- Когда божество златокудрое и звезд ночных дочь повстречались поэту и тот глаз не отвел, он ослеп!
   - Тогда идите за нами, хоть ощупью, - обернувшись, сквозь смех крикнула Кассиопея.
   Глава третья
   ДЕСЯТАЯ ЛУНА ДЖОНА БИГБЮ
   Неожиданное редко бывает приятным.
   Сирано де Бержерак.
   В синем небе веером протянулись облака. Они казались набранными из белых перьев, а небосвод - огромной, созданной исполинским художником картиной.
   Надя помнила, как папа, будучи еще летчиком, готовясь в космонавты, говорил ей, что такие облака - к перемене погоды, и ураганные ветры вверху силятся перевернуть все в атмосфере и тянут за собой перистые хвосты.
   Но здесь, на земле, был чудный день.
   Надя накинула на плечи подаренный ей у метромоста халатик-тунику, и на нее оглядывались и мужчины, и женщины.
   Радостная и счастливая, как в памятный день падения "московского метеорита" и встречи с Никитой Вязовым, она направлялась к водной станции, чтобы взять скутер.
   Почему-то стало тепло от взгляда на старенький речной вокзал, увенчанный давно забытой корабельной мачтой, служащей ныне символом прогулочных рейсов электроходов, не загрязняющих реку.
   На водной станции Надя переоделась в свой красный купальник.
   По реке, как обычно, плавало множество велосипедистов, по преимуществу мальчиков и девочек. Одни из них сидели по двое, возвышаясь над забавно шлепающими по воде водяными колесами, другие, невидимые с берега, лежали в скоростных винтовых суденышках, рассчитанных на удобную работу с педалями.
   На скутере, который взяла Надя, нужно было тоже лежать, работая педалями, сначала раскручивая до нескольких тысяч оборотов в минуту сверхпрочный маховик, чтобы запасти в нем достаточную энергию для скоростного движения.
   Наде пришлось потрудиться для этого больше часа. Хорошо, что она приехала сюда заблаговременно и не заставит Никиту ждать!
   Наконец она, действуя лишь педалями, тихо отчалила от пристани, поравнявшись с мальчиками и девочками на плавающих велосипедах, потом вышла на середину реки и тут, повернувшись на бок, чтобы в полной мере ощутить головокружительное движение, включила винт.
   Скутер рванулся, оставляя за собой седые усы бурунов и перистую, как в небе, дорожку.
   Надя обожала быстроту движения, в особенности на воде, когда у самых глаз быстро мчится назад водный поток, только что бывший водной гладью.
   Говорят, прежде люди особенно остро воспринимали скорость не в закрытых гоночных автомобилях, а на мотоциклах, когда дорога бешено мчится под самыми ногами, а ветер выхлестывает глаза, готовый вырвать из седла. Или при горном спуске отважных.
   Так и теперь у Нади захватывало дух. Наслаждение было едва ли не большим, чем при полете на дельтаплане или затяжном парашютном прыжке. Там другое, потому что земля далека!
   Однако надо было смотреть в оба, чтобы не налететь на кого-нибудь впереди.
   Промелькнул над головой метромост, с которого спрыгнул ее Никита (теперь она только так в мыслях называла его).
   Надя сбросила скорость, развернулась, используя инерцию движения, и ее скутер выскочил носом на песок насыпанного у подножия Ленинских гор пляжа.
   Надя уже давно решила, что жизненным примером для нее всегда должна служить великая Софья Ковалевская, ставшая математиком вопреки воле отца-генерала, вопреки запрету на высшее образование для женщин в России, вопреки всем традициям своего времени. И Надя постоянно сверяла свои поступки с тем, как поступила бы на ее месте Софья Ковалевская, хотя никто ей не мешал заниматься математикой (отец и дед даже помогали ей в этом), и вовсе не требовалось ей фиктивно выходить замуж, чтобы учиться в университете!..
