Кемпбелл Роберт. Алиса в Хуливуде

   – Вот уж спасибо, – поневоле рассмеявшись, заметила Нелли.
   – Ну, а что в этом такого? Ведь и песенка-то называется «Колыбельная для влюбленных», не правда ли? А от колыбельных и надо засыпать.
   – С названием я просто пошутила, – заметила Нелли.
   – Мы все комедианты, – с такой горечью заметил Твелвтрис, как будто только что сделал это открытие.
   Рено извлек из портфеля пять копий трехстра-ничного документа. Одну вручил Твелвтрису, одну Нелли и две Манделю.
   – Это список приобретений, сделанных за последние пять лет, которые следует рассматривать в качестве совместно нажитого имущества. Отдельный экземпляр, Берни, вам в картотеку.
   Мандель подержал на весу тонкую стопку бумаги.
   – Погодите-ка, Хинди, мы вроде договаривались, что у нас будет всего лишь предварительное обсуждение.
   – Но я не вижу причин, почему бы нам не привнести в него немного конкретики, не так ли?
   – Но мы бы приготовили для вас инвентарный список.
   – Прошу прощения. Вы приготовили бы ваш инвентарный список, я подчеркиваю – ваш, а мы вам предлагаем свой собственный. Вот я о чем. Почему бы нам не сличить эти списки? По крайней мере, можно попробовать…
   – Посмотрим эту ебаную телегу, – сказал Твелвтрис.
   – Что такое? – Рено изумленно поглядел на него.
   – Список ваш посмотрим, вот что, – торопливо пояснил Мандель. – С чего бы ни начать, только бы начать. Может быть, Хинди, вы зачитаете его вслух, а мы будем следить по тексту?
   Рено прочистил горло, словно готовясь к публичному выступлению.
   – Семь миллионов наличными и страховыми полисами, два пентхауса в Нью-Йорке, с обстановкой, поместье на голливудских холмах, с обстановкой, дом в Малибу, с обстановкой, «роллс-ройс», «мерседес-бенц», «альфа-ромео», «мазарати», «тойота-77»…
   – Парочка ржавых гвоздей и ведро навозу, – заметил Твелвтрис. – А мои носки вы в этот список не включили?
   – Полегче, Роджер, – заметил Мандель. – Мы сейчас всего лишь пытаемся определить базу для дальнейших переговоров.
   – Да, кстати, Берни, – сказал Рено. – Раз уж вы заговорили о дальнейших переговорах, мы эту стадию не предусматриваем. Данный список является окончательным. Это существенно упрощает все остальное.
   – Упрощает? В каком это смысле упрощает? Поглядев на Манделя в эту минуту, можно было решить, будто Рено вот-вот выхватит «кольт».
   – Делим надвое. На такое соглашение мы рассчитываем. А переговоры в эту картину не вписываются.
   Твелвтрис вскочил. Его лицо исказилось от ярости, бугры мышц на шее поперли вперед, глаза чуть не выкатились из орбит. Гнев, едва закипев, сразу же достиг высшей точки.
   – Хотите половину? А хуя вам, а не половину!
   – Сядьте, Роджер!
   Теперь уже поднялся с места и Мандель.
   – Полхуя в рот и полхуя в пизду, – заорал Твелвтрис.
   Мандель в суматохе нажал не на ту кнопку магнитофона. Пленка начала сматываться на рапиде, крики Твелвтриса прозвучали в обратном порядке на страшной скорости.
   – Уистлер, – крикнула Нелли.
   А Твелвтрис продолжал орать, обвиняя ее во всех мыслимых и немыслимых грехах. Мандель пытался успокоить его, Рено грозил возбудить дело об оскорблении, а магнитофон наяривал как грошовый чайник со свистком.
   Свистун поглядел на Пуласки: тот поднялся на ноги, но еще не решил, как быть дальше. Свистун бросился в конференц-зал.
   Твелвтрис, нагнувшись, извлекал из-под стола конверт с фотографиями.
   – Не делайте этого, Роджер, – предостерег его Мандель. – Прошу вас, не делайте этого.
