Страница:
— Давай оденемся в синее? Она заколебалась, а потом на ее губах появилась легкая улыбка:
— Хорошо.
— Мы немножко развлечемся, — сказала я, — сделав вид, что ты — это я, а я — это ты.
— Найдутся люди, которые заметят подвох.
— Кто?
— Ну, например, мама.
— Мама всегда различает нас.
Итак, мы надели наши платья из синего шелка с лифами на китовом усе, схваченные поясами чуть-чуть другого оттенка, с юбками, не достигающими щиколоток, так что из-под них виднелись нижние юбки из атласа, и с прелестными ниспадающими рукавами. Мы сшили платья в прошлом году, и хотя сейчас их нельзя было назвать последним криком моды, они были нам очень к лицу.
— Мы зачешем волосы наверх, — сказала Берсаба.
— Говорят, сейчас так не причесываются.
— У нас высокие лбы, и эта прическа нам идет, — ответила она и была права.
Мы стояли перед зеркалом и посмеивались. Хотя мы давно привыкли к нашему сходству, иногда это все же развлекало нас.
В холле нас расцеловал дядя Коннелл. Он был из тех мужчин, что любят женщин — любого возраста, происхождения и размера. Дядя был крупным, шумным, похожим в этом на дедушку Касвеллина. По крайней мере, глядя на него, можно было представить себе, каким был наш дедушка в молодости. «Но даже он, похоже, иногда побаивался дедушку Касвеллина, и в этом состояла разница между ними, так как дедушка никогда никого не боялся. Обняв и расцеловав нас, дядя взял меня за подбородок и спросил:
— Ты кто?
— Анжелет, — ответила я.
— Ну, не такой уж ты и ангелок , если я хоть что-то понимаю в этих делах. Все рассмеялись.
— А Берсаба? Ну-ка, моя девочка, подойди поближе и поцелуй дядю.
Берсаба нехотя подошла к нему, что склонило дядю к двум поцелуям подряд, как будто двойная доза могла оказаться для нее приятнее.
Поговаривали, что Коннелл, как истинный представитель рода Касвеллинов, имеет возлюбленных по всей округе и несколько детей, прижитых со служанками.
Мне было любопытно, что по этому поводу думает тетя Мелани, но она никак не проявляла своих чувств. Я обсудила все это с Берсабой, которая считала, что тетя принимает такое положение вещей как должное, и пока это не вредит хозяйству, семье, она будет закрывать глаза.
— Я бы нашла, что сказать, если бы была на ее месте, — заявила я.
— А я в таком случае нашла бы, что сделать, — заметила Берсаба.
Пришел и Бастиан. Мне он показался таким же красивым, как на рисунке Берсабы, — ну, почти таким же. Он был ростом со своего отца, а сочетание внешности отца и характера матери делало его очень привлекательным. Он переводил взгляд с Берсабы на меня и обратно. Берсаба рассмеялась, и тогда он сказал:
— А, это ты, Берсаба, — и расцеловал вначале ее, а потом меня.
Дядя Коннелл дал команду усаживаться за стол, и мы охотно повиновались. Сам он сел во главе длинного обеденного стола, а мама и Мелдер — по обе стороны от него. Мы с Берсабой уселись рядом с тетей Мелани, а Бастиан пристроился поближе к Берсабе.
Разговаривали в основном о местных делах, о том, что еще нужно сделать по хозяйству. Потом мама упомянула о растущих трудностях Ост-Индской компании, которые, как она надеялась, уменьшатся после постройки фабрики в Индии.
Бастиан сказал:
— Везде сплошные трудности. Люди, кажется, не осознают этого. Они закрывают на них глаза, но в один прекрасный день все может обрушиться на нас разом.
— Бастиан говорит прямо как пророк Иеремия, — прокомментировала Розен.
— Нет ничего глупее, чем закрывать глаза на факты только потому, что они неприятны, — вставила Берсаба, приняв сторону Бастиана. Он улыбнулся ей как-то по-особенному, и она зарделась от радости.
— Король находится в раздоре со своими министрами, — вновь начал Бастиан.
— Мой милый мальчик, — вмешался его отец, — короли находятся не в ладах со своими министрами с тех пор, как существуют короли и министры.
— Но этот король способен распустить парламент и править (или воображать, что правит) страной в течение… скольких лет? Девяти?
— Мы не заметили никакой разницы, — смеясь, заметил дядя Коннелл.
— Скоро заметите, — парировал Бастиан. — Король полагает, что он правит от имени Господа, но в стране есть люди, не согласные с этим.
— Короли… парламенты… — сказал дядя Коннелл. — У этих умников, похоже, одна забота: выдумывать все новые и новые налоги, чтобы развлекаться за счет народа.
— Мне кажется, после убийства Бэкингема ситуация изменится, — сказала мама.
— Нет, — возразил Бастиан, — измениться следовало бы самому королю.
— А он сумеет? — спросила Берсаба.
— Сумеет… или будет низложен, — ответил Бастиан. — Ни один король не может длительное время править страной, если на то нет доброй воли его народа.
— Бедняжка, — заметила мама, — как, должно быть, ему тяжело.
Дядя Коннелл рассмеялся.
— Дорогая моя Тамсин, королю наплевать на то, как относится к нему народ. Ему наплевать и на то, как относятся к нему министры. Он уверен в том, что прав и думает, что Бог на его стороне. Кто знает, может, так оно и есть.
— По крайней мере, теперь он стал счастливее в своей семейной жизни, — сказала тетя Мелани. — Я полагаю, поначалу дела обстояли далеко не так. Он — добрый муж и добрый отец, независимо от того, какой он король.
— Для него важнее было бы стать добрым королем, — пробормотал Бастиан. Розен сказала:
— Говорят, королева очень живая женщина. Она любит танцы и наряды.
— И любит соваться не в свои дела, — добавил Бастиан.
— В конце концов, ведь она королева, — сказала я.
— Бедное дитя, — вздохнула мама. — Ужасная, должно быть, участь — быть оторванной от родного дома в шестнадцать лет. Она была моложе вас, сестрички, — улыбнулась мать. — Вы только представьте: в чужую страну, к незнакомому мужчине… и к тому же она католичка, а король протестант. Ничего удивительного, что между ними не было взаимопонимания. И если они наконец пришли к согласию, мы должны радоваться и желать им счастья.
— Я от всего сердца желаю им этого, — поддержала ее тетя Мелани.
— У них ничего не получится, пока король не начнет прислушиваться к мнению министров и пока у нас не будет парламента, принимающего законы, — сказал Бастиан.
— Мы настолько далеки от двора, — заметила Мелани, — что происходящее в столице вряд ли коснется нас. Мы узнаем обо всех придворных событиях только через несколько месяцев!
