Кауи Вера. Наследницы

   — Ну, если бы это зависело только от моего желании, — рассмеялась она.
   Кейт была на седьмом небе от счастья, и два бокала шампанского были тут совершенно ни при чем. Словно на крыльях, полетела она назад, к своей восторженной публике. Она сумела сделать это! Кейт выдержала испытание, доказала, что она — истинная дочь и последовательница своего отца. Из всех услышанных ею сегодня вечером комплиментов этот был для нее самым дорогим. Поэтому она улыбалась, шутила, любезно прощалась с уходившими и сквозь уже изрядно поредевшую толпу разглядела, кто стоит, прислонившись спиной к стене, в дальнем конце зала. Блэз Чандлер. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а затем перед ней расступились, давая проход, и Она направилась к нему.
   — Поздравляю, — сказал он. — В самое яблочко.
   — Спасибо.
   Он улыбнулся — отчуждения как не бывало.
   Она улыбнулась в ответ.
   — Вы были здесь во время аукциона?
   — Почти с самого начала.
   — Но в торгах не участвовали.
   — У моей бабушки тоже есть коллекция драгоценностей. Полагаю, вы легко могли бы продать и ее по таким же ценам.
   — Я вспомнила о ней, когда в первый раз увидела исфаханский пояс.
   Блэз усмехнулся и сразу помолодел на много лет.
   — Да, это в ее стиле.
   Ожерелье из сапфиров и алмазов заставило Кейт подумать о Доминик, но она не посмела назвать это имя — время еще не пришло.
   — Как поживает Герцогиня?
   — Умирает от любопытства. Ей не терпится узнать, как вы справились. Я пришел, потому что иначе вряд ли смог бы хоть что-то рассказать…
   Одна бровь у него приподнялась.
   — Я и аукционы… вы же понимаете. Но я остался по собственной воле. Дело того заслуживало.
   Кейт зарделась от удовольствия.
   — Как Ролло? — спросил он, и радость ее мгновенно померкла.
   — Без изменений. Он вне опасности, но в остальном никаких перемен.
   — Я видел финансовые показатели за полугодие, — сказал он, вновь возвращаясь к их соревнованию. — Сегодня вечером вы сравнялись с Доминик.
   Вот он и произнес это имя — с такой же легкостью, как любое другое.
   — После Кортланд Парка я надеюсь вырваться вперед, — дерзко заявила Кейт.
   — Не сомневаюсь в этом, — сказал Блэз, и по его тону она поняла, что он действительно не сомневается.
   Осмелев, она радостно произнесла:
   — После аукциона у нас традиционная вечеринка…. я вас приглашаю.
   — Извините, сегодня не смогу. Возможно, после Кортланд Парка.
   Кейт продолжала улыбаться, хотя обида пронзила сердце, как игла.
   — Я не забуду вашего обещания, — предупредила она.
   Ей хотелось задать ему еще один вопрос, но она не решалась, и Блэз, будто угадав ее мысли, спокойно ответил:
   — Нет. Никаких новостей нет.
   Кейт кивнула, не зная, как нужно реагировать в подобной ситуации, и он помог ей, спросив напрямик:
   — Почему вы предпочли рассказать о своих открытиях в Гонконге не мне, а моей бабушке? Это было уважение к ней или жалость ко мне?
   Она на секунду смешалась, а потом решила, что будет лучше сказать правду.
   — И то, и другое, — ответила она с той же прямотой. — Кроме того, у меня не было доказательств.
   Блэз улыбнулся, и она посмотрела на него с недоумением.
   — Наверное, Шекспир имел в виду таких, как вы, когда писал; «В их власти сделать больно, но они не могут…» — Кейт широко раскрыла глаза. Ему вновь удалось поразить ее. Блэз Чандлер и стихи! — Я читаю не только законы, — сказал он с непроницаемым видом.