   Твелвтрис в спешке, в очередной раз раскрывая конверт, порвал его.
   – Это не придаст переговорам надлежащий характер, – говорил Мандель.
   Нелли вскочила с места и рванулась к Свистуну. Рено остановил ее.
   – Все в порядке, Нелли. Давайте успокоимся.
   Твелвтрис вывалил на журнальный столик снимки, на которых обнаженную Нелли обнимал столь же обнаженный Свистун.
   – Она шутит? Или спятила, на хер? Или вы Думаете, что я позволю ограбить себя бляди, которой не терпится? Не терпится настолько, что она лезет в штаны первому, с кем столкнется?
   – Так я и знала, что этого проклятого фотографа подослал ты! – закричала Нелли.
   – Не подсылал! Никого я, на хер, не подсылал! Он пришел ко мне и предложил продать эти снимки уже после твоего звонка! А ты рехнулась. Охуела – в прямом смысле слова. Ты даже в постели делать этого не можешь. Тебе надо вываляться в грязи – а иначе никак.
   Нелли, проскользнув мимо Свистуна, бросилась из конференц-зала.
   – Минуточку! Погоди минуточку, – заорал ей вдогонку Твелвтрис.
   Он бросился за нею следом. Свистун встал у него на пути.
   – О Господи, какой ужас, – пробормотал Твелвтрис. – Я ведь не собирался этого говорить. Прошу вас, отойдите. Я хочу догнать ее и извиниться.
   – Не мешайте ему, – сказал Мандель.
   – Все в порядке, Уистлер, – сказал Рено. Свистун не мог поверить собственным глазам.
   Краска гнева сошла с лица у Твелвтриса, он стал спокоен и благоразумен. Припадок ярости закончился с тою же стремительностью, что и начался. Свистун на минуту растерялся. Твелвтрис острожно обошел его, прошмыгнув между столом и диваном.
   – Вы можете это понять? – обратился к обоим адвокатам Свистун.
   – А что тут понимать, – ответил Мандель. Это большой талант. Это знаменитость.
   Свистун выскочил из конференц-зала, промчался через приемную, пронесся по коридору. Нелли стояла около лифтов, отвернувшись к стене и понурившись. Твелвтрис был рядом, он шептал ей что-то ласковое, стоя вплотную и разве что не дотрагиваясь до нее. Пуласки спешил к ним по коридору.
   Нелли подняла голову, покачала ею. Твелвтрис отпрянул от нее. Нелли обернулась. Презрительно посмотрела на него, подождала, пока он не уберется с дороги. Затем прошла по коридору мимо Пуласки и сказала Свистуну:
   – Спустимся пешком.
   К тому времени, как Свистун и Нелли оказались внизу, Твелвтрис и Пуласки успели спуститься на лифте и покинуть здание. Стеклянная дверь только что захлопнулась за ними.
   – Ну что, досыта наслушались? – спросила Нелли.
   Свистун утвердительно кивнул.
   – Надо было вам оставаться в зале, чтобы увидеть, как этот сукин сын на меня пялился.
   – Кое-что я увидел.
   Он открыл дверь, выпустил Нелли, шагнул следом за нею в убийственный зной. Такой зной, что они чуть было не спрятались от него обратно в здание.
   – Ну, и как, по-вашему, нужен мне телохранитель?
   – Я покручусь возле вас.
   – Что ж, я рада. Не хотелось бы мне идти на сегодняшнюю вечеринку одной. – Она внезапно остановилась и заговорила, не давая Свистуну возможности вставить реплику. – Не говорите этого, Уистлер. Я понимаю, что это безумие. И не собираюсь ничего объяснять.
   Она была так огорчена и растеряна, что при всем своем хладнокровии, казалось, вот-вот была готова Расплакаться. Спорить с ней или хотя бы обсуждать что-нибудь не имело смысла.
   – Надо бы выпить, – сказала она. – Непременно надо выпить. Есть тут одно местечко за углом.
   Она взяла Свистуна под руку и легонько прижалась к нему.
