Казанцев Александр Петрович. Донкихоты Вселенной

   Горбун радостно запрыгал перед ним, герцог еще важнее развалился в кресле.
   - Почему же, ваша святость, связаны? - спокойно ответил Вася. - Разве мог кто-либо из нас быть причастным к событиям, произошедшим на Землии тысячи лет назад?
   - К каким событиям? - поинтересовался И Скалий, внимательно слушая перепалку обвиняемого звездоведа и своего первого святиканского помощника.
   - Я имею в виду то место Гиблии, - произнес заготовленный ответ Вася Галлей, - где описана гибель городов Годдона и Саморры.34
   - Видишь, Кашоний, как всемудра святая Гиблия, - назидательно заметил И Скалий.
   Шут завертелся перед ним.
   - Именно так, - подтвердил Галлей. - Города Годдон и Саморра погрязли в пороках и неверии, за что были наказаны Всевышним, пославшим летающие колесницы, с которых и низринулись на Годдон и Саморру разящие молнии, и вспышки их были ярче десятка тысяч солнц. Вот что имел в виду профессор Джорданий Бруний, беседуя с великомудрым ректором Карбонны.
   - Так то ж Всевышний поразил города, как сказано в Гиблии, а не люди, которых уговаривал Джорданий Бруний из боязни молний отказаться от мечей и стрел, - снова напал Кашоний.
   - Если бы Всевышнему было угодно самому поразить греховные города молниями с небес, ему не потребовались бы летающие колесницы, низвергающие такие молнии. Очевидно, он наказывал людей людьми, коим известна была тайна стихийных сил, в чем и предостерегал Джорданий Бруний добриян, ибо конец света в руках Всевышнего, а не людей его.
   И Скалий с трудом сдерживал свою заинтересованность. Хитрый Галлей верно рассчитал пробуждение в нем интереса к тайне разящих молний, которыми ему захочется сдержать волну религиозного протеста Мартия Лютого.
   И не выдержал И Скалий, спросил:
   - Какие же люди тысячи лет назад, когда и луков-то не было, знали о тайне разящих молний, о силе стихийной?
   - И еще раз прав профессор Джорданий Бруний, говоря о другой Землии в океане Вселенной, названной там Землей, а может быть, и еще о какой-нибудь третьей Землии, откуда прилетели знатоки ужасных знаний, в отличие от нас, друзей ваших, считавшие возможным не убеждать вас, как мы стараемся, а жестоко наказывать порочных людей Землии на примерах Годдона и Саморры. Ссылаясь на это наказание, они, судя по той же Гиблии, призывали людей к Добру, проложив путь к пришествию божественного Добрия, заветам которого и должна служить святая папийская церковь.
   - Умолкни, - оборвал И Скалий. - Добру и только добру служит святая наша папийская церковь твердой, как скала, веры, и не тебе поучать ее служителей.
   - Не тебе, не тебе! - завизжал шут.
   - Я лишь отвечаю на заданные мне мудрые вопросы высшинского прокуратия, руководимого высшими святыми побуждениями. Однако готов умолкнуть.
   И Скалий был до предела заинтересован, а раздражение свое выместил на шуте, которого знаком приказал убрать. Стражники с алебардами схватили карлика за руки и поволокли под его вой и плач в соседний зал. И Скалий остался глух, обратясь к Кашонию:
   - А ты, прокуратий, надоедал мне с исцелением одного из тех, кто явился с острова небесного или другой Землии, зная тайну стихийной силы.
   Вот на это и рассчитан был хитроумный план Васи Галлея.
   - Нечестивец Крылий не сознался и под пыткой ни в каких своих знаниях тайной стихийной силы, - оправдывался Кашоний.
   - Примитивен ты, прокуратий Святой Службы увещевания. Думаешь, что силу человеческую только болью можно сломить? Придется тебе узнать, кое-что уму твоему неведомое.
   - Неведомы мне помыслы Всевышнего, - упал на колени Кашоний, отпуская собаку.
   Та обернулась к Васе Галлею и завиляла хвостом. И Скалий выпрямился на своем троне.
   - Возвещаем Мы, - торжественно произнес он, - о принятии высшего решения: былые гости Горного замка, где бы они ни находились, снова приглашаются туда. Повелеваем послать гонцов в Карбонну за мудрым профессором Джорданием Брунием. Такого же мудреца Крылия освободить из-под опеки увещевания и передать ему, что с него снимается Наше проклятье и он может встать на ноги.
   Шут в соседнем зале захлопал в маленькие ладошки.
