— Теперь я и сама помню. Сьюзен Лоренс подошла ко мне сразу после этого кошмарного вальса и начала язвить, по своему обычаю. Я была так расстроена, а тут еще она разозлила меня своим поведением. И я не сдержалась, высказав несколько весьма нелестных замечаний на его счет.
Психея засмеялась.
— И вот теперь, много лет спустя, мы оказались перед теми же неразрешенными конфликтами, которые мучили нас тогда. — Она приостановилась и задумалась. — Знаете, мне кажется, что здесь не обошлось без Немезиды. Это она терзает нас обеих. Иначе чем объяснить, что мисс Лоренс ни с того ни с сего явилась во Флитвик-Лодж, как кошмарное привидение? Однако надо сказать, что Немезида обычно куда более сурова и даже жестока; уж конечно, более жестока, чтобы просто послать хорошенькую женщину подразнить Брэндрейта. — Она с растерянным видом покачала головой. — Я чувствую, здесь что-то нечисто. Идет еще какая-то игра, непонятная мне. Неясно, кто еще участвует в ней. Да ладно. Я должна открыть вам секрет. В тот же вечер, когда вы так пренебрежительно отозвались о Брэндрейте при мисс Лоренс, я взяла у Афродиты немного ее любовного эликсира и намазала нос Фелмершэму. Правда, я ловко придумала? Ведь нос — самая выдающаяся часть его лица. Я думаю, он у него размером с крупный огурец. Вот как этот. — Психея указала на грядку. — А после этого он увидел мисс Лоренс, как я того и желала. Вы сами знаете, что четверть часа спустя он уже сделал ей предложение.
Растерянно мигая, Эвелина смотрела на подругу. Она начинала понемногу припоминать давно забытые подробности того вечера.
— Мисс Лоренс спросила меня, какого я мнения о Брэндрейте, — сказала она медленно. — Видите ли, я никогда не испытывала к ней особого уважения. Она всегда была злющая, так и норовила сказать какую-нибудь гадость о своих знакомых, причем за их спиной, стремясь как можно больше навредить чужой репутации. Единственной ее целью было приобрести титулованного мужа! Я, конечно, говорила это в шутку. Но когда я теперь думаю об этом, я полагаю, она приняла все всерьез.
Как будто пелена спала с ее глаз. Эвелина вспомнила все, словно и не забывала. Она сидела с бокалом лимонада, когда к ней подлетела мисс Лоренс с фальшивой улыбкой на розовом личике.
— Какое прелестное платье, мисс Свенбурн, — начала она сладким голоском. Эвелина выпрямилась.
— Оно переделано из старого, которое я сшила больше года назад. Едва ли оно подобает случаю, и, уж во всяком случае, прелестным его не назовешь. Я бы желала большей откровенности с вашей стороны, мисс Лоренс. Понять не могу, чего вы рассчитываете добиться вашей лестью.
Мисс Лоренс развернула роскошный веер и начала им обмахиваться.
— Вы всегда говорите такой восхитительный вздор. Я повторяю, что платье прелестно. Как вы остроумны! Меня не удивляет, что ваш кузен прислушивается к каждому вашему слову.
— Вы, очевидно, говорите о Брэндрейте.
— Вы же знаете, что о нем.
— Тогда должна вас разочаровать. Вы, безусловно, заблуждаетесь. Он вовсе мне не кузен. Просто у нас общая двоюродная тетка — леди Эль. Между нами нет кровного родства. И он вовсе не прислушивается к каждому моему слову. Скорее наоборот, ему доставляет величайшее удовольствие во всем мне противоречить. Сьюзен удивленно на нее уставилась:
— Ну, не знаю. Я только заметила, что, в отличие от всех нас, простых смертных, вы умеете надолго завладеть его вниманием. Вы — удивительное создание. А что до того, что он вам не кузен, то он-то вас величает кузиной, а любая из присутствующих дам жаждала бы услышать от него такое обращение, независимо от степени родства. Вам бы тоже не помешало умерить свой гонор. Его покровительство много может дать, в особенности вам. Ведь, кажется, маркиз — глава вашей семьи.
Эвелина вспомнила, как ей захотелось оборвать навязчивую особу словами, что Брэндрейт вовсе не глава семьи Свенбурн, но она придержала язык. Мисс Лоренс явно видела людей и события только в выгодном для себя свете, факты для нее роли не играли.
Она грустно улыбалась, передавая эти подробности Психее.
— Когда мисс Лоренс спросила меня, какого я мнения о Брэндрейте, я сказала ей, что он самый надменный и высокомерный человек, какого я знаю. Он настолько высоко ценит свое мнение, что ни во что не ставит мнение других. Я еще добавила, что он так влюблен в свою собственную особу, что никого другого полюбить не сможет, так пленен своим отражением в зеркале, что никем не сможет очароваться. Я сказала, что если она надеется поймать его в свои сети, то ей на это рассчитывать не приходится. С ее стороны было бы куда умнее найти другого, Фелмершэма, например, поскольку у него тоже есть титул, и на этом покончить.
— И она последовала вашему совету, не зная, что Брэндрейт на следующий день намеревался предложить ей руку и сердце.
— Вот как? Тогда неудивительно, что он на меня сердит. Но откуда ему стало известно, что я о нем говорила?
— Он сам слышал вас. Я никогда не видела, чтобы мужчина был так ошеломлен тем, что он о себе узнал. Но я полагаю, ваши слова оказали благотворное воздействие — с тех пор он значительно смягчил свою манеру говорить… с кем бы то ни было.
Эвелина немного помолчала. Наклонившись, она сорвала веточку мяты и, растерев ее в пальцах, поднесла к носу.
— Мне кажется очень странным, — сказала она, — что мисс Лоренс так мало полагалась на собственное чутье. Неужели она не знала, что покорила сердце Брэндрейта?
Психея покачала головой:
— Ее полная неспособность понять намерения Брэндрейта стоила ей единственного человека, которого она желала и добивалась.
— Она счастлива в своем выборе мужа? — спросила Эвелина, чувствуя себя в какой-то степени ответственной за случившееся.
— Иногда. Но я считаю ее неудовлетворенность результатом ее собственного эгоизма. Видно, жертвуя семейным благополучием ради светских претензий, вряд ли будешь особенно счастливой. Если ее удел с человеком, проводящим все свое время на охоте, не оказался очень уж хорош, ей следует винить в этом только саму себя.
— Или меня.
