Поэтому она, только проворковав нечто успокаивающее и сочувственное, направилась в гостиную, где застала Афродиту. Богиня стояла над лежавшим в кресле с закрытыми глазами Брэндрейтом. Надо же было так заинтересоваться маркизом! Психея не сомневалась, что ничего хорошего из этого не получится.
— Великолепный все же экземпляр, не Правда ли? — Афродита, наклонившись, поцеловала маркиза в губы. — Как ты думаешь, он чувствует мою ласку?
— Возможно, видит во сне, — отвечала Психея. Она испытывала ужасную усталость и грусть. — Я возвращаюсь на Олимп. Вы со мной?
Златокудрая богиня любви пожала плечами:
— Я полагаю, мне тоже следует вернуться, пока Зевс не обнаружил, чем я занимаюсь. У меня так мало развлечений с тех пор, как он запретил мне вмешиваться в дела смертных. Не стоило бы мне говорить тебе такое, но я восхищаюсь тобой за то, что у тебя хватило смелости нарушить его запрет. — Она взглянула на бюст Зевса. Он медленно погружался в полную темноту; свечи, горевшие в канделябрах по обе его стороны, догорая, бросали последние отблески. — Хотя я и не могу доказать, что ты у меня его украла, я уверена, что это так. Я нашла у тебя мой пояс, что подтверждает безобразную твою склонность к воровству. Ты виновата, и, если не вернешь мне скульптуру до конца месяца, я посвящу отца моего, Зевса, во все твои проделки. Можешь быть уверена, он сошлет тебя на реку Стикс. Там ты станешь помогать Харону, сопровождая души умерших в мир Аида и Персефоны. Прелестное занятие!
У Психеи задрожали колени. Она взглянула туда, где должно было быть изображение Зевса, с недавних пор приносящее ей одни несчастья, потом на свекровь.
— О, вы не будете так жестоки!
— А вот увидишь! У кого хватит терпения выносить твои выходки? Во всяком случае, не у меня. И не у моего сына. Тебе это прекрасно известно. Все уже десятки лет сплетничают и смеются над тем, как остыла его любовь. Любовь Эрота! Право же, это забавно! Я говорила ему, что будет, если он женится на смертной. Но разве он меня послушал? Конечно нет. Это проклятие матерей — любить и опекать детей, чтобы эти несчастные пренебрегали их советами, когда они больше всего в них нуждаются. Ну же, не будь плаксой, Психея. Возьми меня под руку и проводи на Олимп, где нам и подобает быть. Я очень устала. Я и забыла, как утомительно переступать границы обители бессмертных богов.
Каждое слово Афродиты стрелой вонзалось в сердце Психеи. И что самое ужасное, каждое ее слово было правдой. Суровость тона свекрови делала эту ужасную правду еще более невыносимой. «Я не заплачу», — приказала она себе, зная, что богиня стала бы еще сильнее презирать ее за такую человеческую слабость. Поэтому Психея только выше вскинула голову и стала просить свекровь рассказать ей, какую месть та придумала для Артемиды.
9
10
— Великолепный все же экземпляр, не Правда ли? — Афродита, наклонившись, поцеловала маркиза в губы. — Как ты думаешь, он чувствует мою ласку?
— Возможно, видит во сне, — отвечала Психея. Она испытывала ужасную усталость и грусть. — Я возвращаюсь на Олимп. Вы со мной?
Златокудрая богиня любви пожала плечами:
— Я полагаю, мне тоже следует вернуться, пока Зевс не обнаружил, чем я занимаюсь. У меня так мало развлечений с тех пор, как он запретил мне вмешиваться в дела смертных. Не стоило бы мне говорить тебе такое, но я восхищаюсь тобой за то, что у тебя хватило смелости нарушить его запрет. — Она взглянула на бюст Зевса. Он медленно погружался в полную темноту; свечи, горевшие в канделябрах по обе его стороны, догорая, бросали последние отблески. — Хотя я и не могу доказать, что ты у меня его украла, я уверена, что это так. Я нашла у тебя мой пояс, что подтверждает безобразную твою склонность к воровству. Ты виновата, и, если не вернешь мне скульптуру до конца месяца, я посвящу отца моего, Зевса, во все твои проделки. Можешь быть уверена, он сошлет тебя на реку Стикс. Там ты станешь помогать Харону, сопровождая души умерших в мир Аида и Персефоны. Прелестное занятие!
У Психеи задрожали колени. Она взглянула туда, где должно было быть изображение Зевса, с недавних пор приносящее ей одни несчастья, потом на свекровь.
— О, вы не будете так жестоки!
— А вот увидишь! У кого хватит терпения выносить твои выходки? Во всяком случае, не у меня. И не у моего сына. Тебе это прекрасно известно. Все уже десятки лет сплетничают и смеются над тем, как остыла его любовь. Любовь Эрота! Право же, это забавно! Я говорила ему, что будет, если он женится на смертной. Но разве он меня послушал? Конечно нет. Это проклятие матерей — любить и опекать детей, чтобы эти несчастные пренебрегали их советами, когда они больше всего в них нуждаются. Ну же, не будь плаксой, Психея. Возьми меня под руку и проводи на Олимп, где нам и подобает быть. Я очень устала. Я и забыла, как утомительно переступать границы обители бессмертных богов.
Каждое слово Афродиты стрелой вонзалось в сердце Психеи. И что самое ужасное, каждое ее слово было правдой. Суровость тона свекрови делала эту ужасную правду еще более невыносимой. «Я не заплачу», — приказала она себе, зная, что богиня стала бы еще сильнее презирать ее за такую человеческую слабость. Поэтому Психея только выше вскинула голову и стала просить свекровь рассказать ей, какую месть та придумала для Артемиды.
9
На следующее утро Эвелина проснулась с тупой головной болью и таким чувством, словно глаза у нее песком засыпаны. Она медленно открыла их и уставилась на полог кровати из потускневшего золотистого шелка. Державшийся на четырех столбиках красного дерева, он был собран в центре и прикреплен к потолку. Когда шелк был еще новый, это, должно быть, выглядело очень красиво. Но теперь, протершийся, местами порванный, он походил на паутину. В ее печальном настроении это показалось особенно неприятным.
Захлопнув вчера дверь перед носом у Брэнд-рейта, она плакала, пока не заснула. Ей хотелось теперь, чтобы мелькавшие у нее в памяти картины, да и сам маркиз, стоящий на мокром ковре, были только привидевшимся ей кошмаром. Но увы, лорд Брэндрейт, разумеется, не растворился тенью в ночи и все остальное произошло на самом деле и всего-то несколько часов назад.
