Кэмпбелл Алан. Ночь шрамов

   — Надежды на спасение больше нет, Сайпс. Больше нет надобности скрывать правду. — Отравитель замолчал, а потом проговорил шепотом: — Твой бог задумал восстание, правильно? Но Ульсис немного отличается от того, во что ваша Церковь заставляла нас всех верить. Потому-то ты так и боишься.
   — Я хотел защитить их, — ответил старик слабым голосом. — Я хотел освободить Дипгейт от цепей.
   — Единственный способ — это перерезать их.
   — Нет. Неправда, Девон. Даже в скованном цепями городе жизнь процветает. Как ты этого не видишь?
   Девон вздохнул.
   — Когда-то я уже говорил, что я — единственный живой человек во всем Дипгейте. Я хотел сказать, что все остальные живут и кормятся только для того, чтобы отдать свою кровь ненасытной бездне. Это не жизнь. Это голод, такой же бездумный, как яд или болезнь. Но я ошибался, считая себя единственным.Ты и я словно вершины двух пирамид, Сайпс. Религии и науки. Под нами нет ничего, кроме щелкающих ртов. В тебе тоже есть жизнь, старик.
   — Не могу принять такой комплимент. Ты слишком высокомерен. К тому же безумен.
   Девон улыбнулся.
   — Как я могу облегчить твои страдания?
   — Никак. Боль — слишком малая расплата зато, что я сделал. Если я умру, и то будет хоть какое-то утешение.
   — Мученичество, Сайпс, тебе не к лицу.
   — Если я и мученик, то это заслуга моей совести, а не моего бога.
   — Не вижу разницы.
   На некоторое время в камере установилась тишина, которую нарушил Девон.
   — Расскажи мне про Ульсиса. Кто он на самом деле?
   — Он сын Айен! Бог! — Кашель прервал речь старика.
   — Хорошо. — Девон поднял руку. — Давай не будем спорить по вопросам семантики. Мне порой кажется, что мы с тобой смотрим на одни и те же вещи с разных сторон подзорной трубы. Наше восприятие разнится, но сам предмет никогда не меняется.
   Сайпс хрипло втянул воздух.
   — Ульсис, — ответил он, — пожирает души мертвых и оставляет их пустыми. Самые счастливые остаются сосудами для воли бога. Они существуют, пока существует бог, как… как ходячие обескровленные. Остальных ждет еще более незавидная доля. — Сайпс поморщился. — Лучше бродить по Лабиринту, лишиться всего, что делает нас людьми.
   — Это, — улыбаясь, заметил Девон, — зависит от того, силу какого бога будет питать твоя душа.
   Пресвитер усмехнулся.
   — Даже сам Ульсис не сравнится с тобой в высокомерии. Думаешь, тринадцать душ сделают тебя равным богу?
   — Я нахожу подобное сравнение уничижительным. Ульсис, в конце концов, паразит.
   — После первой священной войны его армия возросла до таких размеров, что больше не могла себя поддерживать. Мертвые начали разлагаться. Больше нельзя было увеличивать армию и продолжать… кормить воинов. И с тех пор бог устроил пиршество для своего воинства. В течение трех тысячелетий Бог Цепей выжидал, накапливая силы, крадя души. А рабы его питались остатками. — Старик покачал головой. — Теперь они идут, они уничтожат наш мир, чтобы утолить голод хозяина. Нас всех ждет забвение. Если ты обрушишь город в пропасть, ты только поможешь ему.
   Неожиданно старик весь сжался, его тело забилось в конвульсиях. Тощие конечности свело, его всего начало трясти от мокрого кашля.
   Девон подошел и взял старика за плечи. Через некоторое время приступ прекратился. Отравитель вытащил из кармана платок и всунул Сайпсу в руку. Старик схватился за тряпку, как тонущий хватается за спасательный круг.
   Девону вдруг стало жаль старого пресвитера. Его вера, как и вера всех его предшественников, начиналась на дне бездны. Отравителю искренне хотелось, чтобы старик дожил до того момента, когда город падет. Только тогда он сможет осознать правду. Мертвые не могут ходить. На дне пропасти нет никакой армии.
