Страница:
– Я не стала бы так жестоко шутить над твоим сердцем, хан.
– Ты не то говоришь, ханум,– растерянно пробормотал Айбек,– Ты, наверное, еще недостаточно подумала…
– Я много думала, хан. И вот повторяю: я никогда не буду твоей женой.
– Тогда я вес понимаю! – вскричал Айбек, побагровев до самой шеи и вскакивая с места.– Это Карач-оглан, да покарает его Аллах в той жизни, как я покараю в этой!
– При чем тут Карач-оглан? – с великолепно разыгранным удивлением вскинула на него глаза Тулюбек-ханум.– И что плохого сделал тебе Карач-оглан?
– Это он обошел тебя! И ты теперь хочешь стать его женой!
– Тулюбек-ханум рассмеялась коротким, почти беззвучным смехом. Потом оказала:
– Не смеши меня, хан, мое сердце умерло для веселья, Карач-оглан и слова не говорил мне об этом, так же как и я ему. И чтобы тебя успокоить, поклянусь памятью моего незабвенного мужа: я никогда не буду его женой, так же как и твоей!
– Что же это значит, ханум?
– Это значит, что я не буду больше ничьей женой. Я решила навсегда сохранить верность своему любимому мужу, которого призвал к себе Аллах… Я до конца дней моих буду оплакивать его память.
– Не говори так, ханум! – горячо воскликнул Айбек, внезапно обретая несвойственное ему красноречие.– За твои слезы Азизу-ходже, который наслаждается счастьем на небе и наверное хочет, чтобы и ты наслаждалась им на земле? Зачем твои слезы Аллаху, который добр и потому желает, чтобы все люди были радостны, а не печальны! Кому же тогда нужно, чтобы ты погубила свою красоту и свою молодую жизнь?
– Это нужно мне самой, добрейший хан. Я все эти дни испытывала себя и теперь убедилась в том, что мое горе неутешно и что только слезами и молитвами можно облегчить его…
– Подумай еще, ханум!
– Чем больше я думаю, хан, тем тверже укрепляюсь в своем решении.
Тогда лучше не думай, ханум! Забудь все, что ты сейчас говорила, и скажи, что будешь моей женой!
– То, что я тебе сказала, благородный хан, уже услышал Аллах. Неужели ты осмелишься оспаривать меня у Аллаха?
Хан Айбек сокрушенно умолк и минуты две надрывно дышал, переминаясь на месте и судорожно сжимая в кармане приготовленный перстень. Потом промолвил:
– Если так, ничего не сделаешь, ханум… Аллах сильнее меня. Но где ты будешь жить? И почему ты хочешь остаться в этом чужом улусе, вместо того чтобы поехать в мой, в улус брата твоего мужа?
– Я очень слаба, благородный хан, и не выдержу теперь такого трудного переезда. Разве ты хочешь, чтобы я умерла в дороге? Я останусь здесь, пока силы мои немного не окрепнут, а потом поеду туда, где тепло… В Сыгнаке у меня есть небольшой дворец. А после, может быть, переселюсь в Мекку…
– Хорошо, ханум, да исполнится воля Аллаха! Завтра я Уеду. Прощай, ханум!
– Да будет твой путь счастливым и да будет счастливой вся твоя жизнь, почтенный хан! Утром я выйду проводить тебя.
Когда Айбек ушел, хатунь вытянулась на диване, закинув на голову руки, и долго лежала неподвижно, временами улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, услышав сбоку шаги рабыни, вошедшей, чтобы подбросить углей в жаровню, не оборачиваясь, сказала:
– Лейла! Пройди незаметно в шатер Карач-оглана и скажи ему, что я сейчас же должна говорить с ним. Введешь ого через боковой вход: нужно, чтобы никто не увидел, как он войдет сюда.
Когда вошел Карач-мурза, Тулюбек встретила его счастливой улыбкой. Она казалась радостной и слегка взволнованной. Упуская многие подробности, она передала своему гостю сущность того объяснения, которое у нее произошло с Айбек-ханом, и добавила, что последний утром уезжает.
– Ну, что же, ханум, это хорошо,– выслушав ее, сказал Карач-мурза.– Теперь он больше не будет нам мешать, и мы сможем спокойно готовиться к своему походу. Воистину велика твоя мудрость, если ты сумела сделать так, что все окончилось мирно.
– Еще не окончилось, оглан… Он казался очень рассерженным, и мало ли что может выдумать ночью его глупая голова. К тому же он сейчас, наверное, выпьет с горя целый бурдюк кумыса, а пьяный он совсем теряет рассудок. Я боюсь его, оглан…
– Ничего не будет, ханум, спи спокойно! Я прикажу всем своим воинам быть наготове, и если он утром вздумает что-нибудь сделать…
– Утром не страшно, оглан! Он знает, что у нас людей гораздо больше
– Чего же ты тогда боишься, ханум?
– Я боюсь, что ночью он проберется сюда…– понизив голос, промолвила хатунь, устремляя на Карач-мурзу взгляд, полный смятенья и неги.
– Что ты, ханум! Ведь у входа стоят вооруженные стражи.
– А разве тебя видели эти стражи, когда ты вошел?
– Если хочешь, я прикажу своим воинам окружить твою юрту, ханум.
– Это будет смешно! Что станут говорить о нас люди!
– Что же тогда надобно сделать, чтобы ты была спокойна, хатунь? – спросил Карач-мурза, уже начиная догадываться, что именно надо для этого сделать, и садясь на диван, рядом с Тулюбек.
– Останься сегодня здесь, царевич, и постереги меня сам,– тихо вымолвила хатунь.– С тобою мне никто не будет страшен! – добавила она, обвивая его шею руками и бурно прижимаясь к нему.
Наутро Айбек-хана ожидал еще одни тяжелый удар: когда он приказал своему тумену складывать шатры и готовиться поход, к нему приблизились четверо из его тысячников и склонили головы.
– Чего вам еще? – грубо спросил Айбек, похлопывая по сапогу плеткой.
– Да ниспошлет тебе Аллах удачу во всем и да усыплет твои путь цветами радости, всемилостивейший хан,– сказал старший из них,– но наши воины не хотят идти с тобой.
– Бисмаллах! – закричал Айбек-хан, когда сказанное дошло наконец до его сознания.– Может быть, меня обманывают мои уши? Или вы, дети шайтана пришли ко мне пьяными?
– Он говорят не хотят идти?! Говорят, что останутся на службе у великой хатуни, хан. Все десятники и сотники тоже хотят остаться, и мы тоже хотим остаться, пресветлый хан!
– Да не допустит справедливый Аллах, чтобы хоть один на вас дожил до вечера! Вы отказываетесь повиноваться своему хану? Это измена!