— Ну, в таком случае она просто дура. Хотя, пожалуй, в отместку она станет теперь завлекать Брэндрейта, чтобы постараться разрушить ваши отношения. Хотя она и собственными руками постелила себе постель, как это говорится, я уверена, она сделает все, чтобы не дать вам оказаться в той, на которую метила сама!
— Что же нам теперь делать? — спросила Эвелина.
Психея лукаво улыбнулась. Она достала маленький хрустальный флакончик.
— Этот эликсир был создан Афродитой, чтобы убивать любовь. Я воспользуюсь им для Брэндрейта, как только выпадет случай.
Эвелина поглядела на флакончик с сомнением. Если ее собственные чувства, хотя и усиленные стрелой Купидона, остались неизменными, не найдется никакой волшебной силы, чтобы положить конец любви маркиза к леди Фелмершэм.
23
24
25
Психея засмеялась.
— И вот теперь, много лет спустя, мы оказались перед теми же неразрешенными конфликтами, которые мучили нас тогда. — Она приостановилась и задумалась. — Знаете, мне кажется, что здесь не обошлось без Немезиды. Это она терзает нас обеих. Иначе чем объяснить, что мисс Лоренс ни с того ни с сего явилась во Флитвик-Лодж, как кошмарное привидение? Однако надо сказать, что Немезида обычно куда более сурова и даже жестока; уж конечно, более жестока, чтобы просто послать хорошенькую женщину подразнить Брэндрейта. — Она с растерянным видом покачала головой. — Я чувствую, здесь что-то нечисто. Идет еще какая-то игра, непонятная мне. Неясно, кто еще участвует в ней. Да ладно. Я должна открыть вам секрет. В тот же вечер, когда вы так пренебрежительно отозвались о Брэндрейте при мисс Лоренс, я взяла у Афродиты немного ее любовного эликсира и намазала нос Фелмершэму. Правда, я ловко придумала? Ведь нос — самая выдающаяся часть его лица. Я думаю, он у него размером с крупный огурец. Вот как этот. — Психея указала на грядку. — А после этого он увидел мисс Лоренс, как я того и желала. Вы сами знаете, что четверть часа спустя он уже сделал ей предложение.
Растерянно мигая, Эвелина смотрела на подругу. Она начинала понемногу припоминать давно забытые подробности того вечера.
— Мисс Лоренс спросила меня, какого я мнения о Брэндрейте, — сказала она медленно. — Видите ли, я никогда не испытывала к ней особого уважения. Она всегда была злющая, так и норовила сказать какую-нибудь гадость о своих знакомых, причем за их спиной, стремясь как можно больше навредить чужой репутации. Единственной ее целью было приобрести титулованного мужа! Я, конечно, говорила это в шутку. Но когда я теперь думаю об этом, я полагаю, она приняла все всерьез.
Как будто пелена спала с ее глаз. Эвелина вспомнила все, словно и не забывала. Она сидела с бокалом лимонада, когда к ней подлетела мисс Лоренс с фальшивой улыбкой на розовом личике.
— Какое прелестное платье, мисс Свенбурн, — начала она сладким голоском. Эвелина выпрямилась.
— Оно переделано из старого, которое я сшила больше года назад. Едва ли оно подобает случаю, и, уж во всяком случае, прелестным его не назовешь. Я бы желала большей откровенности с вашей стороны, мисс Лоренс. Понять не могу, чего вы рассчитываете добиться вашей лестью.
Мисс Лоренс развернула роскошный веер и начала им обмахиваться.
— Вы всегда говорите такой восхитительный вздор. Я повторяю, что платье прелестно. Как вы остроумны! Меня не удивляет, что ваш кузен прислушивается к каждому вашему слову.
— Вы, очевидно, говорите о Брэндрейте.
— Вы же знаете, что о нем.
— Тогда должна вас разочаровать. Вы, безусловно, заблуждаетесь. Он вовсе мне не кузен. Просто у нас общая двоюродная тетка — леди Эль. Между нами нет кровного родства. И он вовсе не прислушивается к каждому моему слову. Скорее наоборот, ему доставляет величайшее удовольствие во всем мне противоречить. Сьюзен удивленно на нее уставилась:
— Ну, не знаю. Я только заметила, что, в отличие от всех нас, простых смертных, вы умеете надолго завладеть его вниманием. Вы — удивительное создание. А что до того, что он вам не кузен, то он-то вас величает кузиной, а любая из присутствующих дам жаждала бы услышать от него такое обращение, независимо от степени родства. Вам бы тоже не помешало умерить свой гонор. Его покровительство много может дать, в особенности вам. Ведь, кажется, маркиз — глава вашей семьи.
Эвелина вспомнила, как ей захотелось оборвать навязчивую особу словами, что Брэндрейт вовсе не глава семьи Свенбурн, но она придержала язык. Мисс Лоренс явно видела людей и события только в выгодном для себя свете, факты для нее роли не играли.
Она грустно улыбалась, передавая эти подробности Психее.
— Когда мисс Лоренс спросила меня, какого я мнения о Брэндрейте, я сказала ей, что он самый надменный и высокомерный человек, какого я знаю. Он настолько высоко ценит свое мнение, что ни во что не ставит мнение других. Я еще добавила, что он так влюблен в свою собственную особу, что никого другого полюбить не сможет, так пленен своим отражением в зеркале, что никем не сможет очароваться. Я сказала, что если она надеется поймать его в свои сети, то ей на это рассчитывать не приходится. С ее стороны было бы куда умнее найти другого, Фелмершэма, например, поскольку у него тоже есть титул, и на этом покончить.
— И она последовала вашему совету, не зная, что Брэндрейт на следующий день намеревался предложить ей руку и сердце.
— Вот как? Тогда неудивительно, что он на меня сердит. Но откуда ему стало известно, что я о нем говорила?
— Он сам слышал вас. Я никогда не видела, чтобы мужчина был так ошеломлен тем, что он о себе узнал. Но я полагаю, ваши слова оказали благотворное воздействие — с тех пор он значительно смягчил свою манеру говорить… с кем бы то ни было.
Эвелина немного помолчала. Наклонившись, она сорвала веточку мяты и, растерев ее в пальцах, поднесла к носу.
— Мне кажется очень странным, — сказала она, — что мисс Лоренс так мало полагалась на собственное чутье. Неужели она не знала, что покорила сердце Брэндрейта?
Психея покачала головой:
— Ее полная неспособность понять намерения Брэндрейта стоила ей единственного человека, которого она желала и добивалась.
