Какое-то время после этого Брэндрейт находился в состоянии шока. До него даже не сразу дошло, что состязание он проиграл, заглядевшись на Эвелину. Он тяжело дышал, обливаясь потом после таких усилий. Все, о чем он мог сейчас думать, были обыденные вещи: утереть лицо, позаботиться о лошадях. Он не остановил лошадей среди шумевшей толпы — чего, кстати, не сделал, к чести его, и Шелфорд. Они вместе доехали до гостиницы «Лебедь», где их лошадьми занялись опытный конюх и грумы.
Брэндрейт оставил свою пару их заботам. Он находился в таком смятении, что с трудом мог привести в порядок свои мысли. Ноги у него дрожали от сознания, какой опасности он только что избежал. Ведь он мог сильно разбиться! Но все эти ощущения затмевались в его сознании; видом Эвелины в зеленых шелках. Она была так хороша! Если добавить к этому, что это зрелище стоило ему победы, он не мог даже как следует разобраться, какие чувства в нем преобладали — гнев, удивление, страх или просто благо арность, что он остался в живых.
Похлопывая шляпой по бедру и вздымая вокруг себя облака пыли, к нему подошел Шелфорд. Брови его были озабоченно сдвинуты.
— Какого черта… Я хочу сказать, что на вас нашло? Вы же выигрывали, когда вдруг у вас вожжи чуть не выпали из рук! Я боялся, что вы скатитесь мне под колеса!
Брэндрейт тупо смотрел на него, сам при этом сознавая, какой глупый вид он имеет. Толпа приближалась, голоса уже доносились из-за конюшни. Маркиз только успел произнести:
— Я увидел Эвелину и совершенно потерял голову!
Раскрыв рот, Шелфорд возвел глаза к небу.
— Боже мой! — воскликнул он. — Ну конечно! Я же встретил ее перед гонками. Неудивительно. Она совершенно преобразилась! Это изменило мои намерения в отношении ее. Хотя что это я говорю «изменило» — укрепило, так будет вернее. Меня не удивляет, что…
Закончить он не успел.
На викария, всеобщего любимца в деревне, накинулась толпа и подняла его на руки. На плечах местного кузнеца и одного из силачей-кровельщиков его отнесли в гостиницу «Георг», где должно было состояться празднество, затеянное леди Эль.
Брэндрейт смотрел ему вслед. Настроение у него упало окончательно. Он так и остался стоять с непокрытой головой во дворе, среди лошадей, все еще не отошедших после такого тяжкого испытания.
Эвелина вышла из экипажа вместе с леди Эль и Аннабеллой. В деревне царила неразбериха. Зрители, наблюдавшие начало состязания, еще только что добрались сюда. Прибыли и те, чьи экипажи были задержаны из-за гонок. В воздухе стояла пыль, люди кашляли и чихали. Вскоре Эвелину разлучили с теткой и Аннабеллой.
«Все к лучшему», — думала она, переходя на другую сторону улицы, подальше от гостиницы. Она надела очки, чтобы разглядеть все, что происходит. Какой шум вокруг! Она увидела, как толпа несет на руках Шелфорда в гостиницу. Неудивительно, что его считают героем, ведь благодаря ему его верные прихожане выиграли свои пари. Однако Брэндрейта нигде не было видно, а именно к нему она и стремилась.
Она сама не знала, почему, но на душе у нее было тяжело. Она знала, что из-за нее Брэндрейт проиграл гонки и чуть не расстался с жизнью. Ей и в голову не приходило, что он будет так поражен ее изменившейся внешностью. Маркиз едва не выпустил из рук вожжи. Эвелина не могла отрицать своей вины, и, если бы все можно было вернуть назад, она, конечно, показалась бы ему в новом платье до состязания. Теперь же она хотела только найти его и принести свои извинения.
По мере удаления от гостиницы толпа редела. Только несколько лавочников, одновременно и опасавшиеся такого нашествия чужаков, и надеющиеся воспользоваться содержимым их толстых кошельков, все еще топтались у дверей своих заведений, наблюдая за празднеством со стороны.
Эвелина знала, что по окончании состязания и Брэндрейт, и Шелфорд в первую очередь позаботятся о лошадях, поэтому она прямиком направилась к «Лебедю». Как ей было известно, маркиз предпочитал этот отель «Георгу».
Войдя в мощеный двор гостиницы, Эвелина сразу же увидела маркиза, сидевшего на старом пне у дверей конюшни. Он наблюдал за тем, как чистили его лошадей, иногда давая указания груму. Лорд Брэндрейт то и дело утирал платком лицо. Рядом с ним, у его запыленных сапог, стояла на камнях кружка пива. Если бы не согнутые плечи, можно было бы сказать, что он выглядит; как всегда, самоуверенным и очень красивым.
Эвелина медленно подошла к нему, испытывая какое-то странное чувство, вызывающее у нее сильное сердцебиение. В ее намерения входило только извиниться, но теперь, когда она его увидела, ей пришло в голову: были ли так уж чисты ее побуждения. Ах, много ошеломляющего случилось за последние два дня, включая сводящий с ума поцелуй. Сейчас у нее было только одно желание — побыть с ним и утешить его, если он нуждался в утешении.
Ярдах в двадцати от сидящего Брэндрейта Эвелина вдруг услышала слабый звук, напоминавший шорох крыльев. Она оглянулась, чтобы J убедиться, не птица ли это, но ничего не увидела. Неужели Эрот вернулся? Эвелина надеялась, что это был именно он. Ах, если бы своенравный бог не пожалел для них своих стрел!
Сделав еще шаг, Эвелина вдруг почувствовала что-то вроде легкого ожога у основания шеи. Однажды это уже случилось с ней в тот самый вечер, когда Брэндрейт впервые поцеловал ее. Сначала она подумала, не ужалила ли ее пчела. Но по телу медленно стало разливаться удивительное тепло, сопровождаемое легким ознобом вдоль шеи и спины. Это, наверное, проделки Эрота! Но как замечательно!
Дотронувшись до шеи, она снова взглянула на Брэндрейта, который в этот момент как раз поднес к губам кружку. Дух в ней замер, все вокруг померкло, кроме его лица. Она сняла очки, вспомнив советы леди Эль и Аннабеллы, и спрятала их в карман.
Брэндрейт не замечал ее присутствия, пока она не оказалась в каких-нибудь десяти футах от него. Когда он ее увидел, он медленно опустил кружку, как будто завороженный. Она не могла догадаться, что он думал и чувствовал в этот момент, но почему-то это было для нее не важно.
Поставив кружку на камни, маркиз встал, оглядывая ее от полей шляпы до носков шелковых туфель.
За его спиной конюх и грумы уводили в конюшню четырех лошадей. Когда они скрылись из виду, она подошла поближе и наконец заговорила.