   — Я забираю тебя отсюда, — сказал Девон.
   — Нет, — прохрипел Сайпс. — Мне теперь все равно. Лучше помоги стражнику. Избавь его от боли.
   Девон совершенно забыл про Ангуса.
   — Он еще жив?
   Сайпс кивнул.
   — Они говорят, он сошел с ума. Словно бешеный пес, грызет и царапает сам себя. Его пришлось связать.
   — Ты!
   Девон обернулся — перед ним в дверном проеме стоял Батаба.
   — Что ты здесь делаешь?
   — Допрашиваю пленника.
   — Ты сам пленник. — Косточки в длинной косматой бороде застучали, глаз хмуро посмотрел на отравителя. — Что ты ему говорил?
   — Мы беседовали о вере — в этом вопросе наши взгляды расходятся.
   Шаман пришел в ярость от подобной наглости.
   — Оставь священника в покое и иди за мной.

* * *

   Люк открылся, и в глаза ударил ослепительный свет. Белая винтовая лестница уходила прямо к солнцу. Далеко внизу кипело под палящим небом море песка.
   — Наверх! — скомандовал шаман.
   Девон начал карабкаться по лестнице.
   На крыше Зуба оказалось еще хуже. В небо поднимались черные от сажи трубы. Белая поверхность машины отражала свет так, что больно было смотреть, и даже с закрытыми глазами все еще виднелись силуэты труб. Блэктрон блестел на солнце. Утесы и валуны, жилы руды и кристаллы раскалились от жары.
   Батаба подвел пленника к самому краю крыши.
   На песчаной площадке происходило что-то похожее на игру. Лошади носились в облаках пыли, а всадники размахивали длинными шестами с крюками. Когда один из всадников ударял по земле, в воздух вылетал ком тряпок размером с кулак.
    — Кабара, — объяснил шаман. — Они соревнуются за камни толстого священника.
   С оглушительными криками всадники припустили лошадей вслед за импровизированным мячом.
   — Армия собирается против нас, — продолжал шаман. — Скоро времени для игр не останется.
   Вокруг Зуба земля была усеяна обломками двух кораблей. Старухи продолжали прочесывать разбитые лодки и ругаться из-за добычи. С расстояния крыши трудно было отличить корабли. Серебряная материя баллонов блестела на песке словно праздничный серпантин.
   Батаба не отрываясь следил за игрой.
   — Они тебе не верят, — продолжал шаман. — Я тебе не верю.
   — Никак не пойму почему.
   — Ты не уважаешь жизнь.
   Девон фыркнул.
   — Вы не меньше меня хотите этой войны.
   — По другой причине, отравитель. Мы желаем вытащить кинжал из спины Айен, победить ее свергнутого сына и его приверженцев. Но ты…
   С игровой площадки снова раздались крики. Одному из всадников удалось забить мяч в грубо отмеченный угол поля. Мальчонка подобрал клубок тряпок и засеменил в центр поля.
   — Ты, — продолжал шаман, — не моргнув глазом убьешь тысячи, чтобы отомстить за личную обиду.
   — Только не говори, что не ищешь справедливого возмездия для своего народа. Они десятилетиями уничтожали пустынные племена.
   — Не могу отрицать, мы ненавидим их. Но цель наша выше. Мы сражаемся за Айен.
   — А если Айен не существует и никогда не существовала? Какая тогда между нами разница? Мои мотивы по крайней мере основаны на уверенности, а не на слепой вере.
   — Еще одна причина, чтобы тебе не доверять, — заметил шаман.
   Девону страшно захотелось столкнуть шамана с крыши, и он глубоко вздохнул, чтобы потушить вспыхнувший гнев. Отравитель постепенно научился контролировать действие ангельского вина. Сознание его словно сжималось вокруг раскаленного ядра внутри тела. Гнев все еще вспыхивал в моменты, когда отравитель меньше всего ожидал этого, но теперь он мог с собой справиться.
