Страница:
Со вздохом облегчения Алекс снова откинулась на подушку, благословляя отца за то, что он постоянно тренировал ее память. Всякий раз после того, как они возвращались с прогулки, Джон задавал ей вопросы, проверяя, что она запомнила. И спустя годы все увиденное и услышанное оставалось на той же самой полке, куда было уложено во время таких прогулок. Питер Брюстер. Теперь ей известно по крайней мере имя этого человека. Остается только узнать, где он живет сейчас.
8
8
Швейцария и Нью-Йорк, 1961–1963
Обосновавшись в Швейцарии, Ева продолжала делать все, чтобы утвердить свое имя на рынке красоты. Через Генри Бейла она получала приглашения на всевозможные званые ужины, официальные обеды, приемы, празднества, встречала влиятельных людей, о знакомстве с которыми всегда мечтала. И когда они стали появляться на ее ослепительно белоснежной вилле на берегу Женевского озера, им «случайно» попадались на глаза фотографии – «все, что осталось у меня от прежней жизни». На самом же деле Ева нашла их на блошином рынке в Париже, поскольку на фотографиях, без сомнения, были запечатлены венгры. Ева понятия не имела, кто эти люди. Но она нисколько не сомневалась в том, что ее гости вряд ли смогут узнать их – среди приглашенных не было ни одного венгра.
Ева также заботливо собрала особенную «коллекцию» вещиц, которые «воссоздавали» ее прошлое, например, тарелочку мейсеновского фарфора (случайно приобретенную в Мадриде), которую она с трепетом брала в руки и говорила: «Это все, что осталось от того огромного сервиза, который принадлежал моей прабабушке». При этом она тщательно заботилась о том, чтобы никто не смог покопаться в ее прошлом и добраться до истины. Легкая нервная дрожь, которая проходила по ее телу, и полуприкрытые глаза – заставляли любопытствующих прикусить языки, поскольку им давалось понять, что все это и по сей день продолжает оставаться открытой болезненной раной. Ева осознавала, что в ее шитой белыми нитками «легенде» не все концы сходятся с концами, что в ней многое просто не стыкуется, поэтому, когда задавались вопросы о конкретных вещах, начинала вздыхать – вряд ли кому другому это могло удастся с такой легкостью, как ей: «Ах, это все такая история!» – отмахивалась она, отчетливо понимая, что «история рода» – это то, к чему она не имеет ни малейшего отношения.
Интервью она давала всегда с огромным удовольствием, но так, что у репортера оставалось впечатление скорее о настоящем, чем о прошлом. После того как съемка заканчивалась, Ева начинала разливать чай и именно в это время заводила разговор на нужную тему:
«Знаете, моя дорогая, обычно репортерами бывали женщины, – я начинала как косметолог – это моя профессия и призвание. Вы позволите мне говорить с вами прямо и откровенно? Вы используете цвета, не совсем соответствующие цвету вашей кожи и глаз. Позвольте мне проконсультировать вас». Тут-то и начиналась настоящая обработка журналистки. В конце инструктажа та смотрела в зеркало и видела новое, незнакомое лицо – гораздо интереснее и привлекательнее прежнего. Вот на этом-то и держалась слава Евы Черни. Темой всех статей становилось то, что «Ева может сделать с вами». Это был рассказ о королеве макияжа, которая продает свою продукцию для женщин определенного социального слоя. Когда полностью одурманенная ею газетчица впервые упомянула о «графе и графине Черни» – предках «королевы косметики», – Ева не стала писать опровержений. Вскоре эту выдумку подхватили остальные, и она стала восприниматься как достоверный факт.
Ева весьма усердно занималась созданием своего образа. И когда он утвердился, стала принимать у себя и бывать только у тех людей, которые соответствовали определенному уровняю.
Малыша Кристофера она встретила на благотворительном вечере в Нью-Йорке, куда Ева явилась с коробкой образцов своей продукции для лотереи. Со свойственной ей расчетливостью она приурочила свое появление к приходу знакомой ей княгини, и после того как та нежно приветствовала Еву, поцеловав ее, положение Евы в новом для нее обществе сразу определилось. Несколько дней спустя Ева устроила небольшой обед для княгини – всего на двенадцать персон. И чуть ли не на следующий же день сразу получила массу приглашений в дома самых высокопоставленных людей города.
Кристофер Бингхэм был единственным сыном и наследником в одной из таких семей. Первый Бингхэм обосновался на Лонг-Айленде в 1642 году, и то что он в те времена был всего лишь наемным работником, весьма тщательно скрывалось в каждом последующем поколении. Кристофер Бингхэм IV – последний отпрыск – должен был жениться на девушке по выбору его матери, а не по собственной воле. Ни единого дня в своей жизни он не работал, хотя и числился вице-президентом семейного банка. Его занятия ограничивались играми в поло и теннис, а кроме того, он волочился за каждой юбкой, которая появлялась в поле его зрения. Еве достаточно было взглянуть в его сторону, чтобы понять – именно о таком типе мужчины она мечтала долгие годы: высокий, хорошо сложенный, со светло-золотистыми волосами, привлекательный, воспитанный, с породистым, хотя и несколько простоватым, лицом. Именно такие мужчины были предметом ее мечтаний в детстве: богатые, обаятельные, с прочным положением. Когда он, одетый в безупречно сшитый вечерний костюм, изящно извлек сигару из ящичка, Ева поняла, что поиски ее закончились.
И Кристофер сразу же оценил красоту Евы:
– Кто это? – сросил он своего приятеля.
– Моя знакомая Ева Черни. Последняя сногсшибательная новинка светских приемов. Ты заметно отстал от жизни.
– Что это за фамилия?
Двенадцать лет, потраченных леди Бингхэм на образование сына, явно прошли впустую.
– Австро-венгерская. Из числа тех аристократических семейств, которые потеряли все во время войны. Она сама сбежала из Венгрии, когда там началось восстание в 1956 году. Она организовала компанию, которой управляет сама своими маленькими белыми ручками.
– Стоит взяться за нее, как ты думаешь?
– Попробуй, может быть, тебе повезет. Она разборчива, что естественно для женщины с таким лицом и фигурой… – Последовал кивок в сторону Евы, этим давалось понять, что имеется в виду.
– Ты хорошо ее знаешь?
– Не настолько, насколько мне бы хотелось. Но представить тебя я могу. Идем. Если уж кому суждено пробить брешь в этой крепости – так это именно тебе.
