Страница:
[38]с разницей в одну гласную.
Слабый сквознячок дал понять: я попал в довольно большую каюту или камбуз, а вот оглядеться не получалось. Чувствуя, что нервы натянуты до предела, я заставил себя сделать tэпаузу, чтобы глаза привыкли к темноте. Мрак распадался на пласты различной интенсивности, и вокруг постепенно вырисовывалась каюта.
Итак, напротив меня стол, низенький, длинный, о такой очень удобно спотыкаться. Вдоль стен два диванчика, а посредине, у центральной переборки, похоже, шкаф, с одной стороны к которому примыкает какой-то невысокий громоздкий предмет. Между мной и шкафом – стул, и чем старательнее я вглядывался в темноту, тем больше казалось: на нем кто-то сидит.
Я беззвучно отступил к стене, чтобы мой силуэт не вырисовывался на фоне двери. Глупо, конечно: если на стуле действительно кто-то сидел, у этого человека было предостаточно времени и разглядеть меня, и приготовиться к встрече. Однако вокруг по-прежнему царили полная неподвижность и безмолвие, и я напомнил себе: медлительность в такой ситуации считается непозволительной роскошью.
Осторожно обогнув стол, я прошел в глубь каюты и в результате очутился сбоку от стула. Мои подозрения подтвердились: на нем действительно кто-то сидел, без единого движения, неестественно прямо, глядя вперед. А ведь я уже не там, а градусов на девяносто левее.
Решив включить свет, я снова прислушался к тем же контраргументам. Шаг к стулу и застывшей фигуре… Еще шаг… Умирая от страха, я положил руку на неподвижное плечо.
Секунду назад было неподвижным, а тут конвульсивно содрогнулось, и голова резко повернулась в мою сторону. Он или она попыталась увернуться от меня, отпрянуть, но особого успеха не достигла. Дергается, а с места сдвинуться не может… Положение странной фигуры недолго оставалось для меня загадкой – я понял, она привязана к стулу. В тот самый момент по затылку ударило что-то холодное, и я упал на колени. Впрочем, в таком положении долго не задержался: на живот опустилась тяжелая нога и я, задохнувшись, рухнул на пол. Вспыхнул свет, ослепляя мои привыкшие к мраку глаза. Однако большой помехой это не стало: оцепеневший, сжавшийся в комок, я бы все равно ничего не увидел.
Сквозь плотную пелену боли прорезался елейный голос Дамджона:
– Мистер Кастор, у меня же определитель номера! – Презрение так и капало с языка Лукаша. – Когда Ричард позвонил с телефона Арнольда, того самого, что вы отняли, избив его в пабе, что я должен был думать?
Дамджон продолжал говорить; по крайней мере, когда я лишился чувств, в каюте еще раздавался его голос.
22
Слабый сквознячок дал понять: я попал в довольно большую каюту или камбуз, а вот оглядеться не получалось. Чувствуя, что нервы натянуты до предела, я заставил себя сделать tэпаузу, чтобы глаза привыкли к темноте. Мрак распадался на пласты различной интенсивности, и вокруг постепенно вырисовывалась каюта.
Итак, напротив меня стол, низенький, длинный, о такой очень удобно спотыкаться. Вдоль стен два диванчика, а посредине, у центральной переборки, похоже, шкаф, с одной стороны к которому примыкает какой-то невысокий громоздкий предмет. Между мной и шкафом – стул, и чем старательнее я вглядывался в темноту, тем больше казалось: на нем кто-то сидит.
Я беззвучно отступил к стене, чтобы мой силуэт не вырисовывался на фоне двери. Глупо, конечно: если на стуле действительно кто-то сидел, у этого человека было предостаточно времени и разглядеть меня, и приготовиться к встрече. Однако вокруг по-прежнему царили полная неподвижность и безмолвие, и я напомнил себе: медлительность в такой ситуации считается непозволительной роскошью.
Осторожно обогнув стол, я прошел в глубь каюты и в результате очутился сбоку от стула. Мои подозрения подтвердились: на нем действительно кто-то сидел, без единого движения, неестественно прямо, глядя вперед. А ведь я уже не там, а градусов на девяносто левее.
Решив включить свет, я снова прислушался к тем же контраргументам. Шаг к стулу и застывшей фигуре… Еще шаг… Умирая от страха, я положил руку на неподвижное плечо.
Секунду назад было неподвижным, а тут конвульсивно содрогнулось, и голова резко повернулась в мою сторону. Он или она попыталась увернуться от меня, отпрянуть, но особого успеха не достигла. Дергается, а с места сдвинуться не может… Положение странной фигуры недолго оставалось для меня загадкой – я понял, она привязана к стулу. В тот самый момент по затылку ударило что-то холодное, и я упал на колени. Впрочем, в таком положении долго не задержался: на живот опустилась тяжелая нога и я, задохнувшись, рухнул на пол. Вспыхнул свет, ослепляя мои привыкшие к мраку глаза. Однако большой помехой это не стало: оцепеневший, сжавшийся в комок, я бы все равно ничего не увидел.
Сквозь плотную пелену боли прорезался елейный голос Дамджона:
– Мистер Кастор, у меня же определитель номера! – Презрение так и капало с языка Лукаша. – Когда Ричард позвонил с телефона Арнольда, того самого, что вы отняли, избив его в пабе, что я должен был думать?
Дамджон продолжал говорить; по крайней мере, когда я лишился чувств, в каюте еще раздавался его голос.
22
Похоже, без сознания я пролежал не больше минуты. С трудом всплывая на поверхность черного колодца, о котором так лирически писал Рэймонд Чандлер, я опять-таки слышал голос Дамджона. Фразы краткие, рубленые, тон повелительный – похоже, приказы отдает. В ответ по полу заскрипели чьи-то шаги. Отлично, если Лукаш обращается к другому, значит, можно еще поспать.
Увы, меня грубо схватили за шиворот, рывком поставили на ноги, а потом как следует встряхнули, чтобы слетела паутина – вместе с ней чуть не слетела моя голова. Полумертвый, полуживой, я открыл глаза и увидел сцену, от которой окончательно испортилось настроение.
Дамджон с комфортом расположился на одном из диванчиков и закуривал черную сигарету. За его спиной застыли Гейб Маккленнан и Ласка-Арнольд. Помятое лицо Арнольда на секунду согрело мое сердце, но, увы, особо не утешило. Два головореза, с которыми я еще не познакомился, застыли справа и слева от меня и крепко держали за руки. Видимо, понимают: на силу моих резиновых ног рассчитывать не стоит.
К креслу была привязана женщина с серым почтовым пакетом на голове.
– Мистер Кастор, – в голосе Дамджона свозила чуть ли не отеческая строгость, – в начале этого запутанного дела я оказал вам любезность – попробовал подкупить. Честное слово, лучше бы вы согласились!
