Кемпбелл Роберт. Алиса в Хуливуде

   – Да к чему он ему нужен, твой контракт? Этот парень, похожий на девушку, он, хотите верьте, хотите нет, частный сыщик. Ищейка. Топтун… Подайте мне счет!
   Экрон поднял руку, и официантка исхитрилась сунуть счет ему под мышку. Экрон подписал его, воспользовавшись кредитной карточкой новой киностудии.
   – Вам нужна сцена в винном погребке, значит, я напишу вам эту сцену, мистер Твелвтрис, – сказал Бама.
   – Что это за херня с мистером Твелвтрисом, а, Джонни? Мы с тобой как-никак собираемся снимать кино. Наше кино. Я для тебя Роджер, и никак иначе! – Он достал из бумажника сотенную и сунул ее под блюдце, давая официантке понять, что это персональные чаевые от Роджера Твелвтриса. – Только проследи за тем, чтобы потом погребок можно было перенести ко мне в дом – ион бы там отлично смотрелся.
   Когда все вышли на улицу, Твелвтрис взял Спиннерена под локоток и отвел в сторонку.
   – Чем-нибудь конкретным занимаетесь на данный момент?
   – Ничем таким, чем я не мог бы пожертвовать.
   – И сколько?
   – Пятьдесят.
   – Боже мой!
   Спиннерен начал аккуратно обходить его.
   Твелвтрис схватил его за руку, поглядел через плечо, чтобы убедиться в том, что никто не сможет их перебить.
   – А эта услуга, которую вы готовы оказать…
   – На вас никто ни за что не выйдет.
   – И это будет выглядеть как несчастный случай?
   – Такое бывает только в книгах, а иногда в делах, имеющих политическую подоплеку. Обычные задания решаются куда прямолинейней. Когда по городу бродит столько психопатов, готовых прирезать каждого, о ком пишут в газетах, вам нужно позаботиться только о двух вещах: чтобы на вас не смогли навесить оружие и чтобы у вас было алиби.
   – А если они выйдут на вас?
   – Против меня ничего не будет, а оружия не найдут.
   На верхней губе у Твелвтриса выступили капельки пота, рука, теребящая кадык, задрожала.
   – Вам не о чем беспокоиться, мистер Твелвтрис. Я знаю: чем проще, тем лучше. И у меня нет ни малейшего желания – у меня, похожего на девушку, как вы изволили выразиться, – садиться за решетку. Так вот, к вопросу о моем гонораре.
   – Вы хотите наличными?
   – Да, наличными. И на вашем месте я бы приготовил их уже завтра. Я зайду за ними, закончив дело.
   – Так быстро?
   – Чем быстрее, чем лучше. Ничего фантастического придумывать не придется.
   – Я понимаю: чем проще, тем лучше.
   – Верно. Сделаю дело, приду за деньгами. Только без всяких свидетелей.
   – Мы можем встретиться…
   – У вас пляжный дом в Малибу, не так ли? Будьте там в одиночестве следующую ночь. И, на всякий случай, еще одну.
   – И никого со мной? А быть с моим алиби?
   – Вас впустит охранник, не так ли? Вот это и станет вашим алиби.

Глава двадцатая

   Свистун и Нелли прибыли в мотель «Бье Ривеж» со стороны океана, пройдя через Палму и по Главной набережной.
   Кто-то из числа бесноватых художников, решив, как видно, покрасить главное здание, расписал каждую его стену и любую второстепенную архитектурную деталь в особый цвет. Вход в дом был на углу: две ступеньки крыльца и двойная дверь с застекленными вставками, настолько грязными, что они тоже казались расписанными.
   Сперва Свистун решил, что Нелли вдруг оступилась. Ухватил ее за локоть, чтобы не упала. И только тут понял, что она узнала человека, сидящего в шезлонге в дальнем конце Дадли-корт – он глазел на обнаженную красотку, которую кто-то написал нитрокраской на кирпичной стене здания на другой стороне аллеи.
