Кей Гай. Древо Жизни (Гобелены Фьонавара - 1)

   Наконец он встал и присоединился к своим сородичам, чтобы спеть последнюю песню. Как всегда, это был "Плач Ра-Термаина", посвященный всем погибшим альвам. Они пели о тех, кто погиб недавно в Пендаранском лесу, и о тех, кто умер давным-давно и кому теперь уж не суждено услышать ни их сегодняшнего пения, ни своей собственной песни. И так пели альвы, что даже звезды над деревьями, казалось, стали светить ярче, хотя, возможно, это было лишь потому, что перед рассветом небо всегда кажется более темным. И, допев эту последнюю песню до конца, альвы притушили костер и улеглись спать.
   Светлые альвы - народ древний и прекрасный, и глаза их, меняющие свой цвет и похожие на вспышки разноцветного пламени, отражают великую душу этого народа; все их искусство проникнуто духом глубочайшего почитания великого Ткача, ибо светлые альвы - самые мудрые и блестящие из его детей. И вечный праздник жизни вплетен в самую суть их существования, и на древнейшем языке названы они именем Света, противостоящего Тьме.
   Но альвы, увы, не бессмертны.
   Двое альвов, стоявшие в ту ночь на страже, погибли от отравленных стрел; еще четверым перерезали горло волки. Нападение было таким предательски внезапным, что эти четверо не успели даже как следует проснуться. Один, правда, все-таки громко закричал, предупреждая остальных, и даже сумел, будучи смертельно раненным, заколоть напавшего на него волка своим кинжалом.
   Отважно сражался маленький отряд альвов, разя врага светлыми мечами и острыми стрелами, ибо природное изящество и ловкость представителей этого народа в случае необходимости становятся смертельно опасными.
   Дранс, Брендель и еще двое альвов окружили женщин, не подпуская к ним наседавших со всех сторон огромных волков; защитники стояли насмерть, и мечи их без устали вздымались и опускались в молчании, сотканном из отчаяния и отваги. Но было еще слишком темно, а невидимые в темноте черные волки и цверги, похожие на уродливые темные тени, наступали со всех сторон.
   Но даже и теперь мужественные светлые альвы, вместе с которыми сражался могучий Дранс из Бреннина, также одержимый ненавистью к подло напавшему врагу, могли бы одержать верх, если бы не одно обстоятельство: атакой руководил некто невидимый, но обладавший такой чудовищной ледяной волей, что над поляной в ту ночь словно повисло гнетущее облако немыслимого всевластия. И смертный приговор альвам был начертан, казалось, на крыльях того зловещего ветра, что поднялся перед рассветом.
   Дженнифер сперва решила, что все это ей просто кажется в кромешной тьме, хотя она слышала, конечно, звериное рычание и крики и видела порой неясные темные силуэты, почерневшие от крови мечи, какие-то тени, очень похожие на волчьи, стрелы, пролетавшие мимо. Насилие так и кипело вокруг, а ведь она всю жизнь избегала всяческого насилия...
   Но то было прежде. А этой ночью слишком перепуганная, чтобы хоть закричать, поняв, что это не галлюцинация, Дженнифер увидела, как в конце концов рухнул на землю Дранс - прямо на тушу убитого им волка - и как другой волк с окровавленной пастью бросился мимо нее к Лаэше. И она не успела ничем помочь подруге, хотя слышала ее крики, ибо и ее тоже грубо схватили, смяли - это коварные цверги прорвались наконец сквозь линию обороны - и поволокли прямо по телу распростертого на земле Дранса.
   В отчаянии оглянувшись, Дженнифер при свете тонкого месяца успела еще увидеть, как Брендель сражается с тремя нападающими одновременно и лицо его черно от крови, а потом ее со всех сторон обступили деревья, и в кромешной темноте цверги и волки поволокли ее туда, где не было ни лучика света, ни проблеска надежды.