   Всадник ударил, и мяч перелетел на противоположный край площадки. Лошади подняли в воздух облака пыли, когда остальные игроки рванулись за мячом.
   — Выжившие рассказали, что толстый священник поднял против нас целый город. Самая великая армия в истории готовится к наступлению. Но тело его было завернуто в шелка и пахло нежными цветами, словно то была женщина, а не мужчина. — Батаба снова увлекся игрой. — Мы уже и не ожидали найти у него яйца.
   Звонкие возгласы полетели в воздух. Еще один игрок забил гол. Девона начинало тошнить.
   В следующий момент Зуб вздрогнул. Сначала крыша начала трястись, затем вибрация стихла и уступила место глубокому ритмичному гулу. Трубы зашипели, и в воздух вырвались тучи пыли.
   — Пришло время, — сказал шаман, — идти на войну.

28. Ульсис

   В кромешной темноте нечем было смерить ход времени, кроме звонких капель воды в глубине коридора и тошнотворного запаха из соседней камеры.
   Рэйчел перестала звать Дилла.
   Обняв колени, она сидела на мокрых камнях, вздрагивая при каждом падении капли и стараясь ни о чем не думать. Сидеть тихо. Стоило только шевельнуться, как оковы безжалостно впивались в ногу, а синяки и ссадины начинали болеть с новой силой. Горло распухло, желудок свело от голода. Тарелку мяса Рэйчел швырнула вслед тюремщикам вместе с отчаянными проклятиями. Никто так и не пришел подобрать тарелку. Кувшин с водой опустел. Рэйчел хотелось пить. Карнивал тоже. Ангел пила первой.
   Поначалу спайн пыталась сфокусироваться, унестись мысленно из темной камеры к туманным лесам Шейла, к холмам Клуна, усеянным игрушечными, словно из детской сказки, белыми домиками и садами. Унестись к местам, о которых она грезила, еще будучи ребенком. Но мысли были неуловимы, словно дымок тонкой свечи на ветру. Каждый раз оковы тянули ее за ногу в темноту и сырость.
   Рэйчел погасила фонарь, чтобы не тратить масла. Ей показалось, что в темноте промелькнула Карнивал. Может быть, просто обман зрения. Карнивал, нахмурившись, уже несколько часов сидела в тишине. Лишь дыхание, короткое, голодное дыхание слышалось из противоположного угла камеры.
   — Карнивал?
   Молчание.
   — Сколько осталось?
   Ангел процедила сквозь стиснутые зубы:
   — Зачем мне тебя предупреждать?
   Карнивал уже не удавалось полностью отстраниться от своего голода. Гнев наполнял ее вены. Карнивал сделалась замкнутой и раздражительной, готовой взорваться в любую секунду, словно сжатая пружина.
   — День?
   — Меньше. — Рэйчел обдало потоком воздуха, когда ангел расправила крылья, чтобы размять затекшие мышцы. Она громко вздохнула и прохрипела: — Еще раз попробуй прутья. Пробуй… изо всех сил.
   Рэйчел неуверенно поднялась на ноги и на ощупь нашла решетку. Каждое движение причиняло телу нестерпимую боль. Цепь заскрипела по каменным плитам. Рукой Рэйчел нашла прут и попыталась плечом протиснуться в узкий зазор. Она взвыла от боли.
   Толстые металлические прутья не поддавались.
   Задыхаясь, Рэйчел повалилась на колени.
   — Безнадежно. — Она ударила кулаком по решетке.
   Дыхание Карнивал заметно участилось.
   — Зачем? — спросила Рэйчел. — Зачем оставлять нас так? Если они хотят посмотреть, как ты меня прикончишь, чего они ждут?
   — Не они, — прошипела Карнивал. — Оно.
   — Ульсис?
   — Не знаю! — взорвалась Карнивал. — Заткнись! Закрой рот!
   Рэйчел поднялась на ноги и снова попробовала протиснуться через прутья, обеими ногами упершись в каменный уступ. Она задыхалась при каждом движении.
   Ничего не выходило.
   Выбившись из сил, Рэйчел опустилась на пол.
