— Вы слишком мало верите в истинную любовь, моя милая. Даже странно. Возможно, поэтому вы и недооцениваете любовь к себе Эрота.
   — Чью любовь?! — воскликнул пораженный мистер Элленби. Он только что подошел к леди Эль и остановился, изумленный и польщенный услышанным. — Элис? Вы ведь так сказали? — деловито уточнил он. — Я не знаю никакой Элис. Неужели вы снова дразните меня, леди Элизабет? Кто она такая? Мы знакомы?
   — Ах, мистер Элленби! — воскликнула леди Эль. Щеки ее покрылись нежным румянцем. Она судорожно старалась придумать хоть что-нибудь. — Я не помню ее фамилию. Я даже не уверена, что ее зовут Элис, но я только что видела ее рядом с мистером Соли. Она смотрела на вас с таким нежным выражением. Я посоветовала бы вам заняться выяснением, кто она такая, причем немедленно.
   Очарованный мистер Элленби, склонившись над ее рукой, поспешно удалился.
   — Леди Эль, — прошептал Брэндрейт, не замечая приближавшегося к ним Фелмершэма. — С кем вы говорите?
   — Сама с собой, — отвечала она, подавая руку виконту с самой обворожительной улыбкой. — Вы не согласны, милорд, что люди преклонных лет могут себе это позволить?
   — Я и сам к этому порой склонен, — усмехнулся виконт. — Особенно после пары бутылок портвейна.
   — Как остроумно! — Леди Эль взглянула через его плечо и ахнула. — Мне не хотелось бы вас беспокоить, милая, но, мне кажется, я вижу вашего мужа, — шепнула она Психее.
   — Моего — кого? — воскликнул озадаченный виконт. — Вы хотите сказать, мою жену?
   — А разве я сказала — мужа? Как странно! — Леди Эль повернулась к Брэндрейту и спросила совершенно искренним тоном: — Уж не с ума ли я схожу?
   У Психеи краска сбежала с лица, когда, быстро осмотревшись по сторонам, она действительно увидела своего мужа. Подрагивая крыльями, что было у него признаком крайнего раздражения, он стоял рядом с рыцарскими доспехами.
   — О Зевс всемогущий, — прошептала встревоженная Психея, потихоньку отходя от леди Эль. Выражение лица Эрота внушало ей опасения. Брови его были сурово сдвинуты, в глазах ни тени улыбки.
   «Ничто между нами никогда не изменится», — печально подумала она. Резко повернувшись, она устремилась вверх по лестнице. Психея не шла, но летела. Она надеялась, что Эрот, обидевшись, останется в холле, но она ошиблась. К тому моменту как она достигла площадки лестницы, он уже поравнялся с ней, схватил ее за руку и потащил за собой вниз и оттуда на террасу.
   Здесь он остановился и сжал обе ее руки повыше локтей.
   — Я не намерен отсюда уйти, пока ты не вернешь мне пояс мамы и ее эликсиры. После этого ты можешь делать что пожелаешь. Я никогда больше не стану спрашивать тебя, чем ты занята, куда ты направляешься, или убеждать тебя в бессмысленности твоих поступков. Отдай мне только то, что ты украла у матери. А затем я вернусь на Олимп и найду себе какой-нибудь другой дворец для жилья.
   Психея никогда еще не видела мужа в таком состоянии. Она не знала, какое чувство в ней преобладало — страх, что они больше не будут вместе, или ярость оттого, что до самого конца он так и остался на стороне матери и все его мысли были только об Афродите. Этот олух не желал понять ее. Психею.
   — У меня нет ни пояса, ни эликсиров, — сказала она.
   — Так ты отрицаешь, что ты их украла?
   — Нет, они были мне очень нужны, особенно когда ты вмешался, куда тебе не следовало. Как ты мог выстрелить в Брэндрейта, когда между ним и Эвелиной все так хорошо налаживалось?
   Его суровое выражение слегка смягчилось, и он отпустил ее руки.