   Казалось, их путь через лес никогда не кончится; они тащили ее на северо-восток, прочь от Парас-Дерваля и ото всех, кого она знала в этом мире. Дважды она спотыкалась в темноте и падала, и каждый раз ее, рыдающую, рывком ставили на ноги и гнали, гнали вперед.
   Они не успели еще выйти из леса, когда небо на востоке начало сереть, и по мере того как становилось светлее, она сумела наконец разглядеть того, чей темный силуэт все время видела рядом с собою; и это оказалось самым страшным изо всего, что она успела повидать за последние несколько часов.
   Это был огромный волк - чудовищно огромный! - угольно-черный, с одним лишь небольшим серебристо-серым пятном на лбу. Но даже не его величина и не окровавленная пасть внушали Дженнифер такой ужас; это исчадие ада буквально источало Зло и казалось ей окруженным неким мощным, отрицательно заряженным полем. Черный волк не сводил с нее глаз, горевших красным огнем, и в глазах этих - она лишь несколько мгновений могла выдержать его взгляд - светился такой глубокий и острый ум, которого просто не могло и не должно было быть у волка и который показался ей куда более чуждым, чем что бы то ни было иное в этой чужой стране. Впрочем, во взгляде волка не было ненависти только холодная, безжалостная воля. Ненависть она могла бы понять, но то, что она увидела, было гораздо хуже.
   Давно уже наступило утро, когда они наконец добрались до цели. На полянке у опушки леса Дженнифер увидела маленькую хижину дровосека. А еще через несколько минут увидела и то, что осталось от самого дровосека.
   Ее швырнули внутрь. Она упала, отползла на коленях в угол, и ее вырвало, буквально вывернуло наизнанку. С огромным трудом, не в силах унять бившую ее дрожь, она добралась до лежанки у дальней стены хижины и рухнула на нее.
   Даже на самом краю той пропасти, в которую повергает нас отчаяние, мы стараемся спасти то, что можем, то, что действительно важно для нас. Вот и Дженнифер Лоуэлл, которую отец с раннего детства учил гордо смотреть в лицо любым невзгодам, вскоре поднялась и, как могла, привела себя в порядок: вымылась, почистила платье и, собрав остатки сил, принялась ждать. В хижине понемногу светлело. Нет, солнце, разумеется, уже взошло и свет его проникал в это убогое жилище через окно, но ведь и у мужества есть свой свет.
   Солнце в безразличных ко всему небесах было почти в зените, когда она наконец услышала за дверью чьи-то голоса. Первый человек говорил густым басом, и в голосе его явственно чувствовалось удовлетворение. Но услышав его собеседника, Дженнифер так и застыла, не веря собственным ушам, ибо этот голос она узнала!
   - Да нет, это оказалось совсем нетрудно, - говорил первый. - Ими вообще легко управлять, когда их на светлых альвов натравишь! - Он засмеялся.
   - Надеюсь, за вами не было погони? - озабоченно заметил его собеседник. - Меня никто и ни в коем случае не должен был видеть, Галадан!
   - Да тебя и так никто не видел и не увидит. Почти все они были уже мертвы, когда я уходил, и там было по десять волков на каждого из тех, кто еще продолжал сопротивляться. И даже если бы кто-то из них случайно остался в живых, нас бы он преследовать не стал - их потери и так уж слишком велики. К чему альвам губить своих ради какой-то женщины? Да нет, теперь она у нас в руках и досталась нам достаточно легко, куда легче, чем можно было надеяться. Это действительно тот самый редкий случай, когда нам помогли жители Данилота!
   И он снова засмеялся с каким-то злобным удовлетворением.
   - Где она?
   - В хижине.
   В распахнувшуюся дверь ворвался такой яркий солнечный свет, что Дженнифер на мгновение ослепла. Затем ее выволокли на поляну, и тот, кого звали Галадан, спросил:
   - Ну, что скажешь? Хорош трофей?
   - Неплох, - откликнулся его собеседник. - Но все зависит от того, скажет ли она нам, зачем они здесь.