— Она счастлива в своем выборе мужа? — спросила Эвелина, чувствуя себя в какой-то степени ответственной за случившееся.
— Иногда. Но я считаю ее неудовлетворенность результатом ее собственного эгоизма. Видно, жертвуя семейным благополучием ради светских претензий, вряд ли будешь особенно счастливой. Если ее удел с человеком, проводящим все свое время на охоте, не оказался очень уж хорош, ей следует винить в этом только саму себя.
— Или меня.
— Ну, в таком случае она просто дура. Хотя, пожалуй, в отместку она станет теперь завлекать Брэндрейта, чтобы постараться разрушить ваши отношения. Хотя она и собственными руками постелила себе постель, как это говорится, я уверена, она сделает все, чтобы не дать вам оказаться в той, на которую метила сама!
— Что же нам теперь делать? — спросила Эвелина.
Психея лукаво улыбнулась. Она достала маленький хрустальный флакончик.
— Этот эликсир был создан Афродитой, чтобы убивать любовь. Я воспользуюсь им для Брэндрейта, как только выпадет случай.
Эвелина поглядела на флакончик с сомнением. Если ее собственные чувства, хотя и усиленные стрелой Купидона, остались неизменными, не найдется никакой волшебной силы, чтобы положить конец любви маркиза к леди Фелмершэм.
23
Аннабелла стояла у окна в переполненной зале гостиницы «Георг» между леди Эль и лордом Фелмершэмом. Она даже не замечала, что локоть его милости задевал ее всякий раз, когда он поднимал к губам кружку пива, и не страдала, как ее тетка, от духоты. Ее внимание было приковано к радостно возбужденному мистеру Шелфорду.
Он сидел в резном кресле, стоявшем на возвышении перед камином. Победитель состязания возглавлял торжество в свою честь. С ликующим видом и кружкой в руке он больше походил на вернувшегося с войны героя, чем на скромного священнослужителя. В небольшой зале стоял запах пива, щедро расплескиваемого по лацканам сюртуков, манишкам, подбородкам и шейным платкам. Смех, болтовня, потоки поздравлений победителю раздавались в воздухе. Не сводя глаз со своего возлюбленного, Аннабелла не могла сдержать дрожь.
— Будь я проклят, Шелфорд, вы были воистину рождены для армии! — раздался чей-то особенно громкий голос.
— Слушайте, слушайте! — отозвались другие.
Аннабелла увидела, как на красивом лице Шелфорда промелькнуло выражение досады и разочарования. «Он мечтал о военной карьере», — подумала она, и сердце ее дрогнуло при мысли об этих несбывшихся надеждах.
Ей пришел на память день около полугода назад, сразу после Рождества, когда он говорил с ней впервые о серьезных вещах. Все началось с того, что она была в бешенстве оттого, что он никак не реагировал на ее кокетство. В конце концов она довольно дерзко осведомилась: уже не слишком ли он много о себе понимает, не желая отвечать на ее остроумные шутки, как остальные джентльмены.
Она вспомнила, как сурово, с каким ожесточением — совсем не как другие священники, которых она знала, — он отвечал ей: «А я вовсе не такой, мисс Стэйпл, как другие ваши знакомые джентльмены. Если вам угодно вести разумную беседу, я был бы рад узнать, о чем вы думаете, чем занимаетесь и как представляете себе свое будущее. Согласились бы вы, например, выйти замуж за военного, если бы вам сделали такое предложение. Что же касается других предметов, я не намерен подогревать ваше тщеславие, „отвечая на ваши остроумные шутки“, как вы изволили выразиться».
Потому ли, что на нее подействовала сила взгляда его темных глаз, или почему-то еще, Аннабелла и вправду завела с ним серьезную беседу, и эта беседа неожиданно доставила ей удовольствие. Они даже поделились друг с другом своими тайными для других мыслями и чувствами. Она пожаловалась на то, как часто ей надоедает пустая светская жизнь, какой бы она ни казалась увлекательной большинству молодых женщин. Он ограничился всего лишь намеком на мечту своей юности, но, когда она начала осторожно его расспрашивать об Испанской войне, о сражениях при Саламанке и Витории, его основательные познания об этих событиях и засверкавший в глазах огонь подтвердили ее подозрения. Он был рожден для воинской службы.
Отважный и в то же время спокойный и твердый, он легко справлялся с лошадьми, стоя в своей двуколке, — Англия лишилась в нем одного из своих, лучших офицеров, безрассудно уступив его церкви.
Аннабелла с отвращением вспомнила свое злополучное поведение на следующий день. Она чувствовала себя странно именно из-за интимного характера их разговора. Когда он подошел к ней на следующее утро с улыбкой и мягким блеском в глазах, она отпугнула его какой-то глупой выходкой. Лицо его мгновенно окаменело и больше так и не смягчилось. Как она могла объяснить ему, что была еще не готова принять его дружбу? Она и сама тогда не очень-то это понимала. А ведь это могло стать началом более откровенного, чистого и горячего чувства.
Неужели уже поздно исправить зло? Она искренне надеялась, что ей еще представится случай оправдаться перед ним и начать сначала.
Суета в дверях нарушила ход ее мыслей. Она сразу увидела, что в зале появилась Эвелина. Ее сердце сжалось, когда она вновь отметила про себя, как та изменилась и похорошела. Теперь она сразу же привлекла восхищенное внимание гостей.
Взгляд Аннабеллы снова вернулся к Шелфорду, и она заметила в нем отражение всеобщего восхищения. Его темно-карие глаза сияли восторгом, но в них светилось еще что-то неуловимое, что Аннабелла восприняла как решимость. В ее уже и без того встревоженном сердце родился отчаянный страх: а что, если Шелфорд влюбился в Эвелину? Нет, этого не может быть! Только не сейчас, когда она сама поняла наконец, что творится в ее собственном сердце.
На какое-то время Эвелину просто оглушил поток комплиментов, изливавшихся на нее, когда она пробиралась сквозь толпу гостей. Вот ведь что значит новое платье, шляпа и прическа. Джентльмены, которые до сих пор едва удостаивали ее улыбкой или натужным комплиментом, теперь целовали ей пальцы, задерживая ее на каждом шагу, пока она добиралась до тетки и Аннабеллы. Щеки ее раскраснелись от смущения, особенно когда она поравнялась с Брэндрейтом, чья рука была все еще в плену леди Фелмершэм. «Знает ли лорд Фелмершэм об увлечении своей жены маркизом?» — подумала она. Но когда увидела виконта, то поняла, по крайней мере, одну причину свободного поведения леди Фелмершэм. Прислонившись к окну и скрестив руки на груди, его милость уткнулся подбородком в шейный платок. Он был погружен в дремоту, явно осушив слишком много кружек пива с момента своего прибытия в Флитвик-Лодж.
