Кемпбелл Роберт. Алиса в Хуливуде

   Он перешел через дорогу, прошел два квартала до бензоколонки, зашел в будку телефона-автомата и позвонил к «Милорду». Боско взял трубку.
   – Это я, – сказал Свистун. – У вас там все в порядке?
   – Нелли любуется происходящим за окнам, а Канаан по-прежнему потчует ее своими байками. Он бывает очень…
   Свистуну пришлось закрыть за собой дверцу, потому что с улицы доносился грохот.
   – Что ты сказал?
   – Я сказал, что Канаан бывает очень милым, когда ему этого хочется.
   – Когда заканчивается твоя смена?
   – Через полчаса.
   – Можешь посидеть там с Нелли часа полтора, если я не успею вернуться?
   – Запросто. А что у тебя за дела?
   – Ничего особенного. Так, рою носом землю. Но это строго между нами.
   – Понял.
   – Прошлой ночью кто-то вломился в дом, в котором живет сейчас Нелли. И мне не удалось поймать его. Не удалось даже разглядеть его машину. Но зато у меня есть кое-какие забавные соображения.
   – А что ж ты так промахнулся? Из простыней выпутаться не смог?
   Свистун проигнорировал эту инсинуацию.
   – Я вышел осмотреться на месте. Там поблизости строительство. Там он, должно быть, и прятался, пока не решил, что все заснули. Я нашел обертку из-под конфеты. На ней было напечатано название клуба «Армантье».
   – Лично мне больше нравятся спичечные коробки. Был такой фильм с Уильямом Пауэллом и Мирной Лой…
   – «Худой» по роману Чандлера.
   – И там вся загвоздка заключалась в бумажной салфетке из какого-то ночного клуба.
   – Все в жизни кажется ненастоящим, потому что все это уже показывали в кино, – заметил Свистун.
   – Вот именно, – согласился Боско. – Скоро и жить будет незачем. Сиди да смотри кино.
   – А в том фильме с Мирной Лой в ночном клубе в ту же самую ночь произошло убийство?
   – Насколько я помню, нет.
   – Ну вот тебе и разница. У меня обертка из «Армантье» и убийство возле «Армантье».
   – И ты полагаешь, что твой полуночный взломщик и убийца из «Армантье» – это одно и то же лицо?
   – Я бы сказал, что это вполне вероятно.
   – И все дело в обертке?
   – А у меня, кроме нее, больше ничего нет. Но, может, за эту ниточку и удастся потянуть.
   – Тебе надо баллотироваться в Конгресс.
   – Да, мой папаша всегда говорил: не умеешь заработать себе на хлеб, баллотируйся в Конгресс. Я собираюсь поговорить с вдовой, если, конечно, разыщу ее.
   – Что ж, удачи.
   – И не давай Нелли соскучиться.
   – Шутишь? Она же будет со мной!
   Повесив трубку, Свистун окликнул Бенни-разносчика. Бенни доставлял людям на дом товары, которых те не заказывали. Через семь дней присылал им счет. Через двадцать один день звонил и осведомлялся об оплате. По его словам, из каждой сотни обслуженных подобным образом клиентов семеро платили по получении товара, пять по присылке счета, а еще трое – после телефонного звонка. Остальные восемьдесят пять говорили, что не заказывали этого хлама, и угрожали позвонить в полицию, а бывает, и звонили.
   По словам Бенни, он отлично зарабатывал. Да и какая служба доставки может похвастаться пятнадцатипроцентной оплатой? А когда его время от времени пытались притянуть к ответу, он регистрировал свою фирму под другим названием и по другому адресу, менял номер телефона, отдыхал два месяца, а затем принимался за дело по новой. Он понимал, что в мире совершается великое множество преступлений против личности, что суды перегружены подобными делами и все только радуются, когда ему удается ускользнуть от заслуженного наказания и вынырнуть в другом месте.
   Стоило перекинуться с Бенни парой слов – и домашний адрес плюс телефон покойного Гарольда Выборга оказались в распоряжении Свистуна.