   — Если бы мы вдвоем…
   Карнивал зарычала.
    — Помоги мне!
   Рэйчел услышала движение, скрип цепи, и внезапно рука крепко сжала ее запястье.
    Но как она?…
   — Не смей, — прошипела ей на ухо Карнивал, — приказывать мне.
   — Ты делаешь мне больно.
   — Да.
   У Рэйчел перехватило дыхание. Темнота казалась непроницаемой, наполненной ненавистью и злобой. Спайн потянулась за мечом, но вспомнила, что они забрали все: ножи, дротики, яды. Даже бамбуковые трубки. Без оружия девушка почувствовала себя совершенно обнаженной.
   В конце концов ангел расслабила руку. Цепь заскрипела и поползла в дальний угол камеры.
   — Можно задать тебе вопрос? — спросила Рэйчел.
   — Нет.
   — Ты когда-нибудь давала нищему крысу?
    — Что?
   — Забудь. — Рэйчел потерла распухшую лодыжку и продолжала: — Я говорю про слепого, про глюмана. Ты дала ему крысу и сказала, что это ягненок.
   — Ты ему поверила?
   — Нет… Я не знаю.
   — Почему нет? — прорычала Карнивал. — Я и хуже делала. Убивала нищих, пьяниц и шлюх, богатых, солдат и детей. — И тихо прошипела: — Даже спайнов.
   — Должно быть, ты совсем одинока.
   Молчание.
   — Поговори со мной.
   — Думаешь, это тебя спасет? Ошибаешься.
   — Отлично. — Рэйчел нащупала фонарь и повернула кремневое колесико. — Если ты меня все равно убьешь, я хотя бы насмотрюсь на тебя.
   Загорелся свет, и тени, словно черные пальцы, поползли через коридор. Карнивал отвернулась, спрятав голову руками.
   — Если ты отказываешься, говорить буду я.
   — Мне плевать.
   — До последней капли крови, пока не придет время?
   Карнивал вздрогнула.
   Рэйчел стало неловко за свою выходку. Она замолчала, пытаясь подобрать слова, чтобы начать разговор. Наконец проговорила:
   — Мой отец был замечательным человеком. Это без сантиментов. Мать скончалась от неизвестной болезни, когда мне было восемь лет. В жизни так бывает.
   — Заткнись! — зарычала Карнивал. — Думаешь, я буду слушать этот бред?
   — Мне все равно.
   Ангел замолчала и начала громко сопеть.
   — Нашей семье принадлежит домик в Ивигарте. В саду растет тонкое дерево. Пруд зарос водорослями и ряской. Ничего особенного. В детстве я играла с детьми других офицеров. Мы воровали яблоки, мучили тетушек, заставляли малявок есть тритонов — детство как детство.
   Карнивал сжалась в комок и спрятала лицо в коленях, обернувшись крыльями.
   — Отца практически никогда не было дома: он участвовал в очередной опасной кампании военно-воздушного флота, сражался во имя Церкви и бога. Тебе вряд ли нравятся аэронавты?
   Карнивал продолжала сидеть, не поднимая глаз.
   — Он привозил с собой подарки. Мне кукол, а маме — вазочки с тальком из речных городов. Разноцветных солдатиков для Марка. Я любила сидеть у него на коленях и слушать истории про далекие земли. Базары Деламура, пустынные бандиты, торговцы драгоценностями из Рача, у которых рты разрезаны кинжалами. Он рассказывал про медиумов из дальних стран, которые протыкали себе губы щепками от виселиц и давали Дипгейту странные имена. — Рэйчел опустила плечи. — Больше всего на свете я хотела улететь вместе с ним. Хотела стать частью его историй.
   Карнивал немного расслабилась. Судя по всему, ангел слушала.
   — Когда спайны приняли меня, я ни секунды не сомневалась. Я стала спайном, потому что хотела, чтобы отец гордился мной, хотела пережить собственные истории — или разделить его жизнь. — Она молча посмотрела на оковы. — Поэтому я начала его ненавидеть.
   — Потому что он не гордился тобой? — Наконец-то голос Карнивал звучал без злобы или ненависти.