– Тут нет никакой измены,– невозмутимо сказал один из молчавших до сих пор тысячников.– Ты был нашим темником, и все мы служили великому хану Азизу-ходже. Теперь Азиз-ходжа убит, да упокоит его Аллах в садах блаженства,– но великая хатунь, его благородная супруга, жива и находится здесь. Мы хотим продолжать службу ей и тебе не обязаны повиноваться, если ты ее оставляешь.
– Я не оставляю ее, бельмес! Это она нас оставляет!
– Ни я, ни вы больше не нужны великой хатуни: она отсюда поедет в Сыгнак и там будет оплакивать своего мужа!
– Мы будем сопровождать ее в Сыгнак, хан.
– Она не хочет, чтобы вы ее сопровождали!
– Если сама хатунь скажет, что не надо, тогда другое дело.
– Я не скажу вам этого, мои добрые воины,– раздался спиной Айбека ласковый голос Тулюбек-ханум, которая, услышав крики, вышла из своей юрты и молча наблюдала за происходившим.
– Путь в Сыгнак далек и опасен, мне нужна будет надежная охрана. А потому каждый, кто хочет служить, может остаться и рассчитывать на мою милость.
– Но это же мои люди, хатунь! – вскричал пораженный и возмущенный Айбек-хан.
– Эти воины говорят, что ты был только их темником благородный хан,– холодно ответила Тулюбек-ханум, – аслужили они моему незабвенному супругу. И я думаю, что служить теперь мне – не только их право, но и долг. Однако, если тут действительно есть твои люди, которые пожелают идти с тобой, я никого из них не стану удерживать.
– Посиневший от ярости Айбек-хан несколько секунд тупо глядел на хатунь, потом швырнул плетку на землю и, круто повернувшись исчез в своем шатре.
Слова великой хатуни мгновенно разнеслись по всему стойбищу, которое разом всколыхнулось и загудело, как потревоженный медведем улей. Теперь каждый волен был сам решать свою судьбу и выбирать между Тулюбск-ханум и Ай-беком, не опасаясь гнева последнего. Еще две тысячи пожелали остаться в полном составе, от других отходили отдельные воины, десятки и целые сотни, присоединяясь к остающимся. Час спустя, когда все эти передвижения закончились и всадники, не захотевшие покинуть Айбека, отъехали в сторону,– все увидели, что их осталось не больше двух тысяч.
Когда хану доложили об этом и сказали, что его люди уже сидят на лошадях и ожидают приказа о выступлении,– он злобно выругался, вышел из шатра и вскочил на поданного ему коня.
– Пошел вперед!! – не глядя ни на кого, заорал он своим всадникам. Потом, ощерившись, как волк, обернулся к синей юрте, возле которой спокойно стояли рядом Тулюбек-ханум и Карач-мурза, и, потрясая плетью, крикнул:
– А тебе, хатунь, и тебе, мурза, я этого не забуду! И когда Аллах столкнет нас на узкой дороге, не ждите от меня пощады!
В ответ на это Карач-мурза презрительно усмехнулся, а Тулюбек-ханум насмешливо помахала удалявшемуся Айбеку рукой.
Глава 39
Глава 40
– Ты не то говоришь, ханум,– растерянно пробормотал Айбек,– Ты, наверное, еще недостаточно подумала…
– Я много думала, хан. И вот повторяю: я никогда не буду твоей женой.
– Тогда я вес понимаю! – вскричал Айбек, побагровев до самой шеи и вскакивая с места.– Это Карач-оглан, да покарает его Аллах в той жизни, как я покараю в этой!
– При чем тут Карач-оглан? – с великолепно разыгранным удивлением вскинула на него глаза Тулюбек-ханум.– И что плохого сделал тебе Карач-оглан?
– Это он обошел тебя! И ты теперь хочешь стать его женой!
– Тулюбек-ханум рассмеялась коротким, почти беззвучным смехом. Потом оказала:
– Не смеши меня, хан, мое сердце умерло для веселья, Карач-оглан и слова не говорил мне об этом, так же как и я ему. И чтобы тебя успокоить, поклянусь памятью моего незабвенного мужа: я никогда не буду его женой, так же как и твоей!
– Что же это значит, ханум?
– Это значит, что я не буду больше ничьей женой. Я решила навсегда сохранить верность своему любимому мужу, которого призвал к себе Аллах… Я до конца дней моих буду оплакивать его память.
– Не говори так, ханум! – горячо воскликнул Айбек, внезапно обретая несвойственное ему красноречие.– За твои слезы Азизу-ходже, который наслаждается счастьем на небе и наверное хочет, чтобы и ты наслаждалась им на земле? Зачем твои слезы Аллаху, который добр и потому желает, чтобы все люди были радостны, а не печальны! Кому же тогда нужно, чтобы ты погубила свою красоту и свою молодую жизнь?
– Это нужно мне самой, добрейший хан. Я все эти дни испытывала себя и теперь убедилась в том, что мое горе неутешно и что только слезами и молитвами можно облегчить его…
– Подумай еще, ханум!
– Чем больше я думаю, хан, тем тверже укрепляюсь в своем решении.
Тогда лучше не думай, ханум! Забудь все, что ты сейчас говорила, и скажи, что будешь моей женой!
– То, что я тебе сказала, благородный хан, уже услышал Аллах. Неужели ты осмелишься оспаривать меня у Аллаха?
Хан Айбек сокрушенно умолк и минуты две надрывно дышал, переминаясь на месте и судорожно сжимая в кармане приготовленный перстень. Потом промолвил:
– Если так, ничего не сделаешь, ханум… Аллах сильнее меня. Но где ты будешь жить? И почему ты хочешь остаться в этом чужом улусе, вместо того чтобы поехать в мой, в улус брата твоего мужа?
– Я очень слаба, благородный хан, и не выдержу теперь такого трудного переезда. Разве ты хочешь, чтобы я умерла в дороге? Я останусь здесь, пока силы мои немного не окрепнут, а потом поеду туда, где тепло… В Сыгнаке у меня есть небольшой дворец. А после, может быть, переселюсь в Мекку…
– Хорошо, ханум, да исполнится воля Аллаха! Завтра я Уеду. Прощай, ханум!
– Да будет твой путь счастливым и да будет счастливой вся твоя жизнь, почтенный хан! Утром я выйду проводить тебя.
***
Когда Айбек ушел, хатунь вытянулась на диване, закинув на голову руки, и долго лежала неподвижно, временами улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, услышав сбоку шаги рабыни, вошедшей, чтобы подбросить углей в жаровню, не оборачиваясь, сказала:
– Лейла! Пройди незаметно в шатер Карач-оглана и скажи ему, что я сейчас же должна говорить с ним. Введешь ого через боковой вход: нужно, чтобы никто не увидел, как он войдет сюда.