   Вот и теперь Надя почти стыдилась своего счастливого, радостного состояния, она отправлялась на свидание с любимым человеком, а не приносила в жертву науке свои чувства!
   Софья Ковалевская не ради счастья вышла замуж за благородного ученого, а чтобы с его паспортом (иначе нельзя было) выехать за границу и там учиться у лучших профессоров. И Софья Ковалевская не помчалась бы в легких санках с рысаком в оглоблях и лихачом на козлах к избраннику сердца, потому что сердце ее принадлежало науке.
   А она, Надя, вместо рысака выбирает себе скутер, чтобы попутно насладиться еще и скоростью (ведь по Гоголю любят русские быструю езду!). Разве похожа она на своего кумира, которая без колебаний оставила уже не фиктивного, а дорогого ее сердцу мужа и дочь, чтобы занять предложенную ей профессорскую кафедру математики в Стокгольмском университете? И когда Ковалевский, запутавшись в далеких от ученого коммерческих делах, погиб, то Софья Ковалевская нашла в ту пору в себе силы завершить сенсационную работу о вращении твердого тела вокруг точки, заслужив премию Парижской академии наук! А Надя? А Надя все свои познания математики способна посвятить лишь своей готовности ждать Никиту все четыре года, что и сообщит ему, едва его увидит!
   Так, внутренне коря себя за противоречивость своих стремлений и поступков, Надя вышла на берег в белоснежной тунике и уж совсем не в духе своей высоконаучной предшественницы выдерживала еще и "олимпийский стиль", собрав свои золотые (это по словам Никиты!) волосы в греческий узел на затылке, в расчете еще раз услышать от него, что, глядя на нее, он не прочь стать язычником. Не выйдет из Нади истинного математика! Не выйдет!
   Однако выбор Надей скутера отражал, пожалуй, не только ее личный вкус, но и дух эпохи, в которой она жила. Такие же скутеры, в наземном варианте маходы с раскручивающимся маховиком, вместе с электромобилями, заряжавшимися током от далеких "энергостанций океанской волны", вздымаемой неутомимыми ветрами, истинными сынами Солнца, сменили кишевшие на улицах всех городов табуны смрадных машин, пожиравших бесценное ископаемое горючее и отравлявших к тому же воздух, сменили точно так же, как в свое время еще одно столетие назад эти машины вытеснили с улиц современных Софье Ковалевской лихачей, мчавших в легких санках на рысаках важных господ в бобровых шапках, дам под вуалями или офицеров в папахах с кокардами.
   Картина родниково-чистой реки с полезным для здоровья и удобным транспортом отражала и новое существо сухопутных артерий города новых столетий.
   И девушка этих новых столетий, тщетно мечтавшая походить на свою давнюю предшественницу, вышла на берег, рядясь в очаровательный, но "древний" наряд богинь Олимпа, ожидая появления своего земного Героя новых времен, которого готова ждать четыре долгих года!
   Что бы сказала на это Софья Ковалевская?
   Впрочем, ждать не четыре года, а всего сорок минут опоздавшего Никиту Наде оказалось не под силу! Возмущенная, она раздраженно села в скутер, чтобы умчаться при появлении Вязова, издали "сделав ему ручкой".
   Но на беду маховик пел на низкой ноте, сигнализируя, что запас энергии иссяк. Наде пришлось снова работать педалями, чтобы быть готовой к своему назидательному бегству.
   По меньшей мере полчаса она нетерпеливо раскручивала маховик. За это время с чисто "женской логикой", едва ли схожей с математической, она успела оправдать провинившегося Никиту. Очевидно, он не просто опоздал, а решил уберечь ее от сближающих их встреч и возможной "тысячелетней" разлуки из-за проклятого "парадокса времени", ведь Никита сам когда-то сказал, что метеорит мог лететь с субсветовой скоростью, когда время на нем стояло, а на Земле мелькали столетия. Он благородно отказался от счастья, чтобы уберечь Надю от горя.