   — Нет. Потому что он забыл рассказать мне, что такое убивать. Он знал и ничего не сказал. Когда я вернулась из Нижних земель, между нами уже пролегла пропасть. Мы оба это поняли, но никогда не разговаривали об этом. Мы вообще потом мало разговаривали.
   Карнивал задумалась, а потом с ненавистью сказала:
   — Я этопомню. — Пальцы дотронулись до шрама от веревки. — Моепервое воспоминание.
   — Сколько тебе было лет?
   — Не знаю! — Ангел задыхалась. — Я висела на цепи над пропастью, мешки с камнями привязали к ногам.
   — Кто?
   Ангел вздрогнула.
   — Ты ничего не помнишь? Совсем ничего?
   — Мое имя.
   — Как ты вырвалась?
   Внезапно холодная отстраненность Карнивал вернулась.
   — Перегрызла веревку.
   — Перегрызла? Боги… как?
   — На это ушло четыре дня.
   Рэйчел не знала, что сказать, и в камере воцарилась неловкая тишина. Рэйчел долго сидела, слушая равнодушную мелодию воды. Нужно бы снова попробовать пролезть через решетку, но девушка слишком устала. Поймет ли она, когда наступит конец? Увидит ли тот момент, когда защита Карнивал разлетится вдребезги и голод возьмет верх? А нужно ли это? Может быть, лучше просто заснуть, закончить все прямо сейчас?
   Рэйчел вспомнила голос из далекого сна.
    Только сдохни у меня на руках, сучка.
   Она никак не могла вспомнить, кому принадлежит голос. Веки опустились.
 
   Воинство ангелов поднялось в небо на фоне зари. Золотые доспехи и сталь сверкали, словно радуга, в лучах солнца. Мощные крылья взволновали пустыню, подняв вихри песчаных облаков. Стоя на вершине дюны, Рэйчел наблюдала, как ангелы слетались на восток — они окружали крошечную черную фигурку с крыльями за спиной. Фигурка на коленях ползла по песку, таща за собой цепи. Сотни, тысячи длинных цепей.
    Рэйчел.
   Она подняла глаза.
   Дилл держал в руках золотой меч, но глаза его были белее крыльев. Невидимый поток потянул его за собой прочь от Рэйчел.
    Подожди! Вернись!
   Но ангел был уже далеко, затерявшись в рядах своих славных предков. Они собрались вокруг Дилла, закованные в бронзу и сталь, смеялись над ним. Он пытался что-то сказать ей.
    Что? Что?
   Рэйчел почти услышала.
 
   Девушка проснулась, пораженная внезапной мыслью. Дилл жив и нуждается в ней.
   Черные полоски лежали на каменном полу. Камера оказалась освещена.
   Свет шел снаружи.
   — Кто ты? — Карнивал сидела посреди камеры и грозно смотрела мимо Рэйчел.
   — Бог, — ответил глубокий низкий голос.
   Рэйчел быстро перевернулась.
   Обтянутая грязно-серой кожей плоть каскадами свисала от лысины и до лодыжек. Бог походил на оплывшую гору жира. Он был совершенно обнажен, по всей видимости, мужского пола. Единственным свидетельством половой принадлежности служил голос, складки жира скрывали все неопровержимые доказательства. У него за плечами росли гигантские крылья: словно гейзеры песка вырывались из холма на его спине. Хотя вряд ли это существо взлетало хоть раз за последние несколько тысяч лет.
   — Печально, — прошипела Карнивал. — Ничего странного, что ваш бог выглядит именно так. Не зря же его вышвырнула Айен.
   Бог ничего не ответил ангелу. Он поднял фонарь и нагнулся ближе к решетке. Жир поплыл, и на Рэйчел уставились два кровавых глаза.
   — Ты спайн, — загремел голос. — Но не посвященный. Почему?
   — Какой же ты всеведущий, — усмехнулась Карнивал. Ее гнев нашел новую тропу и пытался сделать первый шаг.
   — Ты Ульсис? — спросила Рэйчел.
   — Отвечай на мой вопрос.