Когда вошел Карач-мурза, Тулюбек встретила его счастливой улыбкой. Она казалась радостной и слегка взволнованной. Упуская многие подробности, она передала своему гостю сущность того объяснения, которое у нее произошло с Айбек-ханом, и добавила, что последний утром уезжает.
– Ну, что же, ханум, это хорошо,– выслушав ее, сказал Карач-мурза.– Теперь он больше не будет нам мешать, и мы сможем спокойно готовиться к своему походу. Воистину велика твоя мудрость, если ты сумела сделать так, что все окончилось мирно.
– Еще не окончилось, оглан… Он казался очень рассерженным, и мало ли что может выдумать ночью его глупая голова. К тому же он сейчас, наверное, выпьет с горя целый бурдюк кумыса, а пьяный он совсем теряет рассудок. Я боюсь его, оглан…
– Ничего не будет, ханум, спи спокойно! Я прикажу всем своим воинам быть наготове, и если он утром вздумает что-нибудь сделать…
– Утром не страшно, оглан! Он знает, что у нас людей гораздо больше
– Чего же ты тогда боишься, ханум?
– Я боюсь, что ночью он проберется сюда…– понизив голос, промолвила хатунь, устремляя на Карач-мурзу взгляд, полный смятенья и неги.
– Что ты, ханум! Ведь у входа стоят вооруженные стражи.
– А разве тебя видели эти стражи, когда ты вошел?
– Если хочешь, я прикажу своим воинам окружить твою юрту, ханум.
– Это будет смешно! Что станут говорить о нас люди!
– Что же тогда надобно сделать, чтобы ты была спокойна, хатунь? – спросил Карач-мурза, уже начиная догадываться, что именно надо для этого сделать, и садясь на диван, рядом с Тулюбек.
– Останься сегодня здесь, царевич, и постереги меня сам,– тихо вымолвила хатунь.– С тобою мне никто не будет страшен! – добавила она, обвивая его шею руками и бурно прижимаясь к нему.
***
Наутро Айбек-хана ожидал еще одни тяжелый удар: когда он приказал своему тумену складывать шатры и готовиться поход, к нему приблизились четверо из его тысячников и склонили головы.
– Чего вам еще? – грубо спросил Айбек, похлопывая по сапогу плеткой.
– Да ниспошлет тебе Аллах удачу во всем и да усыплет твои путь цветами радости, всемилостивейший хан,– сказал старший из них,– но наши воины не хотят идти с тобой.
– Бисмаллах! – закричал Айбек-хан, когда сказанное дошло наконец до его сознания.– Может быть, меня обманывают мои уши? Или вы, дети шайтана пришли ко мне пьяными?
– Он говорят не хотят идти?! Говорят, что останутся на службе у великой хатуни, хан. Все десятники и сотники тоже хотят остаться, и мы тоже хотим остаться, пресветлый хан!
– Да не допустит справедливый Аллах, чтобы хоть один на вас дожил до вечера! Вы отказываетесь повиноваться своему хану? Это измена!
– Тут нет никакой измены,– невозмутимо сказал один из молчавших до сих пор тысячников.– Ты был нашим темником, и все мы служили великому хану Азизу-ходже. Теперь Азиз-ходжа убит, да упокоит его Аллах в садах блаженства,– но великая хатунь, его благородная супруга, жива и находится здесь. Мы хотим продолжать службу ей и тебе не обязаны повиноваться, если ты ее оставляешь.
– Я не оставляю ее, бельмес! Это она нас оставляет!
– Ни я, ни вы больше не нужны великой хатуни: она отсюда поедет в Сыгнак и там будет оплакивать своего мужа!
– Мы будем сопровождать ее в Сыгнак, хан.
– Она не хочет, чтобы вы ее сопровождали!
– Если сама хатунь скажет, что не надо, тогда другое дело.
– Я не скажу вам этого, мои добрые воины,– раздался спиной Айбека ласковый голос Тулюбек-ханум, которая, услышав крики, вышла из своей юрты и молча наблюдала за происходившим.
– Путь в Сыгнак далек и опасен, мне нужна будет надежная охрана. А потому каждый, кто хочет служить, может остаться и рассчитывать на мою милость.
– Но это же мои люди, хатунь! – вскричал пораженный и возмущенный Айбек-хан.
– Эти воины говорят, что ты был только их темником благородный хан,– холодно ответила Тулюбек-ханум, – аслужили они моему незабвенному супругу. И я думаю, что служить теперь мне – не только их право, но и долг. Однако, если тут действительно есть твои люди, которые пожелают идти с тобой, я никого из них не стану удерживать.
– Посиневший от ярости Айбек-хан несколько секунд тупо глядел на хатунь, потом швырнул плетку на землю и, круто повернувшись исчез в своем шатре.
Слова великой хатуни мгновенно разнеслись по всему стойбищу, которое разом всколыхнулось и загудело, как потревоженный медведем улей. Теперь каждый волен был сам решать свою судьбу и выбирать между Тулюбск-ханум и Ай-беком, не опасаясь гнева последнего. Еще две тысячи пожелали остаться в полном составе, от других отходили отдельные воины, десятки и целые сотни, присоединяясь к остающимся. Час спустя, когда все эти передвижения закончились и всадники, не захотевшие покинуть Айбека, отъехали в сторону,– все увидели, что их осталось не больше двух тысяч.
Когда хану доложили об этом и сказали, что его люди уже сидят на лошадях и ожидают приказа о выступлении,– он злобно выругался, вышел из шатра и вскочил на поданного ему коня.
– Пошел вперед!! – не глядя ни на кого, заорал он своим всадникам. Потом, ощерившись, как волк, обернулся к синей юрте, возле которой спокойно стояли рядом Тулюбек-ханум и Карач-мурза, и, потрясая плетью, крикнул:
– А тебе, хатунь, и тебе, мурза, я этого не забуду! И когда Аллах столкнет нас на узкой дороге, не ждите от меня пощады!
В ответ на это Карач-мурза презрительно усмехнулся, а Тулюбек-ханум насмешливо помахала удалявшемуся Айбеку рукой.
Глава 39
Вскоре план овладения столицей великих ханов был выработан Карач-мурзой и Тулюбек-ханум во всех подробностях, а к осени следующего года они уже были готовы к его осуществлению.
Весь минувший год прошел для них в кипучей деятельности, которая развивалась по двум направлениям: прежде всего нужно было собрать достаточную воинскую силу, но не менее важно было найти и купить пособников в самом Сарае-Берке.