Эвелина лежала неподвижно, тяжело вздыхая и стараясь успокоиться. Никогда в жизни она не была так расстроена. Быть может, поэтому она никак не могла примириться со случившимся.
Мысли беспорядочно носились у нее в голове. Почему Брэндрейт сказал то, что он сказал?
Господи, ведь он и вправду признался ей в любви! Возможно ли, что он действительно любит ее, но смог признаться в этом, только когда напился?
Невозможно! А может быть, все-таки возможно? Но даже если бы он и любил ее, она его не любит. Тогда почему, когда он ушел, она упала на постель и рыдала, как ребенок? Что он ей?
Только мужчина, который поцеловал ее, но поцеловал так, что ей уже никогда этого не забыть. Никогда!
Ах боже мой! От воспоминаний о его поцелуях у Эвелины перехватило дыхание. Она спрыгнула с постели, как будто ее саму облили ледяной водой. Она лихорадочно заходила по комнате, дергая себя за длинные каштановые пряди выбившихся из-под чепчика волос.
Если бы он не целовал ее, все было бы куда легче. Но ласки его навсегда лишили ее покоя.
Она резко остановилась и взглянула на себя в большое зеркало в позолоченной раме, висевшее на стене. Ей захотелось внезапно оценить себя как женщину, чего с ней не случалось раньше. Она взяла с туалетного столика очки. Эвелина вполне могла обходиться и без них, но ей хотелось увидеть себя без прикрас такой, какой видели ее другие, какой видел ее Брэндрейт.
Аккуратно продев дужки очков за уши, Эвелина широко раскрыла глаза и вгляделась в зеркало.
Она увидела в нем грустную морщинку над тонкими бровями и очки, сразу съехавшие ей на кончик носа. За стеклами очков глаза ее были отцовские, карие. Мистер Шелфорд, викарий, сказал ей на прошлой неделе, что при свечах они сияют янтарным блеском. Этот комплимент, высказанный им не без краски в лице, удивил ее. Она было решила, что он пытается за ней ухаживать, но после недолгих сомнений мысль эту оставила как не стоящую внимания.
Но правда ли, что ее глаза отсвечивают янтарем? Не это ли вызвало вчерашний приступ безумия у Брэндрейта? Ведь, несмотря ни на что, в его словах было столько чувства! Насмехался он над ней или тоже что-то увидел в ее глазах?
«Не может такого быть», — отвечало ей сердце. Стоило только всмотреться в ее черты, и становилось ясно, что такой мужчина, как Брэндрейт, никак не мог влюбиться в нее. Он был человек в высшей степени светский. Уже в свой первый сезон маркиз приобрел особый шик и с каждым годом все больше его совершенствовал. Он был известный денди и знаток дамской моды. Уж конечно, он презирал ее за столь явное пренебрежение своей наружностью и мнением окружающих.
Тогда что он имел в виду, говоря, что любит ее… и что она для него одна в целом свете?
На это мог быть только один ответ: он просто развлекался и хотел оскорбить ее. В глубине души она сознавала, что это — чистая правда. Отойдя от зеркала, она села у туалетного столика на обитый бледно-зеленым бархатом табурет и, сняв чепчик, принялась расчесывать спутанные локоны. Ей снова пришло в голову, что он, наверное, очень желал досадить ей, говоря все это у ее дверей. Он ведь признал чуть раньше, что затаил на нее обиду. Но Эвелина никогда бы не поверила, что он мог в отместку за что-то ей неведомое лгать ей о своей любви. Она решительно его не понимала.
У нее мелькнула еще одна мысль, и она почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Как это она решилась окатить его водой из кувшина? Как бы она ни была оскорблена и сердита, можно ли было так поступить?
Она положила щетку и прижала холодные руки к пылающему лицу. Она повела себя возмутительно и должна извиниться. Однако сама мысль предстать снова перед его милостью да еще и признать свою вину вызвала у нее дрожь в коленях. При самых благоприятных обстоятельствах ей было трудно разговаривать с Брэндрейтом, но о том, чтобы просить у него прощения, она и подумать не могла без содрогания.
Глубоко вздохнув, она снова взяла щетку и продолжала расчесывать волосы, на этот раз с удвоенной энергией. Рассмеется он, если она извинится, или ответит резкостью? Она не знала. Когда волосы рассыпались у нее по плечам длинными мягкими волнами, движения ее руки замедлились, стали плавными. Успокоились и ее мысли. Она не знала, каковы подлинные чувства маркиза к ней, но воспоминание о его поцелуях каждый раз согревало ее удивительным теплом.
За все свои двадцать восемь лет она ни разу не испытала ничего более замечательного, более чудесного, более совершенного, чем его крепкие объятия.
Эвелина закрыла глаза, стараясь вспомнить этот поцелуй в мельчайших подробностях. Брэндрейт так уверенно и дерзко опустил руки на крышку фортепьяно у нее за спиной; от его горячего дыхания мурашки забегали у нее по шее. О, каким нежным было прикосновение его губ; каким сладким и обвораживающим был поцелуй; с какой легкостью она предалась в его руки; как смело она сама обняла его, отвечая на его поцелуи.
Эвелина глубоко вздохнула. У нее возникло странное чувство, как будто она снова только что пережила все это. К собственному ужасу, Эвелина вдруг поняла, что, если бы он сейчас вошел в комнату, она, несомненно, бросилась бы ему на шею, умоляя целовать ее снова и снова.
С болью в сердце она осознала, что скорее всего это был их первый и последний поцелуй. Ей никогда не понять, зачем он это сделал, но в одном она была уверена: кувшин с холодной водой навсегда отбил у него охоту повторять подобные действия.
— Боже мой! — ворвался в ее размышления женский голос. — Впервые вижу у тебя такое романтическое выражение. Неужели ты наконец влюбилась, Эвелина? Ну скажи мне, это правда? В кого? Где и как свершилось это чудо? Это, случайно, не викарий? О да, наверное, это мистер Шелфорд. На лучший шанс я и сама бы не могла рассчитывать. Жаль только, что он мне так не нравится! Но если ты влюблена в него, я буду относиться к нему с величайшим уважением, хотя бы ради тебя. Ну скажи мне, дорогая, неужели это правда?
— Аннабелла! — воскликнула Эвелина, испуганная внезапным появлением девушки и смущенная тем, что ее застали врасплох. — Не выдумывай глупостей. Конечно, я не влюблена в мистера Шелфорда и, кстати, ни в кого другого.