   "До чего же глупый! А еще звездолетчик!" - мысленно воскликнула она. Вот когда ее служение математике поможет ей показать на основе дедушкиных работ, что никакого "парадокса времени" нет! Правда, это получалось не совсем по Софье Ковалевской, та отказывалась от личного счастья во имя науки, а Надя Крылова собиралась с помощью науки добыть свое счастье, ну да пусть это простится ей! Такова уж она была, непохожая на Софью Ковалевскую. Ей не новую теорию требовалось создать, а опровергнуть старую, отжившую!
   На всякий случай, подождав еще немного, она на тихом ходу поплыла обратно к водной станции.
   Никита так и не показался на пляже, потому что к этому времени его уже не было на Земле.
   А еще утром он с особой тщательностью занимался своим туалетом, старательно расчесывал светлые, непослушные, спадающие, как у всех, на плечи волосы.
   Это не ускользнуло от его матери, Елены Михайловны, женщины чуткой и мудрой, воспитавшей сына без рано погибшего мужа-летчика, Сергея Джандарканова, профессию которого унаследовал Никита. Худая и высокая, неторопливая в словах и движениях, она, обо всем догадавшись и как бы продолжая разговор, спросила:
   - И кто же она?
   В тон ей Никита непринужденно ответил, словно не сообщал ничего особенного:
   - Внучка академика Зернова, своими расчетами подготовившего наш рейс за ее отцом, командиром звездолета Крыловым, именем которого и назван наш спасательный звездолет. Словом, тесная семейственность в беспредельном космосе.
   - И что же? - с улыбкой сказала Елена Михайловна. - Она готова ждать тебя все четыре года, которые высчитал для вас ее дед?
   - Видимо, так. Но пока она об этом еще не сказала.
   - А ты что, пока не сказал?
   - Я тоже всего не сказал.
   - Значит, вы без слов разговариваете?
   - Пожалуй, так. Без слов. Но все понятно... и понято...
   - А зовут-то как?
   - Надежда.
   - Хороший символ. И ты надеешься?
   - Хотелось бы.
   - А это не помешает твоему полету?
   - Помешать спасательному рейсу может только возвращение пропавшего звездолета.
   И в этот момент в браслете личной связи на руке Никиты прозвучал сигнал тревоги и послышался спокойный, но твердый голос командира звездолета "Крылов" Бережного:
   - Вязов, в штаб перелета! Явиться по тревоге! Немедля.
   - Что это может быть? - прошептала Елена Михайловна, но ответа не услышала.
   Она еще долго стояла в дверях, пока сын не скрылся за деревьями бульвара Звезд в Звездном городке.
   Бережной, высокий, как и Вязов, но более массивный, тяжеловатый, с твердым, "скульптурным", будто еще не отделанным лицом и лохматыми бровями, озабоченно ждал Вязова у дверей штаба.
   - На взлетолет. Летим на космодром. Беда вверху. Выручать придется, бросил он и зашагал вперед, больше ничего не объясняя.
   На околоземной орбите завершалась сборка в космосе спасательного звездолета "Крылов" и подготовка его к старту.
   Едва поспевая за Бережным, Никита ломал себе голову, что там могло случиться?
   И только уже во взлетолете Бережной кратко объяснил:
   - Дикий спутник. Грозит столкнуться с "Крыловым".
   - Как так? - удивился Вязов. - Ведь орбита строительной базы в космосе была свободна. Перепроверено десятки раз.
   - Вот именно. Все учтено, кроме того, что может измениться в космосе. А этих бродячих лун Джона Бигбю целый десяток.
   - Но их орбиты хорошо известны и за сто лет изучены.5
   - Одна из лун Бигбю сбилась с орбиты и грозит врезаться в модуль звездолета. Нам с тобой, космическим спасателям, предстоить показать, чему нас учили. Дело, казалось бы, пустяковое - изменить орбиту блуждающего спутника, а от этого зависит чуть ли не вся грядущая история...
