Кай Ольга. Городская Ромашка

   Яблоневый сад был, как показалось Ромашке, огромен, и оттого девушка очень удивилась, когда еще до сумерек весь урожай оказался собран. Ромашка спрыгнула с лестницы и, на ходу взяв из корзины сочное, спелое яблоко, с удовольствием откусила большой кусок. "Такой вкусноты я еще не ела" - Ромашка улыбнулась собственным мыслям и направилась прямо к Туру. Молодежь, несмотря на усталость, весело шумела, смеялась, и девушка впервые подумала, что, скорее всего, приживется здесь. Конечно же, ей придется многому научиться, но трудности Ромашку не пугали.
 
   Усталость оказалась приятной. Девушка с аппетитом поужинала, а после, лежа в своей постели, довольно улыбалась, глядя на пятнышко лунного света на полу.
   - Это место я действительно смогу назвать своим домом, - сказала она себе и, потянувшись, подбила подушку, прикрыла ноги легким одеялом. - Вот и закончилось мое путешествие. Наконец-то.
   И, - как обычно бывает, когда человек долго держится на пределе своих физических возможностей и нервного напряжения, а потом позволяет себе расслабиться, - Ромашка заболела.
 
   Ночью Ромашка долго ворочалась, не понимая, отчего это ей так жарко, потом вышла умыться, но ей по-прежнему было душно. Ромашка как раз раздумывала, а не выйти ли на двор да подышать свежим воздухом, когда мать Тура, которая спала очень чутко и услышала Ромашкины шаги, выглянула в горницу:
   - Что не спишь, Ромашка?
   - Не спится чего-то, - ответила девушка.
   Матери Тура не понравился Ромашкин голос, и она подошла к девушке, тронула рукой ей лоб.
   - Да у тебя жар, - вздохнула она. - Пойдем, Ромашка, тебе надо вернуться в постель.
   Девушка послушалась, но как добралась до кровати - уже не помнила.
   Утром дверь открылась, и в проеме появилось встревоженное лицо Тура.
   - Как ты? - тихо спросил он, удостоверившись, что Ромашка уже открыла глаза и не спит.
   - Нормально, - почти простонала девушка.
   Вскоре тетушка Звана принесла ей отвар из целебных трав и заставила выпить до последней капельки.
   - Как тебя дома лечили? - спросила она.
   - Лекарствами, - ответила девушка, и добавила, немного подумав, - таблетками.
   - Так, - мать Тура встала, взяв из рук Ромашки опустевшую чашку, - пусть твой организм сам учится сопротивляться болезни. Мы ему поможем, но только чуть-чуть.
 
   Целый день Ромашка провалялась в постели, к ней изредка заглядывал Тур, иногда вместе с ним в комнатку заходил и Димка, но тетушка Звана гоняла посетителей от двери, чтобы не беспокоили заболевшую Ромашку понапрасну. А Тур и вправду волновался, ведь у них люди болели очень и очень редко, а на Ромашку с покрасневшими глазами и пересохшими от жара губами смотреть было больно, особенно, когда девушка шла, цепляясь за стены, в уборную, то и дело останавливаясь, чтобы унять головокружение. Ромашке было плохо, но подобная слабость и беспомощность вовсе не являлись для нее чем-то непривычным и пугающим, да и Димка тоже перевидал на своем веку всякого, а вот Тур, по мнению девушки, слишком серьезно все воспринял и ходил как в воду опущенный, пробовал даже мать уговорить, чтоб подлечила, да только тетушка Звана не поддавалась на уговоры.
   - Ничего опасного я пока не вижу, так что пускай учится сама с болезнью бороться, а иначе так и будет постоянно болеть.
   На следующий день Ромашке не стало лучше, но и хуже тоже не становилось. Тетушка Звана поила ее отварами, малиновым и смородиновым напитком, заставляла есть понемногу, а большую часть времени Ромашка либо спала, либо дремала.
   Вечером Тур заглянул к ней ненадолго, пока мать ходила к соседке. Вернувшись в горницу, Тур услышал на дворе голос Мирослава:
   - Тетушка Звана, я узнать хотел, что с Ромашкой. Уже два дня ее на улице не видно.
   - Болеет, - ответила ему мать. - Ну, оно и немудрено - много всего за последнее время пережила, вот все разом и навалилось. Бывает такое, да ты не волнуйся, все хорошо будет.
   Тур вышел на крыльцо. Мирослав уже попрощался с тетушкой Званой, и его светлая фигура постепенно удалялась, растворяясь в сумерках. Тур бросился догонять.
   Мирослав услышал его шаги - остановился, обернулся.
   - Поговорить надо, - сказал Тур, и вместе с Мирославом пошел по дорожке к берегу.
 