— Нет, нет, нет, меня не проведешь! О ком ты только сейчас мечтала? Говори! Я настаиваю! Это кто-то, кого ты встретила на балу в прошлом месяце? Как интересно! А леди Эль знает об этом?
Не в силах больше выносить насмешки Аннабеллы, Эвелина встала. Она знала, что эта озорница и шалунья ни за что не оставит ее в покое, поэтому она решила выказать полное равнодушие к этому вопросу.
— Если тебе так необходимо знать, — сказала она, — я безумно, отчаянно и совершенно неприлично влюбилась в Брэндрейта. Ну что, я тебя в достаточной мере поразила? Но ты же сама напросилась. Теперь тебе известна моя страшная тайна.
Она бросила на Аннабеллу взгляд из-под ресниц и осталась довольна произведенным впечатлением. Аннабелла застыла на месте, ее зеленые глаза уставились на Эвелину не моргая, краска сошла с ее лица.
— Влюбилась в Брэндрейта?! — переспросила она в ужасе. — Не может быть! Если он все время увивается вокруг леди Эль, ты же не думаешь, что это из-за тебя? — В следующее мгновение ее настроение изменилось так же внезапно. — Ах, все это вздор, разумеется, и вовсе ты в него не влюбилась. Ты меня просто дразнишь, Эва, ты чудовище! — Бросившись к Эвелине, она обняла ее за талию. — И какая же я дурочка, что поверила тебе хоть на минуту. Хотя я понимаю, в чем дело. Ты просто ничего не хочешь мне рассказывать, ведь так?
— Да, не хочу, — правдиво отвечала Эвелина. Она была на несколько дюймов выше Аннабеллы. Спокойным материнским жестом она привлекла к себе девушку, обнимая ее.
Удовлетворенная, Аннабелла сменила тему, потянув Эвелину к окну.
— Кстати, о кузене Брэндрейте, ты видела, как он носится в своей двуколке по аллее? — Она вздохнула. — Я за ним уже полчаса наблюдаю. Какая у него легкая рука и как он уверенно правит! Раз или два он уже проехал всю аллею, и при этом стоя. Как тебе это покажется?
Они подошли к окну, и на расстоянии четверти мили Эвелина увидела Брэндрейта, начинающего обратный заезд.
— Это все из-за дурацкого пари с мистером Шелфордом, — сказала она. — Они намерены состязаться, как древние римляне на колесницах! Это очень опасно и глупо! Если что-нибудь получится не так, он может сломать себе шею.
— Никогда! Только не Брэндрейт, — уверенно заявила Аннабелла. — Мне кажется, он бессмертный, как олимпийские боги.
Когда Эвелина услышала эти слова, странный холодок пробежал у нее по спине. Она вдруг вспомнила нечто из событий прошлой ночи, о чем она совсем было забыла. Когда Брэндрейт объяснялся ей в любви через дверь, она вдруг услышала низкий, раскатистый, какой-то потусторонний смех, раздавшийся прямо с того места, где стоял пресловутый кувшин с водой. Смех прозвучал настолько отчетливо, что Эвелина подумала, уж не начала ли она тоже страдать галлюцинациями, как леди Эль. Странно было то, что в этот самый момент ей и пришла в голову безумная идея окатить Брэндрейта водой.
Высвободившись из объятий Аннабеллы, она подошла к кувшину и потрогала его, словно для того, чтобы убедиться в его реальности. Но чей это был смех? Уж не дух ли какой обосновался в ее спальне? Смех показался ей знакомым, он был похож на смех Брэндрейта после того, как он ее поцеловал.
— Да ты только посмотри на него! — воскликнула Аннабелла. — Ты должна его видеть. Иди же сюда! Он снова встал.
Эвелина вернулась к окну и как зачарованная наблюдала за тем, как поднявшийся во весь рост Брэндрейт хлестнул лошадей. Ее охватил такой страх, что ей стало дурно.
— Ах, зачем он так? — прошептала она.
— Ну не чудо ли он? — беспечно ворковала Аннабелла. Отойдя от окна, она закружилась по комнате. — Я попрошу его прокатить меня до завтрака. Ты думаешь, ему понравится мое новое платье?
Эвелина взглянула на Аннабеллу, уже стоявшую в дверях. Платье как платье, в полоску, с пышными оборками на юбке. Полоски были зеленые, под цвет ее глаз.
Аннабелла — красивая девушка. Ей только что исполнилось двадцать. Невысокая и миниатюрная, с маленькими, изящными руками, узкими щиколотками и самыми крошечными ножками, какие Эвелине случалось у кого-нибудь видеть. Вокруг высоко уложенного на голове узла волос спускались десятки белокурых локонов. Она очень гордилась своей внешностью, но, по мнению Эвелины, ее нельзя было за это осуждать. В самом деле, сочетание больших зеленых глаз, ротика сердечком и безупречного овала лицо производило поистине неземное впечатление и было достойно всяческого поклонения.
Эвелина высказала свое мнение, как всегда, откровенно:
— Если Брэндрейт не находит тебя олимпийской богиней, значит, он слеп или полный идиот.
Сверкнув белозубой улыбкой с очаровательными ямочками на щеках, Аннабелла исчезла за дверью.
Брэндрейт стоял в своей двуколке, крепко держа в руках вожжи. У него оставался еще один день до состязания с мистером Шелфордом, настоявшим, чтобы они правили лошадьми стоя. Он сам не понимал, каким образом викарию удалось втянуть его в эту нелепую затею. Он помнил только, что речь между ними зашла о его кузине Аннабелле.
Мистер Шелфорд обвинил Аннабеллу в легкомысленном поведении. Брэндрейт отвечал на это, что, во всяком случае, она не такая зануда, как некое известное ему духовное лицо, служившее в одной богом забытой деревушке, в котором не было и искры жизни.
Не следовало ему так жестоко дразнить мистера Шелфорда. По правде говоря, его немало удивил недобрый огонек, вспыхнувший в глазах викария. Он даже подумал, что Шелфорд вот-вот на него накинется, особенно когда тот сжал кулаки с таким видом, что, того и гляди, затеет хорошую потасовку.
— Я бы должен был вас вызвать, — заявил Шелфорд, — но мое положение в этой забытой богом деревушке, как вы изволили выразиться, запрещает мне нарушать королевские законы.
— На вашем месте я бы не дал этому соображению мне помешать.