   Дженнифер повернулась к сказавшему это, щурясь от солнца, и обнаружила, что перед ней Метран, Первый маг королевства.
   Только он уже не казался ветхим старцем, каким предстал перед ними в первый их вечер во Фьонаваре или на следующий день, когда трусливо пятился от Джаэль в Большом зале дворца. Теперь Метран стоял перед ней, гордо выпрямившись, и в глазах его явственно светилась угроза.
   - Ах ты, предатель! - вырвалось у Дженнифер.
   Он лишь слегка шевельнул рукой, и она пронзительно вскрикнула: ее груди пронзила такая боль, точно кто-то решил напрочь открутить ей соски, хотя на самом деле никто к ней даже не притронулся.
   - Осторожнее, моя дорогая, - участливым тоном промолвил Метран, глядя, как она извивается от боли. - Тебе следует выбирать слова в разговоре со мной, ибо в моей власти сделать с тобой все, что мне заблагорассудится. Он кивнул в сторону своего Источника, Денбарры, который стоял с ним рядом.
   - Ну, не то чтобы все, - раздался голос его давешнего собеседника. Отпусти-ка ее. - Сказано это было очень спокойно, но боль тут же исчезла. Дженнифер обернулась, вытирая слезы со щек.
   Галадан не был особенно высок, но в нем чувствовались недюжинная сила и адское могущество - так выглядит спрятанный в ножны невероятно острый и прочный клинок. Холодные глаза его глядели на нее изучающе; аристократически тонкое лицо было покрыто шрамами; на лоб свешивалась прядь серебристых волос - как у Бренделя, подумала она, снова чувствуя боль в груди, мучительную душевную боль.
   Он галантно поклонился ей, изящный и насмешливый, рассматривая ее с явным удовлетворением, однако выражение его лица совершенно переменилось, когда он повернулся к Метрану.
   - Итак, она отправляется на север, - сказал он сухо. - И там ей будут заданы все необходимые вопросы. А до тех пор никто ее и пальцем не тронет.
   - Ты что, указываешь мне, что я должен делать? - взвизгнул Метран, и Дженнифер заметила, как напрягся Денбарра.
   - Если угодно - да. - В голосе Галадана звучала насмешка. - А что, ты против? Или, может, хочешь со мной из-за этого подраться, волшебничек?
   - Я мог бы уничтожить тебя! - прошипел Метран.
   Галадан снова насмешливо улыбнулся - одними губами.
   - Ну что ж, попробуй. Только предупреждаю: ничего у тебя не получится! Я не подчиняюсь законам вашей "школьной" магии. Я знаю, кое-какая сила в тебе действительно была, кое-что к ней добавилось впоследствии, а возможно, добавится и еще, но в любом случае тебе со мной тягаться нечего, Метран. Даже и не вздумай! Ну а если все же решишься, то учти: если проиграешь, я скормлю твое сердце моим друзьям.
   В тишине, которая за этим последовала, Дженнифер заметила, что вокруг них плотным кольцом стоят волки. Были там и цверги, но тот волк-великан с красными глазами куда-то исчез.
   - Ты мне не хозяин, Галадан, и не смеешь мною командовать! воскликнул Метран, задыхаясь от гнева. - Это мне было обещано!
   Но Галадан лишь оглушительно расхохотался в ответ, запрокинув свое покрытое шрамами лицо.
   - Ах, тебе было обещано? - сказал он с издевкой, перестав наконец смеяться. - Ну что ж, прекрасно! Раз так, приношу свои извинения. И все-таки она немедленно отправится на север! В ином случае я бы просто взял ее себе. Но подними-ка лучше глаза!
   Дженнифер тоже посмотрела вверх, куда указывал Галадан, и увидела существо столь прекрасное, что в сердце у нее невольно пробудилась надежда на спасение.
   С небес, громко хлопая огромными крыльями, к ним спускался прекрасный лебедь, сияя в солнечном свете великолепным черным оперением и вытянув изящно изогнутую длинную шею.