   Они сидели на мягкой траве, что выстлала берега Родны плотным ковром и не желтела почти до самой середины осени. Вечером в поселке не было тишины, но здесь, на берегу, звуки отчего-то казались приглушенней, слышнее было, как плещет рыба, как пищат летучие мыши над головой, шелестят перепончатыми крыльями.
   Они молчали. Тур собирался завести разговор, но вот с чего начать да как говорить дальше - не знал. Мирослав неотрывно смотрел на воду, в гладкой поверхности которой отражалось серебро лунного света.
   - Из-за Златы все грустишь? - спросил Тур, решив, что лучше начнет издалека.
   Мирослав долго молчал, и Тур уже подумал, что не дождется ответа.
   - Может, оно и правда к лучшему, - наконец сказал Мирослав. - Значит, не любила…
   - Родителям-то сказал уже?
   - Сказал, - вздохнул Мирослав. - Мама расстроилась. Но, сказала, лучше уж так.
   - А отец?
   - Отец? Да ничего не сказал.
   Налетел ветерок, прошелестел листвой, стеблями травы не берегу, и затих.
   - Ты это… - Тур потер пятерней затылок, задумался ненадолго, пытаясь подобрать слова. - Ты сильно сердит на меня?
   Мирослав пожал плечами:
   - Из-за чего мне сердиться?
   - Ну… - растерялся Тур, - из-за Ромашки.
   - Из-за Ромашки? - Мирослав все так же смотрел на водную гладь. - Нет, Тур. Если уж Ромашка сама выбрала, значит, так тому и быть. Чего мне сердиться?
   Теперь Тур тоже нахмурился: Мирослав, несомненно, думал так, как говорил, стараясь не давать разрастаться обиде и на девушку, которая не захотела стать ему сестрой, и на друга, да только одно дело - что разум говорит, а другое - что сердце чувствует. А сердце, видать, болело.
   - И все же ты крепко обиделся, - заключил Тур.
   Мирослав покачал головой, и повисло молчание, показавшееся Туру слишком долгим, но прежде, чем он решил снова заговорить, послышался тихий голос Мирослава.
   - Как-то сразу все так получилось. Злата ждать обещала - и не дождалась. Я, как приехали, - сразу родителям все сказал, да предупредил еще, что сестру приведу. И не привел… Я до сих пор понять не могу: почему?…
   - А я вот и хочу тебе объяснить - почему, - пробормотал Тур.
   Мирослав обернулся, посмотрел на Тура пристально и опустил глаза.
   - На надо, Тур. Я и сам все знаю. Ты - человек легкий, веселый, ей и проще будет жить с тобой, у твоей матери. С моими родителями еще бы неизвестно как поладила. Да и Димка с вами вместе - веселее все-таки.
   Он хотел подняться, но Тур положил ему руку на плечо.
   - Ты погоди, - сказал он. - Я ведь не все тебе сказал. А-то говоришь-то ты все складно, да только все равно… Я же вижу, что обидели мы тебя, да и Ромашка переживает.
   Мирослав остался сидеть на траве.
   - Сильно болеет? - тихо спросил он.
   - Сильно, - вздохнул Тур. - Мать говорит, что ничего страшного. Ну, ей лучше знать, она в этом понимает. Ты знаешь… Ромашка пошла бы к тебе сестрой, да это… Нехорошо это было бы. Ты понимаешь, Мирослав, лучше пусть уж моей сестрой будет. Меня-то она не любит.
   - Как же? - брови Мирослава чуть приподнялись. - Братом назвала, а ты говоришь - не любит?
   - Ну… как брата она меня любит. И тебя любит, но по-другому…
   Мирослав медленно повернул голову, посмотрел на Тура, вновь отвернулся к реке. И закрыл лицо ладонями.
 
