Карр Филиппа. Сестры-соперницы

   В комнате становилось все светлее, и с наступлением дня исчезали глупые фантазии. Я совершила непростительный поступок. Зная, что моя сестра приняла сонное средство, я пришла к ее мужу. В это было что-то библейское, и должно было последовать возмездие. Я совершила грех прелюбодеяния и обманом заставила согрешить и его. Но обманут ли он? Откуда мне знать, каким он был с Анжелет? Что он подумал, обнаружив, что его холодная жена превратилась в ненасытную, страстную любовницу?
   Он обязан был понять, что происходит. И что он теперь сделает? Мне трудно было предугадать это: хотя я ощущала, что он — единственный в мире мужчина, созданный для меня, до конца я его не понимала.
   В комнату вошла Феб. Я увидела, как она бросила встревоженный взгляд на постель и тут же успокоилась, увидев в ней меня. Она выдала себя этим взглядом. Вероятно, она уже заходила в комнату и обнаружила, что меня нет на месте. Быть может, она даже несколько раз в течение ночи заглядывала сюда. Но мне не стоит бояться Феб. Она находится здесь именно для того, чтобы защищать меня.
   — Ясное сегодня утро, Феб, — сказала я, следя за тем, чтобы мой голос звучал естественно.
   — Да, госпожа, очень ясное.
   Ставя тазик с горячей водой и готовя умывальные принадлежности, она держалась ко мне спиной, и я поняла, что она не хочет смотреть мне в глаза.
   — Надеюсь, зубная боль у моей сестры прошла, — сказала я. — Вчера вечером ей было очень плохо.
   — По пути сюда я встретилась с Мэг, госпожа, — ответила Феб. — Миссис Толуорти еще спит.
   — То, что она хорошенько выспится, несомненно, пойдет ей на пользу, — сказала я.
   Одеваясь, я размышляла о том, изменилась ли я внешне. Безусловно, такие переживания не должны были остаться без последствий. Как пройдет моя встреча с ним? Я решила, что, как только увижу Ричарда, сразу же пойму, сознает ли он, что произошло сегодня ночью. Да и вообще, столь прямолинейный человек, как он, не замедлит высказаться по этому поводу.
   Сегодня ночью его реакция оказалась бурной. Будто река, напор которой много лет сдерживался, в один миг прорвала дамбу.
   Он был в холле и сидел за обеденным столом.
   — Добрый день, — сказала я. Он встал и поклонился мне. Я не могла рассмотреть его глаза.
   — Добрый день, Берсаба.
   — И, кажется, прекрасный день.
   — Пожалуй, да.
   — У бедняжки Анжелет опять болят зубы. Она сейчас отдыхает.
   — Какое несчастье…
   Я боялась встретиться с ним глазами. Взяв кружку эля, кусок хлеба и ломоть холодного бекона, я принялась за еду. Как ни странно, у меня разыгрался аппетит.
   — Мне сегодня придется отправиться в Уайтхолл, — сказал Ричард. — Я собираюсь выехать через час.
   — Вновь служебные дела?
   — Да. Настали трудные времена.
   — И надолго вы уезжаете?
   — Надеюсь, что нет. Вскоре я начну приготовления к тому, чтобы вы с Анжелет приехали ко мне в Уайтхолл. Я думаю, вам это доставит удовольствие. Здесь, пожалуй, слишком скучно для вас.
   — Я… я счастлива здесь, — был мой ответ. Голос у меня слегка дрожал. Я не могла понять Ричарда. Выражение его лица было совершенно бесстрастным. Это был абсолютно другой человек — не тот, с которым совсем недавно я разделяла ложе.