— Я пришла извиниться, — прошептала она, не сводя с него глаз. — Я должна была показаться вам заранее. Мне и в голову не приходило, что мой вид может вас настолько удивить. Вы чуть не выпустили из рук вожжи. Брэндрейт, ведь вы могли бы разбиться!
— Вы не виноваты, — отвечал он тихо. — Я сам повел себя как последний дурак. За что же вам извиняться? Но, клянусь Зевсом, я в жизни не видел никого прелестнее! — Сняв перчатку, он прикоснулся к оборкам, которыми были отделаны поля ее шляпы. Потом рука его осторожно коснулась ее локонов, задела серьги. — О черт! — прошептал он. Сорвав шляпу с ее каштановых волос, маркиз нежно поцеловал ее сначала в лоб, а потом в губы. — Почему это, когда мы одни — или почти одни, — у меня всегда появляется непреодолимое желание обнять вас?
— Не знаю, — прошептала она, глядя ему в глаза, вся охваченная необыкновенным чувством. Где-то в глубине ее сознания у нее мелькнула мысль, что надо бы отстраниться от него хоть чуть-чуть. Пока что один невинный поцелуй не имел особенного значения, но если он ее обнимет… Что будет с ней тогда? Если все произойдет, как в тот вечер, это только усилит их взаимное влечение. Куда это приведет их обоих?
Как только он слегка дотронулся до ее шеи, она снова ощутила дрожь по всему телу, до кончиков пальцев на ногах. Остатки благоразумия оставили ее, все утратило смысл. Она не могла шевельнуться, даже если бы хотела. Он был так близко, от него так соблазнительно пахло лошадьми, кожей, мылом, что она невольно обвила руками его шею с возгласом: «О, Брэндрейт, любимый!» — и крепко поцеловала его.
Очевидно, не желая оскорбить ее попыткой отвергнуть ее ласки, маркиз теснее привлек ее к себе, отвечая на поцелуй. Эвелина вновь почувствовала, что растворяется в нем, соединяясь в объятиях и поцелуях. Ее сознание словно заволокло густым белым туманом, единственным островком в котором была радость от ощущения его близости. Она позволила себе вкусить горькую сладость его губ, его дыхания… ощутить силу его рук, обнимавших ее, насладиться прикосновением к его волосам, щеке, шее.
— Эвелина, — шептал он, вызывая в ней уже знакомую восхитительную дрожь, — моя любимая девочка, мне кажется, я…
Он не закончил, потому что в этот момент послышался женский голос, показавшийся Эвелине знакомым:
— Должна сказать, ваше поведение несколько странно мне, но в общем очень мило. Дорогой мой Брэндрейт, это так вы утешаетесь?
22
Брэндрейт оставил свою пару их заботам. Он находился в таком смятении, что с трудом мог привести в порядок свои мысли. Ноги у него дрожали от сознания, какой опасности он только что избежал. Ведь он мог сильно разбиться! Но все эти ощущения затмевались в его сознании; видом Эвелины в зеленых шелках. Она была так хороша! Если добавить к этому, что это зрелище стоило ему победы, он не мог даже как следует разобраться, какие чувства в нем преобладали — гнев, удивление, страх или просто благо арность, что он остался в живых.
Похлопывая шляпой по бедру и вздымая вокруг себя облака пыли, к нему подошел Шелфорд. Брови его были озабоченно сдвинуты.
— Какого черта… Я хочу сказать, что на вас нашло? Вы же выигрывали, когда вдруг у вас вожжи чуть не выпали из рук! Я боялся, что вы скатитесь мне под колеса!
Брэндрейт тупо смотрел на него, сам при этом сознавая, какой глупый вид он имеет. Толпа приближалась, голоса уже доносились из-за конюшни. Маркиз только успел произнести:
— Я увидел Эвелину и совершенно потерял голову!
Раскрыв рот, Шелфорд возвел глаза к небу.
— Боже мой! — воскликнул он. — Ну конечно! Я же встретил ее перед гонками. Неудивительно. Она совершенно преобразилась! Это изменило мои намерения в отношении ее. Хотя что это я говорю «изменило» — укрепило, так будет вернее. Меня не удивляет, что…
Закончить он не успел.
На викария, всеобщего любимца в деревне, накинулась толпа и подняла его на руки. На плечах местного кузнеца и одного из силачей-кровельщиков его отнесли в гостиницу «Георг», где должно было состояться празднество, затеянное леди Эль.
Брэндрейт смотрел ему вслед. Настроение у него упало окончательно. Он так и остался стоять с непокрытой головой во дворе, среди лошадей, все еще не отошедших после такого тяжкого испытания.
Эвелина вышла из экипажа вместе с леди Эль и Аннабеллой. В деревне царила неразбериха. Зрители, наблюдавшие начало состязания, еще только что добрались сюда. Прибыли и те, чьи экипажи были задержаны из-за гонок. В воздухе стояла пыль, люди кашляли и чихали. Вскоре Эвелину разлучили с теткой и Аннабеллой.
«Все к лучшему», — думала она, переходя на другую сторону улицы, подальше от гостиницы. Она надела очки, чтобы разглядеть все, что происходит. Какой шум вокруг! Она увидела, как толпа несет на руках Шелфорда в гостиницу. Неудивительно, что его считают героем, ведь благодаря ему его верные прихожане выиграли свои пари. Однако Брэндрейта нигде не было видно, а именно к нему она и стремилась.
Она сама не знала, почему, но на душе у нее было тяжело. Она знала, что из-за нее Брэндрейт проиграл гонки и чуть не расстался с жизнью. Ей и в голову не приходило, что он будет так поражен ее изменившейся внешностью. Маркиз едва не выпустил из рук вожжи. Эвелина не могла отрицать своей вины, и, если бы все можно было вернуть назад, она, конечно, показалась бы ему в новом платье до состязания. Теперь же она хотела только найти его и принести свои извинения.
По мере удаления от гостиницы толпа редела. Только несколько лавочников, одновременно и опасавшиеся такого нашествия чужаков, и надеющиеся воспользоваться содержимым их толстых кошельков, все еще топтались у дверей своих заведений, наблюдая за празднеством со стороны.
Эвелина знала, что по окончании состязания и Брэндрейт, и Шелфорд в первую очередь позаботятся о лошадях, поэтому она прямиком направилась к «Лебедю». Как ей было известно, маркиз предпочитал этот отель «Георгу».
Войдя в мощеный двор гостиницы, Эвелина сразу же увидела маркиза, сидевшего на старом пне у дверей конюшни. Он наблюдал за тем, как чистили его лошадей, иногда давая указания груму. Лорд Брэндрейт то и дело утирал платком лицо. Рядом с ним, у его запыленных сапог, стояла на камнях кружка пива. Если бы не согнутые плечи, можно было бы сказать, что он выглядит; как всегда, самоуверенным и очень красивым.