   Когда они вошли в бар, Свистуна бросило в дрожь. Из огня в лед и обратно – так он коротал весь сегодняшний денек. «У Милорда» было бы, конечно, безопасней, да и кондиционер работал там не на всю катушку.
   Маленький бар оказался довольно людным. Несколько молодых мужчин и женщин, одержимых карьерными устремлениями, обсуждали интересующие их вопросы: работу, раскрутку, ужин, уикэнд на Гавайях, разовый перепих.
   Свистун и Нелли сели к стойке. Бармен был профессионально равнодушен.
   – Джинджер-эль с ликером без вишенки, – сказала Нелли. – Взболтайте, но не в миксере, и подайте со льдом.
   Свистун обошелся лимонадом.
   – Ну, и что теперь? – спросил он, когда им подали два бокала.
   – Одному Богу известно. Если это был всего лишь первый раунд, то я не уверена, что продержусь до конца поединка. – Она полезла в телесного цвета сумку и извлекла оттуда опись подлежащего разделу имущества. – Не угодно ли посмотреть?
   – Я кое-что слышал своими ушами.
   – Не правда ли, совсем недурно для простого затейника?
   – А вы бы чего хотели? Чтобы он без сопротивления отдал вам половину всего, что я прослушал, и всего, чего я не слышал?
   – Я ухватила его за яйца, и они все это понимают.
   В тоне, которым она произнесла это, отсутствовало ее всегдашнее очарование.
   Она допила свой бокал до сладкого донышка.
   – Вы закончили? – спросила она у Свистуна. – Тогда, пожалуй, пойдемте. У меня до вечера еще кое-какие дела. Хочу повалить его нокаутом.

Глава четырнадцатая

   Свистун был официально нанят охранять ее тело, но это не мешало ему удивляться, с какой стати он облачился в свой лучший черный костюм, нацепил шелковый галстук и отправился эскортировать Нелли Твелвтрис на вечеринку по случаю дня рождения ее падчерицы, с которой и она сама была едва знакома, в дом к человеку, которого она ненавидела и который только что бросил ей в лицо самые грязные обвинения.
   Пути Хуливуда были неисповедимы – и Свистун размышлял сейчас над этим. Не только «папе» Хемингуэю, но и невозмутимым китайцам показалось бы, что здешний люд просто-напросто спятил.
   На какое бы впечатление ни рассчитывала Нелли, впервые отправившись к «Милорду» нанять себе телохранителя, это не шло ни в какое сравнение с подготовкой, проделанной ею перед прощальным визитом в дом мужа.
   Платье было нежно-изумрудным, что соответствовало цвету глаз и выигрышно контрастировало с рыжими волосами. Непременный боковой разрез поднимался выше мыслимых и немыслимых пределов, заставляя зрителя томиться надеждой, будто ему удастся мельком заглянуть в святая святых. Чулки – лунного цвета с люрексом. Туфельки представляли собой две крошечные колясочки на высоких изумрудных ножках.
   Свистун в своем черном шерстяном костюме чувствовал себя обыкновенным водилой.
   Поехали они, правда, не на его старом «шевроле». Он мог только догадываться, почему Нелли отказалась от поездки на собственном «мерседесе». И он сам, и его машина представляли собой откровенный вызов Твелвтрису, давая ему понять, что не в деньгах счастье, а мужская сила – тем более. Пусть все остальное достается Твелвтрису – но, конечно, не раньше, чем Нелли получит свою половину.
   – В любом баре, – сказал Свистун, – нашлись бы мужики, готовые убить кого угодно, лишь бы им позволили слизывать пыль с ваших туфелек.
   – В ваших речах столько сахара, что мне угрожает диабет. Но что, я действительно потрясающе выгляжу?
   – Выглядите так, словно рассчитываете на примирение с Твелвтрисом.
   – Я просто хочу показать этому сукину сыну, что он теряет.
   – Ладно, как вам будет угодно. Но могу ли я задать вам еще один вопрос?
   – Если он не связан с проблемами любви и брака.