Первую задачу взял на себя Карач-мурза. С теми восьмью тысячами, которые не пожелали следовать за ханом Айбеком, в его распоряжении оказалось уже почти три тумена, кроме того, Рагим усиленно и успешно вербовал воинов в окрестностях Сарая. Зимою, вследствие дальности и трудности пути, их прибыло в Карачель не много, но весною и летом они начали являться в таких количествах, что к августу набралось еще полтора тумена. Осенью приток людей ослабел, но не прекратился, и это позволяло надеяться к началу похода довести общую численность войска до пятидесяти тысяч всадников, что Карач-мурза считал вполне достаточным.
Чтобы все эти приготовления не бросались посторонним в глаза и не поползли слухи о том, что в небольшом Исетском улусе собирается такая крупная орда. Карач-мурза все пять туменов распределил порознь, по отдаленным друг от друга и скрытым в глубине улуса кочевьям, приказав начальникам не жалеть времени и труда на боевую подготовку подчиненных им людей. Часто он и сам неожиданно появлялся то в одним, то в другом тумене, оставался там но несколько дней, присутствуя на скачках и состязаниях воинов в умении владеть оружием, щедро награждал отличившихся и наказывал нерадивых.
Но если можно было держать в тайне количество собранных в улусе войск, то, разумеется, нельзя было скрыть того обстоятельства, что воины сюда стекаются со всех сторон. На этот случаи был распущен слух, что после ссоры с Айбек-ханом, опасаясь его нападения, Карач-мурза увеличивает свои Силы. Это казалось вполне правдоподобным потому, что о происшествиях в Карачеле все знали, да и сам Айбек усиленно пополнял ряды своего поредевшего воинства.
Рагим, все время находившийся в Сарае и присылавший оттуда людей, теперь получил и другое задание: имея в своем распоряжении несколько надежных помощников и связавшись с другими участниками заговора, завербованными на месте – он должен был наблюдать за всем, что делается в столице, и немедленно сообщать в Карачель все важные новости. Под видом отдельных, кочующих в степи татарских семей по всему пути – на расстоянии тридцати – сорока верст друг от друга – были расставлены посты, на которых сменялись лошади и гонцы, ехавшие с новостями. Таким образом, весть, без малейшей задержки летевшая днем и ночью на предельной скорости коня, пробегала более полутора тысяч верст и обычно доставлялась в Карачель на пятый день.
Тулюбек– ханум тоже не потеряла этого времени даром. Среди влиятельных людей в Сарае оставалось несколько человек, если и не вполне ей преданных, то, во всяком случае, многим ей обязанных в прошлом и могущих, при ее воцарении, ожидать для себя великих выгод в будущем. В их числе находился и дворцовый букаул Улу-Керим,-тот самый вельможа, которому Тулюбек-ханум была обязана своим спасением. Через засланных в Сарай людей хатунь вскоре узнала, что хан Джанибек не очень жалует Улу-Керима, из чего можно было заключить, что и последний не имеет особых причин для чрезмерной преданности своему новому повелителю. Очень скоро с мим была установлена связь, а несколько позже – посланы богатые подарки и даны такие заманчивые обещания, что Улу-Керим поклялся жизни не щадить ради успеха Тулюбек-ханум. Через него удалось приобрести в городе и даже в самом ханском дворце несколько других важных пособников, а самое главное – подкупить двух темников Джанибека, стоявших со своими туменами возле самой столицы.
Теперь все было подготовлено и оставалось только выбрать удачный момент для удара. На этом, главным образом, и строился успех всего дела, ибо у Джанибека войска было втрое больше, чем у Карач-мурзы. Правда, не все тумены были ему преданы. В ту пору нескончаемых ханских усобиц, падения нравов татарской знати и проистекающего отсюда развала Орды многие темники беззастенчиво промышляли тем, что продавали свои тумены тому, кто дороже платил. Собственные силы каждого из тех удельных ханов, которые теперь постоянно сменялись на саранском престоле, обычно бывали совершенно недостаточны для овладения столицей Золотой Орды. Но каждый из таких захватчиков заранее покупая нескольких темников царствующего хана, что и обеспечивало ему победу.
Так обстояло дело и теперь. Но Тулюбек-хавум смогла подкупить только двух темников Джанибека, ибо выяснилось, что прежде нее кто-то уже успел договориться с некоторыми другими. Не подлежало сомнению, что многие улусные ханы мечтали о захвате престола и деятельно к тому готовились.
*Букаул – вообще чиновник, ведающий распределением казенного имущества а добыч». Дворцовый букаул – заведующий дворцовым хозяйством а старшей смотритель дворца.
Тулюбек– ханум даже знала -кто именно, и через подосланных людей старалась быть в курсе действий своих соперников. Из наиболее серьезных таковых было четверо: Араб-шах, Айбек-хан, Ильбани-хан и Хаджи-Черкес. У первых двух сил еще было явно недостаточно, и их можно было пока не принимать в расчет. Ильбани-хан был сильнее: он сидел в городе Сараил-Джадиде и располагал четырьмя или пятью туменами. Но особенно опасным был Хаджи-Черкес. Это был самый крупный из удельных ханов: он владел вторым по значению городом Золотой Орды – Хаджи-Тарханью, который возник рядом с Сараем-Бату, теперь совершенно захиревшим. Заслав туда лазутчиков, Карач-мурза выяснил, что Хаджи-Черкес собрал большие силы и готов к походу. Одновременно Улу-Керпм сообщил из Сарая, что это именно оп подкупает темников Джанибека и через своих людей пытался также подкупить начальника дворцовой стражи и самого Улу-Керима. Получив эти сведенья, Карач-мурза и Тулюбек-ханум призадумалась. Было совершенно очевидно, что Хаджи-Черкес сильнее их и что опередить его едва ли удастся. Да и неблагоразумно было опережать: если бы им удалось захватить Сарай-Берке раньше, то в этом случае,– потеряв часть своих сил в сражении с Джанибеком и не успев еще закрепиться в столице,– им сейчас же пришлось бы выдержать удар хорошо подготовленного Хаджи-Черкеса, который, конечно, не упустит такого случая и не даст им окрепнуть.
Несравненно правильнее было поставить в такое положение самого Хаджи-Черкеса и уступить ему первенство в захвате города. Так и решили сделать. Улу-Керим был оповещен, что хатунь хочет подождать, чем окончится столкновение Хаджи-Черкеса с Джанибеком, чтобы потом внезапно обрушить свой удар на победителя. Всем находящимся в Сарае участникам заговора надлежало блюсти осторожность и против хана Черкеса открыто не выступать, чтобы сохранить свои и в том случае, если ему удастся овладеть престолом. Но в то же время следовало сделать все возможное, чтобы победа досталась ему подороже.