— Вам бы уж это, конечно, не помешало. — Шелфорд усмехнулся и, расслабив сжатые кулаки, достал из кармана зеленого сюртука серебряную табакерку. — Потому что вам глубоко безразличны чувства и мысли окружающих. Я же не в таком завидном положении, чтобы ими пренебрегать. Но вы очень ошибаетесь, если воображаете, что я намерен не замечать ваши оскорбительные замечания. Вместо поединка я вызываю вас на состязание: устроим гонки в любого типа экипажах по вашему выбору от Флитвик-Лодж до деревни. Это примерно две мили.
— Я принимаю ваш вызов, — живо отозвался Брэндрейт, раздраженный данной ему викарием характеристикой.
— Вы слишком поторопились с ответом. — Викарий насмешливо приподнял бровь. — Состязаться мы будем стоя.
— Стоя? — переспросил удивленный Брэндрейт.
— Вот именно, как римляне на колесницах, если у вас хватит на это смелости.
— Смелости? У меня?! И вы полагаете, вы… — Брэндрейт с невероятным усилием сдержал готовое сорваться у него с языка ругательство.
Мистер Шелфорд всегда был ему несимпатичен. Впрочем, он не давал себе труда понять этого человека. Было известно, что Шелфорду очень не повезло с выбором профессии. Хотя Брэндрейт не знал никаких подробностей, ему всегда казалось, что викарию в качестве поля деятельности куда больше подошла бы армия, чем церковь. Поэтому вызов на состязание вместо дуэли его не очень удивил. Хотя Шелфорд и принял сан, он не отказался от занятий спортом и был в отличной форме. Маркиз отнюдь не считал, что, если Шелфорд сочиняет проповеди для деревенских жителей, он окончательно оставил свои прежние увлечения. По правде говоря, больше всего маркизу пришлись не по душе критические отзывы Шелфорда о его кузине. Этого он не мог стерпеть. Хотя он и не был в нее влюблен, он знал ее с детства и относился к ней как к младшей сестре.
— Я бы много дал, — сказал Брэндрейт, — чтобы сейчас иметь возможность скрестить с вами шпаги.
— Я уже объяснил вам причину моего отказа от поединка и предложил соответствующую замену. Так что же вы мне скажете на это? Вы согласны?
Брэндрейт колебался не долее секунды.
— Разумеется, — улыбнулся он. — Но предупреждаю: меня будет нелегко одолеть.
— Я в этом не сомневаюсь, — спокойно возразил Шелфорд.
Это последнее замечание навело маркиза на мысль, что, хотя он и считался в обществе непревзойденным атлетом, Шелфорд вполне мог оказаться искуснее его. Кто их знает, этих деревенских. Поэтому он и тренировался снова и снова на тенистой, заросшей травой аллее.
Пустив лошадь рысью и снова поднявшись на ноги, Брэндрейт утешал себя мыслью, что, хотя состязание и могло быть опасным, оно отвлечет его на несколько часов от его малоприятных размышлений.
Эвелина и его странное с ней поведение прошлой ночью не шли у него из ума. Он по-прежнему не отдавал себе отчета в том, почему поцеловал ее. Это можно было объяснить только тем, что она сама раззадорила его. А стук в ее дверь и признания в безумной любви? С ума он сошел, что ли, чтобы нести такой вздор?
Проклятье! Образ Эвелины не желал покидать его мысли.
У нее прекрасные каштановые волосы изумительного оттенка. При таких прелестных чертах лица они были бы лучшим украшением, не убирай она их так нелепо. Он никак не мог понять, почему, с ее обольстительной красотой, с ее дивной нежной кожей цвета спелого персика со сливками, она закручивала волосы, как почтенная мать семейства, одеваясь при этом в подобие монашеской рясы. Но Эвелина Свенбурн непостижима, и никому не дано ее понять.
Он считал ее прирожденной старой девой… до вчерашнего вечера.
Теперь все разом изменилось, но почему и как?
Маркиз громко засмеялся. Странная штука жизнь, и прелюбопытная! Как только он составлял о ком-то определенное впечатление, его тут же опровергали. Сначала Шелфорд, а теперь его старинный враг — Эвелина! Проживи он еще хоть сто лет, он никогда не забудет, как она отвечала на его объятия и поцелуи. Он никогда бы не подумал, насколько она страстная натура. Она сама обняла его и крепко целовала в губы, словно забыв обо всем на свете.
Он, конечно, не остался равнодушным. Страсть с новой силой охватила его от ее прикосновений. То, как она полностью предалась ему, удивительно возбуждало.
Что бы это все значило? Он пустил лошадей шагом, приближаясь к дому. Если бы он только не напился и не выставил себя на посмешище у ее дверей прошлой ночью, он бы с удовольствием приветствовал ее сейчас. Ему по-прежнему не верилось, что он мог говорить с ней в таком тоне! Что заставило его нести такую чушь? Он, кажется, даже выражал готовность жениться! Черт возьми! Не иначе, что-то неладно с бренди, который он пил вчера.
Слава богу, что она окатила его водой, пока не произошло чего-нибудь похуже!
Когда он проснулся сегодня утром, его поразило, насколько нереальным казалось ему все происшедшее. Какое-то мгновение перед окончательным пробуждением он был убежден, что все это ему приснилось. Но по мере того как сон бежал от него, он отчетливо понимал: все произошло наяву.
Ну и что он скажет ей теперь? Оставался один выход: согласиться с ней в оценке его тогдашнего состояния… признать, что он был пьян. Это не льстило никому из них. Кстати, он не желал признать, что поцелуй был вызван той же причиной.
А какое это все, в сущности, имеет значение? Маркиз с досадой ударил сапогом в пол двуколки. Что ему Эвелина — этот постоянный источник раздражения на протяжении уже многих лет! По сути дела, он ничуть не раскаивался ни в одном из своих поступков. За ее вмешательство в его дела, за ее упрямство в этой истории с бюстом Зевса она и не заслужила ничего лучшего. Поделом ей его неприличная навязчивость, в пьяном или трезвом виде, не важно.
Выбросив из головы воспоминания, Брэндрейт обратился мыслями к будущему. Он приехал в Флитвик-Лодж, рассчитывая убедить леди Эль принять его предложение десяти тысяч фунтов за бюст Зевса, отчасти чтобы поправить ее финансовое положение. Но, впрочем, собственное удовольствие он из виду не упускал. Он желал обладать этой скульптурой с того самого момента, как впервые ее увидел. Как только он уладит это дело, то тут же и уедет отсюда.
Оставив лошадей и опустившись на сиденье, он взглянул на несколько обветшавший дом. При виде его маркиз всегда испытывал такое чувство… словно он приехал повидаться со старым другом.