   — Отвечай на мой.
   Огромное лицо покрылось сетью морщин и складок.
   — Я Ульсис.
   — А я не посвящена, — объяснила Рэйчел, — потому что мой брат был против.
   — Это ничего не значит. Пресвитер скрыл это от меня. Почему?
    Сайпс? Старик разговаривал с богом? Скрывал что-то от него?Это встревожило девушку, у нее пропало желание дальше развлекать Ульсиса.
   — Сам у него спроси.
   Ульсис долго смотрел на Рэйчел из-под нависших бровей, словно снимая с нее слой за слоем, подбираясь к сердцевине. Когда бог заговорил, голос его сотряс землю.
   — Ты не первая, кто приходит искать ответы, смертная. Жизнь и смерть, вечные вопросы…
   — Я не ищу ответов, — перебила Рэйчел. — Я ищу шприц.
   — Ты видел его? — спросила Карнивал.
   Огромные куски плоти пришли в движение. Бог повернул к ангелу искаженное гневом лицо и ткнул в нее толстым пальцем.
   — Уродец, зачем ты пришла?
   Карнивал подскочила к решетке и плюнула Ульсису в лицо.
   — Не помнишь меня? — прогремел голос, и гора плоти вздрогнула.
   Карнивал снова плюнула ему в лицо.
   — Ты ничего не помнишь… — Бог вытер слюну, и глаза его сверкнули. — Так ведь, Ребекка?
   Шрамы Карнивал налились кровью.
   Свет в глазах Ульсиса становился все глубже, ярче. Сгущавшаяся вокруг темнота начала сплетаться в цепи, которые росли из плеч и крыльев бога. Цепи потянулись в камеру и окружили Карнивал. Звенья шептали голосами сотен тысяч душ.
   Воздух похолодел, словно в могиле.
   — Помнишь? Помнишь свою мать, смертную сучку? Она была такая красивая, даже когда начала гнить. Я вернул ей душу, чтобы еще больше насладиться ее страданиями. — Ульсис усмехнулся. — Но ты забрала ее душу, когда тебя вырезали из ее чрева. Ты украла ее у меня. Теперь вспоминаешь, дочка, свое первое убийство?
   Карнивал, задыхаясь, отчаянно пыталась вырваться, но цепи крепко скрутили ее.
   — А теперь, — прогремел голос, — вспоминаешь мою веревку?
   Карнивал рванулась на него изо всех сил.
   Раздался хруст сломанной кости, когда ангел ударилась в решетку.
   Бог отступил. Ослепленная яростью Карнивал шипела и царапала воздух через прутья решетки.
   — Теперь ты все помнишь, доченька Веревка? Это мой тебе подарок, злая малышка Ребекка. Мой маленький карнавальный уродец.
 
   Девону казалось, что он сидит на плечах бога. Устроившись на стуле перед приборной панелью, отравитель опустил рычаг, и машина ответила, вздрогнув всем корпусом. Низкий гул сотряс стены и пол. Двигатели заработали, и Зуб тронулся в путь через Мертвые пески. Песок струями полетел из-под гигантского ковша. Массивные гусеницы крушили все на своем пути.
   — Скала, — показал Батаба. — Осторожно. Здесь надо поворачивать на запад.
   — Чепуха! — перекрикивая гул моторов, отозвался Девон. — Эта штуковина может раздавить любую гору.
   — Покажи, как она режет камни.
   Улыбнувшись, отравитель открыл клапан. Внутри дрожащей приборной панели начала пульсировать жидкость, газ засвистел в вентиляционных отверстиях. Девон опустил похожий на кость отросток, раздался оглушительный скрежет, и мощная струя каменной пыли поднялась в воздух до самого мостика. Машина снова задрожала, и перед окном поднялись вращающиеся со страшной скоростью диски.
   Но шаман отвернулся. Он рассматривал мешок, который отравитель оставил в дальнем углу комнаты. Что-то темное сочилось через мешковину.
   — Где твои люди? — поинтересовался Девон. — Думал, они такого не пропустят.
   — На крыше.