   У величавого герцога в мехах глаза полезли на лоб от удивления: "Поистине неисповедимы пути твои, господи!".
   Он уже не разваливался, как прежде, в кресле, а уместился на его краешке, готовый вскочить и пасть на колени.
   Преклонение перед Великопастырем всех времен и народов не знало границ.
   ПОСЛЕСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
   Тревога И Скалия по поводу войны с лютерами была не напрасной.
   Войска папийских наемников терпели поражение за поражением, а солдаты верных папию королей и герцогов не проявляли достаточного мужества и религиозного рвения.
   Кашоний заставлял себя ничему не удивляться и все происходящее использовать в своих целях, но решение папия отправиться вместе с ним в Горный замок для свидания там с "гостями небес", неожиданно принятое им после суда над звездоведом, поставило всевышинского прокуратия в тупик.
   Как будто нельзя было повелеть чужеземным бродягам предстать пред святые очи наместника Всевышнего в грозном зале Святикана?
   Подозрения о болезненном состоянии ума Великопастыря всех времен и народов все больше укреплялись в сознании Кашония. Именно этим он готов был объяснить страшные поступки папия.
   Но лукавому помощнику главы папийской церкви крепкой, как скала, веры пришлось убедиться в своей недальновидности и недооценке тех способов для достижения своей цели, какие присущи были поистине великому И Скалию.
   Однако повеление Великопапия заслать в тыл лютерам монахинь из "Ордена необнажения мечей" сестры Магдии снова поставило Кашония в тупик. Что касается его, то он предпочитал засылать к лютерам своих слуг увещевания совсем с другой целью.
   Но И Скалий знал, что творил. И не без тайного расчета дал он обещание сестре Магдии предоставить ей аудиенцию после своего возвращения из Горного замка и беседы там с гостями небесными
   Но пересматривать свои планы Кашоний из-за всего этого не собирался, во всем подчиняясь владыке, обволакивая его при этом ядовитым облаком лести и поклонения.
   Часть четвертая
   КОСТРЫ МРАКА
   Истинное величие свободно, кратко, доступно и популярно.
   Жак Любрейдер (XVII в.).
   Глава первая
   ПРОПАСТИ
   Люди рождаются с чистой природой, и лишь отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками.
   Саади.
   Пропасть! Заглянешь в нее и словно увидишь в непостижимой глубине ночное небо без единой звезды. Бездна как бы разделяет мраком чуждые миры и по другую ее сторону все представляется противоположным, несхожим, враждебным.
   Вот так же и люди порой разведены между собой.
   Пропасть неприятия легла между О Джугием и Лореллеей после того, как покинули их пришельцы небес, а потом родился у нее мальчик.
   Пропасть протеста разверзлась между всесильным И Скалием и восставшим Мартием Лютым.
   По краям пропасти неверия оказались О Джугий и И Скалий, один отрицавший существование Всевышнего, а другой воображавший себя им.
   И столь же непреодолимой, казалось бы, пропастью отделен был Горный замок О Джугия ближними горами. Для глаз близкие, они оказывались очень далекими, если добираться к замку по горной дороге, извилистой, как брошенная веревка.
   Золоченая карета, влекомая восьмеркой рыжемастных лошадей, заложенных цугом, взбиралась, петляя по краю обрыва, где карабкаться удобнее груженым ослам, чем преодолевать кручу нарядной святиканской карете. Но Великопастырю всех времен и народов почему-то не терпелось самому отправиться к О Джугию, вместо того чтобы вызвать его к себе. И отряд наемников в двухцветной форме вместе со слугами увещевания в зловещих черных балахонах сопровождал его.
   И Скалий, дабы не уронить себя, как высшее всезнающее существо, каковым именовал его все время пути папиец Кашоний, не заговаривал с ним о том, что больше всего беспокоило его: о длящейся вот уже больше года религиозной войне с лютерами, которым в пору изгнания тритцев из Френдляндии помогала дева-воительница. Будучи якобы верховным существом, он делал вид, что ему известно и понятно все. Кашоний же услужливо поддакивал ему.
   Путь к Горному замку был утомителен не только для Кашония, мечтавшего о хорошем обеде и отдыхе, но и для самого "Всевышнего" в людском обличье, который, сидя рядом со смертным, чувствами своими и запросами не отличался от него.
   Наконец Горный замок желанным пристанищем показался на скале.
   Хозяева замка, Горный рыцарь и впервые за много месяцев появившаяся рядом с ним его несравненная супруга Лореллея, вышли навстречу высокому гостю.
