Казанцев Александр Петрович. Донкихоты Вселенной

   - Какая низость!
   - Полагаю, что Мартий Лютый рассудит не так. Ему выгоднее видеть на Святом престоле того, кто быстро пойдет навстречу лютерам, откажется, как уже обещал им, от "святого прощения", дозволит молиться им как вздумается, хоть в хлеву, хоть в Святикане. Зачем Лютому "исчадие ада", как он говорит. Да еще и с неизлечимым недугом.
   - Если верить вашим сказкам об искусителе рода человеческого, то вы могли бы быть им. Прочь с дороги, изверг! Рамены неприкосновенны. Они пользуются оплаченным папийским покровительством и не имеют права задерживаться на одном месте.
   - Стража! - крикнул Кашоний, отступая. - Взять ее!
   Мрачные тени сумеречного дня ринулись ко мне. Но самый высокий из них алебардой преградил им путь, рявкнув знакомым мне басом:
   - Врастите в землю, несчастные! - и подскочил к Кашонию, заломив ему руку за спину.
   - Хоть ваша святость и носит кольчугу под мантией, но руку спасти может только команда страже: "Назад!".
   - Стража, назад! - простонал Кашоний.
   - Итак, пусть раменка превратится в Надежанну.
   Тут Кашоний узнал О Кихотия, и ужас исказил его лицо.
   А Никита продолжал:
   - Да, один из них, избегая боли, уступил мне и свою алебарду, и гнусную шкуру. Я и вам советую покориться, иначе хрустнет ваша благословляющая любое злодеяние рука.
   - Да тише вы, рыцарь! Мне же нестерпимо больно. Отпустите! - ныл Кашоний. - Я не боец, а священнослужитель.
   - Не боец, а подлец! - уточнил Никита.
   Вот так всегда! В решительную минуту он рядом, мой Никита!
   Я переодевалась в кибитке, не веря своему счастью.
   Я знала, что Никита, мой всемогущий замечательный Никита, стоит снаружи и не дает слугам Кашония двинуться с места. И я ликовала.
   Но мне уже представлялось, что он здесь, со мной, в кибитке, где я постаралась навести "земной уют", даже повесила сделанный мной смешной рисунок тощего Дон Кихота с его верным толстеньким Санчо Пансо на осле. И я представляла, что мы с ним, с моим Дон Кихотом, здесь вдвоем после долгой разлуки.
   Воображала, как он сидит напротив, и держит мои руки в своих, и с ласковой доброй иронией говорит:
   "Ну? Не страшен теперь огонь костра?".
   Я не в силах и слова вымолвить от радости и волнения, а он словно продолжает в том же тоне:
   "Прямо жрицей огня стала. Из огня вылетаешь, через огонь перемахиваешь".
   "Я счастлива, что ты рядом", - только и могла мысленно вымолвить.
   "Родная ты моя", - и столько знакомой ласки послышалось мне в этих его несказанных словах. Казалось, сотни лет я их не слышала...
   Ну конечно, сотни родных земных лет, промелькнувших, пока время наше было сжато субсветовой скоростью!
   Я не представляла, что будет дальше, но Никита снова рядом, значит, я на вершине немыслимого, невозможного счастья!
   Я преобразилась, надев такое уютное, привычное серебряное одеяние звездонавтки, ведь прикоснулась к заветному, земному!
   В былых своих "доспехах" вышла из кибитки. Он, конечно, чувствовал все то же, что и я, но, сдержанный, оставался самим собой и только сказал с улыбкой:
   - А мы тебя ждали.
   - Как ждали?! - почти с ужасом спросила я. - Вместе вот с этим? - и показала глазами на Кашония в алой мантии.
   Никита усмехнулся, продолжая держать заломленную руку коварного прелата.
   - Ждали тебя все наши, которых я предупредил. Рамен от Гневия Народного доставил мне браслет личной связи, а в следующий свой приход сообщил, что ты в раменском таборе.
   Кашоний понял только имя Гневия Народного, названного по-френдляндски.