— Волны, возникшие в центре водоема, рано или поздно достигают берегов, — напомнил Бастиан.
— А как дела у дедушки Касвеллина? — спросила мать, решив сменить тему разговора.
— Как обычно, — ответила Мелани. — Он знает о вашем приезде, так что после обеда вам стоит навестить его. Иначе он будет жаловаться, что вы пренебрегаете им.
Мать кивнула и улыбнулась.
— С вами сходит Мелдер. Она проследит, чтобы он не слишком задержал вас.
— Сегодня он весьма раздражителен, — заметила Мелдер.
— А разве он бывает иным? — спросил Коннелл.
— Сегодня — более, чем обычно, — ответила Мелдер. — Но он будет рад видеть вас.
Я слегка улыбнулась и заметила, что Берсаба прореагировала так же. Мы обе не могли припомнить случая, когда дедушка проявлял удовольствие, увидев нас.
В сопровождении мы шли по узкому коридору к двери, ведущей из башни Нонны к Морской башне, и вдруг я почувствовала, как кто-то взял мою руку и крепко сжал ее. Я оглянулась. Рядом был Бастиан. Это пожатие руки должно было что-то означать.
Когда мы вошли, дедушка Касвеллин сердито взглянул на нас. Хотя я была готова к встрече и прекрасно знала, как дедушка выглядит, но все же, как обычно испытала легкий испуг, увидев его. Его ноги всегда были прикрыты пледом, и я часто думала, что, наверное, они ужасно искалечены. У него были очень широкие плечи, и вообще выше пояса он был могучим мужчиной, отчего общее впечатление становилось еще трагичнее. Мне порой казалось, что, если бы он был хилого телосложения, все выглядело бы не так плохо. Такого горящего взора, как у него, я ни у кого не видела. Глаза его, казалось, вылезали из орбит, и огромные белки сверкали на лице. Когда он повернулся ко мне, я почувствовала себя так, будто на меня смотрит Медуза и мои конечности вот-вот превратятся в камень. Я никогда не перестану думать о той ночи, когда он, сильный, здоровый, плыл в лодке и наткнулся на эти ужасные» Зубы дьявола «, сделавшие его калекой.
Он развернул кресло и подъехал к нам.
— Значит, приехали, — сказал он, глядя на маму.
— Да, отец, — ответила она.
Похоже, мама совершенно не боялась его, и эта черта в ней, мягкой, миролюбивой, всегда удивляла меня. Мне подумалось, что она, возможно, знает что-то такое… такое, чего лучше бы не знать, и это дает ей чувство превосходства над ним. Но, будучи нашей матерью, она использует это превосходство лишь для того, чтобы не бояться.
— А это, значит, твои девочки. А мальчик где?
— Ему пришлось остаться дома. Мой муж может вернуться в любой момент, и его кто-то должен встретить.
Дедушкино лицо скривилось в усмешке.
— Все эти дела с Ост-Индской компанией, а?
— Ну конечно, — спокойно ответила мать.
— А это, значит девочки… две… как две горошины в стручке. Это на тебя похоже — завести двух девчонок. А нам нужны парни. И братец твой заводит девчонок, за столько лет брака только один парень.
— Так уж складывается у нас в роду. У вас, отец, тоже был всего один мальчик, так что не вам упрекать Коннелла.
— Нас подводят наши жены. Мы способны делать парней, но не с ними.
— Вам не на что жаловаться. У вас хорошая дочь, а Мелани и Мелдер хорошо присматривают за вами.
— О да, я должен благодарить за это небеса. Я должен быть благодарен за то, что мне дозволяют жить под крышей моего собственного дома. А почему эти девочки торчат на месте, как чучела? Ну-ка, подойдите, дайте взглянуть на вас.
Мать подтолкнула нас вперед.
— А что, это обязательно — держать их за руки, когда они лезут в пасть льва? — прокричал дедушка. — Не подходите ближе, детки, а то я вас слопаю!
Он находился пугающе близко от нас. Его густые брови насупились, а глаза метали молнии. Он протянул ко мне руку.
— Ты которая? — спросил он.
— Анжелет, — ответила я.
— А эта?
— Берсаба.
— Заграничные имена, — пробурчал он.
— Добрые корну оллские имена, — ответила наша мать.
— Одну назвали в честь ангела, а другую — в честь женщины, очень мало смахивающей на ангела. Батшеба — вот как ее звали Дедушка очень интересовался происхождением слов и древними обычаями нашего края. Линнет, его жена, была родом из Девона, а сам он очень гордился своей корнуоллской кровью. Он уставился на Берсабу и начал оценивающе рассматривать ее. Она бесстрашно глядела на него. Затем он слегка шлепнул мою сестру.
— Подрастает, — сказал он. — Удачно выйдет замуж и обзаведется сыновьями.
— Я постараюсь, — пообещала Берсаба. Я поняла, что она понравилась ему и заинтересовала больше, чем я. Это было странно: казалось, он почувствовал ту разницу между нами, которую другие не замечали.
— И не тяните с этим делом. Я хочу посмотреть на правнуков, пока не умер.
— Девочкам всего семнадцать, папа, — сказала мать. Он рассмеялся кудахтающим смехом, протянул руку и вновь шлепнул Берсабу.
— Они готовы, — заявил он. — Созрели и готовы. Берсаба зарделась, как маков цвет. Мать сказала:
— Мы пробудем здесь несколько дней, отец, и еще зайдем вас проведать.
— Это неизбежная неприятность, — заявил дедушка. — Приходится иногда встречаться со старым людоедом, вместо того чтобы веселиться с другими родственниками.
— Вы же знаете, что одна из причин нашего посещения замка — желание навестить вас, — возразила мать.
— Ваша мать всегда соблюдала дурацкие приличия, — сказал дедушка. — Думаю, вы не пойдете по ее стопам, — и он взглянул на Берсабу.
— Нам, пожалуй, пора, — вмешалась Мелдер.
— Ну да! — воскликнул дедушка. — Сторожевая собака считает, что нужно успеть смотаться отсюда до тех пор, пока я не показал когти. Она бы их вырвала, если бы смогла. Ваша кузина Мелдер принадлежит к худшему виду женщин. Не вздумайте быть такими, когда станете взрослыми. Сварливая баба. Женщина, ненавидящая мужчин! Она имеет на нас зуб за то, что никто не хочет брать ее в жены.
— Но, папа, — вмешалась мать, — я уверена…
— Ты уверена!.. А вот я уверен в одном, когда речь идет о тебе: ты будешь всегда стоять на своем, пусть даже для этого придется закрыть глаза на правду. Это существо вряд ли можно назвать женщиной, поскольку женщина создана для того, чтобы услаждать мужчину и плодить детей…
По Мелдер не было заметно, что она оскорблена этой тирадой, но дедушка и не обращал на нее внимания. Он смотрел на нас, и, как мне показалось, в особенности на Берсабу.