   Но когда птица оказалась на земле, Дженнифер с ужасом поняла, что самое страшное для нее еще впереди: у лебедя обнаружились кошмарные, острые как бритва зубы и когтистые лапы! Мало того, от него еще и исходил чудовищный смрад разлагающейся плоти!
   А потом это исчадие ада заговорило, и голос его точно доносился из глубокого колодца с осклизлыми стенами:
   - Меня прислали за ней. Давайте ее сюда.
   Ах как далеко, как страшно далеко отсюда был сейчас Лорин Серебряный Плащ, как нахлестывал он коня, гоня его к югу и проклиная собственное легкомыслие на всех известных ему языках и наречиях!
   - Она твоя, Авайя, - без улыбки сказал Галадан. - Или, может, ты, Метран, со мной не согласен?
   - Конечно, твоя, - поспешно подтвердил тот, вставая так, чтобы не слишком чувствовался исходивший от лебедя смрад. - Но мне, естественно, хотелось бы потом узнать, что она вам расскажет. На моем посту подобные сведения жизненно необходимы, и...
   - Больше уже нет, - сказала Авайя, оправляя черные перья. - У меня для вас новости. Волшебный Котел в наших руках. Теперь ступайте в горы, ибо время не терпит.
   При этих словах лицо Метрана осветила такая жестокая торжествующая улыбка, что Дженнифер поспешила отвернуться.
   - Так, значит, час пробил! - воскликнул он. - И близок миг моей страшной мести! О, Гармиш, мой мертвый король, я разорву Айлиля, этого узурпатора, на куски прямо на троне! А из черепов его сыновей велю сделать кубки!
   "Лебедь" обнажил в чудовищной улыбке свои немыслимые клыки и прошипел:
   - А мы с удовольствием этим полюбуемся!
   - Да, без сомнения, - сухо подтвердил Галадан. - А для меня никаких вестей нет?
   - Поспеши на север, - ответил лебедь, - вместе со своими друзьями. Меня просили передать тебе только эту просьбу. Но торопись. Времени у нас мало.
   - Ну что ж, хорошо, - сказал Галадан. - Закончу тут одно дело и сразу же отправлюсь за тобой следом.
   - Поспеши! - еще раз повторила чудовищная птица. - А мне пора в обратный путь.
   - Нет! - пронзительно закричала Дженнифер, когда холодные руки цвергов вновь схватили ее и потащили куда-то. Но ее крики остались без ответа. Привязанная к спине Авайи, она чуть не лишилась чувств от омерзительной вони. Стараясь не дышать носом, она открыла было рот, но мгновенно набившиеся туда густые черные перья чуть не удушили ее. И когда Авайя, описав удивительно красивую дугу, взмыла в ослепительно сиявшие небеса, унося свою добычу на север, Дженнифер впервые в жизни потеряла сознание.
   Оставшиеся на поляне смотрели им вслед, пока Авайя не скрылась в бледно-голубом просторе выгоревших небес.
   Метран тут же обернулся к остальным; глаза его сияли от возбуждения.
   - Слышали? Котел теперь мой!
   - Да, похоже на то, - кивнул Галадан. - Значит, вскоре ты тоже отбываешь?
   - Не медля ни минуты! И уже в самом ближайшем будущем вы увидите, чего я добьюсь с его помощью.
   Галадан снова кивнул, потом, будто что-то вспомнив, спросил:
   - А интересно, Денбарра хоть понимает, что все это значит? - Он повернулся к Источнику мага. - Скажи мне, друг мой, что, по-твоему, означают бесконечные разговоры о Котле?
   Денбарра поежился под тяжелым взглядом Галадана, но отвечал уверенно:
   - Я знаю все, что мне знать необходимо. И я прекрасно знаю, что Неистощимый Котел поможет восстановить на троне Бреннина правителей из рода Гармиша.
   Галадан еще несколько мгновений смотрел на него, потом отвел глаза и молвил, обращаясь к Метрану:
   - Что ж, он достоин своей судьбы. Тупоголовый Источник - это, по-моему, как раз для тебя. Хотя мне бы, например, было ужасно скучно.
