Кашин Владимир. Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

   - Не в Канаду же нам ехать по следам старика! Там было у него, конечно, какое-то окружение. Но не думаю, что он бежал сюда от преследования мафии, которая следом за ним проникла к нам, чтобы рассчитаться со своей жертвой!
   - Гм... А хотя бы и в Канаду! Да у вас прекрасная фантазия, Валентин Николаевич! - усмехнулся Коваль. - А то я уж, грешным делом, подумал... Ну ладно, - примирительно закончил он. - В Канаду, пожалуй, все-таки не поедем. Вернемтесь-ка сейчас лучше в Киев. Лейтенант Андрейко занят, выполняет ваше задание, и я сам завтра свяжусь с ОВИРом*, просмотрю документы, касающиеся репатриации Гущака. А сегодня я хотел бы поговорить с его внуком.
   _______________
   * О В И Р - отдел виз и разрешений на выезд за границу и въезд в
   Советский Союз.
   Коваль вернул Субботе рисунок, давая этим понять, что заканчивает служебные разговоры, и бодро - куда только девалась усталость! - зашагал к киоску с водой и мороженым, который маячил у стены станционного здания.
   4
   Василий Гущак вошел в кабинет Коваля, наклонив голову и исподлобья разглядывая обстановку, казенную, но не такую простую, как в комнате, где допрашивал его следователь Суббота. Он увидел широкий, светлого дерева стол, несколько стульев у стены и один - за столом, шкафы с папками. А у стола стояло, по-видимому предназначенное для посетителей, старомодное, но роскошное кожаное кресло.
   Единственное, что портило общий вид кабинета и вместе с тем в некотором смысле понравилось Василию (если вообще в милиции что-то может нравиться), это допотопный железный сейф с чернильными кляксами на коричневых стенках и следами пластилина на дверце. Точно такой же сейф Василий видел у следователя, и он словно возвращал парня в уже ставшую для него привычной атмосферу допроса, помогал держаться в постепенно выработавшейся манере поведения.
   Их взгляды встретились. И Василий невольно отвернулся - столько было стремительной энергии в немного поблекших глазах хозяина кабинета.
   Когда Василий снова взглянул на него, этот человек доброжелательно улыбался.
   "Что за игра в кошки-мышки!" - зло подумал парень, решив, что новый следователь, за которого он принял Коваля, пытается искусственно создать непринужденную обстановку, располагающую к откровенности.
   Затем он немного успокоился, обратив внимание на погоны Коваля. Подполковничьи звезды на двух просветах и весь облик немолодого офицера с седыми висками вызывали чувство уважения. Василий недавно вернулся из армии и еще не забыл, что такое подполковник. Помнил и то, чем старше начальник, тем проще он держится с солдатом.
   - Садитесь, - подполковник указал на кресло.
   Подтянув брюки, которые раньше были узковаты, а теперь - без пояса как это раздражало и унижало Василия! - словно стали шире, молодой Гущак сел. Кресло приняло его в свои ласковые объятия, и Василий подумал, что, наверно, оно стоит здесь специально для того, чтобы размагничивать волю допрашиваемых.
   От этой мысли в его сердце снова вспыхнула враждебность, и он отвел взгляд в сторону.
   Коваль сел не за стол, а рядом с Василием.
   - Познакомимся. Подполковник Коваль.
   - Зачем нам знакомиться? С протоколами допросов вы, наверно, знакомы. А больше по этому делу добавить не могу ничего.
   - Не надо сразу становиться в позу, - дружелюбно заметил Коваль, не сводя с парня пристального взгляда. - Вы, я вижу, наизусть уже знаете некоторые протокольные формулировки. Но официальный лексикон оставим в стороне. Давайте попросту поговорим.
   - Я привык говорить "товарищ подполковник", а "попросту" выходит "гражданин". Так, что ли?
   - Когда демобилизовались? - Коваль сделал вид, что не замечает озлобленности парня.
   - Прошлой осенью.
   - В каких служили войсках?
   - В ракетных.
   - Стратегического действия?
   Василий Гущак поднял голову, и Коваль увидел его нахмуренный лоб, сдвинутые на переносице густые брови, сжатые губы. "Типичный холерик, подумал подполковник, - вспыльчивый, подозрительный, упрямый, бурно реагирует на малейшую несправедливость, даже кажущуюся. Но за всем этим упрямством и грубостью, возможно, кроется обыкновенная слабохарактерность".
   - Ракеты стратегического действия?
   - Я присягу принимал.