   В будке автомата стало уже очень жарко. Трубку в доме Выборгов сняла, судя по голосу, старуха.
   – Можно попросить миссис Выборг?
   – Миссис Выборг… А кто это?
   – Друг Гарри.
   – Прошу прощения?
   – Друг Гарольда. Это дом Гарольда Выборга?
   – Да, да.
   – Можно узнать, с кем я разговариваю?
   – Миссис Йенсен. Мать Карлы… то есть миссис Выборг.
   – Меня так огорчило известие о Гарольде, миссис Йенсен. Не уверен, знакомы ли мы вами.
   – Да нет, не думаю. Как вас зовут?
   – Мы с Гарольдом деловые партнеры, но я бывал в доме раза три-четыре. Припоминаю одну вечеринку, которую он устраивал…
   – Как вас зовут?
   – Мне хотелось узнать, когда отпевание.
   – Ах вот как?
   – Я бы непременно приехал.
   – Отпевания не будет. – Старушка явно была рада поговорить с приличным человеком, обуреваемым приличными чувствами. – После службы в часовне Форест-Лаун его похоронят.
   – Часовня Форест-Лаун, это та, что в Глейдейле?
   – Нет, та, что около «Уорнер Бразерс».
   – А доступ к телу?
   – В любое время до десяти вечера.
   – Мне бы хотелось выразить свои соболезнования самой Карле.
   – Вот как?
   – Не подсказали бы вы, как это деликатней всего устроить?
   – А я вам и так хотела сказать, что Карла сегодня с самого утра в Форест-Лауне. И до сих пор должна быть там. Она сказала, что есть не хочет.
   Последнее обстоятельство, судя по всему, тревожило миссис Йенсен.
   – Если увижусь с ней раньше, чем вы, то непременно уговорю ее поесть.
   – Спасибо, мистер…
   Свистун повесил трубку и вышел из будки.
   Проехал по голливудскому фрайвею, свернул на бульвар, а потом помчался по Форест-Лаун-роуд, прибыл на кладбище, припарковался на стоянке на задворках здания в колониальном стиле, где совершались все обряды, которые предлагал клиентам Форест-Лаун. Машин на стоянке оказалось немного.
   Перепад наружной и внутренней температуры оказался таким, что у него мгновенно повлажнели ладони. Да и щеки тоже. Чрезвычайно красивая женщина восседала за столиком в центре зала, пол которого был устлан тяжелым ковром. Здесь было так тихо, что Свистун слышал собственные шаги по ковру и свое дыхание.
   Табличка на столике извещала посетителей о том, что красавицу зовут мисс Уайлда Пиджн. Взгляд, который она бросила на Свистуна, был оценивающим. Единственное, чего он не понял, ко гробу она его примеряла или к своей постели.
   – Мистер Выборг? – вопросительно сказал он.
   – Седьмой зала. Там и зарегистрируетесь.
   – А там кто-нибудь есть? Я хочу сказать, кроме самого мистера Выборга?
   Губы красотки насмешливо дрогнули.
   – Полагаю, вдова на месте.
   – Как она держится?
   – С похвальной невозмутимостью. А вы кто такой? Родственник? Друг семьи? Полицейский?
   – С чего вы взяли?
   – К нам они, бывает, наведываются.
   – И к миссис Выборг тоже заходили?
   – Сегодня утром. Но покойного еще не подготовили.
   – Умер прошлой ночью, а сегодня уже подготовили. Быстро тут у вас.
   – Вдова отдельно заплатила за срочность.
   – А этот полицейский…
   – Дэниэл Кортес.
   – Он говорил с вдовою?
   – Она еще не прибыла, да и покойного еще не подготовили.
   – Так что же тут делал Дэниэл Кортес?
   – Ждал ее, сидел и смотрел на дверь. Когда отводил взгляд от моих бедер. Но вы еще не сказали, из полиции вы или нет.
   – Ну, а если отвлечься от ваших и впрямь неописуемых бедер, то что еще могло, по-вашему, заинтересовать детектива Кортеса?