   Наутро Ромашка проснулась рано, за окном пели птицы, первые лучи едва-едва освещали помещение. Голова не болела, и температуры тоже вроде не было. Ромашка села. Тело казалось необычайно легким, но когда девушка встала на ноги, коленки задрожали и едва не подогнулись. Придерживаясь за стенку, Ромашка вышла в горницу. Тур с Димкой уже позавтракали, и тетушка Звана послала их на огороды, а сама сидела на лавке под окном, вышивая сыну новую рубашку.
   - Как ты, дочка, получше? - с улыбкой спросила она.
   - Да, кажется да, - ответила Ромашка и тоже опустилась на скамью.
   Мать Тура отложила вышивку и пошла к печке. Вскоре перед Ромашкой стояла тарелка с дымящейся кашей и кусочками мяса.
   - Ешь, девочка, ешь. Тебе бы теперь сил набраться…
 
   Ромашка не хотела бездельничать, но руки были еще слабы, и непослушные пальцы не хотели даже иголку держать как следует. Девушка покормила собаку, посидела немного во дворе, глядя за реку, туда, где на огородах Тур с Димкой урожай собирали. Она видела лишь несколько белых точек, и которые из них - ее названные братья, не разглядела.
   На свежем воздухе Ромашка почувствовала себя куда лучше, и даже решила, что вполне может прогуляться туда, за реку.
   - Я пойду, пройдусь немного, - сказала она матери Тура. Тетушка Звана посмотрела на нее внимательно, а потом кивнула:
   - Иди. Только уж пока не бегай.
   И Ромашка пошла. Сначала ноги переступали как-то неуверенно, но потом стало легче. Девушка, чуть щурясь, глядела по сторонам, солнце ласкало ее лицо. Она не услышала шагов за спиной и обернулась лишь тогда, когда ее окликнули:
   - Ромашка!
   Девушка сначала удивилась, увидев Мирослава, потом робко, нерешительно улыбнулась. Он был такой светлый - и штаны из невыбеленной ткани, и сорочка, вышитая красным узором по рукавам и у ворота, и волосы… Только лицо хмурое. Мирослав виновато опустил голову:
   - Прости меня, Ромашка, я не знал…
   Отчего-то Ромашка не смутилась, наоборот - ей стало так хорошо и легко, словно с плеч упала тяжелая ноша. Молодец все-таки Тур, не послушал ее, трусиху, поговорил…
   - Все хорошо, - тихо сказала Ромашка.
   - Обидел я тебя…
   Ромашка не ответила. Ей нечего было сказать. Она-то и не обижалась вовсе: сама виновата, надо было сказать все, как есть, а не ждать, пока Тур за нее решит.
   - К Туру идешь? - спросил Мирослав, и девушка кивнула. - Ходишь еле-еле… Я провожу.
 