Неожиданно он рассмеялся; его смех пугал не меньше, чем его гнев.
Мелдер открыла двери.
— Ну, мы зайдем навестить вас завтра, — сказала мать таким тоном, будто мы получили огромное удовольствие от этого визита.
Когда за нами закрылась дверь, он все еще продолжал смеяться.
— Сегодня у него дурное настроение, — заметила мама.
— У него такое настроение каждый день, — спокойно констатировала Мелдер. — А при виде молодых девушек — тем более. Похоже, он находит некоторое утешение, оскорбляя меня. Неважно… если ему от этого становится легче…
— Нет необходимости приводить нас сюда завтра, — заявила мать.
Внутренне я улыбнулась. Я понимала, что ей не понравились высказывания дедушки о роли женщины в жизни, особенно в связи с Мелдер.
Она хотела защищать нас от реальности этого мира как можно дольше, но мы, как и большинство детей, знали о мире гораздо больше, чем полагала матушка. А что тут удивительного? Мы слышали разговоры слуг; мы видели, как они парочками ходят в лес; мы знали, что служанка Бесси забеременела и что наша мама устроила ее свадьбу с одним из конюхов. Мы знали, что детей находят не под кустами крыжовника.
Жизнь в нашем доме, где все шло гладко, где родители находились в добром согласии друг с другом, отличалась даже от жизни в замке Пейлинг. Наши кузины должны были больше разбираться во взаимоотношениях между мужчинами и женщинами. Розен как-то сказала:» Отец постоянно изменяет матери. Он лезет к каждой новой служанке. Он считает, что имеет на это право, поскольку является хозяином замка. Таким же был и дедушка. Конечно, если он бывает первым, то потом подыскивает девушке мужа да еще и дарит им домик, так что она получает что-то вроде приданого. Вот почему в округе так много детей, которые являются нашими кровными братьями и сестрами «.
Трудно было сравнивать подобный образ жизни с тем, что вели наши родители. Но, так или иначе, мы знали обо всем. В общем, я хочу сказать, что мы были не столь невинны, как полагала наша мама.
В этот вечер, улегшись в кровать, я решила поговорить об этом с Берсабой.
— Он сказал, что мы созрели и готовы, — хихикая, напомнила я.
— Дедушка из тех мужчин, которые считают, что женщины годятся лишь для того, чтобы уложить их в постель.
— Ему пора бы уже потерять к этому интерес.
— Я думаю, с такими, как он, этого вообще не происходит.
— Он все время смотрел на тебя, — напомнила я.
— Чепуха.
— Конечно, смотрел. Как будто что-то такое о тебе знал.
— Я хочу спать, — заявила Берсаба.
— Любопытно все-таки, почему он так смотрел.
— Что? — сонно пробормотала она.
— Я говорю, любопытно, почему он так смотрел именно на тебя?
— Да не смотрел он. Спокойной ночи. И хотя я хотела продолжать разговор, она притворилась спящей.
Прошло два дня. Мы совершали конные прогулки с нашими кузинами и осматривали замок. Я прогуливалась к морю и собирала на берегу раковины и полудрагоценные камешки. У нас получилась приличная коллекция необработанных аметистов, топазов и любопытных кусочков кварца.
Я любила стоять на самом берегу, наблюдая за накатывающимися волнами; осыпавшими меня тучей брызг, и с визгом отбегая в последний момент от края прибоя.
Мне нравилось гулять по стенам крепости, поражавшей своей мощью. Стены и море — творение человеческих рук и творение природы — были двумя могучими противниками. Море, конечно, было сильней, оно могло разрушить эту твердыню; но и тогда оно было бы не в силах совсем стереть ее с лица земли. Дедушка Касвеллин бросил вызов морю, и море выиграло бой, но не совсем: ведь он продолжал жить в Морской башне и грозил волнам кулаком.
Раньше Берсаба тоже любила собирать на берегу камешки, но в этот раз она не проявила к ним интереса, заявив, что это занятие для детей. Так же, как и я, она любила ездить верхом. В первый день пребывания в замке мы выехали с кузинами, но вскоре заметили, что с нами нет Берсабы. Она просто обожала теряться. Вместе с нами были Розен, Гвенифер и два грума.
Я сказала:
— Она догонит нас или вернется в замок. Временами ей хочется побыть в одиночестве.
Мы не беспокоились за нее, как беспокоилась бы на нашем месте мама.
Я не ошиблась. Она действительно вернулась в замок. Она заявила, что потеряла нас, но решила не отказываться от прогулки. Окрестности она знала хорошо, а разбойников не боялась, считая, что сумеет на своей лошади ускакать от них.
— Ты же знаешь, что мама не любит, когда мы ездим в одиночку.
— Дорогая моя Анжел, — ответила она, — мы взрослеем. И чем дальше, тем больше мы будем делать то, чего не любит наша матушка.
Я видела, что она вновь отдаляется от меня, что невидимая нить, связывавшая нас, напряглась до предела. Она становилась чужой, у нее появились от меня секреты.» Однажды, — подумала я, — что-то рухнет, и мы станем всего лишь обычными сестрами «.
На следующий день, опять собираясь на конную прогулку, я по ошибке взяла ее юбку для верховой езды и заметила, что к ней прицепились обрывки папоротника, а подол измазан глиной.
« Должно быть, она упала «, — подумала я.
Берсаба подошла и уставилась на юбку.
— Слушай, — воскликнула я, — что произошло? Ты упала с лошади?
— Чепуха! — ответила она, забирая у меня юбку. — Конечно, нет.
— Но, сестренка, эта юбка испачкана землей. Это же ясно видно.
Она немного подумала, а потом сказала:
— А, я поняла. Это было вчера во время прогулки. Я нашла чудный пруд, спешилась и немного посидела на берегу.
— Тебе не следовало делать этого… одной. Вдруг что-нибудь… какой-нибудь мужчина… Сестра рассмеялась и отвернулась.
— В один прекрасный момент мы станем взрослыми, Анжелет, — сказала она, чистя щеткой юбку. — Вот и все, — и она повесила юбку в шкаф. — А с чего ты вдруг решила проверять мои вещи?
— Я ничего не проверяла. Я подумала, что это моя…
— Ну, теперь ты убедилась в том, что она не твоя.
Берсаба вышла, а я осталась стоять, не зная, что и думать.
На следующий день произошло странное событие. Была середина дня, и мы сидели за обеденным столом в большом холле, так как тетя Мелани решила, что такой большой компании будет удобнее разместиться здесь, а не в гостиной, где обычно обедала их семья.