   – А вы что, согласны с теорией, будто убийце непременно хочется взглянуть еще разок на тело жертвы?
   – Убийце?
   – Ну, мистер Выборг ведь не при бритье порезался, не правда ли?
   – Значит, вы видели тело?
   – Я в этом заведении еще и по части макияжа. Я жду ответа!
   – Я частный сыщик.
   – А почему же вы не похожи на Хамфри Богарта?
   Свистун отправился на поиски зала № 7. Дверь туда оказалась открыта. Гроб стоял на постаменте, в изголовье и в ногах лежали цветы. Женщина, наружность которой можно было бы назвать матерински зрелой, если бы не сексуальный вызов и некая не слишком тайная распущенность, сидела на краю постамента, сложив руки на коленях (где находилась и сложенная вчетверо газета), и смотрела в лицо покойному с таким презрением, отвращением, гневом и удовлетворением, какие Свистуну ранее видеть не доводилось.
   Свистун увидел на столике у входа в зал раскрытую книгу посетителей. Ее страницы были девственно чисты. Он взял лежавшую рядом ручку и вверху первой страницы написал слово «Друг». Скрип пера вывел миссис Выборг из оцепенения. Когда Свистун снова посмотрел на нее, она была сама безутешность.
   Он подошел, подал ей руку.
   – Моя фамилия Уистлер.
   – Ну и что?
   – Я не был знаком с вашим мужем.
   По ее лицу пробежала тень недоумения.
   – Тогда с какой стати вы здесь?
   – В газетах не сообщают подробностей, но мне известно, что произошло с вашим мужем на самом деле.
   Его слова вроде бы повергли ее в ужас. Лишь с превеликим трудом она усидела на месте.
   – Откуда вы это знаете? Вы работаете на… Она смешалась.
   – Вы хотите спросить, на ту ли я работаю компанию, которой вы заказали убийство собственного мужа?
   Она посмотрела на Свистуна, как смотрели люди на Медузу Горгону – смотрели и превращались в камень. В конце концов она спросила:
   – Убийство?
   – Вам что же, казалось, что он может удрать с другой?
   Ее глаза просветлели. Она явно испытала облегчение.
   У Свистуна возникло чувство, что она уже клюнула, но в последний момент сорвалась с крючка.
   – Если бы я наняла кого-нибудь последить за мужем, я наверняка не могла бы предположить того, что он путается с педерастами. Но спросить вас я хотела о другом. Вы из полиции? Потому что если нет, то тогда непонятно, с какой стати я должна отвечать на ваши вопросы.
   Свистун достал лицензию на частный сыск в кожаной обложке с пластиковым кармашком и подержал в руке. Вдова ухватила его за запястье и нагнулась над карточкой. Когда она убирала руку, ее ногти проехали по его запястью.
   – И все равно я не понимаю, что вы рассчитываете от меня услышать.
   – У меня есть клиентка. И все основания полагать, что тот же человек, который убил вашего мужа, охотится сейчас на нее.
   – То есть, по-вашему, он и ее собирается убить? То ли она ему не поверила, то ли разыграла неверие.
   – Он ее несколько раз сфотографировал, пытаясь уличить в предосудительном поведении. Возможно, он пытался уличить в предосудительном поведении и вашего мужа. И ваш муж, не исключено, обвинил его в этом. Завязалась драка – и все закончилось так, как закончилось. Если вы, конечно, наняли кого-то следить за мужем.
   – Но я никого не нанимала. Я же вам уже говорила, верно? Мой муж был не последним человеком в страховой компании. Он был очень консервативен. Очень осмотрителен. Допоздна задерживался на работе. Его только работа и интересовала. У меня не было ни малейшей причины подозревать его в чем бы то ни было. И уж меньше всего в…
   Ее губы дрогнули.
   – Но, может быть, слежку за ним организовали его сослуживцы.
