Кай Ольга. Городская Ромашка

 

Глава 26

 
   Уже больше недели прошло с тех пор, как Тур вместе со старейшиной отправился в Родень. Тетушка Звана волновалась - чувствовала, что неспроста это все, а Димка скучал по старшему брату. Днем мальчик резвился с местной ребятней, а вечером сидел вместе с Ромашкой. Вскоре стало известно, что в Родень отправился и отец Мирослава, воевода Вояр.
   Девушка в глубине души знала, что все это может означать, но до последнего старалась не думать. Она ждала, когда вернется из Родня Мирослав и сам ей все расскажет.
   И вот однажды поздним вечером, когда тетушка Звана уже собиралась лучину гасить да спать ложиться, в дверь постучали. Женщина отворила и впустила в горницу своего сына, а за ним вошел и Мирослав.
   - Ну наконец-то, вернулись! - всплеснула руками тетушка Звана. - Голодные, наверное.
   - Не беспокойся, мать, - ответил Тур. - Нам тут…
   Он оглянулся на друга.
   - Нам бы с Ромашкой поговорить, - сказал Мирослав.
   Было уже довольно поздно, но тетушка Звана не стала возражать, к тому же Ромашка уже выглядывала из-за приоткрытой двери своей комнатки. Девушка успела раздеться и лечь в постель, и теперь куталась в одеяло, а потому не могла сразу выйти навстречу.
   - Хорошо, - сказала тетушка Звана, - поговорите, а я к себе пойду.
   Услышав это, Ромашка прикрыла дверь и принялась быстренько одеваться, а Тур тихонько сказал Мирославу, хмуро замершему у двери:
   - Ты сам поговори, без меня… Так, наверное, лучше будет, - и отошел сначала в дальний угол, а потом тихо скрипнула дверь, и Мирослав остался в горнице один.
   Ромашка вышла и замерла нерешительно, то пряча глаза, то поднимая их на Мирослава, вглядываясь в его лицо. А лицо его казалось ей темным, и даже светлые глаза будто потемнели. Мирослав медленно расстегнул пуговицы куртки, сшитой из дубленой овчины кожей наружу, снял ее и повесил на крючок у двери, подошел к столу и сел на длинную лавку. В глаза Ромашки он не смотрел. Девушка, предчувствуя недоброе, сделала несколько шагов ослабевшими вдруг ногами и тоже опустилась на лавку как раз напротив Мирослава. Сначала Ромашка пыталась заглянуть ему в лицо, потом принялась разглядывать шероховатую, в мелких царапинах поверхность стола.
   - Ромашка!
   Голос прозвучал глухо. Девушка подняла глаза - Мирослав смотрел на нее каким-то непонятным, тяжелым взглядом, от которого стало не по себе, локти его стояли на столе, а ладони обхватывали виски. "Что случилось?" - хотела спросить Ромашка, но не смогла произнести ни слова.
   Наверное, Мирославу тоже непросто было сказать то, что собирался. Он вздохнул и протянул руки Ромашке, ладонями кверху. Девушка интуитивно поняла этот жест, и в его ладони вложила свои. Пальцы Мирослава сжали руки Ромашка.
   - Послезавтра наш отряд уходит к Рубежному. Старейшины назначили день.
   Губы Ромашки приоткрылись, но она ничего не сказала. Мирослав же помолчал немного, затем снова заговорил:
   - Пойдут несколько отрядов из Родня, Камы и Святограда к четырем городам, которые состоят в военном союзе. Наш отряд отправится к твоему городу. Когда произойдет землетрясение, мы войдем в разрушенный город, поможем выбраться из катакомб тем, кто спрячется, а заодно проверим состояние вооруженных сил и основных ваших структур власти.
   Снова наступило молчание. Свет от горящих лучин подрагивал, заставляя точно так же дрожать мягкие, глубокие тени на лицах сидящих друг напротив друга людей.
   - Значит, вы идете только для того, чтобы помочь выжить оставшимся горожанам? - спросила девушка. Ее голос был тверд, но чуть хрипловат, словно от простуды.