*Сараил– Джадид, называемый в русских летописях Сарайчиком -татарский город, стоявший в низовьях реки Урал, на 60 верст выше нынешнего Гурьева. Арабский путешественник Ибн-Батута, посетивший те места в середине XIV в., пишет, что тут существовал огромный наплавной мост, по которому караваны переходили Улу-Су – «Великую Воду»,называлось у татар нижнее течение Урала (выше эта река называласьДжаиком). Ныне на месте этого города стоит село Сарайчиковское.
**Хаджи– Тархань -Астрахань. Но у татар основная, укрепленная часть города находилась на правом берегу Волги и на несколько верст выше нынешней Астрахани.
В Хаджи– Тархань послали надежных людей, которые должны были наблюдать за всем, что там происходит, и немедленно оповестить Карач-мурзу, как только Черкес выступит в поход. Так как весть об этом важно было получить как можно скорее,-по всему пути расставили посты вестового гона, подобрав для них особенно быстрых и выносливых лошадей ( Такой пост у татар назывался ямом. Отсюда наши ямщики). Дальнейшее теперь зависело только от действий Хаджи-Черкеса. Но время текло, а он ничего не предпринимал. Наконец в начале октября пришло известие, которое, казалось, опрокидывает все расчеты и предположения: Хаджи-Черкес передал управление улусом своему сыну Каганбеку, а сам, с небольшой группой приближенных и слуг, отправился на паломничество в Мекку. По случаю отъезда хан устроил в Хаджи-Тархани пышное празднество, которое продолжалось три дня, после чего огромная толпа народа проводила своего повелителя до первого ночлега.
В Карачеле, однако, сейчас же поняли, что все это лишь хитрость, рассчитанная на то, чтобы усыпить бдительность Джанибека и обрушиться на него внезапно. Это красноречиво подтверждалось тем шумом, которым хан Черкес постарался окружить свой воображаемый хадж. Карач-мурза ни минуты не сомневался в том, что со второго или третьего дня пути он повернет к тому месту, где уже приказал сосредоточиться своим войскам, и со всей возможной быстротой поведет их на Сарай-Берке.
Эта уловка, как будет видно из дальнейшего, не принесла Хаджи-Черкесу никакой пользы, но зато сильно помогла Карач-мурзе, ибо позволила ему выгадать несколько дней драгоценного теперь времени: от Карачеля до Сарая было почти вчетверо дальше, чем от Хаджи-Тархани, а к месту действии надо было поспеть почти одновременно. Немедленно был отдай приказ о выступлении в поход, и когда неделю спустя прискакал второй гонец с вестью о том, что орда Хаджн-Черкеса движется к Сараю, а впереди нее, на дорогах, ловят и задерживают всех путников, чтобы они не предупредили Джанибека.
*Хадж – паломничество и город Мекку, которое старался совершить каждый мусульманин хотя бы одна раз в жизни. Побывавший в Мекке имел право к своему имени прибавлять слово «хаджи». Его не следует смешивать со словом «ходжа», которое является наследственным титулом потомков первых четырех мусульманских халифов, преемников и сподвижников Магомета.
Все пять туменов Карач-мурзы прошли уже половину того расстояния, которое отделяло их от золотоордынской столицы.
Движение продолжалось быстрыми переходами, и к середине октября шатры Тулюбек-ханум и Карач-мурзы уже стояли на берегу реки Улу-Узень, в трехстах верстах от Сарая. Здесь было решено подождать известий от Рагима, а тем временем дать отдых измученным лошадям, благо вокруг расстилались богатейшие и никем не тронутые пастбища.
Новостей не пришлось ожидать долго. На второй день, под вечер, к шатру Карач-мурзы подскакал покрытый пылью всадник. Это был сам Рагим.
– Да вознесет тебя Аллах превыше всех владык земных, великая хатунь, и да умножит Он твою славу, пресветлый оглан,– едва не падая от усталости, промолвил он, когда его ввели в юрту Тулюбек-ханум. – Я скакал без отдыха, сменив а пути девять лошадей, чтобы вы узнали: вчера Хаджи-Черкес овладел Сараем и объявил себя великим ханом Золотой Орды.
– А хан Джанибек? – спросил Карач-мурза.
– Убит в сражении.
– Оно было жестоким?
– Да, оглан, а обе стороны понесли большие потери. Хаджи– Черкесу не удалось напасть на город врасплох: хана Джанибека кто-то предупредил и он успел приготовиться к защите.
При этих словах Рагима Тулюбек-ханум самодовольно улыбнулась: за год успев хорошо узнать Карач-мурзу и опасаясь, что такое дело покажется ему слишком грязным,– она, втайне от пего, послала гонца к Джанибеку, с предупреждением, что к городу приближается войско Хаджи-Черкеса.
– Расскажи все, как было,– приказала она.
– Хаджи-Черкес подошел к Сараю ночью,– сказал Рагим. – Один из темников, которых он подкупил, обещал открыть ему ворота, а другие заговорщики должны были убить во дворце хана Джанибека, как только услышат, что началась битва. Но ничего этого сделать они не смогли, потому что Джанибек узнал обо всем раньше и ушел из дворца. Когда приблизился Хаджи-Черкес, он уже находился среди верных ему людей, на городском валу, ожидая нападения. Хану Черкесу пришлось брать город приступом. Джанибек храбро защищался два дня и, может быть, отбил бы врага, если бы его не окружали изменники: вчера они впустили в Сарай Хаджи-черкеса. Потом еще резались на улицах до самого вечера, пока не был убит хан Джанибек. Но и Хаджи-Черкес потерял очень много людей.
Что же сейчас делается в Сарае? –спросил Карач-мурза.
В Сарае идет грабеж я пьянство, благородный оглан. Хаджи-Черкес позволил своим воинам три дня праздновать и грабить город.
– А где теперь два темника, которые обещали нам помочь?
– Они живы и помогут нам, оглан. Они заранее отвели свои тумены подальше от Сарая и потому не участвовали в сражении. Но как только Хаджи-Черкес победил, оба вернулись и изъявили ему свою покорность. Так как их тумены совсем не пострадали и не имеют права участвовать в грабеже, им приказано нести охрану на подступах к городу и на валу.
– Спасибо, Рагим! Ты хорошо нам послужил, и я тобою доволен. Получишь от меня двадцать пять коней и завтра примешь начальство над сотней. А теперь иди отдыхай и скажи эмиру Кинбаю, что я жду его.
– Хорошие вести, мой царевич,– радостно сказала Тулюбек-ханум, когда они остались одни.
– Хорошие, ханум-джан. Сейчас я прикажу поднять тумены и со всей быстротой, на какую способны кони, двигаться вперед!
