Казанцев Александр Петрович. Донкихоты Вселенной

   Но в этом комочке неистово билась мысль. Кашоний решил бороться хоть с небом, спасая себя и родных.
   Мало быть уверенным, что не могла Дева без помощи небесной вырваться из пламени костра, надо еще убедить в этом папия, использовать некоторые его слабости, подмеченные Кашонием.
   Не зря папий выбросил из своего звания, унаследованного от предшественников - "наместник первоапостола всевышнего на Землии" - одно только слово - и титул папия зазвучал как "наместник всевышнего на Землии". Вот тогда и заклубился фимиам лести и восхваления, тогда и стал И Скалий Великопастырем всех времен и народов, отнюдь не отвергая все новые и новые изъявления всеобщей любви (и страха).
   Появились и золотые статуи живого наместника, одну из которых вез с собой Кашоний, как символ папийского "святосудия".
   Кашоний безоговорочно верил во всевышнего и полагал, что наместник всевышнего безусловно должен уже знать о "Ремльском чуде", слыша трубный глас ангелов в облаках. Если же И Скалий не знает об этом, то он, подобно прежним папиям, всего лишь наместник первоапостола.
   Постоянно приглядываясь к Великопастырю, Кашоний заметил, каково воздействие на него и безудержных восхвалений, и собственной его жесткости, равно не знающих предела. То и другое, как воздух для дыхания, требовалось болезненной натуре И Скалия. Он с наслаждением вдыхал фимиам и смаковал людские страдания. Ведь от папия, всегда скупого на слова, услышал Кашоний однажды "откровение": "Жестокость отнюдь не порождение Зла, а сама сущность всевышнего, создавшего мир людей и тварей, кои по воле его поедают друг друга (и добрияне тоже, если не в прямом, то в переносном смысле!). Каждого ждет жестокая смерть с жестоким ее ожиданием и жестоким горем близких. Да и вся жизнь человеческая - соприкосновение с жестокостью, каковую признать надобно как само проявление жизни и, стало быть, Добра".
   Так не хотел ли папий "откровением" своим походить на самого всевышнего, - размышлял Кашоний, - а если так, то не помочь ли затуманенному этим стремлением рассудку и не попробовать ли убрать еще одно слово из Святиканского титула?
   Болезни мозга причудливы. Сколько несчастных воображают себя прославленными полководцами или великомучениками, а то и неодушевленными предметами!.. Так пусть зовется он не наместником всевышнего, а самим всевышним, сошедшим в созданный им мир.30
   И дерзкий план постепенно созревал в голове Кашония под мерный стук колес и топот скачущих рядом лошадей.
   Исполнение этого плана Кашоний ставил в зависимость от того, знает или не знает И Скалий о "Ремльском чуде".
   Во время ночевки папиец не выходил из кареты, изредка забываясь тревожным сном.
   Когда Кашоний шел по знакомым роскошным залам Святикана к И Скалию, то едва мог унять дрожь в коленях, ноги подкашивались, во рту пересохло.
   Задерживая дыхание, он твердил себе, что должен избежать взгляда И Скалия, от которого люди цепенели, погружаясь в сон, теряя волю и выполняя любое приказание, а паралитики, склонные к истерии и припадкам, поднимались вдруг на ноги, исцелялись.
   Говорят, папий, еще в бытность свою Горным рыцарем, прославился среди опекаемых им людей своим подчиняющим себе и исцеляющим взглядом.
   Чтобы не встретиться глазами с папием, Кашоний пал ниц, едва переступив порог папийских покоев.
   И Скалий презрительно молвил:
   - Что ползаешь ты по полу, как пресмыкающееся, судья святой нашей церкви? Покарал ли ты данным тебе правом Верховного слуги Святой Службы увещевания ведьму, чью колдовскую силу использовал мерзкий вероотступник Мартий Лютый?
   "Должно быть, Великопастырь ничего не знает", - мелькнуло в мыслях у Кашония, и он подобострастно произнес:
   - О безмерный в делах земных и небесных Владыка всего сущего, пребывающий на Землии! Несомненно, ангелы-вестники уже возвестили о вознесении святой Девы Надежанны к подножию Твоего небесного трона.
   - Разумеется, - хмуро отозвался И Скалий. - Дым от очищающего костра всегда уходит в небо.
   "О! Так ответить мог пусть всесильный, но только человек!" - заключил Кашоний и подобострастно продолжал:
   - Конечно, всемогущему уже известно, что в Ремле свершилось чудо: все люди там на площади в священном трепете узрели, как поднялась без крыльев из огня костра святая Дева, пока не скрылась в туче грозовой, что под ногой твоей клубилась, Владыка Неба и Землии!