   Денбарра вспыхнул, но Метран на сей раз и не подумал обращать внимание на колкости Галадана.
   - Денбарра - мой племянник, сын моей сестры, и его главная добродетель в том, что он мне верен. А что собираешься делать ты, Галадан? Ты упомянул о каком-то деле, которое необходимо закончить. Может быть, мне стоило бы знать, о чем шла речь?
   - Может быть. Но ты этого не узнаешь. И скажи спасибо, что я не так беспечен и не болтаю об этом направо и налево. Ибо быть в это посвященным равносильно смерти.
   Это было настоящее оскорбление, и губы Метрана дрогнули, но отвечать он не стал.
   - Что ж, ступай, куда тебе надо, - сказал он. - Мы теперь, возможно, встретимся не скоро.
   - Увы! - воскликнул Галадан насмешливо. Маг гневно воздел руку и грозно спросил:
   - Опять надо мной смеешься? Ты над всеми смеешься, андаин. Но я вот что тебе скажу: заполучив Котел Кат-Миголя, я обрету такое могущество, над которым даже ты подшучивать уже не посмеешь. И с его помощью я осуществлю наконец свою месть, и она будет так страшна, что память о ней никогда не умрет в Бреннине!
   Галадан, вскинув свою покрытую шрамами голову, посмотрел Первому магу королевства прямо в глаза.
   - Возможно, - молвил он очень тихо и очень спокойно. - Но ты ошибаешься: память о твоей мести все же умрет - вместе со всем живым в этом мире. А как тебе известно, погубить этот мир - мое самое заветное желание!
   И, сказав это, Галадан едва заметным жестом начертал у себя на груди какой-то магический знак, и мгновение спустя угольно-черный волк с серебристым пятном на лбу уже мчался куда-то на запад, покинув поляну в лесу.
   Но если бы этот волк случайно забежал в лес, черневший чуть южнее того места, где они расстались с Метраном, река событий повернула бы в другое русло.
   А там, недалеко от поляны, некогда вырубленной дровосеком вокруг своей хижины, лежал альв, скрытый травой и ветками деревьев; он истекал кровью, сочившейся из десятка глубоких ран. На некотором расстоянии от него, чуть глубже в лес, лежали два мертвых альва. И десять мертвых волков.
   И при виде мертвых братьев своих сердце На-Бренделя с Кестрельской марки сжималось от горя и гнева, и лишь эти чувства еще поддерживали в нем едва теплившуюся жизнь. И глаза его в солнечном свете были черны как ночь.
   Он видел, как Метран и его Источник вскочили на коней и помчались на северо-запад; видел, как цверги и волки единой стаей ринулись на север. И лишь когда на поляне стало совсем тихо, Брендель с огромным трудом встал на ноги и тоже двинулся в путь - он направлялся в Парас-Дерваль. Он ужасно страдал от боли из-за раны в бедре, слишком много потерял крови, и теперь его одолевала смертельная слабость; но он бы ни за что не позволил себе упасть и не дойти - ведь он был из светлых альвов, и он один из всех своих друзей остался в живых после сражения на лесной поляне и собственными глазами видел только что, как собирает свои силы Тьма.
   И все-таки путь был чересчур долог, и Брендель, истерзанный и обессилевший, все еще находился примерно в лиге пути от Парас-Дерваля, когда спустились сумерки.
   Весь день на западе слышались далекие раскаты грома, и в столице многие купцы, бросив дела, то и дело подходили к дверям, чтобы взглянуть на небеса - хотя скорее по привычке, чем на что-то надеясь, ибо мертвящее раскаленное солнце по-прежнему сияло в безоблачном небе.
   На зеленом пустыре, что в конце Анвил-лейн, Лила опять собрала детей играть в та'киену. Один или двое, правда, отказались, заявив, что им это надоело, но она проявила настойчивость, и остальные все же ей подчинились, зная, что с Лилой лучше не связываться.
