Вообще-то ограничивающие заклинания на людей не действуют, но природная гиперчувствительность ко всему паранормальному поставила меня под удар. В тот момент я страдал от чего-то вроде снежной слепоты или ухудшения слуха после взрыва. Голос вернется, но через несколько минут, а то и часов.
   Клаустрофобия залила огромной волной, пустив сердце бешеным галопом. Даже собственное дыхание стало беззвучным. Пелена безмолвия накрыла подвальную комнату, а заодно и меня. Не надеясь найти ничего особенного, я поднимал другие уголки матраса. На самом ближнем к стене, с внутренней стороны, большое темно-коричневое пятно. Цвет не вызывал ни малейших сомнений, равно как и горький миндальный запах несвежей крови, уловить который до этой секунды мешал куда более резкий запах мочи.
   Я прекрасно понимал: любой, кто обнаружит входную дверь открытой, сможет войти в комнату первого этажа, увидеть внизу свет и запереть меня одним поворотом ключа, естественно, при условии, что у этого типа ключ окажется. Такой расклад мне совершенно не нравился, поэтому, шагнув к лестнице, я в последний раз взглянул на мрачную темницу и побежал вверх по ступенькам.
   Дверь на первый этаж захлопнулась, открыв ее, я шагнул в комнату. Шагнул и замер, потому что меня встретила тьма: свет из подвала с трудом поднимался вверх, образуя тонкую серую полоску, зажатую между пластами непроницаемого мрака. Пока я был в подвале, кто-то щелкнул выключателем.
   Из оружия при себе был только кинжал. Я использую его для изгнания нечисти, а не для самообороны, поэтому никогда не точу. Но для острастки вполне сгодится. Я замер и, слившись с тьмой, впервые порадовался, что дыхание стало беззвучным, затем осторожно достал кинжал из кармана и прижал к груди.
   Тогда и почувствовал ее аромат – пахло мускусом, самым настоящим мускусом из задницы хорька, – который проникает в мозг и подчиняет себе настолько, что начинаешь его любить.
   А потом услышал смех, негромкий, издевательский, начисто лишенный сочувствия.
   – Кинжал не поможет, – чуть ли не ласково прошептала Аджулустикель, и я знал, что она права. Суккуб быстрее меня и куда сильнее. Она видит в темноте; сейчас вырвет кинжал, поковыряет в зубах, а потом вспорет мне живот, а я даже помешать не смогу.
   Надеясь выбить ее из равновесия и, возможно, отсрочить неминуемое, я небрежно бросил кинжал на пол и достал вистл. Он не спасет: заклятие aphthegtos блокирует любые звуки, которые я способен издать, но, так или иначе, кроме жалкого блефа, предложить было нечего.
   Суккуба не проведешь. Она либо чувствовала магию мак-кленнавской пентаграммы в круге, либо просто видела, что я блефую. Тонкие каблучки зацокали по полу: Джулиет неторопливо приближалась ко мне, понимая: на этот раз вистла можно не бояться.
   – Здесь на цепи держали женщину, – начала Аджулустикель по-прежнему хриплым шепотом, явно приблизившись. Она на пару ступеней ниже меня, чуть правее центра комнаты. Если увернуться от ее первого броска, можно будет сделать обманное движение – полшага влево, а самому бежать к двери. Нет, мне до нее ни за что не добраться. – Это ты ее приковал?
   Я покачал головой.
   – Ты держал ее, как собачку на цепи, пока не надоела? Одну? В темноте? Упивался запахом ее страха?
   Я лишь снова покачал головой, на этот раз еще категоричнее. Пусть делает со мной что угодно; хоть живой, хоть мертвый, под таким зверством я подписываться не желаю.
   – Очень жаль, было бы еще слаще и приятнее, но я тебя все равно съем. – Игривая кошечка вдруг оскалилась и показала зубы. – Я заставлю тебя, человечишка, заплатить за мою унизительную миссию. За то, что пляшу под дудку вонючих кусков мяса. Торопиться некуда, а ты полюбишь меня, потом потеряешь голову от отчаяния, потом умрешь.