Стол, заставленный угощениями, помешал Эвелине продвигаться дальше. Она осталась стоять рядом с Брэндрейтом — слишком близко для ее душевного покоя. Покрывая гул голосов все еще шумно обсуждавших гонки, до нее донесся голос леди Фелмершэм. Эвелина пыталась заставить себя не слушать ее, но, когда отчетливо прозвучало слово «развод», ей показалось, что наступила полная тишина.
— Я знаю, это не принято, дорогой, — ворковала виконтесса, — но что же нам еще остается делать? Я не могу потерять тебя второй раз, теперь, когда я знаю, что твои чувства ко мне не изменились. Неужели это так трудно?
Нахмурясь, с удрученным видом, Брэндрейт отвечал:
— Для этого необходим ни больше ни меньше как парламентский акт, Сьюзен.
— Ну и что, — шептала она ему на ухо. — Скажи только, что ты сделаешь это ради меня.
— Сьюзен, — шептал, задыхаясь, маркиз, — я сделаю для тебя все. Нет ничего, на что бы я не решился ради тебя.
Эвелина слышала его полный страсти голос и чувствовала, как сердце у нее падает все ниже и ниже. Как могла Психея отрицать, что он любит эту женщину? Ее подруга всего лишь принимала желаемое за действительное. Эвелине вдруг стало дурно. Духота и теснота лишали ее последних сил. Ей хотелось уйти, но Брэндрейт, стол, гости загораживали ей дорогу. Вдруг перед ней оказался Шелфорд. До нее. впервые дошло, что он не только говорит что-то, но при этом еще и обращается к ней. Подняв на него взгляд, она догадалась, что он что-то у нее просит. Его слова доходили до нее откуда-то издалека:
— Вы согласны?
Краска выступила у нее на лице. Согласна ли она — на что? Она мучительно пыталась вспомнить что-то из долетевших до нее обрывков его речи. Но тщетно. Когда он протянул ей руку, в зале вдруг и вправду наступила тишина. Поскольку мысли Эвелины были заняты леди Фелмершэм и ее намерением добиваться развода, она просто не задумалась, с какой целью Шелфорд сделал этот жест. Разве что он заметил ее недомогание и желал помочь ей выйти!
Чувствуя, что она больше не в состоянии находиться рядом с Брэндрейтом и леди Фелмершэм, Эвелина подала Шелфорду руку.
— О да, — с трудом проговорила она, — да, пожалуйста.
Толпа расступилась перед ней, но в ту же секунду молчание взорвалось аплодисментами и поздравительными возгласами.
Несколько мгновений Эвелине казалось, что она вот-вот потеряет сознание от одного этого шума, но, увидев радостное выражение на лице Шелфорда, она поняла, что случилось нечто ужасное. Кажется, она совершенно неправильно истолковала невинный вопрос викария: «Вы согласны?»
Смысл его слов дошел до нее полностью, когда, наклонившись к ней, он крепко поцеловал ее в губы. Только тогда она осознала кошмарную правду — она только что приняла его предложение выйти за него замуж.
Эвелина бросила отчаянный взгляд на леди Эль, надеясь, что тетка поймет, какую ошибку она только что сделала. Но леди Эль была озабочена Аннабеллой, которая, по-видимому, упала в обморок.
С чувством юмора, не изменившим ей даже в эту трагическую минуту, Эвелина заметила, как мирно похрапывает в углу лорд Фелмершэм, чей покрасневший нос картошкой свидетельствовал о том, что его милость полностью насладился празднеством.
Он сидел в резном кресле, стоявшем на возвышении перед камином. Победитель состязания возглавлял торжество в свою честь. С ликующим видом и кружкой в руке он больше походил на вернувшегося с войны героя, чем на скромного священнослужителя. В небольшой зале стоял запах пива, щедро расплескиваемого по лацканам сюртуков, манишкам, подбородкам и шейным платкам. Смех, болтовня, потоки поздравлений победителю раздавались в воздухе. Не сводя глаз со своего возлюбленного, Аннабелла не могла сдержать дрожь.
— Будь я проклят, Шелфорд, вы были воистину рождены для армии! — раздался чей-то особенно громкий голос.
— Слушайте, слушайте! — отозвались другие.
Аннабелла увидела, как на красивом лице Шелфорда промелькнуло выражение досады и разочарования. «Он мечтал о военной карьере», — подумала она, и сердце ее дрогнуло при мысли об этих несбывшихся надеждах.
Ей пришел на память день около полугода назад, сразу после Рождества, когда он говорил с ней впервые о серьезных вещах. Все началось с того, что она была в бешенстве оттого, что он никак не реагировал на ее кокетство. В конце концов она довольно дерзко осведомилась: уже не слишком ли он много о себе понимает, не желая отвечать на ее остроумные шутки, как остальные джентльмены.
Она вспомнила, как сурово, с каким ожесточением — совсем не как другие священники, которых она знала, — он отвечал ей: «А я вовсе не такой, мисс Стэйпл, как другие ваши знакомые джентльмены. Если вам угодно вести разумную беседу, я был бы рад узнать, о чем вы думаете, чем занимаетесь и как представляете себе свое будущее. Согласились бы вы, например, выйти замуж за военного, если бы вам сделали такое предложение. Что же касается других предметов, я не намерен подогревать ваше тщеславие, „отвечая на ваши остроумные шутки“, как вы изволили выразиться».
Потому ли, что на нее подействовала сила взгляда его темных глаз, или почему-то еще, Аннабелла и вправду завела с ним серьезную беседу, и эта беседа неожиданно доставила ей удовольствие. Они даже поделились друг с другом своими тайными для других мыслями и чувствами. Она пожаловалась на то, как часто ей надоедает пустая светская жизнь, какой бы она ни казалась увлекательной большинству молодых женщин. Он ограничился всего лишь намеком на мечту своей юности, но, когда она начала осторожно его расспрашивать об Испанской войне, о сражениях при Саламанке и Витории, его основательные познания об этих событиях и засверкавший в глазах огонь подтвердили ее подозрения. Он был рожден для воинской службы.