– Засунь любезность себе в задницу! – беззлобно огрызнулся я. – Ты искушал меня, соблазнить пытался, потому что именно так предпочитаешь действовать. Минут через десять тебя ждет кадриль с омарами в компании отдела нравов, так что давай договоримся. Ты не станешь корчить из себя Эрнста Ставро Блофельда, а я – просить мартини, – увы, прозвучало не слишком уверенно: тот удар по затылку выбил из меня почти весь боевой дух. Значит, нужно как-то выиграть время: двухнедельного тайм-аута вполне хватит, при условии, что буду соблюдать постельный режим.
Несмотря на расслабленную позу, долгих дружеских бесед Дамджон явно не планировал.
Обернувшись, он взглянул на Маккленннна.
– Чего ты ждешь? – негромко поинтересовался Лукаш. – Прибавки к жалованью?
Гейб вытянулся по стойке «смирно», словно кадет из Уэст-Пойнта. Буквально пара шагов – и он уже не за диваном, а рядом со мной.
– Что, урод, намеков совсем не понимаешь? – свирепо глядя на меня, спросил Гейб, расстегнул ворот своей рубашки, потом моей. Надо же, ему нравится! Неужели я неверно истолковал ситуацию: может, сначала изнасилуют и только потом убьют? Но тут Ласка-Арнольд вручил Маккленнаиу поддон с принадлежностями, которые показались смутно знакомыми, и Гейб принялся за работу.
На поддоне баночка с хной, баночка с водой и две кисточки: толстая и тонкая. Обмакнув толстую сначала в воду, потом пхну, Гейб нарисовал на моей груди большой, довольно неаккуратный круг. Я невольно содрогнулся: вода холодная, будто из Темзы набрали, зато теперь примерно представлял, что должно произойти. Впрочем, если много об этом думать, точно умру, от страха. В отсутствие лучших вариантов я продолжал разыгрывать оставшиеся на руках карты. Увы, козырей среди них не было.
Я взглянул на Розу – конечно, если связанной, как цыпленок при жарке, с почтовым пакетом на голове была Роза. Так или иначе, ее грудь судорожно поднялась, потом опустилась, и я счел это хорошим знаком.
– Остановись, пока не поздно, – чуть дрожащим голосом обратился я к Дамджону. – Отпустишь ее сейчас – максимум, что на тебя повесят, похищение и соучастие в убийстве, а убьешь – сядешь пожизненно. И не здесь, тебя депортируют в Загреб. Представляешь, двадцать лет в хорватской тюрьме? Думаю, досрочное там кровью и потом зарабатывают.
Дамджон улыбнулся, будто я сморозил плоскую шутку, но он великодушно меня прощал.
– Я не собираюсь убивать Розу, – заверил Лукаш. – По крайней мере, пока на нее есть спрос. Со временем, если не погибнет от болезней, наркотиков или руки ненормального клиента, на девушке придется поставить точку. Но в настоящее время никаких проблем нет: Роза молода, здорова, полностью отрабатывает свое содержание. Да и я к ней неравнодушен… Нет, Кастор, о Розе беспокоиться нечего.
– Тогда зачем ты привязал ее к стулу? – вопрос вполне обоснованный, но Дамджон лишь отмахнулся.
– Очень не хотелось, чтобы Роза с вами разговаривала. На данном этапе я решил держать ее здесь, но это всего лишь временная мера. Кастор, вам действительно следовало просто изгнать боннингтонского призрака и взять деньги. Или, как вариант, принять мое безрассудно великодушное предложение. Так что винить нужно только себя.
– Дай мне убедиться, что с ней все в порядке! – не попросил, а потребовал я тоном человека, припрятавшего в рукаве туз.
Наклоиир голову, Дамджон нахмурился; в его взгляде сквозило толи изумление необычностью просьбы, то ли раздражение – в кои веки ему осмелились приказывать. Так или иначе, Лукаш кивнул Ласке-Арнольду, который подошел к Розе и снял с ее головы почтовый пакет. Оказалось, во рту у девушки кляп из какой-то тряпки, для верности обвязанный несколькими витками веревки, а правый глаз заплыл и не открывался. Зато левый был устремлен на меня: кроме страха в нем читалась настороженность. Похоже, ее действительно отпустят с яхты живой. Хотя, судя по высказываниям Дамджона, это будет лишь приговор, отсроченный исполнением.
– Вот, – улыбка Дамджона получилась чуть ли не лукавой, – при желании слово я держать умею.
Интересно, он для этого показал Розу? Неужели после стольких лет лжи, предательства, насилия и убийств ему еще хотелось самоутвердиться?
Тем временем Гейб взял кисточку потоньше и старательно разрисовывал мою грудь и живот. Кожу неприятно щипало. В железных тисках головорезов у меня могло запросто нарушиться кровообращение, так что, даже не испытывай я слабости от недавнего массажа затылка, вырваться бы все равно не получилось.
– Какой изящный способ разнообразить обычное убийство! – заметил я.
– Зато создает правильное впечатление, – парировал Дамджон. – Специалист по изгнанию нечисти взялся за чересчур сложное задание… Подобное случается сплошь и рядом.
Интересно, где моя флейта? Вон, на полу у ноги Дамджона. Лукаш перехватил мой взгляд, щелкнул пальцами: «Фас!», и Ласка-Арнольд послушно выполнил команду.
– В клуб вы приходили с чем-то другим, – задумчиво проговорил Дамджон, вертя инструмент в руках. – Что это? Не флейта ведь?
– Нет, флейта, только с коническим раструбом. Бабушка современной флейты. Когда великий Теобальд Бём изобрел систему клапанов, эта модель отправилась в мусорный ящик.
Дамджон поднял голову и кивнул.
– Вот, и тебе туда дорога! – сказал он моей флейте. – Арнольд, мне нужна та штука!
Лукаш показал на болторез, наполовину закатившийся под второй диван. Послушный любому слову хозяина, Ласка тут же его принес. С нарочитой медлительностью Дамджон под-нялся и через всю комнату прошел ко мне: в узкой каюте на это понадобилось всего три шага. Держа флейту перед моим носом, он раскрыл лезвия болтореза и как следует ее сжал. Дерево затрещало, потом, не выдержав, раскололось на щепки, а эмаль посыпалась красно-коричневой перхотью. Стряхнув с рукава мелкие хлопья, Дамджон бросил остатки флейты и болторез на пол.
– Это на случай, если вы надеялись в последний момент сотворить какое-то чудо, – пояснил он.
– Вообще-то хотелось… – начал я, недоговорить не смог, а сейчас уже не вспомню, что за колкость вертелась на языке. Боль огненным цветком распустилась в груди и перекрыла дыхание; ноги подкосились, и я в очередной раз рухнул на колени.
Гейб отошел назад, потирая испачканные в хне пальцы.
– Знаешь, Кастор, длинный язык – твоя главная проблема, – усмехнулся он. – По крайней мере был твоей главной проблемой, потому что я ее решил.