   « Он так ничего и не понял «, — сказала я себе, и мне стало даже дурно от чувства разочарования. Неужели он решил, что Анжелет совершенно неожиданно изменилась? Интересно, а что он подумал, когда она покинула спальню, не проронив ни слова? Наверное, он объяснил это тем, что она проснулась от зубной боли и тихонько выскользнула из комнаты, чтобы принять порцию снадобья, приготовленного миссис Черри. Это выглядело вполне вероятным. Я была уверена в том, что он не смог бы вести себя столь бесстрастно, если бы у него возникло хотя бы малейшее подозрение. И все-таки… Может ли быть иное объяснение? Неужели я ошибаюсь? Неужели Анжелет вводит меня в заблуждение? Но зачем бы ей это делать? Нет, я достаточно хорошо разбиралась в этих вопросах и достаточно хорошо знала свою сестру, чтобы быть уверенной в том, что она холодна и лишена страстности. Так как же он мог поверить в то, что женщина способна настолько измениться за один день? И почему он хочет оставить ее и уехать в Уайтхолл? Разве не логичнее было бы взять ее с собой?
   Ричард оставался загадкой, и я понимала его сейчас ничуть не больше, чем до того, как стала его любовницей.
   — Так вы говорите, Анжелет спит? — спросил он.
   — Да. Это результат действия лекарства.
   — В таком случае, не стоит ее беспокоить. Вы не откажетесь сообщить ей о том, что меня вызвали в Лондон?
   — Конечно, я скажу ей. Он встал и поклонился.
   — А теперь я вынужден просить у вас прощения. Мне еще нужно подготовиться к отъезду;
   Я с тревогой смотрела ему вслед. После полного страсти ночного приключения наступила неожиданная развязка.
   К тому времени как Анжелет проснулась, ее муж уже уехал. Я вошла в комнату сестры. Она взглянула на меня сонным непонимающим взглядом.
   — Ну и долго же ты проспала! — воскликнула я. — Лекарство миссис Черри явно действует слишком сильно. А как твоя зубная боль?
   — Все прошло.
   — Это сон так благоприятно подействовал на тебя. Он всегда подкрепляет. Кстати, Ричард уехал.
   — О… В Уайтхолл?
   — Да, я разговаривала с ним за завтраком Он решил не беспокоить тебя и просил передать наилучшие пожелания.
   — И долго он будет отсутствовать?
   — Этого он сам не знает. Он говорил, что собирается подготовить наш переезд в Уайтхолл.
   Она села в постели. Выглядела она отдохнувшей и совсем юной. Я заметила, что флюс пропал.
   — Конечно, нам следует это сделать, — согласилась она — Я хочу найти для тебя мужа.
   — В тебе заговорила матрона, — сказала я. — Кстати, ты настолько довольна своими матримониальными делами, что желаешь переженить и всех остальных?
   Я внимательно следила за реакцией Анжелет и заметила, что ее щеки слегка порозовели. Да, она не понесла никаких потерь. Я всего лишь забрала то, что ей не было нужно.
   — Тебе пора выйти замуж, — продолжала сестра. — Мама очень этого хочет.
   — Насколько я себе это представляю, мама предпочла бы, чтобы я вышла замуж за кого-нибудь из наших местных. Она не хочет терять сразу обеих дочерей.
   — Мама всегда предпочтет твое счастье своему удобству. Здесь ты сможешь сделать гораздо более выгодную партию, и, мне кажется, она будет только рада, если мы с тобой будем жить рядом.
   Любопытно, что бы она сказала, узнав о случившемся, наша дорогая мама, чья семейная жизнь шла без сучка, без задоринки? Она просто ужаснулась бы, представив себе все происшедшее сегодня ночью!
   — И ты действительно этого хочешь, Анжелет?
   — Ты же сама знаешь, что это так. Если тебя нет поблизости, я чувствую, что от меня оторвана какая-то частичка моего естества.
   — Да, мы очень близки с тобой. Мы ведь почти единое целое, разве не так?
   — Это правда, и мы обязательно должны быть вместе. Я рассчитываю на то, что ты выйдешь замуж за какого-нибудь придворного. Это будет очень подходящим для тебя браком, Берсаба. Ты ведь всегда хотела самого лучшего.