Глава 18

 
   Настало время сбора урожая, и всех жителей Вестового и еще нескольких ближних поселений пригласили на праздник в Долину Ручьев. В Вестовом люди больше скотину разводили да рыбачили, но когда приходила пора сеять пшеницу или собирать урожай, жителям Долины помогали все. И праздновали потом вместе.
   Ромашка к тому времени как раз окончательно поправилась. Тур сдержал слово и учил Ромашку рыбачить. Они целый день сидели втроем - куда же без Димки - на берегу Родны, и Ромашке даже удалось самой выловить трех-четырех рыбешек, в то время как Тур с Димкой ведро наловили. После полудня к ним присоединился Мирослав. Ромашка увидела его не сразу, а, встретившись с ним взглядом, - смутилась. Ей очень хотелось знать, что же теперь Мирослав о ней думает, но читать мысли Ромашка не умела, к сожалению, а может и к счастью, потому скоро и оставила всякие попытки.
   Мирослав, как ей показалось, чувствовал сам огромное облегчение оттого, что все, наконец, разъяснилось, и вел себя так, будто не было ни обиды, ни объяснения после, то есть, рассудила Ромашка, по-прежнему относился к ней как к сестре. Или как к хорошему другу. Это дорогого стоило, и Ромашка даже радовалась - теперь у нее есть два настоящих друга. Вернее три: Димку девушка тоже зачислила в друзья.
   Этим вечером Ромашка и узнала, что назавтра все они приглашены на обжинки. Праздник обещал быть шумным и многолюдным, так как в Долину Ручьев ехали не только из Вестового, но и из Дубнянки, и из Гористого. Ромашка радовалась предстоящей поездке ровно до того мгновения, как вспомнила, что в Долине Ручьев живет Злата. Как ни странно, первая мысль Ромашки при этом была рождена не ревностью. "Как же Мирослав? - подумала она. - Каково ему будет ее видеть?" И Ромашка вечером, после ужина, сообщила Туру свои подозрения:
   - Он не поедет.
   - Поедет, - сказал Тур. - С утра ведь будем помогать, дожинать, последние снопы вязать. Поедет, это точно, а вот останется ли на праздник…
 
   Утро была жарким, ясным. На запряженных лошадьми бричках люди ехали по несколько семей, весело разговаривая, то и дело над дорогой, идущей вдоль реки и иногда ныряющей в лес, разносилась песня, поддерживаемая многоголосым хором. Девушка нашла глазами и Мирослава. Он ехал вместе с родителями немного позади, и девушка впервые смогла разглядеть его мать. Любима была женщиной еще молодой и красивой, над большими карими глазами - черные ниточки бровей, темная коса уложена вокруг головы. Любима и Вояр, родители Мирослава, действительно смотрелись красивой парой. И благополучными супругами, любящими, заботливыми…
   У Мирослава вид был нельзя сказать чтобы грустный, но девушка подумала, что в ехать Долину Ручьев у него нет никакого желания. Хотя, может, Ромашка и ошибалась? Увидев ее, Мирослав улыбнулся и кивнул в знак приветствия. Тур махнул ему рукой.
   В тот день Ромашка устала и вымоталась, правда больше всего именно из-за жары, а не оттого, что перетрудилась. Народу было много, и работа спорилась. Когда, наконец, был связан последний сноп, традиционно украшенный васильками, над полем зазвенели песни да заиграли дудки. Разом усталость прошла, и захотелось тоже петь и плясать. Мужчины подняли дожинок и понесли к деревне. Впереди всей процессии Ромашка разглядела красивую девушку с длинной косой золотых волос, в которых, словно среди колосьев зрелой пшеницы, голубели искусно вплетенные васильки. Ромашка сразу узнала Злату.
   На широком лугу у самой деревни люди остановились. Мужчины вынесли столы, женщины заставили их кушаньями. Ромашка ела немного, больше поглядывала по сторонам, чаще всего взгляд ее останавливался на спокойном лице Мирослава. На Злату он не смотрел. Один раз глянул - как только приехали - и больше не смотрел.
   После молодежь затеяла танцы, а вскоре на лугу веселились все от мала до велика. Музыка была такой веселой, такой заводной, что Ромашка, стоя немного в сторонке и не решаясь присоединиться к всеобщему веселью, притопывала ножкой в такт. Тура окружили молодые девушки и увели в самый центр, Димка тоже недолго стоял рядом - побежал веселиться со здешними мальчишками. Тетушка Звана оживленно беседовала с круглолицей улыбчивой женщиной, родители Мирослава о чем-то говорили со старостой.
   А по дороге вдоль реки неторопливо удалялась одинокая светлая фигура.
   Он ушел так незаметно, что даже Ромашка не сразу поняла, что его уже нет рядом. Девушка враз погрустневшими глазами следила, как постепенно скрывается из виду силуэт Мирослава, растворяясь в сгущающемся сумраке. Больше всего на свете ей хотелось сейчас побежать следом, но девушка осталась стоять на месте.
   - Ромашка, пойдем! Пойдем с нами!
   Разрумянившаяся Веселинка, не дожидаясь согласия, просто взяла Ромашку за руку и повела за собой, заводя хоровод. Ромашка растерялась так, что и не сопротивлялась даже, а после и сама не захотела уходить из веселого круга. Лишь изредка в голове проносилась мысль: "Как же он там, один?"
   Тетушка Звана, как и многие взрослые, уехала домой пораньше. И уж только когда молодежь вдоволь наплясалась, последние гости покинули Долину Ручьев. Тур правил, и в повозке позади него сидели, кроме Ромашки и Димки, еще двое парней да Милана с Веселинкой. Все были уже настолько сонные, что клевали носом, и только Тур еще держался.
   Повозка сбавила ход, и Ромашке почудилось сквозь наползающую дремоту, что кто-то запрыгнул к ним на повозку. Она разлепила сонные глаза - рядом с Туром, спиной к девушке, сидел Мирослав. Он принял поводья из рук Тура, который уже едва мог бороться со сном. Ромашка разглядела, что волосы Мирослава были влажные. "В речке купался" - решила девушка. Хотелось подобраться к нему поближе, но Ромашка поборола в себе это желание и все-таки заснула. Устав не столько от работы, сколько от танцев и переполняющих душу впечатлений, Ромашка спала крепко, и не проснулась даже тогда, когда повозка остановилась, и Тур на руках отнес ее в дом.
 