   — Если вам нравится поэзия, почему вы так равнодушны к искусству? — воскликнула Кейт.
   Он поднял руку со словами:
   — Дайте мне время, я же только учусь…
   И добавил мягко:
   — Да, учусь, и очень многому.
   Их взгляды встретились, и он сказал, чтобы нарушить молчание, вдруг ставшее бездонно глубоким:
   — Нам с вами нужно поговорить, но не сейчас. Тем не менее…
   Сунув руку в карман, он извлек небольшую пачку, перетянутую красной резинкой. Кейт с невольной дрожью узнала письма, которые писал ей отец на протяжении многих лет — те самые письма, что она вернула, не прочитав ни одного из них.
   — Ваш отец отдал их мне, положившись на мое решение. Я должен был, когда наступит время, — если наступит вообще, — вручить их вам. Или, наоборот, оставить навсегда у себя. Сейчас такой момент настал. Вот ваши письма.
   Он протянул ей пачку.
   Кейт проглотила ком в горле.
   — Спасибо, — с усилием произнесла она, не отрывая взгляда от писем. — Вы их читали?
   Это прозвучало немного напыщенно.
   — В соответствии с данными мне инструкциями.
   — Неудивительно, что вы считали меня злобной девчонкой.
   — Тогда вы и были такой. Время, события… и вы сами — все это изменило вас до неузнаваемости. Прежняя Кейт ничего бы не поняла. Нынешняя поймет.
   Кейт заморгала, пытаясь сдержать слезы.
   — Спасибо, — повторила она.
   — Мне пора идти.
   — Чтобы успеть к очередному самолету?
   Он лишь улыбнулся в ответ.
   — Вы слишком много работаете, — сказала она неожиданно для самой себя, — и слишком много путешествуете.
   — Корпорация действует в масштабах планеты, и все мои люди постоянно в форме, поскольку не знают, когда меня ждать.
   Он выглядит усталым, подумала она. Отчужденность исчезла, но возникло напряжение.
   — До свидания, Кейт, и еще раз поздравляю вас. Ваш отец не ошибся. Вы по праву носите фамилию Деспард. — Он наклонился, впервые коснулся губами ее щеки и пошел к выходу.

Глава 17

   Доминик не терзала себя вопросами, отчего примчалась в то единственное место, которое считала своим домом, и отчего ее потянуло к матери, а не к мужу. Она лишь сознавала, что ей нужно почувствовать себя в безопасности. Именно в Провансе она сможет отдышаться, поразмыслить и выработать план действий. Ей было необходимо убежать от всего, что навалилось на нее в последнее время от сокрушительного открытия, что она впуталась в дела «Триады»; что угодила в ловушку, которую сама же помогла подстроить; что впервые в жизни оказалась в ситуации совершенно безвыходной Мать не станет докучать ей и воспримет ее приезд как должное. Скорее наоборот: Доминик предстанет благонравной дочерью, озабоченной здоровьем матери.
   Катрин была полностью погружена в мир своих фантазий. Она встретила Доминик с равнодушным удивлением, поскольку занята была только мыслями о муже, который, если верить Марте, уже не выпускал ее из-под своей власти.
   — Теперь она совсем не желает признавать очевидное… когда идет работать в саду, он работает рядом; на террасе всегда стоит его кресло, для него всегда приготовлены графин с лимонным соком и свежий номер «Монд». Она покинула наш мир и удалилась в тот, что придумала сама, и постепенно дверь за ней закрывается.
   — Но ведь она счастлива этим, не так ли? И всем довольна… разве она высказывает тебе какие-то претензии?
   — С ней нет никаких проблем, — неохотно признала Марта.
   — Значит, это тебе плохо с ней?
   Марта негодующе фыркнула.
   — В деревне ходят всякие разговоры…
   — Пусть болтают. Если тебе с ней плохо, ты в любой момент можешь уйти. Я сумею подобрать замену.