Адская боль утихла через несколько секунд. Я разразился отборной руганью, однако язык работал вхолостую, и изо рта не вылетело ни звука.
Тогда я понял, хотя, наверное, подозревал с самого начала, какой именно знак нарисован у меня на груди – ТИШИНА. Маккленнан снова украл мой голос.
– А теперь позаботься об остальном, – поднимаясь, велел Дамджон. – У меня еще дела.
Гейб расправил плечи, напустил до смешного торжественный вид и начал быстро-быстро читать заклинание. Говорил он, естественно, на латыни, точнее, на ее средневековом диалекте с мерзким порядком слов, в котором нормальному человеку в жизни не разобраться. Пытаясь вычленить из скороговорки хоть что-то путное, я уловил pretium, что значит цена, implcramus, что значит «дружище, дай на пиво», и damnation, что значит, «пошел…», а куда и объяснять не нужно.
Маккленнан вызывал духов. На моих глазах подобное происходило впервые: я стараюсь держаться подальше от черной магии по вполне объяснимой причине: заклинания очень сложные с непредсказуемым результатом. Они не все такие, а девяносто девять процентов, однако Гейб, похоже, выбрал одно из немногих, что действуют в строгом соответствии с инструкцией.
Его голос разносился по маленькой каюте, вызывая гулкое эхо: такое логичнее было бы услышать в огромной холодной пещере, а не в гламурном неунывающем Челси. По бледным щекам текли ручейки пота – Маккленнан явно выкладывался на все сто и походил на штамповочный пресс, работающий на пределе мощности: латинские слова монотонно впечатывались в воздух, которым мы дышали. Глядя на искаженное гримасой лицо, я понял, почему он выглядел таким измученным, когда я заглянул к нему в офис, и почему глотал метамфетаминовые таблетки, словно леденцы. Ведь это происходило через несколько часов после моей встречи с демоном, и бедный Гейб умирал от психоэмоционального истощения.
Арнольд и головорезы поначалу воспринимали случившееся совершенно спокойно и даже поглядывали на Гейба с насмешкой и презрением. Потом они притихли, потому что температура в каюте стала ощутимо подниматься, а чуть позже, почувствовав едкий запах, начали потеть. Что же, плавали, знаем: жара скорее следствие, чем причина. Роза застонала, давясь кляпом, и закатила здоровый глаз. Даже Лукаш, и тот едва не потерял хладнокровие.
Появления Аджулустикель я не заметил. С демонами всегда так: думаешь, им подавай шумное и эффектное, а они подкрадываются неслышно, как утренняя заря. Возможно, тени за спиной Дамджона на секунду сгустились, возможно – нет; мой взгляд скользнул мимо, а когда метнулся обратно, там уже стояла Джулиет.
Суккуб выступила вперед, и Лукаш поспешно отошел в сторону. Все мужчины в каюте затаили дыхание: громкое «ох!» получилось болезненно резким. Все кроме меня: я не смог бы пикнуть, даже если бы от этого зависела моя жизнь. – Пардон, точнее было бы сказать, «хотя от этого зависела».
Гланды с аденоидами они чуть не проглотили потому, что Джул нет была обнаженной. Какая бы картинка ни возникла в вашем воображении, забудьте, немедленно забудьте – незваная гостья была совсем не такой. Вообще-то ее тело вряд ли прекраснее, чем, скажем, у жены Менелая Елены; наверное, ради такого любовь и спустила бы на воду всю ту же тысячу кораблей. Однако благодаря мускусному запаху феромонов, буквально пропитавшему каюту, она казалась воплощением мужских фантазий: самой желанной, чувственной, открытой – настоящий дар небес.
Под ногами Ласки-Арнольда расплывалась лужица, громилы Дамджона смотрели на Джулиет разинув рот, а стоявший слева захрипел от отчаяния или неожиданного оргазма. Тем не менее все они имели надо мной весомое преимущество: Аджулустикель смотрела не на них.
Ее взгляд держал, словно тиски, тиски, которым уступаешь в темноте за закрытыми дверями, а в висках пульсирует разгоряченная похотью кровь. Гибкая и пластичная, словно пантера, Джулиет медленно приближалась ко мне. На долю секунды эта хищная поступь позволила абстрагироваться от запаха и понять ее истинную сущность. Итак, Джулиет – плотоядное, стоящее на вершине экосистемы, в которой для нее нет достойных соперников: длинные ноги идеально приспособлены для погони, а аппетитные округлости – всего лишь адаптивная маскировка.
Послышалась негромкая, смутно знакомая музыка, похожая на перезвон китайского «сквознячка».
– Убей его медленно, – звонким, чуть натянутым голосом велел Маккленнан. – Другого он не заслужил.
Головорезы поспешно расступились, и без их поддержки я тут же пребольно рухнул на колени. Упал, а голова машинально поднялась: я физически не мог отвести взгляд от Джулиет, Даже моргнуть не мог: ее жуткая безупречность заполонила сознание, разбив в мелкие осколки все чувства, кроме страха и желания.
– Смертный, – утробно прорычала она, – из-за тебя я бежала, ноги в кровь стерла. За это получишь награду: агония будет сладостной, а мой след навечно останется в твоем сознании.
Да, это уже не «сквознячок», а как ни странно и нелепо, церковные колокола, звонящие на октаву выше обычного, будто инеем покрылись. Вот теперь я действительно узнал этот звук.
Я закрыл глаза, оба сразу. Ничего сложнее в жизни не делал: напряжение такое, словно два грузовика в гору толкаю. Сознание протестующе закричало – сознание жертвы, завороженной прекрасной хищницей: сейчас, сейчас она высосет у меня мозг! Но глаза я закрыл, значит, хоть часть ее гипноза не доходит до цели. Жадно ловя звук, я чуть опустил голову: так лучше слышно.
На плечо легла рука Джулиет, ногти впились в кожу совсем рядом с горлом. Тонкие пальцы сжались, и я взвыл от боли – естественно, беззвучно, а открыв глаза, увидел селевую лодыжку, по-прежнему скованную серебряной цепью.
Аджулустикель пыталась подмять меня на ноги, а я боролся. Нет, не с силой Джулиет – бесполезно, все равно проиграю, – а с собственной слабостью. Сухожилия натянулись до предела и порвались. Я снова вскрикнул: вышел вопль с нулевой громкостью, но уверен, слух Дамджона он ласкал и в таком виде. Пару секунд правая рука (вообще-то левая у меня сильнее) лихорадочно шарила по полу. Увы, попались лишь жалкие обломки флейты, но потом ладонь нащупала что-то холодное. Это же болторез!
Джулиет вновь наклонилась и на этот раз схватила меня за шею. Боль обжигала виски, щеки и подбородок, показывая, куда вонзились острые когти. Я абстрагировался от боли, абстрагировался от Джулиет, хотя ее образ до сих пор танцевал в сознании непотребное танго.