   Долгие, солнечные дни уходящего лета были наполнены радостью. Ромашка наконец-то чувствовала себя своей. Ну и пусть она пока не умеет очень многого - учится ведь, да учится старательно, к тому же лучше тетушки Званы учительницы ей было не сыскать. Ромашка во всем старалась помогать матери Тура, и постепенно многое перестало казаться ей сложным и непонятным. Девушка уже без боязни входила и в курятник, и в хлев, и за вышивку бралась, правда пока лишь с тем, чтоб на следующее утро снова ее распустить да начать заново. А еще у Ромашки подруга появилась - Веселинка, добрая, смешливая девушка, несколькими годами младше самой Ромашки. Веселинка заходила за ней по вечерам перед тем, как отправиться к старым яблоням, где собиралась молодежь под практически незаметным присмотром кого-то из старших. Тур на этих посиделках присутствовал часто. Мирослав с ним ходил всего-то два раза, и сидел, тихо беседуя о чем-то с другом. Ромашка поначалу немного смущалась при нем, но это быстро прошло, и девушка больше не ощущала скованности в присутствии Мирослава, только тепло и радость от того, что он рядом.
 
   И вот настал день, когда из Родня прибыл гонец и сообщил, что последний из добровольцев вернулся, и назавтра состоится Совет. Рано утром отправились в Родень. Путь был не близкий, но повозка катилась быстро. Тур снова правил, а Димка во все глаза наблюдал за ним, имея в виду и самому вскорости научиться. Ромашка смотрела по сторонам, а тетушка Звана негромко беседовала с Мирославом, выехавшим в Родень вместе с ними.
   На площади уже собралось множество людей, и вновь прибывшим было не так-то легко найти место поближе к центру. А в центре площади, где несколько человек уже ставили скамьи для мудрецов Совета, сидел на траве человек в городской одежде. Черные как смоль волосы непослушно торчат в разные стороны, такая же черная щетина покрывает всю нижнюю часть лица, глаза опущены, а через лоб и правую бровь спускается к скуле широкий рубец. "Видать, в пути некому было помочь, залечить" - подумала Ромашка, с жалостью глядя на нового человека.
   - Сивер, - услышала Ромашка голос Мирослава. - Значит, это он.
   - Сивер? - переспросила девушка. - Это его так зовут?
   - Да.
   - Ты его знаешь?
   - Да. У нас один наставник.
   - Наставник? А чему он вас обучает?
   - Всему, - ответил Мирослав.
   В это время сидевший в центре человек поднял глаза. Они оказались ярко-голубыми, как у Тура, но на темном лице Сивера они сияли двумя яркими звездами. На последнем добровольце были обычные джинсы, потертые, местами порванные, на правой ноге, чуть выше колена, штанина немного перепачкана кровью.
   - Да, досталось ему, - пробасил Тур.
   Сивер обвел глазами собравшихся, и когда взгляд его скользнул по лицу Мирослава, Ромашке показалось, что на лице Сивера промелькнуло неприязненное выражение. Ненадолго взгляд голубых глаз задержался и на девушке, и она ощутила легкий холодок. Глаза Тура были теплые, а у этого человека они оказались холодными, хотя и горели огнем, но огнем не жарким, а скорее замораживающим. "Наверное, это после города он такой" - решила девушка.
   Мудрецы появились на площади, и тут же воцарилась тишина. После традиционных слов приветствия и напоминания о цели собрания, Любомира произнесла имя последнего добровольца:
   - Сивер из Родня.