Отважный и в то же время спокойный и твердый, он легко справлялся с лошадьми, стоя в своей двуколке, — Англия лишилась в нем одного из своих, лучших офицеров, безрассудно уступив его церкви.
Аннабелла с отвращением вспомнила свое злополучное поведение на следующий день. Она чувствовала себя странно именно из-за интимного характера их разговора. Когда он подошел к ней на следующее утро с улыбкой и мягким блеском в глазах, она отпугнула его какой-то глупой выходкой. Лицо его мгновенно окаменело и больше так и не смягчилось. Как она могла объяснить ему, что была еще не готова принять его дружбу? Она и сама тогда не очень-то это понимала. А ведь это могло стать началом более откровенного, чистого и горячего чувства.
Неужели уже поздно исправить зло? Она искренне надеялась, что ей еще представится случай оправдаться перед ним и начать сначала.
Суета в дверях нарушила ход ее мыслей. Она сразу увидела, что в зале появилась Эвелина. Ее сердце сжалось, когда она вновь отметила про себя, как та изменилась и похорошела. Теперь она сразу же привлекла восхищенное внимание гостей.
Взгляд Аннабеллы снова вернулся к Шелфорду, и она заметила в нем отражение всеобщего восхищения. Его темно-карие глаза сияли восторгом, но в них светилось еще что-то неуловимое, что Аннабелла восприняла как решимость. В ее уже и без того встревоженном сердце родился отчаянный страх: а что, если Шелфорд влюбился в Эвелину? Нет, этого не может быть! Только не сейчас, когда она сама поняла наконец, что творится в ее собственном сердце.
На какое-то время Эвелину просто оглушил поток комплиментов, изливавшихся на нее, когда она пробиралась сквозь толпу гостей. Вот ведь что значит новое платье, шляпа и прическа. Джентльмены, которые до сих пор едва удостаивали ее улыбкой или натужным комплиментом, теперь целовали ей пальцы, задерживая ее на каждом шагу, пока она добиралась до тетки и Аннабеллы. Щеки ее раскраснелись от смущения, особенно когда она поравнялась с Брэндрейтом, чья рука была все еще в плену леди Фелмершэм. «Знает ли лорд Фелмершэм об увлечении своей жены маркизом?» — подумала она. Но когда увидела виконта, то поняла, по крайней мере, одну причину свободного поведения леди Фелмершэм. Прислонившись к окну и скрестив руки на груди, его милость уткнулся подбородком в шейный платок. Он был погружен в дремоту, явно осушив слишком много кружек пива с момента своего прибытия в Флитвик-Лодж.
Стол, заставленный угощениями, помешал Эвелине продвигаться дальше. Она осталась стоять рядом с Брэндрейтом — слишком близко для ее душевного покоя. Покрывая гул голосов все еще шумно обсуждавших гонки, до нее донесся голос леди Фелмершэм. Эвелина пыталась заставить себя не слушать ее, но, когда отчетливо прозвучало слово «развод», ей показалось, что наступила полная тишина.
— Я знаю, это не принято, дорогой, — ворковала виконтесса, — но что же нам еще остается делать? Я не могу потерять тебя второй раз, теперь, когда я знаю, что твои чувства ко мне не изменились. Неужели это так трудно?
Нахмурясь, с удрученным видом, Брэндрейт отвечал:
— Для этого необходим ни больше ни меньше как парламентский акт, Сьюзен.
— Ну и что, — шептала она ему на ухо. — Скажи только, что ты сделаешь это ради меня.
— Сьюзен, — шептал, задыхаясь, маркиз, — я сделаю для тебя все. Нет ничего, на что бы я не решился ради тебя.
Эвелина слышала его полный страсти голос и чувствовала, как сердце у нее падает все ниже и ниже. Как могла Психея отрицать, что он любит эту женщину? Ее подруга всего лишь принимала желаемое за действительное. Эвелине вдруг стало дурно. Духота и теснота лишали ее последних сил. Ей хотелось уйти, но Брэндрейт, стол, гости загораживали ей дорогу. Вдруг перед ней оказался Шелфорд. До нее. впервые дошло, что он не только говорит что-то, но при этом еще и обращается к ней. Подняв на него взгляд, она догадалась, что он что-то у нее просит. Его слова доходили до нее откуда-то издалека:
— Вы согласны?
Краска выступила у нее на лице. Согласна ли она — на что? Она мучительно пыталась вспомнить что-то из долетевших до нее обрывков его речи. Но тщетно. Когда он протянул ей руку, в зале вдруг и вправду наступила тишина. Поскольку мысли Эвелины были заняты леди Фелмершэм и ее намерением добиваться развода, она просто не задумалась, с какой целью Шелфорд сделал этот жест. Разве что он заметил ее недомогание и желал помочь ей выйти!
Чувствуя, что она больше не в состоянии находиться рядом с Брэндрейтом и леди Фелмершэм, Эвелина подала Шелфорду руку.
— О да, — с трудом проговорила она, — да, пожалуйста.
Толпа расступилась перед ней, но в ту же секунду молчание взорвалось аплодисментами и поздравительными возгласами.
Несколько мгновений Эвелине казалось, что она вот-вот потеряет сознание от одного этого шума, но, увидев радостное выражение на лице Шелфорда, она поняла, что случилось нечто ужасное. Кажется, она совершенно неправильно истолковала невинный вопрос викария: «Вы согласны?»
Смысл его слов дошел до нее полностью, когда, наклонившись к ней, он крепко поцеловал ее в губы. Только тогда она осознала кошмарную правду — она только что приняла его предложение выйти за него замуж.
Эвелина бросила отчаянный взгляд на леди Эль, надеясь, что тетка поймет, какую ошибку она только что сделала. Но леди Эль была озабочена Аннабеллой, которая, по-видимому, упала в обморок.
С чувством юмора, не изменившим ей даже в эту трагическую минуту, Эвелина заметила, как мирно похрапывает в углу лорд Фелмершэм, чей покрасневший нос картошкой свидетельствовал о том, что его милость полностью насладился празднеством.
24
Психея прижалась носом к окну гостиницы «Георг». Она стояла на клумбе среди анютиных глазок и, осторожно переступая с ноги на ногу, чтобы не повредить бархатные лепестки, следила за тем, как Шелфорд праздновал свою победу. Она с ужасом переводила взгляд с Эвелины на Шелфорда, с Брэндрейта на Аннабеллу.