Эвелина медленно подошла к нему, испытывая какое-то странное чувство, вызывающее у нее сильное сердцебиение. В ее намерения входило только извиниться, но теперь, когда она его увидела, ей пришло в голову: были ли так уж чисты ее побуждения. Ах, много ошеломляющего случилось за последние два дня, включая сводящий с ума поцелуй. Сейчас у нее было только одно желание — побыть с ним и утешить его, если он нуждался в утешении.
Ярдах в двадцати от сидящего Брэндрейта Эвелина вдруг услышала слабый звук, напоминавший шорох крыльев. Она оглянулась, чтобы J убедиться, не птица ли это, но ничего не увидела. Неужели Эрот вернулся? Эвелина надеялась, что это был именно он. Ах, если бы своенравный бог не пожалел для них своих стрел!
Сделав еще шаг, Эвелина вдруг почувствовала что-то вроде легкого ожога у основания шеи. Однажды это уже случилось с ней в тот самый вечер, когда Брэндрейт впервые поцеловал ее. Сначала она подумала, не ужалила ли ее пчела. Но по телу медленно стало разливаться удивительное тепло, сопровождаемое легким ознобом вдоль шеи и спины. Это, наверное, проделки Эрота! Но как замечательно!
Дотронувшись до шеи, она снова взглянула на Брэндрейта, который в этот момент как раз поднес к губам кружку. Дух в ней замер, все вокруг померкло, кроме его лица. Она сняла очки, вспомнив советы леди Эль и Аннабеллы, и спрятала их в карман.
Брэндрейт не замечал ее присутствия, пока она не оказалась в каких-нибудь десяти футах от него. Когда он ее увидел, он медленно опустил кружку, как будто завороженный. Она не могла догадаться, что он думал и чувствовал в этот момент, но почему-то это было для нее не важно.
Поставив кружку на камни, маркиз встал, оглядывая ее от полей шляпы до носков шелковых туфель.
За его спиной конюх и грумы уводили в конюшню четырех лошадей. Когда они скрылись из виду, она подошла поближе и наконец заговорила.
— Я пришла извиниться, — прошептала она, не сводя с него глаз. — Я должна была показаться вам заранее. Мне и в голову не приходило, что мой вид может вас настолько удивить. Вы чуть не выпустили из рук вожжи. Брэндрейт, ведь вы могли бы разбиться!
— Вы не виноваты, — отвечал он тихо. — Я сам повел себя как последний дурак. За что же вам извиняться? Но, клянусь Зевсом, я в жизни не видел никого прелестнее! — Сняв перчатку, он прикоснулся к оборкам, которыми были отделаны поля ее шляпы. Потом рука его осторожно коснулась ее локонов, задела серьги. — О черт! — прошептал он. Сорвав шляпу с ее каштановых волос, маркиз нежно поцеловал ее сначала в лоб, а потом в губы. — Почему это, когда мы одни — или почти одни, — у меня всегда появляется непреодолимое желание обнять вас?
— Не знаю, — прошептала она, глядя ему в глаза, вся охваченная необыкновенным чувством. Где-то в глубине ее сознания у нее мелькнула мысль, что надо бы отстраниться от него хоть чуть-чуть. Пока что один невинный поцелуй не имел особенного значения, но если он ее обнимет… Что будет с ней тогда? Если все произойдет, как в тот вечер, это только усилит их взаимное влечение. Куда это приведет их обоих?
Как только он слегка дотронулся до ее шеи, она снова ощутила дрожь по всему телу, до кончиков пальцев на ногах. Остатки благоразумия оставили ее, все утратило смысл. Она не могла шевельнуться, даже если бы хотела. Он был так близко, от него так соблазнительно пахло лошадьми, кожей, мылом, что она невольно обвила руками его шею с возгласом: «О, Брэндрейт, любимый!» — и крепко поцеловала его.
Очевидно, не желая оскорбить ее попыткой отвергнуть ее ласки, маркиз теснее привлек ее к себе, отвечая на поцелуй. Эвелина вновь почувствовала, что растворяется в нем, соединяясь в объятиях и поцелуях. Ее сознание словно заволокло густым белым туманом, единственным островком в котором была радость от ощущения его близости. Она позволила себе вкусить горькую сладость его губ, его дыхания… ощутить силу его рук, обнимавших ее, насладиться прикосновением к его волосам, щеке, шее.
— Эвелина, — шептал он, вызывая в ней уже знакомую восхитительную дрожь, — моя любимая девочка, мне кажется, я…
Он не закончил, потому что в этот момент послышался женский голос, показавшийся Эвелине знакомым:
— Должна сказать, ваше поведение несколько странно мне, но в общем очень мило. Дорогой мой Брэндрейт, это так вы утешаетесь?
22
Голос был настолько самоуверенным и развязным, что зародившееся между Эвелиной и Брэндрейтом волшебство разлетелось в пыль, как драгоценный хрусталь о каменный пол. Эвелина отшатнулась от маркиза, словно застигнутая на месте преступления. Она надвинула на лоб шляпу и туго завязала шелковые ленты.
Глядя на стоявшую перед ней даму несколькими годами старше ее, Эвелина ощутила внезапную сильную неприязнь. Что за самодовольная усмешка и надменное выражение лица? Она прониклась к ней мгновенным безотчетным недоверием.
— Сьюзен! — воскликнул Брэндрейт. — О, простите, леди Фелмершэм. Что вы делаете здесь?
— Вы знакомы с мистером Соли? — спросила дама. — Это близкий друг моего мужа. У него дом в десяти милях отсюда. Как только мужчины услышали о гонках, ничто не могло их удержать. Естественно, я настояла на том, чтобы поехать с ними. Не оставаться же мне было одной у Соли, в особенности когда его экономка меня ни с того ни с сего невзлюбила.
— Невзлюбила? — переспросил Брэндрейт. — Но это невозможно!
Слегка склонив голову, леди Фелмершэм одарила маркиза небесной улыбкой.
— Как это на вас похоже — делать мне такие комплименты, когда вы прекрасно знаете, что я самая несносная гостья на свете. Я извела бедняжку своими многочисленными требованиями. Право же, она заслуживает жалости.
Эвелина сильно подозревала, что, какой бы добродушной ни прикидывалась виконтесса, бедная экономка дождаться не могла ее отъезда.
— И снова я вынужден возражать, — заявил маркиз. — Вы можете отрицать свои добродетели и достоинства сколько вам угодно, но мне-то они известны.
Сьюзен. Леди Фелмершэм. Повторяя про себя это имя, Эвелина пыталась вспомнить, кто это такая и какое она, собственно, имеет отношение к Брэндрейту. Она внимательно всмотрелась в эту смутно знакомую даму. Нарядное платье из вышитого розового муслина, светло-каштановые локоны надо лбом, изысканной формы кольца на тонких пальцах. Эта Сьюзен была одета по последней моде и с безупречным вкусом. Только вот Эвелина никак не могла припомнить, где же она ее видела. Должно быть, они встречались, когда Эвелина только начала выезжать в свет. Она изо всех сил напрягала память. Странное предчувствие овладело ею: все ее дальнейшее счастье и благополучие зависят от расположения или, вернее, нерасположения этой дамы.