Сосредоточиться и прицелиться не получалось. Рука стала словно надувная: безвольная и непослушная, она отказывалась повиноваться. Сильно дрожа, нижний захват болтореза за что-то зацепился. За что именно, разобраться не успел, потому что Джулиет снова дернула меня вверх. Если начну сопротивляться сейчас, она лицо мне свезет. Пробормотав молитву, в которой не было ни одного слова, я изо всех сил сжал болторез. Негромкое клац! – и лезвия сомкнулись. Тут пол ушел из-под ног. Без малейших усилий Джулйет подняла меня метра на полтора, а голову стиснула словно вратарь, готовый отправите мяч на середину поля. Я бешено пинался, но точки опоры не находил: Джулйет притянула ближе к соблазнительно приоткрытому рту и глазам, гипнотизирующие темные зрачки в которых, казалось, съели всю радужку.
Однако наши губы не встретились. Меня оставили беспомощно висеть в каких-то сантиметрах от смерти и вечных мук. Полностью подчиненный власти Джулйет, я даже мечтал, чтобы скорее наступило неминуемое.
Глаза Аджулустикель впились в пол. Хотя, нет, не в пол, а в свою левую лодыжку. Я не мог повернуть голову, но Маккленнана с Дамджоном все-таки увидел. Оба смотрели вниз, и по лицам расплывался мертвенный ужас. В первую очередь это относилось к Гейбу: он ведь прочитал вызывающее заклинание без единой ошибки и осознавал, что происходит сейчас.
Джулйет разжала объятия. Падая, я огромным усилием воли удержал равновесие и ударился о стену, вместо того чтобы бесславно хлопнуться на пятую точку.
На мгновение каюта превратилась в застывший кинокадр: Дамджон, Гейб, Ласка, два неизвестных громилы и даже Роза здоровым глазом – все следили за Джулиет затаив дыхание, будто она собиралась произнести тост. Чуть ссутулившись, сук-куб разминала лодыжку. Порванная цепь, негромко звякнув, скользнула и упала на пол.
– H-hagios ischirus Paraclitus, – дрожащим голосом и без особой уверенности начал Гейб. – Alpha et omega, initium et finis…
Джулйет расправила плечи. Без видимой спешки и с головокружительной быстротой одновременно, она пнула Гейба в живот. Маккленнан сложился пополам со звуком, похожим на тот, что издает вода, уходящая через забитую трубу. Сжавшись в комок на полу, я видел и слышал, как он пытается закончить фразу, но в груди катастрофически не хватает воздуха. Аджулустикель наступила ему на шею, и в звенящей тишине громко хрустнули позвонки. На все понадобилось секунды три, не больше.
Оставив Гейба, Джулйет сделала медленный и очень глубокий вдох. Колдовские глаза закрылись, а лицо стало спокойным и умиротворенным, как у женщины в предвкушении какого-то изысканного удовольствия. Но вот она снова открыла глаза, несколько раз согнула длинные изящные пальцы и повернулась к Дамджону.
– Делай, что тебе говорят! – рявкнул он и показал па меня. – Прикончи его!
Лукаш прекрасно понимал: этот фокус не пройдет, просто он всю жизнь самым непростительным образом нарушал естественный порядок вещей. Да, не зря говорят, сколько веревочке ни виться… Вот и получилось, что на этот раз наступил кончик. Раздался треск рвущегося шелка, и Дамджон вмиг растерял все надменное высокомерие: из разверстых внутренностей хлынула кровь. Джулйет будто и не пошевелилась: слизнув с ладони алую капельку, она хрипло рассмеялась, глядя, как со стоном оседает на диван Лукаш.
Послышался гром-кий топот: Ласка-Арнольд попытался спастись бегством. Головорезы вытащили нож и пистолет соответственно. Раз – Джулиет шагнула к ним, два – резко подняла руки в стороны, три – головорезы упали на пол, пачкая его кровью. Арнольду повезло больше: когда его настигли, он смотрел в противоположную сторону. Торопясь открыть дверь, Ласка не заметил приближения Аджулустикель, и смерть – от удара головой о центральную переборку – получилась на зависть быстрой.
Джулиет повернулась к Дамджону, и. мельком взглянув на нее, я все понял. В живых она его оставила не по случайности или небрежности, а потому что решила забрать с собой. Чувственные губы улыбались в предвкушении нечестивого удовольствия.
Сжав в кулак остатки воли, я двинулся к Розе и фактически лег на нее, загородив собой. Лучше зажмуриться и глаза не открывать: все-таки участвовать в жутком ритуале спаривания и поедания – это одно, а наблюдать за ним – совсем другое. Стоны Дамджона раздавались довольно долго, потом он затих и мы услышали удовлетворенный вздох Аджулустикель. Лишь когда снова воцарилась тишина, я выпрямился. Здоровый глаз Розы смотрел на меня с мольбой и страхом. Медленно, не оборачиваясь к суккубу, я начал развязывать кляп. Над узлами кто-то поработал на совесть – даже зацепиться не за что. Да еще тело от напряжения стало как ватное, руки не слушались, а левое плечо то и дело пронзали болевые спазмы, от которых пальцы сводила судорога.
Волосы на затылке встали дыбом: я каждую секунду ожидал прикосновения Джулиет. Сейчас схватит, повернет к себе, а поскольку вкусы у нее разносторонние и весьма извращенные, я надеялся, пока меня пожирают, Роза успеет убежать.
Увы, не повезло.
– Посмотри на меня, – прошептала Аджулустикель.
С огромной неохотой я повернулся. Она стояла там, где совсем недавно был распростерт Дамджон. Тела Гейба, Арнольда и двух громил на месте, а вот Лукаш бесследно исчез.
– Ты меня освободил. – В голосе суккуба трещал мороз. Ткнув в нарисованный на груди знак, я многозначительно пожал плечами: извини, мол. Сердце будто превратилось в телеграфный аппарат: через каждые два удара спотыкалось и запиналось. Джулиет разглядывала кривоватую пентаграмму так, будто только что ее заметила. Вытянув руку, она нарисовала в воздухе огромный минус, и Гейбово заклятие рассеялось, будто его и не накладывали. Я понял это сразу, услышав свое прерывистое дыхание.
– Вы, мужчины, любите играть: то сажаете на цепь, то отпускаете, – на прекрасном лице читалось чуть ли не физическое отвращение. – А ты смеешь играть со мной!
Ну что тут скажешь? Я смог лишь снова пожать плечами. Аджулустикель ведь по-прежнему обладала бесконечной властью надо мной, а такой веский фактор, как ее полная нагота, мешал здраво мыслить. Суккуб повернулась к Розе, которая смотрела на нее, как кролик на удава. Кляп так и остался во рту: я успел развязать его только наполовину. Несчастная отчаянно замычала, умоляя меня, бога или Джулиет: развяжите.
