Кинсейл Лаура. Принц полуночи

   Корабль. Может быть — благодаря кораблю? Может быть, оказался прав тот чертов лекарь, который сказал, что ему поможет совершенно невыносимая встряска?
   А если все вернется? Он застыл в ужасе. Закрыл глаза — и начал ждать признаков надвигающегося хаоса.
   Но его ноги твердо попирали землю.
   Он хотел побежать, пройтись в танце. Вместо, этого неожиданно повернулся к Ли, склонившись перед ней в шутливом поклоне.
   — Я в вашем распоряжении, мадемуазель. Я прошу вас, не отсылайте меня прочь, пока я могу служить вам.
   — Не задавайтесь пожалуйста, — она высвободила руку. — Кажется, я не в силах сделать это, даже если и захочу.
   Он удивился, что Ли не поняла происшедшей с ним перемены. Это должно быть так очевидно! — хотя он и сам в это не до конца верил.
   Теперь он ей поможет — и завоюет ее, раз он теперь не жалкий спотыкающийся шут. Он сможет ездить верхом, может держать в руках шпагу, он сможет делать все, как раньше, а это не мало.
   А что, если болезнь возвратится?
   О Боже, только не это!
   Он смотрел на Ли, не желая выдать своих чувств.
   Он хотел бы ей все рассказать, а вдруг бы болезнь вернулась…
   — Я уйду, — сказал он. — Если это именно то, чего вы хотите.
   Ее брови взметнулись над обиженными глазами. Она повернулась и пошла к скале.
   — Вы же явились ко мне за помощью! — крикнул он ей вслед.
   Она повернулась и оглянулась:
   — Ах, да. Я открыла бутылку и выпустила джинна наружу. Кто знает, что вам теперь делать?
   Он не мог сдержаться; он встретил ее сердитый взгляд светящейся улыбкой. Он был освобожден от оков — он вновь принадлежал себе! Он рассмеялся и описал над головой шпагой круг — воздух зазвенел от ее быстрого вращения. Его поза была свободной, ноги широко расставлены.
   — Кто знает, что мне делать? Это зависит от того, что скажешь ты, мое Солнышко!
   Ли шла следом за ними двоими по низинам, придерживая шляпу, чтобы не сдуло ветром, наблюдая, как Сеньор вставал на колени, чтобы распутать Немо. Он, наконец, подчинился неизбежному — согласился с тем, что Немо будет в большей безопасности днем, если держать его на привязи. Он привязывал к его ошейнику веревку не менее десяти футов длины. Волк не противился, хотя постоянно запутывался в кустарнике.
   Ли чувствовала беспокойство. Она не ощущала ненадежности нынешнего положения и боялась загадывать на будущее. Когда же она глядела на Сеньора, то сразу представляла его со шпагой в руке, вспоминала, как со свистом он рассекал утренний воздух, раскручивая ее над головой. Этот образ запечатлелся где-то в глубине ее сознания; он как яркая вспышка освещал все.
   Его бесконечное терпение со зверем заставляли ее чувствовать себя несчастной, заброшенной. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться по всякому поводу. Она хотела крикнуть ему, что кроме волка есть еще кто-то рядом с ним.
   Немо ее по-прежнему не признавал. Он был прекрасен: быстрый, умный — и царственный одновременно — и он был неотделим от Сеньора.
   Сеньор решил, что они отправятся к городу Рай. Ли не беспокоилась, каким именно путем. Она глядела на бесконечные меловые холмы и долины и страшно жалела, что идет не одна.
   Не для этого приехала она сюда из Франции, чтобы оказаться в компании со странствующим Робин Гудом, почти столь же диким, как и его волк. С ним было слишком тяжело — с его нелепым романтизмом и способностью увязываться за любым существом в юбке. А теперь в нем появилось и нечто новое — эта улыбка сатира скрывала какую-то загадку. Руки ее все еще вздрагивали при воспоминании о том, как легко он выбил у нее из рук шпагу. Это было неожиданно.
   Держа шпагу в руке, она почувствовала себя сильной. Она знала, что ни на минуту не поколеблется, чтобы убить Чилтона. И вот в руках у нее — оружие! В руках у нее шпага, которой можно отомстить негодяю.
   Но он отнял у нее надежду.
   В жизни бывают унизительные минуты, которые долго не забываешь.
   Теперь она ощутила страх и беспомощность. Как она не рассчитывала, как ошиблась, оценивая себя! Она не боялась смерти — ей была невыносима мысль о провале.