   Наконец я ее разглядел: привыкшие к отсутствию света глаза увидели фигуру, которая была темнее окружающей тьмы, оживший сгусток непроницаемого ночного мрака.
   Я резко выставил перед собой руки – для Феликса Кастора это все равно что пощады просить! Джулиет силой повернула меня лицом к себе. Попытался отбиться – Джулиет схватила кулак, попробовал вырваться – без малейших усилий швырнула меня через всю комнату. Словно тряпичная кукла, я плюхнулся на рыжий диван, опрокинул его, а затем катился по полу до тех пор, пока не врезался в противоположную стену.
   – Давай устроимся поудобнее, – шепнула Джулиет. Оглушенный, не в силах нормально дышать, я все-таки собрался с силами, чтобы дать бой. Хотя максимум, что удалось, – это встать на одно колено. Случившееся дальше могу описать лишь по звукам, поскольку воспринимал лишь их. Итак, сначала послышались тяжелые удары, будто вооруженные отбойными молотками строители по команде начали колотить дальнюю стену, но получалось не очень синхронно. Аджулустикель зарычала от боли и неожиданности, и в ту же секунду разбилось оконное стекло. И не только оно: с громким, терзающим уши «бабах!» кусок фанерного листа оторвался и упал на асфальт. Комнату наводнил желтый свет уличных фонарей.
   Благодаря ему, я разглядел припавшую к полу Аджулустикель. Поза явно оборонительная: суккуб даже лицо руками заслонила. Увидев летящую бутылку, она подняла правую руку и ударила по ней сверху вниз, будто гвоздь забила, причем на такой бешеной скорости, что у меня в глазах зарябило. Сверкающим дождем посыпалось битое стекло, заблестели мелкие. капли воды. Однако ни скорость, ни сила суккубу не помогли. Осколки западали медленнее, потом остановились и полетели обратно, вонзались в ее кожу, жалили, словно рой голодных и очень хрупких пчел. Пока я пытался осмыслить происходящее, большой треугольный осколок дротиком вспорол воздух и вонзился в спину Джулиет.
   Конвульсивно и лишь отчасти подчиняясь сознанию, моя голова повернулась к лестнице. На верхней ступеньке застыла призрачная женщина: алая вуаль трепетала, словно платок, который оставили сушиться на сильном ветру. Она стояла вполоборота, но при этом смотрела прямо на Аджулустикель, затем скользнула взглядом по комнате, и вихрь осколков двинулся в том же направлении.
   Суккуб увидела соперницу и направилась к ней, хищно согнув пальцы с длинными когтями. Вихрь понесся следом: он накрывал Джулиет, словно огромная волна, потом на секунду отступал и собирался для нового броска. Одежда висела клочьями, на коже царапины, по лицу текли темные ручейки крови, а в глазах застыло безумие.
   В груди Джулиет родился звериный рык, вырвавшийся на волю утробным, терзающим слух урчанием, в котором айсбергами сталкивались согласные. Я не смог бы их воспроизвести, даже если бы не онемел от заклятия Маккленнана. Призрак завибрировал, осколки колючим дождем упали на пол.
   Как говорится, береженого бог бережет, так что я вскочил на ноги и, хрустя битым стеклом, бросился к двери. Скорее, скорее отсюда!
   Пробежав по улице метров сто – ноги работали часто-часто, в такт бешеному пульсу, – я услышал оглушительный грохот и рискнул обернуться. Перешагнув через зазубренный обломок, еще недавно бывший дверью из твердой древесины, Аджулустикель вышла на улицу, увидела меня и… понеслась.
   При каждом шаге тонкие каблучки выбивали на окоченевшей мостовой белые искры.