   Недолгое молчание, пока И Скалий собирался с мыслями несколько дольше, чем полагалось всевышнему, было для Кашония пыткой. Ему уже чудился чад разожженного под ним костра.
   Если бы мания небесного величия не поразила И Скалия, он, видимо, гневно обрушился бы на злополучного вестника "Ремльского чуда", но теперь, не столько по расчету, а больше из-за болезненного представления о самом себе как о вездесущем и всемогущем, он произнес:
   - Да, смертный, Я уже благословил новую святую, когда в облаках небесных пала она к ногам Моим. - И он полузакрыл глаза, словно вызывая в памяти небесное видение.
   Кашоний сообразил, что папий скорее всего в припадке божественного величия показывает сейчас свою бредовую осведомленность. Но это означает, что задуманное Кашонием по пути в Святикан окажется подобно зерну, падающему на подготовленную почву.
   И Кашоний еще подобострастней заговорил:
   - О, если бы ничтожный и смиренный служитель церкви мог просить Тебя, Всевышнего, отметить "Ремльское чудо" Чудом еще более Великим, мир воцарился бы на Землии под единой властной рукой.
   - И что предложило бы во имя этого И Скалию подобное смиренное ничтожество? - надменно спросил папий, сощурившись.
   - Сотворить у всех на глазах "Святиканское чудо", равное свершениям самого божественного Добрия, прославляя небеса и взглядом своим исцеляя калек.
   - Что ты знаешь, "увещеватель", об исцелении несчастных?
   - Знаю веру в Тебя, о Всевышний, способного сотворить небывалое чудо на Святиканской площади перед собором, где будет отслужена месса в честь новой небожительницы Надежанны!
   И Скалий усмехнулся:
   - Не хочешь ли ты сказать, что "Ремльское чудо" надобно затмить Чудом еще более великим?
   - Именно так, Владыка небесный, сошедший к рабам своим!
   - Кого надо убедить?
   - Тех, о Владыка наш, кого обманом увлек за собой подлый вероотступник Мартий Лютый, дабы дошел до них слух об истинно божественном Чудесном деянии в Святикане и отвернулись бы они от слуги преисподни, ввергнувшего мир в кровопролитную войну.
   Кашоний затронул самое болезненное место И Скалия, не знающего, как прекратить религиозный мятеж, как вернуть себе абсолютную власть в государствах, объятых сейчас смутой.
   - Да будет так, - раздумчиво произнес папий и добавил: - Но пусть жаждущих исцелиться будет трое.
   - Почему только трое? - робко осведомился Кашоний, но тут же испуганно уткнулся в священный узор на паркете папийских покоев.
   - Потому, жалкий невежда в мантии, что лишь три точки определяют плоскость, ибо совершенно число три, как в музыке, так и в речи людской, когда наиболее веско третье повторение, наконец, в сказке народной, когда у отца было три сына, одного из которых, как и тебя, обидел умом господь.
   "Конечно, кого-то обидел умом господь", - кощунственно подумал Кашоний и зажмурился со страху.
   В это по-осеннему холодное солнечное утро голубям, всегда суетящимся на Святиканской площади, не осталось места на камнях мостовой, и они, обиженно нахохлясь, сидели на карнизах ближних зданий.
   Площадь заполнилась людьми, которых не вместил собор.
   Трубачи-глашатаи заранее оповестили жителей Ромула и окрестностей о Великом Чуде, которое сотворит в этот день на площади перед собором св. Камения И Скалий, Наместник Всевышнего на Землии.
   Очевидно, по воле его дождя не было, и Великопастырь всех времен и народов, охраняемый наемниками в причудливой форме, разделяющей каждого из них на правую и левую разноцветные половины, шагал по живому коридору ликующих людей.
   Рукой в дорогих перстнях величественно опираясь на посох, украшенный драгоценными камнями, знатоком которых И Скалий считал себя еще с рыцарских времен, шествовал Великопастырь, возвышаясь над толпой драгоценной тиарой, скрадывающей его малый рост. Он поднялся на паперть и вступил в распахнутые для него двери собора.
   Хоть месса, на этот раз не малая, а торжественная, была посвящена новой святой, вознесшейся на небо, но славился в ней прежде всего "сошедший на Землию Всевышний", воплощенный в папии.