   - Резонансный процесс выделения внутривакуумной энергии на модуле начался, поэтому после столкновения земной истории скорее всего не будет.
   - Самообладание у тебя похвальное, но шутка неуместная!
   - Закрепим, командир, буксир и оттащим глыбу без всяких шуток. Дело плевое.
   - Нашему теляти да волка съести, - проворчал Бережной.
   Пока шел этот разговор, космоплан выходил уже из верхних слоев атмосферы, приближаясь к первой космической скорости, готовый лечь на орбиту строительной базы, около которой собирался гигантский звездолет "Крылов".
   Через иллюминаторы космоплана виднелась Земля. Она не умещалась в раме окна, но уже поражала своей выпуклостью, окраской и четкой гранью дня и ночи между затененной и освещенной ее частями.
   Все с детства знают, что Земля круглая, но увидеть своими глазами исполинский голубоватый шар, прикрытый спиралями и пятнами облаков, это поразиться удивительной красоте и в то же время незначительности его размеров, казавшихся на поверхности непостижимыми.
   - Вот она, наша Земелька, - кивнул Бережной.
   В отличие от космических ракет, ценой перегрузки быстро выносивших космонавтов на орбиту, в космоплане пока не ощущалась невесомость. Двигатели работали, вызывая ускорение, равное земному, и Вязов даже мог встать с кресла и прильнуть к иллюминатору, не взмывая под потолок.
   - Выходим на орбиту. Значит, скоро появятся наши нули на ниточке, полушутливо заметил он.
   - И кто это выдумал "модули" нулями прозвать? Не ты ли?
   - У меня были к тому не только геометрические (дискообразные кабины ведь на нули похожи!), но и философские основания.
   - Тоже скажешь, философские! - фыркнул Бережной.
   - А как же! - вполне серьезно возразил Вязов. - Поскольку первый "модуль" технически использует вакуум, кванты которого по всем физическим показателям равны нулю, то "модулю" этому предстоит сыграть роль знаменателя, ибо нуль, разделенный на нуль, не равен нулю.
   - Ну, "занулил", мудрец немудреный! Что там видно?
   - Пока одна Земля необъятная.
   - Не такая уж она необъятная, если взглядом окинуть можно! Как на базе? Связь держишь?
   - Так точно. Энергоблок вошел в резонансный режим высвобождения внутривакуумной энергии, а выйти из него пока не удается. Подойти к нему нельзя, поэтому буксировать Дикий придется.
   - Худо дело. Выходит, на нас с тобой вся тяжесть ложится.
   - Да не такая уж это тяжесть, на рыбку космическую сеть накинуть.
   - Эх ты, рыбак космический. Смотри, как бы у глобального разбитого корыта не остаться! - проворчал Бережной.
   Командир получил с Земли указание, на какую орбиту при достижении определенной скорости ему вывести космолет, чтобы раньше Дикого спутника оказаться вблизи звездолета "Крылов".
   Конечно, орбиты их не совпадали, находясь даже в разных плоскостях. Но, как вычислили земные компьютеры, из-за произошедших перемен в движении Дикого спутника его новая орбита должна пересечься как раз в той точке, где и Дикий спутник, и энергомодуль "Крылова" окажутся одновременно. Это было самым неблагоприятным совпадением, но тем не менее вероятность его, принципиально говоря, чрезвычайно малая, все же не равнялась нулю, и снова, как и в случае "московского метеорита", она грозила стать реальностью.
   Случись это сто лет назад, наиболее простым объяснением был бы злой умысел, основанный на точном расчете, но в третьем тысячелетии трудно было представить, кому могла быть выгодной возможная общепланетная катастрофа, и подобные соображения ни у кого не возникали.