– Что собираешься делать с этой женщиной? – прерывая тяжелое молчание, спросила Аджулустикель.
Я заставил себя ответить: голос больше всего напоминал хриплое карканье.
– Освободить, а потом отвести к сестре. Неумолимо-суровая, Джулиет обдумывала услышанное.
– К другой связанной? Той, которая томилась в подвале?
– Да, именно. Хотел, чтобы они увиделись. Смогли попрощаться. Так лучше…
Закончить помешало гневное рычание Джулиет.
– Я говорила, мужчинам нравится играть: то давать женщинам свободу, то отнимать по малейшей прихоти, а вовсе не о том, что незнакома с правилами этой игры. Смертный, тебе кажется, я неразумное дитя?
Аджулустикель медленно приближалась ко мне: шаг, второй, третий. Вот она совсем рядом, а я замер, словно кролик под ослепительным прожектором ее взгляда. Я опустил голову, как и в прошлый раз, с огромным усилием. Какая-то часть души жаждала одного: смотреть, смотреть на нее, пока не умру от желания или остановки сердца.
Джулиет наклонилась вперед: теперь убийственно прекрасное лицо еще ближе.
– На тебе моя метка, – утробно зарычала она. – Стоит свистнуть – бросишь к моим ногам тело и душу и будешь на коленях умолять, чтобы взяла. Ясковала тебя невидимой, неразрывной цепью.
Не поднимая глаз, я кивнул, а потом долго, минуты три-четыре стоял с опущенной головой. Каюту накрыла тишина, зато мускусный запах понемногу слабел. Когда перестал его чувствовать, когда легкие полностью освободились от феромонов, я решил рискнуть. Аджулустикель ушла.
Я судорожно выдохнул, осознав, как долго не мог нормально дышать. Итак, я снова двигался и, не обращая внимания на многочисленные жалобы шеи, спины, плеч и щек, повернулся к Розе и во второй раз попробовал отвязать кляп.
Ушло еще минут пять. Когда все узлы наконец распутались, вместе с насквозь пропитанной слюной тканью девушка выплюнула, казалось, все известные ей ругательства. К счастью для моих нежных ушей, по-русски я не говорю, так что с равным успехом девушка могла читать молитвы. Я освободил ее руки, привязанные к спинке стула синей нейлоновой веревкой, и ноги, стянутые чуть ли не тысячей витков изоленты. Розино тело сводили судороги, так что встать она смогла лишь с моей помощью. Медленно, с бесконечным терпением я водил ее по каюте, дожидаясь, пока кровоснабжение придет в норму. Каждые несколько секунд из девичьей груди вырывался всхлип, стон или очередное ругательство, а потом и вовсе пришлось сесть: онемевшим мышцам требовался отдых. Не зная, что сказать, я молча наблюдал за Розой. Через некоторое время она подняла на меня глаза, в которых читалось открытое подозрение.
Увы, меня грубо схватили за шиворот, рывком поставили на ноги, а потом как следует встряхнули, чтобы слетела паутина – вместе с ней чуть не слетела моя голова. Полумертвый, полуживой, я открыл глаза и увидел сцену, от которой окончательно испортилось настроение.
Дамджон с комфортом расположился на одном из диванчиков и закуривал черную сигарету. За его спиной застыли Гейб Маккленнан и Ласка-Арнольд. Помятое лицо Арнольда на секунду согрело мое сердце, но, увы, особо не утешило. Два головореза, с которыми я еще не познакомился, застыли справа и слева от меня и крепко держали за руки. Видимо, понимают: на силу моих резиновых ног рассчитывать не стоит.
К креслу была привязана женщина с серым почтовым пакетом на голове.
– Мистер Кастор, – в голосе Дамджона свозила чуть ли не отеческая строгость, – в начале этого запутанного дела я оказал вам любезность – попробовал подкупить. Честное слово, лучше бы вы согласились!
– Засунь любезность себе в задницу! – беззлобно огрызнулся я. – Ты искушал меня, соблазнить пытался, потому что именно так предпочитаешь действовать. Минут через десять тебя ждет кадриль с омарами в компании отдела нравов, так что давай договоримся. Ты не станешь корчить из себя Эрнста Ставро Блофельда, а я – просить мартини, – увы, прозвучало не слишком уверенно: тот удар по затылку выбил из меня почти весь боевой дух. Значит, нужно как-то выиграть время: двухнедельного тайм-аута вполне хватит, при условии, что буду соблюдать постельный режим.
Несмотря на расслабленную позу, долгих дружеских бесед Дамджон явно не планировал.
Обернувшись, он взглянул на Маккленннна.
– Чего ты ждешь? – негромко поинтересовался Лукаш. – Прибавки к жалованью?
Гейб вытянулся по стойке «смирно», словно кадет из Уэст-Пойнта. Буквально пара шагов – и он уже не за диваном, а рядом со мной.
– Что, урод, намеков совсем не понимаешь? – свирепо глядя на меня, спросил Гейб, расстегнул ворот своей рубашки, потом моей. Надо же, ему нравится! Неужели я неверно истолковал ситуацию: может, сначала изнасилуют и только потом убьют? Но тут Ласка-Арнольд вручил Маккленнаиу поддон с принадлежностями, которые показались смутно знакомыми, и Гейб принялся за работу.
На поддоне баночка с хной, баночка с водой и две кисточки: толстая и тонкая. Обмакнув толстую сначала в воду, потом пхну, Гейб нарисовал на моей груди большой, довольно неаккуратный круг. Я невольно содрогнулся: вода холодная, будто из Темзы набрали, зато теперь примерно представлял, что должно произойти. Впрочем, если много об этом думать, точно умру, от страха. В отсутствие лучших вариантов я продолжал разыгрывать оставшиеся на руках карты. Увы, козырей среди них не было.
Я взглянул на Розу – конечно, если связанной, как цыпленок при жарке, с почтовым пакетом на голове была Роза. Так или иначе, ее грудь судорожно поднялась, потом опустилась, и я счел это хорошим знаком.
– Остановись, пока не поздно, – чуть дрожащим голосом обратился я к Дамджону. – Отпустишь ее сейчас – максимум, что на тебя повесят, похищение и соучастие в убийстве, а убьешь – сядешь пожизненно. И не здесь, тебя депортируют в Загреб. Представляешь, двадцать лет в хорватской тюрьме? Думаю, досрочное там кровью и потом зарабатывают.
Дамджон улыбнулся, будто я сморозил плоскую шутку, но он великодушно меня прощал.
– Я не собираюсь убивать Розу, – заверил Лукаш. – По крайней мере, пока на нее есть спрос. Со временем, если не погибнет от болезней, наркотиков или руки ненормального клиента, на девушке придется поставить точку. Но в настоящее время никаких проблем нет: Роза молода, здорова, полностью отрабатывает свое содержание. Да и я к ней неравнодушен… Нет, Кастор, о Розе беспокоиться нечего.