В замке Пейлинг трапезе всегда придавали особое значение. Дедушка Касвеллин привык к обильной еде, и Коннелл поддерживал обычай. У нас в доме это было не принято, и хотя в кладовках хватило бы еды на любое количество гостей, у нас был гораздо более скромный стол, чем в замке Пейлинг. Тетя Мелани очень гордилась своими кладовками и, воспользовавшись помощью Мелдер, заставляла нас пробовать все новые деликатесы, приготовленные ими по старым рецептам с некоторыми собственными нововведениями.
Мама и тетя Мелани обсуждали сравнительные достоинства лечебных трав, которые они трудолюбиво взращивали в своих садиках, и тетя Мелани сообщила о том, что от сока одуванчика Розен так сильно расчихалась, что у нее совершенно прошел давно мучивший ее насморк. В этот момент мы услышали во дворе шум.
— Гости, — сказал дядя Коннелл, посмотрев на тетю Мелани.
— Любопытно, кто это? — спросила она. Вбежал кто-то из слуг.
— Прибыли странники издалека, хозяйка, — сказал он.
Тетя Мелани встала и поспешила к дверям, за ней пошел дядя Коннелл.
До нас донеслись крики изумления, и вскоре вновь появились дядя и тетя, а с ними — две женщины, внешний вид которых поразил меня. Оглядываясь на прошлое, я часто думаю, что жизнь должна как-то подготовить нас, сделать так, чтобы происшествие, являющееся предвестником больших, коренным образом меняющих нашу жизнь событий, как-то привлекало наше внимание, предупреждая и предостерегая.
Но такое случается редко, и, сидя за столом и рассматривая вновь прибывших (одна из женщин была ровесницей матери, а другая — моей, может быть, чуть постарше), я не представляла себе, что их приезд окажет решающее влияние на наши судьбы.
Тетя Мелани воскликнула:
— Тамсин! Ты же знаешь ее! Это Сенара! Моя мать встала. Она побледнела, а потом покраснела. Довольно долго она стояла на месте, глядя на старшую гостью, и только потом они одновременно кинулись друг к другу и обнялись.
Обе они смеялись, но я видела, что мать готова расплакаться. Она держала приезжую за плечи, и обе вглядывались друг в друга.
— Сенара! — воскликнула мать. — Что случилось?
— Слишком долго рассказывать, — ответила женщина. — Как я рада видеть тебя… как рада оказаться здесь. — Она отбросила назад капюшон, и по ее плечам рассыпались великолепные черные волосы. — Здесь рее так же, как и прежде. И ты… прежняя, добрая Тамсин.
— А это…
— Это моя дочь. Карлотта, подойди, познакомься с Тамсин… с лучшей подругой моего детства.
Девушка, которую звали Карлоттой, подошла к нашей матери, которая приготовилась обнять ее, сделала в последний момент небольшой шажок назад и присела в изысканном реверансе. Уже тогда меня поразила ее необыкновенная грация. Она выглядела иностранкой: темные, как у матери, волосы, большие, чуть раскосые глаза с густыми черными ресницами, которых невозможно было не заметить даже с такого расстояния. Лицо ее было очень бледным, и на нем ярко выделялись алые губы и темные глаза.
— Твоя дочь… милая Сенара… О, это чудесно. Ты должна так много рассказать. — Мать оглянулась. — Мои дочери тоже здесь.
— Так ты вышла замуж за Фенимора!
— Да.
— И, видимо, удачно.
— Я очень счастлива. Анжелет, Берсаба… Мы встали из-за стола и подошли к матери.
— Близнецы! — воскликнула Сенара. В ее голосе вновь прозвучали веселые нотки. — Тамсин, милая, у тебя близнецы!
— У меня есть и сын. Он на семь лет старше девочек.
Сенара взяла нас за руки и внимательно взглянула нам в глаза.
— Мы с вашей матерью были как сестры… мы провели вместе детство, а потом нас разлучили. Карлотта, познакомься с девочками. Я их люблю уже только за то, что они — дочери моей Тамсин.
Взгляд Карлотты был, как мне показалось, оценивающим. Она грациозно поклонилась нам.
— Вы приехали издалека? — спросила Сенару Мелани.
— Да, из самого Плимута. Вчера мы ночевали на каком-то жалком постоялом дворе. Кровати были жесткими, свинина пересоленной, но я не обращала внимания, ожидая встречи с замком Пейлинг.
— Как удачно, что ты застала нас здесь, — сказала моя матушка. — Мы приехали в гости.
— Конечно. Ты же должна жить в Тристан Прайори. Как поживает милый Фенимор?
— Сейчас он в море. Но скоро мы его ждем, — Как я буду рада вновь видеть вас вместе!
— Расскажи нам, что же с тобой случилось? Тут с улыбкой вмешалась Мелани.
— Я представляю, что значит для вас встретиться после столь долгой разлуки, но ты, Сенара, наверняка устала. Я прикажу подготовить тебе и твоей дочери комнаты. К тому же вы, конечно, голодны.
— О, Мелани, ты всегда так заботлива и так предусмотрительна… Ах, Коннелл, я совсем забыла про тебя и про твоих детей… А голодны мы обе. Так что, если нам позволят смыть с себя дорожную грязь и потом съесть какое-нибудь их этих восхитительно пахнущих блюд… вот тогда, наверное, мы могли бы долго-долго вспоминать старые времена и гадать о том, что произойдет в будущем…
Коннелл подошел к жене и сказал:
— Вызови слуг, и пусть они позаботятся о гостях. Исполнительная Мелдер тут же поспешила отдать распоряжения.
— Сейчас опять накроют на стол, — сказала Мелани, — а пока пройдите ко мне в комнату и умойтесь. Ваши комнаты будут готовы попозже.
Она вышла вместе с нашей матерью и гостями, и за столом воцарилось молчание.
— Кто они? — спросила наконец Розен. — Похоже, что мама и тетя Тамсин хорошо знают их.
— Та, что старше, родилась здесь, в замке Пейлинг, — сказал дядя Коннелл. — Ее мать была жертвой кораблекрушения, и ее выбросило на берег. Сенара родилась здесь, через три месяца после кораблекрушения. Она провела здесь детство, а когда наша мать умерла, отец женился на матери Сенары.
— Значит, здесь ее родной дом?
— Да.
— А потом она уехала и до сегодняшнего дня вы ничего о ней не слышали?
— Ну, это длинная история, — сказал Коннелл. — Она уехала, чтобы выйти замуж за пуританина, кажется, уехала в Голландию.
— Несомненно, она расскажет нам обо всем.
— И в конце концов она вернулась! Сколько лет вы ее не видели?
Коннелл задумался.
— Ну, — сказал он, — прошло, пожалуй, лет тридцать.
— Она немолода… эта Сенара.
— Ей было не больше семнадцати, когда она уехала.
— Значит, ей сорок семь? Не может быть!