   Фимиам богослужения, воспевание его божественности дурманили И Скалия. Сладкое сознание своей исключительности, всесилия и могущества, поистине неземного, обуяло его.
   Он стоял перед сверкающим драгоценностями золотым алтарем, и глаза его тоже сверкали, готовые совершить чудо, исцелив ждущих его на паперти трех несчастных калек.
   И он был уверен, что сотворит это Чудо.
   С таким чувством папий по бесценной ковровой дорожке, на которую молящиеся не смели и ногой ступить, направился к выходу.
   Он не обратил внимания, что на площади не стояли, а тесно сидели или лежали на земле люди, держа свои костыли. Перед собором словно раскинулось поле сечи, усеянное павшими воинами. И Скалий, сосредоточенный на самом себе, не видел этого.
   Он уперся взглядом в двух мужчин и одну женщину, преграждающих ему путь. Вид их был жалок и ужасен. Сведенные судорогой тела мужчин уродливо извивались дугой, и ноги их доставали затылка, а женщина с окостеневшими согнутыми ногами тянулась скрюченными руками к "Богу-целителю".
   Пронзительно глядя на них, собрав всю внутреннюю силу, И Скалий громко, так, что его голос, не в пример обычной речи, был слышен по всей площади, возвестил:
   - Встаньте, Всевышним прощенные, и идите с миром!
   И произошло чудо. Все трое словно проснулись, потянулись, как после сна, привстали на колени и, отвесив "Всевышнему" земной поклон, быстро отправились прочь.
   Но то же самое произошло не только с этими тремя несчастными. Сотни только что сидевших или лежавших в самых невероятных позах калек, отбросив в сторону костыли, тоже поднялись на ноги и, громко восхваляя милость всевышнего, коего лицезрели перед собой, толпой стали покидать площадь.
   Дорога расчистилась перед И Скалием. При виде сотен брошенных костылей он почувствовал в себе воплощение верховного божества. Вот оно, пьянящее чувство превосходства над всеми, начало свершений во имя никому не известных планов высшей мудрости!
   Ему казалось нужным напрячь все силы, чтобы при неосторожком шаге не взмыть вверх, не оторваться от камней, не вознестись на небо, ибо не шел он по земле, а плыл над нею, едва касаясь ее ногами.
   Брошенные за ненадобностью костыли, усеяв площадь, пробуждали в нем восторг и преклонение перед самим собой. Безмерная радость победителя переполняла его. Никто не мог бы переубедить сейчас И Скалия в неземной его сущности.
   Он был возбужден, растроган, восхищен. Комок подкатывал у него к горлу.
   Видимо, настал черед выполнения его давнего замысла о всеобщем мирском монастыре с архипелагом общин, управлять которым будет Он, силой Своей небесной держа всех в страхе и повиновении.
   С этого дня в Святикане началось царствование на Землии "Владыки небесного".
   Сразу после аудиенции у наместника всевышнего на Землии, по прибытии из Ремля, папиец св. Двора Кашоний направился прямо в святиканские подземелья, хорошо ему известные как Верховному слуге увещевания.
   Там он, нагоняя страх на тюремщиков, объявил, что обязан передать грозное повеление Великопапия трем заключенным, обвиненным в ереси, каковыми оказались сестра и братья Кашония. Видимо, переданное тем повеление "Всевышнего" было так устрашающе, что всех их одного за другим разбил паралич, в чем тюремщики, после увещеваний узников Кашонием, могли убедиться сами, посетив казематы еретиков. Уличенная ведьма со скрюченными руками и ногами возносила молитву всевышнему и не отзывалась на обращения к ней. Обоих колдунов свело дугой, и не то чтобы подняться, но даже пошевельнуться, как ни настаивали тюремщики, узники не могли. Двухцветным наемникам пришлось в назначенный день тащить их к собору св. Камения на руках.
   Туда же, но не на паперть, а на церковную площадь, доставляли и других калек, собранных по монастырям и... по кабакам. И все они, каждый увечный по-своему, кто на носилках, кто ползком, кто опираясь на костыли (врученные им Кашонием вместе с увесистым кошельком) неумело пробирались к указанным им местам.
   Разыграть столь грандиозный спектакль можно было лишь перед бездумно верующими простаками или перед душевнобольным "исцелителем", но представление удалось на славу!
   Поскольку "всевышний", обретавшийся на Землии во плоти Великопастыря всех времен и народов, вместе с исцеляющими словами произнес и слова прощения, никто не посмел ни усомниться в чуде, ни задержать "исцеленных", в том числе и родственников хитрого Кашония.