– Тогда зачем ты привязал ее к стулу? – вопрос вполне обоснованный, но Дамджон лишь отмахнулся.
– Очень не хотелось, чтобы Роза с вами разговаривала. На данном этапе я решил держать ее здесь, но это всего лишь временная мера. Кастор, вам действительно следовало просто изгнать боннингтонского призрака и взять деньги. Или, как вариант, принять мое безрассудно великодушное предложение. Так что винить нужно только себя.
– Дай мне убедиться, что с ней все в порядке! – не попросил, а потребовал я тоном человека, припрятавшего в рукаве туз.
Наклоиир голову, Дамджон нахмурился; в его взгляде сквозило толи изумление необычностью просьбы, то ли раздражение – в кои веки ему осмелились приказывать. Так или иначе, Лукаш кивнул Ласке-Арнольду, который подошел к Розе и снял с ее головы почтовый пакет. Оказалось, во рту у девушки кляп из какой-то тряпки, для верности обвязанный несколькими витками веревки, а правый глаз заплыл и не открывался. Зато левый был устремлен на меня: кроме страха в нем читалась настороженность. Похоже, ее действительно отпустят с яхты живой. Хотя, судя по высказываниям Дамджона, это будет лишь приговор, отсроченный исполнением.
– Вот, – улыбка Дамджона получилась чуть ли не лукавой, – при желании слово я держать умею.
Интересно, он для этого показал Розу? Неужели после стольких лет лжи, предательства, насилия и убийств ему еще хотелось самоутвердиться?
Тем временем Гейб взял кисточку потоньше и старательно разрисовывал мою грудь и живот. Кожу неприятно щипало. В железных тисках головорезов у меня могло запросто нарушиться кровообращение, так что, даже не испытывай я слабости от недавнего массажа затылка, вырваться бы все равно не получилось.
– Какой изящный способ разнообразить обычное убийство! – заметил я.
– Зато создает правильное впечатление, – парировал Дамджон. – Специалист по изгнанию нечисти взялся за чересчур сложное задание… Подобное случается сплошь и рядом.
Интересно, где моя флейта? Вон, на полу у ноги Дамджона. Лукаш перехватил мой взгляд, щелкнул пальцами: «Фас!», и Ласка-Арнольд послушно выполнил команду.
– В клуб вы приходили с чем-то другим, – задумчиво проговорил Дамджон, вертя инструмент в руках. – Что это? Не флейта ведь?
– Нет, флейта, только с коническим раструбом. Бабушка современной флейты. Когда великий Теобальд Бём изобрел систему клапанов, эта модель отправилась в мусорный ящик.
Дамджон поднял голову и кивнул.
– Вот, и тебе туда дорога! – сказал он моей флейте. – Арнольд, мне нужна та штука!
Лукаш показал на болторез, наполовину закатившийся под второй диван. Послушный любому слову хозяина, Ласка тут же его принес. С нарочитой медлительностью Дамджон под-нялся и через всю комнату прошел ко мне: в узкой каюте на это понадобилось всего три шага. Держа флейту перед моим носом, он раскрыл лезвия болтореза и как следует ее сжал. Дерево затрещало, потом, не выдержав, раскололось на щепки, а эмаль посыпалась красно-коричневой перхотью. Стряхнув с рукава мелкие хлопья, Дамджон бросил остатки флейты и болторез на пол.
– Это на случай, если вы надеялись в последний момент сотворить какое-то чудо, – пояснил он.
– Вообще-то хотелось… – начал я, недоговорить не смог, а сейчас уже не вспомню, что за колкость вертелась на языке. Боль огненным цветком распустилась в груди и перекрыла дыхание; ноги подкосились, и я в очередной раз рухнул на колени.
Гейб отошел назад, потирая испачканные в хне пальцы.
– Знаешь, Кастор, длинный язык – твоя главная проблема, – усмехнулся он. – По крайней мере был твоей главной проблемой, потому что я ее решил.
Адская боль утихла через несколько секунд. Я разразился отборной руганью, однако язык работал вхолостую, и изо рта не вылетело ни звука.
Тогда я понял, хотя, наверное, подозревал с самого начала, какой именно знак нарисован у меня на груди – ТИШИНА. Маккленнан снова украл мой голос.
– А теперь позаботься об остальном, – поднимаясь, велел Дамджон. – У меня еще дела.
Гейб расправил плечи, напустил до смешного торжественный вид и начал быстро-быстро читать заклинание. Говорил он, естественно, на латыни, точнее, на ее средневековом диалекте с мерзким порядком слов, в котором нормальному человеку в жизни не разобраться. Пытаясь вычленить из скороговорки хоть что-то путное, я уловил pretium, что значит цена, implcramus, что значит «дружище, дай на пиво», и damnation, что значит, «пошел…», а куда и объяснять не нужно.
Маккленнан вызывал духов. На моих глазах подобное происходило впервые: я стараюсь держаться подальше от черной магии по вполне объяснимой причине: заклинания очень сложные с непредсказуемым результатом. Они не все такие, а девяносто девять процентов, однако Гейб, похоже, выбрал одно из немногих, что действуют в строгом соответствии с инструкцией.
Его голос разносился по маленькой каюте, вызывая гулкое эхо: такое логичнее было бы услышать в огромной холодной пещере, а не в гламурном неунывающем Челси. По бледным щекам текли ручейки пота – Маккленнан явно выкладывался на все сто и походил на штамповочный пресс, работающий на пределе мощности: латинские слова монотонно впечатывались в воздух, которым мы дышали. Глядя на искаженное гримасой лицо, я понял, почему он выглядел таким измученным, когда я заглянул к нему в офис, и почему глотал метамфетаминовые таблетки, словно леденцы. Ведь это происходило через несколько часов после моей встречи с демоном, и бедный Гейб умирал от психоэмоционального истощения.
Арнольд и головорезы поначалу воспринимали случившееся совершенно спокойно и даже поглядывали на Гейба с насмешкой и презрением. Потом они притихли, потому что температура в каюте стала ощутимо подниматься, а чуть позже, почувствовав едкий запах, начали потеть. Что же, плавали, знаем: жара скорее следствие, чем причина. Роза застонала, давясь кляпом, и закатила здоровый глаз. Даже Лукаш, и тот едва не потерял хладнокровие.
Появления Аджулустикель я не заметил. С демонами всегда так: думаешь, им подавай шумное и эффектное, а они подкрадываются неслышно, как утренняя заря. Возможно, тени за спиной Дамджона на секунду сгустились, возможно – нет; мой взгляд скользнул мимо, а когда метнулся обратно, там уже стояла Джулиет.