   - Нет, Ромашка, не только. Возможно, состоится битва с уцелевшими подразделениями вооруженных сил. Мудрейшие будут помогать нам всеми силами, так что мы справимся. Также нам надо убедиться, что ваши правители не выжили.
   - Это называется "контрольный выстрел" - пробормотала Ромашка.
   - Что-то вроде того, - Мирослав вздохнул, чувствуя некоторое облегчение от того, что наконец все сказал. Девушка реагировала спокойнее, чем он ожидал.
   - Я пойду с вами, - неожиданно заявила Ромашка.
   Брови Мирослава удивленно взметнулись вверх, затем он сказал коротко:
   - Нет.
   - Пойду. Это мой город, и я должна быть там. Я должна помочь.
   - Нет, Ромашка, нельзя…
   Руки Ромашки дернулись, но Мирослав не выпустил их, и девушка обратила на него полный боли и обиды взгляд.
   - Мне нужно быть там, как же ты не понимаешь! Я родилась там и выросла, и каким бы плохим не был город - это мой родной город. Это место, где жили близкие мне люди, и где сейчас живут мои знакомые, родственники. Я просто обязана быть там, обязана помогать им. Мне повезло покинуть город вместе с тобой, а остальным не повезло - и они в этом не виноваты! Я должна быть там вместе с ними, пойми же!
   - Ромашка, - Мирослав чуть наклонился вперед, и теперь его лицо было совсем близко, и несколько светлых волосинок, выбившихся из-под ремешка, колыхались от дыхания Ромашки. - Поверь мне, я все понимаю, но это будет трудный поход, возможно опасный, и неизвестно еще, что ждет нас в городе. Поэтому, - его пальцы сильнее сжали ладони девушки, - поэтому, если ты, Ромашка, надумаешь отправиться в город, я тебя найду, обязательно найду, верну и передам Туру, чтобы на правах старшего брата отшлепал, как следует. Понятно?
   У Ромашки обиженно задрожал подбородок, и девушка закусила губу. Вот как, значит? Обращаются с нею, как с несмышленой малолеткой, и даже не пытаются понять, почему она просто не может остаться здесь, когда ее родной город будет обращен в руины, остаться, когда те люди, что жили рядом с нею все двадцать два года, будут лишены крова или вовсе погибнут под обломками.
   - Ромашка!
   Она подняла глаза, и Мирослав увидел в них слезы.
   - Я постараюсь не причинять вам неудобств, - прошептала она.
   Мирослав покачал головой, и на губах его появилась грустная улыбка.
   - Кроме меня есть еще воеводы, которые обязательно будут против. Да и остальные не с одобрением посмотрят на девушку в отряде. Хотя и это не главное, Ромашка. Там будет совсем небезопасно, понимаешь?
   Она понимала, все понимала, но точно знала, что должна быть там. Обязательно.
   - Мирослав, прошу тебя, пожалуйста!…
   Ее глаза умоляли, и очень сложно было не поддаться уговору. Мирослав выдержал ее взгляд, и девушка поняла, что проиграла. Судорожно вздохнув, Ромашка попыталась высвободить руки - Мирослав не отпустил. Ромашка безучастно смотрела на пальцы Мирослава, которые обхватывали ее ладони, на трепещущую тень на столе от их рук.
   - Ромашка, - услышала девушка тихий голос, подняла глаза и, встретившись взглядом с глазами Мирослава, обмерла.
   "Я люблю тебя" - именно это он сейчас скажет" - успела подумать девушка, и вдруг испугалась. Все как-то сразу всколыхнулось в душе - Ромашка вспомнила, как ходил Мирослав сам не свой после встречи с синеглазой Златой, что полюбила другого за время его отсутствия, как предложил Ромашке стать ей старшим братом, как заботился о ней, словно о сестре младшей, разговаривал, будто с лучшим другом, как ухаживала Ромашка за ним, раненным, кормила его, перевязывала раны - вспомнила и поняла, что признанию не поверит. До сих пор Мирослав общался с нею ровно, привычно, а теперь… благодарность это за заботу и любовь или чувство вины - кто его разберет? Ведь уходит скоро в поход, быть может, действительно боится не вернуться, и хочет, чтобы думала Ромашка, будто любил ее.