   — Потому что ты разозлила меня своим упрямством, своим молчанием, своей лживостью. К тому же тебе так понравилось нарушать приказы Зевса, что я подумал, не развлечься ли и мне по твоему примеру, пробуя на смертных свою власть.
   — Ты презираешь меня за то, что я тоже некогда была смертной?
   Он смотрел на нее, упрямо выпятив подбородок. Психея вспомнила голос, донесшийся до нее с дуновением ветерка: она непременно должна узнать, почему сердце ее мужа полно гнева.
   — Эрот, — сказала она, сделав шаг по направлению к нему, — скажи мне только одно: почему ты так сердит на меня?
   — Что ты хочешь, чтобы я тебе еще сказал? — спросил он с удивленным видом. — Ты же все прекрасно слышала. Или ты не находишь, что кража вещей моей матери может быть достаточной причиной?
   — Нет, не нахожу, — отвечала она уверенно. — Я чувствую, есть что-то более важное, о чем ты мне никогда не говорил. Ты иногда так на меня смотришь, что мне кажется, ничто не могло бы доставить тебе большего удовлетворения, чем взять меня за горло и задушить.
   Эрот слегка откинул голову назад, как будто впервые видел свою жену. Ее слова, похоже, нашли отзвук в его сердце. Не в состоянии дольше оставаться в неподвижности, он взмахнул крыльями и, задев ими Психею, опрокинул ее на каменный пол террасы. Она упала, содрав себе кожу на коленях и локтях.
   Увидев, что он наделал, Эрот немедленно оказался с ней рядом, подхватив ее в свои объятия.
   — О моя любимая! — воскликнул он. — Я не хотел… Я бы ни за что… О моя любимая Психея, что нам делать?
   У Психеи перехватило горло. Она обняла его за шею, притянув к себе и прижимаясь щекой к его щеке.
   — Я люблю тебя, я так тебя люблю, — шептала она. Слезы струились у нее по лицу, смачивая им обоим щеки.
   — Психея, — со стоном произнес он.
   — Скажи мне, Эрот, умоляю тебя, что я такого сделала? Почему, когда ты приходишь ко мне ночью, ты тушишь свечи и смотришь на меня так гневно? Ведь это не может быть только потому, что я взяла что-то у твоей матери. Не может!
   Он теснее прижал ее к себе. Его пальцы сдавили нежную кожу ее рук, причиняя боль. Она знала, что он собирается с мыслями, борется со своими чувствами. Наконец с видимым усилием он заговорил:
   — Ты мне неверна. Я знаю, мне следовало бы быть великодушным, но я не могу тебя простить. Не могу!
   С этими словами он оттолкнул ее от себя. Психея была поражена. Она никак не могла ожидать, что он обвинит ее в неверности.
   — Я? Неверна? Что ты этим хочешь сказать?
   — Что я хочу сказать? Психея, когда я принудил себя заговорить о том, что лежит между нами как адская пропасть, ты еще можешь спрашивать? Ты лжешь мне на каждом шагу! Вот во что превратилась деликатная, нежная, добродетельная женщина, на которой я женился! Ты воруешь, ты мне изменяешь и ты же еще и лжешь? Психея, что с тобой случилось?
   — Но я не лгу! — воскликнула она. — Я никогда тебе не изменяла. Никогда!
   Он смотрел на нее с жестокой усмешкой.
   — Если ты даже не хочешь признать свою вину, как я могу когда-нибудь вновь полюбить тебя?
   — Но на мне нет никакой вины, — в отчаянии твердила она. Ужас, поразивший ее при подобном обвинении, уступал место гневу. — Скажи, пожалуйста, кого же это я соблазнила?
   Помолчав немного, он устремил на нее полный сдержанной ярости взгляд.
   — Моего брата, — произнес он хрипло. — И тебе отлично известно, притворщица.
   Психея даже не удивилась. Мысль ее лихорадочно работала в нескольких направлениях сразу. Видел ли он, как Энтерот поцеловал ее тогда, двести лет назад? И потом еще раз! Милостивый Зевс, неужели это было только вчера? Неужели это Эрот напугал голубей Афродиты, когда они внезапно взлетели в воздух? Значит, он все видел и истолковал это в самом худшем для нее смысле!