Ева, тоже заметившая Кристофера, тотчас, как только он появился, услышала, как по залу прошел шепоток: «Смотрите, Малыш Бингхэм вернулся», «А где Патриция?», «С ней все покончено. Он опять свободен – думаю, что ненадолго, как всегда…»
Краешком глаза Ева заметила, как он глянул в ее сторону и явно начал расспрашивать о ней. Улыбаясь обворожительно своей собеседнице, Ева продолжала разговор, но сама уже превратилась в антенну, которая улавливала каждое движение в другом конце зала. К тому времени, когда Кристофер добрался до нее, Еву уже окружал десяток мужчин, словно образуя почетный караул.
Когда их представили друг другу, Ева протянула руку на европейский манер, и Кристофер склонился к ней. Не скрывая восхищения, он взглянул молодой женщине прямо в глаза, но в ответ услышал банальное:
– Рада познакомиться с вами, – и Ева тут же отправилась танцевать.
До конца вечера ему так и не удалось приблизиться к ней. Но через два дня уже в другом доме они оказались рядом за одним столом. К этому моменту Ева уже знала о нем все необходимое. Что это большой волокита с репутацией великолепного любовника, что его мать – гранд-дама, что его умерший отец считал своего сына бездельником и мотом, но тем не менее завещал ему свои миллионы. Единственное, что Бингхэму-старшему удалось сделать, чтобы хоть как-то уберечь семейное состояние, – это поставить условие о передаче денег в руки сына только после того, как тому исполнится тридцать пять лет.
Кристофер только что вернулся из поездки к Карибскому морю. Вернулся без Патриции Ламберт – его последнего увлечения. На загоревшем лице ослепительно сияли по-американски белые зубы и пронзительно голубые глаза.
Ева прекрасно осознавала, насколько потрясающе выглядит она в своем бледно-розовом облегающем платье от мадам Грез – без каких-либо украшений, но с бриллиантовыми сережками по одному карату с каждой стороны. Ее роскошная грудь была открыта почти до неприличия. Ева весьма мало внимания обращала на Кристофера, полностью «занятая разговором» со своим соседом. Никто не смог бы догадаться, как она сразу подметила, какое впечатление произвели на него ее золотисто-рыжие волосы, глаза цвета бирюзы и чувственные губы.
Кристофер сделал все для того, чтобы заполучить ее после ужина: наблюдал, выслеживал, и наконец они оказались вдвоем на маленькой кушетке, выполненной в стиле Людовика ХV, которую на самом деле выбрала сама Ева для исполнения роли королевы.
– Знаете, нам не так надо встречаться, – серьезно сказал он.
– А мы вообще не будем встречаться. Я в субботу уезжаю в Европу…
– А что, если я последую за вами?
– «Королева Мария» достаточно велика.
Ева не отрывала своих сиящих глаз от его лица. Ее голос обещал и манил, быть может, из-за легкого, почти неуловимого акцента. Она говорила по-английски так, как на нем говорят те, кто выучил его, будучи уже взрослым. Малыш Крис был совершенно очарован. Всю свою жизнь он преклонялся перед женской красотой, и ему казалось, что его уже ничто не способно поразить. Но в Еве таилось что-то новое и столь необычное, что игра все более и более захватывала его, хотя он еще не подозревал о том, что за холодноватой сдержанностью молодой женщины бушует пламя. А она не могла отвести глаз от его широких плеч, длинных ног, стройной фигуры. Кристофер заставил ее вспыхнуть, как порох. «С этим мужчиной, – думала Ева, – мне удастся горы свернуть». Но главное – добиться того, о чем она мечтала с детства.
Ева поднялась. Ее вечернее шелковое платье плотно облегало гибкое тело, подчеркивая каждую линию ее безупречной фигуры.
– Мне пора. Завтра у меня весь день до отказа забит встречами, начиная с девяти утра.
– Позвольте мне проводить вас до дома.
Ева повела плечиком:
– Если хотите – пожалуйста… – Но в ее номер Крис не был допущен.
– Когда мы снова увидимся? – спросил он, прощаясь.
– Вообще-то, у меня весь день занят…
– Я прошу вас…
Его голос так трогательно дрожал, что и сама Ева почувствовала ответную внутреннюю дрожь.
– Ну хорошо… Можем встретиться в четверг за ланчем.
– Когда мне заехать за вами?
– Пожалуй… в час дня, в офис Черни на Парк-авеню.
– Я буду там.
Он поцеловал ее руку. Но не тыльную сторону, а ладонь. На какую-то секунду она почувствовала, как кончик его языка коснулся кожи, и острое чувство удовольствия пронзило ее.
Ева с трудом смогла заснуть этой ночью.
В час он заехал за ней в шикарном «роллс-ройсе» золотистого цвета и сразу же, увидев ее, проговорил:
– Вы выглядите потрясающе.
Ева засмеялась своим грудным смехом.
Он не повез ее ни в один из модных ресторанов. Вместо этого они поехали на Лонг-Айленд.
– Маленькие, тихие, уютные ресторанчики, где никто не станет вас подслушивать, чтобы потом разнести сплетню по городу. И первоклассная кухня, – сказал он, указывая на самый обычный с виду ресторанчик. – Поскольку они располагаются на побережье, тут отличный выбор рыбных блюд.
По тому, как был накрыт стол и как на нем располагались салфетки, Ева сразу поняла, что их ожидает французская кухня. В ресторанчике оказались занятыми еще три столика.
– Это напомнило мне маленькие ресторанчики в Париже, на улице Саван, где просто божественная еда, но где не подают коктейлей.
– Если хотите, мы закажем.
– Нет, спасибо. Американские коктейли – это убойные снаряды.
– Но рыбу-то, надеюсь, вы любите?
– Мой шеф-повар умеет готовить амброзию из форели, выловленной из Лак-Лемана.
– Надеюсь, мне как-нибудь доведется ее попробовать.
Ева ничего не ответила, изучая меню.
– Советую попробовать скатов, – сказал Крис. – Они ловят их здесь же, неподалеку.
Ева закрыла меню:
– Ну что ж, тогда предоставляю вам право выбирать.
– Именно на это я и надеялся, – проговорил Крис. – Знаете, Ева, в последнее время я только о вас и думаю.
– Мистер Бингхэм…
– Мои друзья зовут меня Малыш.
Ева покачала головой:
– Это, скорее, похоже на кличку для собаки. Я предпочитаю просто Кристофер.
– Как и моя мать. Вы, кстати, очень похожи на нее. – Он помолчал и добавил: – Она весьма эмансипированная особа.
– Ваша страна способствует развитию таких качеств, – заметила насмешливо Ева.