   Все эти мысли пронеслись в ее голове за одно мгновение, и девушка ждала, что скажет Мирослав, но он нахмурился вдруг и промолчал. Его пальцы разжались и больше не держали Ромашкиных ладоней. Вероятно, от него не укрылись попытки девушки сдержать вздох облегчения. "И чего это я? - удивилась Ромашка. - Так долго ждала, а теперь… теперь боюсь, и рада, что ошиблась".
 
   Внезапный стук в дверь заставил их обоих вздрогнуть от неожиданности. Из комнаты своей появилась тетушка Звана и пошла открывать.
   - Звана, - услышала Ромашка женский голос, - а дома ли твой Тур? А-то спросить хочу, не видел ли моего сына.
   Тетушка Звана молча отступила, пропустив женщину внутрь, и Ромашка сразу узнала Любиму, мать Мирослава. Узнала, и снова вздрогнула как от испуга, а Мирослав при ее появлении встал из-за стола.
   Женщина замерла нерешительно на пороге, с удивлением глядя то на сына, то на Ромашку, потом сказала:
   - Здравствуй Ромашка.
   Девушка тоже поздоровалась, тихо и неуверенно.
   - Мирослав, там отец тебя ждет, - сказала Любима.
   Мирослав кивнул:
   - Хорошо, мама. Я буду дома через десять минут.
   Видно было, что мать его растерялась. Она снова посмотрела на Ромашку, потом скомкано попрощалась с тетушкой Званой и ушла. Мирослав так и остался стоять, и девушка тоже поднялась, обошла стол и встала неподалеку от него. Ей было понятно, что что-то случилось, что с отцом у Мирослава опять какие-то неприятности, но спрашивать не решилась.
   Ромашка, растерянно опустившая голову, не сразу заметила, что теперь Мирослав пытается заглянуть ей в лицо. Когда ему это удалось, он долго смотрел в ее глаза, потом усмехнулся невесело и качнул головой, словно сам себе отвечая на какой-то невысказанный вопрос.
   - Ну, я пойду. Ромашка, тетушка Звана…
   Мать Тура закрыла за ним дверь, а Ромашка еще не сразу смогла сдвинуться с места, и стояла, как вкопанная, пока тетушка Звана не тронула ее за плечо.
   - Спать иди. Поздно уже…
 
   На следующий день все Вестовое собирало своих мужчин в поход. Димка, которого Тур снова не брал с собой, расстроился, но не слишком. Теперь кроме брата у мальчишки появились еще и друзья, и у этих друзей старшие братья тоже назавтра покидали поселок, так что в своем разочаровании Димка был не одинок, отчего становилось намного легче. Теперь почти все время отсутствия мужчин мальчишки будут играть в поход на города, представлять себя воинами, что идут уничтожать врагов и вызволять из-под руин своих соратников.
   И вот серым холодным утром на дороге из Родня показался отряд. Бойцы перешли реку и остановились чуть севернее поселка. После появились лыжники и запряженные сани на южной дороге - это пришли мужчины из Долины Ручьев и Гористого. А за школой собирались жители Вестового - и бойцы, и провожавшие их родные.
   Сегодня Ромашка вспомнила другое утро, только без снега и мороза, когда они с тетушкой Званой и Димкой провожали Тура на битву с отрядом городских солдат. Только тогда бойцы уходили из Вестового на юг, а сегодня они отправлялись на север, к Соколиному перевалу, чтобы потом, перейдя Рубежный, оказаться прямо напротив круглых холмов, что недалеко от Ромашкиного города.
   И сегодня провожавшие не спешили так, как в тот раз. Ромашка сразу нашла глазами Мирослава - его со слезами на глазах обнимала мать. Потом Любима отошла к мужу, а Ромашка поспешила подойти вместе с Туром поближе.