   – Вы не боитесь ненароком вывалиться из этого платья?
   – А что, ведь прелюбопытное получилось бы зрелище.
   – Тогда хотя бы предупредите меня заранее. Мне не хотелось бы, чтобы другие мужики затоптали меня до смерти.
   Перегнувшись (на таком тесном сиденье это не составляло труда), она легонько поцеловала его в щеку. На щеке у него остался след от помады, правда, не размазанный. Затем отвернулась и принялась вертеть в руках тщательно упакованный подарок для Дженни Твелвтрис.
   Свистун въехал в широкие ворота, узор на решетке которых изображал число двенадцать в соответствии с фамилией Твелвтрис.
   – Здесь вы и жили? – спросил он.
   – Здесь я пребывала в заточении, – ответила Нелли, рассмеявшись так, словно чрезвычайно удачно пошутила.
   Свистун вышел из машины и открыл дверцу перед Нелли, прежде чем это успел сделать кто-нибудь из слуг в алых ливреях. Подоспевший было слуга отдернул руку с такой стремительностью, словно испугался, что его накажут, – то ли за чрезмерную предупредительность, то ли, наоборот, за нерасторопность.
   – Не беспокойся, парень, – сказал ему Свистун. – Я сдаю студиям машины напрокат. Это классика.
   – В каком смысле классика?
   В холле выстроилась целая очередь гостей, стремящихся принести формальные поздравления Твелвтрису и Дженни.
   На хозяине дома был голубой шелковый пиджак. На его дочери черное платье, обтягивающее ее, как перчатка, из которой торчат наружу три пальца.
   Нелли, встав в очередь, предпочла держаться на определенном расстоянии от предыдущей пары. И когда пришло время, сделала в освободившемся пространстве семь шажков, слившихся в одну царственную симфонию, и подставила Твелвтрису щеку для поцелуя.
   Он хотел было поцеловать ее в губы, и его рука зашарила у нее по талии и ниже, будто спеша ухватить Нелли за задницу, но она уклонилась и от поцелуя, и от объятия.
   – Не надо. Этих привилегий ты уже лишен.
   Нелли и Дженни не столько поцеловались, сколько чмокнули воздух в некотором удалении от губ и той, и другой, после чего Нелли вручила подарок.
   Твелвтрис положил ей руку на левое плечо как раз в тот миг, когда справа от нее оказался Свистун.
   – Дженни, – вопросительно протянул Твелвтрис.
   Вместо того чтобы передать подарок Нелли служанке, Дженни сама понесла его туда, где грудой лежали уже сделанные ей подношения.
   – Вы частный сыщик, верно, Уистлер? – такой гнусной ухмылки, которая появилась сейчас на губах у Твелвтриса, Свистун в жизни своей не видывал. – Слышал, что ваше агентство оказывает услуги во всем спектре.
   – Стараюсь как умею.
   – И у вас неплохо получается. Неплохо для человека, работающего на свой страх и риск.
   – Потому что головой работаю. А котелок у меня варит недурно.
   Дженни вернулась к отцу. В руках у нее была плоская коробка девять на двенадцать дюймов в голубой фольге, перевязанная желтой ленточкой.
   – А это небольшой сюрприз для тебя, – сказал жене Твелвтрис.
   – Берни убедил тебя в том, что эти снимки невозможно использовать?
   – Не хотелось бы мне, Нелли, чтобы мы с тобой совсем одичали.
   – Ты переменчив, как небо над океаном.
   – По-моему, ты что-то спутала. Оно неизменно голубое и спокойное. Голубое и спокойное.
   – И я тебе приготовила маленький подарок, – сказала Нелли.
   Она извлекла из сумочки плоский сверток, в котором по виду и по размерам можно было угадать магнитофонную кассету.
   – Здесь записана твоя «Колыбельная»? – спросил Твелвтрис.
   – А ты послушай ее, и сам все узнаешь.
   – Но твой подарок не так изящно завернут, как мой.
   – Поверь, что подарок, приготовленный для тебя, надо было завернуть в обычную бурую бумагу.
