Страница:
— Вы и ваша сестра прекрасно принимали нас с Анжелет, и визиты к вам всегда доставляли нам удовольствие.
— Несомненно, вы знаете, что я отношусь к вам с уважением. Я никогда не думал о женитьбе. Теперь я изменил свою точку зрения. Для мужчины естественно желать завести семью. Надеюсь, мои слова не покажутся вам неуместными, но я пришел просить вашей руки.
— Вы, должно быть, шутите.
— Я совершенно серьезен. Я не богач, но у меня есть ферма и некоторые сбережения. Нас с сестрой нельзя назвать бедняками.
— Я ценю людей не за их материальное положение.
— Вы правы. Для этого вы слишком умны. Тот, кто сегодня богат, завтра может стать бедняком. Богатства сердца и ума — вот истинные ценности.
— А почему вы хотите жениться на мне? — спросила я.
— Потому что я люблю вас. Я могу быть счастлив с вами. И вас могу сделать счастливой. Я никогда не буду счастлив без вас.
— Мне казалось, что вы не верите в возможность счастья.
— Вы насмехаетесь надо мной.
— Нет. Я пытаюсь понять вас.
— Ни единым словом Библия не осуждает брак. Он считается достойным поступком.
— Но что будет, если вы вдруг начнете получать удовольствие в браке?
— Это будет угодно Богу.
— А плотские радости? — спросила я. Он был озадачен и смотрел на меня с изумлением. Я продолжала:
— Ведь мы не дети. Мы обязаны понимать мотивы своих поступков. Я хочу спросить вас, будете ли вы счастливы, если станете испытывать со мной плотские радости?
— Как странно вы рассуждаете, Берсаба. Совсем не так…
— Не как пуританка? Так я и не пуританка. Я думаю, вы хотите меня так, как мужчина хочет женщину, и именно по этой причине предлагаете мне вступить в брак. Я всего лишь хочу услышать это от вас.
Он подошел ближе.
— Вы околдовали меня, — сказал он. — Я вынужден признаться в том, что именно так и хочу вас. Я могу быть счастлив только с вами. Но вы не дали мне ответа, Берсаба. Вы согласны выйти за меня замуж?
— Нет, — сказала я, ощущая нечто вроде триумфа, поскольку мне удалось заставить его признаться, что и у него есть плотские желания. Но тут же голос взяла другая сторона моей натуры, и я почувствовала сострадание к нему. — Я могу выйти замуж лишь за человека, которого я люблю… люблю как любовника. Я не делаю тайны из своих требований. Я не испытываю к вам любви такого рода, хотя уважаю вас и ценю как друга.
— Берсаба, вы не хотите обдумать решение?
— Это бесполезно.
— Я полагаю, они увезут вас в Лондон, а там начнутся балы и банкеты…
— И роскошь, — добавила я.
— И там вы найдете себе богатого жениха.
— Я уже сказала вам, Люк, что не ищу богатея. Он отвернулся, и я взяла его за руку.
— Простите, — сказала я, — но если бы вы на самом деле знали меня, вы перестали бы восхищаться мной. Да, вы хотите меня, я это понимаю, но вы не будете счастливы со мной. Вас будет мучить совесть. Вы найдете со мной слишком много удовольствий. Вы — пуританин… Я не знаю, кто я, но уж точно не пуританка. Вы найдете себе более подходящую жену, Люк, и тогда возблагодарите Бога и меня за этот день.
— Вы слишком не похожи на всех остальных, — сказал он.
— Именно поэтому вам и следует избегать меня. Вы меня не знаете. Я не такая, как вы. Постарайтесь не расстраиваться. Я по-прежнему буду приезжать к вам и вашей сестре в гости, и мы останемся друзьями. Мы будем разговаривать. Мы будем вести словесные битвы и получать от этого наслаждение. Идите, Люк, и не падайте духом. Это к лучшему, я знаю.
Покинув его, я вбежала в дом.
На следующий день вернулся Ричард. Услышав шум, я спустилась во внутренний двор, чтобы посмотреть, кто приехал. Он как раз спешивался, а конюх держал коня.
Увидев Ричарда, я забыла о правилах приличия и бросилась к нему с протянутыми руками. Он поймал их и несколько секунд крепко сжимал, умоляюще, как мне показалось, глядя мне в глаза. Меня охватила радость: в этот момент я поверила, что он обо всем знает.
— Берсаба, — произнес он, и даже голос его прозвучал так, как звучит голос влюбленного, произносящего имя любимой. Но почти сразу же он вновь стал хладнокровным и сдержанным — таким, каким я его знала:
— А где Анжелет?
В этот момент она тоже вышла во двор. Он взял ее за руки так же, как брал меня, и поцеловал в щеку.
— С вами все в порядке?
— О да, Ричард. А с вами? Вы надолго приехали? Беспорядки уже кончились?
— Как обычно, мне трудно сказать, надолго ли я приехал. А что касается беспорядков, то они не только не прекращаются, но с каждым днем все ширятся.
Он погладил ее руки и, обернувшись, взглянул на меня. Я подошла, он взял меня за руку, и вот так втроем мы вошли в холл.
Я убеждала себя в том, что должна скрывать безумное возбуждение, охватившее меня, должна его подавить Мне нельзя забывать, что Ричард — муж моей сестры.
Ужинали мы, как обычно, в малой гостиной. С Анжелет он обращался почти с нежностью.
— Вы уверены в том, что хорошо чувствуете себя? — спросил он. — Выглядите вы слегка утомленной.
— Она плохо спала, — подсказала я.
Ричард выразил озабоченность по этому поводу, и Анжелет пробормотала, что с ней все в порядке.
За столом мы много говорили о происходящем в стране. Собрался новый парламент, и хотя многие из его членов участвовали в заседаниях в прошлом апреле, известных как Короткий парламент, но там появились и новые люди.
— Они решили покончить со всеми причинами недовольств, вырвав их с корнями, — сообщил Ричард. — Это не предвещает ничего хорошего для таких людей, как Уэнтворт, граф Страффорд, и архиепископ Лод.
Как обычно, говоря на эти темы, он обращался в основном ко мне. После обеда он сказал, что должен поработать, и удалился в библиотеку.
Я ушла к себе в комнату. Анжелет была в Синей комнате. Я была взволнована, а она — полна страха. Думаю, она сама взлелеяла в себе это чувство отвращения к супружескому ложу, раздув его до ненормальных размеров. Она восхищалась своим мужем, считала его несравненным; она гордилась тем, что является его женой; она была бы совершенно счастлива в этом браке, если бы не необходимость выполнять свои супружеские обязанности в постели.
Конечно, если бы она отказалась провести с ним сегодняшнюю ночь, это было бы неестественно — ведь его так долго не было дома.