Официант принес вино, заказанное Кристофером.
– Мы что, отмечаем что-нибудь? – спросила Ева, увидев, что это «Крю-47».
– Конечно, нашу встречу.
Он стал еще более обаятельным, еще более неотразимым. Рассказал ей о себе. Стал расспрашивать о ней. Ева ответила несколькими словами, что только еще больше разожгло его интерес.
Принесли блюда со скатами, они в самом деле оказались настолько великолепными, что Ева – хоть и ела всегда очень мало, следя за фигурой, – не могла себе отказать в удовольствии – и съела всю порцию.
Разговор шел легкий и увлекательный – настолько увлекательный, что Кристофер, воодушевившись, взял ее за руку и начал целовать пальцы.
– О Боже! – воскликнула Ева. – Который час? Мне уже пора…
Ева все рассчитала очень точно. Она затеяла долгую игру, поскольку собиралась выйти за него замуж. Это означало, что ей следовало довести Криса до точки. Второй человек в ее жизни, за которого она собиралась выйти замуж, был очень зависим от своей властной мамочки. С той только разницей, что Эдит Бингхэм весьма мало напоминала прямолинейную Мэри Брент. Инстинктивно Ева чувствовала, что, хотя Кристофер и не находится у матери под каблуком, как это было с Джоном Брентом, все равно такую женщину, как Эдит, нельзя сбрасывать со счетов. Кристофер не смог бы жениться на женщине, которую бы не одобрила его мать. Но Ева опасалась даже не этого. Она уже заранее готовилась к тому, что ей придется скрестить оружие с Эдит, и для поединка ей требовались уверенность и сила, которые можно было почерпнуть во влюбленном.
Ева интуитивно чувствовала, что той страсти, которая овладела им сейчас, мало для ее полной победы. Надо увлечь его так, чтобы он забыл обо всем на свете.
Как она и предполагала, когда «Королева Мария» отошла от пристани, на борту теплохода был и Кристофер Бингхэм.
– Что это за женщина, которой так увлекся Кристофер? – спросила Эдит Бингхэм свою старшую дочь Шарлотту. – Элис Темплтон сказала мне, что она занимается продажей косметики.
– У нее своя собственная компания, мама. Она очень богатая женщина.
Эдит нетерпеливо махнула рукой:
– Женщинам такого типа всегда все мало. Говорят, что она очень красива. Верно?
– Великолепна, – ответила дочь, – и весьма сексапильна.
Эдит Бингхэм поджала губы.
– Это что еще за язык! – недовольно заметила она и продолжала: – Элис также сказала мне, что она была любовницей Генри Бейла.
– Так говорят. Он, несомненно, поддержал ее в тот момент, когда она основывала свою компанию. Но он ей в отцы годится.
– Мне доводилось встречаться с мистером Бейлом. У него были кое-какие деловые отношения с твоим отцом. Кажется, его дочь вышла замуж за отпрыска семейства Монтрей. А Мари-Лаура Монтрей училась со мной в одной школе в Швейцарии. Так что, надеюсь, мне удастся кое-что разузнать.
– Мама, ты же знаешь Кристофера. Он еще не перебесился. Не вижу причин волноваться и на этот раз.
– Что меня больше всего беспокоит, так это не то, что он увлекся. А то, что эта женщина завлекает его очень умело и ловко.
А в это время Ева, заглянув в свои офисы в Лондоне, Париже и Риме, прежде чем вернуться в Швейцарию, приняла важное решение. Она видела, что Кристофер окончательно созрел для мысли о женитьбе.
Она не позволяла ему даже дотронуться – разве что поцеловать ее на ночь. Ева намекала, что лакомство у нее есть, но попробовать не давала.
– Нет, нет, Кристофер! Я не могу позволить себе этого! Мне надо завтра работать.
– Тебе не надо работать! Ты должна развлекаться, хорошо проводить время. А уж я знаю, как устроить это.
– Нет. Я так не могу. Ты же знаешь, какая о тебе идет слава. Я не хочу, чтобы мною играли. Я очень серьезно отношусь ко всему, не только к работе. А ты, наоборот, ничего не принимаешь всерьез. Даже меня.
Когда они добрались до Швейцарии, она уже точно знала, что к ней он относится весьма серьезно.
Кристофер был влюблен по уши. Мысль о том, чтобы оставить Еву и уехать домой, даже не приходила ему в голову. Он и минуты не мог провести без нее. Но больше всего его огорчало то, что она считала его мотыльком, явно не одобряла такой стиль жизни.
Он не обращал никакого внимания на сплетни о том, что она была любовницей Генри Бейла. Кристофер видел их вместе – Ева брала его с собой навестить старого друга. Генри лежал в постели и не мог двигаться. Ева не скрывала, как переживает из-за его болезни. С женой Генри у нее были прекрасные отношения. Разве такое могло быть, если бы их связывало то, что им приписывали?
Но зато сам Генри тотчас обо всем догадался. Когда Ева зашла навестить его несколько дней спустя, он спросил:
– Решено? Именно за него?
– Да, – ответила Ева.
Он вздохнул:
– Я знал, что это только вопрос времени.
– А я разве когда-нибудь лгала тебе? – спросила Ева.
– Нет. Мне нет.
Ева улыбнулась.
– Завидую ему, – проговорил Генри. – Ты замечательная женщина, Ева. Если бы я встретил тебя лет на двадцать раньше, мы бы завоевали весь мир.
– Мы и без того захватили изрядный его кусок.
– Ты из тех, кто всегда хочет большего. И тобой управлять никто не будет. Ты временно отдаешь себя в аренду – но только на очень короткое время, – но я ни о чем не жалею ни минуты.
– И я тоже, – сказала Ева с искренним волнением. – Из всех мужчин, которых она знала, этот человек был самым дорогим для нее.
– Почему ты выбрала именно его? Да, он выглядит очень мужественным, но таких много. У него репутация бабника – но таких тоже тьма. Он богат, но и ты тоже.
– Именно о таком типе мужчины я мечтала в детстве и дала себе клятву, что у меня будет такой муж, – ответила Ева, признавшись ему в том, в чем никому и никогда не признавалась. – Когда я была еще девочкой, мне нравилось смотреть на таких мужчин, и я очень завидовала женщинам, идущим с ними под руку. Их мир был далек от моего, словно они жили на другой планете. Но я твердо знала, что пройдут годы, и я стану на одну ступень с ними. Недостаточно быть просто богатой и красивой. Надо чтобы ты была не одна, а я сейчас одна. Вот почему я хочу стать миссис Кристофер Бингхэм IV – таким образом его мир станет моим и получится, что я всегда ему принадлежала.