   Видывал Свистун старых актеров и писателей, упустивших в далеком прошлом стопроцентный, казалось бы, шанс. Пивал с ними кофе, выслушивал их рассказы о том, как с ними уже начинали здороваться за руку самые главные знаменитости и как все сорвалось в самую последнюю минуту. О том, как они пропили, просадили, профукали верную удачу. На Четырех Углах и «У Милорда» таких было полным-полно. И не надо ему было ехать так далеко, чтобы встретиться с их точной копией.
   Человек, похожий на кучу тряпья, повернул голову в их сторону, Глаза у него оказались молочно-голубого цвета, и на мгновение Свистун решил, будто старик слеп в результате двойной катаракты. Но нет, в этих глазах жила горечь поражения.
   – Папа, – еле слышно пробормотала Нелли. А потом позвала вслух: – Папа! Папа! Это я!
   Старик встал, джинсы висели на его тощем теле так, словно карлика втиснули в наряд великана.
   – Нелли, – сказал он. – С матерью приехала повидаться, верно, Нелли?
   Голос был как бы с твердой сердцевиной, но с мягкою оболочкой – голос мечтателя, которому хочется быть героем, но у него ничего не выходит.
   Но тут из глубокой сени деревьев послышался другой голос, нежный и чуть насмешливый.
   – Солнышко, – позвал он. – Солнышко, солнышко.
   На светлое место вышла несколько неопрятно выглядевшая женщина. На ней был отдельный купальный костюм, благодаря чему во всей красе представали чрезвычайно худые шея, руки и плечи. Грудь ее, казалось, была позаимствована у другой женщины – куда большего формата, чем эта. Грудь была не только большой, но и высокой – поразительно высокой для женщины ее лет. Живот и бедра, конечно, вяловаты, а вот ногам могли бы позавидовать многие юные красотки, даже если сейчас эти ноги были в грязных и мокрых пятнах. У нее было тело того типа, которое в одетом виде кажется более обнаженным, чем раздетые тела других женщин.
   Волосы ее когда-то были такими же рыжими, как у Нелли, но, судя по всему, в попытке сохранить этот цвет, когда он начал блекнуть, она вовсе погубила их. Теперь ее волосы были похожи на рифленую бумагу, попавшую под дождь. Небрежные пряди свисали на щеки и шею.
   В руке она держала большой стакан, до половины налитый красным вином. Другой рукой откинула волосы со лба и убрала их за ухо.
   Нелли прошла мимо отца, который почему-то при этом от нее отвернулся.
   Она взяла мать за руку, ощутила под пальцами вялую плоть и хрупкую кость, скользнула рукой выше, обняла за плечо и оставила там свою руку, словно прося поддержки вместо того, чтобы оказывать ее. Мать, подавшись вперед, прикоснулась к щеке Нелли. На мгновение они и впрямь показались сестрами: обе выглядели сейчас предельно молодо, хотя видок при этом был у них диковатый.
   Они обнялись по-настоящему. А потом, разомкнув объятия, но продолжая держать друг друга за талию, повернулись к Свистуну и к старику.
   – Это моя мать, Флоренс Рейнбек, – сказала Нелли.
   – Фло, – пояснила та.
   – А это мой отец, Джесси Рейнбек.
   Свистун повернулся к мистеру Рейнбеку и пожал ему руку. Он увидел в глазах у старика слезы. Поняв, что его слабость заметили, старик мотнул головой в сторону океана.
   – Сильный ветер, – пояснил он, хотя стояло полное безветрие.
   – Ну что, можешь рассказать мне что-нибудь любопытное? – спросила Перчик.
   – Откуда мне знать, могу или нет, если мне неизвестно, что именно тебя интересует?
   – Просто расскажи мне, что ты нарыл, и нарыл ли ты хоть что-нибудь.
   – Твой парень ведет активную светскую жизнь.
   – Что это значит?
   – Он был на большом приеме, который устраивал Роджер Твелвтрис в честь совершеннолетия дочери.
   – Ну, он весьма представительный молодой человек. Может быть, познакомился где-нибудь с этой девицей. Вот и стал вхож.