   Вылетев на Юстон-роуд, я свернул налево. Транспорта еще хватало, да и двигался он достаточно быстро – в общем, о том, чтобы махнуть через дорогу и скрыться в сети опутывающих Джадд-стрит переулков, и речи не было. Пока найду брешь между машинами, суккуб меня растерзает! Но вот впереди на красный свет остановился мусоровоз с полным бункером.
   На взвешивание и обдумывание не осталось ни секунды. Будь у меня хоть одна, я бы, возможно, промешкал: на карте-то жизнь стояла! А промешкай я, суккуб нагнала бы прямо в движении и проткнула мне сердце.
   Так или иначе, я попытался схватиться за цепь, что свисала с бункера, но промахнулся, потому что на светофоре загорелся зеленый и грузовик тронулся. Услышав скрежет каблуков – по звуку совсем как ножи во время заточки, – я вложил в рывок последние силы и снова попробовал схватиться за цепь. На этот раз ее удалось поймать в тот самый момент, когда мусоровоз стал набирать скорость и цепь по инерции качнулась в мою сторону. Я чуть не потерял контакт с землей и равновесие, но тут же выпрямился и, оттолкнувшись правой ногой, прыгнул.
   Аджулустикель тоже прыгнула, и не успел я отдернуть толчковую ногу, как по ней что-то полоснуло. Голень будто замерзла, а потом по ней растеклось тепло. Черт, суккуб кровь мне пустила! Здоровая нога уже стояла на кузове мусоровоза, но через секунду соскользнула, и я повис на цепи, как гигантский освежитель воздуха, по чьей-то прихоти повешенный сзади, а не на лобовом стекле. Цепь качалась вокруг стержня, но мой вес значительно сокращал амплитуду, так что дорогу я видел жуткими обрывками. Каблуки Аджулустикель без устали цокали вслед за машиной: она не догоняла нас, но и не отставала. У следующего светофора изрубит меня в фарш.
   Последним отчаянным усилием я стал карабкаться по цепи, как по канату, вверх, пока не ухватился за край бункера. В то самое время ноги нащупали на кузове точку опоры, так что удерживать вес на руках больше не пришлось. Надежно и безопасно, как на жердочке, зато свободной рукой я смог шарить внутри бункера. Почти сразу нашел и вытащил из недр мусора острый керамический осколок, в прошлой жизни бывший унитазом или раковиной. Вес вполне достаточный, но для маневра нужно выбрать подходящее время, иначе подбегающая Аджулустикель заметит мое импровизированное оружие.
   Нырнув под железнодорожную эстакаду, мусоровоз снова выехал на улицу, и какое-то время круто поднимающаяся дорога мешала обзору суккуба. Три, два, один, пуск! – я бросил вчерашнюю сантехнику, когда грузовик резко свернул вправо.
   Получилось просто идеально! Благодаря ускорению на повороте, моя рука сработала наподобие рогатки. Керамическая глыба ударила суккуба прямо в грудь, повалив на дорогу спутанным клубком конечностей. Человек на месте бы скончался, с другой стороны, ни один человек не в состоянии угнаться за грузовиком.
   Мусоровоз трясся по ухабам, а я все оборачивался, боясь, что Джулиет появится снова, но, к счастью, она отстала. После этого поездка стала просто роскошной. Рекомендую всем, кто желает совершить экспресс-вояж по Лондону, дрожа от холода и ужаса.
   Естественно, из Брикстонадо дома путь неблизкий, но ведь от добра добра не ищут!
   Наверное, логично будет предположить, что домой я добрался в целости и относительной сохранности, потому что следующим в памяти отпечаталось, как Пен промывала мне рану Антисептиком, а Шерил бессмысленной скороговоркой повторяла: «Черт, черт, черт!».
   – Пахнешь ужасно! – мрачно отметила Пен.
   – Под душ встану, – апатично пообещал я, не вдумываясь в смысл сказанного. Слова ведь только поток звуков, но после контакта с оберегом Маккленнана способность произносить звуки казалась диковинкой. Пен все равно не слушала, так что можно было нести любую чепуху.