   - О, рыцарь О Кихотий! О, королевская дочь! От Гневия Народного во время переговоров я узнал о вашем прибытии, потому и старался первым повидаться с вами.
   - Как с жрицей огня? - ехидно спросил Никита.
   - Я хотел уберечь вас, дочь моя! - хныкал Кашоний. - Я обязался в том перед Гневием Народным.
   - Если не ошибаюсь, вы называли меня "дочерью Мрака"? Очевидно, Мраком вам придется считать самого себя?
   - Ах, зачем же, дитя королевской крови, вспоминать вынужденные слова мои?
   - Но вот напоминания о цветущем папоротнике я не ожидал, - признался Никита.
   Этого уже Кашоний не понял и продолжал слабо ныть, ощущая железную хватку серебряного рыцаря.
   - Ночь под Ивана Купалу! Я хотела, чтобы вы догадались...
   - Уже догадались. С помощью браслета личной связи.
   - А мой браслет сломался, - вздохнула я.
   - Гневий Народный, о котором вы упомянули, - снова вмешался Кашоний, клянусь истинной верой, не одобрил бы такого обращения со мной.
   - Приятно иметь общих знакомых, - насмешливо заметил Никита.
   - Это не просто знакомый! Вы еще увидите! Да пустите же меня, рыцарь! Карета папия уже въезжает. Вам же лучше не привлекать к себе внимания Великопастыря!..
   - Но смотрите у меня, бессовестный прелат. Только заикнись о Надежанне, и Великопастырь расспросит вас о Гневии Народном.
   - Что вы, рыцарь! Здесь интересы наши совпадают. Клянусь Всевышним, я слова не вымолвлю!
   Через открытые ворота замка въезжали всадники в двухцветной форме папийской охраны.
   За ними показалась и золоченая карета в сопровождении черных слуг СС увещевания.
   Никита отпустил Кашония, и тот ринулся к карете, чтобы подобострастно помочь сойти на Землию "самому Всевышнему" в образе невзрачного человека с усами вопреки церковному обычаю и в скромной серенькой сутане.
   Яркая толпа возбужденных раменок налетела на нас, хотела разделить меня с Никитой, но мы крепко держались за руки.
   Старая раменка, моя первая наставница, упорнее всех тащила меня в кибитку.
   - Воротись, манге! Как можно, ласковая? Скорее переодевайся. Или забыла, что я тебе гадала? Костер, костер!.. Снимай латы свои недобрые. С нами поедем, пока не поздно. А мужик тебя найдет. Наши его знают.
   Я отрицательно качала головой.
   Со смешанным чувством неприязни и любопытства смотрела я на приехавшего всесильного владыку и размышляла о далекой своей Земле, где в разных странах в различные эпохи прорывались к власти негодяи, омрачившие страницы истории. Властные императоры, лукавые фавориты и узурпаторы, обожествленные фараоны и недостойные своего бога папы, сладострастные султаны и злобострастные инквизиторы, всякие фюреры бесноватые или чванливые, пенословные или нарочито молчаливые. Все они ханжески вершили кровавые злодеяния во имя "святых идей" и "общего блага" в немых застенках, на эшафотах, виселицах или гильотинах, в газовых камерах, в холодных и тесных бараках, губящих безысходностью людей под номером в лагерях, окруженных колючей проволокой с пропущенным по ней электрическим током. Или на краю рвов, вырытых перед расстрелом самими осужденными.
   Должно быть, достигшие власти злодеи всех времен и народов действительно напоминают друг друга даже на планетах-двойниках. Я не историк, иначе назвала бы их имена.
   Но одно имя - "И Скалий" - произносилось вокруг меня приглушенным шепотом".
   Глава четвертая
   СУДИЛИЩЕ
   А судьи кто?
   А. С. Грибоедов.
   "Великопастырь всех времен и народов величественно вышел из кареты, подозрительно оглядел двор, заметил остатки костра и тихо, но гневно спросил:
   - Почему сожгли без меня? Кто посмел?