— В чем дело, Анжелет? — спросила я, заранее зная ее ответ.
— Не знаю. По-моему, у меня опять начинает болеть зуб.
Сестра жалобно смотрела на меня, заставляя вспомнить дни детства, когда она боялась в темноте пойти в какую-нибудь часть нашего дома и искала этому всевозможные оправдания.
Она не хочет его, думала я. Она его боится. То, к чему я стремлюсь, вызывает у нее страх. С детства я слыла изобретательной, и сейчас она, как и прежде, просила меня найти для нее выход из положения.
Мое сердце бешено колотилось, когда я произнесла:
— Тебе нужно принять снадобье миссис Черри.
— Я становлюсь от него сонливой.
— Для этого его и пьют.
— Ричард только что приехал.
— Он поймет.
На лице Анжелет появилось облегчение, и она с обожанием взглянула на меня. Я вновь стала сестрой, на которую можно положиться.
— Я дам тебе лекарство, — быстро сказала я, — потом уложу тебя в постель, спущусь в библиотеку и все объясню ему. К завтрашнему дню ты будешь в полном порядке. Он поймет.
— Ты думаешь, Берсаба…
Когда я отмеряла дозу лекарства, руки у меня дрожали.
Я помогла сестре лечь и посидела рядом, ожидая, когда она уснет. Ждать пришлось недолго. Во сне Анжелет выглядела счастливой и довольной, что немножко успокоило мою совесть.
Нужно было пойти и поговорить с ним. Сознаться в том, что я совершила, и начать собираться домой. Я хотела объяснить Ричарду, что ей нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что она считает неприятным. Я знала: он поймет меня, если я ему все объясню.
Я отправилась в библиотеку. Ричарда там не было.
Значит, я найду его в спальне. А может быть, он уже пошел в комнату к Анжелет, чтобы взглянуть на нее; может быть, он пытается разбудить ее, спящую наркотическим сном. Я пообещала сестре все ему объяснить и сделаю это, но объяснять придется больше, чем она предполагает; значит, завтра мне нужно уехать в Корнуолл, надеясь на то, что со временем здесь воцарится счастье.
Я подошла к двери спальни и постучала. Дверь почти сразу открылась. Взяв меня за руку, Ричард увлек меня в комнату.
— Анжелет, — сказал он, и в его голосе прозвучала нотка, которой я никогда не слышала прежде, когда он произносил ее имя.
Меня вновь охватило искушение. Я превосходно умела прикидываться ею. Может быть, еще раз… а потом уже объясниться. Моя первоначальная решимость растаяла, но я слабо протестовала, когда он обнял меня, понимая в то же время, что такая манера поведения делает меня еще более похожей на Анжелет.
Я воскликнула:
— Мне нужно поговорить с вами, Ричард.
— Позже, — пробормотал он. — У нас будет достаточно времени для разговоров. Я все время думал о вас и тосковал…
В его голосе, в прикосновении его рук было что-то такое, что глубоко трогало меня. Более всего мне хотелось доставить ему радость, удовлетворение, счастье. Если Анжелет страдала от своей холодности, то должен был страдать и он. Чувство любви к нему ошеломило меня. А почему бы и нет… лишь на сегодняшнюю ночь. Потом я уеду. Все решено.
Он не подал виду, что узнал меня.
Я была разбужена странным шумом и вскочила, охваченная ужасом. Я находилась в кровати с пологом, а рядом со мной лежал Ричард.
Описать этот шум было бы невозможно, но в комнате явно кто-то был. Я услышала грохот, словно упал стул, потом послышался безумный демонический смех, а вслед за ним — рычание, как будто здесь находилось дикое животное.
Ричард отбросил полог и вскочил с кровати, я тоже.
Он зажег свечу, и я вскрикнула от страха: в комнате было что-то ужасное. В первые секунды я даже не могла распознать в этом существе человека — скорее уж нечто, связанное с ночными кошмарами. И все-таки это был человек, ребенок с чудовищно взлохмаченными волосами и такими длинными руками, что они свисали почти до земли. Он наклонился вперед, ноги его были неестественно вывернуты, нижняя губа отвисала, а глаза — это были безумные, ужасные глаза.
— Черри! — закричал Ричард, но тот уже показался в дверях. Позади маячила миссис Черри.
Ричард схватил это существо и держал его, а оно размахивало руками, а потом по-звериному завыло.
Миссис Черри воскликнула:
— Господи помилуй!
Существо вырвалось, подбежало к стулу и схватило его, но Ричард успел вмешаться раньше, чем существо сумело запустить стулом в зеркало.
Борьба продолжалась. Ричард и Черри с трудом удерживали это существо за руки.
В комнате появился еще один мужчина. Я сразу поняла, что это Джон Земляника, поскольку Анжелет как-то рассказывала о нем, а опознать его было нетрудно по отметине на лице.
— Ну, иди ко мне, мой мальчик, — сказал Джон. — Давай, давай, дружок. Джон здесь.
Существо перестало вырываться, Джон подошел и обхватил сзади скорчившееся тело.
— Ну вот, все будет хорошо, если ты успокоишься. Ты же знаешь. Главное — не вырывайся. Сейчас ты пойдешь с Джоном. Вот… все будет хорошо… успокойся.
Существо совсем затихло, и человек с отметиной на щеке осторожно, но твердо вывел его из комнаты.
В дверях все еще стояла дрожащая миссис Черри.
— Просто не знаю, как это случилось. Засов был отодвинут. Его всегда задвигает Черри.
— Не беспокойтесь, миссис Черри, — сказал Ричард. Я старалась держаться в тени, но теперь, когда инцидент завершился, я осознала, в какое затруднительное положение попала. Теперь все раскроется, все выйдет наружу. Я пыталась убедить себя в том, что все это — лишь ночной кошмар, от которого можно избавиться в любую минуту, но было совершенно ясно, что это реальность.
Когда звуки возни утихли вдали, Ричард захлопнул дверь и прислонился к ней.
Я опустила прядь волос на лоб, чтобы спрятать оспины, и недовольно прикрыла ладонью щеку.
— Это… существо — мой сын, — сказал Ричард. — Теперь вы все знаете.
Я ничего не ответила. Я опасалась говорить, так как все еще боялась, что он принимает меня за Анжелет.
Не было необходимости требовать каких-то дополнительных объяснений. Его сын был идиотом, монстром; его держали взаперти в замке, а посещать его можно было через ход, начинавшийся за дверью в кухне. Я отодвинула засов, и никто этого не заметил, что дало возможность юному монстру, кем бы он ни был, проникнуть в дом.
Я сама подготовила сцену своего провала. Должно быть, так всегда случается с грешниками.