Как и многие дома в Бедфордшире, этот был выстроен из светлого кирпича. Фасад затянулся вьющимся плющом, ниспадавшим красивыми гирляндами на семь окон-фонариков.
Оценивающим взглядом Брэндрейт окинул главное здание и окружающие его постройки. Повсюду были видны следы запустения: облезлые оконные рамы, заросшая подъездная аллея, запущенный газон, давно не стриженные деревья, отсутствие цветов на клумбах, где догнивали с прошлой осени опавшие листья.
«Потребуется целое состояние, чтобы привести здесь все в порядок, — подумал он, — и внутри уже кое-где появилась сырость и плесень». Прошлой ночью во сне он запутался ногой в простыне и проснулся от треска рвущейся материи. Брэндрейт знал, что взамен маленькой, пусть и подлинно античной скульптуры он предлагает леди Эль возрождение ее старого дома и прежнего образа жизни. Он ожидал, что она только поблагодарит его за щедрость. Когда она, заколебавшись, отложила окончательное решение и, наконец, попросила его задержаться на несколько дней, чтобы обсудить с ним все еще раз, он был искренне озадачен.
Леди Эль из тех женщин, кто всегда знает, чего они хотят; поэтому должна быть какая-то особая причина ее странной нерешительности.
И когда он узнал, что это Эвелина убеждала леди Эль отказаться от его предложения на том основании, что бюст будто бы должен принадлежать ей по наследству, он был крайне возмущен. Какой эгоизм! Как жестоко с ее стороны мешать тетке, которую, по ее словам, она обожала, приобрести материальную независимость и привычный комфорт.
Нет, Эвелину невозможно понять. Он меньше всего ожидал, что она станет препятствовать счастью тетки. Быть может, он просто не знал ее с этой стороны. Однако он все-таки не оставлял надежды убедить тетку воспользоваться его щедростью. Пожалуй, стоит дать понять Эвелине, как жестоко с ее стороны настаивать на том, чтобы леди Эль отдала бюст ей, вместо того чтобы продать ему.
Когда в дверях дома показалась женская фигура, неожиданная, совершенно нежеланная волна возбуждения охватила его. Он понял, к своему прискорбию, как он жаждал снова увидеть Эвелину. Что за глупое желание! Откуда оно, черт возьми, взялось?
Когда солнце высветило золото волос на непокрытой голове женщины, он испытал одновременно облегчение и разочарование.
— Приветствую вас, кузен, — раздался музыкальный голос Аннабеллы.
Глубоко вздохнув, он ответил ей. Ему нравилась Аннабелла, ее кокетство, в котором проглядывала вчерашняя девчонка, то, как она неприкрыто льстила ему. Но когда она подошла, его вдруг посетила удивительная мысль: будь на ее месте Эвелина, он бы вновь, как вчера, попытался обнять и поцеловать ее.
Захлопнув вчера дверь перед носом у Брэнд-рейта, она плакала, пока не заснула. Ей хотелось теперь, чтобы мелькавшие у нее в памяти картины, да и сам маркиз, стоящий на мокром ковре, были только привидевшимся ей кошмаром. Но увы, лорд Брэндрейт, разумеется, не растворился тенью в ночи и все остальное произошло на самом деле и всего-то несколько часов назад.
Эвелина лежала неподвижно, тяжело вздыхая и стараясь успокоиться. Никогда в жизни она не была так расстроена. Быть может, поэтому она никак не могла примириться со случившимся.
Мысли беспорядочно носились у нее в голове. Почему Брэндрейт сказал то, что он сказал?
Господи, ведь он и вправду признался ей в любви! Возможно ли, что он действительно любит ее, но смог признаться в этом, только когда напился?
Невозможно! А может быть, все-таки возможно? Но даже если бы он и любил ее, она его не любит. Тогда почему, когда он ушел, она упала на постель и рыдала, как ребенок? Что он ей?
Только мужчина, который поцеловал ее, но поцеловал так, что ей уже никогда этого не забыть. Никогда!
Ах боже мой! От воспоминаний о его поцелуях у Эвелины перехватило дыхание. Она спрыгнула с постели, как будто ее саму облили ледяной водой. Она лихорадочно заходила по комнате, дергая себя за длинные каштановые пряди выбившихся из-под чепчика волос.
Если бы он не целовал ее, все было бы куда легче. Но ласки его навсегда лишили ее покоя.
Она резко остановилась и взглянула на себя в большое зеркало в позолоченной раме, висевшее на стене. Ей захотелось внезапно оценить себя как женщину, чего с ней не случалось раньше. Она взяла с туалетного столика очки. Эвелина вполне могла обходиться и без них, но ей хотелось увидеть себя без прикрас такой, какой видели ее другие, какой видел ее Брэндрейт.
Аккуратно продев дужки очков за уши, Эвелина широко раскрыла глаза и вгляделась в зеркало.
Она увидела в нем грустную морщинку над тонкими бровями и очки, сразу съехавшие ей на кончик носа. За стеклами очков глаза ее были отцовские, карие. Мистер Шелфорд, викарий, сказал ей на прошлой неделе, что при свечах они сияют янтарным блеском. Этот комплимент, высказанный им не без краски в лице, удивил ее. Она было решила, что он пытается за ней ухаживать, но после недолгих сомнений мысль эту оставила как не стоящую внимания.
Но правда ли, что ее глаза отсвечивают янтарем? Не это ли вызвало вчерашний приступ безумия у Брэндрейта? Ведь, несмотря ни на что, в его словах было столько чувства! Насмехался он над ней или тоже что-то увидел в ее глазах?
«Не может такого быть», — отвечало ей сердце. Стоило только всмотреться в ее черты, и становилось ясно, что такой мужчина, как Брэндрейт, никак не мог влюбиться в нее. Он был человек в высшей степени светский. Уже в свой первый сезон маркиз приобрел особый шик и с каждым годом все больше его совершенствовал. Он был известный денди и знаток дамской моды. Уж конечно, он презирал ее за столь явное пренебрежение своей наружностью и мнением окружающих.
Тогда что он имел в виду, говоря, что любит ее… и что она для него одна в целом свете?
На это мог быть только один ответ: он просто развлекался и хотел оскорбить ее. В глубине души она сознавала, что это — чистая правда. Отойдя от зеркала, она села у туалетного столика на обитый бледно-зеленым бархатом табурет и, сняв чепчик, принялась расчесывать спутанные локоны. Ей снова пришло в голову, что он, наверное, очень желал досадить ей, говоря все это у ее дверей. Он ведь признал чуть раньше, что затаил на нее обиду. Но Эвелина никогда бы не поверила, что он мог в отместку за что-то ей неведомое лгать ей о своей любви. Она решительно его не понимала.