   – Может быть. А временный охранник у ворот – это твой парень?
   – К сожалению, Роджер Твелвтрис не входит в мою клиентуру.
   – Спиннерен там долго не задержался. Больше было похоже на то, что приехал и уехал.
   – Значит, он там не работал.
   – А ты что, подумала, что его могли взять туда телохранителем?
   – Мне пришла в голову такая мысль.
   – Он ушел раньше, потому что ему надо было заехать на службу за своим соседом.
   – А у него есть сосед?
   – А ты этого не знала?
   – Он очень скрытный парень, а повода вторгаться в его личную жизнь у нас не было.
   – До сегодняшнего дня.
   – Да, нас кое-что заинтриговало.
   – Ты решила выяснить, не хочется ли ему открыть собственное дело.
   – С чего ты взял?
   – Это нетрудно вычислить.
   – Он очень настаивал, чтобы мы заплатили ему за работу еще перед тем, как с нами рассчитался заказчик. А как только твой служащий начинает настаивать на авансе, тебе становится любопытно, с какой стати ему это понадобилось.
   – Так дело обстоит практически в любом бизнесе, – заметил Риальто. – Так тебе неинтересно про соседа?
   – А это важно?
   – Тебе известен пассивный пидер, которого зовут Ян Савода?
   – Я уже давно не держу конюшню, Майк. И картотеку на них не веду тоже.
   – Ну вот, этот трюкач задирает болт до пупа и берет между ног, как женщина.
   – Операция, – сказала Перчик.
   Она сказала это вовсе не Риальто. Просто с языка сорвалось.
   – Не понял?
   – Спиннерен сказал, что ему нужны деньги, потому что его другу необходима операция.
   – Ну вот, все и выяснилось.
   – Ты очень помог, Майк.
   – И сделал это с радостью.
   – Я заплатила тебе за три дня.
   – Но никакого возврата!
   – Знаешь, Майк, это не слишком честно.
   – А что, по-твоему, честно, Перчик?
   – Честно, если ты отработаешь на меня еще два дня.
   – И чем мне надо заняться?
   – Будешь следить за Спиннереном. Какого черта! Может, еще что-нибудь нароешь.
   – Просто, Перчик, ты не любишь проигрывать.
   – А я, Майк, никогда и не проигрываю.
   – Хотите выпить? – предложила Фло, глядя прямо на Свистуна, и наверняка ей хотелось, чтобы он ответил утвердительно.
   – Нет.
   – Что значит нет? Такой большой мальчик, как вы?
   – Нет, потому что я завязал, – ответил Свистун.
   – Ага, значит, вы из этих, – сказала Фло.
   – Почему вы живете здесь, мама? – с ужасом спросила Нелли.
   Стены были расписаны кое-как. Лесенка вела на антресоли, на которых был набросан десяток подушек и разложены в качестве столов две-три сорванные двери.
   – Кто-то запустил в окно камнем, – сказала Фло.
   – И Гетти решила съехать, – добавил Джесси.
   Фло улыбнулась ему как собственной нелюбимой собаке, которую однако же не дозволяется гладить никому, кроме хозяйки.
   – А Джесси не хотел, чтобы Гетти съехала, верно, Джесси?
   Внезапно в этом убогом полуразрушенном помещении повеяло лютой злобой. Свистуну захотелось смыться отсюда, но он, понятно, не смел сдвинуться с места.
   Джесси вышел на солнышко.
   – Ему не на кого стало бы дрочить, – сказала Фло.
   – Что тут происходит, мама?
   – В каком смысле, что происходит? Хочешь стакан вина?
   – Ладно. Я хочу спросить, почему вы живете здесь, а не в верхней половине дома?
   – Я же объяснила. Кто-то запустил камнем в окно. С Гетти случилась истерика. Она заявила, что съезжает, а Джесси объявил ей, что мы можем поменяться с ней этажами, пока стекло не будет починено.
   – Ну, и когда вы собираетесь вставить его? – Да знаешь…
   Не договорив, Фло улыбнулась.
