма оказалось состоящим всего из нескольких штук.
   Я вышел из магазина довольным и гордым.
   За полгода пребывания на стройках я начал приобретать некоторую дерзость и нахальство. Как, например, теперь. Слабость человека, даже самого важного на воле, хорошо видна "там", и начинаешь чувствовать людей, их сущность, скрытую маской самодовольства или самоуверенности. Вот эта тетка в халате, с перепачканными землею руками - она меня в упор не видела, делала, что хотела, и не боялась. Стоит терпеливый хмырь-интеллигент и еще постоит...
   12 марта 1982г. За время, прошедшее с последней записи, случилось многое.
   28 февраля умер брат Феликс. Это случилось в воскресенье вечером. Последние месяцы он жил у одной женщины на Васильевском - Виолетты (Веты). В субботу он ходил на концерт скрипача Миши Безверхнего, а в воскресенье пригласил его к себе в гости. Они выпили бутылку шампанского, и Феликсу стало плохо с сердцем. Он прилег, ему вызвали скорую. Врачи ничего не смогли сделать: острая сердечная недостаточность, ишемическая болезнь сердца. Я приехал через час, попрощался. Он лежал на кровати в их с Ветой спальне. На столике матово чернела копирка, через которую милиционер с врачом писали заключение о смерти. Я сложил ее аккуратно и забрал. Феликс никогда не жаловался на сердце. Он ни на что не жаловался, кроме дураков.
   В пятницу была кремация. Миша - Лауреат премии Бельгийской королевы, сыграл на скрипке у открытого гроба "Аве, Мария". С работы было человек 150-200. Приехали его коллеги из других городов. Карло, про которого Феликс много и смешно рассказывал, привез из Тбилиси огромную охапку красных гвоздик. Это были не похороны, а прощание Феликса с земной жизнью, печальный праздник ухода в иной мир. Такого я не видел никогда.
   Из Владивостока прилетел средний брат Юра. О нем речь особая. Он все так же работает по эстрадной линии - конферансье в варьете при ресторане "Волна". Иногда ездит с бригадами артистов по судам рыболовного флота во время путины. Зарабатывает много. "Меня во Владике все знают", - говорит он. С Феликсом их не сравнишь. Налет артистизма не исчезал даже во время похорон.
   На следующий день он ночевал у нас и долго рассказывал истории из своей Владивостокской жизни. С женой он практически развелся, сын приходит к нему в ресторан обедать, он дает ему деньги на карманные расходы.
   У Феликса в записной книжке была аккуратная бумажка с записями долгов. Всего - 1000 рублей. По 50, 100 рублей. Многие друзья сразу же отказались от их востребования.
   В той же книжке - листок со стихами, посвященными ему. Подписаны: "И.Ю., апрель 1977 г." Когда мы ехали в крематорий, я разговорился с одной женщиной - она работала с Феликсом и назвалась Ия Юрьевна - я вычислил, что это ее стихи. Спросил. Да, это она. Очень обрадовалась, что Феликс хранил стихи при себе. Оставила адрес, просила выслать ей копию. Она же писала стихи Лиле. Просто милый, чуткий человек. Понятно, что у них с Феликсом ничего не было. Она просто ценила и понимала его как человека. Стихи подтверждение тому. Я перепечатал их на машинке и отослал ей с теплыми словами благодарности и проч. Время было суматошное: друзья, знакомые, близкие - все это облегчало горесть утраты. В комендатуре мне дали отпуск на неделю.
   Тяжелее и тяжелее становится сейчас, когда хлопоты улеглись и осталось то, что Феликса нет. Вспоминаешь его жизнь, многое становится яснее из разговоров, вспоминаешь его твердость и прямоту, мудрость, забываешь что-то неприятное, что случалось, и остается только светлое. Благодаря Феликсу мы познакомились с Ольгой. Совсем недавно наш Максим описал его, и мы шутили: "Значит, будет дядька гулять на его свадьбе!"
   Знал, что он самоучка, одержимый и талантливый человек, написал несколько книг по научному приборостроению, получил премию Вавилова, но не думал, что так много людей будут говорить, что он крупный ученый и специалист с размахом, каких редко встретишь.
   Светлая ему память! Урну с прахом предали земле в Зеленогорске.
   Мать. Отец. Старший брат.
   И щемит иной раз душу, что могилы Льва, Бронислава и Сашеньки запущены, никогда не был на них, Лев - под селом Ромашки, на Украине, погиб в сорок третьем при форсировании Днепра. А два других старших брата в Ленинграде, но мы никогда не ходили к ним после смерти родителей. Старшие братья - я уже перерос их по возрасту. А Сашенька вообще умер пятилетним, в сорок восьмом. После его смерти родители, видимо, и собрались выстроить меня...
   Мы с Феликсом однажды в подпитии собрались ехать на Богословское кладбище - договариваться о перезахоронении Бронислава в Зеленогорске, даже вызвали по телефону такси, но что-то нам помешало. Освобожусь - займусь могилами.
   15 марта 1982г.
   Сегодня полгода, как я в спецкомендатуре.
   Мне повезло. "Химик" Рувинский, оканчивая срок, порекомендовал меня на свое место - дежурным механиком в гараже. Работа сказочная - сутки через трое. На вахту общежития сдается график работы, утвержденный начальником отряда и администрацией гаража, и ты - в свободном полете. После суточного дежурства можно ехать домой (на свой страх и риск) и возвращаться к одиннадцати в комендатуру, на вечернюю проверку. Можно ездить каждый день лишь бы возвращаться к проверке. И лишь бы в городе не прихватили. Прихватят, вычислят по ЦАБу и закроют в спецприемник на Каляева, как совершившего побег со строек народного хозяйства. А там сидят по месяцу, пока с тобой не разберутся и не пришлют транспорт из спецкомендатуры.
   Я занял денег и выставил Рувинскому литр водки. Тот удивился, но взял. Пить я не стал - стремно.
   Завтра выхожу на первое дежурство. Моя задача - сидеть в будке у ворот гаража и проверять техническое состояние автомобилей, выходящих на линию. Еще я должен отмечать в путевках время выезда и время возврата автомобилей. Писать заявки на ремонт и отдавать их в ремзону. Ночью можно поспать - есть сторож и собака.
   Читаю учебник "Ремонт и техническое обслуживание грузовых автомобилей". Консультируюсь у Коли - тот смотрит на чертеж, как баран в афишу, и всякую деталь называет ху...