У нее мелькнула еще одна мысль, и она почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Как это она решилась окатить его водой из кувшина? Как бы она ни была оскорблена и сердита, можно ли было так поступить?
Она положила щетку и прижала холодные руки к пылающему лицу. Она повела себя возмутительно и должна извиниться. Однако сама мысль предстать снова перед его милостью да еще и признать свою вину вызвала у нее дрожь в коленях. При самых благоприятных обстоятельствах ей было трудно разговаривать с Брэндрейтом, но о том, чтобы просить у него прощения, она и подумать не могла без содрогания.
Глубоко вздохнув, она снова взяла щетку и продолжала расчесывать волосы, на этот раз с удвоенной энергией. Рассмеется он, если она извинится, или ответит резкостью? Она не знала. Когда волосы рассыпались у нее по плечам длинными мягкими волнами, движения ее руки замедлились, стали плавными. Успокоились и ее мысли. Она не знала, каковы подлинные чувства маркиза к ней, но воспоминание о его поцелуях каждый раз согревало ее удивительным теплом.
За все свои двадцать восемь лет она ни разу не испытала ничего более замечательного, более чудесного, более совершенного, чем его крепкие объятия.
Эвелина закрыла глаза, стараясь вспомнить этот поцелуй в мельчайших подробностях. Брэндрейт так уверенно и дерзко опустил руки на крышку фортепьяно у нее за спиной; от его горячего дыхания мурашки забегали у нее по шее. О, каким нежным было прикосновение его губ; каким сладким и обвораживающим был поцелуй; с какой легкостью она предалась в его руки; как смело она сама обняла его, отвечая на его поцелуи.
Эвелина глубоко вздохнула. У нее возникло странное чувство, как будто она снова только что пережила все это. К собственному ужасу, Эвелина вдруг поняла, что, если бы он сейчас вошел в комнату, она, несомненно, бросилась бы ему на шею, умоляя целовать ее снова и снова.
С болью в сердце она осознала, что скорее всего это был их первый и последний поцелуй. Ей никогда не понять, зачем он это сделал, но в одном она была уверена: кувшин с холодной водой навсегда отбил у него охоту повторять подобные действия.
— Боже мой! — ворвался в ее размышления женский голос. — Впервые вижу у тебя такое романтическое выражение. Неужели ты наконец влюбилась, Эвелина? Ну скажи мне, это правда? В кого? Где и как свершилось это чудо? Это, случайно, не викарий? О да, наверное, это мистер Шелфорд. На лучший шанс я и сама бы не могла рассчитывать. Жаль только, что он мне так не нравится! Но если ты влюблена в него, я буду относиться к нему с величайшим уважением, хотя бы ради тебя. Ну скажи мне, дорогая, неужели это правда?
— Аннабелла! — воскликнула Эвелина, испуганная внезапным появлением девушки и смущенная тем, что ее застали врасплох. — Не выдумывай глупостей. Конечно, я не влюблена в мистера Шелфорда и, кстати, ни в кого другого.
— Нет, нет, нет, меня не проведешь! О ком ты только сейчас мечтала? Говори! Я настаиваю! Это кто-то, кого ты встретила на балу в прошлом месяце? Как интересно! А леди Эль знает об этом?
Не в силах больше выносить насмешки Аннабеллы, Эвелина встала. Она знала, что эта озорница и шалунья ни за что не оставит ее в покое, поэтому она решила выказать полное равнодушие к этому вопросу.
— Если тебе так необходимо знать, — сказала она, — я безумно, отчаянно и совершенно неприлично влюбилась в Брэндрейта. Ну что, я тебя в достаточной мере поразила? Но ты же сама напросилась. Теперь тебе известна моя страшная тайна.
Она бросила на Аннабеллу взгляд из-под ресниц и осталась довольна произведенным впечатлением. Аннабелла застыла на месте, ее зеленые глаза уставились на Эвелину не моргая, краска сошла с ее лица.
— Влюбилась в Брэндрейта?! — переспросила она в ужасе. — Не может быть! Если он все время увивается вокруг леди Эль, ты же не думаешь, что это из-за тебя? — В следующее мгновение ее настроение изменилось так же внезапно. — Ах, все это вздор, разумеется, и вовсе ты в него не влюбилась. Ты меня просто дразнишь, Эва, ты чудовище! — Бросившись к Эвелине, она обняла ее за талию. — И какая же я дурочка, что поверила тебе хоть на минуту. Хотя я понимаю, в чем дело. Ты просто ничего не хочешь мне рассказывать, ведь так?
— Да, не хочу, — правдиво отвечала Эвелина. Она была на несколько дюймов выше Аннабеллы. Спокойным материнским жестом она привлекла к себе девушку, обнимая ее.
Удовлетворенная, Аннабелла сменила тему, потянув Эвелину к окну.
— Кстати, о кузене Брэндрейте, ты видела, как он носится в своей двуколке по аллее? — Она вздохнула. — Я за ним уже полчаса наблюдаю. Какая у него легкая рука и как он уверенно правит! Раз или два он уже проехал всю аллею, и при этом стоя. Как тебе это покажется?
Они подошли к окну, и на расстоянии четверти мили Эвелина увидела Брэндрейта, начинающего обратный заезд.
— Это все из-за дурацкого пари с мистером Шелфордом, — сказала она. — Они намерены состязаться, как древние римляне на колесницах! Это очень опасно и глупо! Если что-нибудь получится не так, он может сломать себе шею.
— Никогда! Только не Брэндрейт, — уверенно заявила Аннабелла. — Мне кажется, он бессмертный, как олимпийские боги.
Когда Эвелина услышала эти слова, странный холодок пробежал у нее по спине. Она вдруг вспомнила нечто из событий прошлой ночи, о чем она совсем было забыла. Когда Брэндрейт объяснялся ей в любви через дверь, она вдруг услышала низкий, раскатистый, какой-то потусторонний смех, раздавшийся прямо с того места, где стоял пресловутый кувшин с водой. Смех прозвучал настолько отчетливо, что Эвелина подумала, уж не начала ли она тоже страдать галлюцинациями, как леди Эль. Странно было то, что в этот самый момент ей и пришла в голову безумная идея окатить Брэндрейта водой.
Высвободившись из объятий Аннабеллы, она подошла к кувшину и потрогала его, словно для того, чтобы убедиться в его реальности. Но чей это был смех? Уж не дух ли какой обосновался в ее спальне? Смех показался ей знакомым, он был похож на смех Брэндрейта после того, как он ее поцеловал.