   Однако Марта поспешно отвергла это предложение.
   Перед ней открывалось обширное поле деятельности — мадам ни во что не вмешивалась при условии, что выполнялись все распоряжения относительно мужа, хотя за счетами продолжала внимательно следить. Прочее было предоставлено Марте, которая своей выгоды не упускала. Но это отнюдь не означало одобрительного отношения ко всему происходящему. И служанка осведомилась, надолго ли приехала Доминик.
   — Сама не знаю. Я очень много работала и какое-то время хочу провести в полном покое. Меня нет дома ни для кого… без всякого исключения.
   — А мсье Чандлер…
   — Не собирается приезжать сюда. А всех остальных я не принимаю, поскольку нуждаюсь в отдыхе. Ты поняла?
   — Как пожелает мадам. — И Марта добавила с торжеством:
   — А мсье Чандлер все-таки побывал здесь неделю назад.
   — Почему ты мне не сказала об этом? — резко осведомилась Доминик.
   — Вы не спрашивали.
   — Я желаю знать обо всех, кто у нас бывает, — сказала Доминик категорическим тоном. — Даже если не хочу их видеть. — Помолчав, она спросила:
   — Сколько пробыл здесь мой муж?
   — Только переночевал. Мадам была счастлива увидеться с ним. Она всегда питала к нему слабость.
   За обедом Доминик небрежно спросила у матери:
   — Зачем приезжал Блэз?
   — Повидаться со мной, конечно, — ответила Катрин, преисполненная гордости. — Он хотел узнать, хорошо ли мне живется, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, нет ли у меня каких желаний.
   — И это все?
   В голубых глазах Катрин застыло недоумение и оскорбленное достоинство.
   — А зачем бы он еще приезжал?
   «Я бы тоже хотела это знать, — зло подумала Доминик. — Он всегда относился к матери с любовью и снисходительностью, но приезжать сюда… Хотел что-то разнюхать?» Она уже успела почувствовать, что Блэз стал задавать слишком много вопросов. Она помнила, как настороженно он держался в Гонконге, но, обдумав все еще раз, решила, что в этом не было ничего необычного. Возможно, она сама стала чрезмерно подозрительной, не веря уже никому и ничему, поэтому и его поведение показалось ей странным. Как мог Блэз узнать про это дело?
   Узнавать было просто нечего. При первых же признаках катастрофы в лице Ролло Беллами оборудование было демонтировано и перевезено в другое место, и она понятия не имела, куда; самому же Беллами, как сказал ей Чжао Ли, не суждено выйти из комы, а если он даже и очнется, разум не вернется к нему никогда.
   Нет, по-настоящему Доминик тревожило другое: они требовали, чтобы она сменила судовладельческую компанию. Хотели еще глубже запустить в нее свои когти?
   Узнав об этом, все сразу же поймут, что Доминик полностью зависит от «Триад» и участвует в их подлых делишках.
   Чжао Ли зашел к ней еще раз накануне отъезда, что утвердило ее в решимости расстаться с Гонконгом. Она сказала ему, что не намерена менять своих партнеров и пусть убирается ко всем чертям. Их союз прекратил свое существование раз и навсегда — он может идти своей дорогой, а она пойдет своей. Никаких аукционов с подделками больше не будет, хотя первоначально предполагалось устроить вторую распродажу в отдаленном будущем — при условии, что первая пройдет удачно. Теперь же Доминик не желает иметь с ними дело. Своей цели она достигла и с помощью первого аукциона — она убила и похоронила всякие надежды Кейт Деспард. При мысли об этом она улыбнулась.