   Коваль улыбнулся.
   - Правильно. А дедушке своему тоже не рассказывали?
   - Нет.
   - И он не интересовался?
   - Нет.
   - А чем интересовался?
   Василий пожал плечами.
   - Меня Дмитрием Ивановичем зовут. Дмитрий Иванович Коваль.
   Василий понял подполковника. Его мрачное, насупленное лицо немного Посветлело.
   - Можете меня так называть - по имени и отчеству. - Подполковник встал, обошел стол, открыл ящик, достал пачку "Беломора". - Курите?
   - Нет.
   Коваль закурил папиросу и пустил дым вверх, чтобы не "задымить" некурящего Василия Гущака.
   - В вашей семье не ждали приезда дедушки Андрея?
   - Я даже не знал, что он существует.
   - А мать?
   - Она мне когда-то говорила, что дедушка еще в молодости уехал за границу. И там вроде бы без вести пропал.
   - А зачем уехал? На заработки? Или сбежал?
   Василий отвел глаза:
   - Какая-то забытая история. Подробностей не знаю.
   - И дедушка ничего не рассказывал?
   - Нет.
   - Не интересовались?
   - Спрашивал. Он только отмахнулся: "В другой раз".
   Коваль задумчиво стряхнул пепел.
   - Но хоть что-то он все-таки рассказывал о своей молодости?
   Василий ответил не сразу. Но пауза, которую сам он создал, угнетала его. Любой посторонний звук словно касался его обнаженных нервов. Где-то внизу, под окном негромко заурчал мотор автомобиля. Над городом стоял легкий шум. "А ведь с подполковником, - подумал Василий, - можно разговаривать, не то что с этим Субботой..."
   - Дедушка говорил, что жил сначала в Виннипеге.
   - В двадцатые годы?
   - Наверно.
   - Приблизительной даты его выезда за границу не знаете?
   - Вскоре после гражданской войны.
   - Он принимал в ней участие?
   - Об этом не рассказывал. Но тогда ведь мало кого события не коснулись.
   - А на чьей стороне?
   - Думаю, если бы на нашей, так раньше вернулся бы или совсем бы не уезжал.
   Коваль про себя похвалил парня за такой ответ, а вслух сказал:
   - Всякое бывало. Рассказывайте дальше.
   - Работал он на хозяина-фермера. Влюбился в его дочь. Да фермер не разрешил ей выйти замуж за бродягу, выгнал его. Дедушка нанялся на стройку, освоил несколько профессий, хорошо зарабатывал. В Канаде рабочие руки тогда в цене были. Потом женился на поповне. С детьми не торопились. Сперва хотели хозяйство нажить. Дедушка открыл свою лавку, машину купил, кару по-английски. Однажды поехал с женой в турне по Америке. Дороги там отличные, машины высокого класса, скорость в сто миль не ощущается. И вот на большой скорости не смог он затормозить. В дерево врезался. Жена погибла, он в больницу попал. Год пролежал, разорился, леченье и лекарства там дорогие. На остатки жениного приданого еще одну лавчонку купил. Новую семью завести не решился, так и состарился в одиночестве. Вот и все, что я о нем знаю.
   Подполковник Коваль погасил папиросу, постучал пальцами по столу.
   - Что вам больше всего запомнилось из рассказов деда? Что произвело впечатление? Какие-нибудь детали...
   Василий подумал несколько минут, потом сказал:
   - Ну, о церкви...
   Глаза Коваля засверкали так, словно его и на самом деле заинтересовало, как там в Канаде с церквами дело обстоит.
   - Он верил в бога?
   - В молодости не верил. А женившись на поповне, должен был в церковь ходить. Правда, церковь там не только для молений и богослужений. Она там и клуб, и деловая контора, и место отдыха. Строят их модерново, из стекла и бетона, как дворцы. Внизу, в подвале, обязательно кафе.
   - Языка родного не забыл?
   - Считал, что не забыл. Но говорил не очень понятно. Все время путал наши слова с английскими: "Взял кару, и поехали на тур в Америку". Или жаловался: "В больших городах часто негде кару запарковать", то есть машину негде поставить. А к тому же еще и многие украинские слова у него из диалектов - ведь канадские украинцы по большей части выходцы из Галиции, с Карпат. И очень чувствуется местный акцент.
   - А числительные как произносил? Ну, например, сколько, говорил, долларов сюда привез, а сколько оставил там?
   - О деньгах я с ним не разговаривал! Меня они не интересовали, встрепенулся Василий и потупился.