   По лицу Твелвтриса пробежала тень страха, а затем и тень гнева. Он молча проводил взглядом удаляющуюся в глубь дома, расправив все перышки, супругу.
   Оглядевшись по сторонам, Свистун подумал, что обстановка не столько праздничная, сколько деловая. Подлинный рай для продюсеров и агентов. Здешние договоренности оборачивались для них червонным золотом. Случайные беседы вносили свою лепту на банковский счет. Причем волновало их не качество продукции, а исключительно условия ее производства. Бизнес был для них отцом и матерью, женой и любовницей, идолом, божеством!
   Бизнес сегодняшний и завтрашний. Бизнес здешний – и за ближайшим углом.
   Только накануне Свистуну довелось побывать в административном здании крупной киностудии. В лифте он невольно подслушал следующую беседу.
   – Хороший выдался денек, Гарри?
   – Три деловые встречи.
   – Три? Это же просто великолепно! Целых три! И что-нибудь путное из этого вышло?
   – Была интересная встреча с Иваном Киплингером.
   – С тем самым Иваном Киплингером, который прокатывал по стране «Отвратительные пытки»?
   – Нет. Он прокатывал «Отвратительные пытки-2» и «Отвратительные пытки-3».
   – Гениальный мужик!
   – И очень приятный. Устраивает превосходные приемы.
   – Не знаю, не бывал.
   – Да уж поверь мне на слово.
   – Хорошо-хорошо. Ну, и до чего вы с ним договорились?
   – Договорились еще раз встретиться на следующей неделе. И даже назначили точную дату.
   – Но это же здорово. Это же просто здорово!
   – Это обнадеживает. Мне показалось, будто у пакета фильмов, который я собираюсь ему предложить, выросли ножки и он вот-вот полетит.
   – Крылышки.
   – Что такое?
   – Если полетит, то выросли крылышки. – Да какая разница!
   – А что за проект?
   – О нем говорить еще рано. Понимаешь? Я ведь суеверен. Как бы не сглазить.
   – Понял. Знаешь, я тоже хочу кое-что предложить этому Киплингеру. Как бы, по-твоему, он отнесся к идее «Отвратительных пыток-4»?
   – Не трать зря времени. У него уже готовы «пытки-4» и «пытки-5».
   – Гениальный мужик, ничего не скажешь!
   – И очень приятный…
   – Насмешите и меня тоже, – обратились к Свистуну.
   – Господи, неужели я смеялся вслух?
   Обернувшись, Свистун увидел Энн Мэллой, рыжеволосую красотку не первой молодости, сыгравшую роли второго плана в сотне посредственных фильмов с участием, как минимум, двадцати звезд и суперзвезд и один-единственный раз блеснувшую в роли первого плана в одном из малобюджетных фильмов. Время, подумал Свистун, круто обошлось с Энн. Она окончательно вышла из моды, так и не скопив ни гроша.
   – Люди, должно быть, решили, что я рехнулся, сказал он ей.
   – Да никто и внимания не обратил. И не обратят, пока не свалишься с крыши и не расколотишь при этом их любимую тарелку.
   – Как дела, Энн?
   – Хочешь начистоту? Все прекрасно. У меня столько предложений, что моему агенту впору самому нанимать агента.
   – А кто твой агент?
   – Хагги Баер.
   – И у меня он когда-то был агентом. Давным-давно. А я думал…
   Спохватившись, он замолчал.
   – Что Хагги умер? Знаешь, что я тебе скажу, Свистун? Иногда мне кажется, что уж лучше бы он умер. Или по меньшей мере ушел на пенсию.
   – Давай присядем.
   – Тебе кажется, будто я не держусь на ногах?
   – Я не имел этого в виду. Просто у меня самого разболелись ноги. А ты выглядишь потрясающе, просто потрясающе.
   – Это уж ясно, только мне пришлось вытягивать из тебя такое признание клещами.
   – Не знал, что оно тебе требуется.