Мне надо было быстро принимать решение. Сумела ли я ввести его в заблуждение? Следует ли мне продолжать притворяться Анжелет? Меня могли выдать лишь оспины.
Я сказала:
— Я понимаю, Ричард. Я все понимаю. Он подошел ко мне, нежно откинув мои волосы со лба и расцеловал мои отметины. Меня охватила волна счастья. Больше не надо было хитрить. Он все знал.
— И ты могла подумать, что я не узнал тебя? — спросил он, — Ох, Берсаба, почему ты это сделала?
— Видимо, потому, что я грешница.
— Вовсе не поэтому, — сказал он. — Ведь сразу после случившегося я уехал. Я сказал себе, что это никогда не повторится. А потом приехал и мечтал о том, что ты придешь ко мне.
— Я думала, ты возненавидишь меня, узнав об этом.
— Я никогда не смогу испытывать к тебе ничего, кроме любви, и всегда буду помнить о том, что ты для меня сделала. Разве ты не чувствуешь, что я буду любить тебя вечно?
Я положила голову ему на плечо и вдруг почувствовала себя слабой, нуждающейся в покровительстве.
Ричард поцеловал мои волосы. Почему я считала его холодным и бесстрастным? Я чувствовала, что он любит меня так же глубоко и безоглядно, как я его.
— Лишь только ты вошла в этот дом, — говорил он, гладя меня по голове, — я сразу понял, что мне нужна именно ты. Каждая минута с тобой — это восторг, это увлекательное приключение. И почему в Лондон приехала не ты, а…
Он был человеком с твердыми убеждениями, с обостренным чувством справедливости и не смог заставить себя произнести имя Анжелет.
— Ты женился на моей сестре, — сказала я. — Должно быть, ты любил ее.
— Я что-то видел в ней. Я подумал, что она молода, свежа, здорова. Я решил, что у нас с ней будут здоровые дети. Теперь я понимаю, что видел твою тень. Вы так похожи. Часто я наблюдал за вами, когда вы катались верхом в саду, и не мог понять, кто есть кто. А вот когда ты начинаешь говорить, когда мы обнимаем друг друга — тут исчезает всякое подобие между вами. Я должен рассказать тебе так много, что не знаю, с чего и начать.
Он подвел меня к кровати, мы уселись, и он обнял меня. Мерцающая на столике свеча освещала комнату неверным светом.
— Вначале — о моей трагедии. Позволь, я расскажу тебе о мальчике. Ему одиннадцать лет… это мой сын… мой единственный сын. Его рождение убило его мать.
— Мне кажется, я тебя понимаю. Я уже кое-что сопоставила. Ты держишь ребенка в замке и потому запретил всем приближаться к нему.
Он кивнул.
— Уже на первом году его жизни стало очевидно: что-то с ним не в порядке. За ним ухаживала миссис Черри. Она сама на этом настояла и прекрасно справлялась со своими обязанностями. Я очень многим обязан супругам Черри, Джессону и его дочерям. В то время все они уже жили здесь. Они посвящены в тайну и все эти годы помогали хранить ее. Остальные слуги — старые солдаты, а старые солдаты знают, что не следует много болтать языком. Есть еще очень сильный мужчина — Джон Земляника, как его называют из-за родимого пятна на щеке. Это человек, который может показаться несколько странным. Он действительно необычен и обладает, как ты видела, огромной силой. Он присматривает за мальчиком и живет с ним в замке с тех пор, как ребенку исполнилось три года и он уже становился опасен для окружающих. Никто, кроме Джона Земляники, не может справиться с ним. Мальчик становится все сильней. У него руки гориллы, и он способен ими убить человека.
— Ты собираешься держать его там вечно?
— Я слышал, что такие люди долго не живут. Я наводил справки и кое-что разузнал о подобных случаях. Обычно они умирают ближе к тридцати годам. Как мне сказали, им отпущена двойная порция силы и половина жизни.
— Ждать еще долго.
— Пока мы справлялись. Считается, что он умер. Ох, Берсаба, пришлось выдумывать столько уверток!
— А ты человек, который ненавидит любые увертки, — не без задней мысли сказала я.
— Я привел в порядок замок, выстроил вокруг него высокую стену, и с тех пор он живет там. Под его именем был похоронен другой ребенок. Бывали случаи, когда ему удавалось оттуда вырваться, но нечасто.
— И это нужно держать в тайне.
— Это мой сын, Берсаба. Я отвечаю за него. Я хочу обеспечить ему наилучшие условия, и я хочу детей… нормальных детей… которые вырастут в этом доме и продолжат мой род. Я боюсь впечатления, которое это может произвести на Анжелет… или еще на кого-то. Она будет бояться, что у нас могут родиться дети, отмеченные тем же пороком. Ведь он явно унаследовал безумие от кого-то из родителей.
— А его мать…
— Она была милой девушкой из хорошей семьи. Безумия в их роду не отмечалось. Я знаю, ты поймешь меня. Ведь ты всегда меня понимала»? Я не хотел, чтобы Анжелет об этом знала. Если она будет вынашивать ребенка, постоянные мысли об этом принесут вред и ей и ребенку. Ты это понимаешь, Берсаба. — Он прижал меня к себе. — Что же мы будем делать, Берсаба?
— А что мы можем сделать?
— Мы можем расстаться, а это значит, что остаток своих дней я проведу, тоскуя по тебе.
— У тебя есть профессия, — сказала я, — и похоже на то, что в наступающем году она будет полностью занимать тебя. А мне пора отправляться домой.
Он еще крепче обнял меня.
— Когда ты пришла, я сразу узнал тебя, Берсаба.
— И не подал виду.
— Я не решился.
— Да, — сказала я, — поскольку ты праведный человек. Ты прямо как Адам. Женщина ввела тебя во искушение. Только не протестуй. Это так. Видишь ли, Ричард, я нехорошая женщина. Ты должен это осознать. Анжелет похожа на нашу мать — мягкая, добрая, совершающая правильные поступки. Я не мягкая; добра я лишь к тем, кого люблю; а поступать правильно я согласна лишь тогда, когда это доставляет мне удовольствие; и, как ты сам видишь, по той же причине я готова совершать не праведные поступки.
— Я никогда не встречал никого, похожего на тебя.
— И молись о том, чтобы больше не встретить.
— Я вообще не представлял, что могут существовать такие женщины. Только узнав тебя, я поверил в это. Если бы ты была моей женой, мне ничего другого не нужно было бы от жизни.
Я пригладила его волосы.
— Что же теперь, Ричард? — И, не ожидая ответа, ответила сама:
— Мне надо уехать. Именно это я и хотела тебе сказать, придя сюда., а потом поддалась искушению побыть еще раз с тобой.