   – Запах такой же, как в ночь, когда та тварь выбила окно, – отметила она. – Вы с ней снова виделись?
   Вспомнив темную комнату, всепроникающий аромат и доносящийся из мрака голос, я невольно содрогнулся.
   – Если честно, видно ее практически не было.
   – Он всю жизнь западает не на тех женщин, – едко проговорила Пен, обращаясь к Шерил.
   – У меня то же самое с парнями, – зловеще отозвалась темнокожая девушка. – Вроде бы знаешь, во что ввязываешься, и все равно каждый раз страдаешь.
   Они продолжали ехидничать, но мое сознание будто переключилось на другую частоту, и я их больше не слышал.
   Итак, призрачная женщина говорить не может, потому что ее заставили замолчать, и сделал это Гейб Маккленнан с помощью колдовства и, вероятно, по приказу… чьему? Дамджона? Но зачем? Что опасного могла она сообщить? Если Лукаш «заказал» девушку, а теперь она каким-то немыслимым образом его обвиняет, почему бы просто не изгнать ее, и дело с донцом?
   И как Дамджон связан с архивом? Неужели я упустил некто ослепительно очевидное? Неужели чуждый моральных принципов сводник подрабатывает на краденых экспонатах? ВСКН 7405818 – единственная оставшаяся у меня зацепка… У кого-то из работников Боннингтона в картотеке, то есть под рукой, был номер стриптиз-клуба «Розовый поцелуй», на случай если… На какой случай? Крайней необходимости? Для проведения регулярных брифингов и отчетных собраний? Чтобы подстраховать, если возникнут непредвиденные сложности, например, чужак начнет вынюхивать там, где не следует? Если так, то я, пожалуй, имею некоторое представление об этих сложностях: не кто и уж, конечно, не почему, а расплывчатый прообраз возможного ответа. Словами его пока не передать, зато, наверное, сумел бы превратить в мелодию, будто объяснение – дух, которого я собирался сначала вызвать и уж потом разбираться, кто передо мной. В тот момент подобная перспектива не очень утешала.

17

   Раннее субботнее утро, тишина, в холодном голубом небе ни облачка. Не успев прийти в себя, я вернулся в Хэмпстед и постучал дверным кольцом в форме львиной головы. Пятницу я сделал выходным, чтобы отлежаться, но все тело по-прежнему ныло и от любого резкого движения грозило рассыпаться по косточкам. Поддавшись унынию, я спросил себя, можно ли так жить. Вместо ответа из распахнувшейся двери донесся сладковатый аромат сандалового дерева и показалась Барбара Додсон в джинсах и обтягивающей футболке.
   – Муж в кабинете, – объявила она, сделав шаг в сторону, чтобы освободить мне место. – Можете к нему пройти.
   Однако я задержался и решил полюбопытствовать:
   – Как Себастьян?
   Взгляд Барбары был долгим и задумчивым.
   – Отлично. Не видела его таким счастливым с тех самых пор, как мы сюда переехали. Вот Питер, по-моему, немного хандрит. Из него и слова не вытянешь.
   – Наверное, это возрастное, – предположил я.
   – Да, пожалуй, – кивнула миссис Додсон.
   Слегка прихрамывая, я прошел по коридору в кабинет.
   Суперкоп Джеймс ждал прямо за дверью, – наверное, хотел броситься на меня сразу, как порог переступлю. Не обманув моих ожиданий, он начал с места в карьер.
   – Смею предположить, вы явились, чтобы извиниться! Ради вашего же блага надеюсь,вы пришли именно за этим.
   Я слишком устал, чтобы играть с ним в игрушки.
   – Нет, вы предполагаете совсем не это. Вы предполагаете, что я пришел вас шантажировать, и надеетесь подешевле откупиться – или запугать.
   На сотую долю секунды глаза Джеймса стали круглыми, как блюдца, а губы раскрылись, обнажая крепко стиснутые зубы. Понятно, он на взводе, причем на очень сильном, при неосторожном обращения сломаться может. Яне желал подстраиваться под его тонкую душевную организацию, поэтому выложил все как есть.