– И ты станешь счастливой в этом мире?
– Ну конечно, а как же иначе?
Генри вздохнул:
– Будем надеяться…
Он умер десять дней спустя. Выяснилось, что у него был рак.
Еву потрясла ее собственная реакция. Это было чувство, которое она сама не могла определить, настолько новым для нее оно было. И потребовалось время, чтобы разобраться и выявить суть. Потеря. Это настолько выбило ее из колеи, что она невольно обратилась к Кристоферу за утешением. Во время похорон он поддерживал ее под руку, но она словно оставалась бесстрастной и не проронила ни единой слезинки. Но вернувшись на виллу, Ева была так безутешна, что едва она подняла траурную вуаль на шляпке, Кристофер, притянув к себе, обнял ее и проговорил:
– Выходи за меня замуж, я снова сделаю тебя счастливой.
И почувствовал, как ее напряженное тело расслабилось. Она положила руку ему на плечо, уткнулась лицом в грудь и проговорила кротко:
– Да, пожалуй, мне так это необходимо сейчас. Ева осознавала, что это должно быть сделано или сразу, или же не будет сделано никогда. Тем не менее отказалась от тактики стремительного натиска.
– Я готов ждать столько, сколько ты захочешь, – согласился счастливый Кристофер.
Они вернулись в Нью-Йорк, чтобы поставить в известность мать и сестер и заняться соответствующими приготовлениями. Когда Кристофер открыл перед ней дверцу машины у дома, который походил на французское шато, и навстречу к ним вышел дворецкий, Ева одарила Кристофера таким сияющим, лучистым взглядом, что он почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Холл вместо прихожей, выложенный черно-белыми мраморными плитками, и лестница, ведущая наверх, были такими громадными, что могли вместить лондонский двухэтажный автобус. На стенах висели портреты предков. А на полу стояли китайские фарфоровые вазы. Ева мысленно поблагодарила Генри Бейла за его наставления – Генри относился к числу самых известных коллекционеров и успел многое рассказать ей. Люстра сияла. Ноги утопали в толстом ковре. В доме стояла та самая тишина, которая, как поняла Ева, считалась неотъемлемой чертой такого рода домов и стоила очень дорого. Все это было тем самым, что она видела через окна в замке, – и даже более того. Здесь ее мечты наконец-то должны были исполниться.
Эдит Бингхэм находилась в гостиной вместе со своими тремя дочерьми, что Ева сочла хорошим знаком. Это означало одно – ее принимают, выходя за рамки простого этикета. Комната оказалась не очень большой и была изысканно обставлена дорогой мебелью от Веджвуда – чередование голубого и розового в ткани обивки. Повсюду стояли цветы, и на ковер падали солнечные лучи.
Вся семья сидела перед камином, и Кристофер провел Еву вперед, поддерживая ее под локоть. Мать встала и протянула гостье руку. На ней было элегантное шелковое платье серого цвета, заколотое бриллиантовой брошью на плече, двойной ряд жемчугов на шее. Она была коротко подстрижена, и волосы ее были искусно уложены. Эдит смотрела прямо перед собой, без улыбки.
– Мама, это мадам Ева Черни, – просто сказал Крис, но в голосе его чувствовалась гордость.
– Как я рада, что наконец-то могу встретиться с вами, мадам Черни, – проговорила Эдит. – Я очень много слышала о вас.
Улыбка ее была приятной, рукопожатие крепким. Она представила Еву свои дочерям и указала на кресло, которое Кристофер придвинул поближе к матери.
Подали чай и сандвичи. Потом миссис Бингхэм осведомилась, как прошел перелет через Атлантику, и заметила, что она сама путешествовала в Европу морем, но так и не смогла привыкнуть, что вместо дней поездка занимает часы.
Они поболтали о предстоящем сезоне на Бродвее, о последних бестселлерах, об общих знакомых. Разговор шел самый обычный, но Ева понимала, что четыре пары глаз изучающе сверлят ее и отмечают каждое ее движение, каждое сказанное слово. Но Ева чувствовала себя уверенно. Она знала, что выглядит как надо: костюм от Диора, сумка из крокодиловой кожи, все украшения настоящие. Но Ева знала и о том, сколько о ней всегда сплетничали за ее спиной.
Первой начала Шарлотта – старшая из сестер, она решила идти напрямик.
– Почему вы мадам Черни? – спросила она Еву. – Ведь вы не замужем, не так ли?
– Нет. Но мне казалось, что «мадам» звучит более основательно, чем «мисс». Во всяком случае, люди, которые писали обо мне статьи, обращались ко мне именно так.
– Как к Элен Рубинштейн?
– О нет, она известна просто как «мадам». Точно так же, как Шанель известна как «мадемуазель». – Само перечисление этих имен уже как бы ставило Еву в один ряд с этими звездами.
– Я довольно много путешествовала, – проговорила Эдит, глянув на дочерей, – но мне никогда не доводилось бывать в Венгрии. А вот в Вене я бывала часто, кажется, вы жили там какое-то время?
– Да. Когда мне удалось сбежать из Венгрии в 1956 году. И больше я никогда там не бывала.
– А кто остался в живых из ваших близких?
– Никого.
– А у нас очень большая семья. У моего мужа четыре брата и у меня две сестры и два брата.
– А я оказалась единственным ребенком, – ответила Ева.
– И чем занимались ваши родители?
– Мой отец был врачом – специалистом по кожным заболеваниям. А моя мать – его женой.
– Но ваши прабабушка и прадедушка, как слышала, относятся к семейству князей Черни?
– Боюсь, что они относились не к самой высокородной аристократии, – иронически усмехнулась Ева. – Есть семьи, корни которых уходят далеко в глубь прошлого, к Карлу Великому. Мои родственники не такие знатные – их родословная начинается где-то в пятнадцатом веке. – Она встретила взгляд Эдит Бингхэм и заметила искорку, вспыхнувшую в них, – одно очко она выиграла – ведь клан Бингхэмов вел свою родословную с семнадцатого столетия, да и то у истоков стоял наемный рабочий. Ева сочла, что этого рассказа будет достаточно, чтобы убедить Эдит, тем более, что семейство Черни было довольно большим и разветвленным, а добраться до документов в Венгрии не так просто, находясь в Америке, – так что Ева чувствовала себя достаточно уверенно.