   Папий, сойдя по спущенной из кареты подножке, остро посмотрел на супружескую пару, стремясь подметить в них отчуждение. Но равно благоговейно почтительные, они оба склонились перед Великопастырем. О Джугий встал на одно колено, а Лореллея присела в глубоком реверансе, вслед за мужем прикоснувшись губами к украшенной дорогими перстнями руке Великого папия, который сам когда-то добивался права чувственно прикоснуться к нежным пальцам гордой красавицы.
   - Как выразить счастье наше по поводу столь высокого посещения нас, недостойных смертных, обитающих в гнезде орлов, - произнес О Джугий.
   - Скорее это доступно выразить сердцем, нежели устами нашими, добавила Лореллея.
   - Пусть уста эти станут вратами орлиных сердец ваших, многозначительно изрек И Скалий и взбежал по знакомой лестнице в прежний свой замок, отданный брату после ухода в лоно церкви, дабы встать во главе ее. Старые стены всколыхнули было в нем воспоминания, но жесткая воля тотчас подавила все, присущее смертному, включая былое преклонение перед Лореллеей.
   И не показал Великопастырь людской слабости, и повелел тотчас собраться для трапезы в рыцарском зале, хотя и у него, и у Кашония усталость многократно превышала голод, клоня ко сну.
   Когда в холодном, с узкими окнами под потолком, зале уселись вчетвером за стол, Кашоний подозрительно приглядывался к двум слугам в кольчугах, которые, стоя за высокими спинками стульев, ловко сменяли очередные блюда.
   Видимо, это были особо доверенные лица, если Великопастырь при них повел беседу.
   - Наслышан я о гостях твоих, О Джугий, которых ты просил пристроить профессорами в разные университеты.
   - Душевно признателен! Осмелюсь думать, что они оправдывают себя там, ибо обладают знаниями завидными.
   - Как же! - усмехнулся папий. - Тот, что начал дурманить головы студентам на востоке, договорился до того, что прозван "Соперником здравомыслящих". И этот "Соперник" вещает, будто не солнце всходит и заходит, делая в небе круг, как все видят, а якобы Землия наша сама вертится и обегает вокруг солнца!
   - Безобидная условность, - отозвался О Джугий. - Это все равно, что решать вопрос о том, кто идет мимо тебя: встречный прохожий или ты проходишь мимо него.
   - Однако слуги СС увещевания склонны рассматривать эту "безобидную условность" как ересь, достойную костра.
   - Ну что вы, ваша всесвятость! - воскликнула Лореллея. - Разве можно счесть за ересь умозрительность?
   - Умозрительность? - внушительно повторил И Скалий. - Можно ли счесть за умозрительность поучения другого гостя, который утверждает в Карбонне, что не одна только Землия во Вселенной населена людьми?
   - Но разве Всевышний, коего вы, ваша всесвятость, заменяете на Землии, мог ограничить себя лишь заселением одной нашей планеты, оставив все остальные тела близ иных теплых звезд пустыми камнями? - горячо возразила Лореллея.
   - Однако, как ни жгучи ваши слова, дама Ума и Красоты, но огонь костра, куда мотыльками стремятся эти профессора, наверняка более жаркий, с угрозой произнес папий.
   - Живет же человечество по разным материкам на Землии, отчего бы ему не быть расселенным и по другим пригодным для жизни островам океана Вселенной, - вступил О Джугий. - Тем более что с этих чужезвездных островов люди прилетели к нам.
   И Скалий исподлобья посмотрел на него.
   - Вера, как скала, крепкая вера, сильна тем, что не нуждается в доказательствах.
   - Но доказательства есть, ваша всесвятость, - снова вмешалась Лореллея. - Посмотрите на этот камень.
   И Лореллея указала на украшавшую ее грудь брошь, в которой переливным огнем сверкал огромный бриллиант неповторимой красоты. Прежде драгоценность была скромно скрыта в складках одежды.
   При виде бесценного камня глаза у страстного любителя таких вещей И Скалия загорелись.
   - Что это? Откуда такое великолепие? Где приобретено?
   - Я сделала это сама из обыкновенного угля.
   - Стоит ли гордиться колдовством? - мрачно заметил папий.
   - Это не колдовство, а доказательство переданных мне одним из наших гостей знаний. На их чужезвездной родине они так высоки, что люди там умеют превращать одни вещества в другие.
   - Греховно адхимией занимаются? - зловеще произнес папий.