Она взглянула на Брэндрейта, с лица которого все еще не сходило изумленное выражение. Быть может, именно из-за особого блеска его глаз она вдруг вспомнила, кто такая эта виконтесса. Сьюзен Лоренс из Уилтшира, богатая наследница, считавшаяся в свое время одной из признанных красавиц, гордая, лицемерная и бесчувственная. Эвелине она никогда не нравилась. По возможности она старалась избегать ее. Ее манера говорить с людьми, то вкрадчивая, то язвительная, была ей неприятна. Почему-то мисс Лоренс набивалась ей в подруги, хотя Эвелина и не понимала, зачем ей это было нужно. Быть может, потому, что Эвелина, через леди Эль, была в дальнем родстве с Брэндрейтом.
Эту женщину Брэндрейт некогда любил. Всем было известно, что он добивался ее внимания, но его опередили.
— Ну что же, я не стану с вами больше спорить, — сказала леди Фелмершэм маркизу. — Поручаю мои совершенства вашим заботам и требую, чтобы вы напоминали мне о них как можно чаще.
Она рассмеялась. Смех ее был нежный и мелодичный. «Специально практикуемый в целях обольщения», — подумала Эвелина.
— Однако я вне себя от любопытства. Вы не можете себе представить, как я была поражена, увидев даму в ваших объятиях. Наверное, мне следует пожелать вам счастья? — Приподняв красиво изогнутые брови, она обратилась к Эвелине: — Но с вами мы, кажется, незнакомы, милочка?
Эвелине пришелся очень не по вкусу этот покровительственный тон. Что это за обращение — «милочка», словно виконтесса обращалась к какой-нибудь девчонке, а не к женщине почти одних с ней лет.
Несколько запоздало Брэндрейт взял на себя обязанность представить их друг другу. Слегка повернувшись к Эвелине, он сказал:
— Моя кузина, — он подчеркнул это слово, — давно уже не бывала в Лондоне, но я полагаю, вы встречались, когда она впервые появилась в обществе. А если нет, то позвольте мне представить вам мисс Эвелину Свенбурн.
— Эвелина Свенбурн! Неужели? Критически настроенной Эвелине показалось, что это было первое искреннее проявление чувств со стороны виконтессы.
— Но вы так изменились! — прибавила леди Фелмершэм без особого восторга. — Вы теперь совсем другая по сравнению с той, которую я знала много лет назад.
Явная неучтивость этого замечания удивила даже Брэндрейта. Последовало ледяное молчание. Эвелина хотела было задать какой-нибудь вежливый вопрос, чтобы смягчить возникшую неловкость, но в этот момент до нее донесся откуда-то из-за плеча Брэндрейта голос Психеи.
— Нет! — раздался ее вопль, и в это же время что-то просвистело мимо самого уха Эвелины.
Эвелина обернулась посмотреть, что вызвало такой отчаянный протест Психеи. За спиной у нее никого не было. Эвелина испугалась, уж не затеял ли неугомонный Эрот снова какую-нибудь игру со своим полным стрел колчаном. Она узнала звук летящей стрелы и нерешительно дотронулась до своей шеи, куда он уже однажды попал. Потом быстро взглянула на Брэндрейта, подумав, не избрал ли бог любви на этот раз своей целью его.
Когда она увидела, что маркиз, слегка пошатываясь, прижимает руку к шее, то убедилась, что Эрот преуспел в своей проказе.
— Вы спросили, следует ли вам пожелать мне счастья? — спросил Брэндрейт виконтессу. Говорил он с трудом, глаза его были закрыты.
— Что с вами? — Леди Фелмершэм подошла к нему ближе. — Вам нехорошо? Эти гонки так утомительны. Вы, наверное, перегрелись на солнце. Сколько миль вы проехали в такой неудобной позе?
— Чуть больше двух, — отвечал он, задыхаясь. — Черт, у меня голова кружится.
Леди Фелмершэм другого приглашения не потребовалось. Она тут же ловко продела его руку под свою.
— Я только с виду такая хрупкая. Вы смело можете опереться на мою руку. Уверяю вас, я выдержу. А может быть, вам лучше посидеть немного?
— Нет-нет, пустяки, — пробормотал он, все-таки опираясь на предложенную руку.
Ужас охватил Эвелину. Она тихо позвала маркиза по имени, надеясь привлечь его внимание, но он не отозвался. Эвелина уже знала точно, что сейчас произошло. Эрот пустил в него стрелу, рассчитывая, что Брэндрейт взглянет на виконтессу. Если он это сделает, Эвелина потеряет его, быть может, навсегда.
— Брэндрейт, — позвала она погромче, но он, казалось, не слышал.
Время еще есть, он еще не взглянул леди Фелмершэм в глаза. Если бы только заставить его посмотреть на себя!
Леди Фелмершэм оглянулась на нее через плечо:
— Ну-ка, милочка, будьте умницей, принесите его милости немного бренди. Я уверена, эта гонка его слишком утомила.
Эвелина почувствовала, как чья-то рука обвилась вокруг ее талий, и сразу поняла, что это Психея пришла поддержать ее в трудную минуту.
— Не слушайте эту женщину, Эвелина. Она хочет отвлечь вас. Брэндрейт еще не взглянул на нее. Бегите скорее, ловите его взгляд! Еще не поздно!
Психея подтолкнула ее, и Эвелина подошла к Брэндрейту ближе.
— Кузен! — воскликнула она, надеясь, что это обращение, из-за которого они всегда ссорились, вызовет его интерес.
— Что такое? — спросил он, почему-то глядя не на Эвелину, а поворачиваясь в сторону леди Фелмершэм. Тут только Эвелина заметила, что опытная кокетка щиплет маркиза за руку.
С ужасом Эвелина увидела, как их взгляды встретились и выражение недоумения на лице маркиза сменилось выражением безоговорочного обожания.
— Разве я могу быть счастлив? — произнес он. — Об этом не может быть и речи. Хотя я должен признать, что ваше внезапное появление, как луч солнца, озарило мое унылое существование.
Под руку с леди Фелмершэм Брэндрейт направился к выходу на улицу, откуда еще доносились крики разгулявшейся толпы. На Эвелину он даже не взглянул. Не сводя глаз с виконтессы, он поднес к губам кончики ее пальцев в шелковой перчатке.
— Как вы живете теперь, Сьюзен? — прошептал он. — Я уже столько лет не видел вас. Надеюсь, ваш муж вас не обижает, а то мне придется вызвать его на дуэль.