   - О Всевышний! - испуганно залепетал Кашоний. - Это рамены танцевали в усладу гостей рыцаря. А она покорно ждет вашего появления, дабы покаяться во всем.
   - Увещевали? - снова строго спросил И Скалий.
   - Только словесно, о Владыка небес и всех землий.
   - И много ты этих землий насчитал?
   - Несчетны звезды твои, о Владыка небес!
   - Звезды - костры небесные. Могу водрузить на любой из них столб и для тебя.
   - О Всесильный! Все огни и в небе, и на Землии подвластны Тебе, как и мы, черви могильные!
   И Скалий скривил рот в усмешку, явно наслаждаясь страхом и лестью Кашония. Потом он перевел взор на нас с Никитой. От его взгляда мурашки побежали по моей спине. Что-то было в нем от кобры, которую мне привелось встретить в песках пустыни - встреча едва не стоила мне жизни.
   Но змея только завораживала, лишала способности двигаться, чтобы метнуть свой смертельный яд. А его взгляд пронизывал до костей, ядом впивался в живое тело, тупой слабостью разливаясь по нему.
   Заметив, куда смотрит Великопапий, Кашоний заторопился дать пояснения, но И Скалий опередил его.
   - Я все знаю, - самоуверенно сказал он, утверждая свой авторитет и тем ограждая меня от немедленной расправы. - Вижу, Горный рыцарь уже привел по воле моей гостей, - закончил он, посчитав нас за приглашенных на знаменательную беседу.
   - Они трепетно ждут в рыцарском зале, - прошептал Кашоний.
   - Не мешало бы хозяину выйти навстречу, - недовольно проворчал И Скалий. И тут же обратился к спешившему к нему О Джугию: - Твои гости прибыли, как Я повелел, а хозяйка замка не встречает их, впрочем, как и Меня. И не вижу я Мартия Лютого, кому повелел Я прибыть сюда для беседы со Мной, дабы возглавить всеобщинный монастырь.
   - Увы, - едва выговорил О Джугий. - Вождь протеста непреклонен.
   - Перед Всевышним? - приглушенно спросил И Скалий.
   - Насколько я понял в возмущении сердечном, Mapтий Лютый общается со Всевышним непосредственно.
   - Не заметил, не заметил, - сдерживая ярость, произнес И Скалий. - Что ж, вспомним о Годдоне и Саморре, поговорим о них с гостями. Хозяйка понадобится нам. Пусть покажется воплощением Кротости и Красоты.
   - Она кормит ребенка и явится сейчас, - заверил Кашоний.
   Я не поняла И Скалия, вообразила, что он милосерден. Взглянула на Никиту, но он почему-то отвел глаза.
   И Скалий величаво восседал в кресле на спешно возведенном для него возвышении в рыцарском зале, пристально разглядывая гостей в диковинных для него серебристых космических скафандрах.
   - Вижу не только четырех знатоков знаний, коих Я направил в разные места для служения Мне, но и еще двоих.
   Никита поднялся и пояснил:
   - Это я, странствующий рыцарь О Кихотий со своей дамой, которой поклялся посвятить свои подвиги.
   - Посвящать служение можно только Мне, которому и без пояснений все ясно. Начиная беседу, пока не стану карать за мелкие ереси, вроде той, будто солнце не всходит и заходит, что ясно каждому. Не обвиняю до времени и другого профессора, уверяющего, что не только Землия наша населена разумными существами, Мною созданными. Я милостив сегодня во имя того, чтобы усмирить взбесившихся смердов, восставших против Моей церкви. Пусть знают сидящие здесь, мня себя ясномудрыми знатоками, что Я наказую людей деяниями других смертных. Так случилось и в древности, когда уничтожены были стихийной силой согрешившие против Меня города Годдон и Саморра. С тех пор знания той силы были утрачены тупыми ленивцами, предпочитающими женские ласки работе ума. Я не видел в том беды, поскольку знал, что на вашем далеком островке сохранены эти знания и, когда понадобятся, Я получу их, чтобы передать карателям. А потому для усмирения смуты отлученного от Моей церкви Мартия Лютого вы, сами того не подозревая, призваны Мной сюда, дабы покорно обучить избранных Мною всему, что известно вам о стихийной силе уничтожения.