   – Знаю что?
   – Страховой агент пришел на следующий день. Увидел ущерб. Мы с ним поговорили с глазу на глаз. Безо всяких споров. Он мне выписал чек.
   – Ну и?
   – Я потратила деньги.
   Она подошла к цветному телевизору с диагональю в двадцать пять дюймов и погладила его полированную крышку.
   – Потратила на телевизор?
   – Но у нас же не было телевизора!
   – А куда делись деньги, которые я вам прислала на целый год?
   – Ну, сама понимаешь. Деньги кончаются. Вы останетесь на ужин?
   Нелли посмотрела на Свистуна. Что-то отвалилось от потолка и грохнулось на пол прямо ему под ноги.
   Фло подошла и босой ногой наступила на гигантского таракана.
   – Они не кусаются.
   Свистун знал людей такого типа. Каждое замечание имело, как минимум, два смысла. Во всем чувствовалась сексуальная подоплека. Такова была ее природа, и уж тут ничего не поделаешь.
   Он посмотрел на потолок. Кто-то в порыве откровенного безумия расписал нитролаком картонные упаковки из-под яиц и обклеил их разорванными крышками весь потолок.
   – Знаешь, как оно бывает. Морят тараканов на третьем этаже, а они переходят на второй. Морят на втором, они перебираются сюда. Выморим здесь – и они опять начнут подниматься наверх. Есть вещи, бороться с которыми бесполезно.
   Фло посмотрела на Нелли. Каждая фраза имела двойное дно, в каждом слове была сексуальная начинка. Речь Фло раздваивалась: ей хотелось, чтобы люди услышали от нее одно, и она боялась, что они услышат нечто совсем иное.
   – Значит, ужинаем. Я приготовлю спагетти.
   – Ну, и как тебе? – спросил Твелвтрис. Дженни стояла молча, испытывая странное беспокойство.
   – Ради Бога, скажи же наконец, нравится тебе или нет.
   А она и не знала, что сказать. Не знала, что все это должно было означать и когда он успел провернуть дело. Вид этой спальни нервировал ее – точно так же, как появление родного отца в дверях ванной.
   – Я просто поражена, – пробормотала она. Спальня был огромной. Свет, просачивающийся из зимнего сада, окрашивал ковер в песчаный цвет.
   Прямо отсюда через арку можно было выйти к бассейну, не видному из спальни.
   Кровать была в форме раковины. Шелковые покрывала казались морскими волнами, бьющимися о берег. Мебель напоминала черепаший панцирь. Все вокруг было изготовлено из ракушек или стилизовано под них. Даже телефон.
   Твелвтрис подошел к ночному столику и выдвинул ящичек, в котором находилась панель управления, инкрустированная перламутром. Нажал на кнопку – и в углу, из пола, выдвинулся на ножке телевизор. Нажал еще на одну, и стенная панель отъехала, явив взору стереомагнитофон. Он нажал на третью – и раздвинулись сперва занавески, за которыми скрывался платяной шкаф, а потом и дверцы самого шкафа. Показав ей, как все это функционирует, он сказал:
   – А теперь иди сюда. Вот на что тебе надо полюбоваться.
   Дженни подошла к нему. От открыл дверь в ванную. Дженни замерла. Ванная комната и сама ванна были выложены изумрудно-зеленым мрамором Твелвтрис нажал на кнопку. Ванна (скорее, бассейн) начала наполняться водой.
   – Ванну можно наполнить, даже не вставая с постели, – пояснил Твелвтрис.
   – Не знаю, что и сказать, – заметила Дженни. А хотелось ей сказать: а чего ради все это?
   – Та спальня была хороша для девочки. А ты теперь взрослая женщина.
   Повернувшись, она увидела себя в огромном зеркале над кроватью. Она стояла, недоуменно подняв брови, надув губки, выставив одну ногу вперед.
   – Это стоило целого состояния, – пояснил Твелвтрис.
   Вид у меня как у наложницы в гареме, подумала Дженни, и эта мысль ее напугала.