– Сделай меня повелительницей Золотой Орды, и ты навсегда останешься повелителем моего сердца,– тихо вымолвила она, подходя вплотную и кладя ему руки па плечи. Через три дня ты будешь царствовать, ханум!
Весь минувший год прошел для них в кипучей деятельности, которая развивалась по двум направлениям: прежде всего нужно было собрать достаточную воинскую силу, но не менее важно было найти и купить пособников в самом Сарае-Берке.
Первую задачу взял на себя Карач-мурза. С теми восьмью тысячами, которые не пожелали следовать за ханом Айбеком, в его распоряжении оказалось уже почти три тумена, кроме того, Рагим усиленно и успешно вербовал воинов в окрестностях Сарая. Зимою, вследствие дальности и трудности пути, их прибыло в Карачель не много, но весною и летом они начали являться в таких количествах, что к августу набралось еще полтора тумена. Осенью приток людей ослабел, но не прекратился, и это позволяло надеяться к началу похода довести общую численность войска до пятидесяти тысяч всадников, что Карач-мурза считал вполне достаточным.
Чтобы все эти приготовления не бросались посторонним в глаза и не поползли слухи о том, что в небольшом Исетском улусе собирается такая крупная орда. Карач-мурза все пять туменов распределил порознь, по отдаленным друг от друга и скрытым в глубине улуса кочевьям, приказав начальникам не жалеть времени и труда на боевую подготовку подчиненных им людей. Часто он и сам неожиданно появлялся то в одним, то в другом тумене, оставался там но несколько дней, присутствуя на скачках и состязаниях воинов в умении владеть оружием, щедро награждал отличившихся и наказывал нерадивых.
Но если можно было держать в тайне количество собранных в улусе войск, то, разумеется, нельзя было скрыть того обстоятельства, что воины сюда стекаются со всех сторон. На этот случаи был распущен слух, что после ссоры с Айбек-ханом, опасаясь его нападения, Карач-мурза увеличивает свои Силы. Это казалось вполне правдоподобным потому, что о происшествиях в Карачеле все знали, да и сам Айбек усиленно пополнял ряды своего поредевшего воинства.
Рагим, все время находившийся в Сарае и присылавший оттуда людей, теперь получил и другое задание: имея в своем распоряжении несколько надежных помощников и связавшись с другими участниками заговора, завербованными на месте – он должен был наблюдать за всем, что делается в столице, и немедленно сообщать в Карачель все важные новости. Под видом отдельных, кочующих в степи татарских семей по всему пути – на расстоянии тридцати – сорока верст друг от друга – были расставлены посты, на которых сменялись лошади и гонцы, ехавшие с новостями. Таким образом, весть, без малейшей задержки летевшая днем и ночью на предельной скорости коня, пробегала более полутора тысяч верст и обычно доставлялась в Карачель на пятый день.
Тулюбек– ханум тоже не потеряла этого времени даром. Среди влиятельных людей в Сарае оставалось несколько человек, если и не вполне ей преданных, то, во всяком случае, многим ей обязанных в прошлом и могущих, при ее воцарении, ожидать для себя великих выгод в будущем. В их числе находился и дворцовый букаул Улу-Керим,-тот самый вельможа, которому Тулюбек-ханум была обязана своим спасением. Через засланных в Сарай людей хатунь вскоре узнала, что хан Джанибек не очень жалует Улу-Керима, из чего можно было заключить, что и последний не имеет особых причин для чрезмерной преданности своему новому повелителю. Очень скоро с мим была установлена связь, а несколько позже – посланы богатые подарки и даны такие заманчивые обещания, что Улу-Керим поклялся жизни не щадить ради успеха Тулюбек-ханум. Через него удалось приобрести в городе и даже в самом ханском дворце несколько других важных пособников, а самое главное – подкупить двух темников Джанибека, стоявших со своими туменами возле самой столицы.
Теперь все было подготовлено и оставалось только выбрать удачный момент для удара. На этом, главным образом, и строился успех всего дела, ибо у Джанибека войска было втрое больше, чем у Карач-мурзы. Правда, не все тумены были ему преданы. В ту пору нескончаемых ханских усобиц, падения нравов татарской знати и проистекающего отсюда развала Орды многие темники беззастенчиво промышляли тем, что продавали свои тумены тому, кто дороже платил. Собственные силы каждого из тех удельных ханов, которые теперь постоянно сменялись на саранском престоле, обычно бывали совершенно недостаточны для овладения столицей Золотой Орды. Но каждый из таких захватчиков заранее покупая нескольких темников царствующего хана, что и обеспечивало ему победу.
Так обстояло дело и теперь. Но Тулюбек-хавум смогла подкупить только двух темников Джанибека, ибо выяснилось, что прежде нее кто-то уже успел договориться с некоторыми другими. Не подлежало сомнению, что многие улусные ханы мечтали о захвате престола и деятельно к тому готовились.
*Букаул – вообще чиновник, ведающий распределением казенного имущества а добыч». Дворцовый букаул – заведующий дворцовым хозяйством а старшей смотритель дворца.
Тулюбек– ханум даже знала -кто именно, и через подосланных людей старалась быть в курсе действий своих соперников. Из наиболее серьезных таковых было четверо: Араб-шах, Айбек-хан, Ильбани-хан и Хаджи-Черкес. У первых двух сил еще было явно недостаточно, и их можно было пока не принимать в расчет. Ильбани-хан был сильнее: он сидел в городе Сараил-Джадиде и располагал четырьмя или пятью туменами. Но особенно опасным был Хаджи-Черкес. Это был самый крупный из удельных ханов: он владел вторым по значению городом Золотой Орды – Хаджи-Тарханью, который возник рядом с Сараем-Бату, теперь совершенно захиревшим. Заслав туда лазутчиков, Карач-мурза выяснил, что Хаджи-Черкес собрал большие силы и готов к походу. Одновременно Улу-Керпм сообщил из Сарая, что это именно оп подкупает темников Джанибека и через своих людей пытался также подкупить начальника дворцовой стражи и самого Улу-Керима. Получив эти сведенья, Карач-мурза и Тулюбек-ханум призадумалась. Было совершенно очевидно, что Хаджи-Черкес сильнее их и что опередить его едва ли удастся. Да и неблагоразумно было опережать: если бы им удалось захватить Сарай-Берке раньше, то в этом случае,– потеряв часть своих сил в сражении с Джанибеком и не успев еще закрепиться в столице,– им сейчас же пришлось бы выдержать удар хорошо подготовленного Хаджи-Черкеса, который, конечно, не упустит такого случая и не даст им окрепнуть.