   - А все-таки знали о них?
   - Знал. Привез десять тысяч долларов. - Василий помолчал, потом продолжил: - Он говорил, что уехал когда-то с Украины гол как сокол, хотя здесь у него миллионы оставались.
   Коваль улыбнулся:
   - В двадцатые годы миллионерами были все. Коробка спичек несколько миллионов стоила.
   - Нет, он говорил, что у него настоящие деньги были.
   - Откуда же?
   - Не знаю.
   - Не спрашивали, почему столько лет там прожил и о миллионах своих не заботился?
   - Сначала хотел вернуться, но не было денег на билет в Европу. Билет этот дорого стоил. А потом, когда женился, то и думать об этом перестал. Когда немцы на нас напали, помогал Советской Армии, говорил, что был членом какого-то украинского общества, которое собирало средства на медикаменты для наших госпиталей.
   - А знаете ли вы, зачем он вернулся сюда? - неожиданно проговорил Коваль таким тоном, словно сам только и ждал случая, чтобы рассказать об этом Василию.
   - Не знаю. Мать все ворчала: черт принес этого бандита на нашу голову.
   - Кого, кого?
   - Другой раз, как рассердится, так не очень-то выбирает слова. Характер такой. Но что там творилось во время революции или сразу после нее... - Он пожал плечами. - Меня ведь в то время и на свете-то не было.
   Коваль внимательно слушал молодого Гущака. И неожиданно почувствовал, что наступает та благословенная минута, минута вдохновения, которая означает, что поворот в ходе мыслей назрел и вот-вот появится идея, которая укажет правильный путь. Это было очень неопределенное, интуитивное чувство. Но Коваль слишком хорошо знал себя и уже заранее радовался. Такое чувство бывает, наверно, у капитана, когда корабль снимается с якоря и, подхваченный дружными волнами, выходит в открытое море.
   Подполковник встал, пытаясь поймать эту, пока еще неясную, мысль, которая словно кружилась над ним, то приближаясь и маня своей близостью, то снова удаляясь и исчезая.
   - Так что же, он за своими миллионами вернулся, что ли? - вслух подумал Коваль. Но, посмотрев на парня, понял, что его снова надо воодушевить: Василий опять сидел повесив нос.
   - За миллионами, которые мы с мамой прятали?!
   Коваль сделал вид, что не заметил перемены в настроении парня.
   - Неужели дедушка так ничего и не говорил о причине возвращения?
   - Говорил, что стосковался по родине. Около сорока лет в Канаде прожил, а все равно - чужбина. Таких тополей, таких верб, такого солнца и воздуха, как на Ворскле или на Днепре, нету нигде. Умереть хотел на родной земле.
   Коваль подошел к окну. Он уже не чувствовал себя капитаном, корабль которого вышел в открытое море. Его снова окружали только мели, банки, рифы, а как их обойти, было неизвестно.
   - И кто же, по-вашему, мог убить Андрея Гущака? - неожиданно для Василия спросил Коваль, глядя на парня в упор. - Кто?
   Василий встрепенулся. Вопроса этого он не боялся. Ждал его все время, с той минуты, когда переступил порог кабинета, даже раньше, - с той минуты, когда повели его на допрос. Он ждал его и нервничал, потому что подполковник всякими посторонними разговорами затушевывал главное - то, ради чего и ведется допрос. Сперва обрадовался было, что благодаря этому можно унять первое волнение, но, когда разговор на свободные темы затянулся, начал беспокоиться, что так и не сможет пожаловаться на следователя Субботу, который явно старается обвинить его в убийстве. С трудом взял себя в руки.
   - Я не убивал.
   "Наверно, все эти тары-бары о Канаде нужны были только для того, чтобы заговорить мне зубы и заманить в ловушку!" От этой мысли парень испуганно съежился в кресле, бросив на Коваля недобрый взгляд.
   - Подумайте вместе с нами, кто мог это совершить.
   - Несправедливо подозреваемый будет подозревать весь мир!
   - А вы немного меньше возьмите, чем весь мир. В конце концов, это очень важно для вас.
   - Иначе мне не выпутаться. Да?
   Коваль взглянул в окно. Внизу, на тротуаре, стояла девушка, которую Василий Гущак назвал своей нареченной, девушка, с которой встретился он в тот роковой вечер около института и которая могла засвидетельствовать его алиби только начиная с двадцати трех часов. Эта девушка теперь часто с самого утра стоит около управления внутренних дел, словно ожидая, что вот-вот выведут ее нареченного.