   Повозок и лошадей на всех не хватило бы, поэтому большинство мужчин встали на лыжи и собирались проделать весь путь пешком. Благо, особенной спешки не требовалось, и у отрядов даже имелось в запасе несколько дней. Мирослав, в куртке из дубленой овчины и меховой шапке, из-под которой выбивались светло-русые с сильной проседью волосы, поправил на плечах лямки дорожного мешка и обернулся на приветствие Тура.
   Ромашка остановилась в нескольких шагах. После нескольких коротких фраз, сказанных ею на прощание, Мирослав выглядел несколько обескуражено, хотя и неплохо скрывал свое удивление. Ромашка только надеялась, что он спишет ее немногословие на растерянность или угнетенность предстоящей разлукой. У матери Тура нашлись теплые слова и для друга своего сына, потом к Мирославу подошла светлокосая Людмила, скромно потупив глаза, пожелала вернуться поскорее живым и здоровым. Мирослав поблагодарил ее, а Людмила, проходя мимо Ромашки, не сдержала самодовольной улыбки.
   И вот по команде воеводы отряд тронулся в путь. Тур с Мирославом последний раз глянули на своих родных и помахали им на прощанье. Но прежде, чем друзья вышли на дорогу и повернулись спиной к расположившемуся в долине у реки поселку, Мирослав бросил взгляд на фигурку девушки, одетой в теплые штаны да валенки, с короткими пепельно-русыми волосами, рассыпавшимися по воротнику старенького тулупчика, наскоро перекроенного тетушкой Званой. Что именно было в этом взгляде - растерянность, обида или удивление - Ромашка так и не поняла.
 
   После полудня с полчаса шел снег, крупными пушистыми хлопьями кружился в воздухе и падал на землю. Наряженный в белое лес выглядел сказочно, лыжи легко скользили по толстому снежному ковру, оставляя за собой гладкие следы.
   Соколиный перевал остался позади, и дорога отряда лежала через лес к Рубежному. Люди мало разговаривали, лишь изредка перебрасывались короткими фразами, но Тур заметил, что Мирослав сегодня как-то особенно молчалив, словно угнетен и расстроен чем-то. Тур не знал, чем закончился поздний разговор Мирослава с Ромашкой, но сегодня утром девушка вела себя странно, словно обижена, причем обижена именно на Мирослава. Она даже не попрощалась с ним как следует. Тур знал Мирослава всю жизнь, и понимал поэтому, что за нахмуренными бровями и устремленным под ноги задумчивым взглядом светлых глаз скрывается не просто недоумение. "Зря она так, - думал Тур, глядя на друга. - Вот человек теперь переживает, думает, небось, что сказал или сделал не так… Хотя подумал бы лучше о том, чего не сказал. Может, из-за этого Ромашка обиделась? Может тоже ждала от него слов каких на прощание?"
   Тур уже давно бросил разбираться в том, что происходило между другом его и названной сестрой, оставив все идти своим чередом. Полюбит Мирослав Ромашку - и хорошо, нет - значит, найдет себе девушка кого другого. Она веселая, умная, характер у нее легкий, покладистый, хоть и упрямится порой - да ведь с кем не бывает? Вот только Тур был уверен, что рано или поздно Мирослав все-таки поймет, что лучше Ромашки ему не сыскать. Может, он уже понял? А может даже и сказал ей тогда, вечером?
   "Нет, это вряд ли, - решил Тур. - Иначе бы Ромашка к нему куда ласковей была, да хотя бы обнять себя на прощание позволила - не на день ведь уходим, не на неделю. А может, поссорились они?"
   Спросить обо всем Мирослава Тур пока не решался.
 
   В сумерках отряды остановились, разбили лагерь. Несколько шкуряных шатров не вмещали всех, и многие собирались ночевать на улице, завернувшись от холода в теплые шкуры. Разожгли костры.
   Мирослав присел рядом с Туром на сложенную шкуру, быстро съел свой паек и задумался.