— Она, наверное, знает секрет молодости.
— Хорошо.
— Мы немножко развлечемся, — сказала я, — сделав вид, что ты — это я, а я — это ты.
— Найдутся люди, которые заметят подвох.
— Кто?
— Ну, например, мама.
— Мама всегда различает нас.
Итак, мы надели наши платья из синего шелка с лифами на китовом усе, схваченные поясами чуть-чуть другого оттенка, с юбками, не достигающими щиколоток, так что из-под них виднелись нижние юбки из атласа, и с прелестными ниспадающими рукавами. Мы сшили платья в прошлом году, и хотя сейчас их нельзя было назвать последним криком моды, они были нам очень к лицу.
— Мы зачешем волосы наверх, — сказала Берсаба.
— Говорят, сейчас так не причесываются.
— У нас высокие лбы, и эта прическа нам идет, — ответила она и была права.
Мы стояли перед зеркалом и посмеивались. Хотя мы давно привыкли к нашему сходству, иногда это все же развлекало нас.
В холле нас расцеловал дядя Коннелл. Он был из тех мужчин, что любят женщин — любого возраста, происхождения и размера. Дядя был крупным, шумным, похожим в этом на дедушку Касвеллина. По крайней мере, глядя на него, можно было представить себе, каким был наш дедушка в молодости. «Но даже он, похоже, иногда побаивался дедушку Касвеллина, и в этом состояла разница между ними, так как дедушка никогда никого не боялся. Обняв и расцеловав нас, дядя взял меня за подбородок и спросил:
— Ты кто?
— Анжелет, — ответила я.
— Ну, не такой уж ты и ангелок , если я хоть что-то понимаю в этих делах. Все рассмеялись.
— А Берсаба? Ну-ка, моя девочка, подойди поближе и поцелуй дядю.
Берсаба нехотя подошла к нему, что склонило дядю к двум поцелуям подряд, как будто двойная доза могла оказаться для нее приятнее.
Поговаривали, что Коннелл, как истинный представитель рода Касвеллинов, имеет возлюбленных по всей округе и несколько детей, прижитых со служанками.
Мне было любопытно, что по этому поводу думает тетя Мелани, но она никак не проявляла своих чувств. Я обсудила все это с Берсабой, которая считала, что тетя принимает такое положение вещей как должное, и пока это не вредит хозяйству, семье, она будет закрывать глаза.
— Я бы нашла, что сказать, если бы была на ее месте, — заявила я.
— А я в таком случае нашла бы, что сделать, — заметила Берсаба.
Пришел и Бастиан. Мне он показался таким же красивым, как на рисунке Берсабы, — ну, почти таким же. Он был ростом со своего отца, а сочетание внешности отца и характера матери делало его очень привлекательным. Он переводил взгляд с Берсабы на меня и обратно. Берсаба рассмеялась, и тогда он сказал:
— А, это ты, Берсаба, — и расцеловал вначале ее, а потом меня.
Дядя Коннелл дал команду усаживаться за стол, и мы охотно повиновались. Сам он сел во главе длинного обеденного стола, а мама и Мелдер — по обе стороны от него. Мы с Берсабой уселись рядом с тетей Мелани, а Бастиан пристроился поближе к Берсабе.
Разговаривали в основном о местных делах, о том, что еще нужно сделать по хозяйству. Потом мама упомянула о растущих трудностях Ост-Индской компании, которые, как она надеялась, уменьшатся после постройки фабрики в Индии.
Бастиан сказал:
— Везде сплошные трудности. Люди, кажется, не осознают этого. Они закрывают на них глаза, но в один прекрасный день все может обрушиться на нас разом.
— Бастиан говорит прямо как пророк Иеремия, — прокомментировала Розен.
— Нет ничего глупее, чем закрывать глаза на факты только потому, что они неприятны, — вставила Берсаба, приняв сторону Бастиана. Он улыбнулся ей как-то по-особенному, и она зарделась от радости.
— Король находится в раздоре со своими министрами, — вновь начал Бастиан.
— Мой милый мальчик, — вмешался его отец, — короли находятся не в ладах со своими министрами с тех пор, как существуют короли и министры.
— Но этот король способен распустить парламент и править (или воображать, что правит) страной в течение… скольких лет? Девяти?
— Мы не заметили никакой разницы, — смеясь, заметил дядя Коннелл.
— Скоро заметите, — парировал Бастиан. — Король полагает, что он правит от имени Господа, но в стране есть люди, не согласные с этим.
— Короли… парламенты… — сказал дядя Коннелл. — У этих умников, похоже, одна забота: выдумывать все новые и новые налоги, чтобы развлекаться за счет народа.
— Мне кажется, после убийства Бэкингема ситуация изменится, — сказала мама.
— Нет, — возразил Бастиан, — измениться следовало бы самому королю.
— А он сумеет? — спросила Берсаба.
— Сумеет… или будет низложен, — ответил Бастиан. — Ни один король не может длительное время править страной, если на то нет доброй воли его народа.
— Бедняжка, — заметила мама, — как, должно быть, ему тяжело.
Дядя Коннелл рассмеялся.
— Дорогая моя Тамсин, королю наплевать на то, как относится к нему народ. Ему наплевать и на то, как относятся к нему министры. Он уверен в том, что прав и думает, что Бог на его стороне. Кто знает, может, так оно и есть.
— По крайней мере, теперь он стал счастливее в своей семейной жизни, — сказала тетя Мелани. — Я полагаю, поначалу дела обстояли далеко не так. Он — добрый муж и добрый отец, независимо от того, какой он король.
— Для него важнее было бы стать добрым королем, — пробормотал Бастиан. Розен сказала:
— Говорят, королева очень живая женщина. Она любит танцы и наряды.
— И любит соваться не в свои дела, — добавил Бастиан.
— В конце концов, ведь она королева, — сказала я.
— Бедное дитя, — вздохнула мама. — Ужасная, должно быть, участь — быть оторванной от родного дома в шестнадцать лет. Она была моложе вас, сестрички, — улыбнулась мать. — Вы только представьте: в чужую страну, к незнакомому мужчине… и к тому же она католичка, а король протестант. Ничего удивительного, что между ними не было взаимопонимания. И если они наконец пришли к согласию, мы должны радоваться и желать им счастья.
— Я от всего сердца желаю им этого, — поддержала ее тетя Мелани.
— У них ничего не получится, пока король не начнет прислушиваться к мнению министров и пока у нас не будет парламента, принимающего законы, — сказал Бастиан.
— Мы настолько далеки от двора, — заметила Мелани, — что происходящее в столице вряд ли коснется нас. Мы узнаем обо всех придворных событиях только через несколько месяцев!
— Волны, возникшие в центре водоема, рано или поздно достигают берегов, — напомнил Бастиан.