   – Любой женщине за тридцать… А впрочем, к черту! Любой женщине за пятьдесят требуются комплименты. Ночами-то все равно одиноко, так хоть ласковые слова вспомнишь… А вот и наш сукин сын!
   – Кто конкретно?
   – Твелвтрис. Хагги пытался пристроить меня в его шоу. Знаешь, бывают у него такие ностальгические вставки. И это наверняка привлекло бы ко мне внимание.
   Она смотрела на Твелвтриса не отрываясь. Свистуну вспомнилась старая поговорка о взглядах, которыми можно убить.
   – Ну, и что случилось?
   – Он отказался.
   – Но он тебя хотя бы посмотрел?
   – Что да, то да.
   – И что же он сказал?
   Она посмотрела Свистуну прямо в глаза.
   – Он сказал, чтобы я встала на колени, если у меня хватит на это сил, и отсосала ему.
   – Сукин сын!
   Она не отвела взгляда.
   – И я это сделала. Будь оно все проклято, я это сделала. А он все равно не пустил меня в шоу. Да я ему глотку перегрызть готова.
   Свистун поспешил отвернуться, словно в поисках свободных стульев, лишь бы не видеть того, что жило в ее глазах.
   – Ничего страшного, Свистун. Думаю, что я сдюжу. Вот покручусь тут. Может, наткнусь на кого-нибудь из прежних поклонников. – Она сделала шаг в сторону и тут же остановилась. – А как ты думаешь, не броситься ли мне им всем в ноги? Бетт Дэвис однажды так и сделала – и ее вновь стали снимать.
   Энн отошла от него. Она все еще была настоящей красавицей. В любом месте, кроме Хуливуда, ее бы на руках носили.
   Лос-Анджелес – город из тех, где люди, придя в офис, в клуб здоровья или в любимый бар, первым делом норовят сбросить с себя все лишнее. Кое-кто возит смену одежды в багажнике. Расстояния огромны, поездки утомительны, пробки постоянны; как рано куда-нибудь ни отправься, все равно можешь опоздать.
   Как выяснилось, Спиннерен, живя на окраине, запланируй он деловую встречу или какое-нибудь развлечение на пятничный вечер, переодевался в конторе.
   Риальто, который припарковался через дорогу от офиса фирмы «Трегарон и Уэлс», после получения заказа от Перчика ждать пришлось недолго. Красный «БМВ» прибыл сюда примерно без двадцати восемь. В двадцать минут девятого Спиннерен, уже переодевшись, вновь сидел в машине.
   Риальто поехал за ним, с трудом избежав пробки на Сансете; но на Сансет-Плаца «БМВ» развернулся и поехал вверх по склону по направлению к холмам. Немного не доехав до нужного места – где на добрую четверть мили вокруг сновали слуги в красных ливреях, – Риальто припарковал «кадиллак», достал из «бардачка» фотокамеру и подошел к одному из слуг, который как раз в эту минуту хлопотал возле только что прибывшего «мерседеса».
   Вручив ему пятерку, Риальто сказал:
   – Я уже припарковался. Да и вообще не приглашен. Так что проведи-ка меня туда, а?
   Парень посмотрел на фотокамеру, потом на пятерку и пробормотал: «Лады». Красный «БМВ» Спиннерена обогнал их уже за воротами. Дойдя до разворота подъездной дорожки, слуга простился с Риальто и с честно заработанной пятеркой пошел обратно.
   У решетчатой ограды крутилось с полдюжины фотокоров, ловя момент для снимка, который можно было бы выгодно продать.
   Риальто направился к воротам. Один из нанятых на нынешний вечер в качестве охранников полицейских спросил у него, приглашен ли он. В ответ Риальто протянул ему десятку.
   – Шутишь, – сказал охранник.
   – Я работаю на самого себя. Так что не могу предложить больше.
   – Мне насрать на то, кого из этих говнюков сфотографируют, а кого нет. Но ты можешь оказаться Психом, припрятавшим в футляре камеры пушку.
   – Если бы я и впрямь хотел пришить здесь кого-нибудь, то предложил бы тебе сотню. Не один ли черт?