   Пока они двигались по Франции, ее не покидала мысль, что нужно где-то оставить Сеньора. Она слишком много думала о нем. Ей была ненавистна мысль, что она становилась невольной свидетельницей его маленьких приключений. Ей была отвратительна сцена на французской ферме — когда она ошиблась в своих предположениях, в том, до чего ей вообще не было дела.
   А то, как он на нее посмотрел! Так, будто внутри у него все закипало.
   Она иногда сомневалась, в своем ли он уме? Она думала, что в конце концов он ее бросит. Была убеждена, что он повергнет назад задолго до того, как они достигнут Канала. Он должен был сделать выбор между жизнью и смертью. Риск возрастал по мере приближения к Англии.
   Вот почему она покорно ожидала его на берегу: была уверена, что, придя в себя, он ее тотчас покинет.
   И надо же было чувствам так захватить ее! Она смотрела ему в спину. Какое-то сумасшествие, что он втянул ее в эту историю! Она не собиралась быть при нем сиделкой. Но он заставил ее предложить ему свою помощь во время приступа, потом готовить ему отвар из корня папоротника, потом рассуждать о достоинствах слепой кобылы и о том, сумеет ли пьяница-лудильщик ее подковать. Мысль о кобыле вновь обожгла ее, напомнив о пережитом. Он же как нарочно все делал так, чтобы раздражать ее: сто раз останавливался, распутывал веревку Немо, который то и дело застревал в кустах. Немо радостно прыгал вокруг и лизал ему лицо.
   — У нас больше нет денег? — спросила она резко. Немо натянул веревку и потащил за собой Сеньора.
   — Две гинеи.
   Его спокойный ответ еще больше ухудшил ее настроение.
   — Да мы просто набобы!
   Он пожал плечами и сломал ветку, следуя за Немо. Хуже всего — он не клюнул на ее приманку. Тогда она продолжила насмешливо:
   — Думаю, следует остановить первого же возника.
   — О, да! — воскликнул он. — Я уже заприметил одну повозку, которую мы повстречали милю назад. Но не мог выбрать между ней и тележкой для перевозки соломы.
   — Но из грязи-то вы помогли ему выбраться!
   Он вскинул повыше седло на плечо. Треуголка была лихо надвинута на глаза, а эфес шпаги, перекинутой за спину, блестел на неярком декабрьском солнце. Он был вылитый бродяга.
   — Зато этот человек был нам признателен, — пробормотал он. — У тебя не было и су, когда мы повстречались. Не понимаю, чего ты от меня хочешь, как будто я проиграл в карты все твое приданое.
   — Я практична, — сказала она вызывающим тоном.
   Он бросил на нее неласковый взгляд из-под лохматых золотистых бровей. Немо потянул его вперед, к какой-то пещере. Ли почувствовала себя лучше — хладнокровнее и увереннее, — удовлетворенная тем, что между ней и ими двумя возникла стена взаимного отчуждения.
   Она последовала за ними по склону холма, идя по траве меж колеями, оставленными колесами. Внизу лежали болота и городок Рай — древнее нагромождение серых стен и залатанных крыш. За ними открывался вид на пустыри. Болота простирались до самого моря от окраины города, — поблескивая яркими ледяными озерцами среди зимнего серого пейзажа.
   У подножия холма текла медленная река, берега ее поросли густой травой. Перед каменным мостом дорога становилась шире. Но мост был перегорожен из-за ремонтных дорог. На противоположном берегу под огромным деревом стоял паром. Паромщик взялся за канат — и паром быстро стал приближаться. Когда он стукнулся о берег и путники вспрыгнули на настил, Немо стал жаться к ногам хозяина. Паромщик недовольно поглядел на волка.
   — Не укусит?
   — Нет, конечно, — ответил Сеньор и улыбнулся. — Только по приказу.
   — Похож на волка.
   Сеньор прислонился, к деревянному поручню и положил руку на голову Немо:
   — Довольно страшен на вид, а?
   — Угу, — ответил паромщик, передавая ему шест, а сам взялся за канат.
   Сеньор оттолкнулся шестом от дна, плечи его напряглись — стали видны мышцы под курткой. Когда они приплыли, Ли, сойдя на берег, перепрыгнула через лужу и обернулась как раз в тот момент, когда Сеньор передавал одну из двух гиней в руки паромщика.
   — Боже мой, — воскликнула она, — вы…
   — Да-да, иду, — он взглядом оборвал ее громкие протесты. — Возьмите, пожалуйста, вещи. — Он протянул ей сумку, но паромщик опередил его.