   Фло слила воду из-под спагетти. Прямо поверх купального костюма она надела домашнее платье. Ближе к вечеру повеял легкий бриз. Стало прохладней, но то и дело проносились жаркие порывы ветров Санта Аны.
   – Вечерок выдастся вроде тех, что бывали летом у нас в Айове, – сказала Фло. Взяла стакан и отхлебнула вина. – Все никак не могу привыкнуть к ночному холоду в Калифорнии.
   – А многим это нравится, – заметил Свистун. Она посмотрела на него.
   – Да что они понимают?
   Свистун надеялся на то, что сентиментальные воспоминания прервутся столь же внезапно, как и начались.
   – Сходи-ка за отцом, – сказала Фло.
   – А где он?
   – На скамье в конце аллеи. Пялится на девчонок в купальных костюмах.
   Нелли вышла.
   – Кто вы ей? – резко спросила Фло.
   – Друг.
   – Я вам не верю.
   – А почему?
   – За все время что вы здесь к ней ни разу не притронулись. Я вам, должно быть, кажусь развалиной, но с головой у меня по-прежнему все в порядке. Мужчина вроде вас и женщина вроде Нелли непременно принялись бы ласкаться.
   – Ну хорошо, но если я ей не друг, то кто же я, по-вашему?
   – Не надо отвечать вопросом на вопрос. Я с вами не шутки шучу. Мне надо знать.
   – Мы друзья, но мы друг до друга не дотрагиваемся.
   – Вы ее просто охраняете, верно?
   – Ладно, вы правы. А как вы догадались?
   – Вы оглядываетесь через плечо каждый раз, когда промелькнет какая-нибудь тень.
   – Это просто привычка.
   – А что, этот сукин сын угрожает ей?
   – Словесным образом. Вы ведь знаете, как оно бывает.
   – Да, знаю… Одни грозят убить женщину, но это пустые слова. А другие сперва грозят, а потом убивают.
   Джесси и Нелли появились на пороге.
   – А третьи даже не грозят, – сказала Фло, и Свистуну показалось, что она при этом горько вздохнула.

Глава двадцать первая

   С самого детства у тебя развилось желание идти на любой риск, пренебрегать очевидной опасностью, разгадывать каждую ловушку и обходить каждую западню, никогда не прося о помощи, ни у кого не одалживаясь, оставаясь в любой ситуации самодостаточной особью, не ведающей страха.
   Но для того, чтобы не ведать страха, собственную личность необходимо было изобрести, в этом и заключался весь фокус. Не ведать страха означало сохранять себя любыми средствами. Когда переходишь из рук в руки, жизнь преподносит тебе этот Урок.
   Что, собственно говоря, от тебя требовалось, когда тебе было всего двенадцать, а пьяный мужик, которого тебе велели называть дядюшкой, забрался к тебе в постель и принялся теребить спереди и сзади? Что требовалось, когда у тебя не было ни угла, ни дома, ни силы убедить хоть кого-нибудь в собственной правоте?
   Тебе оставалось только одно: дождаться вечера, когда «дядюшка» задрыхнет за кухонным столом, насосавшись джином. Когда задрыхнет, свесив голову на бок и бессмысленно раззявив рот. А тогда следовало включить газовую плиту, а потом вернуться к себе в комнату, лечь на постель, забиться в самый дальний угол, закрыться одеялом и подушкой – и ждать, пока в доме не грохнет взрыв. Дождаться, пока газ не наполнит кухню и не воспламенится от открытого языка пламени над подогревом, в дальнем конце, около стиральной машины.
   Взрывом «дядюшку» отшвырнуло к стене и сломало ему шею. Соседи позже говорили, что он, наверное, так ничего и не успел понять. Это было единственным досадным обстоятельством во всей истории. Было бы куда лучше, если бы ублюдок заранее знал о неминуемой гибели. Знал бы, откуда она приближается к нему и кем наслана.
   А в спальне всего лишь вылетело оконное стекло.
   Осталось несколько царапин и ссадин, и мертвый дядюшка, и некуда стало податься, кроме как в детский приют. А там довелось продержаться всего неделю.