   - Вовсе нет. Алмаз и уголь не разные вещества, а лишь различные их состояния, например, как лед и вода.
   - Однако я дорого бы дал за такую льдинку, - сказал Великопастырь, не сумевший смирить все до одной свои человеческие страсти.
   - Возьмите себе, ваша всесвятость, я сама вырастила этот кристалл при особых, подсказанных мне условиях, сама и огранила его, придав ему такое великолепие, как вы отметили.
   И Скалий задумался.
   - Хорошо, - наконец вымолвил он. - Я возьму камень для украшения Святиканского храма. Так чему же еще научили прилежную ученицу гости Горного замка?
   - Увы, я тщетно пыталась узнать, как превращать одно вещество в другое. Поняла только, что пришельцы держат это в тайне, ибо такое превращение сопряжено с освобождением невероятной силы, сопоставимой с самой стихией или с тем, что произошло когда-то у нас с Годдоном и Саморрой.
   И Скалий насторожился.
   - Вот как? Не потому ли новые профессора в Карбонне и на востоке ратуют за отказ от всякого оружия и прекращение войн?
   - Они говорили и мне об этом, - заметил О Джугий.
   - Глупость! - изрек Великопастырь. - Войны могут быть прекращены не отказом от оружия, а угрозой страшной карающей силы и превращением всех стран в один общий монастырь без государственных границ, с крутым и суровым монастырским уставом, равняющим между собой всех, обязанных трудиться, не зная вечных пут супружества и забот о новорожденных, воспитание которых в труде и смирении станет делом монастыря.
   Впервые высказал вслух затаенные свои мысли И Скалий, глядя, какое впечатление они оставят на присутствующих.
   Кашоний весь сжался в алый комочек, усмотрев в сказанном доказательство своих дерзких догадок о душевной болезни папия. Только безумцу могла прийти в голову такая мысль, но он восхищенно воскликнул:
   - Немногим на Землии приходилось слышать мудрость Всевышнего, произнесенную Им самим. О Джугий удивленно взглянул на Кашония. Лореллея сидела опустив глаза.
   - Так что ваш новорожденный сынок, наша прекрасная дама, попал бы в надежные руки и не высказывал бы в зрелости еретические мысли о некоем Всеобщем Законе Развития Вселенной.
   О Джугий выпрямился, чувствуя, что неспроста папий вспомнил о Законе Всеобщего развития, заменявшем, по мысли О Джугия, Всевышнего.
   Лореллея поднялась и присела в глубоком реверансе перед Великопапием, коснувшись губами его разукрашенных перстнями пальцев и вручив ему при этом свой бриллиант. Гордо ступая, направилась из зала.
   - Отец церкви проводит вас, прекрасная дама, - сказал ей вслед папий, - тем более что получил в пути должное назидание, - и он многозначительно взглянул на Кашония.
   Тот с угодливой поспешностью вскочил и засеменил вслед за шуршащим по полу шлейфом уходящей красавицы.
   - А мы побеседуем об окончании некоторых войн, - обратился к О Джугию И Скалий.
   - Что я должен сделать? - напрямик обратился к нему Горный рыцарь.
   - Отправиться в лагерь вероотступника Мартия Лютого и предложить ему стать настоятелем первого общинного монастыря, который мы учредим здесь, в Горном замке, с уставом, распространяющимся на всю округу. И твои люди здесь, надев монастырские одеяния, будут все равно трудиться, наряду с былым своим рыцарем, иноком Джугием. Путы вечного брака, ныне так тяготящие тебя, будут упразднены, и все дети станут воспитываться в труде и послушании опытными людьми под руководством отца Кашония.
   О Джугий опустил голову, его бородатое лицо помрачнело.
   - Прежде чем ты примешь это посольское поручение, - продолжал И Скалий, - надлежит тебе, О Джугий, пригласить сюда всех своих былых гостей, которых по твоей просьбе я устроил профессорами в разные университеты. Мы узнали, что они хранят крайне важные для церкви тайны, которые им придется открыть Мне, когда Я для свидания с ними прибуду к тебе еще раз. Имей в виду, что с такими людьми, как Мартий Лютый, впрочем, в равной степени и тритцанский король Керний и его сынок лорк Стемли, герцог Ноэльский и даже новоявленный король Кардий VII, да и со всеми, власть заимевшими, разговаривать надлежит, имея в руках силу стихийную, о которой обмолвилась твоя жена. Годдом и Саморра! Священные предания! Мартий должен понять, что мы обретем вновь стихийную силу, что обрушена была на греховные города древности. И пригрозить такой силой Мартию Лютому придется тебе.