   Площадь перед собором св. Камения опустела, а слава чудотворца распространилась по всей стране и должна была докатиться и до еретиков, ведущих греховную войну против папия.
   Пожалуй, самым удивительным было то, что к вечеру на площадь против собора вернулось несколько человек, чтобы отыскать свои старые костыли, ибо были действительно паралитиками и неистребимая вера их в возможное чудо, страстная надежда и пример на их глазах "исцеляющихся" помогли им исцелиться.
   Однако не всем, самовольно явившимся на площадь, посчастливилось. Чудо не могло быть хоть чем-нибудь омрачено. И несчастных, "несомненно из-за недостатка веры неисцелившихся", слуги СС увещевания уволокли по указанию Кашония в свои подземелья, чтобы помочь калекам достигнуть небесных далей блаженства.
   "За усердие" И Скалий присвоил Кашонию сан высшинского прокуратия увещевания, второго лица в Святикане.
   Отзвук "Великого Чуда" докатился и до войск непримиримых лютеров, но не произвел там должного впечатления, не заставил их сложить оружие.
   Религиозная война продолжалась.
   Глава третья
   СИСТЕМА СОПЕРНИКА
   Солнце всходит и заходит...
   Из песни.
   Графиня Магдия Бредлянская после кончины престарелого супруга, "светлого гетмания", стала самовластной владелицей сотен тысяч душ, бездумно распоряжаясь жизнью и смертью своих рабов-земледельцев, закрепощенных на землях ее предков деспотом Великопольдии века назад. К рабам своим Магдия относилась с безразличной добротой, не вникая в то, что подневольный труд их был источником несметных богатств
   ее рода.
   Интересуясь литературой, музыкой, искусством, даже наукой (детей у нее не было), к дамам своего круга
   она относилась высокомерно, и ее недолюбливали, хотя
   признавали ее могущество и, не без оснований, красоту.
   Безупречные черты лица, властные, подвижные брови,
   горделивая осанка и тонкий стан, пленительная шея
   и покатые плечи, пышные волосы, наконец, жгучие глаза - все это не потускнело, несмотря на неумолимый,
   казалось бы, возраст.
   Нарядные сплетницы, не без зависти, сходились в общем мнении, что такая роскошная панесса не засидится во вдовах. Но спесь и надменность подобно крепостным стенам старинных бредлянских замков отгородили ее от притязателей. Ни один принц крови, вельможа или поэт не могли сравниться с идеалом мужчины, достойным ее. Допуская поклонение себе, она оставалась недоступной богиней, и только духовник ее, ксент Безликий, удостаивался задушевной беседы с нею. Фанатически религиозная, она не скупилась на нужды папийской церкви.
   Лишь своенравием магнатки можно было объяснить ее внезапный интерес к неизвестному монаху Крылию, присланному папием в местный университет занять кафедру, где полагалось учить рыцарской чести и независимости взглядов.
   Приглашенный графиней новый профессор в непривычной ему шелковой шуршащей сутане, коренастый, даже тяжеловатый, уже седеющий, не обладая изысканными манерами придворного, с нескрываемым интересом разглядывал расточительное убранство приемного зала в столичном замке Бредлянской.
   Настенная роспись, трепещущий хрусталь люстр, где свечи хитроумно вспыхивали от спускавшегося к ним золотого обруча со скрытым в нем фитилем, причудливые бронзовые узоры и строгий мрамор статуй казались искусной смесью прекрасного с невероятным.
   На стене темного дуба красовались скрещенные алебарды с отточенными, как бритва, остриями, сокрущающе тяжелые рыцарские мечи для двух рук, щиты с гербом светлого гетмания, его личный палаш в сверкающих драгоценными камнями ножнах, такой же кинжал с резной рукояткой из слоновой кости. Крылов словно оказался в старинном военном музее. Не было только огнестрельного оружия, еще не изобретенного взамен висящих здесь луков, колчанов со стрелами и последнего взлета военной изобретательской мысли арбалета с прикладом, украшенным витиеватым графским вензелем.
   Все здесь говорило о силе и роскоши.
   Такое же впечатление произвела и вышедшая к гостю хозяйка замка в роскошном платье, в бриллиантах, с радушной улыбкой на губах и властно играющими бровями.
   - Как я рада вам, святой отец, - приветливо сказала она, сверкнув глазами при слове "святой". - Рада вам, как новому человеку в нашем захолустье рыцарского мира, - и усадила гостя.