   – Вы совершенно правы: это шантаж. Однако в противовес тому, что вы знаете о шантажистах, я действительно оставлю вас в покое, как только вы выполните мои требования. Нужны мне не деньги, а лишь информация, вернее, файлы по нескольким делам. Трем, если быть до конца точным. Ну как, сможете?
   – «Лишь информация?» Хотите, чтобы я украл в столичной полиции несколько файлов? Нарушил свои служебные принципы? Назовите хоть одну разумную причину, мешающую мне дать вам в зубы за сопротивление аресту, а потом арестовать?
   Я холодно кивнул.
   – Пожалуй, причина только одна. Дэйви Симмонс. Все попавшиеся мне газеты утверждают, что он задохнулся, надышавшись коктейлем суперклея и антифриза из пластикового пакета «Асда». Такой смерти не позавидуешь.
   Лицо Додсона позеленело, хотя по-прежнему лоснилось, будто маслом смазанное. Джеймс тяжело опустился в кожаное офисное кресло. Похоже, парень смотрит смерти в лицо, причем не своей – думаю, с этим он справился бы легче, – а чужой.
   – Дэйви Симмонс был пустоголовым ничтожеством, – не очень уверенно проговорил он.
   – Да, об этом я тоже читал. Неполная семья, психические отклонения, пара арестов… И все-таки в полиции почуяли неладное. Коллеги не обсуждали с вами пикантные подробности?
   Додсон пронзил меня полным ненависти взглядом.
   – Нет! Не обсуждали.
   – Видите ли, клей нашли в волосах Дэйви и на левой щеке. Создалось впечатление, что пакет надели на голову, а не прижимали к носу и рту, как обычно поступают любители клея «Бостик». Синяки на запястьях без внимания следователя тоже не остались. Похоже, кто-то сбил парнишку с ног, натянул пакет на голову и не снимал, пока тот не умер. Гнусная выходка, правда?
   Кабинет накрыла тишина, напряжение которой спадало по мере того, как гнев Додсона уступал место отчаянию.
   – Это была просто шутка, – чуть слышно прошелестел он.
   – Неужели? – едко поддел я. – В чем же ее соль? Но Додсон меня не слышал.
   – Питер с друзьями нашли… Симмонса… в кабинке туалета. Он уже смешал клей с антифризом и ловил кайф. Ребята хотели его напугать. Или проучить…
   На этот раз я выдержал паузу подольше, а потом выложил на стол листочки, которые дал Никки. Додсон посмотрел па них пустым, ничего не выражающим взглядом.
   – Вот три имени, которые обведены маркером, – показал я. – Меня интересуют только они. Нужны отчеты о вскрытиях, свидетельские показания… все, что сможете раздобыть. К сегодняшнему вечеру.
   Додсон покачал головой.
   – Нереально! Столько информации… – Он начал читать и покачал головой еще категоричнее. – Я в отделе убийств больше не работаю и к этим данным доступа не имею.
   – Зато наверняка можете позвонить кому-нибудь из старых приятелей, вы ведь сейчас большая шишка в Департаменте по борьбе с организованной преступностью. Я и копии приму! В крайнем случае скачаете все на диск, отдадите мне, и мы забудем друг о друге. Теперь уже навсегда.
   Я шагнул к двери, но Додсон неожиданно преградил путь и уставился на меня с высоты своего огромного роста.
   – Питер не хотел, чтобы мальчишка умирал! Понимаете?
   – Вы уверены? – спокойно произнес я, без страха встречая его пылающий взгляд.
   – Я уже наказал сына. Вообще-то он и так мучается угрызениями совести, но я до конца полугодия посадил его под домашний арест и отменил поездку в Швейцарию. Другими словами, я не закрыл глаза на проблему, а Питер полностью осознает, что натворил.
   – Дэйви Симмонс мертв, – бесстрастно продолжал я, – так что к черту вас и всю вашу полицию!