— О Зевс всемогущий! — шептала она. — Как все запуталось!
Она нащупала в кармане два флакончика и достала их оба. Она внимательно осмотрела их и положила тот, что с любовным эликсиром, обратно. Другой, с противоядием от любви, она сжала в руке. Мысль о том, как она пустит его в ход, вызывала в ней приятное волнение.
Она уже хотела отойти от окна, когда слух ее привлекло негромкое мяуканье. Посмотрев себе под ноги, она увидела очаровательнейшего тигровой масти крупного кота, уставившегося на нее своими таинственными зелеными глазами.
— О, какой милый! — воскликнула она. Кот, нежно мурлыча, начал тереться о ее ноги. Совершенно забыв о своих делах, она наклонилась и, ласково приговаривая, начала гладить это симпатичное животное. Флакончик она поставила на землю.
Вдруг кот одним прыжком отскочил от нее в розовые кусты и, казалось, растворился в воздухе. Одновременно с этим в ушах ее прозвучал глуховатый мужской смех. Оглянувшись по сторонам, Психея никого не увидела.
Этот таинственный смех и внезапное исчезновение кота так ее напугали, что она поспешно отступила с клумбы на травяной бордюр. Голова у нее закружилась. Теперь Психея была уверена: кто-то из олимпийских богов принял облик этого кота. Но кто и зачем?
И тут она с ужасом заметила, что цветы у ее ног начали увядать и сохнуть. Постепенно они рассыпались в прах, и клумба опустела. Потрясенная, Психея опустилась на колени и с отчаянием убедилась, что приготовленный флакон разбился и содержимое его вылилось на землю, погубив цветы.
Психея застыла в неподвижности, уверенная, что теперь и ее собственная жизнь в опасности. Какая-то могущественная сила вмешалась в ее затеи. «Что теперь делать?» — думала она. Кто бы ни было это божество, оно не пожелало, чтобы она использовала это средство. А что, если Зевс теперь узнает о ее проказах? Это было страшнее всего. Ведь ее непременно сошлют на печальные берега Стикса!
Психея содрогнулась. Мысли об ужасном наказании, которое могло ее постигнуть, были не из приятных. Но вдобавок ко всему неизвестно откуда раздался чей-то низкий голос, незнакомый ей. С первого раза она даже не разобрала слов, но на третий до нее дошло, что он хотел сказать.
«Спроси своего мужа, почему он сердит на тебя».
Психея покачала головой. Уж она-то знала почему: она вмешалась в дела смертных, вот и все. Стоит ли снова поднимать этот навязший в зубах спор?
«Спроси своего мужа, почему он на самом деле сердит на тебя».
— На самом деле? — переспросила она, снова оглядываясь по сторонам. Нигде никого!
Голос замер вдали. Казалось, что говоривший был удовлетворен тем, что она наконец его поняла.
Она молча сидела на голой земле. За два столетия ей ни разу не пришло в голову, что у Купидона могла быть какая-то тайная причина для недовольства. Если это так, то сразу становится понятным его холодное, отчужденное поведение, не говоря уже о частых и непредсказуемых вспышках гнева.
Поднявшись с клумбы. Психея еще раз взглянула на разбитый флакон. Она была в смятенном состоянии духа. Конечно, надо объясниться с Эротом, когда представится случай, но сейчас она была больше озабочена другими проблемами. Теперь, когда противоядие впиталось в землю на этой клумбе, как же ей устранить последствия рокового выстрела? Брэндрейт теперь, без сомнения, останется с леди Фелмершэм. Он совсем забудет Эвелину и — какая поистине чудовищная затея! — вынудит виконта обратиться в палату лордов с прошением о разводе.
После кратких, но мучительных раздумий Психея пришла к выводу, что остается только одна надежда — пояс. Если Эвелина наденет его сегодня вечером на бал, она, быть может, разрушит чары, которыми опутал Брэндрейта Эрот.
Приняв это решение, Психея направилась на Олимп, чтобы взять надежно припрятанный пояс.
Громко раздававшиеся поздравления заставили Брэндрейта отвлечься от леди Фелмершэм, хотя бы для того, чтобы выяснить причину всего этого шума. Когда он увидел Эвелину, стоявшую рядом с Шелфордом рука об руку, и понял все по ликующему выражению на лице викария, резкая боль пронзила его сердце, как удар хлыстом. Он прижал руку к груди, у него перехватило дыхание.
Когда это она обручилась с Шелфордом и почему? Всего несколько минут назад он сам держал ее в своих объятиях и целовал с таким пылом, что не удивился бы, увидев, что у них выросли крылья и они парят в небесах. Когда же она успела решить, что любит Шелфорда и желает стать его женой?
Но какое, впрочем, это имеет значение? Она его больше не интересует. Он любит Сьюзен Лоренс и всегда любил только ее одну. Он повернулся к ней и увидел, что она смотрит на своего мужа, который мирно похрапывает среди всего этого шума, слегка приоткрыв рот.
Брэндрейт с силой стиснул ее руку. Ему еще раз хотелось убедиться не в том, что она любит его, но в том, что он сам действительно любит ее. Она обернулась, отвечая на его пожатие с нежной улыбкой. Как это уже случилось во дворе гостиницы «Лебедь», он утонул в ее глазах, совершенно зачарованный, как когда-то в юности.
— Так ты убедишь его дать мне развод? — шепнула ему она на ухо.
— Ну конечно, — отвечал он с полной уверенностью, что именно так и поступит. Но совершенно неожиданно взгляд его оторвался от этого воплощения элегантности перед ним и снова устремился туда, где мистер Шелфорд вновь поднес к губам пальчики своей нареченной.
Новая боль змеей ужалила его в сердце. Маркиз почувствовал почти непреодолимое желание пробиться сквозь толпу к Шелфорду и влепить ему пощечину. Он даже сделал шаг вперед. Но ему помешала Сьюзен, потянувшая его за руку.
— Если я сейчас не выйду из этой душной залы, — прошептала она, — то просто потеряю сознание, так же как Аннабелла.
— Аннабелла? — спросил он, удивившись.
— Да. Леди Эль увела ее только что. У меня уже ноги подгибаются.
Она откинулась ему на руки. Обхватив ее за плечи, маркиз начал пробираться к выходу.
В соседней комнате было так же много народу, как и в зале. Тогда Брэндрейт решил вывести виконтессу во двор. Минутой позже он был уже на улице, но ни Аннабеллы, ни леди Эль нигде не было видно. Все его намерения влепить пощечину Шелфорду были скоро забыты в созерцании прелестного носика леди Фелмершэм.