   — Энтерот, — сказала она, обдумывая, что делать дальше.
   — Стало быть, это правда.
   — Он настоял, — сказала она наконец. — И он поцеловал меня не один раз, а два, хотя эти проявления его безобидного внимания ко мне разделяют двести лет.
   — Безобидного? Как ты можешь так спокойно говорить об этом! Надо же! Безобидного… Я видел, как ты сама обнимала его! Всякий бы принял вас за влюбленных! Не только ревнивый муж!
   Выпрямившись, Психея сказала:
   — Да, я отвечала на его поцелуй, поддавшись его мольбам, я не стану этого отрицать. Но ты слышал, что я ему при этом сказала?
   — Нет, не слышал. Представь себе, у меня не было ни малейшего желания задерживаться, чтобы слушать ваше воркование.
   — Он хотел, чтобы я оставила тебя. Когда я отказалась, он напомнил мне, что я отвечала на его поцелуй. И тогда я сказала ему: «А чего еще можно ожидать от покинутой жены?» Энтерот понял, что у него нет никакой надежды, и отпустил меня.
   — С поясом нашей матери и ее эликсирами?
   — Да.
   Эрот помолчал немного, устремив взгляд на каменные плиты террасы. Наконец он поднял на нее глаза:
   — Что бы ни случилось прошлой ночью, ты не можешь утверждать, что тогда, двести лет назад, между вами все ограничилось только поцелуем. Я знаю, ты изменила мне тогда.
   — Откуда ты это взял? Ты видел нас или тебе кто-нибудь сказал, что я была с Энтеротом? Кто это был? Хотя я бы не удивилась, если твой брат самолично похвастался тем, чего на самом деле не было. С него станется.
   — Он никогда не говорил со мной об этом.
   — Хорошо хоть это, — сказала Психея, довольная тем, что у Энтерота хотя бы на это хватило ума. — Но кто же тогда сказал тебе? — продолжала она настаивать. — Кто мог сказать тебе, что я тебе изменила?
   — Я узнал об этом из более надежного источника, чем мой брат, — надменно произнес Эрот.
   Психея напрягала свою память, пытаясь вспомнить первый полученный ею от Энтерота поцелуй. Там никого не было. И вдруг ее осенило, есть только один человек, которого Эрот никогда не заподозрит в обмане. Вот уж кто всегда с наслаждением готов ее опорочить.
   — Твоя мать! — воскликнула она. — Ну конечно, твоя мать сказала тебе, что у меня роман с Энтеротом. Ведь так? Это она?
   Виноватый вид, с которым Эрот отвел глаза, послужил ей красноречивым ответом.
   — Как она могла! И ты ей поверил! Самое большое, что произошло между твоим братом и мной, — это два поцелуя. Первый доставил мне удовольствие, не скрою, я тогда только что застала тебя с этой девчонкой из Глостершира. А второй — ну что ж, я была так одинока, что, взгляни на меня ласково хоть жаба, я бы и ее охотно поцеловала.
   На этом она решила закончить разговор и, резко повернувшись, поспешила удалиться. По последовавшей за этим тишине она поняла, что Эрот предпочел остаться на террасе.
   Проникнув сквозь кирпичную стену в холл, Психея увидела в нескольких шагах от себя Аннабеллу в поясе Афродиты.
   Быстро подойдя к ней. Психея уже хотела было расстегнуть пояс, но в этот момент она услышала голос леди Эль:
   — Психея, прошу вас, не надо! Зевс сказал, что все будет хорошо, если позволить Аннабелле надеть его!
   — Зевс? — переспросила изумленная Психея. — Он здесь? Он очень сердит? Он знает, что я затеяла?
   — Я не могу сказать, здесь ли он сейчас. Я говорила с ним уже давно. По правде говоря, я не заметила, чтобы он сердился. Я не возьму на себя смелость говорить, что он думает по поводу ваших шалостей. Но я надеюсь, его желание относительно пояса вы исполните.