   Я думал, Додсон меня ударит, однако он лишь бессильно опустил руки и отвел взгляд.
   – К сегодняшнему вечеру, – повторил он.
   – Ага.
   – Тогда вы оставите нас в покое.
   – Именно.
   – Кастор, я могу здорово испортить вам жизнь.
   – Не сомневаюсь, но давайте лучше друг друга радовать, ладно?
   Входную дверь пришлось открывать самостоятельно: чуткая Барбара на глаза не попадалась.
   Куда ехать дальше? О ноутбуке ни слуху ни духу, а тормошить Никки бесполезно. В архив? К архиву я теперь на пушечный выстрел не подойду, вдруг вокруг здания до сих пор рыщет Аджулустикель?! Что же остается?
   Остается Роза. Как ни малы шансы ее найти, девчонка могла бы облегчить мне жизнь! Наверняка она знала погибшую женщину и способна заполнить оставшиеся пробелы, помочь разобраться в этом бардаке.
   Естественно, следовало предполагать: все вышеперечисленное известно и Дамджону. Если, как мне кажется, рыльце у него в пуху, Лукаш упрячет Розу подальше от моих глаз – явно не в «Розовом поцелуе». И все равно мне придется туда сходить.
   Я попал на послеобеденную сиесту – время, когда утренние гости из Сити уже испарились, подобно капелькам пота в ложбинке стриптизерши, а секс-туристы еще не пришли в себя от оргий предыдущей ночи. Когда я вошел, дежурный администратор – слава богу, не Арнольд! – дремал в своем закутке, а клуб практически пустовал, По широкоэкранному телевизору показывали мягкое порно, причем фильм был такой старый, что воспринимался скорее как китч, а не как закуска для эротоманов.
   Очень не хотелось встречаться с Дамджоном, а еще больше – со Шрамом; к счастью, ни того ни другого на горизонте не наблюдалось. У двери на второй этаж дежурил совершенно незнакомый парень, который пропустил меня, не удостоив и беглого взгляда.
   – У вас есть молодая особа по имени Роза? – обратился я к блондинке за барной стойкой. Не девушка, а ожившая фотография с журнального разворота! В лучезарной улыбке ни капли ума или чувства; хотя блондинка кивнула, кивок мог означать что угодно.
   – Конечно, милый, но ее сегодня нет. Зато есть другие девочки такого же возраста. Например, Жасмин – у нее рост метр шестьдесят пять и пышная грудь. Жасмин недавно исполнилось восемнадцать, так что сможете отметить…
   Я перебил красавицу.
   – Мне бы очень хотелось снова увидеть Розу, – заявил я, надеясь, что девушка не углядит в моих словах подвох. – Когда она в следующий раз работает?
   – Ну, обычно она приходит по пятницам и. субботам. – Ослепительная улыбка блондинки стала чуть менее сердечной.
   . – Так сегодня и есть суббота! – напомнил я.
   – Конечно, милый, – снова кивнула девушка, – только сегодня ее нет, выходной взяла, у нас же свободный график.
   Ага, свободный график, черта с два! Внутри все клокотало, но мое лицо оставалось непроницаемым: я же профессионал. Черт, черт, черт!. Боюсь, следующий мой шар не пройдет.
   – Домашний телефон черкнешь?
   Улыбку тут же свернули и спрятали до более подходящего, случая.
   – Личную информацию предоставлять запрещено, и вам это прекрасно известно. У нас много других девушек! Посмотрите, может, кто понравится?
   Импровизированное «отвали» я принял с добродушной усмешкой: так казалось разумнее всего, и поспешно ретировался, не желая привлекать к себе внимание.
   Выходит, Роза исчезла, значит, в клубе делать больше нечего. Да и вообще, можно сказать, нечего, по крайней мере пока не позвонит Никки. Наверное, в этой ситуации лучше всего лечь спать: силы-то еще понадобятся. Однако где-то на задворках сознания блуждала не дающая покоя мыслишка, от которой я периодически отмахивался, считая совпадением. Удивительно, как случайные совпадения, накапливаясь, становятся все менее случайными! Вот я и позвонил Рику.