— Господи, Берсаба, что же нам делать?
— Есть только один выход. Я должна уехать.
— Нет, — спокойно сказал он, — я не могу позволить тебе сделать это.
— Мы обязаны думать об Анжелет, — продолжала я Он кивнул.
— Ты должен попытаться понять ее. Будь терпелив. И, возможно, со временем…
— Она никогда не превратится в тебя.
— Но ты женился именно на ней, Ричард.
— Почему же мне не встретилась ты!
— Роптать на судьбу бесполезно, правда? Так уж все сложилось, и мы должны смириться. Она в восторге от тебя. Она тебя любит. Ее нельзя осуждать только за то, что такова ее природа, как нельзя осуждать за это нас.
— Теперь, узнав тебя, я не смогу без тебя жить.
— Сможешь и будешь. Так должно быть. Он взглянул на меня с отчаянием.
— Мы должны что-то придумать. Я покачала головой.
— Я не являюсь хорошей женщиной, Ричард, как ты понял. Но таковой является моя сестра… моя сестра-близнец. Этому должен быть положен конец. Мне следует найти предлог для отъезда.
— Этим ты разобьешь и ее и мое сердце.
— Сердца быстро заживают, если кто-то занимается их лечением. Вы вылечите друг друга.
Он еще крепче обнял меня, и я воскликнула:
— Нет! Я обязана уехать. Мне нельзя оставаться здесь… в таком качестве. Ты же видишь, насколько это опасно.
— Я не могу отпустить тебя, — просто сказал он.
— А я не могу остаться, — ответила я.
— Берсаба, обещай мне не уезжать сразу… Подожди немного. Давай подумаем, как все это можно уладить.
— Если я останусь… это может повториться. Мы оба замолчали. Я понимала, что он борется с кипящими в нем страстями точно так же, как и я. Мне надо было сохранять спокойствие. Я должна была думать об Анжелет.
— Я не могу потерять тебя. Ты же знаешь, что представляет собой наш брак. С твоим появлением изменилась вся моя жизнь… она приобрела смысл… исчезла вечная подавленность…
— Это понятно, — ответила я. — Знаешь, сейчас мы слишком взвинчены. Мне пора идти.
В колеблющемся свете свечи я видела лицо Ричарда, умоляющее, полное отчаяния и ставшее от этого более молодым и беззащитным. Мне хотелось успокоить его, дать обещания, которые были бы предательством по отношению к Анжелет, а ведь — Господь свидетель — я и так достаточно причинила ей зла. Следовало прекратить думать о себе и о Ричарде.
— Обещай, что пока не уедешь, — настаивал он. И я пообещала ему, а затем ушла. Я почти выбежала из спальни и захлопнула за собой дверь. Потом я заглянула к Анжелет. Она мирно спала, и на ее невинном лице читались удовольствие и облегчение.
Было нелегко смотреть в лицо Анжелет, но я справилась с этим лучше, чем Ричард. А в середине дня прибыл гонец с вызовом, и он явно почувствовал облегчение.
До его отъезда нам удалось встретиться с глазу на глаз. Он сказал:
— Мы что-нибудь придумаем. Но я знала, что ничего придумать нельзя. Анжелет долго махала ему вслед рукой, а затем, повернувшись ко мне, с гордостью сказала:
— Он занимает очень важную должность. С ним советуется король.
Что касается меня, то мне хотелось побыть одной и подумать, поэтому я отправилась к пруду, откуда открывался вид на стену замка, и стала думать о переживаниях Ричарда, о его ребенке-монстре, который был заточен там, а главное, о том, что будет с нами дальше.
Шел декабрь, и Анжелет без конца говорила о наступающем Рождестве и о том, как празднуют Рождество у нас дома. Отец пока никуда не уехал. Мать писала, что дела с устройством конторы в Плимуте отнимают у него и у брата много времени, но она счастлива, потому что они будут вместе на Рождество. Сожалела она лишь об отсутствии своих дочерей. И я представила, как в дом вносят святочное полено, как появляются певцы и мимы… наши собирались съездить на неделю-другую в замок Пейлинг. Дедушка Касвеллин вел себя беспокойно. К концу октября с ним так бывало всегда, поскольку в Хэллоуин к нему возвращались воспоминания о прошлом, он начинал волноваться по поводу ведьм и выражал желание лично отправиться на их поиски и повесить их. Обычно все это кончалось для него приступами слабости.
«Так что, видите, дорогие мои, — писала мать, — все у нас по-прежнему. Я очень рада тому, что вы вместе. Анжелет должна уговорить Ричарда, чтобы вы все приехали к нам в гости. Конечно, я понимаю, что время сейчас беспокойное и солдату нужно быть готовым ко всему. Надеюсь, беспорядки улягутся, и жизнь вернется в мирную колею. В Рождество мы, будем думать о вас».
А мы, конечно, будем думать о них.
В середине декабря подозрения, появившиеся у меня некоторое время назад, подтвердились. Не следовало, впрочем, удивляться тому, что мне предстояло стать матерью.
Я сделала это заключение абсолютно хладнокровно и даже с некоторым радостным возбуждением. Рассмотреть все сложности, связанные с этим обстоятельством, можно было и потом. О чем я думала? Я была счастлива, что у меня появится ребенок от Ричарда. Вот только в качестве кого я буду его вынашивать?
Феб внимательно наблюдала за мной. Думаю, что она знала обо мне гораздо больше, чем я поначалу считала. Она всегда следила за мной, и ей наверняка было известно, что я не раз возвращалась в свою постель лишь под утро.
Лежа в кровати, я спокойно взвешивала ситуацию. Я спрашивала себя, что я собираюсь делать. Надо все рассказать ему, но какова будет его реакция? Сначала он обрадуется, но потом представит, сколько трудностей возникает в связи с этим, и начнет судорожно искать какой-то выход.
Я могу пойти к своей сестре и заявить ей: «Я собираюсь родить ребенка от твоего мужа. Ты не хотела его, а я — хотела и вот результат».
Даже мне, настолько хорошо знавшей Анжелет, было трудно представить, что сделает она в ответ.
Я знала, какое решение предложит Ричард. Он захочет увезти меня отсюда. Нам придется выдумать какой-то повод для моего отъезда. Я буду тайно вынашивать его дитя, а он иногда будет посещать нас.
Но как это сделать? Нужно было все предусмотреть.
И почему я не подумала об этом заранее? А он? Похоже, страсть сделала нас слепыми ко всему, что мешало ее удовлетворению.
Для меня было характерно то, что, когда возможное решение напрашивалось само, я не колебалась. Я всегда действовала слишком быстро, и мать часто корила меня за это. Я была несдержанной, импульсивной по натуре. Видимо, благодаря этим своим чертам я частенько попадала в ситуации, из которых потом с трудом выбиралась.