Наклоняясь к нему, она смотрела на него, как на какое-нибудь божество.
— Какой вздор вы говорите, — нежно упрекнула она его. — Хотя мне известно, что в искусстве стрельбы из пистолета вы превзошли многих, должна вас предупредить, что Фелмершэм просто не знает себе равных в этом деле. Во всяком случае, в Хэмпшире, где он полновластный господин над всем и всеми. Поэтому ради вашей собственной безопасности позвольте мне заверить вас, что он просто обожает меня. К тому же он самый нежный отец, какого только можно найти в мире. Большего я желать бы не могла. И все же, когда вы спросили меня о моей жизни, я бы солгала, если бы скрыла от вас, что была глубоко несчастна и совершенно безутешна, после того как… с того самого дня, когда вы решили, что я недостойна вас.
— Я решил? Кто же из нас теперь говорит вздор? — с негодованием заявил маркиз. — Впрочем, я долгое время считал, что причина недоразумения между нами была в другом. — В этот момент он взглянул на Эвелину, и в глазах его мелькнул недобрый огонек. — Вы, может быть, вспомните, — обратился он снова к леди Фелмершэм, — что вы приняли предложение Фелмершэма, даже не дав мне возможности заявить о своих чувствах.
— Ничего подобного! — воскликнула виконтесса в притворном ужасе. — Но умоляю вас, не будем спорить о том, кто виноват в нашем разрыве. Пойдемте, дорогой, и я постараюсь, чтобы вы не скучали сегодня вечером. Я уверена, что Фелмершэм будет в восторге возобновить знакомство с вами.
— Я был бы счастлив, — отвечал маркиз. Едва они сделали несколько шагов, как леди Фелмершэм обернулась, искусно изобразив на лице изумление.
— Я чуть было совсем не забыла, — сказала она Эвелине, — я освобождаю вас от обязанности доставать бренди. Вы можете последовать за нами, разумеется, если хотите, мисс Свенбурн. Ваша тетушка очень любезно пригласила нас к себе.
Все это прозвучало достаточно вежливо, но при этом на лице виконтессы было явно написано единственное желание — чтобы Эвелина провалилась сквозь землю.
— Благодарю вас за вашу любезность, — отвечала Эвелина. — Но я предпочитаю остаться.
Она сделала реверанс и распрощалась с виконтессой. Парочка вышла на улицу и скрылась за углом.
Глядя им вслед, Эвелина чувствовала, как будто в сердце ей вонзили нож и оно истекает кровью. От невыносимой боли, сдавившей грудь, она с трудом могла дышать. Из разговора Брэндрейта с виконтессой ей стало ясно одно: маркиз винил ее, Эвелину, за свой разрыв с Сьюзен Лоренс. Значит, вот где источник его непонятной злобы. Но почему это пришло ему в голову? Кто нашептал ему эту клевету? Она никак не могла этого понять.
— Эвелина! — раздался голос Психеи.
В своем отчаянии Эвелина почти забыла и о ней, и об Эроте. Стремительно обернувшись, она увидела, что Психея манит ее из кустарника за конюшней. Но Эрота нигде не было видно.
Эвелина поспешила к подруге, которая увлекла ее за собой в заросли боярышника.
— Вы знаете, что произошло? — спросила она.
Эвелина прикусила губу. Теперь она была убеждена в давней привязанности маркиза к леди Фелмершэм. Жгучими слезами наполнились ее глаза.
— Он влюблен в нее, — произнесла она без тени сомнения.
— Ну конечно нет! — воскликнула Психея. — Просто Эрот поразил его своей стрелой, вот и все. Кто же устоит против этого?
Эвелина покачала головой:
— Вы не понимаете. Разве в этом дело? Как бы ни были могущественны стрелы вашего мужа, в данном случае они просто усилили то, что началось уже очень давно. Я знаю это.
— Какая чепуха! Брэндрейт не мог полюбить такое вздорное существо. Быть может, ему когда-то что-то показалось, по молодости лет. Но сейчас во всем виноват мой несносный супруг. Он разошелся вовсю. Ведь он и в вас стрелял, вы знаете?
— Да. — Эвелина слегка нахмурилась. Странно, но я ощущала это всего одно мгновение. Теперь мне кажется… Понимаете, я больше не сгораю от страсти, как в тот момент, когда в меня попала стрела. Я думаю, что я просто… люблю его. Я думаю, что на свой лад всегда его любила.
Слезы снова затуманили ее взгляд.
— О, я знала это! — Психея схватила руку Эвелины в белой шелковой перчатке и прижала ее к своей щеке. — Я это знала, знала!
— Но он не отвечает мне взаимностью, ведь так? По правде говоря, я не могу его винить. Я всегда была таким чудовищем, я всячески поносила его, называя игроком и распутником.
— Этим вы ничему не повредили. Разве вы не видите, как он уважает вас?
— Не знаю. А вот то, что он обвиняет меня в потере леди Фелмершэм, — это точно. А она такая красивая!
— Какое это имеет значение? Я говорю вам, что он бы и не посмотрел на нее, если бы не любовный яд Эрота!
— А зачем он вообще явился сюда? — Эвелина наконец отвлеклась от своих мыслей о маркизе и леди Фелмершэм. — Я видела, как вы с ним спорили под липами в Флитвик-Лодж. Он выглядел очень расстроенным. О, Психея, он самый красивый мужчина, какого я когда-либо встречала. А его крылья! Они изумительны! Психея сразу поникла.
— Правда? — Выпустив руку подруги, она безнадежно улыбнулась. — Я всегда просто немею при виде его. Я думаю, поэтому нам так трудно переносить все наши неприятности. Мне иногда кажется, что, будь он безобразным, я бы так не страдала.
Психея направилась к огороду, располагавшемуся за кустарниками. Следуя за ней среди грядок с горохом, Эвелина не могла удержаться от смеха, так глупо прозвучало это последнее замечание ее подруги.
— Он хотел, чтобы Брэндрейт взглянул на меня, когда он стрелял в него?
Психея бросила на нее многозначительный взгляд:
— А вы как думаете?
— Я думаю, что у него и в мыслях этого не было. Он здесь затем, чтобы все перебаламу-тить, верно?
— Вы совершенно правы. Все случилось, как он и рассчитывал. Видите ли, мой дорогой супруг явился сюда, чтобы специально разрушить все мои планы. Он собирался выстрелить в вас раньше, стараясь, чтобы вы влюбились в Шелфорда, а теперь — о Зевс, о мой божественный повелитель, такое даже представить себе ужасно! — он устроил помешательство Брэндрейта. Благодаря моему супругу маркиз глаз не сводит с леди Фелмершэм.
— Он, наверное, на вас очень за что-то зол, — заметила Эвелина. — Но почему? Я знаю, ему не нравится, что вы бываете в Флитвик-Лодж, но ведь не стал бы он вам мстить за одно это?