Суккуб выступила вперед, и Лукаш поспешно отошел в сторону. Все мужчины в каюте затаили дыхание: громкое «ох!» получилось болезненно резким. Все кроме меня: я не смог бы пикнуть, даже если бы от этого зависела моя жизнь. – Пардон, точнее было бы сказать, «хотя от этого зависела».
Гланды с аденоидами они чуть не проглотили потому, что Джул нет была обнаженной. Какая бы картинка ни возникла в вашем воображении, забудьте, немедленно забудьте – незваная гостья была совсем не такой. Вообще-то ее тело вряд ли прекраснее, чем, скажем, у жены Менелая Елены; наверное, ради такого любовь и спустила бы на воду всю ту же тысячу кораблей. Однако благодаря мускусному запаху феромонов, буквально пропитавшему каюту, она казалась воплощением мужских фантазий: самой желанной, чувственной, открытой – настоящий дар небес.
Под ногами Ласки-Арнольда расплывалась лужица, громилы Дамджона смотрели на Джулиет разинув рот, а стоявший слева захрипел от отчаяния или неожиданного оргазма. Тем не менее все они имели надо мной весомое преимущество: Аджулустикель смотрела не на них.
Ее взгляд держал, словно тиски, тиски, которым уступаешь в темноте за закрытыми дверями, а в висках пульсирует разгоряченная похотью кровь. Гибкая и пластичная, словно пантера, Джулиет медленно приближалась ко мне. На долю секунды эта хищная поступь позволила абстрагироваться от запаха и понять ее истинную сущность. Итак, Джулиет – плотоядное, стоящее на вершине экосистемы, в которой для нее нет достойных соперников: длинные ноги идеально приспособлены для погони, а аппетитные округлости – всего лишь адаптивная маскировка.
Послышалась негромкая, смутно знакомая музыка, похожая на перезвон китайского «сквознячка».
– Убей его медленно, – звонким, чуть натянутым голосом велел Маккленнан. – Другого он не заслужил.
Головорезы поспешно расступились, и без их поддержки я тут же пребольно рухнул на колени. Упал, а голова машинально поднялась: я физически не мог отвести взгляд от Джулиет, Даже моргнуть не мог: ее жуткая безупречность заполонила сознание, разбив в мелкие осколки все чувства, кроме страха и желания.
– Смертный, – утробно прорычала она, – из-за тебя я бежала, ноги в кровь стерла. За это получишь награду: агония будет сладостной, а мой след навечно останется в твоем сознании.
Да, это уже не «сквознячок», а как ни странно и нелепо, церковные колокола, звонящие на октаву выше обычного, будто инеем покрылись. Вот теперь я действительно узнал этот звук.
Я закрыл глаза, оба сразу. Ничего сложнее в жизни не делал: напряжение такое, словно два грузовика в гору толкаю. Сознание протестующе закричало – сознание жертвы, завороженной прекрасной хищницей: сейчас, сейчас она высосет у меня мозг! Но глаза я закрыл, значит, хоть часть ее гипноза не доходит до цели. Жадно ловя звук, я чуть опустил голову: так лучше слышно.
На плечо легла рука Джулиет, ногти впились в кожу совсем рядом с горлом. Тонкие пальцы сжались, и я взвыл от боли – естественно, беззвучно, а открыв глаза, увидел селевую лодыжку, по-прежнему скованную серебряной цепью.
Аджулустикель пыталась подмять меня на ноги, а я боролся. Нет, не с силой Джулиет – бесполезно, все равно проиграю, – а с собственной слабостью. Сухожилия натянулись до предела и порвались. Я снова вскрикнул: вышел вопль с нулевой громкостью, но уверен, слух Дамджона он ласкал и в таком виде. Пару секунд правая рука (вообще-то левая у меня сильнее) лихорадочно шарила по полу. Увы, попались лишь жалкие обломки флейты, но потом ладонь нащупала что-то холодное. Это же болторез!
Джулиет вновь наклонилась и на этот раз схватила меня за шею. Боль обжигала виски, щеки и подбородок, показывая, куда вонзились острые когти. Я абстрагировался от боли, абстрагировался от Джулиет, хотя ее образ до сих пор танцевал в сознании непотребное танго.
Сосредоточиться и прицелиться не получалось. Рука стала словно надувная: безвольная и непослушная, она отказывалась повиноваться. Сильно дрожа, нижний захват болтореза за что-то зацепился. За что именно, разобраться не успел, потому что Джулиет снова дернула меня вверх. Если начну сопротивляться сейчас, она лицо мне свезет. Пробормотав молитву, в которой не было ни одного слова, я изо всех сил сжал болторез. Негромкое клац! – и лезвия сомкнулись. Тут пол ушел из-под ног. Без малейших усилий Джулйет подняла меня метра на полтора, а голову стиснула словно вратарь, готовый отправите мяч на середину поля. Я бешено пинался, но точки опоры не находил: Джулйет притянула ближе к соблазнительно приоткрытому рту и глазам, гипнотизирующие темные зрачки в которых, казалось, съели всю радужку.
Однако наши губы не встретились. Меня оставили беспомощно висеть в каких-то сантиметрах от смерти и вечных мук. Полностью подчиненный власти Джулйет, я даже мечтал, чтобы скорее наступило неминуемое.
Глаза Аджулустикель впились в пол. Хотя, нет, не в пол, а в свою левую лодыжку. Я не мог повернуть голову, но Маккленнана с Дамджоном все-таки увидел. Оба смотрели вниз, и по лицам расплывался мертвенный ужас. В первую очередь это относилось к Гейбу: он ведь прочитал вызывающее заклинание без единой ошибки и осознавал, что происходит сейчас.
Джулйет разжала объятия. Падая, я огромным усилием воли удержал равновесие и ударился о стену, вместо того чтобы бесславно хлопнуться на пятую точку.
На мгновение каюта превратилась в застывший кинокадр: Дамджон, Гейб, Ласка, два неизвестных громилы и даже Роза здоровым глазом – все следили за Джулиет затаив дыхание, будто она собиралась произнести тост. Чуть ссутулившись, сук-куб разминала лодыжку. Порванная цепь, негромко звякнув, скользнула и упала на пол.
– H-hagios ischirus Paraclitus, – дрожащим голосом и без особой уверенности начал Гейб. – Alpha et omega, initium et finis…
Джулйет расправила плечи. Без видимой спешки и с головокружительной быстротой одновременно, она пнула Гейба в живот. Маккленнан сложился пополам со звуком, похожим на тот, что издает вода, уходящая через забитую трубу. Сжавшись в комок на полу, я видел и слышал, как он пытается закончить фразу, но в груди катастрофически не хватает воздуха. Аджулустикель наступила ему на шею, и в звенящей тишине громко хрустнули позвонки. На все понадобилось секунды три, не больше.
Оставив Гейба, Джулйет сделала медленный и очень глубокий вдох. Колдовские глаза закрылись, а лицо стало спокойным и умиротворенным, как у женщины в предвкушении какого-то изысканного удовольствия. Но вот она снова открыла глаза, несколько раз согнула длинные изящные пальцы и повернулась к Дамджону.