   Ей снова завязали глаза. Мало того, она велела наложить двойную повязку, чтобы уж совсем ничего не видеть. И первые три раза выкликала свои жертвы почти равнодушным тоном: первые трое вообще не имели особого значения, это действительно можно было считать всего лишь игрой. Но в последний раз, перед тем как спросить о Самом Долгом Пути, Лила опять почувствовала знакомые ей уже ледяное спокойствие и каменную неподвижность; она даже глаза закрыла под двумя своими повязками. Во рту у нее вдруг пересохло, а внутри точно скручивалась и раскручивалась какая-то пружина. И только когда в ушах у нее зашумело - так шумят набегающие на берег волны, она пропела последние слова та'киены, и когда отзвучало последнее слово, все вокруг нее как бы остановилось.
   Она сдвинула повязки и, жмурясь от яркого света, безо всякого удивления увидела, что это снова Финн. И снова она будто издалека слышала удивленные голоса взрослых, наблюдавших за игрой, и где-то совсем вдали глухие раскаты грома; но смотрела она только на Финна. С каждым разом он казался ей все более одиноким. Она бы, пожалуй, даже пожалела его, но ведь все это было предначертано судьбой, так что жалость казалась ей совершенно неуместной, как неуместным было бы даже малейшее удивление с ее стороны. Сама Лила понятия не имела, что такое Самый Долгий Путь и куда он ведет, но знала твердо: идти по нему должен Финн, а она здесь для того, чтобы Финна по этому пути направить.
   И все-таки удивиться ей пришлось, хотя и чуть позже, примерно в полдень. Ведь обычные люди никогда не посещают святилище Богини-матери! И уж тем более - по приглашению самой Верховной жрицы!
   Лила по этому случаю даже причесалась, и мать заставила ее надеть единственное имевшееся у нее "приличное" платье.
   Теперь, думая о том соколе над Лараи Ригал, Шарра всегда представляла, что он летает там не один. Воспоминания горели в ней, точно жаркий костер под ночным звездным небом.
   И все-таки она была дочерью своего отца и наследницей Трона Из Слоновой Кости! Так что многое нужно было обдумать и взвесить, не считаясь с мечтами о соколе в небесах и костром, пылающим в сердце.
   Так что Деворш, капитан стражи, явился к ней по ее приказу. Немые впустили Деворша в покои принцессы, и фрейлины тут же, разумеется, принялись шептаться, прикрывая лица шелестящими веерами и поглядывая на высокого капитана, который почтительно раскланивался и хорошо знакомым Шарре голосом произносил слова приветствия. Затем она велела дамам удалиться, с удовольствием отметив, что они были страшно разочарованы, и усадила Деворша в низкое кресло у окна.
   - Капитан, - начала она без всяких преамбул, - ко мне попали некие документы, с которыми связана весьма важная проблема.
   - Вот как, ваше высочество? - А ведь он хорош собой, думала Шарра, хотя до Дьярмуда ему далеко. Ох, далеко! И он никогда не поймет, почему она улыбается! Впрочем, это неважно.
   - По-моему, в старинных летописях сохранилось упоминание о некой лестнице, вырубленной много лет назад в отвесной скале над Саэрен, хотя теперь ступени этой лестницы почти незаметны, но все же...
   - В скале над рекой, ваше высочество? Но там же совершенно отвесная стена! - В суровом голосе Деворша отчетливо слышалось недоверие.
   - Я ведь достаточно ясно сказала. Или нет? - Капитан покраснел, а Шарра нарочно помолчала, чтобы дать ему возможность осознать собственную оплошность. - Если эта лестница в скале действительно существует, то она представляет собой значительную угрозу нашей безопасности, и нам, безусловно, следует знать о ее существовании. Я хочу, чтобы ты взял двух человек, которым полностью доверяешь, и собственноручно проверил, правда ли это. По вполне понятным причинам, - хотя ни одной из причин сама Шарра указать была бы не в состоянии, - об этом более никто знать не должен.