Психея слегка сдвинула брови.
— Не знаю, — медленно отвечала она. — Иногда мне кажется… но не будем сейчас обсуждать мои проблемы. Сейчас я куда больше озабочена вашими. Что же нам предпринять дальше? Я не склонна доверять этой леди Фелмершэм.
— И я тоже. Но я не могу понять, чем я виновата, что Сьюзен Лоренс вышла за Фелмершэма, а не за Брэндрейта.
Психея, казалось, была поражена.
— О Зевс всемогущий! — воскликнула она. — Эвелина, разве вы забыли, что вы сказали мисс Лоренс в один дождливый вечер? Это было в разгаре сезона в 1806 году.
— Откуда мне помнить? Я с ней и десятком слов тогда не обменялась. Мы никогда не были с ней дружны. Уверяю вас.
— Ну так я вам напомню. Это было в апреле, в конце апреля, как раз после Пасхи. Вы тогда очень развлекались, это был ваш первый сезон — и последний, дурочка вы этакая! — и лорд Брэндрейт только что протанцевал с вами вальс по просьбе леди Эль.
Эвелина не могла не улыбнуться.
— Я тогда, наверное, раз сто наступила ему на ноги. Потом я стала брать уроки у танцмейстера, но Брэндрейт уже больше не делал попыток меня приглашать. К тому же, когда мы кончили танцевать, я была рада, что причинила ему боль. Ни один мужчина не обходился со мной так жестоко.
— Я знаю, что произошло. — Психея рассказывала, увлекая за собой Эвелину. — Я помню все, как будто это было вчера.
— У меня такое впечатление, что вы уже давно в курсе всех моих дел.
— Разве вы еще не поняли, что я с вами уже много лет? Я так старалась свести вас с Брэндрейтом. Но не об этом речь. Он жестоко оскорбил ваши чувства… нет-нет, и не думайте возражать! Вы рассказали ему о своих надеждах вернуться в Грецию и продолжить раскопки, начатые вашим отцом, а он грубо растоптал все ваши мечты, безапелляционно заявив, что там сейчас вооруженные столкновения и надо быть круглой дурой, чтобы туда ехать. Удивительно бесчувственный идиот! И что еще хуже, он так долго об этом распространялся, что даже мне захотелось влепить ему пощечину!
Упоминание о том, как больно ранил ее тогда маркиз своим резким осуждением ее намерения вернуться в Грецию, казалось, прорвало плотину, и воспоминания, которые она долго и тщательно скрывала в каком-то уголке своей памяти, нахлынули на нее.
Глядя на стоявшую перед ней даму несколькими годами старше ее, Эвелина ощутила внезапную сильную неприязнь. Что за самодовольная усмешка и надменное выражение лица? Она прониклась к ней мгновенным безотчетным недоверием.
— Сьюзен! — воскликнул Брэндрейт. — О, простите, леди Фелмершэм. Что вы делаете здесь?
— Вы знакомы с мистером Соли? — спросила дама. — Это близкий друг моего мужа. У него дом в десяти милях отсюда. Как только мужчины услышали о гонках, ничто не могло их удержать. Естественно, я настояла на том, чтобы поехать с ними. Не оставаться же мне было одной у Соли, в особенности когда его экономка меня ни с того ни с сего невзлюбила.
— Невзлюбила? — переспросил Брэндрейт. — Но это невозможно!
Слегка склонив голову, леди Фелмершэм одарила маркиза небесной улыбкой.
— Как это на вас похоже — делать мне такие комплименты, когда вы прекрасно знаете, что я самая несносная гостья на свете. Я извела бедняжку своими многочисленными требованиями. Право же, она заслуживает жалости.
Эвелина сильно подозревала, что, какой бы добродушной ни прикидывалась виконтесса, бедная экономка дождаться не могла ее отъезда.
— И снова я вынужден возражать, — заявил маркиз. — Вы можете отрицать свои добродетели и достоинства сколько вам угодно, но мне-то они известны.
Сьюзен. Леди Фелмершэм. Повторяя про себя это имя, Эвелина пыталась вспомнить, кто это такая и какое она, собственно, имеет отношение к Брэндрейту. Она внимательно всмотрелась в эту смутно знакомую даму. Нарядное платье из вышитого розового муслина, светло-каштановые локоны надо лбом, изысканной формы кольца на тонких пальцах. Эта Сьюзен была одета по последней моде и с безупречным вкусом. Только вот Эвелина никак не могла припомнить, где же она ее видела. Должно быть, они встречались, когда Эвелина только начала выезжать в свет. Она изо всех сил напрягала память. Странное предчувствие овладело ею: все ее дальнейшее счастье и благополучие зависят от расположения или, вернее, нерасположения этой дамы.
Она взглянула на Брэндрейта, с лица которого все еще не сходило изумленное выражение. Быть может, именно из-за особого блеска его глаз она вдруг вспомнила, кто такая эта виконтесса. Сьюзен Лоренс из Уилтшира, богатая наследница, считавшаяся в свое время одной из признанных красавиц, гордая, лицемерная и бесчувственная. Эвелине она никогда не нравилась. По возможности она старалась избегать ее. Ее манера говорить с людьми, то вкрадчивая, то язвительная, была ей неприятна. Почему-то мисс Лоренс набивалась ей в подруги, хотя Эвелина и не понимала, зачем ей это было нужно. Быть может, потому, что Эвелина, через леди Эль, была в дальнем родстве с Брэндрейтом.
Эту женщину Брэндрейт некогда любил. Всем было известно, что он добивался ее внимания, но его опередили.
— Ну что же, я не стану с вами больше спорить, — сказала леди Фелмершэм маркизу. — Поручаю мои совершенства вашим заботам и требую, чтобы вы напоминали мне о них как можно чаще.
Она рассмеялась. Смех ее был нежный и мелодичный. «Специально практикуемый в целях обольщения», — подумала Эвелина.
— Однако я вне себя от любопытства. Вы не можете себе представить, как я была поражена, увидев даму в ваших объятиях. Наверное, мне следует пожелать вам счастья? — Приподняв красиво изогнутые брови, она обратилась к Эвелине: — Но с вами мы, кажется, незнакомы, милочка?
Эвелине пришелся очень не по вкусу этот покровительственный тон. Что это за обращение — «милочка», словно виконтесса обращалась к какой-нибудь девчонке, а не к женщине почти одних с ней лет.
Несколько запоздало Брэндрейт взял на себя обязанность представить их друг другу. Слегка повернувшись к Эвелине, он сказал:
— Моя кузина, — он подчеркнул это слово, — давно уже не бывала в Лондоне, но я полагаю, вы встречались, когда она впервые появилась в обществе. А если нет, то позвольте мне представить вам мисс Эвелину Свенбурн.
— Эвелина Свенбурн! Неужели? Критически настроенной Эвелине показалось, что это было первое искреннее проявление чувств со стороны виконтессы.