   — Разумеется! — воскликнула Психея. — А как же Эвелина?
   Леди Эль пожала плечами:
   — Не знаю, но я совершенно убеждена, что пояс должна носить Аннабелла.
   Психея отступила от Аннабеллы, дав ей пройти в бальный зал. Потом, взглянув еще раз на леди Эль, она сказала:
   — Но я должна знать, что будет дальше! С этими словами она полетела вслед за Аннабеллой, которая вышла на террасу, откуда сама Психея появилась всего несколько минут назад.

29

   Маркиз Брэндрейт уже почти четверть часа разыскивал своего счастливого соперника, обладателя руки, но не сердца Сьюзен Фелмершэм. Гости уже съехались и усиленно развлекались в бальной зале, гостиной и бильярдной. Но лорда Фелмершэма среди них не было видно. Похоже было, что сразу же по прибытии виконт исчез. Жену свою он, очевидно, покинул, поскольку последний раз маркиз видел ее оживленно болтающей с мистером Шелфордом.
   По зрелом размышлении Брэндрейт пришел к выводу, что он совершил большую ошибку, уступив желанию леди Фелмершэм, настаивавшей на разводе с мужем. Сама идея развода была ему настолько неприятна, что он недоумевал, как это Сьюзен удалось убедить его согласиться на такой безумный план.
   Брэндрейт пытался вспомнить, как могло случиться, что он настолько поддался ее очарованию, что готов был пожертвовать своими принципами ради счастья с ней. Воспроизведя в памяти ход событий, он сообразил, что оказался у ее ног как раз после того, как у него почему-то сильно закружилась голова во дворе гостиницы «Лебедь». Она ущипнула его за руку, он взглянул на нее, и в ту же минуту страсть полностью завладела им. Маркиз вспомнил, что как раз тогда он почувствовал какой-то слабый укол в шею, словно его ужалила пчела. Это ощущение исчезло так же быстро, как и возникло, и на смену ему пришло странное головокружение. Все было как-то непонятно. Брэндрейт решил, что гонки и жара переутомили его, а восторг от присутствия двух прекрасных женщин затуманил ему голову.
   Разыскивая сейчас лорда Фелмершэма и собираясь честно сообщить ему свое намерение помогать леди Сьюзен добиться развода, маркиз впервые усомнился в правильности своего решения.
   Но что ему еще оставалось делать? Он уже связал себя обещанием, данным любимой женщине. Выйдя теперь в холл под звуки доносившегося из бальной залы контрданса, он столкнулся с Мепперсом.
   Дворецкий, в нарядной красной с золотом ливрее, в шелковых панталонах и с напудренными волосами, имел в высшей степени довольный вид. Поклонившись маркизу, он учтиво осведомился, чем он может быть полезен его светлости.
   — Прошу прощения, милорд, но мне кажется, вы чем-то огорчены.
   — Я искал Фелмершэма, но не могу понять, куда он, к черту, подевался.
   Мепперс кивнул с понимающим видом:
   — Прошу вас следовать за мной, милорд. Удивленно приподняв бровь, Брэндрейт поплелся за дворецким.
   Через несколько минут они оказались у двери в библиотеку.
   — Какого черта? — Брэндрейт никак не мог понять, с чего бы это один из гостей вдруг стал уединяться в библиотеке.
   — Ее милость предположила, что некоторые джентльмены могут пожелать составить партию в вист.
   Когда Мепперс распахнул дверь, маркиз, быстро окинув взглядом комнату, сразу понял, почему леди Эль порекомендовала джентльменам именно эту комнату, так любимую ее покойным супругом и находившуюся в некотором удалении от остальных покоев дома.
   Джентльменов здесь было всего четверо — лорд Фелмершэм, его приятель мистер Соли и еще двое, которых Брэндрейт совсем не знал. Все они были пьяны — не настолько, чтобы не разобраться в картах, но, пожалуй, слишком для того, чтобы составить компанию развлекавшимся в бальной зале дамам.