   — Тогда мне придется искать такого же высокопоставленного супруга, как твой Ричард.
   — О, гораздо более высокопоставленного. Ты должна опередить меня, верно? Ты же думала, что выйдешь замуж раньше, чем я.
   — Ты начала действовать в то время, когда я лежала пластом. — Я откинула челку со лба. — И взгляни теперь на меня.
   — Это не делает тебя менее привлекательной… я говорю серьезно. Напротив, это придает тебе большую пикантность, а если еще подумать об обстоятельствах, при которых ты приобрела эти отметины, то и вовсе…
   — Но ведь нельзя вечно жить за счет этой славы, — резко ответила я. — И неважно, как ты заработала шрамы. Важно то, что шрамы у тебя есть.
   — Ричард сказал, что мы обязаны найти мужа, который будет достоин тебя.
   — Он это сказал? Когда?
   — Некоторое время назад. Он проникся к тебе огромным уважением, Берсаба. Он сказал, что ты сможешь оказать неоценимую помощь мужу. Ты умна, сказал он. Ты должна выйти замуж за кого-нибудь из придворных. Он сказал, что ты будешь гением интриги… да, именно так он и сказал.
   — Не может быть!
   — О, он сказал это вовсе не в осуждение. Он и в самом деле относится к тебе с большим уважением. Я знаю, что он хочет привезти нас в Уайтхолл только затем, чтобы найти для тебя подходящего мужа.
   — Очень мило с его стороны так заботиться обо мне, — холодно сказала я.
   А про себя я подумала:» Он ничего не понял. Не смог разобраться. Но возможно ли это?»
   Ричард оставался в Уайтхолле целую неделю. Виноваты ли в этом армейские дела, или он все понял и старался оттянуть возвращение к неестественной ситуации?
   Конечно, я могла просто уехать. Точнее, мне следовало это сделать. Но я очень хотела вновь увидеть его. Был момент, когда я решила, что пойду к нему и откровенно признаюсь во всем. Нужно было любым путем покончить с этим ненормальным положением. Мне было страшно стыдно перед Анжелет, а мысль о том, что произойдет, если она узнает о случившемся, была просто невыносима. Она никогда не поняла бы меня. Я часто вспоминала эту улыбку с чувством того, что ей удалось избежать исполнения неприятной обязанности. Я находила некоторое утешение в том, что всего лишь забрала то, что было ей не нужно, а точнее — то, чего она боялась. Но оправдаться перед собой до конца я все-таки не могла.
   Я предложила Анжелет вместе проехаться к Лонгриджам. Она согласилась, и нам был оказан чрезвычайно теплый прием. Люк провел нас в кабинет и прочитал некоторые их своих памфлетов. Я нашла их интересными, поскольку они позволили мне лучше разобраться в характере их автора. Он был яростным реформатором, был глубоко религиозен и полагал, что король, объявив свое правление данным от Бога, совершает святотатство, сравнивая себя с Богом. Он страстно осуждал расточительность двора и безнравственность королевы, чьей целью, по его мнению, было введение в стране католичества.
   — Это то, чего мы никогда не допустим! — воскликнул он, ударив по столу крепко сжатым кулаком, и я представила его проповедующим перед толпой.
   До определенной степени меня заинтересовали его доктрины, но гораздо больше — он сам. Он был пуританином, верящим в то, что жизнь следует прожить в крайней простоте. Он осуждал наши украшения из золота и драгоценных камней, наши синие плащи на шелковых подкладках, хотя в то же время, как я заметила, тайком любовался красивыми вещами. Кроме того, я знала, что он интересуется мной. Разговаривая со мной, он не отрывал от меня глаз, и хотя я продолжала думать о Ричарде и тосковать по нему, мне не могло не польстить восхищение мужчины, особенно потому, что он пытался подавить свое чувство и не сознавался в нем даже самому себе. Моя женская сущность напрямую обращалась к его мужскому началу. Этим меня одарила сама природа, а никто не в силах противиться ей.