   - Слушай, ты чего смурной такой? - решил прервать его размышления Тур. - Из-за Ромашки? Вы поссорились что ли?
   Мирослав пожал плечами.
   - И сам не знаю. Тур, а ведь она просила взять ее с нами в поход. Я понимаю почему - сам бы на ее месте пошел, но ведь неизвестно - вдруг случится что-то непредвиденное. Вдруг битва?
   - Не дело девушке в военные походы ходить, - проворчал Тур. - Ишь, что удумала! Ясное дело, никто бы ей идти не позволил. Ну, Ромашка и сама это понимать должна, не могла же она из-за этого обидеться?
   Снова Мирослав пожал плечами.
   - Не знаю, Тур, может и могла. Я вот думаю…
   Он вдруг осекся и замолчал, потом хлопнул себя ладонью по лбу.
   - Тур, - сказал Мирослав, - я дурак. Круглый дурак!
   - С чего это ты вдруг решил? - удивился Тур.
   - Она ведь специально не подходила, знала, что разгадаю! Как же я мог сразу не догадаться!
   Мирослав вздохнул и серьезно посмотрел Туру в глаза:
   - Все просто, Тур. Сейчас Ромашка идет за нами.
 
   На свою беду Тур с Мирославом научили ее очень неплохо ходить на лыжах.
 

Глава 27

 
   Ромашка очень устала еще на Соколином, но потом дорога пошла под горку, и девушка снова оживилась. Белоснежный ковер вокруг был прекрасен, как и пушистые шали на деревьях. Это великолепие слепило глаза, и Ромашка сильно щурилась, но бодрое настроение не покидало ее. Следы полозьев, копыт и лыж отчетливо виднелись на снегу. После полудня ненадолго пошел снег, и девушка успела чуток испугаться, когда следы понемногу начали скрываться под покрывалом из снежинок, но Ромашка знала, куда надо идти - Мирослав ей не раз показывал карту - и не особенно боялась заблудиться. Правда, ей не видно было теперь Рубежного из-за высоких деревьев вокруг, но и тут девушка не отчаивалась - ориентироваться по солнцу Мирослав ее тоже научил.
   Скоро снег закончился, и теперь ничто не напоминало о том, что недавно здесь прошли многочисленные отряды из Вестового, Гористого, Долины Ручьев, Родня и Лесичанска. Ромашка шла вперед. Она была вполне довольна собой и радовалась, что ее никто так и не заподозрил. Девушка оставила тетушке Зване записку, надеясь, что та поймет причину ее поступка. Ведь понимал же Мирослав… Он все понимал, Ромашка не сомневалась, он и сам бы на ее месте поступил точно так же, но только Ромашка - не мужчина, поэтому и счет к ней другой, и отношение другое. Димку вот не брали по малолетству, а ее… В городе бы это назвали "дискриминацией по половому признаку", но Ромашка обычно ничуть против подобной дискриминации не возражала - забота и подчеркнутое отношение к себе как к будущей женщине ей были только приятны. Только сейчас, когда решена судьба ее родного города, Ромашка была не согласна сидеть в поселке и ждать… Она знала, что Мирослав прав - по-своему, и она права по-своему, а значит, он правильно сделал, что не пустил ее, а она - что не послушалась и пошла. Ромашка запаслась едой и спичками, взяла одеяльце на всякий случай, упрятала все это в заплечную сумку. На счастье никто ее не заметил - тетушка Звана в курятнике была, а Димка с ребятами играл. Тогда-то Ромашка взяла лыжи, смастеренные Туром специально для нее, и вышла на дорогу. Может, кто и видел фигурку ее, удаляющуюся вслед отрядам - не обратили внимания. А может, решили, что парнишка молодой отстал в пути - и догоняет теперь. В теплой одежде Ромашку издалека от парня отличить не с первого взгляда можно - косы-то нет, вот так и получилось, что ушла Ромашка из Вестового, никем не остановленная.