   – И это весьма маловероятно. Но, с другой стороны, конечно, не мне судить. Я хочу сказать, я ведь, как выяснилось, ровным счетом ничего не знала про Гарольда.
   Она посмотрела на лицо покойного мужа, утопающее в подушках кремового шелка, и по ее лицу, подобно судороге, прокатилась волна той же ненависти и отвращения, которые Свистун заметил, едва войдя сюда.
   – А человека, который, судя по данным полиции, убил вашего мужа, вам описали?
   – Да. Детектив по фамилии Кортес спросил, не знаю ли я стройного молодого человека с черными волосами и усиками, в форме военного летчика первой мировой.
   – Но вы, разумеется, никогда не видели его? Тем более в обществе мужа?
   Она насмешливо приподняла брови.
   – Человека в форме летчика первой мировой?
   Свистун промолчал. Он подсел к ней, уперся локтем в колено, поднял голову, поглядел ей прямо в глаза. Она чуть попятилась от него и в результате села практически прямо.
   – Про тайную жизнь моего мужа мне ничего не известно. Я об этом ничего не знаю. Абсолютно ничего.
   Она едва не кричала.
   – И никаких подозрений у вас не было?
   – А что я могла подозревать? Что мой муж – гомосексуалист?
   – Возможно, он воспринимал себя как-то иначе.
   – Он был в гей-клубе и…
   – Я хочу сказать, что некоторые мужчины причем порой это самые нормальные бизнесмены – любят одеваться в кожу и выдавать себя за крутых извращенцев. И в гей-клубах они бывать любят. Даже иногда там дерутся.
   – Извращенцы!
   Она выкрикнула это неумолимо, словно изрекла приговор.
   Свистун поднялся с места. Она посмотрела на него снизу вверх, теперь уже чувствуя себя явно лучше или во всяком случае привычней: женщина ее лет смотрит на мужчину, что же в этом такого?
   Она даже попыталась улыбнуться, разыгрывая роль скорбной, но не безутешной вдовы.
   Свистун простился с нею. Прошел по толстому ковру, практически заглушающему шум шагов; от порога обернулся и посмотрел на вдову. Полагая, что уже осталась в одиночестве, она вновь предавалась ненависти.

Глава тринадцатая

   Здание было облицовано кирпичом, над входом красовался изготовленный из плексигласа и бронзы козырек – на случай, если пойдет дождь, хотя здешний климат подобной возможности вроде бы не предполагал. Холл был мраморным – белый мраморный пол и розового мрамора стены. Дверцы двух лифтов – из полированной меди. В золоченой рамочке под стеклом был вывешен небольшой указатель. На четырех этажах, со второго по пятый, значились только три фамилии.
   Свистун с Нелли подошли к лифтам. Свистун наконец заехал за ней к «Милорду», увел ее от Боско и Канаана, завез в Брентвуд переодеться, и вот теперь они отправились на Беверли-Хиллс.
   Дверца одного из лифтов открылась. Молодая женщина в синем платье с белым воротничком и такими же манжетами вышла в холл. Вид у нее был предельно деловитый.
   Свистун отступил на шаг, давая ей пройти, однако приехала она, как выяснилось, как раз за ними.
   – Миссис Твелвтрис?
   – Да.
   – Мистер Мандель прислал меня показать вам дорогу в конференц-зал. Ему не хотелось бы заставлять вас обращаться в регистратуру.
   С неопределенной улыбкой она посмотрела на Свистуна.
   – Я сопровождаю миссис Твелвтрис.
   Кивнув, она отступила на шаг, пропустила Нелли в лифт, вошла следом и предоставила Свистуну замкнуть шествие. Все это она проделала непринужденно и чуть ли не автоматически, словно заранее была убеждена в том, что учебник хорошего тона знаком всем присутствующим и соответственно никаких затруднений возникнуть просто не может.
   В лифте работал кондиционер, в воздухе чувствовались ароматические добавки, поездка на четвертый этаж оказалась чересчур непродолжительной. Свистун вышел из кабины с явным огорчением.