Она сидела под перекрестным огнем зорких глаз, и ни единый мускул не дрогнул у нее на лице. Весь ее вид словно говорил – я из такого же теста, что и вы, и не пытайтесь давить на меня своим происхождением и богатством.
– Скажите что-нибудь на венгерском, – попросила Сьюзен – вторая дочь, – я никогда не слышала, как звучит этот язык.
Обосновавшись в Швейцарии, Ева продолжала делать все, чтобы утвердить свое имя на рынке красоты. Через Генри Бейла она получала приглашения на всевозможные званые ужины, официальные обеды, приемы, празднества, встречала влиятельных людей, о знакомстве с которыми всегда мечтала. И когда они стали появляться на ее ослепительно белоснежной вилле на берегу Женевского озера, им «случайно» попадались на глаза фотографии – «все, что осталось у меня от прежней жизни». На самом же деле Ева нашла их на блошином рынке в Париже, поскольку на фотографиях, без сомнения, были запечатлены венгры. Ева понятия не имела, кто эти люди. Но она нисколько не сомневалась в том, что ее гости вряд ли смогут узнать их – среди приглашенных не было ни одного венгра.
Ева также заботливо собрала особенную «коллекцию» вещиц, которые «воссоздавали» ее прошлое, например, тарелочку мейсеновского фарфора (случайно приобретенную в Мадриде), которую она с трепетом брала в руки и говорила: «Это все, что осталось от того огромного сервиза, который принадлежал моей прабабушке». При этом она тщательно заботилась о том, чтобы никто не смог покопаться в ее прошлом и добраться до истины. Легкая нервная дрожь, которая проходила по ее телу, и полуприкрытые глаза – заставляли любопытствующих прикусить языки, поскольку им давалось понять, что все это и по сей день продолжает оставаться открытой болезненной раной. Ева осознавала, что в ее шитой белыми нитками «легенде» не все концы сходятся с концами, что в ней многое просто не стыкуется, поэтому, когда задавались вопросы о конкретных вещах, начинала вздыхать – вряд ли кому другому это могло удастся с такой легкостью, как ей: «Ах, это все такая история!» – отмахивалась она, отчетливо понимая, что «история рода» – это то, к чему она не имеет ни малейшего отношения.
Интервью она давала всегда с огромным удовольствием, но так, что у репортера оставалось впечатление скорее о настоящем, чем о прошлом. После того как съемка заканчивалась, Ева начинала разливать чай и именно в это время заводила разговор на нужную тему:
«Знаете, моя дорогая, обычно репортерами бывали женщины, – я начинала как косметолог – это моя профессия и призвание. Вы позволите мне говорить с вами прямо и откровенно? Вы используете цвета, не совсем соответствующие цвету вашей кожи и глаз. Позвольте мне проконсультировать вас». Тут-то и начиналась настоящая обработка журналистки. В конце инструктажа та смотрела в зеркало и видела новое, незнакомое лицо – гораздо интереснее и привлекательнее прежнего. Вот на этом-то и держалась слава Евы Черни. Темой всех статей становилось то, что «Ева может сделать с вами». Это был рассказ о королеве макияжа, которая продает свою продукцию для женщин определенного социального слоя. Когда полностью одурманенная ею газетчица впервые упомянула о «графе и графине Черни» – предках «королевы косметики», – Ева не стала писать опровержений. Вскоре эту выдумку подхватили остальные, и она стала восприниматься как достоверный факт.
Ева весьма усердно занималась созданием своего образа. И когда он утвердился, стала принимать у себя и бывать только у тех людей, которые соответствовали определенному уровняю.
Малыша Кристофера она встретила на благотворительном вечере в Нью-Йорке, куда Ева явилась с коробкой образцов своей продукции для лотереи. Со свойственной ей расчетливостью она приурочила свое появление к приходу знакомой ей княгини, и после того как та нежно приветствовала Еву, поцеловав ее, положение Евы в новом для нее обществе сразу определилось. Несколько дней спустя Ева устроила небольшой обед для княгини – всего на двенадцать персон. И чуть ли не на следующий же день сразу получила массу приглашений в дома самых высокопоставленных людей города.
Кристофер Бингхэм был единственным сыном и наследником в одной из таких семей. Первый Бингхэм обосновался на Лонг-Айленде в 1642 году, и то что он в те времена был всего лишь наемным работником, весьма тщательно скрывалось в каждом последующем поколении. Кристофер Бингхэм IV – последний отпрыск – должен был жениться на девушке по выбору его матери, а не по собственной воле. Ни единого дня в своей жизни он не работал, хотя и числился вице-президентом семейного банка. Его занятия ограничивались играми в поло и теннис, а кроме того, он волочился за каждой юбкой, которая появлялась в поле его зрения. Еве достаточно было взглянуть в его сторону, чтобы понять – именно о таком типе мужчины она мечтала долгие годы: высокий, хорошо сложенный, со светло-золотистыми волосами, привлекательный, воспитанный, с породистым, хотя и несколько простоватым, лицом. Именно такие мужчины были предметом ее мечтаний в детстве: богатые, обаятельные, с прочным положением. Когда он, одетый в безупречно сшитый вечерний костюм, изящно извлек сигару из ящичка, Ева поняла, что поиски ее закончились.
И Кристофер сразу же оценил красоту Евы:
– Кто это? – сросил он своего приятеля.
– Моя знакомая Ева Черни. Последняя сногсшибательная новинка светских приемов. Ты заметно отстал от жизни.
– Что это за фамилия?
Двенадцать лет, потраченных леди Бингхэм на образование сына, явно прошли впустую.
– Австро-венгерская. Из числа тех аристократических семейств, которые потеряли все во время войны. Она сама сбежала из Венгрии, когда там началось восстание в 1956 году. Она организовала компанию, которой управляет сама своими маленькими белыми ручками.
– Стоит взяться за нее, как ты думаешь?
– Попробуй, может быть, тебе повезет. Она разборчива, что естественно для женщины с таким лицом и фигурой… – Последовал кивок в сторону Евы, этим давалось понять, что имеется в виду.
– Ты хорошо ее знаешь?
– Не настолько, насколько мне бы хотелось. Но представить тебя я могу. Идем. Если уж кому суждено пробить брешь в этой крепости – так это именно тебе.
Ева, тоже заметившая Кристофера, тотчас, как только он появился, услышала, как по залу прошел шепоток: «Смотрите, Малыш Бингхэм вернулся», «А где Патриция?», «С ней все покончено. Он опять свободен – думаю, что ненадолго, как всегда…»
Краешком глаза Ева заметила, как он глянул в ее сторону и явно начал расспрашивать о ней. Улыбаясь обворожительно своей собеседнице, Ева продолжала разговор, но сама уже превратилась в антенну, которая улавливала каждое движение в другом конце зала. К тому времени, когда Кристофер добрался до нее, Еву уже окружал десяток мужчин, словно образуя почетный караул.