— А как дела у дедушки Касвеллина? — спросила мать, решив сменить тему разговора.
— Как обычно, — ответила Мелани. — Он знает о вашем приезде, так что после обеда вам стоит навестить его. Иначе он будет жаловаться, что вы пренебрегаете им.
Мать кивнула и улыбнулась.
— С вами сходит Мелдер. Она проследит, чтобы он не слишком задержал вас.
— Сегодня он весьма раздражителен, — заметила Мелдер.
— А разве он бывает иным? — спросил Коннелл.
— Сегодня — более, чем обычно, — ответила Мелдер. — Но он будет рад видеть вас.
Я слегка улыбнулась и заметила, что Берсаба прореагировала так же. Мы обе не могли припомнить случая, когда дедушка проявлял удовольствие, увидев нас.
В сопровождении мы шли по узкому коридору к двери, ведущей из башни Нонны к Морской башне, и вдруг я почувствовала, как кто-то взял мою руку и крепко сжал ее. Я оглянулась. Рядом был Бастиан. Это пожатие руки должно было что-то означать.
Когда мы вошли, дедушка Касвеллин сердито взглянул на нас. Хотя я была готова к встрече и прекрасно знала, как дедушка выглядит, но все же, как обычно испытала легкий испуг, увидев его. Его ноги всегда были прикрыты пледом, и я часто думала, что, наверное, они ужасно искалечены. У него были очень широкие плечи, и вообще выше пояса он был могучим мужчиной, отчего общее впечатление становилось еще трагичнее. Мне порой казалось, что, если бы он был хилого телосложения, все выглядело бы не так плохо. Такого горящего взора, как у него, я ни у кого не видела. Глаза его, казалось, вылезали из орбит, и огромные белки сверкали на лице. Когда он повернулся ко мне, я почувствовала себя так, будто на меня смотрит Медуза и мои конечности вот-вот превратятся в камень. Я никогда не перестану думать о той ночи, когда он, сильный, здоровый, плыл в лодке и наткнулся на эти ужасные» Зубы дьявола «, сделавшие его калекой.
Он развернул кресло и подъехал к нам.
— Значит, приехали, — сказал он, глядя на маму.
— Да, отец, — ответила она.
Похоже, мама совершенно не боялась его, и эта черта в ней, мягкой, миролюбивой, всегда удивляла меня. Мне подумалось, что она, возможно, знает что-то такое… такое, чего лучше бы не знать, и это дает ей чувство превосходства над ним. Но, будучи нашей матерью, она использует это превосходство лишь для того, чтобы не бояться.
— А это, значит, твои девочки. А мальчик где?
— Ему пришлось остаться дома. Мой муж может вернуться в любой момент, и его кто-то должен встретить.
Дедушкино лицо скривилось в усмешке.
— Все эти дела с Ост-Индской компанией, а?
— Ну конечно, — спокойно ответила мать.
— А это, значит девочки… две… как две горошины в стручке. Это на тебя похоже — завести двух девчонок. А нам нужны парни. И братец твой заводит девчонок, за столько лет брака только один парень.
— Так уж складывается у нас в роду. У вас, отец, тоже был всего один мальчик, так что не вам упрекать Коннелла.
— Нас подводят наши жены. Мы способны делать парней, но не с ними.
— Вам не на что жаловаться. У вас хорошая дочь, а Мелани и Мелдер хорошо присматривают за вами.
— О да, я должен благодарить за это небеса. Я должен быть благодарен за то, что мне дозволяют жить под крышей моего собственного дома. А почему эти девочки торчат на месте, как чучела? Ну-ка, подойдите, дайте взглянуть на вас.
Мать подтолкнула нас вперед.
— А что, это обязательно — держать их за руки, когда они лезут в пасть льва? — прокричал дедушка. — Не подходите ближе, детки, а то я вас слопаю!
Он находился пугающе близко от нас. Его густые брови насупились, а глаза метали молнии. Он протянул ко мне руку.
— Ты которая? — спросил он.
— Анжелет, — ответила я.
— А эта?
— Берсаба.
— Заграничные имена, — пробурчал он.
— Добрые корну оллские имена, — ответила наша мать.
— Одну назвали в честь ангела, а другую — в честь женщины, очень мало смахивающей на ангела. Батшеба — вот как ее звали Дедушка очень интересовался происхождением слов и древними обычаями нашего края. Линнет, его жена, была родом из Девона, а сам он очень гордился своей корнуоллской кровью. Он уставился на Берсабу и начал оценивающе рассматривать ее. Она бесстрашно глядела на него. Затем он слегка шлепнул мою сестру.
— Подрастает, — сказал он. — Удачно выйдет замуж и обзаведется сыновьями.
— Я постараюсь, — пообещала Берсаба. Я поняла, что она понравилась ему и заинтересовала больше, чем я. Это было странно: казалось, он почувствовал ту разницу между нами, которую другие не замечали.
— И не тяните с этим делом. Я хочу посмотреть на правнуков, пока не умер.
— Девочкам всего семнадцать, папа, — сказала мать. Он рассмеялся кудахтающим смехом, протянул руку и вновь шлепнул Берсабу.
— Они готовы, — заявил он. — Созрели и готовы. Берсаба зарделась, как маков цвет. Мать сказала:
— Мы пробудем здесь несколько дней, отец, и еще зайдем вас проведать.
— Это неизбежная неприятность, — заявил дедушка. — Приходится иногда встречаться со старым людоедом, вместо того чтобы веселиться с другими родственниками.
— Вы же знаете, что одна из причин нашего посещения замка — желание навестить вас, — возразила мать.
— Ваша мать всегда соблюдала дурацкие приличия, — сказал дедушка. — Думаю, вы не пойдете по ее стопам, — и он взглянул на Берсабу.
— Нам, пожалуй, пора, — вмешалась Мелдер.
— Ну да! — воскликнул дедушка. — Сторожевая собака считает, что нужно успеть смотаться отсюда до тех пор, пока я не показал когти. Она бы их вырвала, если бы смогла. Ваша кузина Мелдер принадлежит к худшему виду женщин. Не вздумайте быть такими, когда станете взрослыми. Сварливая баба. Женщина, ненавидящая мужчин! Она имеет на нас зуб за то, что никто не хочет брать ее в жены.
— Но, папа, — вмешалась мать, — я уверена…
— Ты уверена!.. А вот я уверен в одном, когда речь идет о тебе: ты будешь всегда стоять на своем, пусть даже для этого придется закрыть глаза на правду. Это существо вряд ли можно назвать женщиной, поскольку женщина создана для того, чтобы услаждать мужчину и плодить детей…
По Мелдер не было заметно, что она оскорблена этой тирадой, но дедушка и не обращал на нее внимания. Он смотрел на нас, и, как мне показалось, в особенности на Берсабу.