   — Разрешите мне, мой лорд. Осторожно, здесь грязно. — Он перепрыгнул на сухое место и бесцеремонно всучил сумку в руки Ли. — Минутку, сэр, вот моя рука. Здесь грязь. Спасибо! Спасибо.
   Немо шел следом за Ли, натягивая веревку. Сеньор, готовясь к прыжку, занес свою ногу над сушей, но повернулся к паромщику и представился:
   — Мейтланд. С.Т. Мейтланд.
   — Хорошо, мой лорд, я обязательно запомню. Благослови вас Господь. Удачи вам!
   Сеньор взял у нее из рук сумку и забросил ее на то же плечо, что и седло. Паромщик смотрел им вслед, не переставая благодарно кланяться.
   — Вы сошли с ума! — прошептала она. — Вы дали ему гинею. Вы сказали ему свое имя.
   — Ничего страшного в этом чертовом имени нет.
   — Но зачем вы дали ему гинею? — спросила она гневно. — У нас едва хватит денег, чтобы поесть.
   — Мы, возможно, снова будем здесь проходить.
   — Это чудесно, но меня интересует, как мы собираемся двигаться дальше.
   Он лишь улыбнулся своей спокойной улыбкой и пошел вперед. Ли наблюдала за тем, как он двигался — все обещания быстрого выздоровления сбылись. Ни малейшей неуверенности в движении, ни малейшего колебания. Он больше не выпрямлял руку, когда поворачивал голову. Он стал грубее, отдаленнее… У нее на глазах он изменился так, что она переставала его понимать.

11

   На старинной боковой улочке городка Рай, обнесенного крепостной стеной, с дорогами, посыпанными галькой, стоял деревянный трактир на каменном фундаменте. Над входом висело изображение русалки. Без малейшего колебания, которое могла бы заметить Ли, Сеньор взбежал вверх по ступенькам, и вошел вовнутрь, оставив Немо сидеть у двери. Там он бросил багаж и седло посреди зала и велел проходившему слуге позвать хозяина. Он собирался занять свою старую комнату.
   Слуга на мгновение остановился, затем внимательно посмотрел ему в лицо и засиял, узнав Сеньора.
   — Мистер Мейтланд! Как давно мы не имели чести вас видеть!
   Появился и владелец трактира; стало ясно, что в трактире «Русалка» не боялись гостей с опасной репутацией. Мистеру Мейтланду был оказан самый дружеский прием, который оказывают человеку, хорошо знакомому и долгожданному. Владелец трактира мельком взглянул на Немо — и не выразил ни малейшего возмущения его присутствием в своем заведении. Он повел гостей по запутанным коридорам в Королевский Зал. Огромный светильник с четырьмя фонарями висел под потолком довольно небольшой комнаты.
   Она хранила в себе дух старых времен; пахло пчелиным воском, чем-то несвежим, в камине лежали дрова. На отполированных досках пола лежали блики зеленоватого света, падавшего из окна. Немо вскочил на постель и разлегся. Сеньор сделал лишь легкое движение рукой, и животное послушно спрыгнуло с кровати, когти его царапнули деревянные доски.
   — Я пойду предупрежу служанок, — произнес владелец трактира. — Не хочу, чтобы они думали, что волк сам забрался сюда.
   Сеньор повернулся к хозяину. Ли залюбовалась им: лучи заходящего солнца, проникающие сюда сквозь окно со свинцовым переплетом, оттеняли изгиб его бровей, подчеркивали мужественность его необычной внешности, напоминающей — под стать этому месту — о давних временах, романтических и опасных — с коварными правителями и благородными разбойниками. Он и похож был на разбойника с ухватками Макиавелли.
   — Я купил его для устрашения, — сказал Сеньор. — Стыдно, что он оказался мягкосердечным. Я за него заплатил звонкой монетой. Думал, сумею сделать из него дьявола. А что получилось? — Он с любовью посмотрел на волка. — Думаете, сумеет он хоть передать потомству свои желтые глаза?
   Владелец задумался.
   — Может, попытаться скрестить его с ирландскими волкодавами?
   — Неплохая идея. Вы не против, чтобы он остался здесь?
   Владелец, казалось, не заметил, легкой улыбки.
   — Вовсе нет, сэр. Вы же знаете, мы не против того, чтобы собаки находились вместе со своими владельцами. Если вы, конечно, можете поручиться, что пес безобидный. Ваш слуга останется внизу?
   — Мой слуга? А, вы имеете в виду этого паренька? — Лицо Сеньора сделалось лукавым. — Неужели никто не видит, что это моя жена! Я приехал на этот раз стреноженным.