   Женщина сухим кивком указала им на выходе необходимое направление, а сама осталась в лифте и поехала вниз.
   Они вошли в приемную. Канцелярского или письменного стола здесь не было, только четыре неуютных на первый взгляд кресла – по одному с обеих сторон возле каждой из двух дверей, ведущих во внутренние кабинеты.
   В одном из кресел расположился Уолтер Пуласки в спортивного покроя костюме цвета «электрик блю». Он сделал вид, будто не замечает вновь прибывших.
   – Привет, Уолтер, – сказала Нелли.
   Он посмотрел на нее так, словно его ударили по физиономии, затем заставил себя улыбнуться, поднял голову и наконец, не зная, куда девать руки, соизволил встать.
   – Миссис Твелвтрис, – пробормотал он.
   Он мельком посмотрел на Свистуна и тут же вновь потупился.
   Свистун ухмыльнулся.
   – «По ковровой дорожке моей миленькой ножки», – процитировал он игривую песенку.
   – «Где любимая собачка? С ней случилась незадачка», – подхватила Нелли.
   Не успели они подойти к двери в кабинет, как ту уже открыл сам Берни Мандель.
   Свистун увидел в кабинете двоих мужчин, они сидели в креслах у журнального столика размером с бильярд. Одним из них был Роджер Твелвтрис, другого он не знал или не узнал.
   – В ямочку, только в самую ямочку, – проворковал Мандель. Его сердечностью можно было торговать вразвес, по фунту.
   Нелли пришлось встать на цыпочки, подставляя ему щеку для поцелуя.
   – Сколько раз я говорил вам: оставьте вы своего Роджера – и махнем со мной куда-нибудь в Испанию или на Таити?
   – А как насчет Софи и четырех деток? – насмешливо отозвалась Нелли.
   – Никакой Софи, никаких деток, только мы с вами. Вы ведь такая шикарная дамочка. Всерьез ли я это предлагал? Разумеется, всерьез. В моих фантазиях, в моих эротических грезах. Но, переходя к унылой реальности, неужели и впрямь двое дорогих моему сердцу людей решили расстаться? Разбежаться, так сказать, на все четыре стороны?
   Твелвтрис, поднявшись с места, ухмылялся сейчас ухмылкой, отлично знакомой миллионам его телепочитателей. Он был воплощение любезности и благожелательности. Второй мужчина тоже поднялся с места, оказавшись при этом чуть ли не великаном. Он поглядывал на всех собравшихся со смешанным выражением радушия, удовольствия, сомнения, сарказма и любопытства.
   Твелвтрис вытянул губы, сложив их в трубочку. Нелли подалась к нему так, чтобы он мог поцеловать ее в щеку, избежав при этом телесного контакта. Он шумно чмокнул ее куда-то под ухо.
   – Давненько не виделись.
   – Добрый день, Роджер.
   Мандель решил не терять времени даром.
   – Да нет, разумеется, я это не всерьез. То есть, я-то всерьез, но не ценой же развода! Я что ж, по-вашему, варвар? – Он простер руку по направлению к Свистуну. – Я вас не знаю. Вас пригласили?
   – Его пригласила я.
   Мандель как на шарнирах развернулся в сторону великана.
   – Еще один адвокат? Вам что, хочется хорошенько меня потрясти?
   Твелвтрис хотел было пожать руку Свистуну, но Мандель решительно воспротивился – и Твелвтрис покорился. Уистлер с удивлением шевельнул бровями, как бы недоумевая, уместно ли обмениваться рукопожатиями в данный момент.
   – Это мой друг, – пояснила Нелли.
   – Ради всего святого, Нелли! Что значит «друг»? – изумился Твелвтрис.
   Великан, рассмеявшись, решил составить компанию остальным. Все столпились сейчас у двери. – Знакомы мы с вами или нет? – спросил он. – Меня зовут Хенди Рено. Я представляю интересы миссис Твелвтрис.
   Свистун пожал руку адвокату. Одновременно Рено ухитрился клюнуть в щечку Нелли.