Неожиданно он рассмеялся; его смех пугал не меньше, чем его гнев.
Мелдер открыла двери.
— Ну, мы зайдем навестить вас завтра, — сказала мать таким тоном, будто мы получили огромное удовольствие от этого визита.
Когда за нами закрылась дверь, он все еще продолжал смеяться.
— Сегодня у него дурное настроение, — заметила мама.
— У него такое настроение каждый день, — спокойно констатировала Мелдер. — А при виде молодых девушек — тем более. Похоже, он находит некоторое утешение, оскорбляя меня. Неважно… если ему от этого становится легче…
— Нет необходимости приводить нас сюда завтра, — заявила мать.
Внутренне я улыбнулась. Я понимала, что ей не понравились высказывания дедушки о роли женщины в жизни, особенно в связи с Мелдер.
Она хотела защищать нас от реальности этого мира как можно дольше, но мы, как и большинство детей, знали о мире гораздо больше, чем полагала матушка. А что тут удивительного? Мы слышали разговоры слуг; мы видели, как они парочками ходят в лес; мы знали, что служанка Бесси забеременела и что наша мама устроила ее свадьбу с одним из конюхов. Мы знали, что детей находят не под кустами крыжовника.
Жизнь в нашем доме, где все шло гладко, где родители находились в добром согласии друг с другом, отличалась даже от жизни в замке Пейлинг. Наши кузины должны были больше разбираться во взаимоотношениях между мужчинами и женщинами. Розен как-то сказала:» Отец постоянно изменяет матери. Он лезет к каждой новой служанке. Он считает, что имеет на это право, поскольку является хозяином замка. Таким же был и дедушка. Конечно, если он бывает первым, то потом подыскивает девушке мужа да еще и дарит им домик, так что она получает что-то вроде приданого. Вот почему в округе так много детей, которые являются нашими кровными братьями и сестрами «.
Трудно было сравнивать подобный образ жизни с тем, что вели наши родители. Но, так или иначе, мы знали обо всем. В общем, я хочу сказать, что мы были не столь невинны, как полагала наша мама.
В этот вечер, улегшись в кровать, я решила поговорить об этом с Берсабой.
— Он сказал, что мы созрели и готовы, — хихикая, напомнила я.
— Дедушка из тех мужчин, которые считают, что женщины годятся лишь для того, чтобы уложить их в постель.
— Ему пора бы уже потерять к этому интерес.
— Я думаю, с такими, как он, этого вообще не происходит.
— Он все время смотрел на тебя, — напомнила я.
— Чепуха.
— Конечно, смотрел. Как будто что-то такое о тебе знал.
— Я хочу спать, — заявила Берсаба.
— Любопытно все-таки, почему он так смотрел.
— Что? — сонно пробормотала она.
— Я говорю, любопытно, почему он так смотрел именно на тебя?
— Да не смотрел он. Спокойной ночи. И хотя я хотела продолжать разговор, она притворилась спящей.
Прошло два дня. Мы совершали конные прогулки с нашими кузинами и осматривали замок. Я прогуливалась к морю и собирала на берегу раковины и полудрагоценные камешки. У нас получилась приличная коллекция необработанных аметистов, топазов и любопытных кусочков кварца.
Я любила стоять на самом берегу, наблюдая за накатывающимися волнами; осыпавшими меня тучей брызг, и с визгом отбегая в последний момент от края прибоя.
Мне нравилось гулять по стенам крепости, поражавшей своей мощью. Стены и море — творение человеческих рук и творение природы — были двумя могучими противниками. Море, конечно, было сильней, оно могло разрушить эту твердыню; но и тогда оно было бы не в силах совсем стереть ее с лица земли. Дедушка Касвеллин бросил вызов морю, и море выиграло бой, но не совсем: ведь он продолжал жить в Морской башне и грозил волнам кулаком.
Раньше Берсаба тоже любила собирать на берегу камешки, но в этот раз она не проявила к ним интереса, заявив, что это занятие для детей. Так же, как и я, она любила ездить верхом. В первый день пребывания в замке мы выехали с кузинами, но вскоре заметили, что с нами нет Берсабы. Она просто обожала теряться. Вместе с нами были Розен, Гвенифер и два грума.
Я сказала:
— Она догонит нас или вернется в замок. Временами ей хочется побыть в одиночестве.
Мы не беспокоились за нее, как беспокоилась бы на нашем месте мама.
Я не ошиблась. Она действительно вернулась в замок. Она заявила, что потеряла нас, но решила не отказываться от прогулки. Окрестности она знала хорошо, а разбойников не боялась, считая, что сумеет на своей лошади ускакать от них.
— Ты же знаешь, что мама не любит, когда мы ездим в одиночку.
— Дорогая моя Анжел, — ответила она, — мы взрослеем. И чем дальше, тем больше мы будем делать то, чего не любит наша матушка.
Я видела, что она вновь отдаляется от меня, что невидимая нить, связывавшая нас, напряглась до предела. Она становилась чужой, у нее появились от меня секреты.» Однажды, — подумала я, — что-то рухнет, и мы станем всего лишь обычными сестрами «.
На следующий день, опять собираясь на конную прогулку, я по ошибке взяла ее юбку для верховой езды и заметила, что к ней прицепились обрывки папоротника, а подол измазан глиной.
« Должно быть, она упала «, — подумала я.
Берсаба подошла и уставилась на юбку.
— Слушай, — воскликнула я, — что произошло? Ты упала с лошади?
— Чепуха! — ответила она, забирая у меня юбку. — Конечно, нет.
— Но, сестренка, эта юбка испачкана землей. Это же ясно видно.
Она немного подумала, а потом сказала:
— А, я поняла. Это было вчера во время прогулки. Я нашла чудный пруд, спешилась и немного посидела на берегу.
— Тебе не следовало делать этого… одной. Вдруг что-нибудь… какой-нибудь мужчина… Сестра рассмеялась и отвернулась.
— В один прекрасный момент мы станем взрослыми, Анжелет, — сказала она, чистя щеткой юбку. — Вот и все, — и она повесила юбку в шкаф. — А с чего ты вдруг решила проверять мои вещи?
— Я ничего не проверяла. Я подумала, что это моя…
— Ну, теперь ты убедилась в том, что она не твоя.
Берсаба вышла, а я осталась стоять, не зная, что и думать.
На следующий день произошло странное событие. Была середина дня, и мы сидели за обеденным столом в большом холле, так как тетя Мелани решила, что такой большой компании будет удобнее разместиться здесь, а не в гостиной, где обычно обедала их семья.