   Ромашка вполне искренне полагала, что сможет следовать за отрядами практически все время пути, и разве что у Круглых холмов, когда отряды остановятся ждать сигнала от Совета, тогда нагонит и покажется - все равно не отправят обратно. Не зная всех трудностей и опасностей одиночного похода в зимнюю пору, Ромашка наивно решила, что умения ходить на лыжах да пирожков в сумке ей хватит, чтобы несколько дней идти через лес вслед отрядам.
   Но время шло, и Ромашка начала уставать. Задолго до сумерек, когда на снегу вновь появились следы прошедшего отряда, девушка уже и обрадоваться как следует не смогла. Хотелось сесть и отдохнуть, а еще лучше - лечь, но Ромашка, до того вполне ясно представлявшая себе, как будет лежать на снегу, закутавшись в одеяло, и спать, теперь ложиться боялась. А когда солнце село, и сумерки над лесом сгустились, постепенно превращаясь во тьму, девушка вдруг ощутила настоящий страх. Только теперь Ромашка подумала, что в лесу могут быть хищные звери, и от мысли этой стало не по себе. А еще к Ромашке вдруг вернулась привитая еще в городе боязнь темноты, и сердце девушки теперь тревожно прыгало в груди и билось испуганной маленькой птичкой. Молодая луна не давала достаточно света, девушка уже едва различала следы на снегу, но шла теперь быстрее, куда быстрее, чем до заката. Ее подгонял даже не страх, а самый настоящий ужас, и думала Ромашка только об одном - поскорее догнать отряд. Нет, она не будет прятаться, она выйдет, повинится перед Туром и Мирославом, станет перед воеводой и скажет все как есть. Она готова выслушать сейчас любые упреки - назад-то ее все равно не отправят - только бы не быть совершенно одной в этом темном лесу.
   Холода Ромашка не чувствовала - она ведь шла быстро, согреваясь на ходу, порой ей даже бывало жарковато, но ночью мороз усилился и начал ощутимо пощипывать лицо. Девушка не обращала внимания - шла. Теперь она даже мысли не допускала о том, чтобы ночевать здесь самой - куда там? Да она со страха и глаз сомкнуть не сможет, не то, что заснуть! Лучше уж она будет идти и идти, если понадобится, идти до самого утра, пока не нагонит отряды. Ведь должны же они остановиться на ночь, сделать привал? Так отчего же не видно до сих пор отсветов костра, не слышно людских голосов и лошадиного ржания? На самом деле Ромашка очень отстала - она ведь и вышла на час позже, и шла слишком медленно по сравнению с отрядами, - но девушка не знала этого, и потому то обстоятельство, что она до сих пор не видела перед собою лагеря, пугало ее. "А вдруг они не остановились на ночь?" - думала Ромашка. - "Тогда ведь я их не догоню, буду следом идти, но не догоню, наверное". Потом пришла мысль, что в темноте она могла сбиться со следа, или идет по какому-то другому, неправильному следу, вовсе не за отрядом. Ромашка начала пристально вглядываться в следы - следы-то были, да вот разглядеть их подробней в слабом свете тонкого лунного серпа не получалось.
   Через какое-то время Ромашка поняла, что идет все медленней и медленней. Теперь едва ли не каждый шаг давался с трудом. Еще бы - целый день она шла без передыха на лыжах, так, как не ходила еще ни разу. В пору вообще удивиться, что до сих пор на ногах держится! А Ромашка держалась не столько оттого, что силы были, сколько из страха остановиться. Но усталость вскоре стала невыносимой. Девушка остановилась, подогнула ноги и села. Ноги не вытягивала, да и палки наготове воткнуты в снег - если вдруг понадобится быстро вскочить. Посидела немного и поднялась с трудом, пошла дальше, сильнее опираясь на палки, потому как ноги все норовили подогнуться да уронить свою хозяйку на пушистый белый ковер. Спустя час-другой Ромашка уже устала так, что перспектива заснуть в лесу больше не казалась ей настолько страшной. Она постоянно слышала вокруг какие-то звуки, и видела даже зайца, которого до смерти испугалась, не сразу узнав, но от усталости в голове шумело так, что постепенно звуки леса перестали из этого шума выделяться. Ромашка снова присела, и на этот раз даже вытянула ноги, почувствовав ненадолго настоящее блаженство. "Снять бы лыжи да свернуться калачиком, - мечтательно подумала Ромашка. - Вон снег какой мягкий, и не холодный вовсе". Девушка улыбнулась, едва представив себе возможность отдохнуть, но тут вдруг вспомнились страшные рассказы о том, как люди засыпали и не просыпались, окоченевая во сне, и Ромашка быстренько снова встала на ноги. "Ну уж нет. Буду идти, и, если понадобится, идти до самого утра" - решила Ромашка и двинулась вперед, упрямо делая шаг за шагом.