   Братья остались одни в рыцарском зале, слуги исчезли следом за Кашонием, все произнесенное сейчас Великопапием было не для их ушей.
   Но еще менее предназначались для них резкие слова О Джугия.
   - Прости меня, И Скалий, Великопастырь всех времен и народов, который для меня остался И Джугием, братом моим, - при этих словах великан поднялся, смотря на папия как бы с высоты. - Не приму я твоего поручения, ибо не стану никому лгать и грозить, пусть даже вероотступнику, стихийной силой, которой у тебя нет в руках. И гостей своих былых для выуживания у них тайны стихийной силы, вырывающейся при превращении веществ, к себе в замок я не приглашу.
   И Скалий зловеще усмехнулся.
   - Для этих гостей твоего приглашения не требуется. Я еще из Святикана разослал гонцов, призывая профессоров в Горный замок, хотя мог бы передать их слугам СС увещевания. А по поводу неприятия моего поручения у тебя после моего немедленного отъезда будет время подумать и посоветоваться с Кашонием.
   - Ты уезжаешь в гневе? А Кашоний останется здесь? Зачем?
   - Чтобы заменить Меня, скажем, в беседе о твоем Законе Всеобщего Развития и о выполнении Моего поручения.
   С этими словами, сдерживая рвущийся наружу гнев, Великопастырь всех времен и народов вышел из зала, приказав снова заложить лошадей и ехать в Святикан.
   На этот раз в карету запрягли свежих вороных коней, которые мастью своей подчеркивали зловещие черные одеяния слуг увещевания, часть которых сопровождала папия в обратном пути, а часть осталась в замке с Кашонием.
   Встревоженный О Джугий, выполняя долг хозяина, провожал высокого гостя, понимая, что вызвал гнев владыки, но не желая поступиться ни своей честью, ни взглядами.
   В этот час темное снежное облако заполнило высокогорный двор замка колючим туманом, плиты под ногами побелели, кучер зажег в святиканской карете фонари.
   Папий раздраженно сел в карету, не опершись на протянутую руку О Джугия. Кони рванули, карета качнулась на рессорах и двинулась, всадники охраны поскакали ей вслед.
   Заметив среди черных ряс алую мантию Кашония, О Джугий подошел к нему.
   - Рад предоставить вам гостеприимство, ваша святость, - произнес он.
   - Я здесь не в гостях, ваша доблесть, а служу Святому Увещеванию, будучи высшинским прокуратием этой Святой Службы.
   - Кого же вы намереваетесь увещевать, хотел бы спросить?
   - Вашу супругу, несравненную Лореллею, ваша доблесть, - смиренно ответил Кашоний.
   О Джугий не поверил ушам. Он мысленно представил себе этого Кашония, лисьими шажками семенящего за шлейфом Лореллеи.
   - В чем вы собираетесь увещевать мою жену? - еле выговорил О Джугий.
   - Признаться в колдовстве и общении с самим Сатаной, - елейно произнес Кашоний.
   - Да как вы осмеливаетесь вести себя так в моем замке? - вспылил великан.
   - По велению Всевышнего, ваша доблесть, получившего в руки вещественное доказательство колдовства прекрасной адхимички, - смиренно произнес Кашоний.
   - Где? Где она? - в ярости закричал Горный рыцарь.
   - Неподалеку от своей адской кухни, ваша доблесть, там нашлась весьма укромная каморка.
   - Прежняя камера пыток! Негодяи! У нее же ребенок!
   - Разлука с ним - одно из средств увещевания, подсказанное нам, слугам его, самим Всевышним в лице Великопастыря всех времен и народов.
   - Сейчас же освободите ее! Я требую. А ребенка тотчас доставьте мне.
   - Если бы я, ничтожный, мог противостоять воле Всевышнего, то с радостью выполнил бы ваше или несравненной супруги вашей желание. Но, увы, я лишь посох или плеть в руках Великопастыря. Ребенок останется на надежном попечении слуг СС увещевания, которые, уверяю вас, беседовать с ним не будут.
   - Негодяй! Ты еще осмеливаешься издеваться надо мной и пытать мою жену разлукой с сыном! Тотчас освободи ее, или я разрублю тебя на части и выброшу их в пропасть хищникам в усладу!