   — Это вы, маркиз? — громко окликнул его лорд Фелмершэм. — Входите, входите! Только, ради бога, смените выражение лица. Вы скорчили такую же унылую гримасу, как этот Моппет, или как бишь его.
   Виконт махнул рукой в сторону Мепперса, который, выразительно подняв глаза к небу, закрыл за собой дверь. Комната была насквозь пропитана запахами портвейна и табака. Прямо посередине стола красовалась табакерка, из которой игроки то и дело брали щедрые понюшки. Салфетки носили на себе весьма неопрятные следы, и такие же коричневые разводы украшали и шейные платки по крайней мере двух джентльменов.
   — Я надеялся поговорить с вами наедине, Фелмершэм, — начал Брэндрейт. — Хотя, может быть, мне лучше заехать к вам завтра.
   — Зачем откладывать? — приветливо осведомился виконт, сдавая. Кончик его бугристого носа покраснел. — К тому же доподлинно известно, о чем вы собираетесь со мной говорить. Пусть и эти джентльмены, представители благороднейших семейств Англии, услышат это.
   За последним замечанием последовал взрыв смеха.
   — Я думаю, лучше не стоит. — Иронически раскланявшись в сторону сидящих за столом, маркиз повернулся, чтобы уйти.
   — Одну минуту, — остановил его с совершенно неуместной жизнерадостной улыбкой виконт. — Если вы собирались завести речь о разводе, которого желает моя супруга, позвольте мне заверить вас, что я не собираюсь препятствовать влюбленным. Избави бог, чтобы я проявил такое жестокосердие!
   Брэндрейт был настолько поражен услышанным, что просто не поверил своим ушам.
   — Сьюзен… я хочу сказать, леди Фелмершэм говорила с вами о разводе?
   — Разумеется. Она моя жена, и как бы мало мы ни проявляли интереса друг к другу внешне, не сомневайтесь, она держит меня в курсе своих последних увлечений.
   У Брэндрейта помутилось в голове. Он во все глаза уставился на виконта, который, в свою очередь, морщась, разглядывал карты.
   — Черт, плохо перетасовал, — пробормотал он.
   — Я вас не понимаю, сэр. Виконт поднял на него покрасневшие опухшие глаза:
   — Я сказал, что я плохо перетасовал карты, что тут непонятного?
   — Я не об этом. Я не понимаю, что это за шутки о вашей жене и ее последних увлечениях. Вы сказали, что Сьюзен говорила вам о желаемом разводе.
   — Стало быть, любовь вас не только ослепила, но и оглушила, — покачал головой виконт. — Я дам ей развод, если она того хочет. Можете не волноваться об этом.
   Брэндрейт по-прежнему отказывался верить услышанному. Героическая битва была выиграна с такой легкостью, что на глазах оборачивалась фарсом. Но Фелмершэм говорил достаточно отчетливо и, видимо, вполне владел собой.
   — Я заеду к вам завтра, и тогда мы, быть может, договоримся о подробностях.
   — И не подумаю предаваться такому скучному занятию. Я предоставлю это моим поверенным. Я, конечно, буду настаивать на порядочной компенсации, но вы вполне можете себе это позволить — моя корыстная супруга учитывает такие мелочи. Сделайте мне, однако, честь принять один мой совет. Речь идет о пристрастии моей любезной женушки к посторонним мужчинам. Я обычно предпочитал закрывать на это глаза. Соли, о ком она болтала всю дорогу? Как бишь его зовут? Этот тип, что выиграл сегодня гонку. Ах да, Шелфорд, викарий. Кажется, на этот раз ее внимания удостоилась не титулованная особа, а просто «мистер» Шелфорд.
   Брэндрейт слушал оскорбительные замечания Фелмершэма по адресу своей жены, высказанные с презрительным равнодушием, довольно спокойно, пока не прозвучало имя Шелфорда. Виконт мог говорить что угодно о своей жене. Маркизу было абсолютно ясно: только равнодушный и грубый человек мог настолько ожесточить сердце Сьюзен Лоренс, что она была готова на развод. Но когда его клевета в адрес жены перешла все границы приличия, когда он открыто посмел заявить, что ее внимание уже обратилось на другого, Брэндрейт не мог больше сдерживаться.