— Несомненно, вы знаете, что я отношусь к вам с уважением. Я никогда не думал о женитьбе. Теперь я изменил свою точку зрения. Для мужчины естественно желать завести семью. Надеюсь, мои слова не покажутся вам неуместными, но я пришел просить вашей руки.
— Вы, должно быть, шутите.
— Я совершенно серьезен. Я не богач, но у меня есть ферма и некоторые сбережения. Нас с сестрой нельзя назвать бедняками.
— Я ценю людей не за их материальное положение.
— Вы правы. Для этого вы слишком умны. Тот, кто сегодня богат, завтра может стать бедняком. Богатства сердца и ума — вот истинные ценности.
— А почему вы хотите жениться на мне? — спросила я.
— Потому что я люблю вас. Я могу быть счастлив с вами. И вас могу сделать счастливой. Я никогда не буду счастлив без вас.
— Мне казалось, что вы не верите в возможность счастья.
— Вы насмехаетесь надо мной.
— Нет. Я пытаюсь понять вас.
— Ни единым словом Библия не осуждает брак. Он считается достойным поступком.
— Но что будет, если вы вдруг начнете получать удовольствие в браке?
— Это будет угодно Богу.
— А плотские радости? — спросила я. Он был озадачен и смотрел на меня с изумлением. Я продолжала:
— Ведь мы не дети. Мы обязаны понимать мотивы своих поступков. Я хочу спросить вас, будете ли вы счастливы, если станете испытывать со мной плотские радости?
— Как странно вы рассуждаете, Берсаба. Совсем не так…
— Не как пуританка? Так я и не пуританка. Я думаю, вы хотите меня так, как мужчина хочет женщину, и именно по этой причине предлагаете мне вступить в брак. Я всего лишь хочу услышать это от вас.
Он подошел ближе.
— Вы околдовали меня, — сказал он. — Я вынужден признаться в том, что именно так и хочу вас. Я могу быть счастлив только с вами. Но вы не дали мне ответа, Берсаба. Вы согласны выйти за меня замуж?
— Нет, — сказала я, ощущая нечто вроде триумфа, поскольку мне удалось заставить его признаться, что и у него есть плотские желания. Но тут же голос взяла другая сторона моей натуры, и я почувствовала сострадание к нему. — Я могу выйти замуж лишь за человека, которого я люблю… люблю как любовника. Я не делаю тайны из своих требований. Я не испытываю к вам любви такого рода, хотя уважаю вас и ценю как друга.
— Берсаба, вы не хотите обдумать решение?
— Это бесполезно.
— Я полагаю, они увезут вас в Лондон, а там начнутся балы и банкеты…
— И роскошь, — добавила я.
— И там вы найдете себе богатого жениха.
— Я уже сказала вам, Люк, что не ищу богатея. Он отвернулся, и я взяла его за руку.
— Простите, — сказала я, — но если бы вы на самом деле знали меня, вы перестали бы восхищаться мной. Да, вы хотите меня, я это понимаю, но вы не будете счастливы со мной. Вас будет мучить совесть. Вы найдете со мной слишком много удовольствий. Вы — пуританин… Я не знаю, кто я, но уж точно не пуританка. Вы найдете себе более подходящую жену, Люк, и тогда возблагодарите Бога и меня за этот день.
— Вы слишком не похожи на всех остальных, — сказал он.
— Именно поэтому вам и следует избегать меня. Вы меня не знаете. Я не такая, как вы. Постарайтесь не расстраиваться. Я по-прежнему буду приезжать к вам и вашей сестре в гости, и мы останемся друзьями. Мы будем разговаривать. Мы будем вести словесные битвы и получать от этого наслаждение. Идите, Люк, и не падайте духом. Это к лучшему, я знаю.
Покинув его, я вбежала в дом.
На следующий день вернулся Ричард. Услышав шум, я спустилась во внутренний двор, чтобы посмотреть, кто приехал. Он как раз спешивался, а конюх держал коня.
Увидев Ричарда, я забыла о правилах приличия и бросилась к нему с протянутыми руками. Он поймал их и несколько секунд крепко сжимал, умоляюще, как мне показалось, глядя мне в глаза. Меня охватила радость: в этот момент я поверила, что он обо всем знает.
— Берсаба, — произнес он, и даже голос его прозвучал так, как звучит голос влюбленного, произносящего имя любимой. Но почти сразу же он вновь стал хладнокровным и сдержанным — таким, каким я его знала:
— А где Анжелет?
В этот момент она тоже вышла во двор. Он взял ее за руки так же, как брал меня, и поцеловал в щеку.
— С вами все в порядке?
— О да, Ричард. А с вами? Вы надолго приехали? Беспорядки уже кончились?
— Как обычно, мне трудно сказать, надолго ли я приехал. А что касается беспорядков, то они не только не прекращаются, но с каждым днем все ширятся.
Он погладил ее руки и, обернувшись, взглянул на меня. Я подошла, он взял меня за руку, и вот так втроем мы вошли в холл.
Я убеждала себя в том, что должна скрывать безумное возбуждение, охватившее меня, должна его подавить Мне нельзя забывать, что Ричард — муж моей сестры.
Ужинали мы, как обычно, в малой гостиной. С Анжелет он обращался почти с нежностью.
— Вы уверены в том, что хорошо чувствуете себя? — спросил он. — Выглядите вы слегка утомленной.
— Она плохо спала, — подсказала я.
Ричард выразил озабоченность по этому поводу, и Анжелет пробормотала, что с ней все в порядке.
За столом мы много говорили о происходящем в стране. Собрался новый парламент, и хотя многие из его членов участвовали в заседаниях в прошлом апреле, известных как Короткий парламент, но там появились и новые люди.
— Они решили покончить со всеми причинами недовольств, вырвав их с корнями, — сообщил Ричард. — Это не предвещает ничего хорошего для таких людей, как Уэнтворт, граф Страффорд, и архиепископ Лод.
Как обычно, говоря на эти темы, он обращался в основном ко мне. После обеда он сказал, что должен поработать, и удалился в библиотеку.
Я ушла к себе в комнату. Анжелет была в Синей комнате. Я была взволнована, а она — полна страха. Думаю, она сама взлелеяла в себе это чувство отвращения к супружескому ложу, раздув его до ненормальных размеров. Она восхищалась своим мужем, считала его несравненным; она гордилась тем, что является его женой; она была бы совершенно счастлива в этом браке, если бы не необходимость выполнять свои супружеские обязанности в постели.
Конечно, если бы она отказалась провести с ним сегодняшнюю ночь, это было бы неестественно — ведь его так долго не было дома.