   С осторожностью опустился Крылов, более привычный к жестким креслам перед пультом управления, на атлас хрупкого сиденья.
   - Любопытство женщины подобно весеннему половодью. Не так ли? Погибаю в духовной затхлости дворцов и замков, умоляю о струе свежего воздуха. Расскажите, чему новому учите своих студентов, удивите, поразите меня.
   - Простите, сударыня, конечно, я начал учить своих студентов кое-чему, что не лишено будет новизны и для вас.
   - Тогда ошеломляйте меня вместе с молодыми людьми, уже владеющими мечом и готовыми защищать и свою честь, и королевство.
   - Я не владею ни копьем, ни луком, ни мечом, сударыня, - вежливо ответил Крылов. - Более того, я хотел бы убедить всех ваших молодых людей отказаться от применения оружия и поисков его более совершенных смертоносных видов.
   - Вот как? - удивилась аристократка. - Чем же ясномыслящий паний обогатит своих учеников?
   - Знаниями. Высшими знаниями о природе вещей.
   - Нет ничего рискованнее, паний профессор, чем пробудить в женщине жажду чего-нибудь. Вам это удалось. И я жду, - капризно заявила Магдия.
   - Начнем с самого простого: с утреннего рассвета и вечерней зари.
   - Паний профессор знает, что с дамами надо говорить о прекрасном, хотя и всем известном,
   - Но я боюсь, прекрасная графиня, что вы, как и все у вас, полагаете, будто солнце всходит на востоке...
   - Профессор любит шутить? Конечно, на востоке, где мы с вами, хвала всевышнему, и находимся.
   - И заходит на западе, совершив по небу круг, - закончил Крылов.
   - Это ясно, как светлый день! - звонко расхохоталась графиня. - Не спросит ли меня яснопаний профессор, кого я вижу в зеркале, когда стою перед ним?
   - Может быть, зеркало и понадобится, если я вам скажу, что на самом деле солнце неподвижно, как ваш замок, мимо которого едет карета.
   - Солнце неподвижно? Вот как? - ожгла гостя взглядом Магдия. - А священная книга Гиблия учит, отец мой, что только однажды божественный Добрий приказал солнцу остановиться. Не так ли?
   - Увы, но не по его приказу солнце остановилось однажды, а недвижно всегда. По крайней мере в своей системе.
   - Но как же оно всходит и заходит? - наивно спросила графиня. - Может ли ясномудрый профессор объяснить такое?
   - Круглая Землия поворачивается вокруг своей оси, подставляя солнечным лучам то одну, то другую свою сторону.
   - Браво, ясный паний профессор! Догадываюсь, почему вы обещали вернуться к зеркалу. Не предложите ли вы мне посмотреться в него, как перед балом, поворачиваясь при этом? - И она повела своими обнаженными плечами.
   - Верно, сударыня. Когда вы повернетесь к зеркалу спиной, то перестанете его видеть. "Солнце зайдет", наступит как бы ночь.
   - Так не потому ли у нас на востоке солнце всходит раньше, чем, скажем, в Ромуле или Френдляндии?
   - Вы сделали меткий вывод, сударыня. Я восхищаюсь вами.
   - Так это же просто! Если бы великоясный паний профессор знал, как мне наскучило скудоумие всех, кто меня окружает, он мудро понял бы, чего стоит это восхищение своей жадной слушательницей! - заглядывая в глаза Крылову, воскликнула графиня.
   - Но вам, как и моим студентам, нужно сделать еще одно сравнение, уводящее от общепринятых воззрений. Зеркало надо представить себе многогранным, и не только поворачиваться перед ним, но и обегать его со всех сторон, кружась при этом.
   - Танцуя? Зачем? - искренне удивилась Магдия.
   - Не зачем, а почему. Надеюсь, вам известно движение звезд в небе?
   - Еще бы! По ним предсказывают судьбы наши.
   - Однако движения эти не произвольны, а подчинены природному закону небесной механики. И вокруг каждой звезды, как наиболее тяжелого тела, крутится целое семейство более мелких тел, вроде вашей Землии, на которой мы сейчас находимся. Смена времен года объясняется не притуханием "уставшего за лето" солнца, а тем, как падают его лучи на поверхность обегающей вокруг солнца планеты.
   - Вы умница, ясный паний профессор! И заслужили восторг женщины, никого не удостаивавшей этого. Вы отважились соперничать с самой Гиблией. Позвольте мне назвать нарисованную вами картину "системой соперника", каковым вы и представляетесь мне, ясномудрый паний.