   Звездолет состоял из двух дискообразных модулей по 50 метров диаметром. В переднем размещалась техническая часть, включая энергоустановку. В другом - жилая кабина и пост управления всей аппаратурой технического модуля. Модули к моменту старта должны были разойтись на сотню километров, соединенные тросом, передающим тяговое усилие. Эти сто километров оберегали экипаж от возможных вредных влияний внутривакуумной энергетики, а в масштабе преодолеваемых расстояний такая длина буксира не имела никакого значения.
   Правда, для посещения в пути технического модуля космонавтам требовалось воспользоваться скафандрами с реактивными двигателями, испытывая двойное ускорение, чтобы нагнать разгоняемый с земным ускорением технический модуль.6
   - Вижу "Дикаря", - крикнул Вязов.
   - Готовь скафандры. Пойдем на абордаж!
   - Как же без пиратского платочка? Не захватил ведь!
   - Под шлемом не видно. Да и смотреть некому! Вместо абордажных крючьев возьмешь линь и электроискровый резак, пробу брать и линь закреплять.
   - Попробуем на зуб, из чего инопланетяне свой звездолет сооружали. Не думали они, что мы их на буксир возьмем.
   - Кто их знает, о чем они думали, этого ни Джон Бигбю, ни наш Божич не знали. Это нам доведется луну Бигбю или звездолет Божича вблизи рассмотреть. Жаль, никого там не осталось.
   - А ведь слишком смелым Божич оказался для своего времени.
   - Может быть, не только для своего, - усмехнулся Бережной.
   Погода, как и предвещали протянувшиеся веером перистые облака, действительно начала портиться. Наде пришлось поторопиться, чтобы успеть на пригородный взлетолет и оказаться у дедушки в Абрамцеве.
   Оставив на водной станции скутер и переодевшись, она побежала к взлетной площадке у речного вокзала.
   Надо скорее к деду. Он-то вооружит ее такими аргументами, что Никите придется отбросить всякие мысли о "вечной разлуке" из-за "парадокса времени".
   Прилетев на дачу в Абрамцево, Надя узнала две новости: дедушка заболел (сказалось-таки заседание Звездного комитета!), и нагружать деда разговорами Наталья Витальевна строго-настрого запретила. И второе: Никита вместе с командиром звездолета Бережным - в космосе. О возможной катастрофе по видео пока не сообщалось, компьютеры уточняли такую возможность, казавшуюся невероятной.
   Звездолет готовился к предстоящему рейсу, и командир со штурманом могли понадобиться там. Так рассудила Надя.
   Надя тотчас проскользнула в кабинет академика, где тот лежал на диване седогривым, седобородым, повергнутым богатырем, и стала щебетать о пустяках, пока строгое лицо деда не потеплело и улыбнулось. Потом она поцеловала его руку, стариковскую, тяжелую, со вздутыми жилами, погладила ее ладонью и бесшумно выскользнула.
   Поднималась она по "горько скрипевшим", как ей показалось, ступенькам в свою "светелку", чтобы упасть там на кровать и размышлять, лежа лицом вниз, как ей убедить Никиту в том, что никакого "парадокса времени" нет, он не должен избегать ее, а она непременно дождется его возвращения.
   Она, конечно, жалела дедушку, зная, что в его возрасте болеть опасно, но все-таки еще больше жалела себя. Увы, таков закон Природы!
   Ее мысли прервал шум внизу. Слышался властный голос мамы и чей-то мужской. Так это же Бурунов! Надя обрадовалась. Вот кто может вооружить ее желанными аргументами деда против "парадокса времени".
   Она скатилась по не успевшим скрипнуть ступенькам и приятно поразила профессора Бурунова своей бурной радостью по поводу его приезда.
   - Узнал о болезни Виталия Григорьевича, примчался, а вот Наталья Витальевна не допускает к нему даже его первого ученика. Хоть обратно поезжай.