— В чем дело, Анжелет? — спросила я, заранее зная ее ответ.
— Не знаю. По-моему, у меня опять начинает болеть зуб.
Сестра жалобно смотрела на меня, заставляя вспомнить дни детства, когда она боялась в темноте пойти в какую-нибудь часть нашего дома и искала этому всевозможные оправдания.
Она не хочет его, думала я. Она его боится. То, к чему я стремлюсь, вызывает у нее страх. С детства я слыла изобретательной, и сейчас она, как и прежде, просила меня найти для нее выход из положения.
Мое сердце бешено колотилось, когда я произнесла:
— Тебе нужно принять снадобье миссис Черри.
— Я становлюсь от него сонливой.
— Для этого его и пьют.
— Ричард только что приехал.
— Он поймет.
На лице Анжелет появилось облегчение, и она с обожанием взглянула на меня. Я вновь стала сестрой, на которую можно положиться.
— Я дам тебе лекарство, — быстро сказала я, — потом уложу тебя в постель, спущусь в библиотеку и все объясню ему. К завтрашнему дню ты будешь в полном порядке. Он поймет.
— Ты думаешь, Берсаба…
Когда я отмеряла дозу лекарства, руки у меня дрожали.
Я помогла сестре лечь и посидела рядом, ожидая, когда она уснет. Ждать пришлось недолго. Во сне Анжелет выглядела счастливой и довольной, что немножко успокоило мою совесть.
Нужно было пойти и поговорить с ним. Сознаться в том, что я совершила, и начать собираться домой. Я хотела объяснить Ричарду, что ей нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что она считает неприятным. Я знала: он поймет меня, если я ему все объясню.
Я отправилась в библиотеку. Ричарда там не было.
Значит, я найду его в спальне. А может быть, он уже пошел в комнату к Анжелет, чтобы взглянуть на нее; может быть, он пытается разбудить ее, спящую наркотическим сном. Я пообещала сестре все ему объяснить и сделаю это, но объяснять придется больше, чем она предполагает; значит, завтра мне нужно уехать в Корнуолл, надеясь на то, что со временем здесь воцарится счастье.
Я подошла к двери спальни и постучала. Дверь почти сразу открылась. Взяв меня за руку, Ричард увлек меня в комнату.
— Анжелет, — сказал он, и в его голосе прозвучала нотка, которой я никогда не слышала прежде, когда он произносил ее имя.
Меня вновь охватило искушение. Я превосходно умела прикидываться ею. Может быть, еще раз… а потом уже объясниться. Моя первоначальная решимость растаяла, но я слабо протестовала, когда он обнял меня, понимая в то же время, что такая манера поведения делает меня еще более похожей на Анжелет.
Я воскликнула:
— Мне нужно поговорить с вами, Ричард.
— Позже, — пробормотал он. — У нас будет достаточно времени для разговоров. Я все время думал о вас и тосковал…
В его голосе, в прикосновении его рук было что-то такое, что глубоко трогало меня. Более всего мне хотелось доставить ему радость, удовлетворение, счастье. Если Анжелет страдала от своей холодности, то должен был страдать и он. Чувство любви к нему ошеломило меня. А почему бы и нет… лишь на сегодняшнюю ночь. Потом я уеду. Все решено.
Он не подал виду, что узнал меня.
Я была разбужена странным шумом и вскочила, охваченная ужасом. Я находилась в кровати с пологом, а рядом со мной лежал Ричард.
Описать этот шум было бы невозможно, но в комнате явно кто-то был. Я услышала грохот, словно упал стул, потом послышался безумный демонический смех, а вслед за ним — рычание, как будто здесь находилось дикое животное.
Ричард отбросил полог и вскочил с кровати, я тоже.
Он зажег свечу, и я вскрикнула от страха: в комнате было что-то ужасное. В первые секунды я даже не могла распознать в этом существе человека — скорее уж нечто, связанное с ночными кошмарами. И все-таки это был человек, ребенок с чудовищно взлохмаченными волосами и такими длинными руками, что они свисали почти до земли. Он наклонился вперед, ноги его были неестественно вывернуты, нижняя губа отвисала, а глаза — это были безумные, ужасные глаза.
— Черри! — закричал Ричард, но тот уже показался в дверях. Позади маячила миссис Черри.
Ричард схватил это существо и держал его, а оно размахивало руками, а потом по-звериному завыло.
Миссис Черри воскликнула:
— Господи помилуй!
Существо вырвалось, подбежало к стулу и схватило его, но Ричард успел вмешаться раньше, чем существо сумело запустить стулом в зеркало.
Борьба продолжалась. Ричард и Черри с трудом удерживали это существо за руки.
В комнате появился еще один мужчина. Я сразу поняла, что это Джон Земляника, поскольку Анжелет как-то рассказывала о нем, а опознать его было нетрудно по отметине на лице.
— Ну, иди ко мне, мой мальчик, — сказал Джон. — Давай, давай, дружок. Джон здесь.
Существо перестало вырываться, Джон подошел и обхватил сзади скорчившееся тело.
— Ну вот, все будет хорошо, если ты успокоишься. Ты же знаешь. Главное — не вырывайся. Сейчас ты пойдешь с Джоном. Вот… все будет хорошо… успокойся.
Существо совсем затихло, и человек с отметиной на щеке осторожно, но твердо вывел его из комнаты.
В дверях все еще стояла дрожащая миссис Черри.
— Просто не знаю, как это случилось. Засов был отодвинут. Его всегда задвигает Черри.
— Не беспокойтесь, миссис Черри, — сказал Ричард. Я старалась держаться в тени, но теперь, когда инцидент завершился, я осознала, в какое затруднительное положение попала. Теперь все раскроется, все выйдет наружу. Я пыталась убедить себя в том, что все это — лишь ночной кошмар, от которого можно избавиться в любую минуту, но было совершенно ясно, что это реальность.
Когда звуки возни утихли вдали, Ричард захлопнул дверь и прислонился к ней.
Я опустила прядь волос на лоб, чтобы спрятать оспины, и недовольно прикрыла ладонью щеку.
— Это… существо — мой сын, — сказал Ричард. — Теперь вы все знаете.
Я ничего не ответила. Я опасалась говорить, так как все еще боялась, что он принимает меня за Анжелет.
Не было необходимости требовать каких-то дополнительных объяснений. Его сын был идиотом, монстром; его держали взаперти в замке, а посещать его можно было через ход, начинавшийся за дверью в кухне. Я отодвинула засов, и никто этого не заметил, что дало возможность юному монстру, кем бы он ни был, проникнуть в дом.
Я сама подготовила сцену своего провала. Должно быть, так всегда случается с грешниками.