   Василий поднял голову.
   - Значит, опять в подвал? Я требую, чтобы меня освободили! Это незаконный арест.
   - Выпустить вас теперь не так просто, - медленно, словно размышляя, ответил подполковник.
   - Посадить, конечно, проще.
   Коваль подумал, что среди молодежи встречаются люди, которые решительно ко всему относятся со злой иронией. Это по большей части люди нестойкие, которые за ироническими восклицаниями прячут свою слабость, свои ошибки, а бывает - и преступление. Неужели и этот парень такой слабой закалки, что уже успел разочароваться во всем?
   - Вы сами дали следователю материал для этого. Скрывали свою поездку с дедушкой. Когда у вас нашли билет, отрицали, что пытались его уничтожить, что сами разорвали его на кусочки. И, наконец, не хотите помочь установить ваше алиби. Но ведь это же в вашу пользу, а вы ведете себя так, будто бы установление алиби для вас хуже, чем обвинение в убийстве. Ваше собственное поведение и дало основание следователю просить у прокурора санкции на арест. И теперь никто, кроме прокурора, не имеет права его отменить... - Подполковник сделал паузу. - Послушайте, а может быть, это у вас мальчишеское предубеждение: не впутывать друзей, чтобы их не беспокоил следователь?.. Может быть, вы скрываете еще какую-нибудь встречу с товарищами или с девушкой? - Коваль внимательно посмотрел на Василия.
   - У меня девушка одна, - нервно проворчал тот. - И вы это знаете. Зовут ее Леся. Я встретился с нею около института в тот проклятый вечер примерно в одиннадцать.
   Коваль сжал губы и печально закивал головой. Он уже понял, что этот нахохлившийся парень не пустит ни его, ни кого-то другого в свою жизнь. Не раскроет души. И все-таки сделал еще одну попытку:
   - Вспомните хотя бы, по каким улицам вы ходили.
   - Не помню.
   - Ну как же... Шли, шли... наверно, останавливались, оглядывались, потом шли дальше. Так ведь гуляют все люди. Что привлекло ваше внимание? Вспомните. Это поможет вам восстановить в памяти весь путь.
   - Кажется, по бульвару Шевченко шел, потом Владимирская, Крещатик...
   - Дальше.
   - А дальше не припоминаю.
   - И через несколько часов встреча с Лесей. Такой провал памяти, сочувственно произнес Коваль. - А то, что вы встретились около института именно с Лесей, это правда? Или, может быть, это не Леся была? Подполковник остановился около стола и потянулся к ящику с таким видом, будто бы там лежали какие-то очень важные документы. - А?
   Коваль заметил, что у Василия напряглась и покраснела шея, что парень втянул голову в плечи. Все, связанное с Лесей, и само имя девушки вызывает у него волнение.
   Достав новую папиросу, подполковник сказал:
   - Можете ее сейчас увидеть. Подойдите к окну.
   Глубокое мягкое кресло буквально засосало Василия. Барахтаясь в нем, он еле выбрался.
   Коваль наполовину прикрыл спиною окно.
   - Не приближайтесь... Она и так стоит здесь как часовой целыми днями.
   - А нельзя крикнуть ей? - Горло Василия свело спазмой, и он еле выговорил эти слова.
   - Нет, нет! - Коваль полностью закрыл своей широкой спиною окно. Скажите, почему вы нервничали, придя к Лесе на свидание? Она это заметила. Вы были бледны и очень возбуждены. Только правда, Василий!
   Гущак уставился на подполковника.
   - Я вас спрашиваю.
   - Это ей показалось, - наконец выговорил парень и отошел от окна.
   - А если правду?
   - Я ничего больше не помню. Я устал.
   Он не заметил, как подполковник вызвал конвоира, и вдруг увидел, что милиционер уже стоит у двери, ожидая команды.
   - Это ей показалось. Я был абсолютно спокоен, - глухо повторил Василий. И, не оборачиваясь, вышел из кабинета.
   5
   Лесю Скорик, стоящую около управления внутренних дел, подполковник узнал издали. Она никогда не обращалась к Ковалю, лишь провожала его печальным взглядом, словно приходила сюда только для того, чтобы посмотреть, как идет на работу подполковник милиции.
   В это утро, снова заметив девушку, Коваль рассердился. Тревожный взгляд Леси исполнен был упрека. Ему и всему делу, которому он служит. Хорошо: девушка добивается истины. Но как она эту истину толкует? Односторонне. Только как милосердие. Но он ничего ей не может сказать, кроме того, что она уже знает.