   Но когда пришел доставленный авиапочтой свежий номер «Тайме», она прочла в колонке об аукционах, которую всегда внимательно отслеживала, что лондонская фирма «Деспардс» устроила невиданную в Британии распродажу ювелирных изделий, и выручка всего за три часа составила 14 миллионов 800 тысяч фунтов. Она прочла, что «мисс Кэтрион Деспард пришла в голову блестящая идея привлечь к показу топ-моделей, благодаря чему украшения засверкали новым блеском… и разошлись по максимально высоким ценам». Грязно выругавшись по-французски, она в ярости скомкала газету, но этого ей показалось мало, и она не успокоилась до тех пор, пока не разорвала ее в мелкие клочья. Затем, взяв карандаш и бумагу, села считать с карманным калькулятором в руках и вскоре, не помня себя от бешенства, убедилась, что Кейт закрыла брешь. «Пока я еще лидирую, — подумала она, — но ведь впереди чертов аукцион в Кортланд Парке, и это будет нечто чудовищное. Проклятье, проклятье, проклятье! Я должна остановить ее, но как? О, я еще припомню это двуличному Николасу Чивли. Этот ловкач заплатит за то, что посмел взять, ничего не давая взамен».
   Доминик начала расхаживать по комнате, как всегда в минуту тревоги. Аукцион в Кортланд Парке должен был состояться через пять недель, если за это время ничего не произойдет. Ей было необходимо найти какой-нибудь способ, чтобы сорвать распродажу… Она проклинала Пирса Ланга за тупость: зачем было выказывать столь явное предпочтение делам французского филиала? Проявив некоторую сдержанность, он мог бы по-прежнему давать нужную информацию. Вдобавок эту дуру секретаршу перевели туда, где пользы от нее никакой не было.
   Доминик надеялась, что все сведения будет получать от этих двоих, а в результате руки у нее оказались связаны.
   Причем именно в тот момент, когда Кейт Деспард начала набирать силу, вводить свои новшества, превращая многих недоброжелателей в друзей, привлекая к фирме всеобщее внимание и вызывая интерес у тех, кого Доминик считала своими безусловными сторонниками. Она явно недооценила соперницу, уверовав в то, что Кейт Деспард не по плечу дело ее отца.
   «Я бы спалила ее в адском пламени, если бы только могла, — подумала Доминик. И вдруг застыла. В пламени? И пламя зажглось в ее глазах. — Небольшая сделка, — подумала она. — Если они хотят, чтобы я им помогала, то и сами должны помочь мне. Они легко могут это сделать, в Лондоне существует тоже Китайский квартал… Почему бы и нет? — лихорадочно размышляла она. — Это решило бы все мои проблемы — из руин аукцион не слепишь. А за оставшееся время второго Кортланд Парка не найти».
   «Мне надо вернуться в Гонконг, — решила Доминик, — и повидаться с Чжао Ли. Я сумею с ним справиться: не появился еще на свет такой мужчина, которого я бы не заставила плясать под свою дудку. Если они сделают то, что я хочу, я сделаю то, что они хотят. Я сменю судовладельцев». Она понимала теперь, что именно это и было их целью с самого начала. Их вовсе не интересовала продажа подделок, поскольку этим можно было заниматься лишь изредка — с интервалом в несколько лет, чтобы свести риск к минимуму. Нет, безграничную прибыль сулила именно контрабанда наркотиков: они жаждали получить надежное прикрытие для этой контрабанды, и «Деспардс» с его постоянными и частыми морскими перевозками был для них идеальным вариантом. Что может быть лучше, чем транспортировка антикварных изделий под эгидой солидной и известной компании? И кто бы заподозрил, что эти антикварные изделия начинены чистейшим героином? Они были хитры. Разумеется, Доминик потребует свою долю. Дело настолько прибыльное, что и представить трудно. А когда «Деспардс» перейдет в ее руки… о, тогда она покажет им всем! Впервые за последние недели Доминик заснула глубоким сном, без ночных кошмаров и без снотворного.