Когда их представили друг другу, Ева протянула руку на европейский манер, и Кристофер склонился к ней. Не скрывая восхищения, он взглянул молодой женщине прямо в глаза, но в ответ услышал банальное:
– Рада познакомиться с вами, – и Ева тут же отправилась танцевать.
До конца вечера ему так и не удалось приблизиться к ней. Но через два дня уже в другом доме они оказались рядом за одним столом. К этому моменту Ева уже знала о нем все необходимое. Что это большой волокита с репутацией великолепного любовника, что его мать – гранд-дама, что его умерший отец считал своего сына бездельником и мотом, но тем не менее завещал ему свои миллионы. Единственное, что Бингхэму-старшему удалось сделать, чтобы хоть как-то уберечь семейное состояние, – это поставить условие о передаче денег в руки сына только после того, как тому исполнится тридцать пять лет.
Кристофер только что вернулся из поездки к Карибскому морю. Вернулся без Патриции Ламберт – его последнего увлечения. На загоревшем лице ослепительно сияли по-американски белые зубы и пронзительно голубые глаза.
Ева прекрасно осознавала, насколько потрясающе выглядит она в своем бледно-розовом облегающем платье от мадам Грез – без каких-либо украшений, но с бриллиантовыми сережками по одному карату с каждой стороны. Ее роскошная грудь была открыта почти до неприличия. Ева весьма мало внимания обращала на Кристофера, полностью «занятая разговором» со своим соседом. Никто не смог бы догадаться, как она сразу подметила, какое впечатление произвели на него ее золотисто-рыжие волосы, глаза цвета бирюзы и чувственные губы.
Кристофер сделал все для того, чтобы заполучить ее после ужина: наблюдал, выслеживал, и наконец они оказались вдвоем на маленькой кушетке, выполненной в стиле Людовика ХV, которую на самом деле выбрала сама Ева для исполнения роли королевы.
– Знаете, нам не так надо встречаться, – серьезно сказал он.
– А мы вообще не будем встречаться. Я в субботу уезжаю в Европу…
– А что, если я последую за вами?
– «Королева Мария» достаточно велика.
Ева не отрывала своих сиящих глаз от его лица. Ее голос обещал и манил, быть может, из-за легкого, почти неуловимого акцента. Она говорила по-английски так, как на нем говорят те, кто выучил его, будучи уже взрослым. Малыш Крис был совершенно очарован. Всю свою жизнь он преклонялся перед женской красотой, и ему казалось, что его уже ничто не способно поразить. Но в Еве таилось что-то новое и столь необычное, что игра все более и более захватывала его, хотя он еще не подозревал о том, что за холодноватой сдержанностью молодой женщины бушует пламя. А она не могла отвести глаз от его широких плеч, длинных ног, стройной фигуры. Кристофер заставил ее вспыхнуть, как порох. «С этим мужчиной, – думала Ева, – мне удастся горы свернуть». Но главное – добиться того, о чем она мечтала с детства.
Ева поднялась. Ее вечернее шелковое платье плотно облегало гибкое тело, подчеркивая каждую линию ее безупречной фигуры.
– Мне пора. Завтра у меня весь день до отказа забит встречами, начиная с девяти утра.
– Позвольте мне проводить вас до дома.
Ева повела плечиком:
– Если хотите – пожалуйста… – Но в ее номер Крис не был допущен.
– Когда мы снова увидимся? – спросил он, прощаясь.
– Вообще-то, у меня весь день занят…
– Я прошу вас…
Его голос так трогательно дрожал, что и сама Ева почувствовала ответную внутреннюю дрожь.
– Ну хорошо… Можем встретиться в четверг за ланчем.
– Когда мне заехать за вами?
– Пожалуй… в час дня, в офис Черни на Парк-авеню.
– Я буду там.
Он поцеловал ее руку. Но не тыльную сторону, а ладонь. На какую-то секунду она почувствовала, как кончик его языка коснулся кожи, и острое чувство удовольствия пронзило ее.
Ева с трудом смогла заснуть этой ночью.
В час он заехал за ней в шикарном «роллс-ройсе» золотистого цвета и сразу же, увидев ее, проговорил:
– Вы выглядите потрясающе.
Ева засмеялась своим грудным смехом.
Он не повез ее ни в один из модных ресторанов. Вместо этого они поехали на Лонг-Айленд.
– Маленькие, тихие, уютные ресторанчики, где никто не станет вас подслушивать, чтобы потом разнести сплетню по городу. И первоклассная кухня, – сказал он, указывая на самый обычный с виду ресторанчик. – Поскольку они располагаются на побережье, тут отличный выбор рыбных блюд.
По тому, как был накрыт стол и как на нем располагались салфетки, Ева сразу поняла, что их ожидает французская кухня. В ресторанчике оказались занятыми еще три столика.
– Это напомнило мне маленькие ресторанчики в Париже, на улице Саван, где просто божественная еда, но где не подают коктейлей.
– Если хотите, мы закажем.
– Нет, спасибо. Американские коктейли – это убойные снаряды.
– Но рыбу-то, надеюсь, вы любите?
– Мой шеф-повар умеет готовить амброзию из форели, выловленной из Лак-Лемана.
– Надеюсь, мне как-нибудь доведется ее попробовать.
Ева ничего не ответила, изучая меню.
– Советую попробовать скатов, – сказал Крис. – Они ловят их здесь же, неподалеку.
Ева закрыла меню:
– Ну что ж, тогда предоставляю вам право выбирать.
– Именно на это я и надеялся, – проговорил Крис. – Знаете, Ева, в последнее время я только о вас и думаю.
– Мистер Бингхэм…
– Мои друзья зовут меня Малыш.
Ева покачала головой:
– Это, скорее, похоже на кличку для собаки. Я предпочитаю просто Кристофер.
– Как и моя мать. Вы, кстати, очень похожи на нее. – Он помолчал и добавил: – Она весьма эмансипированная особа.
– Ваша страна способствует развитию таких качеств, – заметила насмешливо Ева.
Официант принес вино, заказанное Кристофером.
– Мы что, отмечаем что-нибудь? – спросила Ева, увидев, что это «Крю-47».
– Конечно, нашу встречу.