   Когда мы выезжали из ворот их дома, я чувствовала радостное возбуждение.
   Анжелет сказала:
   — Нет сомнения, что ты полностью покорила Люка Лонгриджа.
   — Ого, — сказала я, — ты всерьез взялась подыскивать мне мужа.
   — Только не здесь! — рассмеялась она. — Я не представляю тебя в роли хозяйки фермы… и жены пуританина. Для него ты слишком тщеславна и слишком любишь красивые вещи. И все равно он не мог отвести от тебя глаз.
   — Это только потому, что ты — замужняя женщина, а я — одинокая.
   — Нет, дело в чем-то другом. По-моему, и Элла это заметила. Ей было явно не по себе. Но я уверена, что у нее нет оснований для беспокойства.
   — Я тоже в этом уверена, — рассмеялась я. Мы возвратились в Фар-Фламстед, который был мрачным и неприветливым, потому что в нем не было Ричарда.
   Ричард вернулся домой, и мне предстояли дни, в течение которых я могла в любой момент встретиться с ним, и длинные вечера, когда Анжелет сидела со своей ткацкой рамкой или с вышиванием, а мы с ним располагались друг напротив друга за небольшим шахматным столиком. Иногда я чувствовала, что он смотрит на меня, и быстро поднимала глаза, стараясь перехватить его взгляд. Это мне удавалось, но прочитать его мысли я так и не смогла. Возможно, он просто оценивал мои шансы на брачном ложе. Однажды я спросила его:
   — Вы все еще намереваетесь спихнуть меня замуж?
   — Ваш брак — это вопрос, требующий определенных размышлений, — ответил он.
   — И мы обязательно должны подумать об этом! — воскликнула Анжелет. — Ведь верно, Ричард? Он утвердительно кивнул.
   — Очень мило с вашей стороны уделять моим делам такое внимание. Анжелет не пришлось заниматься поисками мужа. Судьба сама сделала ей подарок. Мне хотелось бы, чтобы со мной произошло что-то подобное.
   — Это глупо, — сказала Анжелет. — Если она будет сидеть здесь, то никого не найдет, правда, Ричард?
   Интересно, нравилась ли ему эта ее манера — всегда и во всем полагаться на его мнение? Видимо, да, поскольку это доказывало, что она — кроткая и послушная жена.
   — Меня устраивает здешняя жизнь, — сказала я, взглянув на него.
   Уголки его губ слегка приподнялись, а это означало, что он доволен.
   — И тем не менее, Берсаба, это будет очень нечестно по отношению к вам. Я что-нибудь придумаю.
   Я полностью сосредоточилась на шахматной доске, поскольку сама мысль о том, что он не будет страдать, переживая мое отсутствие, была для меня невыносима.
   Позже я ушла к себе в комнату. Я узнала, что не смогу заснуть, размышляя о том, что я натворила. Я снова и снова представляла, что сказала бы моя мать, узнав о случившемся. Несомненно, она нашла бы обстоятельства, оправдывающие меня, но в глубине души была бы потрясена всем этим и никогда не оправилась бы от шока. Она любила моего отца и была однолюбкой, но если бы он женился на другой, она отступила бы, несмотря на горе. Возможно, она никогда не вышла бы замуж, а может быть, вышла бы за другого.
   Люди вроде моей матери, обладающие врожденными добродетелями, не способны понять ошеломляющего натиска искушений, обрушивающихся на людей моего типа. Я могла до поры до времени держаться, но мое влечение к Бастиану, достигнув пика, просто сломило все преграды.
   На следующий день я вновь отправилась на ферму Лонгриджей, где меня встретила Элла. Она сказала, что ее брат ушел по делам фермы.