   – О чем ты думаешь? – спросил Савода.
   Без парика и косметики, с: носком на голове, в подпоясанном, но распахнутом цветастом халате. Не на предмет обольщения, потому что Спиннерену все равно было безразлично, а для самоудовлетворения: каждый раз, проходя мимо зеркала, видишь, как набухают в результате гормональных инъекций грудки.
   – Мне надо позвонить, – сказал Спиннерен.
   – Когда закончишь, зайди ко мне в комнату. Я достал книгу, которую ты просил.
   Он отошел в глубь коридора, но там замер и прислушался к таинственной беседе Спиннерена.
   – Это Спиннерен. Я получил заказ. Да. Без даты доставки. Как можно скорее, так бы я это сформулировал. Где? Повтори-ка. Нет, я не записываю. Ты что, по-твоему, я не умею вести дела? Я попросил повторить, чтобы запомнить.
   Он повесил трубку.
   Когда он зашел к Саводе, тот запихивал себе яйца в окрестности заднего прохода.
   – Что это ты делаешь? – удивился Спиннерен.
   – Собираюсь на панель.
   Савода замотал член пластырем, после чего принялся перебинтовывать образовавшийся сверток, накладывая повязку слой за слоем.
   – Как ты только такое выносишь?
   – Нам всем приходится идти на жертвы. Конечно, если ты останешься дома…
   – У меня дела.
   – Ну вот, и мне не хочется оставаться одному. И опять смотреть телевизор.
   – Но я не подброшу тебя к Четырем Углам.
   – Да какая разница! Я такси возьму. Савода встал, поболтал в воздухе обмотанным членом, затем заправил и его в окрестности заднего прохода. Свободные концы бинта обвязал вокруг талии.
   – А к чему все эти сложности? – спросил Спиннерен. – Разве большинство твоих клиентов не довольствуется отсосом?
   – Большинство довольствуется. Но время от времени попадается такой, которому непременно хочется вставить. Знаешь, «прямому» так порой хочется, как они выражаются, «макнуть».
   – И ты способен их одурачить?
   – Да, Господи, на переднем сиденье машины, где-нибудь в темной аллее, да им еще и страшно до полусмерти, – я их ляжками зажму, они и разницы-то не чувствуют. Все равно все происходит в мозгу, не так ли? Или тебе это неизвестно, милый?
   – Не называй меня милым.
   – Ах, какие мы чувствительные!
   – Но ведь тебе, должно быть, страшно больно.
   – К такой боли легко привыкаешь. Есть и другая боль – а вот к ней привыкнуть трудно.
   – Да, – согласился Спиннерен.
   – О Господи, порой я кажусь себе такою эгоистичной сукой, – сказал Савода. Он бросился к Спиннерену и смущенно обнял его. – Не сердись на глупого Яна.
   – Я не сержусь.
   Спиннерен поцеловал Саводу в щеку, чего никогда не делал ранее.
   Савода весь зарделся. А вдруг что-нибудь да получится, подумал он. У Спиннерена со мной.
   Спиннерен взял приготовленную для него книгу.
   Название на обложке гласило «Женская транссексуальность».
   После доклада Перчику Риальто провел весь день в попытках вновь зацепиться за Спиннерена. Вот почему он терпеть не мог следить за человеком, не связанным работой в офисе или в магазине, а следовательно, свободным. Да еще если у того нет ни постоянного места жительства, ни семьи. Часть дня он провел неподалеку от конторы Перчика, однако заветный «БМВ» там так и не показался.
   Да и к заданию он теперь относился без особого энтузиазма. Ему нельзя было бросить слежку лишь потому, что Перчику не хотелось, чтобы ее деньги пропали даром. А его самого она в очередной раз собиралась обвести вокруг пальца. И если по-настоящему, то следовало ему сейчас отправиться в подпольный игорный дом и взять картишку-другую. Ишь ты, выяснить, куда отправится Спиннерен! А почему бы не спросить об этом у него самого?