   И Скалий вещал только сам, слушая себя и не давая другим говорить.
   Всего несколько минут перед тем нам с Никитой привелось пробыть вместе.
   Мы держали друг друга за руки, как представлялось мне только что в кибитке, и... и ничего не говорили, только смотрели друг на друга. Но сколько было молча сказано!.. О радости встречи, о преданности друг другу, о готовности принять здесь все, что нам выпадет...
   Но представление начиналось. Всем нам пришлось усесться за стол, словно тиран Землии давал нам пир.
   Некоторое время нас действительно обносили блюдами, слуги старались угодить.
   Но вот в рыцарский зал вошла хозяйка замка Лореллея с маленьким ребенком на руках. Ее сопровождал угодливый Кашоний.
   Трудно передать впечатление, которое произвела на меня белокурая красавица-иноземлянка. Нельзя поверить, что она явилась прямо из темницы, настолько величественна и в то же время грациозна была Лореллея в пышном своем наряде. И, наверное, от того, что прижимала она к себе свое дитя, мальчика с любопытными глазенками, ее одухотворенное лицо было еще светлее, еще прекраснее, доказывая: ничто не украшает так женщину, как материнство.
   Лореллея величественно заняла оставленное ей около О Джугия место, но к еде не прикоснулась.
   И Скалий впился в нее взглядом.
   - Иль знания о колдовской силе, превращающей уголь в алмаз, а города в угли, отбили у прекрасной дамы аппетит?
   - Ваша всесвятость, - вступил мой Никита. - Получение бриллианта из угля - величайшая заслуга вашей ученой. Однако не имеет ничего общего с превращением вещества и с вырывающейся при этом стихийной силой.
   Бережной поддержал его:
   - Кроме того, цель нашего прибытия к вам на Землию - убедить ваш народ отказаться даже для далекого потомства от овладения энергией, которую вы называете стихийной силой, уничтожившей древние города.
   И Скалий был так же невежествен, как и его современники. К тому же, пораженный душевным недугом, он ничего не понял из сказанного, кроме того, что ему не подчиняются, не отдают силу для уничтожения лютеров. Но он был еще жесток и лукав.
   - Я позволил вам полюбоваться хозяйкой замка, пленяющей всех, перед тем, как судить ее в вашем присутствии. Колдунье, получившей в своей адской кухне бриллиант из угля, надлежит при всей ее сверкающей красоте самой превратиться в жалкий уголь. Спасение ее только в вашей покорности Мне.
   "Так вот в чем был подлый замысел папия! В расчете, что мы, гости Землии, не выдержим страданий прекрасной Лореллеи, раскроем ему свои тайны, чтобы он с новыми знаниями губил целые народы!".
   Я задрожала, но почувствовала на плече руку с трудом поднявшегося отца, решившего оттянуть время.
   - Вы сами, ваша всесвятость, сочли возможным признать в нас гостей из другого, как вы заметили, известного вам места. Не будет ли полезным, ваша всесвятость, вызвать сюда знатоков знания, способных понять всю сложность того, о чем вы хотели узнать?
   - Не что я хотел бы узнать, а что давно знаю, - снова злобно перебил И Скалий. - Узнать все от вас надлежит слугам Святой Службы увещевания во главе с Кашонием. Такова Моя воля. Поторопитесь, ибо суд Мой над колдуньей не терпит отсрочки.
   Он был безумен в своем воображаемом величии, этот серый невзрачный человечек, одновременно и страшный, и жалкий. Глаза его выпучились, усы обвисли.
   Кашоний смотрел в его полуоткрытый скривившийся рот, в уголках которого закипала пена.
   Я отвернулась.