Несравненно правильнее было поставить в такое положение самого Хаджи-Черкеса и уступить ему первенство в захвате города. Так и решили сделать. Улу-Керим был оповещен, что хатунь хочет подождать, чем окончится столкновение Хаджи-Черкеса с Джанибеком, чтобы потом внезапно обрушить свой удар на победителя. Всем находящимся в Сарае участникам заговора надлежало блюсти осторожность и против хана Черкеса открыто не выступать, чтобы сохранить свои и в том случае, если ему удастся овладеть престолом. Но в то же время следовало сделать все возможное, чтобы победа досталась ему подороже.
*Сараил– Джадид, называемый в русских летописях Сарайчиком -татарский город, стоявший в низовьях реки Урал, на 60 верст выше нынешнего Гурьева. Арабский путешественник Ибн-Батута, посетивший те места в середине XIV в., пишет, что тут существовал огромный наплавной мост, по которому караваны переходили Улу-Су – «Великую Воду»,называлось у татар нижнее течение Урала (выше эта река называласьДжаиком). Ныне на месте этого города стоит село Сарайчиковское.
**Хаджи– Тархань -Астрахань. Но у татар основная, укрепленная часть города находилась на правом берегу Волги и на несколько верст выше нынешней Астрахани.
В Хаджи– Тархань послали надежных людей, которые должны были наблюдать за всем, что там происходит, и немедленно оповестить Карач-мурзу, как только Черкес выступит в поход. Так как весть об этом важно было получить как можно скорее,-по всему пути расставили посты вестового гона, подобрав для них особенно быстрых и выносливых лошадей ( Такой пост у татар назывался ямом. Отсюда наши ямщики). Дальнейшее теперь зависело только от действий Хаджи-Черкеса. Но время текло, а он ничего не предпринимал. Наконец в начале октября пришло известие, которое, казалось, опрокидывает все расчеты и предположения: Хаджи-Черкес передал управление улусом своему сыну Каганбеку, а сам, с небольшой группой приближенных и слуг, отправился на паломничество в Мекку. По случаю отъезда хан устроил в Хаджи-Тархани пышное празднество, которое продолжалось три дня, после чего огромная толпа народа проводила своего повелителя до первого ночлега.
В Карачеле, однако, сейчас же поняли, что все это лишь хитрость, рассчитанная на то, чтобы усыпить бдительность Джанибека и обрушиться на него внезапно. Это красноречиво подтверждалось тем шумом, которым хан Черкес постарался окружить свой воображаемый хадж. Карач-мурза ни минуты не сомневался в том, что со второго или третьего дня пути он повернет к тому месту, где уже приказал сосредоточиться своим войскам, и со всей возможной быстротой поведет их на Сарай-Берке.
Эта уловка, как будет видно из дальнейшего, не принесла Хаджи-Черкесу никакой пользы, но зато сильно помогла Карач-мурзе, ибо позволила ему выгадать несколько дней драгоценного теперь времени: от Карачеля до Сарая было почти вчетверо дальше, чем от Хаджи-Тархани, а к месту действии надо было поспеть почти одновременно. Немедленно был отдай приказ о выступлении в поход, и когда неделю спустя прискакал второй гонец с вестью о том, что орда Хаджн-Черкеса движется к Сараю, а впереди нее, на дорогах, ловят и задерживают всех путников, чтобы они не предупредили Джанибека.
*Хадж – паломничество и город Мекку, которое старался совершить каждый мусульманин хотя бы одна раз в жизни. Побывавший в Мекке имел право к своему имени прибавлять слово «хаджи». Его не следует смешивать со словом «ходжа», которое является наследственным титулом потомков первых четырех мусульманских халифов, преемников и сподвижников Магомета.
Все пять туменов Карач-мурзы прошли уже половину того расстояния, которое отделяло их от золотоордынской столицы.
Движение продолжалось быстрыми переходами, и к середине октября шатры Тулюбек-ханум и Карач-мурзы уже стояли на берегу реки Улу-Узень, в трехстах верстах от Сарая. Здесь было решено подождать известий от Рагима, а тем временем дать отдых измученным лошадям, благо вокруг расстилались богатейшие и никем не тронутые пастбища.
Новостей не пришлось ожидать долго. На второй день, под вечер, к шатру Карач-мурзы подскакал покрытый пылью всадник. Это был сам Рагим.
– Да вознесет тебя Аллах превыше всех владык земных, великая хатунь, и да умножит Он твою славу, пресветлый оглан,– едва не падая от усталости, промолвил он, когда его ввели в юрту Тулюбек-ханум. – Я скакал без отдыха, сменив а пути девять лошадей, чтобы вы узнали: вчера Хаджи-Черкес овладел Сараем и объявил себя великим ханом Золотой Орды.
– А хан Джанибек? – спросил Карач-мурза.
– Убит в сражении.
– Оно было жестоким?
– Да, оглан, а обе стороны понесли большие потери. Хаджи– Черкесу не удалось напасть на город врасплох: хана Джанибека кто-то предупредил и он успел приготовиться к защите.
При этих словах Рагима Тулюбек-ханум самодовольно улыбнулась: за год успев хорошо узнать Карач-мурзу и опасаясь, что такое дело покажется ему слишком грязным,– она, втайне от пего, послала гонца к Джанибеку, с предупреждением, что к городу приближается войско Хаджи-Черкеса.
– Расскажи все, как было,– приказала она.
– Хаджи-Черкес подошел к Сараю ночью,– сказал Рагим. – Один из темников, которых он подкупил, обещал открыть ему ворота, а другие заговорщики должны были убить во дворце хана Джанибека, как только услышат, что началась битва. Но ничего этого сделать они не смогли, потому что Джанибек узнал обо всем раньше и ушел из дворца. Когда приблизился Хаджи-Черкес, он уже находился среди верных ему людей, на городском валу, ожидая нападения. Хану Черкесу пришлось брать город приступом. Джанибек храбро защищался два дня и, может быть, отбил бы врага, если бы его не окружали изменники: вчера они впустили в Сарай Хаджи-черкеса. Потом еще резались на улицах до самого вечера, пока не был убит хан Джанибек. Но и Хаджи-Черкес потерял очень много людей.
Что же сейчас делается в Сарае? –спросил Карач-мурза.
В Сарае идет грабеж я пьянство, благородный оглан. Хаджи-Черкес позволил своим воинам три дня праздновать и грабить город.
– А где теперь два темника, которые обещали нам помочь?
– Они живы и помогут нам, оглан. Они заранее отвели свои тумены подальше от Сарая и потому не участвовали в сражении. Но как только Хаджи-Черкес победил, оба вернулись и изъявили ему свою покорность. Так как их тумены совсем не пострадали и не имеют права участвовать в грабеже, им приказано нести охрану на подступах к городу и на валу.