   Как опрятно и чопорно выглядела она в простом сером платье и белом переднике! Интересно, что бы она сделала, узнав о моих грехах? Вероятно, перестала бы принимать меня в своем доме, ибо пуритане, ведя столь чистую и безгрешную жизнь, были нетерпимы к грехам других.
   Некоторое время Элла говорила мне о достоинствах своего брата и о том, как она боится его излишней смелости. Самые ужасные вещи могут произойти с теми, кто пишет так называемые призывы к мятежу, которые на самом деле содержат чистую правду.
   — Я никогда не забуду дело доктора Лейтона, шотландца, написавшего» Обращение к парламенту, или довод против папства «. Его дважды публично отхлестали бичом, а затем привязали к позорному столбу. Ему отрезали уши, вырвали ноздри, а на щеках выжгли клеймо СС, что означает» сеятель смуты «.
   Я содрогнулась.
   — Ваш брат не должен подвергать себя такому риску.
   — Вы думаете, он послушается меня?
   — Сомневаюсь. Так всегда и бывает с мучениками. Они никогда не слушают тех, кто пытается их спасти.
   — Доктора Лейтона выпустили из тюрьмы.
   — Возможно, теперь он будет вести мирную жизнь. Она резко повернулась ко мне.
   — А что ему остается? Девять лет в королевской тюрьме! Он потерял зрение, слух, его не слушаются руки и ноги. Наверное, теперь его жизнь вполне можно назвать мирной. И все это — лишь за то, что он посмел изложить на бумаге свои мысли, которые могли овладеть умами других людей!
   — Мы живем в жестокие времена, Элла.
   — Вот ради того, чтобы эти времена изменились, и рискуют своими жизнями Люк и его друзья.
   Некоторое время мы молчали. Как легко и спокойно было здесь, на ферме! Мыслями я вернулась в Фар-Фламстед, пытаясь угадать, о чем сейчас думает Ричард. А вдруг он заговорит с Анжелет о той ночи? Что тогда произойдет?
   Вошел Люк Лонгридж, и я сразу заметила, как загорелись его глаза, когда он увидел меня. Я собрала все свои силы, чтобы привлечь его внимание, потому что мне нужно было как-то развеяться. Я должна была прекратить думать о трагифарсовой ситуации, которую сама же и создала в Фар-Фламстеде.
   — У тебя мрачный вид, сестра, — сказал он, глядя в это время на меня.
   — Мы говорили о докторе Лейтоне.
   — О да. В свое время вокруг его имени было много шума, но теперь он уже на свободе.
   — Через десять лет! — раздраженно заметила Элла — Его жизнь кончена. Я даже сомневаюсь в том, что он сохранил рассудок.
   Я в упор посмотрела на Люка и сказала:
   — Это предупреждение тем, кто безоглядно бросает вызов власть имущим.
   Люк сел за стол, и его глаза загорелись тем фанатичным огнем, который появлялся у него при обсуждении любимых тем.
   — Нет! — воскликнул он. — Лейтон служит всем нам примером.
   — Примером того, как не следует поступать, — сказала я.
   — Госпожа Лэндор… Я прервала его:
   — Умоляю вас, называйте меня просто Берсабой. Ведь мы с вами друзья, верно?
   — Я счастлив, если это так. Видите ли, Берсаба, каждый должен делать свое дело, и если мы отступим, увидев поражение одного из наших лидеров, значит, мы недостойны вести эту борьбу.
   — Возможно, вы достойны того, чтобы вести мирную семейную жизнь и чтобы ваши дети выросли в безопасной обстановке.
   — Нет безопасной обстановки там, где царствует тиран.
   — А вы уверены в том, что, свергнув эту тиранию, вы не замените ее еще худшей?
   — Мы уверены в том, что этого не произойдет. Нет тирании в смиренном служении Господу.
   — Но это может стать тиранией в отношении того, кто не желает служить ему смиренно.