   Он стремительно пересек полутемную комнату и, обойдя стол, поднял Фелмершэма с кресла за лацканы фрака.
   — Как вы смеете? — крикнул он, с силой встряхнув высокого тощего виконта. — Извинитесь немедленно, а не то эти представители благороднейших семейств Англии увидят вас распростертым на земле еще до того, как наступит рассвет!
   — Боже мой! — Фелмершэм удивленно захлопал ресницами. — Ну и бешеный же у вас нрав! Уж не на дуэль ли вы меня вызываете? Помилуйте, разве не я в данной ситуации оскорбленная сторона? Какой вы странный, однако!
   — Я люблю вашу жену, черт побери, я всегда ее любил!
   — Вы любили всего лишь призрак, милейший, создание вашего воображения, так же как и я, — произнес виконт, и Брэндрейт поймал себя на том, что нисколько не сомневается в искренности его тона. — Но вам крупно повезло, вы избежали женитьбы. Я могу только посоветовать вам постараться избежать этой участи и в дальнейшем. Одумайтесь, иначе, клянусь богом, я и впрямь дам ей развод, которого она так добивается. А тогда что с вами станется?
   Боль и разочарование в глазах виконта наконец дошли до сознания маркиза. Он отпустил Фелмершэма. Виконт рухнул в кресло и, потянувшись за бокалом портвейна, сделал большой глоток.
   Брэндрейт услышал слишком много. Атмосфера библиотеки казалась ему невыносимо душной. Ощущение физической тошноты охватило его. Он почувствовал ужасную правду в невысказанных словах и пустом взгляде виконта.
   Как только Брэндрейт оказался за дверью, прохлада холла немного освежила его. Глубоко вздохнув, он постарался ни о чем не думать, но это было невозможно. Ему следовало вызвать виконта и пригласить Шелфорда в секунданты. Но почему Фелмершэм смотрел на него с выражением искренней жалости и сочувствия? За последние годы сюда доходили слухи о Сьюзен, но он не придавал им никакого значения, считая их обычными сплетнями. Вот уж чем буквально переполнены лондонские гостиные.
   Сейчас ему впервые пришло в голову, что, быть может, он совсем не знает женщину, которую намеревается сделать своей женой. Больше того, он никогда ее не знал.
   Брэндрейт вернулся в бальную залу, изящно украшенную бледно-розовыми шелковыми лентами. Элегантные дамы в кружевах и перьях скользили по паркету об руку с джентльменами во фраках, чьи накрахмаленные манишки размякли от чрезмерных усилий, с которыми они проделывали фигуры танца. Прислонившись к стене, Брэндрейт искал глазами предмет своей страсти. Когда он наконец увидел ее, Сьюзен смеялась, прикрываясь веером и устремив поверх него лукавый взгляд на Шелфорда.
   Слова Фелмершэма вновь пришли ему на память, и он отступил в глубину залы. Не было никаких сомнений: Сьюзен самым откровенным образом флиртовала с викарием. Она подняла руку, и Брэндрейт вздрогнул, как от удара молнии. Тонкие пальцы в шелковой перчатке нежно гладили щеку Шелфорда. Невероятно!
   Схватив виконтессу за руку, Шелфорд бросил на нее осуждающий взгляд.
   — Нет, — бормотал про себя Брэндрейт, — не может быть!
   Шелфорд, надо отдать ему должное, только молча поклонился и, повернувшись на каблуках, отошел. Уважение к нему со стороны маркиза еще больше возросло. Поведение викария было безупречным. Виновата была одна только Сьюзен.
   Маркиз ощутил во рту непередаваемую горечь. Его охватило желание ударить кого-нибудь, все равно кого. Голос Фелмершэма, прозвучавший у него над ухом, привлек его внимание.