   - Разумеется, ваше высочество. Когда мне от...
   - Немедленно! - Она встала, пришлось встать и Деворшу.
   - Желание моей госпожи для меня закон. - Он низко поклонился и повернулся, чтобы уйти.
   Но она - из-за тех соколов в поднебесье, из-за тех просвеченных лунным светом воспоминаний - снова окликнула его:
   - Деворш, еще одно. Я слышала шаги в саду позапрошлой ночью. Ты у стены ничего не заметил?
   На лице капитана отразилась искренняя озабоченность.
   - Ваше высочество, я сдал дежурство на закате своему сменщику, Башраю. Я немедленно с ним переговорю.
   - Сдал дежурство?
   - Да, ваше высочество. В ночной дозор мы с Башраем выходим по очереди. По-моему, он человек очень опытный, знающий, однако...
   - А сколько человек у вас в дозоре? - Она откинулась на спинку кресла, чтобы стало легче дышать; где-то подо лбом, за глазными яблоками, точно молоточки стучали от напряжения.
   - Двенадцать, ваше высочество. В мирное время.
   - А собаки у вас есть?
   Он смущенно прокашлялся.
   - Нет, госпожа моя. В последнее время мы собак не берем... Нам было сказано, что в этом нет никакой необходимости. Весной и летом собак использовали исключительно для охоты. Разумеется, с ведома вашего отца. Он с нескрываемым любопытством глянул на нее. - Но если моя госпожа чувствует, что следовало бы...
   - Нет! - Его присутствие становилось совершенно невыносимым! И, кроме того, она никак не могла позволить этому капитану так смотреть на нее оценивающе, восхищенно... - Я сама поговорю с Башраем. А ты ступай и сделай, как я тебе велела. Да поторопись!
   - Спешу, госпожа моя! - воскликнул он своим звучным, "мужским" голосом и вышел. А Шарре пришлось до крови закусить губу, чтобы не закричать.
   Шальхассан, правитель Катала, возлежал на диване, наблюдая за борьбой двух рабов и ожидая тайных вестей. Его придворные, жизнерадостные и сытые, даже, пожалуй, перекормленные, от всей души наслаждались видом лоснящихся тел борцов, извивавшихся на ковре, однако лицо самого Шальхассана сохраняло непроницаемое выражение.
   Наконец за троном открылась небольшая дверца и появился Разиэль с неизменным кубком в руках. Была середина дня, и Шальхассан, принимая изукрашенный самоцветами кубок с питьем, увидел, что кубок голубой. Это означало, что сделанный тем северянином Сторожевой Камень сияет прежним, синим светом. Он благодарно кивнул Разиэлю, и тот вышел, завершив тем самым их маленький ежедневный обмен новостями. Никто из придворных ни в коем случае не должен был догадаться, что Шальхассана тревожат дурные сны. А снились ему Сторожевые Камни, которые горели красным светом!
   Успокоившись, Шальхассан с удовольствием подумал о дочери и сделал большой глоток из принесенного Разиэлем кубка. Ему по душе было благоразумие Шарры, ее твердость духа и умение владеть собой; все эти качества он и сам всегда старался привить ей - негоже, чтобы Трон Из Слоновой Кости занял человек слабовольный. Хотя, к сожалению, девочке свойственны беспричинные вспышки гнева, а уж эта ее последняя выходка... Разгром, учиненный Шаррой в собственных покоях, выпоротые кнутом фрейлины это еще ничего; покои можно отремонтировать, а слуги есть слуги. Но вот история с Деворшем - совсем другое дело. Деворш был действительно хорошим воином, у них в стране таких воинов можно по пальцам перечесть, и Шальхассан выказал большое недовольство, когда ему сообщили, что капитан стражи Деворш был удушен немыми, охраняющими покои принцессы Шарры. Нет, что бы там Шарра ни говорила насчет нанесенных ей Деворшем оскорблений, все равно это был совершенно необдуманный и чересчур поспешный поступок!