   - Ваша доблесть, сердцем своим понимаю вас, - вкрадчиво заговорил Кашоний. - Право, не стоит рубить меня, поскольку под алой мантией у меня доспехи. Зачем тупить меч, который вы готовы выхватить из ножен? Лучше послушайте совет отца церкви, недавно испытавшего всю горечь ваших чувств. Догоните карету Великопастыря всех времен и народов и сообщите ему о своем согласии выполнить его поручение. Тогда и мы, смиренные слуги СС увещевания, не проявим настойчивости. Ведь мы тоже люди, душевно вам сочувствующие. Скачите с миром, доблестный рыцарь, - и он поднял руку для благословения.
   - Коня! Коня мне! - глухим басом крикнул Горный рыцарь.
   Кашоний задумчиво разглядывал свежие следы копыт на уже растаявшем снегу у ворот, закрытых за ускакавшим всадником. "Конец зимы, а она еще сопротивляется", - вздохнул он.
   По самому краю пропасти, без дороги, по головокружительной круче, на привычном к таким спускам коне, из-под ног которого сыпались камни, спешил О Джугий наперерез святиканской карете, петляющей по горной дороге.
   Горный рыцарь оказался ниже облаков много раньше, чем из-за поворота появились вороные кони и золоченая карета.
   Всадник преградил ей путь.
   Подскакавшие было наемники, узнав Горного рыцаря, отъехали в сторону. Кучер остановил восьмерку вороных, из окна кареты выглянул Великопастырь всех времен и народов. Он отнюдь не удивился, зная, как подчинять себе самых строптивых людей, к которым уверенно причислял и своего брата.
   О Джугий спешился и подошел к карете.
   Папий открыл дверцу и пригласил рыцаря занять место рядом с ним.
   - Рад, когда благоразумие торжествует, - без улыбки сказал он вместо приветствия.
   - Я вынужден принять твое поручение, но я требую немедленного освобождения Лореллеи.
   - У Меня требовать ничего нельзя. Я могу услышать только мольбы.
   - Но ты заинтересован в прекращении войны с лютерами?
   - Да, на высказанных тебе условиях. Ты вернешься в Горный замок вместе с будущим настоятелем общинного монастыря, прощенным Мною Мартием Лютым, как раз ко времени приезда туда инозвездных, как ты убежден, профессоров. Твоя жена в этом случае достойно встретит их, как хозяйка замка.
   - А если Мартий Лютый не приедет? Если он не доверится мне, страшась слуг увещевания с их кострами?
   Великопапий пожал плечами.
   - Все зависит от тебя, О Джугий. Слишком велика ставка выигрыша, чтобы не добиться его.
   - Значит, Лореллея и ее ребенок останутся заложниками?
   - Так ведь залог успеха - в верном расчете. И Я искренне желаю успеха тебе.
   - У тебя нет совести!
   - Что такое совесть? Слабость духа, не больше. Всем живым на Землии управляет страх. Позаботься, чтобы страх победил и в переговорах твоих с Мартием Лютым. Пусть страх этот заставит его покориться на сообщенных тобою условиях. И тот же страх поможет и ему держать в повиновении монахов трудовых общин, которыми надлежит охватить все государства, облачив в одинаковые рясы и королей, и пастухов.
   - Но роскошь Святикана останется?
   - Конечно, как источник страха, как алтарь поклонения и повиновения.
   - Ты освободишь Лореллею?
   - Только для встречи Мартия Лютого и инозвездных гостей.
   О Джугий, не проронив больше ни слова, выпрыгнул из святиканской кареты, вскочил на подведенного ему коня и уже из седла крикнул:
   - Хотел бы я, чтобы Мартий Лютый оказался легковерным глупцом!
   И конь его поскакал назад к Горному замку.
   Великопапий некоторое время провожал его взглядом, потом дал знак карете двинуться в Святикан.
   Только что выпавший снег делал горную дорогу опасной для спуска. В каретные колеса засунули палки, и ободы скользили по свежему снегу, как полозья саней. Спешившиеся наемники придерживали карету, упираясь в снег ботфортами. Вороные кони били копытами и храпели.
   Глава вторая
   ВОЖДЬ ПРОТЕСТА
   Скажу открыто, ненавижу всех богов.
   Эсхил.
   Одинокий, закованный в латы рыцарь на спокойном и сильном коне, оставив позади горные кручи, ехал уже среди пологих предгорий.
   Глубоко задумавшись, он сравнивал их со своей прежней размеренной жизнью. Горные хребты на горизонте, достающие тучи, казалось, застыли валами когда-то расплавленной магмы, бушевавшей огненными штормами на заре существования планеты, возникшей по Всеобщему Закону Развития Природы.