   — Я сейчас увезу ее, — произнес виконт негромко. — Мисс Свенбурн однажды уже спасла вас от этого кошмара. Я поспешил воспользоваться советом, который она дала Сьюзен тогда, много лет тому назад. Я помню, как она сказала ей: «Вам лучше выйти за Фелмершэма и покончить на этом». Господи, как я с тех пор в этом раскаиваюсь! Я надеюсь, вы ее со временем простите, Брэндрейт. Чего же еще можно было ожидать от богатой наследницы, рано лишившейся матери. Ее с малолетства забаловала любящая нянька, любой и каждый норовил выполнить желание сиротки, хоть и богатой. Теперь я мучаюсь с тем, что выросло.
   Он отошел, и маркиз не сделал попытки задержать его. Только когда Фелмершэм оказался на расстоянии нескольких шагов от него, Брэндрейт догадался отвесить многострадальному супругу признательный поклон. Но виконт уже не заметил этого жеста.

30

   Шелфорд высвободил отворот фрака из цепляющихся за него пальцев леди Фелмершэм с чувством глубокого отвращения. По какой-то необъяснимой причине виконтесса избрала его предметом своего внимания. Ему это не доставило ни малейшего удовольствия, напротив, заставило испытать ужасную неловкость. До него доходили неясные слухи, что лорд Брэндрейт собирается жениться на ней после ее развода с мужем. Хотя викарий частенько не одобрял поведения маркиза в отдельных случаях, в целом он считал Брэндрейта безупречным в исполнении обязанностей, налагаемых на него высоким званием пэра Англии. Неужели он способен на такой чудовищный поступок, как похищение чужой жены?
   Но что было хуже всего — так это то, что эта вульгарная особа уже бросилась кокетничать с другим. «Заметил ли это маркиз?» — подумал Шелфорд.
   Чтобы избавиться от назойливого внимания ее милости, Шелфорд ускользнул из бальной залы на террасу. Там он отошел в тень и, облокотившись на холодный камень балюстрады, глубоко вдыхал свежий ночной воздух.
   По правде говоря, викарий был озабочен не только поведением леди Фелмершэм. Здороваясь со своей нареченной, он заметил, что глаза ее покраснели от недавних, слез. Даже когда она приветливо улыбнулась, слезы снова выступали ей на глаза. Она пыталась убедить его, что причиной ее душевной тревоги была радость по поводу их недавней помолвки. Шелфорд был не так глуп, чтобы этому поверить. Он попытался настоять на объяснении подлинной причины ее расстройства, но, закрывшись веером и платком, Эвелина сказала, что, если только он даст ей время, она постепенно привыкнет к мысли об изменении своего положения и сделает все возможное, чтобы быть ему хорошей женой. Прерывающийся голос и весь ее вид внушили ему серьезные сомнения в правильности его поступка.
   Он содрогнулся при мысли об ошибке. Ведь он сделал ей предложение на виду у всех в переполненной зале гостиницы «Георг». Только что одержанная победа в гонках возбудила его. Он чувствовал бесконечное могущество. Под влиянием этого чувства и сознания, что он одолел Брэндрейта, Шелфорд и сделал Эвелине предложение. Разгоряченный победой, он думал в этот момент, что может все. Заметив взгляд, брошенный Эвелиной в тот момент на маркиза, полный еще никогда не виданного им желания и тоски, Шелфорд ощутил легкий укол совести. Ему вдруг пришло на ум: «Да она любит его!» Но он тут же заставил себя отбросить эту мысль как абсолютно нелепую. Дух соперничества побудил его протянуть Эвелине руку и просить ее стать его женой.
   Даже теперь он был не уверен, насколько она поняла его тогда. И кто это как раз в ту самую минуту засмеялся… низким ироничным смехом? Его вдруг охватило какое-то странное чувство нереальности всего происходящего. Неужели правда, что он помолвлен с Эвелиной? А она, как он был склонен подозревать, влюблена в Брэндрейта? О чем он думал, когда он делал ей предложение? В этом-то все и дело: когда он делал ей предложение, он вовсе ни о чем не думал!