– Делай, что тебе говорят! – рявкнул он и показал па меня. – Прикончи его!
Лукаш прекрасно понимал: этот фокус не пройдет, просто он всю жизнь самым непростительным образом нарушал естественный порядок вещей. Да, не зря говорят, сколько веревочке ни виться… Вот и получилось, что на этот раз наступил кончик. Раздался треск рвущегося шелка, и Дамджон вмиг растерял все надменное высокомерие: из разверстых внутренностей хлынула кровь. Джулйет будто и не пошевелилась: слизнув с ладони алую капельку, она хрипло рассмеялась, глядя, как со стоном оседает на диван Лукаш.
Послышался гром-кий топот: Ласка-Арнольд попытался спастись бегством. Головорезы вытащили нож и пистолет соответственно. Раз – Джулиет шагнула к ним, два – резко подняла руки в стороны, три – головорезы упали на пол, пачкая его кровью. Арнольду повезло больше: когда его настигли, он смотрел в противоположную сторону. Торопясь открыть дверь, Ласка не заметил приближения Аджулустикель, и смерть – от удара головой о центральную переборку – получилась на зависть быстрой.
Джулиет повернулась к Дамджону, и. мельком взглянув на нее, я все понял. В живых она его оставила не по случайности или небрежности, а потому что решила забрать с собой. Чувственные губы улыбались в предвкушении нечестивого удовольствия.
Сжав в кулак остатки воли, я двинулся к Розе и фактически лег на нее, загородив собой. Лучше зажмуриться и глаза не открывать: все-таки участвовать в жутком ритуале спаривания и поедания – это одно, а наблюдать за ним – совсем другое. Стоны Дамджона раздавались довольно долго, потом он затих и мы услышали удовлетворенный вздох Аджулустикель. Лишь когда снова воцарилась тишина, я выпрямился. Здоровый глаз Розы смотрел на меня с мольбой и страхом. Медленно, не оборачиваясь к суккубу, я начал развязывать кляп. Над узлами кто-то поработал на совесть – даже зацепиться не за что. Да еще тело от напряжения стало как ватное, руки не слушались, а левое плечо то и дело пронзали болевые спазмы, от которых пальцы сводила судорога.
Волосы на затылке встали дыбом: я каждую секунду ожидал прикосновения Джулиет. Сейчас схватит, повернет к себе, а поскольку вкусы у нее разносторонние и весьма извращенные, я надеялся, пока меня пожирают, Роза успеет убежать.
Увы, не повезло.
– Посмотри на меня, – прошептала Аджулустикель.
С огромной неохотой я повернулся. Она стояла там, где совсем недавно был распростерт Дамджон. Тела Гейба, Арнольда и двух громил на месте, а вот Лукаш бесследно исчез.
– Ты меня освободил. – В голосе суккуба трещал мороз. Ткнув в нарисованный на груди знак, я многозначительно пожал плечами: извини, мол. Сердце будто превратилось в телеграфный аппарат: через каждые два удара спотыкалось и запиналось. Джулиет разглядывала кривоватую пентаграмму так, будто только что ее заметила. Вытянув руку, она нарисовала в воздухе огромный минус, и Гейбово заклятие рассеялось, будто его и не накладывали. Я понял это сразу, услышав свое прерывистое дыхание.
– Вы, мужчины, любите играть: то сажаете на цепь, то отпускаете, – на прекрасном лице читалось чуть ли не физическое отвращение. – А ты смеешь играть со мной!
Ну что тут скажешь? Я смог лишь снова пожать плечами. Аджулустикель ведь по-прежнему обладала бесконечной властью надо мной, а такой веский фактор, как ее полная нагота, мешал здраво мыслить. Суккуб повернулась к Розе, которая смотрела на нее, как кролик на удава. Кляп так и остался во рту: я успел развязать его только наполовину. Несчастная отчаянно замычала, умоляя меня, бога или Джулиет: развяжите.
– Что собираешься делать с этой женщиной? – прерывая тяжелое молчание, спросила Аджулустикель.
Я заставил себя ответить: голос больше всего напоминал хриплое карканье.
– Освободить, а потом отвести к сестре. Неумолимо-суровая, Джулиет обдумывала услышанное.
– К другой связанной? Той, которая томилась в подвале?
– Да, именно. Хотел, чтобы они увиделись. Смогли попрощаться. Так лучше…
Закончить помешало гневное рычание Джулиет.
– Я говорила, мужчинам нравится играть: то давать женщинам свободу, то отнимать по малейшей прихоти, а вовсе не о том, что незнакома с правилами этой игры. Смертный, тебе кажется, я неразумное дитя?
Аджулустикель медленно приближалась ко мне: шаг, второй, третий. Вот она совсем рядом, а я замер, словно кролик под ослепительным прожектором ее взгляда. Я опустил голову, как и в прошлый раз, с огромным усилием. Какая-то часть души жаждала одного: смотреть, смотреть на нее, пока не умру от желания или остановки сердца.
Джулиет наклонилась вперед: теперь убийственно прекрасное лицо еще ближе.
– На тебе моя метка, – утробно зарычала она. – Стоит свистнуть – бросишь к моим ногам тело и душу и будешь на коленях умолять, чтобы взяла. Ясковала тебя невидимой, неразрывной цепью.
Не поднимая глаз, я кивнул, а потом долго, минуты три-четыре стоял с опущенной головой. Каюту накрыла тишина, зато мускусный запах понемногу слабел. Когда перестал его чувствовать, когда легкие полностью освободились от феромонов, я решил рискнуть. Аджулустикель ушла.
Я судорожно выдохнул, осознав, как долго не мог нормально дышать. Итак, я снова двигался и, не обращая внимания на многочисленные жалобы шеи, спины, плеч и щек, повернулся к Розе и во второй раз попробовал отвязать кляп.
Ушло еще минут пять. Когда все узлы наконец распутались, вместе с насквозь пропитанной слюной тканью девушка выплюнула, казалось, все известные ей ругательства. К счастью для моих нежных ушей, по-русски я не говорю, так что с равным успехом девушка могла читать молитвы. Я освободил ее руки, привязанные к спинке стула синей нейлоновой веревкой, и ноги, стянутые чуть ли не тысячей витков изоленты. Розино тело сводили судороги, так что встать она смогла лишь с моей помощью. Медленно, с бесконечным терпением я водил ее по каюте, дожидаясь, пока кровоснабжение придет в норму. Каждые несколько секунд из девичьей груди вырывался всхлип, стон или очередное ругательство, а потом и вовсе пришлось сесть: онемевшим мышцам требовался отдых. Не зная, что сказать, я молча наблюдал за Розой. Через некоторое время она подняла на меня глаза, в которых читалось открытое подозрение.