   Коваль остановился у крыльца, внимательно посмотрел на нее. Леся вспыхнула, подошла, поздоровалась. Он молча кивнул, указывая ей на парадную дверь, куда один за другим входили офицеры.
   В кабинете посадил ее в кожаное кресло, в котором она сразу потонула, как накануне ее Василий, сам сел на тот же стул, на котором сидел вчера, разговаривая с Гущаком. Леся прикрыла сумочкой колени и не сводила с подполковника настороженного взгляда. Из глаз ее готовы были и хлынуть слезы, и посыпаться искры радости. Все зависело от того, что скажет Коваль.
   - Ну, выкладывайте... Что вы хотите мне сообщить? - спросил он.
   Что она хочет сообщить! Леся даже завертелась в кресле от негодования: это говорит он, человек, который решает их с Василием судьбу!
   - Зачем же вы ходите сюда? Выстаиваете целыми днями под стенами управления. Это ничего не даст. И откуда у вас столько свободного времени?
   - Каникулы...
   - Да, - вспомнив Наташу, пробормотал Коваль. На мгновение вообразил, что очутился в пионерском лагере. Зеленый забор, алые полотнища транспарантов и знамен, дорожки, посыпанные песком, шум ветра и солнечные блики на высоких корабельных соснах. А на этом фоне растрепанная легким ветерком короткая мальчишеская прическа Наташки и ее теплые глаза. Как же он по ней соскучился!.. - Да, - повторил он, возвратившись мыслями к Лесе. - Каникулы - это хорошо. Но не надо (хотелось сказать "дочка") проводить время около милицейского подъезда. Уехали бы куда-нибудь, пока все уляжется. В студенческий отряд или в пионерский лагерь.
   В глазах Леси появились слезы. "Как можно такое советовать!"
   Коваль и сам понимал, что это тот случай, когда логика ничего не стоит, когда чувства изменяют и очертания предметов, и краски и мир становится торжественным, как этюды Шопена, или черным, как грозовая ночь.
   Он уважал в человеке такие чувства, хотя и понимал, что они не всегда приводят к счастью. На мгновение увидел на месте Леси свою Наташку и рассердился на себя: идиотское сопоставление.
   - У вас есть родители?
   - А! - она махнула рукой, ей, мол, сейчас не до них.
   И Коваль не без ревности подумал о том, что родители всегда на втором плане - и в радости, и в горе.
   - Но ведь он не виноват! - упрямо воскликнула Леся. - Он не мог этого сделать!
   - Кто это "он" и чего "не мог сделать"? - строго, официально спросил подполковник.
   - Василий!
   - Это установит следствие.
   - Выпустите его! - В глазах Леси наивная мольба. - Я могу за него поручиться. Он ведь не виноват! И вы сами это знаете... - Она всхлипнула. - Зачем вы мучаете его?
   - Не плачьте, пожалуйста, - сказал Коваль, наливая воды в стакан. - И не волнуйтесь. - Он и сам считал, что Суббота погорячился, добиваясь санкции на арест подозреваемого. - Я тоже надеюсь, что Василий скоро будет дома.
   К удивлению подполковника, Леся только грустно покачала головой:
   - Вам больше некого посадить.
   "Ну и ну! - подумалось Ковалю. - Вот тебе и разъяснительная работа среди населения! Сколько людей приходит на беседы с работниками милиции, прокуратуры, суда, а столкнувшись с практикой, такая вот девчонка верит, что милиция "если не найдет преступника, то выдумает его". К тому же для нее все едино - и милиция, и прокуратура, и суд. Одна ошибка, один неосторожный шаг, и у человека на всю жизнь сложились ложные представления, которые, как инфекционное заболевание, передаются другим. И тогда уже ни к чему самая квалифицированная беседа".
   Решил не объяснять ничего. Впечатление будет сильнее, когда сама жизнь опровергнет ее ложное убеждение. Сделал вид, что не обратил внимания на ее слова.
   - В тот вечер Василий не рассказывал вам об этой трагической истории?
   - Как же он мог рассказывать, если сам ничего еще не знал! На вокзале дедушка был еще живой!
   - А на следующий день?
   - Мы больше не виделись.
   - Жаль. Как вы думаете, где он бродил в тот вечер? Перед тем, как встретиться с вами.
   Леся пожала плечами.
   - А с кем он дружит, кроме вас?