   Она не проснулась, когда черная фигура легко преодолела стену, бесшумно, словно слетевший осенний лист, опустилась на землю и, держась в тени, безмолвно проскользнула к темному фасаду дома. Затем стала карабкаться наверх, как паук, используя вместо лестницы выступы и неровности стены, пока не нашла то, что искала — приоткрытое окно на втором этаже. Это была ванная комната Катрин Деспард. Беззвучно спрыгнув на кафельный пол, человек мгновенно оказался у массивной дубовой двери и прислушался. Слабый шепот был еле слышен. Чрезвычайно осторожно и медленно человек отворил слегка скрипнувшую дверь. Голос принадлежал женщине, повторявшей одно и то же имя в полубреду близкого к разрешению оргазма:
   — Чарльз, о Чарльз… Чарльз…
   Человек оглядел спальню, освещенную лампой на ночном столике, и увидел голую женщину, стоявшую на коленях у кровати. Причудливо изогнувшись и засунув руки во влагалище, она была целиком во власти экстаза.
   В предвкушении оргазма голос ее звучал все резче и громче, а тело содрогалось и корчилось, подчиняясь исступленной работе пальцев.
   — О, любовь моя… да, да…
   Она покрывалась испариной и дрожала мелкой дрожью от безумного желания, не замечая ничего и ощущая лишь жгучую потребность своей плоти. Сейчас она не услышала бы даже грохота барабанов.
   , ':. Молча и быстро человек скользнул к кровати; словно бы по волшебству, руки в черных перчатках извлекли крохотный флакончик и длинную тонкую иглу; полый конец ее опустился в густую жидкость, которая начала заполнять цилиндр шприца; затем поршень двинулся вперед, выдавив еле заметную струйку. Когда Катрин, содрогаясь и тяжело дыша, хриплым облегченным стоном встретила желанный оргазм, игла с неумолимой точностью пронзила нежную кожу на шее. Последний крик наслаждения внезапно оборвался, тело выгнулось дугой, словно натянутый лук, в жажде достичь высшего наслаждения, которое пришло одновременно со смертью. Вытаращив уже невидящие глаза, она вдруг завалилась набок, и последний выдох прозвучал так, словно бы из шины выпустили воздух.
   Выждав несколько секунд, человек сделал шаг вперед. Прежде всего он извлек иглу, которая исчезла так же мгновенно, как и появилась. Затем склонился над телом, застывшим в вечном оргазме. Через минуту лишь зыбкая тень мелькнула у стены и вскоре растворилась в темноте, среди деревьев.
   Марта, как обычно, поднялась рано — эту привычку всей жизни она сохранила до сих пор, хотя могла теперь вставать попозже. Как всегда по утрам, она сначала убрала комнаты, а потом приготовила все для завтрака хозяйки: свежий круассан, небольшую розетку с абрикосовым джемом, деревенское масло, маленький кофейник с крепким черным кофе и стакан теплого молока. Утренняя газета, которую Марта уже успела просмотреть за своей первой чашкой кофе, была тщательно сложена и лежала на красивом подносе из лиможского фарфора, покрытого салфеткой из валансьенских кружев.
   Тяжело ступая по лестнице, она поднялась на второй этаж.
   — Доброе утро, мадам, — сказала она, войдя в спальню.
   Поставив поднос на комод возле двери, подошла к окну, чтобы отдернуть занавески. Обычно в ответ на приветствие всегда слышалось сонное: «Доброе утро, Марта».
   Сегодня хозяйка не отозвалась. Марта вернулась за подносом, чтобы подать его в постель.
   — Мадам!
   Поднос с грохотом упал на пол, горячий кофе обжег ей ноги, но она ничего не замечала — только кричала и кричала.
 
   — Внезапный острейший сердечный приступ, мадам, — сказал доктор Морель Доминик. — Все кончилось за несколько секунд.
   — У моей матери было абсолютно здоровое сердце.
   Доктор Морель деликатно кашлянул.