   — Понятно. — Девон опустил рычаг на одно деление. Зуб зарычал, глубже врезаясь в дюны, пока в окна мостика не ударили мощные песчаные гейзеры. Лучи заходящего солнца светили через облака пыли кровавым светом. — Ай, шаман, извиняюсь. Мне показалось, я передвинул рычаг в другую сторону.
   — Осторожнее, отравитель. — Взгляд шамана оставался прикованным к грязному мешку.
   Девон поставил рычаг на место, а затем кивнул в сторону загадочного мешка, привлекшего внимание Батабы.
   — Я пообещал Сайпсу, — объяснил отравитель, — облегчить страдания Ангуса.
   Стражник находился в ужасном состоянии. Яды в его теле довели несчастного до грани безумия. И все же Ангус продолжал цепляться за жизнь с настойчивостью, одновременно поразительной и вызывающей отвращение. Хашеттские лекари оставили беднягу связанным, чтобы тот не изувечил себя. Девону стало любопытно: сколько сможет вытерпеть стражник. Но он обещал Сайпсу помочь, так что отравитель нашел компромиссное решение.
   — Тебе запрещено пользоваться твоими ядами, — напомнил Батаба.
   — Яды не понадобились. Хватило пилы.
   Шаман оглянулся на мокрый мешок.
   — Что ты сделал?
   — Больше он себя калечить не будет.
   Между тем Зуб начал взбираться на холм. Машину несколько раз тряхануло, так что Девон подпрыгнул на стуле. Затем двигатели монотонно заработали, и Зуб начал постепенно набирать скорость, спускаясь со склона.
   Сумерки сгущались. Плавно раскачиваясь и оставляя глубокие следы, Зуб двигался по Мертвым пескам. Гусеницы резали дюны и дробили камни. На небе начали появляться звезды. Скоро в небо незаметно поднимется черная луна: ее темный лик — зловещее предзнаменование того, что до рассвета прольется кровь. Скоро Батаба отправился на крышу к своим соплеменникам.
   Девон пребывал в отличном расположении духа. Он колдовал над приборной панелью, собственным телом ощущая пульсацию внутри гигантской машины. Перед отравителем раскинулся безграничный пустынный пейзаж.
   На юге ночное небо озарял свет прожекторов.
    Ловушка!
   Девон потянул рычаг, и перед окном опустилась металлическая сеть. Первая атака начнется гораздо раньше, чем до Зуба доберутся основные ударные силы. В Дипгейте есть черный корабль — «Шептун». Собственное изобретение отравителя. Серебряные корабли слишком заметны ночью для лучников. «Шептун» был сконструирован как легкое быстроходное судно. На корабле не было кают, гарпунов, лебедок и прочей лишней арматуры, а их место заняли более мощные двигатели и дополнительный запас топлива. Корабль этот, должно быть, давно оторвался от основного флота и, не подавая светового сигнала, летел теперь прямо у них над головой. И если настоящий командующий дипгейтских аэронавтов, второй по званию после Хейла, был не менее предсказуем, чем его предшественник, атака должна начаться с минуты на минуту.
   Как раз в этот момент воздух сотрясся от взрыва. Земля окунулась в шипящее пламя. Длинные черные тени выползли из-под потревоженных дюн.
   Горючая смесь.
   Следующий взрыв осветил пустыню красно-желтым шипящим светом, но Зуб как ни в чем не бывало продолжал свой уверенный путь.
   Две бочки, изрытая ядовитый газ, упали на песок. Девон опустил ножи. Бочки разорвало на тысячи осколков, металлическая шрапнель задребезжала об решетку. Дым затянул пространство перед окнами. Еще две бочки упали на песок. Девон направил на них машину и раздавил словно сухие листья.
   Град стрел застучал по корпусу, небо все чаще и чаще озарялось вспышками.
   Пустыня пылала.
   Девон насвистывал мелодию и отбивал такт на приборной панели, когда дверь распахнулась и на мостик ворвался Батаба.
   — Черный корабль! — прорычал шаман.
   Девон окинул незваного гостя презрительным взглядом.