   - Не знаю. Мы с Василием недавно дружим, с весны.
   - Значит, несколько месяцев?
   - Да.
   - Вы весь вечер были тогда в институте на собрании?
   - Да.
   - Это было собрание студентов, которые на лето остались в городе?
   Леся подняла на подполковника настороженный взгляд. Посмотрела на разноцветные колодки орденов и медалей, на знаки отличия. К чему он клонит? Она ведь все, что знала, рассказала, когда ее вызывали сюда.
   - Повторим задачу, - сказал Коваль. - Василий Гущак в восемнадцать часов поехал со своим дедом на пригородный вокзал. Позже деда нашли в Лесной, на рельсах. По словам Василия, дед поехал в Лесную один, а он, Василий, вернулся в город, где встретился с вами около института в двадцать три часа. Так? Именно в это время закончилось собрание, на котором вы были и с которого не выходили. Он уже ждал вас?
   - Сказал, что ждет давно. Даже сердился.
   - Минут десять. Дольше?
   - Точно не говорил. Но, видно, долго: очень уж нервничал.
   Коваль улыбнулся:
   - У влюбленных минуты ожидания очень длинные. Особенно если давно не виделись.
   Леся наклонила голову, обвитую пышной русой косой.
   - Мы и днем виделись, - сказала она. - Утром были на пляже.
   - Гм... Он об этом не говорил.
   - А разве это имеет значение?
   - До которого часа вы были вместе?
   - До обеда. Кажется, в третьем часу он поехал домой, а потом встретились уже вечером. Это тоже очень важно?
   - К сожалению, не очень. Нам нужно знать, где он был от восемнадцати до двадцати трех часов. Очередной электропоезд прибыл из Лесной в город в двадцать два часа тридцать семь минут. До вашего института от вокзала две остановки троллейбуса. Можно и пешком успеть... Верно?
   Леся не знала, что сказать, чувство обреченности охватило ее, и на глаза снова навернулись слезы.
   - Поезда в тот вечер шли точно по расписанию, ни один не был отменен, - твердо произнес Коваль. - Что вы можете на это сказать?
   Она и в самом деле ничего не могла возразить.
   - Его видели с дедом на пригородном вокзале. Однако никто не видел, что он остался на вокзале и возвратился в город. Таких свидетелей у нас нет. Вы читали объявление у вокзала?
   Леся кивнула.
   - Василий говорит, что, проводив деда в Лесную, он бродил по городу. У него нет алиби, то есть доказательств неприсутствия в Лесной, на месте трагической гибели его деда в то время, когда она произошла, а у следствия есть кое-какие доказательства его вины. Хотя и не прямые. Понимаете? Другое дело, если бы нашелся человек, который видел его в это время в городе. Но он сам говорит, что никого из знакомых не встретил. Хотя это очень странно...
   - Поверьте! - начала Леся, умоляюще складывая руки. - Я хорошо знаю Василия...
   Коваль спросил:
   - Днем на пляже он не говорил, что собирается поехать в Лесную?
   - Нет.
   - Поведение его было обычным? Может быть, вы что-нибудь заметили?
   - Ничего такого.
   - В прошлый раз вы говорили, что вечером он пришел к вам на свидание не просто сердитым, а разнервничавшимся. Не точнее ли было бы сказать "сам не свой"?
   - Может быть. Не знаю.
   - Прошу вас, - проникновенно, от всей души произнес Коваль, говорите мне только правду. Будьте со мною откровенны. Это необходимо для того, чтобы снять подозрение с вашего Василия. Сам он почему-то не хочет этого сделать и всячески уходит от разговора о тех сомнительных часах в городе.
   - Да, он был очень возбужден, говорил невпопад, задумывался, не слушал, что говорю я. Мы чуть не поссорились в тот вечер...
   - И гуляли недолго?
   - Нет. В двенадцать я уже должна быть дома. Он проводил меня до дома - и все.
   - И вы не спросили, почему он такой... скажем, невнимательный?
   - Спрашивала, но он ничего не ответил.
   - Вот видите, Леся, не все здесь так просто, как кажется. Значит, что-то случилось в тот вечер, что-то необычайное, может быть, даже непоправимое, о чем он не хотел с вами разговаривать. Не будет ведь человек так переживать только потому, что долго ждал свидания с любимой.
   - Нет, нет! Он не мог сделать то, что вы думаете! - Девушка прижала ладони к щекам. - Я не верю вам! - Она вскочила с кресла. - Вы хотите его засудить!