— Да ты только посмотри на него! — воскликнула Аннабелла. — Ты должна его видеть. Иди же сюда! Он снова встал.
Эвелина вернулась к окну и как зачарованная наблюдала за тем, как поднявшийся во весь рост Брэндрейт хлестнул лошадей. Ее охватил такой страх, что ей стало дурно.
— Ах, зачем он так? — прошептала она.
— Ну не чудо ли он? — беспечно ворковала Аннабелла. Отойдя от окна, она закружилась по комнате. — Я попрошу его прокатить меня до завтрака. Ты думаешь, ему понравится мое новое платье?
Эвелина взглянула на Аннабеллу, уже стоявшую в дверях. Платье как платье, в полоску, с пышными оборками на юбке. Полоски были зеленые, под цвет ее глаз.
Аннабелла — красивая девушка. Ей только что исполнилось двадцать. Невысокая и миниатюрная, с маленькими, изящными руками, узкими щиколотками и самыми крошечными ножками, какие Эвелине случалось у кого-нибудь видеть. Вокруг высоко уложенного на голове узла волос спускались десятки белокурых локонов. Она очень гордилась своей внешностью, но, по мнению Эвелины, ее нельзя было за это осуждать. В самом деле, сочетание больших зеленых глаз, ротика сердечком и безупречного овала лицо производило поистине неземное впечатление и было достойно всяческого поклонения.
Эвелина высказала свое мнение, как всегда, откровенно:
— Если Брэндрейт не находит тебя олимпийской богиней, значит, он слеп или полный идиот.
Сверкнув белозубой улыбкой с очаровательными ямочками на щеках, Аннабелла исчезла за дверью.
Брэндрейт стоял в своей двуколке, крепко держа в руках вожжи. У него оставался еще один день до состязания с мистером Шелфордом, настоявшим, чтобы они правили лошадьми стоя. Он сам не понимал, каким образом викарию удалось втянуть его в эту нелепую затею. Он помнил только, что речь между ними зашла о его кузине Аннабелле.
Мистер Шелфорд обвинил Аннабеллу в легкомысленном поведении. Брэндрейт отвечал на это, что, во всяком случае, она не такая зануда, как некое известное ему духовное лицо, служившее в одной богом забытой деревушке, в котором не было и искры жизни.
Не следовало ему так жестоко дразнить мистера Шелфорда. По правде говоря, его немало удивил недобрый огонек, вспыхнувший в глазах викария. Он даже подумал, что Шелфорд вот-вот на него накинется, особенно когда тот сжал кулаки с таким видом, что, того и гляди, затеет хорошую потасовку.
— Я бы должен был вас вызвать, — заявил Шелфорд, — но мое положение в этой забытой богом деревушке, как вы изволили выразиться, запрещает мне нарушать королевские законы.
— На вашем месте я бы не дал этому соображению мне помешать.
— Вам бы уж это, конечно, не помешало. — Шелфорд усмехнулся и, расслабив сжатые кулаки, достал из кармана зеленого сюртука серебряную табакерку. — Потому что вам глубоко безразличны чувства и мысли окружающих. Я же не в таком завидном положении, чтобы ими пренебрегать. Но вы очень ошибаетесь, если воображаете, что я намерен не замечать ваши оскорбительные замечания. Вместо поединка я вызываю вас на состязание: устроим гонки в любого типа экипажах по вашему выбору от Флитвик-Лодж до деревни. Это примерно две мили.
— Я принимаю ваш вызов, — живо отозвался Брэндрейт, раздраженный данной ему викарием характеристикой.
— Вы слишком поторопились с ответом. — Викарий насмешливо приподнял бровь. — Состязаться мы будем стоя.
— Стоя? — переспросил удивленный Брэндрейт.
— Вот именно, как римляне на колесницах, если у вас хватит на это смелости.
— Смелости? У меня?! И вы полагаете, вы… — Брэндрейт с невероятным усилием сдержал готовое сорваться у него с языка ругательство.
Мистер Шелфорд всегда был ему несимпатичен. Впрочем, он не давал себе труда понять этого человека. Было известно, что Шелфорду очень не повезло с выбором профессии. Хотя Брэндрейт не знал никаких подробностей, ему всегда казалось, что викарию в качестве поля деятельности куда больше подошла бы армия, чем церковь. Поэтому вызов на состязание вместо дуэли его не очень удивил. Хотя Шелфорд и принял сан, он не отказался от занятий спортом и был в отличной форме. Маркиз отнюдь не считал, что, если Шелфорд сочиняет проповеди для деревенских жителей, он окончательно оставил свои прежние увлечения. По правде говоря, больше всего маркизу пришлись не по душе критические отзывы Шелфорда о его кузине. Этого он не мог стерпеть. Хотя он и не был в нее влюблен, он знал ее с детства и относился к ней как к младшей сестре.
— Я бы много дал, — сказал Брэндрейт, — чтобы сейчас иметь возможность скрестить с вами шпаги.
— Я уже объяснил вам причину моего отказа от поединка и предложил соответствующую замену. Так что же вы мне скажете на это? Вы согласны?
Брэндрейт колебался не долее секунды.
— Разумеется, — улыбнулся он. — Но предупреждаю: меня будет нелегко одолеть.
— Я в этом не сомневаюсь, — спокойно возразил Шелфорд.
Это последнее замечание навело маркиза на мысль, что, хотя он и считался в обществе непревзойденным атлетом, Шелфорд вполне мог оказаться искуснее его. Кто их знает, этих деревенских. Поэтому он и тренировался снова и снова на тенистой, заросшей травой аллее.
Пустив лошадь рысью и снова поднявшись на ноги, Брэндрейт утешал себя мыслью, что, хотя состязание и могло быть опасным, оно отвлечет его на несколько часов от его малоприятных размышлений.
Эвелина и его странное с ней поведение прошлой ночью не шли у него из ума. Он по-прежнему не отдавал себе отчета в том, почему поцеловал ее. Это можно было объяснить только тем, что она сама раззадорила его. А стук в ее дверь и признания в безумной любви? С ума он сошел, что ли, чтобы нести такой вздор?
Проклятье! Образ Эвелины не желал покидать его мысли.
У нее прекрасные каштановые волосы изумительного оттенка. При таких прелестных чертах лица они были бы лучшим украшением, не убирай она их так нелепо. Он никак не мог понять, почему, с ее обольстительной красотой, с ее дивной нежной кожей цвета спелого персика со сливками, она закручивала волосы, как почтенная мать семейства, одеваясь при этом в подобие монашеской рясы. Но Эвелина Свенбурн непостижима, и никому не дано ее понять.