   И тут Свистун узнал его. Настоящее имя этого человека было Хиндемит Ренковски. Сын поляка и ирландки, выросший в чикагских трущобах, закончивший небольшое юридическое учебное заведение, не обладающее ни традициями, ни репутацией. Имя он сменил в официальном порядке, подав соответствующее прошение, а произошло это через шесть месяцев после того, как он впервые выступил в суде штата Иллинойс и приобрел пару туфель из крокодиловой кожи. Ростом он был шесть футов три дюйма и внешне смахивал на Гари Купера. В Голливуд он перебрался именно в расчете на то, чтобы поэксплуатировать здесь это сходство, что ему и впрямь помогло: в Хуливуде на двойников вечный спрос.
   Свистун однажды сталкивался с ним, представляя интересы своего клиента, тоже поляка, однако лично знаком не был. Что, впрочем, не мешало ему знать про адвоката, наверное, столько же, сколько знали про него в этом городе и все остальные.
   – Да, конечно, я вас знаю. Ваша фамилия Уистлер. – Рено ухмыльнулся. – Но вы же…
   – Не адвокат, – не дал ему договорить Свистун.
   Они с Рено переглянулись, адвокат коротко кивнул. Теперь он не выдаст Свистуна до тех пор, пока этого не прикажет ему Нелли.
   – Инженер по технике безопасности, – якобы закончил собственную мысль Рено.
   – Не подождете ли вы в соседней комнате вместе с мистером Пуласки, – сказал Мандель. – Мы тут будем обсуждать деликатные вопросы.
   Твелвтрис в наглую разглядывал Свистуна.
   – Берни, мне бы хотелось, чтобы мистер Уистлер тоже… – начала было Нелли.
   – Я уверен, что мистер Уистлер ничего не имеет против, – вмешался Рено. Взяв Нелли под локоток, он отвел ее в сторону. – В наши дни можно говорить с первым встречным о политике, о религии и о собственной сексуальной жизни. Но разговор о деньгах по-прежнему остается священной тайной.
   – Это верно, – подхватил Мандель. – А если вам нечем заняться, посмотрите, пожалуйста, мои лифты. Что-то я в последнее время не уверен в их безопасности… Разумеется, это всего лишь шутка, мистер Уистлер. Шутка юмора в связи с техникой безопасности.
   Уистлер вышел в приемную, и Мандель закрыл у него перед носом дверь – вежливо, но решительно. Хорошо хоть не на задвижку. Обернувшись, Свистун увидел, что на него глазеет Уолтер Пуласки.
   – Вы знакомы с мистером Рено. А мы с вами знакомы?
   – Не думаю, – ответил Свистун.
   – Я работаю на мистера Твелвтриса я его телохранитель. А, работаете на миссис Твелвтрис?
   – Я работаю на себя, – ответил Свистун.
   В приемной было скучно. Кондиционер, разумеется, был включен. Свистун подошел к окну и приотворил его на пару дюймов, впустив в помещение жаркий вихрь Санта Аны. Сквозняком на дюйм-другой приотворило и дверь в конференц-зал.
   Свистун подошел к двери и уселся в кресло. Пуласки было на него наплевать. А ему было наплевать на Пуласки.
   Итак, прошу всех за стол, – провозгласил Мандель. – Кто-нибудь чего-нибудь хочет? Чаю, кофе, горячего шоколада?
   – Ради Бога, Берни, На улице жара, – заметил Рено.
   – Но здесь-то прохладно. Так что горячий шоколад нам не помешает.
   На столе не было ничего, кроме четырех кожаных папок, четырех шариковых ручек по шесть долларов за штуку, магнитофона «сони» и звукорасшифровывающего устройства с панорамным микрофоном на полированной ножке.
   Все уселись за стол. Твелвтрис и Рено – в кресла, в которых они сидели до появления Нелли. Мандель – в свое фирменное с высокой спинкой, а Нелли – на маленький кожаный диванчик. Рено положил на пол у ножки кресла портфель. Мандель, скосив глаза, увидел на полу под креслом Твелвтриса конверт с фотографиями.