 
   Тур смотрел удивленно, и в голове у него не укладывалось, как это Ромашка могла в одиночку двинуться за отрядом через горы и лес, да еще зимой, в холод.
   - Ты уверен? - спросил он Мирослава.
   - Да. Уверен, - твердо ответил Мирослав, поднимаясь.
   - Но ведь как? Она же… того… не догонит нас. Идет ведь медленно. Замерзнет…
   Мирослав кивнул, соглашаясь со всем, что сказал Тур.
   - И что теперь? Пойдем назад, искать? - спросил Тур.
   Мирослав снова кивнул.
   - Пойду, скажу воеводе.
   - Погоди! - остановил его Тур. - А вдруг ты не прав, вдруг Ромашка не идет за нами?
   - Я уверен.
   - Но на всякий случай, может, проверим?
   Мирослав нахмурился - задумался значит, а потом повернулся и пошел туда, где расположились роднянские воины.
   Он быстро нашел того, кого искал. Сивер уже разворачивал шкуру, в которую собирался закутаться на ночь, и потому встретил Мирослава недовольным взглядом, но не сказал ничего - видимо, удивился, что Мирослав ни с того ни с сего подошел.
   - Сивер, мне твоя помощь нужна.
   Сивер еще больше удивился, но смотрел на Мирослава и на Тура все еще почти враждебно.
   - Насколько я знаю, ты можешь на расстоянии найти человека, определить, где он находится, - сказал Мирослав.
   - Ну, могу. А кого потеряли?
   - Ромашку.
   Брови Сивера еще ближе сошлись на переносице, а потом вдруг приподнялись изумленно:
   - Неужто за нами пошла? Ну, этого не может быть, она же…
   Сивер сосредоточился и прикрыл глаза. Где-то с полминуты он сидел на своей шкуре молча, потом произнес:
   - Идет.
   Глаза Сивера открылись и посмотрели на Мирослава удивленно.
   - Идет, - повторил он. - За нами идет по следу, боится очень, но идет.
   - Далеко?
   - Часа за два вы до нее доберетесь, я думаю. Если она не остановится или темп не сбавит.
   - Хорошо, - произнес Мирослав. - Спасибо, Сивер.
   И быстрыми шагами направился к шатру воеводы. Тур с ним хотел, да Мирослав предупредил: "Не надо. Я сам".
   В большом шкуряном шатре находился не только воевода, а и много других людей - все, кому места хватило, потому Мирослав с отцом, воеводой Вояром, вышли из шатра и отошли в сторонку. Тур и Сивер наблюдали издалека за их разговором.
   - Лучше бы ты с ним пошел, - негромко сказал Сивер. - Да уже ладно…
   Тур не ответил, сам запоздало подумал, что следовало с Мирославом пойти - все-таки Ромашка его названная сестра, но только теперь действительно было поздно. "Ничего, вот найдем Ромашку, вернемся - первым к воеводе пойду, - подумал Тур, - пусть меня ругает".
   Издалека лица воеводы и его сына видно было плохо. Они стояли друг напротив друга - очень похожие, только воевода Вояр покрупнее, да в длинных волосах, перехваченных на затылке ремешком, еще нет седины. Вот Мирослав коротко кивнул и, повернувшись, пошел обратно. В светлых глазах читалась решимость.