Он стал еще более обаятельным, еще более неотразимым. Рассказал ей о себе. Стал расспрашивать о ней. Ева ответила несколькими словами, что только еще больше разожгло его интерес.
Принесли блюда со скатами, они в самом деле оказались настолько великолепными, что Ева – хоть и ела всегда очень мало, следя за фигурой, – не могла себе отказать в удовольствии – и съела всю порцию.
Разговор шел легкий и увлекательный – настолько увлекательный, что Кристофер, воодушевившись, взял ее за руку и начал целовать пальцы.
– О Боже! – воскликнула Ева. – Который час? Мне уже пора…
Ева все рассчитала очень точно. Она затеяла долгую игру, поскольку собиралась выйти за него замуж. Это означало, что ей следовало довести Криса до точки. Второй человек в ее жизни, за которого она собиралась выйти замуж, был очень зависим от своей властной мамочки. С той только разницей, что Эдит Бингхэм весьма мало напоминала прямолинейную Мэри Брент. Инстинктивно Ева чувствовала, что, хотя Кристофер и не находится у матери под каблуком, как это было с Джоном Брентом, все равно такую женщину, как Эдит, нельзя сбрасывать со счетов. Кристофер не смог бы жениться на женщине, которую бы не одобрила его мать. Но Ева опасалась даже не этого. Она уже заранее готовилась к тому, что ей придется скрестить оружие с Эдит, и для поединка ей требовались уверенность и сила, которые можно было почерпнуть во влюбленном.
Ева интуитивно чувствовала, что той страсти, которая овладела им сейчас, мало для ее полной победы. Надо увлечь его так, чтобы он забыл обо всем на свете.
Как она и предполагала, когда «Королева Мария» отошла от пристани, на борту теплохода был и Кристофер Бингхэм.
– Что это за женщина, которой так увлекся Кристофер? – спросила Эдит Бингхэм свою старшую дочь Шарлотту. – Элис Темплтон сказала мне, что она занимается продажей косметики.
– У нее своя собственная компания, мама. Она очень богатая женщина.
Эдит нетерпеливо махнула рукой:
– Женщинам такого типа всегда все мало. Говорят, что она очень красива. Верно?
– Великолепна, – ответила дочь, – и весьма сексапильна.
Эдит Бингхэм поджала губы.
– Это что еще за язык! – недовольно заметила она и продолжала: – Элис также сказала мне, что она была любовницей Генри Бейла.
– Так говорят. Он, несомненно, поддержал ее в тот момент, когда она основывала свою компанию. Но он ей в отцы годится.
– Мне доводилось встречаться с мистером Бейлом. У него были кое-какие деловые отношения с твоим отцом. Кажется, его дочь вышла замуж за отпрыска семейства Монтрей. А Мари-Лаура Монтрей училась со мной в одной школе в Швейцарии. Так что, надеюсь, мне удастся кое-что разузнать.
– Мама, ты же знаешь Кристофера. Он еще не перебесился. Не вижу причин волноваться и на этот раз.
– Что меня больше всего беспокоит, так это не то, что он увлекся. А то, что эта женщина завлекает его очень умело и ловко.
А в это время Ева, заглянув в свои офисы в Лондоне, Париже и Риме, прежде чем вернуться в Швейцарию, приняла важное решение. Она видела, что Кристофер окончательно созрел для мысли о женитьбе.
Она не позволяла ему даже дотронуться – разве что поцеловать ее на ночь. Ева намекала, что лакомство у нее есть, но попробовать не давала.
– Нет, нет, Кристофер! Я не могу позволить себе этого! Мне надо завтра работать.
– Тебе не надо работать! Ты должна развлекаться, хорошо проводить время. А уж я знаю, как устроить это.
– Нет. Я так не могу. Ты же знаешь, какая о тебе идет слава. Я не хочу, чтобы мною играли. Я очень серьезно отношусь ко всему, не только к работе. А ты, наоборот, ничего не принимаешь всерьез. Даже меня.
Когда они добрались до Швейцарии, она уже точно знала, что к ней он относится весьма серьезно.
Кристофер был влюблен по уши. Мысль о том, чтобы оставить Еву и уехать домой, даже не приходила ему в голову. Он и минуты не мог провести без нее. Но больше всего его огорчало то, что она считала его мотыльком, явно не одобряла такой стиль жизни.
Он не обращал никакого внимания на сплетни о том, что она была любовницей Генри Бейла. Кристофер видел их вместе – Ева брала его с собой навестить старого друга. Генри лежал в постели и не мог двигаться. Ева не скрывала, как переживает из-за его болезни. С женой Генри у нее были прекрасные отношения. Разве такое могло быть, если бы их связывало то, что им приписывали?
Но зато сам Генри тотчас обо всем догадался. Когда Ева зашла навестить его несколько дней спустя, он спросил:
– Решено? Именно за него?
– Да, – ответила Ева.
Он вздохнул:
– Я знал, что это только вопрос времени.
– А я разве когда-нибудь лгала тебе? – спросила Ева.
– Нет. Мне нет.
Ева улыбнулась.
– Завидую ему, – проговорил Генри. – Ты замечательная женщина, Ева. Если бы я встретил тебя лет на двадцать раньше, мы бы завоевали весь мир.
– Мы и без того захватили изрядный его кусок.
– Ты из тех, кто всегда хочет большего. И тобой управлять никто не будет. Ты временно отдаешь себя в аренду – но только на очень короткое время, – но я ни о чем не жалею ни минуты.
– И я тоже, – сказала Ева с искренним волнением. – Из всех мужчин, которых она знала, этот человек был самым дорогим для нее.
– Почему ты выбрала именно его? Да, он выглядит очень мужественным, но таких много. У него репутация бабника – но таких тоже тьма. Он богат, но и ты тоже.
– Именно о таком типе мужчины я мечтала в детстве и дала себе клятву, что у меня будет такой муж, – ответила Ева, признавшись ему в том, в чем никому и никогда не признавалась. – Когда я была еще девочкой, мне нравилось смотреть на таких мужчин, и я очень завидовала женщинам, идущим с ними под руку. Их мир был далек от моего, словно они жили на другой планете. Но я твердо знала, что пройдут годы, и я стану на одну ступень с ними. Недостаточно быть просто богатой и красивой. Надо чтобы ты была не одна, а я сейчас одна. Вот почему я хочу стать миссис Кристофер Бингхэм IV – таким образом его мир станет моим и получится, что я всегда ему принадлежала.
– И ты станешь счастливой в этом мире?
– Ну конечно, а как же иначе?