В замке Пейлинг трапезе всегда придавали особое значение. Дедушка Касвеллин привык к обильной еде, и Коннелл поддерживал обычай. У нас в доме это было не принято, и хотя в кладовках хватило бы еды на любое количество гостей, у нас был гораздо более скромный стол, чем в замке Пейлинг. Тетя Мелани очень гордилась своими кладовками и, воспользовавшись помощью Мелдер, заставляла нас пробовать все новые деликатесы, приготовленные ими по старым рецептам с некоторыми собственными нововведениями.
Мама и тетя Мелани обсуждали сравнительные достоинства лечебных трав, которые они трудолюбиво взращивали в своих садиках, и тетя Мелани сообщила о том, что от сока одуванчика Розен так сильно расчихалась, что у нее совершенно прошел давно мучивший ее насморк. В этот момент мы услышали во дворе шум.
— Гости, — сказал дядя Коннелл, посмотрев на тетю Мелани.
— Любопытно, кто это? — спросила она. Вбежал кто-то из слуг.
— Прибыли странники издалека, хозяйка, — сказал он.
Тетя Мелани встала и поспешила к дверям, за ней пошел дядя Коннелл.
До нас донеслись крики изумления, и вскоре вновь появились дядя и тетя, а с ними — две женщины, внешний вид которых поразил меня. Оглядываясь на прошлое, я часто думаю, что жизнь должна как-то подготовить нас, сделать так, чтобы происшествие, являющееся предвестником больших, коренным образом меняющих нашу жизнь событий, как-то привлекало наше внимание, предупреждая и предостерегая.
Но такое случается редко, и, сидя за столом и рассматривая вновь прибывших (одна из женщин была ровесницей матери, а другая — моей, может быть, чуть постарше), я не представляла себе, что их приезд окажет решающее влияние на наши судьбы.
Тетя Мелани воскликнула:
— Тамсин! Ты же знаешь ее! Это Сенара! Моя мать встала. Она побледнела, а потом покраснела. Довольно долго она стояла на месте, глядя на старшую гостью, и только потом они одновременно кинулись друг к другу и обнялись.
Обе они смеялись, но я видела, что мать готова расплакаться. Она держала приезжую за плечи, и обе вглядывались друг в друга.
— Сенара! — воскликнула мать. — Что случилось?
— Слишком долго рассказывать, — ответила женщина. — Как я рада видеть тебя… как рада оказаться здесь. — Она отбросила назад капюшон, и по ее плечам рассыпались великолепные черные волосы. — Здесь рее так же, как и прежде. И ты… прежняя, добрая Тамсин.
— А это…
— Это моя дочь. Карлотта, подойди, познакомься с Тамсин… с лучшей подругой моего детства.
Девушка, которую звали Карлоттой, подошла к нашей матери, которая приготовилась обнять ее, сделала в последний момент небольшой шажок назад и присела в изысканном реверансе. Уже тогда меня поразила ее необыкновенная грация. Она выглядела иностранкой: темные, как у матери, волосы, большие, чуть раскосые глаза с густыми черными ресницами, которых невозможно было не заметить даже с такого расстояния. Лицо ее было очень бледным, и на нем ярко выделялись алые губы и темные глаза.
— Твоя дочь… милая Сенара… О, это чудесно. Ты должна так много рассказать. — Мать оглянулась. — Мои дочери тоже здесь.
— Так ты вышла замуж за Фенимора!
— Да.
— И, видимо, удачно.
— Я очень счастлива. Анжелет, Берсаба… Мы встали из-за стола и подошли к матери.
— Близнецы! — воскликнула Сенара. В ее голосе вновь прозвучали веселые нотки. — Тамсин, милая, у тебя близнецы!
— У меня есть и сын. Он на семь лет старше девочек.
Сенара взяла нас за руки и внимательно взглянула нам в глаза.
— Мы с вашей матерью были как сестры… мы провели вместе детство, а потом нас разлучили. Карлотта, познакомься с девочками. Я их люблю уже только за то, что они — дочери моей Тамсин.
Взгляд Карлотты был, как мне показалось, оценивающим. Она грациозно поклонилась нам.
— Вы приехали издалека? — спросила Сенару Мелани.
— Да, из самого Плимута. Вчера мы ночевали на каком-то жалком постоялом дворе. Кровати были жесткими, свинина пересоленной, но я не обращала внимания, ожидая встречи с замком Пейлинг.
— Как удачно, что ты застала нас здесь, — сказала моя матушка. — Мы приехали в гости.
— Конечно. Ты же должна жить в Тристан Прайори. Как поживает милый Фенимор?
— Сейчас он в море. Но скоро мы его ждем, — Как я буду рада вновь видеть вас вместе!
— Расскажи нам, что же с тобой случилось? Тут с улыбкой вмешалась Мелани.
— Я представляю, что значит для вас встретиться после столь долгой разлуки, но ты, Сенара, наверняка устала. Я прикажу подготовить тебе и твоей дочери комнаты. К тому же вы, конечно, голодны.
— О, Мелани, ты всегда так заботлива и так предусмотрительна… Ах, Коннелл, я совсем забыла про тебя и про твоих детей… А голодны мы обе. Так что, если нам позволят смыть с себя дорожную грязь и потом съесть какое-нибудь их этих восхитительно пахнущих блюд… вот тогда, наверное, мы могли бы долго-долго вспоминать старые времена и гадать о том, что произойдет в будущем…
Коннелл подошел к жене и сказал:
— Вызови слуг, и пусть они позаботятся о гостях. Исполнительная Мелдер тут же поспешила отдать распоряжения.
— Сейчас опять накроют на стол, — сказала Мелани, — а пока пройдите ко мне в комнату и умойтесь. Ваши комнаты будут готовы попозже.
Она вышла вместе с нашей матерью и гостями, и за столом воцарилось молчание.
— Кто они? — спросила наконец Розен. — Похоже, что мама и тетя Тамсин хорошо знают их.
— Та, что старше, родилась здесь, в замке Пейлинг, — сказал дядя Коннелл. — Ее мать была жертвой кораблекрушения, и ее выбросило на берег. Сенара родилась здесь, через три месяца после кораблекрушения. Она провела здесь детство, а когда наша мать умерла, отец женился на матери Сенары.
— Значит, здесь ее родной дом?
— Да.
— А потом она уехала и до сегодняшнего дня вы ничего о ней не слышали?
— Ну, это длинная история, — сказал Коннелл. — Она уехала, чтобы выйти замуж за пуританина, кажется, уехала в Голландию.
— Несомненно, она расскажет нам обо всем.
— И в конце концов она вернулась! Сколько лет вы ее не видели?
Коннелл задумался.
— Ну, — сказал он, — прошло, пожалуй, лет тридцать.
— Она немолода… эта Сенара.
— Ей было не больше семнадцати, когда она уехала.
— Значит, ей сорок семь? Не может быть!
— Она, наверное, знает секрет молодости.