   - Пойдемте, - решительно заявила Надя, беря Константина Петровича за руку и ведя в кабинет деда. - Только ненадолго, а потом...
   - Что потом? - почему-то полушепотом спросил Бурунов.
   Но Надя приложила палец к губам.
   Академик был доволен приездом своего ученика.
   - Видать, не так уж всем безразличен, - пробасил он с дивана.
   Болтали снова о пустяках, тем более что появившаяся Наталья Витальевна недовольно смотрела на прорвавшихся "посетителей".
   Академик кивнул, и Надя с Буруновым вышли, оставив с больным его строго заботливую дочь.
   - А где Кассиопея? - спросила Надя.
   - Увы, вероятно, опоздала на взлетолет.
   - Очень хорошо, - загадочно сказала Надя.
   Приехал врач и, выйдя от больного, обнадежил домашних, но все же сказал:
   - Покой, полный покой! Результат нервного напряжения. Стресс.
   - Я же говорила! - поджав губы и многозначительно взглянув на Надю и Бурунова, произнесла Наталья Витальевна.
   - Мы исправимся, - пообещала Надя.
   Глава четвертая
   ЦВЕТЫ ЛЕСНЫЕ
   Наука о целых числах без сомнения является прекраснейшей и наиболее изящной.
   Пьер Ферма.
   Щеголеватый, еще молодой человек со старательно подвитыми локонами до плеч и застывшей улыбкой на заостренном к подбородку лице, и девушка, миловидная, стройная, с рыжеватой косой, переброшенной через плечо на грудь, спускались по крутой тропинке прямо от дачной калитки.
   Он предупредительно протянул ей руку, чтобы помочь на крутизне, но она, балансируя руками, словно танцуя на канате, пробежала по бровке и первая вошла в густую осязаемую тень оврага.
   Проросшие травой асфальтированные улочки академического дачного городка остались вверху, а внизу журчал ручеек Светлушка, прозрачный, как оптическое стекло, и холодный, как шуга в проруби.
   Перекинутый через него зыбкий мостик поскрипывал под ногами. Пройдя его, они стали подниматься по земляным ступенькам, укрепленным кривыми потемневшими дощечками.
   И попали совсем в другой мир с синим небесным куполом и выпуклым засеянным полем с каемкой леса по его краям. Здесь дышалось не так, как в овраге, - легко, свободно, и тело казалось раскованным, облегченным. И Наде хотелось вспорхнуть и лететь над бугром, за которым виднелись крыши деревушки Глебово, из-за квадратиков кровли похожие на поставленные "домиками" полураскрытые шахматные доски. Хотелось ощутить под прозрачным крылом так знакомое и так любимое ею чувство волнующей высоты, пленительное чувство полета, ради которого она отдавала свой досуг парашютному и планерному спорту.
   Но дельтаплана у нее не было. Сложенный, как крылья птицы в заплечный футляр, он остался на даче у дедушки. Сейчас Надей владели другие планы.
   Показав на старинную деревушку, она сказала:
   - В незапамятные времена здесь проходил тракт из Москвы в Троице-Сергиеву лавру, тот самый, по которому скакал когда-то, спасаясь от ворогов, юный царь Петр.
   - Странно представить себе, что люди скакали прежде на лошадях, а не летали, как мы, по воздуху.
   - Сейчас мы с вами, Константин Петрович, совершим совсем иной полет.
   - Я смертельно устал от математики и потому готов ринуться с вами хоть в поднебесье, хоть в бездну.
   - Я это проверю, - скрывая разочарование, пообещала Надя, рассчитывавшая на разговор с профессором именно о математике. Но она была женщиной и умела добиваться своего.
   Они вошли в лесную тень, где теснились вековые в один-два обхвата деревья, глядя на которые былой частый гость здешних мест художник Васнецов писал после "Аленушки" своих "Богатырей".