   – Кого-нибудь не устраивает включение звукозаписывающего оборудования? – поинтересовался Мандель. – Нет? Значит, вы не против, если я просто включу его вместо того, чтобы звать стенографистку? – Он нажал на «пуск». – Техника – это чудо!
   – Но ведь технику к себе на колени не усадишь, верно, Берни, – пошутил Твелвтрис. – И хороших ножек у нее тоже нет? И в обеденный перерыв ей не вдуешь, вот в чем беда!
   – Роджер, – отсмеявшись и несколько раздосадованно покачав головой, сказал Мандель. – Следите, пожалуйста, за собой. Ведь все наши слова записываются. Или вам хочется устроить в Калифорнии собственный Уотергейт? Или угодно израсходовать всю пленку на неуместные остроты?
   – А может, из этой записи что-нибудь и получится, – возразил Твелвтрис. – Может, она будет пользоваться успехом. Как, Рено, вы согласны на половину чистой прибыли?
   Мандель, подавшись вперед, выключил магнитофон, перемотал пленку назад, погрозил Твелвтрису пальцем.
   – Ведите себя хорошо, договорились, Роджер? Могу я рассчитывать на то, что вы отнесетесь к делу серьезно?
   – Ладно, договорились. Мандель нажал на «пуск».
   – А что это за мудак в костюме за двадцать долларов? – мрачно уставившись на Нелли, осведомился Твелвтрис.
   – Где это в наши дни можно купить костюм за двадцатку? – торопливо вмешался Рено, стараясь удержать Нелли от вспышки гнева.
   – В секондхэнде Армии Спасения, где же, на хер, еще!
   Нелли посмотрела на Рено.
   – Хинди, не попросите ли вы моего супруга выбирать выражения?
   – Это еще что такое? – взорвался Твелвтрис. Мандель потрепал его по рукаву.
   – Мне кажется, Нелли всего лишь…
   – Я знаю, что она за «всего лишь»! Ведет себя словно королева, а я, значит, последний мудак. А я зарабатываю по двадцать миллионов в год…
   – Роджер, – резко осадил его адвокат, одновременно остановив магнитофон. – Нам это не известно. Я хочу сказать, необходимо свериться с бухгалтерскими записями. Вы понимаете, о чем я?
   – Тебе, Роджер, говорят, чтобы ты не показывал мне свою чековую книжку.
   Произнося это, Нелли ослепительно улыбнулась.
   – У нас сейчас только предварительное обсуждение, – вмешался Рено. – Мне кажется, нам следует сформулировать стоящую перед нами задачу двояко. Во-первых, необходимо наметить справедливый раздел совместно нажитого в браке имущества. Во-вторых, проследить за тем, чтобы налоговые службы не обобрали до нитки наших клиентов в ходе такого раздела.
   – Согласен, – сказал Мандель. – Это разумный подход. Вы ведь, Роджер, тоже с этим согласны?
   – Необходимо также заранее оговорить, что моя клиентка является представительницей шоу-бизнеса, карьера которой оказалась вынужденно прервана.
   – Да ради всего святого! Она же в баре пела, – сказал Твелвтрис. – Пела за пиво с сухариком, да и то если находился свободный стул, чтобы усесться на него мягким местом. Да и самим мягким местом, должно быть, приторговывала.
   Он яростно уставился на Нелли, которая восприняла эти обвинения и оскорбления с удивительным спокойствием, разве что чуть поджала губы.
   – Это не совсем точно, – возразил Рено, извлекая из-под стола портфель. – У меня тут реклама ресторанов и клубов…
   – Мы согласны с тем, что Нелли делала карьеру в шоу-бизнесе, – перебил Мандель. – Не будем кривить душой, Роджер. У Нелли прекрасный голос. А ее диск…
   – За который я заплатил, – вставил Твелвтрис.
   – Софи ставит его внукам всякий раз, когда они нас навещают. И они сразу же засыпают.