— О Зевс всемогущий! — шептала она. — Как все запуталось!
Она нащупала в кармане два флакончика и достала их оба. Она внимательно осмотрела их и положила тот, что с любовным эликсиром, обратно. Другой, с противоядием от любви, она сжала в руке. Мысль о том, как она пустит его в ход, вызывала в ней приятное волнение.
Она уже хотела отойти от окна, когда слух ее привлекло негромкое мяуканье. Посмотрев себе под ноги, она увидела очаровательнейшего тигровой масти крупного кота, уставившегося на нее своими таинственными зелеными глазами.
— О, какой милый! — воскликнула она. Кот, нежно мурлыча, начал тереться о ее ноги. Совершенно забыв о своих делах, она наклонилась и, ласково приговаривая, начала гладить это симпатичное животное. Флакончик она поставила на землю.
Вдруг кот одним прыжком отскочил от нее в розовые кусты и, казалось, растворился в воздухе. Одновременно с этим в ушах ее прозвучал глуховатый мужской смех. Оглянувшись по сторонам, Психея никого не увидела.
Этот таинственный смех и внезапное исчезновение кота так ее напугали, что она поспешно отступила с клумбы на травяной бордюр. Голова у нее закружилась. Теперь Психея была уверена: кто-то из олимпийских богов принял облик этого кота. Но кто и зачем?
И тут она с ужасом заметила, что цветы у ее ног начали увядать и сохнуть. Постепенно они рассыпались в прах, и клумба опустела. Потрясенная, Психея опустилась на колени и с отчаянием убедилась, что приготовленный флакон разбился и содержимое его вылилось на землю, погубив цветы.
Психея застыла в неподвижности, уверенная, что теперь и ее собственная жизнь в опасности. Какая-то могущественная сила вмешалась в ее затеи. «Что теперь делать?» — думала она. Кто бы ни было это божество, оно не пожелало, чтобы она использовала это средство. А что, если Зевс теперь узнает о ее проказах? Это было страшнее всего. Ведь ее непременно сошлют на печальные берега Стикса!
Психея содрогнулась. Мысли об ужасном наказании, которое могло ее постигнуть, были не из приятных. Но вдобавок ко всему неизвестно откуда раздался чей-то низкий голос, незнакомый ей. С первого раза она даже не разобрала слов, но на третий до нее дошло, что он хотел сказать.
«Спроси своего мужа, почему он сердит на тебя».
Психея покачала головой. Уж она-то знала почему: она вмешалась в дела смертных, вот и все. Стоит ли снова поднимать этот навязший в зубах спор?
«Спроси своего мужа, почему он на самом деле сердит на тебя».
— На самом деле? — переспросила она, снова оглядываясь по сторонам. Нигде никого!
Голос замер вдали. Казалось, что говоривший был удовлетворен тем, что она наконец его поняла.
Она молча сидела на голой земле. За два столетия ей ни разу не пришло в голову, что у Купидона могла быть какая-то тайная причина для недовольства. Если это так, то сразу становится понятным его холодное, отчужденное поведение, не говоря уже о частых и непредсказуемых вспышках гнева.
Поднявшись с клумбы. Психея еще раз взглянула на разбитый флакон. Она была в смятенном состоянии духа. Конечно, надо объясниться с Эротом, когда представится случай, но сейчас она была больше озабочена другими проблемами. Теперь, когда противоядие впиталось в землю на этой клумбе, как же ей устранить последствия рокового выстрела? Брэндрейт теперь, без сомнения, останется с леди Фелмершэм. Он совсем забудет Эвелину и — какая поистине чудовищная затея! — вынудит виконта обратиться в палату лордов с прошением о разводе.
После кратких, но мучительных раздумий Психея пришла к выводу, что остается только одна надежда — пояс. Если Эвелина наденет его сегодня вечером на бал, она, быть может, разрушит чары, которыми опутал Брэндрейта Эрот.
Приняв это решение, Психея направилась на Олимп, чтобы взять надежно припрятанный пояс.
Громко раздававшиеся поздравления заставили Брэндрейта отвлечься от леди Фелмершэм, хотя бы для того, чтобы выяснить причину всего этого шума. Когда он увидел Эвелину, стоявшую рядом с Шелфордом рука об руку, и понял все по ликующему выражению на лице викария, резкая боль пронзила его сердце, как удар хлыстом. Он прижал руку к груди, у него перехватило дыхание.
Когда это она обручилась с Шелфордом и почему? Всего несколько минут назад он сам держал ее в своих объятиях и целовал с таким пылом, что не удивился бы, увидев, что у них выросли крылья и они парят в небесах. Когда же она успела решить, что любит Шелфорда и желает стать его женой?
Но какое, впрочем, это имеет значение? Она его больше не интересует. Он любит Сьюзен Лоренс и всегда любил только ее одну. Он повернулся к ней и увидел, что она смотрит на своего мужа, который мирно похрапывает среди всего этого шума, слегка приоткрыв рот.
Брэндрейт с силой стиснул ее руку. Ему еще раз хотелось убедиться не в том, что она любит его, но в том, что он сам действительно любит ее. Она обернулась, отвечая на его пожатие с нежной улыбкой. Как это уже случилось во дворе гостиницы «Лебедь», он утонул в ее глазах, совершенно зачарованный, как когда-то в юности.
— Так ты убедишь его дать мне развод? — шепнула ему она на ухо.
— Ну конечно, — отвечал он с полной уверенностью, что именно так и поступит. Но совершенно неожиданно взгляд его оторвался от этого воплощения элегантности перед ним и снова устремился туда, где мистер Шелфорд вновь поднес к губам пальчики своей нареченной.
Новая боль змеей ужалила его в сердце. Маркиз почувствовал почти непреодолимое желание пробиться сквозь толпу к Шелфорду и влепить ему пощечину. Он даже сделал шаг вперед. Но ему помешала Сьюзен, потянувшая его за руку.
— Если я сейчас не выйду из этой душной залы, — прошептала она, — то просто потеряю сознание, так же как Аннабелла.
— Аннабелла? — спросил он, удивившись.
— Да. Леди Эль увела ее только что. У меня уже ноги подгибаются.
Она откинулась ему на руки. Обхватив ее за плечи, маркиз начал пробираться к выходу.