   И думала не об ужасе уже изведанного мною костра, а о страшной заразе, проникающей в человека, и о словах мудреца: "Хочешь перестать быть человеком, захвати власть".
   По мановению руки И Скалия "пир" превратился в "судилище".
   "Суд" в рыцарском зале был устрашающим представлением, посвященным не столько несчастной обвиняемой, сколько нам, пришельцам, вынужденным сидеть за столом.
   Кресло папия на помосте повернули так, что мы видели теперь И Скалия сбоку. Несравненную мою Лореллею без ребенка, оставленного мне, поставили перед ним, между двумя стражами в черных одеждах, с алебардами в руках.
   Кашоний в своей зловещей алой мантии олицетворял и церемониймейстера, и обвинителя, и подобострастного холуя И Скалия.
   Прежде чем начался "процесс", я вспомнила про листовку, сочиненную Мартием Лютым для папийских наемников.
   Ее припасла и показала мне старая раменка, моя наставница. Табор, свободно кочуя между враждующими сторонами, за хорошую плату перевозил это "поэтическое оружие". Я помнила эти стихи одной рифмы.
   НАД ВЛАСТЬЮ ВЛАСТЬ
   Безмерная опасна власть,
   Хотя, попав удачно в масть,
   Пожить в довольстве можно всласть,
   Богатство у народа красть
   И в тайники добычу класть,
   На неугодных львом напасть,
   Клыкастую оскалив пасть.
   Но... есть у власти той напасть:
   Коварна лесть, как рыбья снасть,
   Зацепит лесть рассудка часть
   И льстиво даст бесславно пасть.
   Вот такова "над властью власть".
   Но сейчас маленький серый человечек в сияющей драгоценной тиаре был на вершине своего жестокого и ничем не ограниченного владычества.
   Лореллея стояла перед ним, красотой и бесстрашием как бы противостоя невежеству и произволу.
   Кашоний напыщенно возвестил, что суд Всевышнего, воплощенного в Великопастыре всех времен и народов, - это "Божий суд", который состоится после конца света над всеми смертными, но одной из них дано держать ответ уже сейчас.
   - Признаешь ли ты, дочь Мрака, - тихим голосом начал папий, - свою вину в сношениях с нечистой силой и в колдовстве?
   - Я не признаю ни вины своей, ни права судить меня, - гордо ответила Лореллея.
   Я смотрела на нее со страхом и восхищением, встретясь глазами с ее ясным взглядом.
   - Пусть свидетели предстанут передо Мной, - потребовал папий.
   Появился слуга Лореллеи в кольчуге.
   - Что известно тебе, брат-добреит, о темных и греховных деяниях твоей хозяйки?
   - Известно, конечно, известно все, ваша всесвятость, - затараторил доносчик. - Она вершила недозволенное в своей адской кухне в подземелье замка.
   - Что известно тебе, брат-добреит, член святого ордена, о попытке твоей хозяйки выведать у пришельца греховную тайну?
   - Как же, ваша всесвятость! Она уединилась в каморке за лабораторией с долговязым рыцарем с целью выведать у него, надо думать, недозволенное.
   - Думать не надо, - оборвал И Скалий. - Надо отвечать.
   - Пыталась выведать их секреты, ваша всесвятость, в чем и присягаю.
   - Правда извечная известна Мне. Да будет благо с тобой, брат-добреит, - отпустил свидетеля папий.
   И тут страж с алебардой тронул за плечо моего Никиту. Он невозмутимо поднялся и встал рядом с Лореллеей перед папием.
   - Имя свое, пришелец, назови Мне.
   - Во Френдляндии меня называли странствующим рыцарем О Кихотием, а на далекой родине моей, где известен был блаженный рыцарь Дон Кихот, меня звали Никитой.
   - Никитой? - повторил папий и обратился к обвиняемой: - Скажи, дочь Мрака, как назвала ты сына своего?
   - Я хотела, чтобы сын мой гордо носил звездное имя И Кития и походил бы на пришельца со звезд.