– Спасибо, Рагим! Ты хорошо нам послужил, и я тобою доволен. Получишь от меня двадцать пять коней и завтра примешь начальство над сотней. А теперь иди отдыхай и скажи эмиру Кинбаю, что я жду его.
– Хорошие вести, мой царевич,– радостно сказала Тулюбек-ханум, когда они остались одни.
– Хорошие, ханум-джан. Сейчас я прикажу поднять тумены и со всей быстротой, на какую способны кони, двигаться вперед!
– Сделай меня повелительницей Золотой Орды, и ты навсегда останешься повелителем моего сердца,– тихо вымолвила она, подходя вплотную и кладя ему руки па плечи. Через три дня ты будешь царствовать, ханум!
Глава 40
Кроме участников заговора, в Сарае никто не подозревал о приближении войска Карач-мурзы, потому что все городские ворота охранялись воинами тех туменов, начальники которых передались Тулюбек-ханум. Они задерживали всех, кто подъезжал с этой стороны и мог бы доставить Хаджи-Черкесу какие-нибудь тревожные известия.
На последнем переходе Карач-мурза с двумя десятками всадников выехал вперед, поздно вечером приблизился к Сараю и сам удостоверился в том, что Хаджи-Черкес не ожидает нападения и что все обстоит именно так, как ему доносили. Затем он встретился с подкупленными темниками, и они вместе выработали план захвата города.
Вскоре после полуночи, когда уставшие от трехсуточной грабежа и пьянства воины Хаджи-Черкеса уже храпели возле затухающих костров,– степь вокруг окутанной сном и мраком столицы великих ханов пришла в движение. Два спешенных тумена неслышно оценили город вдоль окружавшего его земляного вала, с тем чтобы не выпустить из Сарая ни одной живой души. За каждыми из городских ворот, на расстоянии полуверсты от них, было поставлено по нескольку тысяч конницы, с приказом ожидать условленного сигнала, по которому всем надлежало ворваться в город и приступить к его захвату, со всех сторон одновременно., поднимая при этом как можно больше шуму.
Когда все находились на своих местах и каждый знал, что надо делать,– через главные ворота въехал, впереди своего тумена, сам Карач-мурза и направился прямо к ханскому дворцу.
Длинная колонна всадников, шагом двигавшаяся во мраке в растекавшаяся но улицам. Чтобы выйти на дворцовую площадь с разных сторон, не вызывав никаких подозрений у тех немногочисленных горожан и воинов, которые в этот поздний час почему-либо не спали. Полупьяные воины полагали, что это просто какое-то передвижение охраняющих город отрядов, о котором знает начальство. Обыватели, напуганные трехдневными бесчинствами, ори проходе свежей, еще ни приобщившейся к грабежу воинской части менее всего склонны были поднимать шум и привлекать к себе внимание.
Лишь в одном месте произошла короткая заминка: уже недалеко от дворца голова тумена вышла на перекресток улиц, освещенный ярко горевшим костром, возле которого, кроме нескольких спавших воинов, оказалось и трое бодрствующих. Один из них, по-видимому десятник, увидев выезжающий из темноты отряд, заподозрил неладное. Он быстро вскочил на ноги и что-то крикнул своим товарищам. Но в ту же секунду шею его захлестнула петля аркана, а две минуты спустя около затоптанного костра остался лишь десяток трупов и и колонна спокойно продолжала свое движение.
Наконец, улица расширилась и вывела всадников на мощенную деревянными торцами площадь, по другую сторону которой высилась громада Алтын-Таша. Края огромной площади тонули во мраке, но возле главного входа во дворец пылал большой костер, при свете которого были хорошо видны десятка три тургаудов, охраняющих дверной портал и ведущую к нему низкую, но очень широкую мраморную лестницу. По бокам этой лестницы, так же как и на башнях дворцовой стены, горели вставленные в железные скобы факелы, красноватым пламенем освещающие фасад дворца.
На последнем переходе Карач-мурза с двумя десятками всадников выехал вперед, поздно вечером приблизился к Сараю и сам удостоверился в том, что Хаджи-Черкес не ожидает нападения и что все обстоит именно так, как ему доносили. Затем он встретился с подкупленными темниками, и они вместе выработали план захвата города.
Вскоре после полуночи, когда уставшие от трехсуточной грабежа и пьянства воины Хаджи-Черкеса уже храпели возле затухающих костров,– степь вокруг окутанной сном и мраком столицы великих ханов пришла в движение. Два спешенных тумена неслышно оценили город вдоль окружавшего его земляного вала, с тем чтобы не выпустить из Сарая ни одной живой души. За каждыми из городских ворот, на расстоянии полуверсты от них, было поставлено по нескольку тысяч конницы, с приказом ожидать условленного сигнала, по которому всем надлежало ворваться в город и приступить к его захвату, со всех сторон одновременно., поднимая при этом как можно больше шуму.
Когда все находились на своих местах и каждый знал, что надо делать,– через главные ворота въехал, впереди своего тумена, сам Карач-мурза и направился прямо к ханскому дворцу.
Длинная колонна всадников, шагом двигавшаяся во мраке в растекавшаяся но улицам. Чтобы выйти на дворцовую площадь с разных сторон, не вызывав никаких подозрений у тех немногочисленных горожан и воинов, которые в этот поздний час почему-либо не спали. Полупьяные воины полагали, что это просто какое-то передвижение охраняющих город отрядов, о котором знает начальство. Обыватели, напуганные трехдневными бесчинствами, ори проходе свежей, еще ни приобщившейся к грабежу воинской части менее всего склонны были поднимать шум и привлекать к себе внимание.
Лишь в одном месте произошла короткая заминка: уже недалеко от дворца голова тумена вышла на перекресток улиц, освещенный ярко горевшим костром, возле которого, кроме нескольких спавших воинов, оказалось и трое бодрствующих. Один из них, по-видимому десятник, увидев выезжающий из темноты отряд, заподозрил неладное. Он быстро вскочил на ноги и что-то крикнул своим товарищам. Но в ту же секунду шею его захлестнула петля аркана, а две минуты спустя около затоптанного костра остался лишь десяток трупов и и колонна спокойно продолжала свое движение.
Наконец, улица расширилась и вывела всадников на мощенную деревянными торцами площадь, по другую сторону которой высилась громада Алтын-Таша. Края огромной площади тонули во мраке, но возле главного входа во дворец пылал большой костер, при свете которого были хорошо видны десятка три тургаудов, охраняющих дверной портал и ведущую к нему низкую, но очень широкую мраморную лестницу. По бокам этой лестницы, так же как и на башнях дворцовой стены, горели вставленные в железные скобы факелы, красноватым пламенем освещающие фасад дворца.