   – Ну, не знаю, Кастор, не знаю… – полушутя ответил он, очень удивившись, что я до сих пор не бросил это дело. – После инцидента с ключами Элис тебя все чуть ли не прокаженным считают.
   Я рассеянно почесал ободранный локоть.
   – Порой я и сам так думаю… Третий день хожу в каком-то разобранном состоянии. Рик, помнишь, ты про русские документы рассказывал? Ну, что они хранились где-то в Бишопе-гейте, и разыскал их ты. Как именно разыскал?
   – Разве ты еще не махнул рукой на русскую коллекцию? – Боже, сначала Шерил, а теперь и Рик туда же, – Как говорится, сделка прошла по наводке знакомого знакомых. Один из моих университетских преподавателей знавал типа, прадед которого перебрался в Лондон незадолго до Октябрьской революции. У того парня несколько чемоданов подобных документов; русским он почти не владеет и разобрать, что к чему, не в состоянии… Я думал, ты уже забыл про эти бумажки. Разве они к делу относятся?
   – Скорее всего нет, просто меня тревожит одно совпадение. Призрак появился вслед за русской коллекцией и говорит по-русски, – равно как и плачущая женщина из телепатического слайд-шоу, но я об этом умолчал. – У тебя адрес того парня не сохранился?
   – Возможно, только не уверен, живет ли он там до сих пор.
   – Ну и ладно, съезжу обстановку разведаю, Если никого нет, потеряю только свое личное время. – Подожди минутку, гляну.
   На телефоне я висел куда дольше минуты и уже собрался положить трубку, когда вновь услышал торжествующий голос.
   – Нашел! – объявил Рик. – Знал, что он где-то под рукой. Почти вся переписка шла через Пила, но мне попалось первое письмо того парня. Адрес: Фолгейт-стрит, Оук-корт, дом номер четырнадцать. Это за Бишопсгейтом, у Шордитч-энд.
   – Спасибо.
   – Может, позвонишь потом? Расскажешь, как все прошло… Ты меня заинтриговал.
   – Договорились.
   Повесив трубку, я поехал на запад.
   Никто не помнит священника, построившего в Средние века Бишопсгейт. Хотя он был лентяем, который в Лету канул вполне заслуженно. По сути, он лишь пробил в городской стене брешь, чтобы попасть из дома в солнечном Саутуорке прямо к церкви святой Елены, а не обходить через Олдгейт или Мургейт, ну или, возможно, для того, чтобы по пути выпить пива в пабе «Кэтрин-уилл» на Петтикот-лейн.
   Сегодня праведности, покоя и благочестия в Бишопсгейте днем с огнем не сыщешь: сплошные банки и финансовые компании, тянущиеся с Чипсайда. Монопольный капитализм прошелся по району медленным асфальтовым катком, превратив здания в стандартные блоки из стекла и бетона. Однако немного терпения, и, свернув с главной дороги, вы попадете в лабиринт двориков и переулков, заставших время, когда стояла городская стена, которую по ночам закрывали, опасаясь, что нагрянут незваные гости. Хэнд-аллей, Кэтрин-уилл-аллей, Сэндис-роу, сама Петтикот-лейн… Гуляя по ним, чувствуешь на плечах тяжесть времени.
   Послевоенная Оук-корт никакой тяжести на себе не несла за исключением разве что нескольких галлонов краски, потраченных на бездарные граффити. Неприметный дом из желтого кирпича: три этажа, у каждого внешние переходы, тут и там – окна, заколоченные вздувшейся от дождя фанерой. Лестниц тоже три: в начале, середине и конце дома, а между ними два квадратных газона с пожухшей травой и скамейками из кованого железа посередине. М-да, атмосфера угнетающая, не хотелось бы мне называть это место домом,