   — Вынужден напомнить вам, мадам, при каких обстоятельствах ваша матушка… гм… скончалась. В такие моменты сердце испытывает сильнейшую нагрузку…
   — Не большую, чем это бывало много раз в ее замужней жизни.
   Доктор снова кашлянул.
   — Мадам Деспард стала несколько старше…
   И он пожал плечами в чисто галльской манере.
   — Это довольно распространенный случай, и это, несомненно, чрезвычайно приятная смерть.
   Доминик вспомнила лицо матери: что выражалось на нем — агония или экстаз? Рыдания Марты ворвались даже в ее глубокий сон, но проснулась она окончательно от шока при виде Катрин, застывшей в той позе, в какой ее застала смерть, когда заглянула в невидящие, расширенные, слегка вытаращенные глаза и увидела ее руки, засунутые между ногами. Влепив Марте увесистую пощечину, она приказала помочь ей уложить тело более пристойным образом, но трупное окоченение уже сделало свое дело. У Доминик не оставалось иного выхода, как довериться доктору Морелю, и она разрешила ему осмотреть тело таким, как его нашли. Он был мудрым человеком и опытным врачом и за сорок лет своей практики видел абсолютно все; Катрин Деспард была не первой женщиной, скончавшейся вследствие сокрушительного оргазма. В его практике были и более впечатляющие случаи. Взять хотя бы старого мсье Монтана: он вцепился в волосы молоденькой женщины, делавшей ему минет, такой мертвой хваткой, что пришлось отрезать волосы, чтобы освободить ее. А брак Чарльза и Катрин Деспард всегда и во всех отношениях был союзом скорее плотским, нежели духовным…
   — Вам нечего тревожиться, мадам, — сказал он Доминик, — вы вполне можете рассчитывать на мою сдержанность, и, разумеется, я без всяких колебаний поставлю свою подпись на свидетельстве о смерти.
   Когда с формальностями было покончено и доктор Морель удалился, Доминик пошла на кухню, где Марта сидела за стаканом коньяку.
   — Ах, мадам, — сказала она, утирая хлынувшие ручьем слезы, — как это ужасно. Подумать только, ведь ваша матушка умерла без исповеди и последнего благословения… в таком виде…
   — О чем ты никогда никому не скажешь, — жестко произнесла Доминик.
   Она посмотрела на зареванное опухшее лило взглядом тяжелым, словно камень.
   — Ты поняла? Это был сердечный приступ, ты поняла? Обо всем остальном — рот на замок. И чтобы не было никаких сплетен. Иначе ты горько пожалеешь. Я достаточно ясно выразилась?
   Марта, у которой так жестоко отобрали лучшую сплетню в ее жизни, безмолвно кивнула, стараясь не показать испуга. Даже когда дочь мадам была совсем девочкой, с ней было лучше не спорить. Но Марта утешилась быстро.
   Можно и выждать. Хорошая сплетня — как хорошее вино… со временем вкус только улучшается.
   Обмывая тело, она ничего не упустила из вида, и ее зоркие глаза разглядели красное пятнышко на шее, у самого основания затылка — должно быть, от укуса, хотя никаких следов не было. Из любопытства она самым тщательным образом осмотрела Катрин. Очень неплохо сохранилась для своего возраста — впрочем, иначе и быть не могло. Мадам делали массаж со всеми положенными кремами и Притираниями, да и сама она занималась гимнастикой — сущее наказание для такой ленивой натуры.
   Марта хмыкнула. Да, это была в высшей степени сексуальная женщина. О, она слышала их обоих, когда был жив мсье, — все эти стоны и возгласы. Экое непотребство в их-то возрасте! Она, конечно, знала, что мадам занимается этим делом… в общем, играет сама с собой, хотя по выражению ее лица можно было понять, насколько все это для нее серьезно. Отнеся полный таз в ванную, она вылила воду и вернулась в спальню мадам за щеткой и гребешком. Покончив с волосами, она вынула из большого шкафа ночную рубашку — самую красивую, из тонкого шелка. Затем она сложила руки Катрин на груди и накрыла ее по пояс белоснежной простыней с кружевами.