   Попадались замшелые, словно с тех времен, пни и поваленные давним ураганом стволы, чуть пахнущие прелью.
   - Константин Петрович, - полуобернувшись, неожиданно спросила Надя, я вам нравлюсь?
   Бурунов опешил и, радостно спохватившись, ответил:
   - Неужели это не видно из моего, я бы сказал, почти религиозного отношения к вам?
   - А как же Кассиопея? - не без лукавства спросила Надя.
   - Она божественна, как и вы, но... нас с вами объединяет некое математическое родство душ.
   - Ах вот как? - с притворным удивлением воскликнула Надя. - А я думала, что вы презираете во мне математичку.
   - Напротив, я восхищаюсь вашими стремлениями походить на Софью Ковалевскую.
   - А знаете, почему я стала ее поклонницей?
   - Не подозреваю, но хотел бы узнать.
   - Но это тайна!
   - Тем более!
   - Вы любите находки? Старинные?
   Бурунов не знал, к чему клонит эта внезапно ставшая кокетливой девушка, по многим причинам привлекавшая его:
   - Еще с мальчишеских лет мечтал найти окованный железом сундук с сокровищами рядом с человеческими костями.
   - А я нашла клад! В папином архиве. Только не сундук, а старую тетрадь столетней давности. В нее записывал свои математические этюды (по примеру Ферма) мой прапрадед, скромный офицер, служивший под Семипалатинском, Геннадий Иванович Крылов, предлагавший читателям самим найти доказательства своих выводов.
   Бурунов поморщился:
   - Опять Великая теорема Ферма, которую без особой надобности пятьсот лет не могут доказать?
   - Не только. В тетради был эпиграф из Ферма: "Наука о целых числах без сомнения является прекраснейшей и наиболее изящной". Слова-то какие! Ферма был истинным поэтом, и недаром мой прапрадед Крылов связал эти слова с именем Софьи Ковалевской, посвятив ей свой труд. Он почитал женщин, и в особенности ее, отдавшую себя математике. Свои формулы он называл женскими именами: "Людмила", "Вера", "Надежда"... Моя формула, понимаете? Я ею и увлеклась. И стала самой собой.
   - То есть как это?
   - Подойдите к этой березке. У вас есть карандаш? Спасибо. Помните теорему Ферма? - Надя написала на березке формулу.7 - Мой прапрадед не искал, как все, ее общего доказательства, а исследовал численные значения, лес цифр, отыскивая в нем закономерности, и открыл, что число в любой степени всегда равно сумме двух чисел, возведенных в степень на единицу меньшую, - и Надя записала рядом с первой вторую формулу.8 - И я, еще девчонка, школьница, поставила перед собой три задачи.
   - Три? Сразу три?
   - Три, кроме Жанны д'Арк, ради которой я выучила французский язык. И решила: первое - узнать все о Софье Ковалевской. Ну вы это, конечно, знаете. Второе - узнать все о прапрадеде. О нем я вам расскажу. И третье доказать эту его теорему. - Она показала на березку. - Формула Надежды.
   - Похвально для того вашего возраста. Итог?
   - Мой прапрадед был занимательный человек. Происходя от коренных сибиряков и преклоняясь перед благородством краснокожих, он считал себя родственным североамериканским индейцам. Правда, никто из его предков в Америке не бывал, но индейцы, как он считал, в Америку перешли из Сибири через Берингов пролив по существовавшему тогда перешейку или по дрейфующим льдам. Сам же он поклонялся цифрам, как язычник, выделяя из них совершенные и прежде всего цифру три.
   - Опять три?
   - Он пишет, что три точки определяют плоскость, что треугольник первая плоскостная геометрическая фигура, что троекратное повторение самое многозначительное, что трехчастная сонатная форма наиболее доходчивая в классической музыке, что пространство трехмерно, что Земля стояла на трех китах и что золотую рыбку старик поймал в сети с третьего раза.