   – Но десять баксов – это для меня оскорбление. – А больше я все равно не дам ни гроша. – Тогда отправляйся к репортерам у ограды. Риальто показал ему указательный палец и перешел через дорогу. Прислонился к ограде соседнего участка. Все, что ему было нужно, – получить повод находиться здесь. Он понаблюдал за тем, как фотографы снимают прибывающих гостей через окна автомобилей. Вспышки на мгновение ослепляли водителей и заставляли их отворачиваться. Кое-кто воспринимал возню репортеров с улыбкой, другие, наоборот, посылали их подальше.
   Подъездная дорожка вилась в гору до самых ступеней массивного крыльца. Риальто со своего места было видно, как гости проходят в дом. Повсюду было полно охраны. Он подумал о том, не позавидовать ли такой жизни, и пришел к выводу, что деньги, дома, машины и шикарные бабы – это, конечно, здорово, но, с другой стороны, вечно приходится дрожать над тем, не похитят ли тебя или кого-нибудь из твоих близких с целью выкупа.
   Так он уговаривал себя, сознавая, однако же, в глубине души, что лжет. Из-за одних только денег, подобных здешним, он был бы готов убивать и убивать.
   Свистун нашел свободное кресло в углу. Он не больно-то веселился. Любые вечеринки теперь напоминали ему о былом, когда он в гостях непременно напивался в хлам и становился предметом всеобщих насмешек.
   В другом конце комнаты, видел он, находилась Дженни, героиня нынешнего торжества. Она улыбалась направо и налево, принимая поздравления от людей, которых Свистун не знал в лицо. Время от времени она поглядывала через плечо, словно ища кого-то. И наконец нашла. И Свистун увидел, кого она искала взглядом.
   Оказывается, не мне одному тут скучно, подумал Свистун. Бледный молодой человек, стоящий на ступеньках, ведущих на застольную часть торжества, глядел на веселящуюся толпу так, словно готов был каждого прикончить на месте. В его взгляде не было ни гнева, ни ненависти – лишь ледяное убийственное презрение. Увидев, что Дженни пробирается к нему сквозь толпу, он позволил себе чуть улыбнуться. Она поцеловала его в щеку, причем он и к этому отнесся столь же высокомерно.
   Бокал с коктейлем, который держал Свистун, давным-давно успел согреться. Даже не пригубив, он поставил его на мраморный столик и отправился в сторону сада. При этом он прошел всего в шести или семи футах от натянуто улыбающейся Нелли и натянуто сдержанного Твелвтриса, которые шептались в углу.
   Проходя мимо, он расслышал обрывок их разговора.
   – Какой мудак сказал тебе это? Это был, конечно, Твелвтрис.
   – У тебя свои источники, а у меня свои.
   – Меня допрашивали, и не более того. Только допрашивали.
   – Ну, Роджер, мы же оба знаем, как оно бывает. Такой важный человек, как ты…
   – Послушай, ты, сука вонючая…
   Побагровев, Твелвтрис готов был на нее накинуться, да и Свистун чуть было не рванулся ей на выручку, но Нелли, улыбнувшись, сказала мужу:
   – Давай, Роджер, покажи всем, какое ты говно. Это существенно облегчит мою задачу.
   Твелвтрис тут же отпрянул.
   – Я готов к разумному разговору, – сказал он, но, судя по его виду и тону, в это трудно было Поверить.
   Свистун через высокую французскую веранду вышел в сад и оказался у каменной стены, мозаично выложенной красными и оранжевыми живыми цветами. На такой высоте над уровнем моря Санта Ана была не страшна. Однако и здесь чувствовался свежий запах с моря.
   Свистун закрыл глаза. Память о тех временах, когда Хуливуд был еще молод, да и он сам был еще молод, вспыхнула с такой остротой, что он едва не заплакал.
   Радость и печаль, воспоминания о былых ошибках и упущенных шансах властно тянули его назад. К тем временам, когда он впервые влюбился в женщину, которая была по-настоящему красива. Причем ангельской красотой, которая, впрочем, скоро пошла насмарку.