   В последний момент ей пришло в голову воткнуть между пальцами веточку жимолости. Вот так будет лучше, с удовлетворением подумала она. Воплощенная невинность…
   Когда Доминик пришла посмотреть на мать, Катрин напоминала восковую куколку. Пожалуй, можно наложить макияж, подумала Доминик.
   И направилась к туалетному столику, где Катрин держала свою косметику единственной фирмы, которую признавала, — «Ланком». Но стоило Доминик выдвинуть ящик, как она застыла с вытянутой рукой при виде предмета, лежавшего рядом с зеркальцем матери. Медленно, словно подбираясь к неразорвавшейся бомбе, пальцы Доминик коснулись его, сжали и подняли. Это был бархатный футляр для очков — черного цвета, с вышитым красной нитью драконом. Из отверстия выскользнули очки, которые мать надевала для чтения. Доминик тяжело опустилась на стул. Она никогда не видела эту вещь прежде. Мать всегда предпочитала сдержанные тона; эти бисерные блестки были не в ее вкусе — они выглядели слишком… слишком азиатскими. В безумной спешке, будто торопясь успеть к назначенному сроку, она перерыла все ящики и наконец обнаружила второй футляр в тумбочке около кровати. Когда она перекладывала очки из одного футляра в другой, руки у нее дрожали, но позднее, показав бархатный футляр Марте, она ничем не выдала себя, и в вопросе ее прозвучало только удивление:
   — Ты не знаешь, кому это принадлежит? Прежде я подобной вещи не видела… Или же мама решила сменить стиль?
   Марта, надев свои собственные очки, взяла в руки футляр.
   — Нет, у мадам не было такого, — уверенно сказала она. — Я никогда его не видела.
   — Быть может, она его недавно где-нибудь купила, — предположила Доминик. — Он был в одном из ее ящиков.
   — Наверное, так и есть, — легко согласилась Марта. — Вряд ли она стала бы пользоваться подобной вещью. Она часто покупала не раздумывая, а потом все это пылилось без всякой пользы.
   «Только не в этом случае, — подумала Доминик, — такую вещь мама не купила бы. Ей это дали… вернее даже, оставили у нее, чтобы я могла найти».
   Поднявшись вновь в спальню матери, она стала медленно и методично осматривать тело в поисках разгадки, но ничего не обнаружила. «Как же они это сделали? — спрашивала она себя. — Как?» Ибо никаких сомнений у нее не осталось с того самого момента, как она увидела красного дракона, которого подбросили как печать или подпись под приговором. Если ее мать действительно скончалась от острого сердечного приступа, то это произошло не в силу естественных причин, а при помощи каких-то других, непонятных средств.
   Пища исключалась, поскольку они втроем ели то, что приготовила Марта. Питье также. Кроме того, яд оставляет следы, или бывают и исключения? Быть может, таблетка или пилюля? Она осмотрела все пузырьки и баночки в аптечке в ванной — ничего, кроме аспирина и прочих самых обыкновенных лекарств. У матери было крепкое здоровье: глупость укрепляет тело, как любила говаривать ее бабушка дю Вильфор. «В таком случае, — презрительно сказала себе Доминик, — нечего удивляться, что моя матушка никогда не болела». На многих коробочках были просроченные даты — ее мать не увлекалась глотанием пилюль. Но как же тогда? Как они убили ее?
   Нанесли смертельный удар? Она знала, что в карате и дзюдо есть приемы, позволяющие убить пальцами или рукой. Однако на теле Катрин не было синяков или кровоподтеков — ничего не было, если не считать красного пятнышка у самого основания затылка, как если бы она слегка расчесала шею, и нескольких царапин на пальцах из-за работы в саду без перчаток. Происхождение этих царапин не вызывало сомнений.