Он считал ее прирожденной старой девой… до вчерашнего вечера.
Теперь все разом изменилось, но почему и как?
Маркиз громко засмеялся. Странная штука жизнь, и прелюбопытная! Как только он составлял о ком-то определенное впечатление, его тут же опровергали. Сначала Шелфорд, а теперь его старинный враг — Эвелина! Проживи он еще хоть сто лет, он никогда не забудет, как она отвечала на его объятия и поцелуи. Он никогда бы не подумал, насколько она страстная натура. Она сама обняла его и крепко целовала в губы, словно забыв обо всем на свете.
Он, конечно, не остался равнодушным. Страсть с новой силой охватила его от ее прикосновений. То, как она полностью предалась ему, удивительно возбуждало.
Что бы это все значило? Он пустил лошадей шагом, приближаясь к дому. Если бы он только не напился и не выставил себя на посмешище у ее дверей прошлой ночью, он бы с удовольствием приветствовал ее сейчас. Ему по-прежнему не верилось, что он мог говорить с ней в таком тоне! Что заставило его нести такую чушь? Он, кажется, даже выражал готовность жениться! Черт возьми! Не иначе, что-то неладно с бренди, который он пил вчера.
Слава богу, что она окатила его водой, пока не произошло чего-нибудь похуже!
Когда он проснулся сегодня утром, его поразило, насколько нереальным казалось ему все происшедшее. Какое-то мгновение перед окончательным пробуждением он был убежден, что все это ему приснилось. Но по мере того как сон бежал от него, он отчетливо понимал: все произошло наяву.
Ну и что он скажет ей теперь? Оставался один выход: согласиться с ней в оценке его тогдашнего состояния… признать, что он был пьян. Это не льстило никому из них. Кстати, он не желал признать, что поцелуй был вызван той же причиной.
А какое это все, в сущности, имеет значение? Маркиз с досадой ударил сапогом в пол двуколки. Что ему Эвелина — этот постоянный источник раздражения на протяжении уже многих лет! По сути дела, он ничуть не раскаивался ни в одном из своих поступков. За ее вмешательство в его дела, за ее упрямство в этой истории с бюстом Зевса она и не заслужила ничего лучшего. Поделом ей его неприличная навязчивость, в пьяном или трезвом виде, не важно.
Выбросив из головы воспоминания, Брэндрейт обратился мыслями к будущему. Он приехал в Флитвик-Лодж, рассчитывая убедить леди Эль принять его предложение десяти тысяч фунтов за бюст Зевса, отчасти чтобы поправить ее финансовое положение. Но, впрочем, собственное удовольствие он из виду не упускал. Он желал обладать этой скульптурой с того самого момента, как впервые ее увидел. Как только он уладит это дело, то тут же и уедет отсюда.
Оставив лошадей и опустившись на сиденье, он взглянул на несколько обветшавший дом. При виде его маркиз всегда испытывал такое чувство… словно он приехал повидаться со старым другом.
Как и многие дома в Бедфордшире, этот был выстроен из светлого кирпича. Фасад затянулся вьющимся плющом, ниспадавшим красивыми гирляндами на семь окон-фонариков.
Оценивающим взглядом Брэндрейт окинул главное здание и окружающие его постройки. Повсюду были видны следы запустения: облезлые оконные рамы, заросшая подъездная аллея, запущенный газон, давно не стриженные деревья, отсутствие цветов на клумбах, где догнивали с прошлой осени опавшие листья.
«Потребуется целое состояние, чтобы привести здесь все в порядок, — подумал он, — и внутри уже кое-где появилась сырость и плесень». Прошлой ночью во сне он запутался ногой в простыне и проснулся от треска рвущейся материи. Брэндрейт знал, что взамен маленькой, пусть и подлинно античной скульптуры он предлагает леди Эль возрождение ее старого дома и прежнего образа жизни. Он ожидал, что она только поблагодарит его за щедрость. Когда она, заколебавшись, отложила окончательное решение и, наконец, попросила его задержаться на несколько дней, чтобы обсудить с ним все еще раз, он был искренне озадачен.
Леди Эль из тех женщин, кто всегда знает, чего они хотят; поэтому должна быть какая-то особая причина ее странной нерешительности.
И когда он узнал, что это Эвелина убеждала леди Эль отказаться от его предложения на том основании, что бюст будто бы должен принадлежать ей по наследству, он был крайне возмущен. Какой эгоизм! Как жестоко с ее стороны мешать тетке, которую, по ее словам, она обожала, приобрести материальную независимость и привычный комфорт.
Нет, Эвелину невозможно понять. Он меньше всего ожидал, что она станет препятствовать счастью тетки. Быть может, он просто не знал ее с этой стороны. Однако он все-таки не оставлял надежды убедить тетку воспользоваться его щедростью. Пожалуй, стоит дать понять Эвелине, как жестоко с ее стороны настаивать на том, чтобы леди Эль отдала бюст ей, вместо того чтобы продать ему.
Когда в дверях дома показалась женская фигура, неожиданная, совершенно нежеланная волна возбуждения охватила его. Он понял, к своему прискорбию, как он жаждал снова увидеть Эвелину. Что за глупое желание! Откуда оно, черт возьми, взялось?
Когда солнце высветило золото волос на непокрытой голове женщины, он испытал одновременно облегчение и разочарование.
— Приветствую вас, кузен, — раздался музыкальный голос Аннабеллы.
Глубоко вздохнув, он ответил ей. Ему нравилась Аннабелла, ее кокетство, в котором проглядывала вчерашняя девчонка, то, как она неприкрыто льстила ему. Но когда она подошла, его вдруг посетила удивительная мысль: будь на ее месте Эвелина, он бы вновь, как вчера, попытался обнять и поцеловать ее.
10
Из окна своей спальни Эвелина наблюдала за тем, как Аннабелла в очередной раз пыталась завоевать сердце Брэндрейта. Он сидел в двуколке с вожжами в руке, в то время как обворожительная красотка стояла рядом, улыбаясь ему. Аннабелла кокетливо раскачивала в руке соломенную шляпку за розовые ленты, а маркиз весело болтал с ней, отвечая на ее лесть с непринужденностью человека, уже пятнадцать сезонов выезжающего в свет. Эвелину удивляло, что Аннабеллу мог так привлекать мужчина на тринадцать лет ее старше, но Брэндрейт, очевидно, был идеалом всех юных девиц.