   - Признание обвиняемой и показания свидетелей совпадают, - заключил папий и снова обратился к Никите: - Скажи, И Китий, О Кихотий или как тебя там еще зовут...
   - Вязов или Джандарканов, - вставил Никита.
   - Скажи, пыталась ли обвиняемая что-либо выведать у тебя?
   - Несравненная супруга Горного рыцаря О Джугия мудрая Лореллея - не только воплощение женской красоты, она талантлива, как самый выдающийся ученый нашего мира, да и вашего тоже. Она стремилась овладеть превращением веществ и расспрашивала меня об этом. Я пытался объяснить ей и, надеюсь, был понят, что такое превращение связано с выделением огромной энергии, названной вами "стихийной силой".
   - Которая уничтожила Годдон и Саморру, - вставил папий.
   - Которая в состоянии уничтожить и всю вашу планету с ее человечеством. Если бы кто-нибудь из нас открыл Лореллее или кому-либо другому из ваших современников способ расщепления вещества, то все равно воспользоваться им не удалось бы без обширных мастерских со сложным оборудованием, которых у вас нет.
   - Умолкни, нечестивец, - яростно прервал И Скалий. - Не забывай, что Годдон и Саморра были уничтожены, хотя не существовало тогда ни обширных мастерских, о которых ты толкуешь, ни потребных кузнечных мехов, колб, наковален или тяжких молотов. И все же ты открыл колдунье наговоры и заклинания, с помощью чего из угля получается драгоценный камень, за что колдунье грозит костер Гаранта Полного Успокоения.
   - Надо отдать ей должное, ваша всесвятость. Она воссоздала природные процессы, сумев использовать при этом неимоверно высокие давления.
   - Которые погубили Годдон и Саморру?
   - Нет. Неимоверно высокие давления Лореллея получала в своих, как она называла, "хлопушках". Ей удалось сохранить эти давления в прочном закрытом сосуде, где выращивались кристаллы алмаза.
   - Итак, получение алмаза из угля, что никому из смертных недоступно, подтверждается свидетелем, а перстень с этим алмазом, в страхе и в целях подкупа переданный Мне обвиняемой, становится вещественным доказательством. Свидетелям занять прежние места. Высшинский прокуратий СС увещевания Кашоний получает слово для обвинения.
   Меня передернуло от одной мысли, что обвинять прекрасную Лореллею, которую так сердечно и отважно защищал мой Никита, будет этот мерзкий папиец.
   Он взошел на помост, встал рядом с папием и, взмахнув полой алой мантии, начал противным тенорком:
   - Да свершится высший суд Твой, о Всевышний, каждое слово которого непреложная истина. Эта истина - перед нами во всей своей неприглядности, после слов лести, обращенных к И Скалию, Кашоний продолжал: - Перед нами, рядясь в роскошное платье, сбыв отродье с рук, стоит оборотень, смрадная ведьма. Посмотрите пристально на эту лживую личину. Через нее проступает уродство порока и злодейства, отталкивающее безобразие грязной ведьмы. Уродов тела и духа, подобных этой подруге Сатаны, надо безжалостно уничтожать, как сорняк на полях святой Землии нашей, осчастливленной сошествием на нее самого Всевышнего. И пусть грозной волей Своей да покарает Он презренную колдунью!
   Я в отчаянии от своей несносной памяти, "кибернетической", как подшучивал надо мной Никита, сохранившей эту пакостную речь.
   - Негодяй! - выкрикнула Лореллея.
   - Лишаю тебя последнего слова обвиняемой за оскорбление преданного Мне Кашония, высшинского прокуратия увещевания, и объявляю приговор: Милость Моя беспредельна. Пусть ни одна капля черной крови ведьмы сей не осквернит Землии. А потому сжечь преступницу во дворе замка. И пусть очищающий огонь костра, под истошные крики ее, горит до тех пор, пока не станет известна тайна Годдона и Саморры высшинскому прокуратию увещевания Кашонию.
   Таковы были заключительные слова гнусного судьи, безнравственного вершителя судеб людей Иноземли.