   Крылов усмехнулся. Не мог он объяснить обитательнице Иноземли, что на родной его Земле подобная система носит сходное название.
   - Но мне мало, мало только об этом. Рассказывайте, дорогой Соперник наших догматиков, обо всем, что мне неизвестно, - уже требовала Магдия, неожиданно превратясь в пытливую ученицу. При этом она обдавала гостя ароматом заморских снадобий и награждала обворожительной улыбкой.
   И он поддался ее чарам.
   Разговор, начатый по-френдляндски, как принято было у высшей знати, давно перешел на родную речь Бредлянской, поскольку Крылов, зная славянские языки, мог легко объясняться с ней. К тому же помогли старания речеведов Горного замка.
   Он стал рассказывать о родной Земле, об ее истории, о древних и средних веках, о последующих столетиях, увлекся сам и увлек свою слушательницу, образно рисуя достижения людей, покоривших и едва не погубивших свою Землю.
   Магдия слушала, не замечая, как летит время, завороженная, не узнавая сама себя. Никогда еще она не встречала такого мужчину. Пусть не рассыпается он в комплиментах, не расшаркивается на дворцовом паркете, пусть не гарцует на коне, не мчится с копьем наперевес на противника в рыцарском турнире во славу своей дамы, какой она готова была бы стать. Но в нем сила, несопоставимая с другими, увлекающая, подчиняющая себе, она волшебно открывает свет другого мира, манящего и прекрасного, - мира буйных грез.
   - Вы колдун, - взволнованно прошептала Магдия. - Вы пророк! Вы святой.
   - Видите ли, сударыня, я ничего не предсказываю. Я лишь повествую о том, что произошло на планете, схожей с вашей, но начавшей жить по тем же законам раньше. И все мной рассказанное может точно так же произойти и здесь. И моя цель предостеречь всех людей Землии от опасных отклонений, от возможной гибели всего живого, как это произошло на одной из планет близ вашего светила, на Фаэтии, как следовало бы по-вашему ее назвать.
   Магдия любовалась гостем, а он продолжал:
   - В человеческих руках не должно оказаться страшной и опасной стихийной силы, ради чего мы с соратниками и прилетели к вам, нашим братьям-двойникам.
   - Вы заворожили меня, яснославный волшебник! Зачем вы облачились в монашескую рясу безбрачия, нарушая мой душевный покой?
   - Рассматривайте ее как профессорскую форму университета, где преподают только монахи. Так меня снарядили в путь слуги папия.
   - Значит, вы сами не монах? - облегченно вздохнула Магдия.
   - Не постригался, - улыбнулся Крылов.
   - А вы женаты? - тихо спросила она.
   - Я оставил жену примерно пятьсот ваших лет тому назад. У нас не было шансов встретиться вновь.
   Магдия испуганно посмотрела на профессора, подумав, что кто-то из них двоих сходит с ума. Но, привычно овладев собой, сказала:
   - Я не поняла речи ясномыслящего пания, кроме последних слов, что он свободен. Или это не так?
   - Мне сопутствует здесь моя взрослая дочь, сударыня, о которой, к несчастью, я ничего не знаю сейчас.
   - Мы найдем ее, непременно найдем! Я хочу, чтобы вы были счастливы... и богаты, - добавила она.
   Крылов смутился и постарался перевести разговор на другую тему:
   - Рассказанное вам, сударыня, я и хотел поведать своим будущим студентам на лекциях.
   - Не делайте этого, умоляю! Вы не знаете здешних людей, свирепость которых не уступает их невежеству. Для них малейшее отступление от Гиблии считается ветром из ада.
   - Но я должен просвещать ваш народ, ради чего и прибыл сюда.
   - Тогда ищите форму сказки или условности, чтобы "Система Соперника" не противоречила бы Гиблии, по которой Землия наша сотворена всевышним как центр созданного им мира, а не крутится в непристойном танце вокруг светила. Поверьте, так и скажут мрачные отцы из Святой Службы увещевания.
   Крылов пожал плечами. Ему стало крайне неловко от этой заботы ослепительной хозяйки замка. Он уже укорял себя за излишнюю разговорчивость. Да и отвык он от женского общества.
   Прощаясь с ним, Магдия протянула ему руку для поцелуя, на который он не отважился.
   - Будьте более мужественным, несравненный мой мудрец! Мы же не в пещере отшельника. Сумев увлечь меня в грядущее, надеюсь, в ближайшем будущем вы не откажете в новой беседе с вашей самозваной, но, верьте, прилежной ученицей.