   — Вы защищаете подобных себе, Берсаба.
   — Каких таких подобных? Я и не знала, что принадлежу к какой-то секте. Я думаю так, как мне думается. Я хочу иметь свое собственное мнение, а отнюдь не то, которое мне будет навязывать та или иная группа людей.
   — В таком случае, вы не менее опасны, чем я.
   — О нет. Ведь я не излагаю свои мысли в письменном виде. Я держу их при себе и никому их не навязываю.
   Элла накрыла на стол, и мы продолжили наш разговор. Она в основном молчала, поставив на стол локти и внимательно наблюдая за нами. Люк был очень оживленным и возбужденным.
   — Вы, кажется, воображаете, что я — сам архиепископ Лод ! — сказала я.
   — Никогда не принял бы вас за кого-то другого. Вы слишком сильная личность, чтобы вас можно было с кем-то спутать.
   Я почувствовала, что начинаю краснеть, и воспоминания, которые я изо всех сил пыталась подавить, вновь нахлынули на меня. Тогда я успешно — если это можно так назвать — выдала себя за другого человека. Интересно, что сказал бы Люк, узнав о том, что я натворила? Представляю, как возмутились бы его пуританские чувства.
   Но то, что я покраснела, сделало меня лишь еще более привлекательной для него.
   Я быстро проговорила:
   — Терпеть не могу, когда краснею. От этого мои оспины выглядят еще хуже.
   — Они ни в коей мере не портят вас. Ваша сестра рассказала нам о том, как вы заболели.
   — Точно так же, как и все остальные. Я просто заразилась оспой.
   — Она рассказала, как это произошло.
   — Вы не должны считать меня героиней. Я не поехала бы туда, знай заранее, что произойдет.
   — И вообще не было смысла ехать, — заметила Элла.
   — Тот факт, что вы совершили такой поступок из желания помочь своей служанке, подтверждает ваше благородство… несмотря на все ваши усилия это отрицать, — сказал Люк, — причем я эти усилия не поддерживаю.
   — Давайте вернемся к положению в стране, — попросила я.
   — Нынешний парламент будет распущен, и еще до конца этого года будет создан новый парламент. Его возглавят Пим и Хэмпден, а потом опять возникнет конфликт между королем и парламентом. Вопрос в том, кто будет управлять страной: те, кто был для этого избран, или упрямец, считающий, что божественное провидение усадило его на трон.
   — Полегче, Люк, — предупредила его сестра.
   — Вы неосторожны, — сказала я и тут же подумала о том, что мы оба неосторожны и поэтому между нами много общего.
   Я спохватилась, что мне пора уезжать, и тут они поинтересовались, почему со мной не приехала сестра.
   — У нее болят зубы.
   — А раньше такое случалось?
   — Да, время от времени. Впрочем, у миссис Черри есть хорошее лекарство, снимающее боль.
   — Надеюсь, вскоре она поправится, — сказала Элла.
   — Больной зуб лучше всего удалить, — добавил Люк.
   — Я скажу об этом сестре, — пообещала я. Люк поехал провожать меня. По пути он признался в том, что рад моим посещениям и что ему интересны мои взгляды.
   — Несмотря на то, что они не совпадают с вашими собственными?
   — Частично — именно поэтому, а частично — потому, что они изложены так ясно, точно и логично.
   — Может быть, я сумела склонить вас на свою сторону?
   — О нет, — ответил он. — Вы по своей природе роялистка, это очевидно. А я — пуританин. Я верую в то, что путь на небеса лежит через самопожертвование и отказ от мирских радостей.
   — Вот с этим я никогда не соглашусь. Отчего то, что приятно, должно быть грешным?
   — Лишь простая, посвященная религии жизнь приносит истинное удовлетворение.