В соседней комнате было так же много народу, как и в зале. Тогда Брэндрейт решил вывести виконтессу во двор. Минутой позже он был уже на улице, но ни Аннабеллы, ни леди Эль нигде не было видно. Все его намерения влепить пощечину Шелфорду были скоро забыты в созерцании прелестного носика леди Фелмершэм.
25
Вскоре после возвращения домой леди Эль стояла перед своим мраморным Зевсом. Слезы катились по ее морщинистым щекам. Она все плакала и плакала и никак не могла унять слезы, то и дело промокая их уже изрядно отсыревшим кружевным платком. Все беды разом обрушились на нее. Бедняжка Аннабелла обнаружила, что любит Шелфорда, в ту самую минуту, когда он сделал предложение Эвелине. Бестолковый Брэндрейт почему-то не сводил глаз с этой гнусной особы, леди Фелмершэм. И что всего хуже, если она завтра не удовлетворит некоторых кредиторов своего мужа, она потеряет даже дом, где живет.
Что ей делать?
Неподвижный взгляд Зевса был устремлен на нее со свирепостью, приданной ему рукой художника, изваявшего бюст из белого мрамора. Густые завитки волос, схваченные лавровым венком, величественно спускались ему на шею. Твердая линия подбородка и выдающиеся скулы придавали громовержцу властный вид, а густые брови были сурово сдвинуты.
Эвелина всегда говорила, что вид этой скульптуры действует на нее успокаивающе. Немного странно, конечно.
Что касается леди Эль, то ее он просто завораживал. В алькове, где он помещался, его черты мягко освещались пламенем свечей, горевших в шандалах по обеим сторонам скульптуры. Здесь царило древнее волшебство. Но сегодня это волшебство куда-то исчезло, растворилось под влиянием пережитых ею с утра волнений. Ах, эти кредиторы! Уму непостижимо. Если она не вручит этим джентльменам две тысячи фунтов — милосердное небо, две тысячи! — они примут соответствующие меры и потребуют продажи ее усадьбы за долги.
«Две тысячи фунтов!» — шептала она, прижимая к губам платок и как будто стараясь тем самым как-то смягчить безнадежность своего положения.
Мысли ее снова обратились к Брэндрейту и его предложению купить у нее скульптуру. Она никогда не хотела этого. Даже намерение такое было ей неприятно. Чувство чести не позволяло ей совершить такой корыстный поступок. В то же время она невольно воображала себя на улице, в разбитых башмаках, изношенной и изъеденной молью шали. Тощая и облезлая, она жалобно просила подаяния.
Представив себе такую картину, леди Эль рассмеялась ее нелепости. Она прекрасно знала, что излишне драматизировала ситуацию. У нее была большая семья, и ей никогда бы не пришлось страдать, как страдают настоящие бедняки. Но ей пришлось бы просить. До конца дней она была бы вынуждена жить у кого-то из членов семьи с их милостивого разрешения. Зависеть от других людей было невыносимо. Очень милые на расстоянии, они вполне могли оказаться малоприятными при тесном общении. Все, что угодно, только не это! Она не могла потерять Флитвик-Лодж!
Леди Эль содрогнулась. Мысль о том, что она может оказаться в непосредственной зависимости от кого-либо, вызвала у нее новый поток слез.
— Что мне делать? Что мне делать? — повторяла она снова и снова, прижимая к лицу платок.
И вдруг, словно откуда-то издалека, до нее донеслись звуки труб. Она оглянулась по сторонам, стараясь понять, чье прибытие они возвещали. Но эти звуки, казалось, исходили прямо из алькова, где находился бюст Зевса. Постепенно эти призрачные звуки заполнили всю комнату.
«Уж не схожу ли я с ума?» — подумала она и испытала огромное облегчение, когда снова наступила тишина.
Что ей делать?
Неподвижный взгляд Зевса был устремлен на нее со свирепостью, приданной ему рукой художника, изваявшего бюст из белого мрамора. Густые завитки волос, схваченные лавровым венком, величественно спускались ему на шею. Твердая линия подбородка и выдающиеся скулы придавали громовержцу властный вид, а густые брови были сурово сдвинуты.
Эвелина всегда говорила, что вид этой скульптуры действует на нее успокаивающе. Немного странно, конечно.
Что касается леди Эль, то ее он просто завораживал. В алькове, где он помещался, его черты мягко освещались пламенем свечей, горевших в шандалах по обеим сторонам скульптуры. Здесь царило древнее волшебство. Но сегодня это волшебство куда-то исчезло, растворилось под влиянием пережитых ею с утра волнений. Ах, эти кредиторы! Уму непостижимо. Если она не вручит этим джентльменам две тысячи фунтов — милосердное небо, две тысячи! — они примут соответствующие меры и потребуют продажи ее усадьбы за долги.
«Две тысячи фунтов!» — шептала она, прижимая к губам платок и как будто стараясь тем самым как-то смягчить безнадежность своего положения.
Мысли ее снова обратились к Брэндрейту и его предложению купить у нее скульптуру. Она никогда не хотела этого. Даже намерение такое было ей неприятно. Чувство чести не позволяло ей совершить такой корыстный поступок. В то же время она невольно воображала себя на улице, в разбитых башмаках, изношенной и изъеденной молью шали. Тощая и облезлая, она жалобно просила подаяния.
Представив себе такую картину, леди Эль рассмеялась ее нелепости. Она прекрасно знала, что излишне драматизировала ситуацию. У нее была большая семья, и ей никогда бы не пришлось страдать, как страдают настоящие бедняки. Но ей пришлось бы просить. До конца дней она была бы вынуждена жить у кого-то из членов семьи с их милостивого разрешения. Зависеть от других людей было невыносимо. Очень милые на расстоянии, они вполне могли оказаться малоприятными при тесном общении. Все, что угодно, только не это! Она не могла потерять Флитвик-Лодж!
Леди Эль содрогнулась. Мысль о том, что она может оказаться в непосредственной зависимости от кого-либо, вызвала у нее новый поток слез.
— Что мне делать? Что мне делать? — повторяла она снова и снова, прижимая к лицу платок.
И вдруг, словно откуда-то издалека, до нее донеслись звуки труб. Она оглянулась по сторонам, стараясь понять, чье прибытие они возвещали. Но эти звуки, казалось, исходили прямо из алькова, где находился бюст Зевса. Постепенно эти призрачные звуки заполнили всю комнату.
«Уж не схожу ли я с ума?» — подумала она и испытала огромное облегчение, когда снова наступила тишина.