   Рот владельца широко распахнулся от изумления. Его бросило в краску, когда он перевел взгляд на Ли.
   Она сверкнула глазами на Сеньора и бросилась в кресло.
   — Бессовестная скотина! — выкрикнула она. Он отвернулся и сделал вид, что задумчиво рассматривает носки сапог.
   — Мы поженились всего неделю назад, — он поднял голову и мечтательно улыбнулся. — Она все еще называет меня мистер Мейтланд.
   — Тод!
   — Да, иногда она называет меня Тодом. — Он положил руку на сердце. — Она очаровательна, моя любовь! Не правда ли?
   Владелец трактира заулыбался. Сеньор подмигнул ему.
   — Мы поспорили. Моя любовь утверждает, что пройдет весь путь до Хастингса пешком. — Он поклонился в ее сторону. — Это первое наше совместное путешествие. Мы совершаем его не спеша, чтобы полюбоваться прибрежными птицами.
   — Значит, пешее путешествие, — произнес владелец трактира и кивнул в сторону Ли. — Вы очень отважны, мэм.
   — Храбра, как тысяча чертей, — Сеньор бросил шляпу на кровать. — Видели бы вы, как моя любовь управляется со шпагой.
   — В самом деле, сэр? — Эта новость показалась хозяину удивительной, но не столь, как сообщение о женитьбе. — Примите, пожалуйста, мои искренние поздравления, мистер Мейтланд, и наилучшие пожелание вашей супруге. Что еще вам может понадобиться?
   — В сумке — одежда, которую надо прогладить. Нам бы хотелось помыться с дороги да еще и поесть. Здесь, наверху. Может быть, холодное мясо. И бутылочку арманьяка. Если, конечно, у вас он хороший.
   Владелец кивнул головой и подхватил сумку.
   — Да, мне еще нужно с дороги почистить куртку. Хотя, вот что. У вас есть ведь знакомый портной? Зайдите к нему и спросите готовую для меня одежду — лучше всего из бархата. Бархата или атласа, — он отстегнул шпагу и снял куртку из буйволиной кожи. — Уверен, леди ужасно устала с дороги. Но вскоре мы выйдем прогуляться по Раю.
   Владелец трактира взял сумку, куртку и, поклонившись, удалился. Ли взволнованно смотрела на Сеньора. Она думала о последней оставшейся гинее и обо всех сделанных им заказах.
   Он расстегнул жилет. Когда он стянул его со своих широких плеч, из внутреннего кармана выпал небольшой пакетик. Он улыбнулся, поднимая его:
   — У меня еще никогда не было жены.
   — У вас и сейчас ее нет, — сказала Ли непоколебимо. В комнате стало темнее, но меркнущие солнечные лучи все еще золотили его густые длинные ресницы. Ли подумала, что ему очень идет светлая рубаха с длинными рукавами.
   Он разорвал бечевку и, открыв пакетик, выложил его содержимое на ладонь.
   — Не окажете ли вы мне такую честь — принять это от меня и надеть вечером?
   Она поглядела на медальон и серебряную цепочку, поблескивающую в его руке.
   — Что это?
   — Нечто, что я хочу вам подарить, — сказал он, глядя ей в глаза.
   Она нахмурилась, сжала руки:
   — Это ваше?
   — Я не украл, если вы это имели в виду.
   Она еще раз взглянула на медальон. Он был сделан со вкусом, — такой подарок для нее мог бы выбрать отец. В груди у нее защемило.
   — Я купил это для тебя в Дюнкерке, — произнес Сеньор тихо.
   — В Дюнкерке! — Она оттолкнула его руку. — Что это все за романтическая чушь! Во сколько она тебе обошлась?
   Он сделал шаг назад. Он так посмотрел на Ли, что она, не выдержав, отвернулась. Губы ее дрожали.
   — Это не имеет никакого значения, — сказал он, и она услышала, как он прошел через комнату. Она резко повернулась к нему.
   — У нас всего одна гинея! Одна-единственная, а вы покупаете какие-то дурацкие украшения в Дюнкерке. Они стоят фунта три, хотя я не дам за них и пенни!
   Он сел на кровать, пристально глядя на Ли. Его зеленые глаза блестели под демоническими золотыми бровями.
   — Ты собираешься ограбить карету, да? — спросила она. — Мы только-только благополучно выбрались из трудностей, а ты собираешься опять рисковать.
   По губам его пробежала ироническая улыбка.
   — Какого черта мне это делать?
   Она оглядела комнату:
   — Может быть для того, чтобы расплатиться за эту комнату.
   Он покачал головой.