   Я ничего не ответила, но мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Я по его глазам видела, что он желает меня. Его ни в коей мере нельзя было назвать отталкивающим — даже сейчас, когда для меня существовал один-единственный мужчина. Мне еще многое предстояло узнать о самой себе. Я подумала, что было бы очень забавно наглядно показать ему, насколько он не прав.
   Мы добрались до Фар-Фламстеда, и я сказала:
   — Вы правы, Люк. Вы для меня излишне правоверны. Боюсь, что я грешница и всегда такой останусь. Я нахожу слишком много радостей в тех вещах, которые Господь даровал нам. Не могу понять, зачем бы Он дал нам возможность ими пользоваться, если бы ожидал от нас, что мы повернемся к Его дарам спиной? По-моему, это было бы очень похоже на неблагодарность с нашей стороны. Это все равно, как если бы, будучи приглашенной на банкет, я заявила хозяину, что не желаю принимать участие в застолье, поскольку предложенные кушанья излишне вкусны, а наслаждаться едой — грех. Прощайте, Люк. Я вынуждена возвратиться к своей многогрешной жизни.
   — Берсаба! — воскликнул он, когда я повернула лошадь.
   Но я только подняла руку и помахала ему, так и не обернувшись.
   Вернувшись домой, я застала Ричарда в холле.
   — Вы ездили на прогулку… одна? — с упреком воскликнул он.
   Вид у него был озабоченный, что доставило мне удовольствие, но, видимо, это было всего лишь братской заботой.
   — Я просто съездила на ферму к Лонгриджам, а, на обратном пути меня провожал Люк Лонгридж.
   — Вы часто посещаете эту семью?
   — Мне нравится их общество.
   — Скажите Люку, чтобы он вел себя осторожнее. В один прекрасный день у этого человека возникнут крупные неприятности, если он не прекратит писать свои памфлеты.
   — Я обязательно скажу ему. Но он не обратит на это внимания.
   Я боялась находиться с Ричардом наедине, опасаясь сделать какое-нибудь неосторожное высказывание. Неужели он так ничего и не заподозрил?
   В этот же день он покинул Фар-Фламстед. Действительно, на севере назревали крупные события. Одной из причин волнений в стране было то, что король обложил большим налогом знать и мелкопоместное дворянство. К тому же город Лондон отказался дать королю требуемые им деньги. Ричард сказал, что деньги отчаянно нужны для восстановления армии и требование короля обосновано. Люк, со своей стороны, полагал, что королю вообще не нужна армия и что, если бы он не вмешивался в религиозную жизнь Шотландии, на севере царил бы мир.
   Я видела, что Анжелет довольна отъездом мужа. Как бы она ни восхищалась им, как бы ни любила его — по-своему, конечно, она радовалась его отсутствию, поскольку на это время освобождалась от своей тяжкой повинности.
   Сестра очень сокрушалась, что потеряла ребенка, который, по ее словам, » решил бы все проблемы «.
   Я решила на этот раз прижать ее к стене и прямо спросила:
   — Иными словами, ты со страхом и отвращением думаешь о ночах, которые проводишь в супружеской постели?
   — Ты слишком грубо это излагаешь, Берсаба, — сказала она, — и пока ты сама не замужем и понятия не имеешь о таких вещах, тебе вообще не следовало бы поднимать эту тему.
   — Есть вещи, которые способна понять и старая дева, — возразила я.
   — Тебе не угрожает стать старой девой. Вот тогда ты все и узнаешь сама.
   — Дело в том, — не унималась я, — что ты мечтаешь иметь детей, ты готова терпеть неудобства, связанные с беременностью, но при этом хотела бы обойтись без начальной, необходимой стадии.
   Покраснев, Анжелет призналась:
   — Д-да. Мне бы хотелось, чтобы это происходило каким-нибудь другим образом.
   Этого мне было вполне достаточно.
   Анжелет продолжала ночевать в Синей комнате, объясняя это тем, что хочет быть поближе ко мне, как в старые добрые времена.