   Человек поднялся и, чуть прихрамывая, вышел и встал перед мудрецами. Самое начало его рассказа удивило Ромашку - город, где пробыл этот год Сивер, тоже окружала высокая стена. Да только на этом сходство с Ромашкиным городом и закончилось. Никакой, пусть даже мнимой свободы, у жителей города не было. За ними следили всюду и повсеместно, их вечно пугали каким-то страшным врагом, который вот-вот может напасть на город и всех уничтожить, и потому людей постоянно готовили к нападению. Из рассказа Сивера вскоре стало понятно, что город словно представлял собой одну большую воинскую часть, а несколько заводов в нем - и те были оружейные.
   Благодаря тому, что люди, слепо подчиняясь порядку, мало смотрели на других, Сиверу удалось довольно длительное время копировать их поведение, вклиниться в серую массу и ничем из нее не выделяться.
   - Я делал то же, что и другие, - говорил Сивер. - Я не вел разговоров с людьми, опасаясь, что на меня донесут, я внимательно смотрел по сторонам и слушал. И успел услышать много такого, что отбило во мне всякое желание помогать этим людям. Дети у них воспитываются в интернатах, семьи нет, дружбы нет - ничего человеческого нет. Они живут по десять человек в помещении и никогда не бывают одни. Женщины живут отдельно от мужчин, но внешне почти ничем не отличаются. Да и ведут себя точно так же, если не хуже, особенно когда к ним приведут новенькую из интерната.
   Сивер помолчал, словно говорить дальше ему совершенно не хотелось.
   - Мой рассказ не будет долгим, потому что иначе он получится чересчур однообразным. Каждый день был похож на предыдущий, и можно было бы запросто сбиться со счета, если б не календарь на стене над моей кроватью - единственный показатель того, что время все-таки идет. Порой мне казалось, что я живу в этом городе уже много-много лет. Событий за все время моего пребывания там было мало - несколько раз я присутствовал при наказании тех, кого подозревали в заговоре и подготовке мятежа. Дважды я видел, как казнили мятежников. Но, самое главное, я узнал, что город готовится к войне.
   В невероятной тишине Сивер продолжал свою речь - потрясенные слушатели боялись даже перевести дыхание.
   - Несколько городов вступили в союз, чтобы выступить против нас весной, едва стает снег. Они рассчитывают на то, что мы будем заняты подготовкой полей и огородов, и вот тогда собираются перейти пехотой Рубежный хребет. Я не знаю точно, есть ли у них какое-то новое оружие, о котором мы не знаем, но думаю, что да - иначе вряд ли они решились бы открыто выступить против нас. Хотя вполне возможно, что их подтолкнула к этому информация о проникающих в города чужаках. Могу сказать в заключение, что жители этого города - одна большая и страшная армия. Благодаря тому, что я вместе с ними участвовал в учениях, я знаю, какое оружие есть в распоряжении этой армии, и умею с ним обращаться. И еще, - Сивер снова обвел взглядом собравшихся и повернулся к мудрецам, - что бы я ни говорил здесь год назад, сегодня я хочу сказать совсем другое: города должны быть уничтожены!
   Люди зашумели, пораженные его словами. До того все остальные не высказывали после рассказов свое мнение, дожидаясь решения Совета, Сивер же поступил иначе. После того, как последние слова были произнесены, Сивер опустился на колено перед старейшим, и тот дотронулся рукой до его лба. Воспоминания Сивера старейший смотрел дольше, чем остальных, потом с тяжелым вздохом убрал руку. Сивер встал. Выражение его лица не изменилось, но оно посерело и выглядело теперь и вовсе неживым.