Мне надо было быстро принимать решение. Сумела ли я ввести его в заблуждение? Следует ли мне продолжать притворяться Анжелет? Меня могли выдать лишь оспины.
Я сказала:
— Я понимаю, Ричард. Я все понимаю. Он подошел ко мне, нежно откинув мои волосы со лба и расцеловал мои отметины. Меня охватила волна счастья. Больше не надо было хитрить. Он все знал.
— И ты могла подумать, что я не узнал тебя? — спросил он, — Ох, Берсаба, почему ты это сделала?
— Видимо, потому, что я грешница.
— Вовсе не поэтому, — сказал он. — Ведь сразу после случившегося я уехал. Я сказал себе, что это никогда не повторится. А потом приехал и мечтал о том, что ты придешь ко мне.
— Я думала, ты возненавидишь меня, узнав об этом.
— Я никогда не смогу испытывать к тебе ничего, кроме любви, и всегда буду помнить о том, что ты для меня сделала. Разве ты не чувствуешь, что я буду любить тебя вечно?
Я положила голову ему на плечо и вдруг почувствовала себя слабой, нуждающейся в покровительстве.
Ричард поцеловал мои волосы. Почему я считала его холодным и бесстрастным? Я чувствовала, что он любит меня так же глубоко и безоглядно, как я его.
— Лишь только ты вошла в этот дом, — говорил он, гладя меня по голове, — я сразу понял, что мне нужна именно ты. Каждая минута с тобой — это восторг, это увлекательное приключение. И почему в Лондон приехала не ты, а…
Он был человеком с твердыми убеждениями, с обостренным чувством справедливости и не смог заставить себя произнести имя Анжелет.
— Ты женился на моей сестре, — сказала я. — Должно быть, ты любил ее.
— Я что-то видел в ней. Я подумал, что она молода, свежа, здорова. Я решил, что у нас с ней будут здоровые дети. Теперь я понимаю, что видел твою тень. Вы так похожи. Часто я наблюдал за вами, когда вы катались верхом в саду, и не мог понять, кто есть кто. А вот когда ты начинаешь говорить, когда мы обнимаем друг друга — тут исчезает всякое подобие между вами. Я должен рассказать тебе так много, что не знаю, с чего и начать.
Он подвел меня к кровати, мы уселись, и он обнял меня. Мерцающая на столике свеча освещала комнату неверным светом.
— Вначале — о моей трагедии. Позволь, я расскажу тебе о мальчике. Ему одиннадцать лет… это мой сын… мой единственный сын. Его рождение убило его мать.
— Мне кажется, я тебя понимаю. Я уже кое-что сопоставила. Ты держишь ребенка в замке и потому запретил всем приближаться к нему.
Он кивнул.
— Уже на первом году его жизни стало очевидно: что-то с ним не в порядке. За ним ухаживала миссис Черри. Она сама на этом настояла и прекрасно справлялась со своими обязанностями. Я очень многим обязан супругам Черри, Джессону и его дочерям. В то время все они уже жили здесь. Они посвящены в тайну и все эти годы помогали хранить ее. Остальные слуги — старые солдаты, а старые солдаты знают, что не следует много болтать языком. Есть еще очень сильный мужчина — Джон Земляника, как его называют из-за родимого пятна на щеке. Это человек, который может показаться несколько странным. Он действительно необычен и обладает, как ты видела, огромной силой. Он присматривает за мальчиком и живет с ним в замке с тех пор, как ребенку исполнилось три года и он уже становился опасен для окружающих. Никто, кроме Джона Земляники, не может справиться с ним. Мальчик становится все сильней. У него руки гориллы, и он способен ими убить человека.
— Ты собираешься держать его там вечно?
— Я слышал, что такие люди долго не живут. Я наводил справки и кое-что разузнал о подобных случаях. Обычно они умирают ближе к тридцати годам. Как мне сказали, им отпущена двойная порция силы и половина жизни.
— Ждать еще долго.
— Пока мы справлялись. Считается, что он умер. Ох, Берсаба, пришлось выдумывать столько уверток!
— А ты человек, который ненавидит любые увертки, — не без задней мысли сказала я.
— Я привел в порядок замок, выстроил вокруг него высокую стену, и с тех пор он живет там. Под его именем был похоронен другой ребенок. Бывали случаи, когда ему удавалось оттуда вырваться, но нечасто.
— И это нужно держать в тайне.
— Это мой сын, Берсаба. Я отвечаю за него. Я хочу обеспечить ему наилучшие условия, и я хочу детей… нормальных детей… которые вырастут в этом доме и продолжат мой род. Я боюсь впечатления, которое это может произвести на Анжелет… или еще на кого-то. Она будет бояться, что у нас могут родиться дети, отмеченные тем же пороком. Ведь он явно унаследовал безумие от кого-то из родителей.
— А его мать…
— Она была милой девушкой из хорошей семьи. Безумия в их роду не отмечалось. Я знаю, ты поймешь меня. Ведь ты всегда меня понимала»? Я не хотел, чтобы Анжелет об этом знала. Если она будет вынашивать ребенка, постоянные мысли об этом принесут вред и ей и ребенку. Ты это понимаешь, Берсаба. — Он прижал меня к себе. — Что же мы будем делать, Берсаба?
— А что мы можем сделать?
— Мы можем расстаться, а это значит, что остаток своих дней я проведу, тоскуя по тебе.
— У тебя есть профессия, — сказала я, — и похоже на то, что в наступающем году она будет полностью занимать тебя. А мне пора отправляться домой.
Он еще крепче обнял меня.
— Когда ты пришла, я сразу узнал тебя, Берсаба.
— И не подал виду.
— Я не решился.
— Да, — сказала я, — поскольку ты праведный человек. Ты прямо как Адам. Женщина ввела тебя во искушение. Только не протестуй. Это так. Видишь ли, Ричард, я нехорошая женщина. Ты должен это осознать. Анжелет похожа на нашу мать — мягкая, добрая, совершающая правильные поступки. Я не мягкая; добра я лишь к тем, кого люблю; а поступать правильно я согласна лишь тогда, когда это доставляет мне удовольствие; и, как ты сам видишь, по той же причине я готова совершать не праведные поступки.
— Я никогда не встречал никого, похожего на тебя.
— И молись о том, чтобы больше не встретить.
— Я вообще не представлял, что могут существовать такие женщины. Только узнав тебя, я поверил в это. Если бы ты была моей женой, мне ничего другого не нужно было бы от жизни.
Я пригладила его волосы.
— Что же теперь, Ричард? — И, не ожидая ответа, ответила сама:
— Мне надо уехать. Именно это я и хотела тебе сказать, придя сюда., а потом поддалась искушению побыть еще раз с тобой.
— Господи, Берсаба, что же нам делать?
— Есть только один выход. Я должна уехать.