— Но вы так изменились! — прибавила леди Фелмершэм без особого восторга. — Вы теперь совсем другая по сравнению с той, которую я знала много лет назад.
Явная неучтивость этого замечания удивила даже Брэндрейта. Последовало ледяное молчание. Эвелина хотела было задать какой-нибудь вежливый вопрос, чтобы смягчить возникшую неловкость, но в этот момент до нее донесся откуда-то из-за плеча Брэндрейта голос Психеи.
— Нет! — раздался ее вопль, и в это же время что-то просвистело мимо самого уха Эвелины.
Эвелина обернулась посмотреть, что вызвало такой отчаянный протест Психеи. За спиной у нее никого не было. Эвелина испугалась, уж не затеял ли неугомонный Эрот снова какую-нибудь игру со своим полным стрел колчаном. Она узнала звук летящей стрелы и нерешительно дотронулась до своей шеи, куда он уже однажды попал. Потом быстро взглянула на Брэндрейта, подумав, не избрал ли бог любви на этот раз своей целью его.
Когда она увидела, что маркиз, слегка пошатываясь, прижимает руку к шее, то убедилась, что Эрот преуспел в своей проказе.
— Вы спросили, следует ли вам пожелать мне счастья? — спросил Брэндрейт виконтессу. Говорил он с трудом, глаза его были закрыты.
— Что с вами? — Леди Фелмершэм подошла к нему ближе. — Вам нехорошо? Эти гонки так утомительны. Вы, наверное, перегрелись на солнце. Сколько миль вы проехали в такой неудобной позе?
— Чуть больше двух, — отвечал он, задыхаясь. — Черт, у меня голова кружится.
Леди Фелмершэм другого приглашения не потребовалось. Она тут же ловко продела его руку под свою.
— Я только с виду такая хрупкая. Вы смело можете опереться на мою руку. Уверяю вас, я выдержу. А может быть, вам лучше посидеть немного?
— Нет-нет, пустяки, — пробормотал он, все-таки опираясь на предложенную руку.
Ужас охватил Эвелину. Она тихо позвала маркиза по имени, надеясь привлечь его внимание, но он не отозвался. Эвелина уже знала точно, что сейчас произошло. Эрот пустил в него стрелу, рассчитывая, что Брэндрейт взглянет на виконтессу. Если он это сделает, Эвелина потеряет его, быть может, навсегда.
— Брэндрейт, — позвала она погромче, но он, казалось, не слышал.
Время еще есть, он еще не взглянул леди Фелмершэм в глаза. Если бы только заставить его посмотреть на себя!
Леди Фелмершэм оглянулась на нее через плечо:
— Ну-ка, милочка, будьте умницей, принесите его милости немного бренди. Я уверена, эта гонка его слишком утомила.
Эвелина почувствовала, как чья-то рука обвилась вокруг ее талий, и сразу поняла, что это Психея пришла поддержать ее в трудную минуту.
— Не слушайте эту женщину, Эвелина. Она хочет отвлечь вас. Брэндрейт еще не взглянул на нее. Бегите скорее, ловите его взгляд! Еще не поздно!
Психея подтолкнула ее, и Эвелина подошла к Брэндрейту ближе.
— Кузен! — воскликнула она, надеясь, что это обращение, из-за которого они всегда ссорились, вызовет его интерес.
— Что такое? — спросил он, почему-то глядя не на Эвелину, а поворачиваясь в сторону леди Фелмершэм. Тут только Эвелина заметила, что опытная кокетка щиплет маркиза за руку.
С ужасом Эвелина увидела, как их взгляды встретились и выражение недоумения на лице маркиза сменилось выражением безоговорочного обожания.
— Разве я могу быть счастлив? — произнес он. — Об этом не может быть и речи. Хотя я должен признать, что ваше внезапное появление, как луч солнца, озарило мое унылое существование.
Под руку с леди Фелмершэм Брэндрейт направился к выходу на улицу, откуда еще доносились крики разгулявшейся толпы. На Эвелину он даже не взглянул. Не сводя глаз с виконтессы, он поднес к губам кончики ее пальцев в шелковой перчатке.
— Как вы живете теперь, Сьюзен? — прошептал он. — Я уже столько лет не видел вас. Надеюсь, ваш муж вас не обижает, а то мне придется вызвать его на дуэль.
Наклоняясь к нему, она смотрела на него, как на какое-нибудь божество.
— Какой вздор вы говорите, — нежно упрекнула она его. — Хотя мне известно, что в искусстве стрельбы из пистолета вы превзошли многих, должна вас предупредить, что Фелмершэм просто не знает себе равных в этом деле. Во всяком случае, в Хэмпшире, где он полновластный господин над всем и всеми. Поэтому ради вашей собственной безопасности позвольте мне заверить вас, что он просто обожает меня. К тому же он самый нежный отец, какого только можно найти в мире. Большего я желать бы не могла. И все же, когда вы спросили меня о моей жизни, я бы солгала, если бы скрыла от вас, что была глубоко несчастна и совершенно безутешна, после того как… с того самого дня, когда вы решили, что я недостойна вас.
— Я решил? Кто же из нас теперь говорит вздор? — с негодованием заявил маркиз. — Впрочем, я долгое время считал, что причина недоразумения между нами была в другом. — В этот момент он взглянул на Эвелину, и в глазах его мелькнул недобрый огонек. — Вы, может быть, вспомните, — обратился он снова к леди Фелмершэм, — что вы приняли предложение Фелмершэма, даже не дав мне возможности заявить о своих чувствах.
— Ничего подобного! — воскликнула виконтесса в притворном ужасе. — Но умоляю вас, не будем спорить о том, кто виноват в нашем разрыве. Пойдемте, дорогой, и я постараюсь, чтобы вы не скучали сегодня вечером. Я уверена, что Фелмершэм будет в восторге возобновить знакомство с вами.
— Я был бы счастлив, — отвечал маркиз. Едва они сделали несколько шагов, как леди Фелмершэм обернулась, искусно изобразив на лице изумление.
— Я чуть было совсем не забыла, — сказала она Эвелине, — я освобождаю вас от обязанности доставать бренди. Вы можете последовать за нами, разумеется, если хотите, мисс Свенбурн. Ваша тетушка очень любезно пригласила нас к себе.
Все это прозвучало достаточно вежливо, но при этом на лице виконтессы было явно написано единственное желание — чтобы Эвелина провалилась сквозь землю.
— Благодарю вас за вашу любезность, — отвечала Эвелина. — Но я предпочитаю остаться.
Она сделала реверанс и распрощалась с виконтессой. Парочка вышла на улицу и скрылась за углом.