Генри вздохнул:
– Будем надеяться…
Он умер десять дней спустя. Выяснилось, что у него был рак.
Еву потрясла ее собственная реакция. Это было чувство, которое она сама не могла определить, настолько новым для нее оно было. И потребовалось время, чтобы разобраться и выявить суть. Потеря. Это настолько выбило ее из колеи, что она невольно обратилась к Кристоферу за утешением. Во время похорон он поддерживал ее под руку, но она словно оставалась бесстрастной и не проронила ни единой слезинки. Но вернувшись на виллу, Ева была так безутешна, что едва она подняла траурную вуаль на шляпке, Кристофер, притянув к себе, обнял ее и проговорил:
– Выходи за меня замуж, я снова сделаю тебя счастливой.
И почувствовал, как ее напряженное тело расслабилось. Она положила руку ему на плечо, уткнулась лицом в грудь и проговорила кротко:
– Да, пожалуй, мне так это необходимо сейчас. Ева осознавала, что это должно быть сделано или сразу, или же не будет сделано никогда. Тем не менее отказалась от тактики стремительного натиска.
– Я готов ждать столько, сколько ты захочешь, – согласился счастливый Кристофер.
Они вернулись в Нью-Йорк, чтобы поставить в известность мать и сестер и заняться соответствующими приготовлениями. Когда Кристофер открыл перед ней дверцу машины у дома, который походил на французское шато, и навстречу к ним вышел дворецкий, Ева одарила Кристофера таким сияющим, лучистым взглядом, что он почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Холл вместо прихожей, выложенный черно-белыми мраморными плитками, и лестница, ведущая наверх, были такими громадными, что могли вместить лондонский двухэтажный автобус. На стенах висели портреты предков. А на полу стояли китайские фарфоровые вазы. Ева мысленно поблагодарила Генри Бейла за его наставления – Генри относился к числу самых известных коллекционеров и успел многое рассказать ей. Люстра сияла. Ноги утопали в толстом ковре. В доме стояла та самая тишина, которая, как поняла Ева, считалась неотъемлемой чертой такого рода домов и стоила очень дорого. Все это было тем самым, что она видела через окна в замке, – и даже более того. Здесь ее мечты наконец-то должны были исполниться.
Эдит Бингхэм находилась в гостиной вместе со своими тремя дочерьми, что Ева сочла хорошим знаком. Это означало одно – ее принимают, выходя за рамки простого этикета. Комната оказалась не очень большой и была изысканно обставлена дорогой мебелью от Веджвуда – чередование голубого и розового в ткани обивки. Повсюду стояли цветы, и на ковер падали солнечные лучи.
Вся семья сидела перед камином, и Кристофер провел Еву вперед, поддерживая ее под локоть. Мать встала и протянула гостье руку. На ней было элегантное шелковое платье серого цвета, заколотое бриллиантовой брошью на плече, двойной ряд жемчугов на шее. Она была коротко подстрижена, и волосы ее были искусно уложены. Эдит смотрела прямо перед собой, без улыбки.
– Мама, это мадам Ева Черни, – просто сказал Крис, но в голосе его чувствовалась гордость.
– Как я рада, что наконец-то могу встретиться с вами, мадам Черни, – проговорила Эдит. – Я очень много слышала о вас.
Улыбка ее была приятной, рукопожатие крепким. Она представила Еву свои дочерям и указала на кресло, которое Кристофер придвинул поближе к матери.
Подали чай и сандвичи. Потом миссис Бингхэм осведомилась, как прошел перелет через Атлантику, и заметила, что она сама путешествовала в Европу морем, но так и не смогла привыкнуть, что вместо дней поездка занимает часы.
Они поболтали о предстоящем сезоне на Бродвее, о последних бестселлерах, об общих знакомых. Разговор шел самый обычный, но Ева понимала, что четыре пары глаз изучающе сверлят ее и отмечают каждое ее движение, каждое сказанное слово. Но Ева чувствовала себя уверенно. Она знала, что выглядит как надо: костюм от Диора, сумка из крокодиловой кожи, все украшения настоящие. Но Ева знала и о том, сколько о ней всегда сплетничали за ее спиной.
Первой начала Шарлотта – старшая из сестер, она решила идти напрямик.
– Почему вы мадам Черни? – спросила она Еву. – Ведь вы не замужем, не так ли?
– Нет. Но мне казалось, что «мадам» звучит более основательно, чем «мисс». Во всяком случае, люди, которые писали обо мне статьи, обращались ко мне именно так.
– Как к Элен Рубинштейн?
– О нет, она известна просто как «мадам». Точно так же, как Шанель известна как «мадемуазель». – Само перечисление этих имен уже как бы ставило Еву в один ряд с этими звездами.
– Я довольно много путешествовала, – проговорила Эдит, глянув на дочерей, – но мне никогда не доводилось бывать в Венгрии. А вот в Вене я бывала часто, кажется, вы жили там какое-то время?
– Да. Когда мне удалось сбежать из Венгрии в 1956 году. И больше я никогда там не бывала.
– А кто остался в живых из ваших близких?
– Никого.
– А у нас очень большая семья. У моего мужа четыре брата и у меня две сестры и два брата.
– А я оказалась единственным ребенком, – ответила Ева.
– И чем занимались ваши родители?
– Мой отец был врачом – специалистом по кожным заболеваниям. А моя мать – его женой.
– Но ваши прабабушка и прадедушка, как слышала, относятся к семейству князей Черни?
– Боюсь, что они относились не к самой высокородной аристократии, – иронически усмехнулась Ева. – Есть семьи, корни которых уходят далеко в глубь прошлого, к Карлу Великому. Мои родственники не такие знатные – их родословная начинается где-то в пятнадцатом веке. – Она встретила взгляд Эдит Бингхэм и заметила искорку, вспыхнувшую в них, – одно очко она выиграла – ведь клан Бингхэмов вел свою родословную с семнадцатого столетия, да и то у истоков стоял наемный рабочий. Ева сочла, что этого рассказа будет достаточно, чтобы убедить Эдит, тем более, что семейство Черни было довольно большим и разветвленным, а добраться до документов в Венгрии не так просто, находясь в Америке, – так что Ева чувствовала себя достаточно уверенно.
Она сидела под перекрестным огнем зорких глаз, и ни единый мускул не дрогнул у нее на лице. Весь ее вид словно говорил – я из такого же теста, что и вы, и не пытайтесь давить на меня своим происхождением и богатством.
– Скажите что-нибудь на венгерском, – попросила Сьюзен – вторая дочь, – я никогда не слышала, как звучит этот язык.