— Нет, — спокойно сказал он, — я не могу позволить тебе сделать это.
— Мы обязаны думать об Анжелет, — продолжала я Он кивнул.
— Ты должен попытаться понять ее. Будь терпелив. И, возможно, со временем…
— Она никогда не превратится в тебя.
— Но ты женился именно на ней, Ричард.
— Почему же мне не встретилась ты!
— Роптать на судьбу бесполезно, правда? Так уж все сложилось, и мы должны смириться. Она в восторге от тебя. Она тебя любит. Ее нельзя осуждать только за то, что такова ее природа, как нельзя осуждать за это нас.
— Теперь, узнав тебя, я не смогу без тебя жить.
— Сможешь и будешь. Так должно быть. Он взглянул на меня с отчаянием.
— Мы должны что-то придумать. Я покачала головой.
— Я не являюсь хорошей женщиной, Ричард, как ты понял. Но таковой является моя сестра… моя сестра-близнец. Этому должен быть положен конец. Мне следует найти предлог для отъезда.
— Этим ты разобьешь и ее и мое сердце.
— Сердца быстро заживают, если кто-то занимается их лечением. Вы вылечите друг друга.
Он еще крепче обнял меня, и я воскликнула:
— Нет! Я обязана уехать. Мне нельзя оставаться здесь… в таком качестве. Ты же видишь, насколько это опасно.
— Я не могу отпустить тебя, — просто сказал он.
— А я не могу остаться, — ответила я.
— Берсаба, обещай мне не уезжать сразу… Подожди немного. Давай подумаем, как все это можно уладить.
— Если я останусь… это может повториться. Мы оба замолчали. Я понимала, что он борется с кипящими в нем страстями точно так же, как и я. Мне надо было сохранять спокойствие. Я должна была думать об Анжелет.
— Я не могу потерять тебя. Ты же знаешь, что представляет собой наш брак. С твоим появлением изменилась вся моя жизнь… она приобрела смысл… исчезла вечная подавленность…
— Это понятно, — ответила я. — Знаешь, сейчас мы слишком взвинчены. Мне пора идти.
В колеблющемся свете свечи я видела лицо Ричарда, умоляющее, полное отчаяния и ставшее от этого более молодым и беззащитным. Мне хотелось успокоить его, дать обещания, которые были бы предательством по отношению к Анжелет, а ведь — Господь свидетель — я и так достаточно причинила ей зла. Следовало прекратить думать о себе и о Ричарде.
— Обещай, что пока не уедешь, — настаивал он. И я пообещала ему, а затем ушла. Я почти выбежала из спальни и захлопнула за собой дверь. Потом я заглянула к Анжелет. Она мирно спала, и на ее невинном лице читались удовольствие и облегчение.
Было нелегко смотреть в лицо Анжелет, но я справилась с этим лучше, чем Ричард. А в середине дня прибыл гонец с вызовом, и он явно почувствовал облегчение.
До его отъезда нам удалось встретиться с глазу на глаз. Он сказал:
— Мы что-нибудь придумаем. Но я знала, что ничего придумать нельзя. Анжелет долго махала ему вслед рукой, а затем, повернувшись ко мне, с гордостью сказала:
— Он занимает очень важную должность. С ним советуется король.
Что касается меня, то мне хотелось побыть одной и подумать, поэтому я отправилась к пруду, откуда открывался вид на стену замка, и стала думать о переживаниях Ричарда, о его ребенке-монстре, который был заточен там, а главное, о том, что будет с нами дальше.
Шел декабрь, и Анжелет без конца говорила о наступающем Рождестве и о том, как празднуют Рождество у нас дома. Отец пока никуда не уехал. Мать писала, что дела с устройством конторы в Плимуте отнимают у него и у брата много времени, но она счастлива, потому что они будут вместе на Рождество. Сожалела она лишь об отсутствии своих дочерей. И я представила, как в дом вносят святочное полено, как появляются певцы и мимы… наши собирались съездить на неделю-другую в замок Пейлинг. Дедушка Касвеллин вел себя беспокойно. К концу октября с ним так бывало всегда, поскольку в Хэллоуин к нему возвращались воспоминания о прошлом, он начинал волноваться по поводу ведьм и выражал желание лично отправиться на их поиски и повесить их. Обычно все это кончалось для него приступами слабости.
«Так что, видите, дорогие мои, — писала мать, — все у нас по-прежнему. Я очень рада тому, что вы вместе. Анжелет должна уговорить Ричарда, чтобы вы все приехали к нам в гости. Конечно, я понимаю, что время сейчас беспокойное и солдату нужно быть готовым ко всему. Надеюсь, беспорядки улягутся, и жизнь вернется в мирную колею. В Рождество мы, будем думать о вас».
А мы, конечно, будем думать о них.
В середине декабря подозрения, появившиеся у меня некоторое время назад, подтвердились. Не следовало, впрочем, удивляться тому, что мне предстояло стать матерью.
Я сделала это заключение абсолютно хладнокровно и даже с некоторым радостным возбуждением. Рассмотреть все сложности, связанные с этим обстоятельством, можно было и потом. О чем я думала? Я была счастлива, что у меня появится ребенок от Ричарда. Вот только в качестве кого я буду его вынашивать?
Феб внимательно наблюдала за мной. Думаю, что она знала обо мне гораздо больше, чем я поначалу считала. Она всегда следила за мной, и ей наверняка было известно, что я не раз возвращалась в свою постель лишь под утро.
Лежа в кровати, я спокойно взвешивала ситуацию. Я спрашивала себя, что я собираюсь делать. Надо все рассказать ему, но какова будет его реакция? Сначала он обрадуется, но потом представит, сколько трудностей возникает в связи с этим, и начнет судорожно искать какой-то выход.
Я могу пойти к своей сестре и заявить ей: «Я собираюсь родить ребенка от твоего мужа. Ты не хотела его, а я — хотела и вот результат».
Даже мне, настолько хорошо знавшей Анжелет, было трудно представить, что сделает она в ответ.
Я знала, какое решение предложит Ричард. Он захочет увезти меня отсюда. Нам придется выдумать какой-то повод для моего отъезда. Я буду тайно вынашивать его дитя, а он иногда будет посещать нас.
Но как это сделать? Нужно было все предусмотреть.
И почему я не подумала об этом заранее? А он? Похоже, страсть сделала нас слепыми ко всему, что мешало ее удовлетворению.
Для меня было характерно то, что, когда возможное решение напрашивалось само, я не колебалась. Я всегда действовала слишком быстро, и мать часто корила меня за это. Я была несдержанной, импульсивной по натуре. Видимо, благодаря этим своим чертам я частенько попадала в ситуации, из которых потом с трудом выбиралась.