   Да и вообще, что она нашла в этом безусом педике? Да и что у нее, на хер, за организация такая? Конечно, она лишена вкуса – взять хоть ее кольца с поддельными камнями, да и ни одного нормального ковра он у нее в доме не видел. А организация и вовсе как дырявое решето. Вот почему она связалась с итальянским мафиозо из Нью-Джерси. Завела с ним бизнес! Детективное агентство, черт бы ее побрал, а в детективах у нее педик, живущий с ненормальным извращенцем. Который еще вдобавок погуливает на сторону. А если он решил открыть свой бизнес, то кому это мешает? Пусть, на здоровье!
   Риальто пару раз объехал вокруг высящегося на холме особняка Твелвтриса в надежде на то, что Спиннерен может заехать сюда за дочерью телезвезды. Хотя, конечно, трудно представить себе, что за дела могут быть у этой парочки.
   И вот день уже клонится к вечеру. Риальто пасется на задворках многоквартирного дома, в котором Живет Спиннерен, «БМВ» остается в своем гнезде на стоянке, над охлаждающимся капотом вьется легкий пар.
   Полчаса он поспал, решив, что уж столько-то времени Спиннерену на переодевание наверняка потребуется. Риальто приучил себя при первой возможности перехватывать по полчасика сна. Он где-то прочитал – и ему это запомнилось, – что именно так отдыхал Томас Эдисон. И часто говаривал, что похож на изобретателя электричества, да почиет он в мире.
   Машину он припарковал так, чтобы видеть выход из дома в зеркале заднего обзора. И каждую пару минут посматривал в зеркало, чуть переставив его так, чтобы следить было еще удобней. Каждый раз, когда дверь открывалась и кто-нибудь выходил и садился в машину, Риальто замирал, понимая, что любое движение в салоне может привлечь к себе ненужное внимание.
   Он не собирался упускать своего подопечного. Напротив, хотел следовать за ним повсюду до конца заранее оплаченного срока. А затем – предстать перед Перчиком и посоветовать ей заняться чем-нибудь более полезным, чем слежка за собственными служащими, даже если он, Риальто, превосходно справился с заданием и отработал каждый полученный грош.
   Выйдя из дому, Спиннерен даже не посмотрел в ту сторону, где Риальто пас его. Он вывел «БМВ» и помчался по широкой аллее, выходящей на бульвар Венчур.
   Риальто выехал на улицу, вырулил вправо, потом еще раз вправо. «БМВ» катил по бульвару в сторону фривея на Сан-Диего.
   Спиннерена и Риальто разделяли шесть машин. «БМВ» находился в зоне отличной видимости. Спиннерен свернул на запад и поехал по направлению к Санта-Монике.
   С каждым кварталом машин на дороге становилось все больше и больше. Риальто, идя на обгон при первой возможности, сократил дистанцию до трех машин. Сюда, в сторону пляжной полосы, ежевечерне мчались многие тысячи пропотевших за день в своих конторах служащих. Ехали к океану просто подышать свежим воздухом или, точнее, относительно свежим. Спиннерен доехал до мола и припарковал машину в одном из муниципальных гаражей.
   Муниципальные гаражи – отличное местечко для тех, кто желает проверить, нет ли за ними слежки. Свободного места полно на всех ярусах, а ты тем не менее едешь на самый верх. И если кто-то последует твоему примеру, в высшей степени вероятно, что это окажется «хвост».
   А обнаружив за собою «хвост», здесь нетрудно от него оторваться. Вниз на лифте, вниз по лестнице, в любую из целой полудюжины дверей.
   К тому же для преследователя может оказаться неприятным сюрпризом то, что преследуемый заранее припарковал здесь другую машину. В таком случае он может практически без потери времени перебраться в нее. А если решишь пасти клиента на улице, не заезжая в гараж, он может выехать из муниципального гаража через любой из нескольких имеющихся здесь выездов. Или выйти пешком и затеряться за углом, на какой-нибудь улочке, запруженной транспортом или, напротив, снабженной «кирпичом» на въезд.