Глядя им вслед, Эвелина чувствовала, как будто в сердце ей вонзили нож и оно истекает кровью. От невыносимой боли, сдавившей грудь, она с трудом могла дышать. Из разговора Брэндрейта с виконтессой ей стало ясно одно: маркиз винил ее, Эвелину, за свой разрыв с Сьюзен Лоренс. Значит, вот где источник его непонятной злобы. Но почему это пришло ему в голову? Кто нашептал ему эту клевету? Она никак не могла этого понять.
— Эвелина! — раздался голос Психеи.
В своем отчаянии Эвелина почти забыла и о ней, и об Эроте. Стремительно обернувшись, она увидела, что Психея манит ее из кустарника за конюшней. Но Эрота нигде не было видно.
Эвелина поспешила к подруге, которая увлекла ее за собой в заросли боярышника.
— Вы знаете, что произошло? — спросила она.
Эвелина прикусила губу. Теперь она была убеждена в давней привязанности маркиза к леди Фелмершэм. Жгучими слезами наполнились ее глаза.
— Он влюблен в нее, — произнесла она без тени сомнения.
— Ну конечно нет! — воскликнула Психея. — Просто Эрот поразил его своей стрелой, вот и все. Кто же устоит против этого?
Эвелина покачала головой:
— Вы не понимаете. Разве в этом дело? Как бы ни были могущественны стрелы вашего мужа, в данном случае они просто усилили то, что началось уже очень давно. Я знаю это.
— Какая чепуха! Брэндрейт не мог полюбить такое вздорное существо. Быть может, ему когда-то что-то показалось, по молодости лет. Но сейчас во всем виноват мой несносный супруг. Он разошелся вовсю. Ведь он и в вас стрелял, вы знаете?
— Да. — Эвелина слегка нахмурилась. Странно, но я ощущала это всего одно мгновение. Теперь мне кажется… Понимаете, я больше не сгораю от страсти, как в тот момент, когда в меня попала стрела. Я думаю, что я просто… люблю его. Я думаю, что на свой лад всегда его любила.
Слезы снова затуманили ее взгляд.
— О, я знала это! — Психея схватила руку Эвелины в белой шелковой перчатке и прижала ее к своей щеке. — Я это знала, знала!
— Но он не отвечает мне взаимностью, ведь так? По правде говоря, я не могу его винить. Я всегда была таким чудовищем, я всячески поносила его, называя игроком и распутником.
— Этим вы ничему не повредили. Разве вы не видите, как он уважает вас?
— Не знаю. А вот то, что он обвиняет меня в потере леди Фелмершэм, — это точно. А она такая красивая!
— Какое это имеет значение? Я говорю вам, что он бы и не посмотрел на нее, если бы не любовный яд Эрота!
— А зачем он вообще явился сюда? — Эвелина наконец отвлеклась от своих мыслей о маркизе и леди Фелмершэм. — Я видела, как вы с ним спорили под липами в Флитвик-Лодж. Он выглядел очень расстроенным. О, Психея, он самый красивый мужчина, какого я когда-либо встречала. А его крылья! Они изумительны! Психея сразу поникла.
— Правда? — Выпустив руку подруги, она безнадежно улыбнулась. — Я всегда просто немею при виде его. Я думаю, поэтому нам так трудно переносить все наши неприятности. Мне иногда кажется, что, будь он безобразным, я бы так не страдала.
Психея направилась к огороду, располагавшемуся за кустарниками. Следуя за ней среди грядок с горохом, Эвелина не могла удержаться от смеха, так глупо прозвучало это последнее замечание ее подруги.
— Он хотел, чтобы Брэндрейт взглянул на меня, когда он стрелял в него?
Психея бросила на нее многозначительный взгляд:
— А вы как думаете?
— Я думаю, что у него и в мыслях этого не было. Он здесь затем, чтобы все перебаламу-тить, верно?
— Вы совершенно правы. Все случилось, как он и рассчитывал. Видите ли, мой дорогой супруг явился сюда, чтобы специально разрушить все мои планы. Он собирался выстрелить в вас раньше, стараясь, чтобы вы влюбились в Шелфорда, а теперь — о Зевс, о мой божественный повелитель, такое даже представить себе ужасно! — он устроил помешательство Брэндрейта. Благодаря моему супругу маркиз глаз не сводит с леди Фелмершэм.
— Он, наверное, на вас очень за что-то зол, — заметила Эвелина. — Но почему? Я знаю, ему не нравится, что вы бываете в Флитвик-Лодж, но ведь не стал бы он вам мстить за одно это?
Психея слегка сдвинула брови.
— Не знаю, — медленно отвечала она. — Иногда мне кажется… но не будем сейчас обсуждать мои проблемы. Сейчас я куда больше озабочена вашими. Что же нам предпринять дальше? Я не склонна доверять этой леди Фелмершэм.
— И я тоже. Но я не могу понять, чем я виновата, что Сьюзен Лоренс вышла за Фелмершэма, а не за Брэндрейта.
Психея, казалось, была поражена.
— О Зевс всемогущий! — воскликнула она. — Эвелина, разве вы забыли, что вы сказали мисс Лоренс в один дождливый вечер? Это было в разгаре сезона в 1806 году.
— Откуда мне помнить? Я с ней и десятком слов тогда не обменялась. Мы никогда не были с ней дружны. Уверяю вас.
— Ну так я вам напомню. Это было в апреле, в конце апреля, как раз после Пасхи. Вы тогда очень развлекались, это был ваш первый сезон — и последний, дурочка вы этакая! — и лорд Брэндрейт только что протанцевал с вами вальс по просьбе леди Эль.
Эвелина не могла не улыбнуться.
— Я тогда, наверное, раз сто наступила ему на ноги. Потом я стала брать уроки у танцмейстера, но Брэндрейт уже больше не делал попыток меня приглашать. К тому же, когда мы кончили танцевать, я была рада, что причинила ему боль. Ни один мужчина не обходился со мной так жестоко.
— Я знаю, что произошло. — Психея рассказывала, увлекая за собой Эвелину. — Я помню все, как будто это было вчера.
— У меня такое впечатление, что вы уже давно в курсе всех моих дел.
— Разве вы еще не поняли, что я с вами уже много лет? Я так старалась свести вас с Брэндрейтом. Но не об этом речь. Он жестоко оскорбил ваши чувства… нет-нет, и не думайте возражать! Вы рассказали ему о своих надеждах вернуться в Грецию и продолжить раскопки, начатые вашим отцом, а он грубо растоптал все ваши мечты, безапелляционно заявив, что там сейчас вооруженные столкновения и надо быть круглой дурой, чтобы туда ехать. Удивительно бесчувственный идиот! И что еще хуже, он так долго об этом распространялся, что даже мне захотелось влепить ему пощечину!
Упоминание о том, как больно ранил ее тогда маркиз своим резким осуждением ее намерения вернуться в Грецию, казалось, прорвало плотину, и воспоминания, которые она долго и тщательно скрывала в каком-то уголке своей памяти, нахлынули на нее.