   - Совет огласит решение через три дня, - объявила Любомира, и мудрецы ушли с площади.
   Люди подходили к Сиверу с некоторой опаской, больше здороваясь с расстояния, лишь некоторые протягивали ему руку, и уж совсем никто не решился похлопать по плечу или обнять. Надо сказать, Ромашка поняла почему - от черноволосого Сивера исходила физически ощутимая озлобленность, которая, хотя и была направлена на далекого врага, отталкивала непривычных к подобным чувствам людей.
   Тур с Ромашкой и Димкой направились к центру вслед за Мирославом.
   - Здравствуй, Сивер, - Мирослав протянул руку, и черноволосый пожал ее, правда, без особого желания.
   - Здравствуй, - не сразу ответил Сивер. Окинул Мирослава пристальным взглядом с головы до пят и усмехнулся. - Тебе, вижу, это тоже даром не прошло. Ну что, изменил свое мнение?
   - Нет, - спокойно ответил Мирослав.
   - Нет? - Сивер удивленно приподнял брови. - И почему же? Неужели тебе понравилось жить в городе? Я не слышал ваших рассказов, но уже знаю, что двое наших не вернулись.
   - Наверное, мне просто повезло, - Мирослав пожал плечами. - Я нашел в городе людей. Настоящих людей. Они помогали мне, зачастую рискуя своей жизнью.
   Сивер недоверчиво усмехнулся. Он перевел взгляд на Тура, стоящего рядом с Мирославом, потом на Ромашку. На лице Сивера отразилось еще большее удивление, когда взгляд голубых глаз точно так же пристально оглядел всю ее фигуру, задержался на волосах, по здешним меркам слишком коротких, и остановился на лице девушки.
   - Неужто городская? - спросил он. - А так и не скажешь… С кем пришла? С тобой? - последний вопрос был адресован Туру.
   - Со мной, - сказал Мирослав.
   - А-а-а… - протянул Сивер. - Ну ясно, ясно.
   Холодные голубые глаза снова смотрели на Ромашку:
   - Как тебя зовут?
   - Ромашка, - ответила девушка.
   - Ромашка? - Сивер хмыкнул. - Ну а что скажешь ты, Ромашка? Твой город тоже готовится к войне?
   - Не знаю.
   - Не знаешь? Хорошо, городская Ромашка, хорошо, если действительно не знаешь.
   Предупредив реплику Мирослава, Сивер сделал успокаивающий жест руками:
   - Нет, не надо. Если ты ей доверяешь - это твое дело. Я не доверяю городским. Особенно сейчас. Но это уже мое дело, не так ли?
   И Сивер, прихрамывая, пошел прочь. Последнего вернувшегося из городов добровольца никто не встречал.
 

Глава 19

 
   Через три дня Совет объявил свое решение: подождать до зимы, попытаться предотвратить войну с городами, но, если не будет другого выхода, тогда все города, что вошли в военный союз, подлежат уничтожению. На этот раз почти все согласились с мнением Совета. За оставшееся время планировалось выяснить, какие же именно города объединились для нападения. Точно было известно лишь то, что приморского города среди них не было, и это окончательно успокоило Димку. В его город отправили отряд диверсантов, которые смогли бы поднять мятеж и захватить заводы, а после открыть в город дорогу тем, кто сможет организовать очистительные мероприятия, займется установлением в приморье новых порядков. В остальные города тоже направляли своих людей, уже не поодиночке, а по трое-четверо, и помочь им проникнуть на территории городов брались сами мудрецы и старейшины.