   Описать события, происходившие вслед за тем, выше моих сил, и я вынуждена оборвать свои записи. Не могу возвращаться даже мыслью к пережитому...".
   Глава пятая
   ПОСЛЕДНЯЯ СТРЕЛА
   Бездонна пропасть чувств,
   Нежданные таятся в ней поступки.
   Весна Закатова.
   У Нади были все основания страшиться собственной памяти, способной воскресить пережитое.
   После "суда" немые стражи с алебардами заставили "гостей замка" выйти на балкон.
   Несчастную Лореллею свели вниз на каменный двор, где все тот же Кашоний суетливо распоряжался Гарантом Полного Успокоения и стражами в черных плащах.
   Великопапий, уже без тиары, в своей нарочито скромной сутане, но с бесценными перстнями на пальцах, стоял в углу балкона, отгороженный рослыми телохранителями в двухцветной форме.
   В невежестве своем И Скалий не понимал, и в мыслях не допускал, что у пришельцев нет желанного ему оружия и даже исчерпывающих сведений о нем. Он остро наблюдал за ними.
   Вася Галлей в негодовании повернулся к Наде.
   А Наде самой требовалась помощь, которую она черпала в близости невозмутимого Никиты.
   О Джугий сошел вниз следом за своей несчастной женой, провожая ее в последний путь.
   - О, Всевышний! - донесся снизу гадкий голос Кашония. - Нигде нет деревянного кола, чтобы врыть его посередине двора, где мы разложим костер.
   - Разве у ворот нет каменных столбов? - с насмешливым спокойствием спросил И Скалий.
   - Только Всевышний Разум мог с такой простотой и ясностью вразумить верного слугу своего! - восторженно отозвался Кашоний.
   Воины в черных плащах, роняя на камни сухие сучья, переносили связки хвороста и сваливали их у запертых ворот.
   Какой-то слуга замка тщетно пытался убедить дюжих наемников выпустить его во двор, поскольку он, как дозорный главной башни, обязан передать своему рыцарю важное донесение.
   Наемники с ругательствами грубо втолкнули его обратно в дверь.
   Так Великопастырь не узнал о важном для него сообщении.
   Меж тем к замку выбитой в скалах дорогой безмятежно шел рамен в кожаной шляпе вожака табора и распевал на ходу веселые раменские песни.
   Подойдя к воротам, он пронзительно свистнул, заложив в рот четыре пальца, а потом закричал:
   - Эй вы, за стенами! Кто слышит пенье соловья, иль журавля курлыканье, иль слово человека? Мой табор услаждает знатных гостей прославленного Горного рыцаря. Дозвольте и мне пройти к своим раменам. Я песни новые несу и сам способен рассмешить.
   Град стрел был ответом дерзкому рамену.
   Он упал навзничь на дорогу и лежал с торчащей в груди стрелой.
   А незадолго до этого он сидел на памятном дубу, сваленном "небесной силой" во время соревнования из луков.
   Перед ним стоял закованный в латы коренастый вождь протеста Мартий Лютый.
   Он убеждал атамана "лесных волков" присоединиться к нему для совместного штурма замка.
   Их окружала пестрая толпа "лесных волков", кто в вывернутой шкуре, кто в кафтане с барского плеча, а кто в богатой одежде проезжего. Лютеры в кольчугах и шлемах выделялись среди них.
   - Мне донесли. Враг человеческий из Святикана там. Пусть суд народа решит его судьбу! - убеждал Гневия Народного Мартий Лютый.
   Гневий Народный встал с поваленного ствола и покачал головой.
   - Не щадишь ты своих людей, вождь протеста. Думаешь, что он, как мышь, попался в мышеловке? Но у "мышеловки" неприступные стены. Да и штурм твой поведет к расправе над пленниками замка, именуемыми "гостями", а в их числе не только О Кихотий, но и сама вернувшаяся Надежанна.
   - Как? Надежанна? Она не вознеслась на небо?