   — Нет, ты меня разочаровываешь. Где твоя практичность? Если я даже и раздобуду карету — что мне с ней делать без лошади? Сбыть драгоценности я здесь не смогу. Так что грабить кареты здесь — неразумно. Лучше уж отправиться прямо в банк.
   — Банк!
   — Ну, в конце концов, что тут особенного? Как я знаю, это самое прибыльное дельце. — Он начал стаскивать с себя сапоги. Это очень просто — войти в банк и назвать клерку необходимую тебе сумму — и он весь к твоим услугам.
   — Ты собираешься ограбить банк? — воскликнула она. Когда он наклонился вперед, на плечо ему сползла его выгоревшая коса, заплетенная черной лентой. Он откинулся на подушки, заложив руки за голову.
   — Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал он, глядя на бал дахин. — Я уверен, что у меня здесь не меньше тысячи фунтов. Я никогда не позволял, чтобы на счету у меня оставалось меньше девятисот фунтов.
   Немо вытянулся на деревянном полу и положил голову на лапы с легким вздохом. Ли недоверчиво вглядывалась в тот угол, где развалился на кровати Сеньор.
   — Ты хочешь сказать, что у тебя есть деньги на счету в банке Рая?
   Он перекатился на локоть.
   — Да.
   Она облизнула губы.
   — И тебе не придется грабить банк, чтобы заплатить за все это?
   — Нет.
   В глазах его появилась угрожающая расслабленность.
   — Будь ты проклят! — выкрикнула она. Она подошла к окну и, распахнув его, стала смотреть во двор, где находились конюшни.
   — Прости меня, пожалуйста, — сказал он сухо. — Я не знал, что это так тебя огорчит.
   — Дело не в этом, — вымолвила она, — Поверь, дело не в этом.
   Повисла тишина.
   — Неужели ты беспокоилась о моей шее? — спросил он тихо.
   Она отвернулась от окна, не обращая на него внимания.
   — У нас должен быть план, не так ли? Ты все продумала. Почему мы здесь? Если у тебя есть план, я должен его знать. — Он долгое время не спускал, с нее глаз.
   — Закрой окно.
   Она зло взглянула на него, но потом подчинилась.
   — Подойди сюда.
   Глубоко вздохнув, она села на край постели, так, чтобы ему не пришлось повышать голос.
   Он поднял руку, и серебряная цепочка свесилась с его ладони. — Уже шесть недель, — пробормотал он, — уже шесть недель я хочу тебя. Я знаю, все твои движения, знаю, какую тень ты отбрасываешь в разное время суток, я знаю линию твоей шеи, овала лица, форму уха. Я знаю, какая ты под этим чертовым жилетом!
   — А какое все это имеет отношение к нашему плану?
   — Никакого, — сказал он. — Совершенно никакого. — Он хрипло засмеялся, затем повернул голову на подушке и уставился на балдахин. — Я умираю, — сказал он. Он стукнул себя кулаком по груди. — Прямо здесь; ты убиваешь меня.
   — Я не виновата, — сказала она. Он закрыл глаза. Неожиданно она поняла, что все его тело напряжено. Дышал он глубоко и прерывисто.
   — Черт, — сказал он неожиданно спокойно. — Скажи мне, мое сердце, я еще что-то тебе должен?
   — Это все, что ты хочешь узнать? — Она отпрянула назад, почувствовав, что ее всю трясет от злости. Она так сжала руку, что ногти вонзились в ладонь. Она боялась, что он попытается ее обнять, и она не знала, как себя вести.
   Он лежал на кровати, как лев, с разметавшейся золотой гривой. Молчание затянулось. Он что-то невнятно произнес, глядя на серебряный медальон.
   — Я думала, ты выше этого, — вымолвила она наконец. Голос ее зазвучал неверно, слишком сипло: — Ты едва дотронулся до меня со дня первой встречи.
   — Да, — произнес он горько. — Когда есть долги, надо быть щепетильным.
   Она никогда не согласится на это. Она не хочет вступать в осложненные ревностью отношения. Его мир перенасыщен страстями. Он ведь просто сумасшедший. Поглощен только собой. Она могла вообразить его в обществе своих сестер. Он весело бы откликался на шутки Эмилии, даже если бы они были не слишком удачными. Он бы развлекал Анну. Он бы… Нет, это все, увы, невозможно… Иногда ей казалось, что она слышит сестер, их голоса, иногда видит их — где-то вдали. Где-то вне досягаемости, будто во сне.
   Все-все это в прошлом. В таком далеком прошлом, словно его никогда и не было. В настоящем же была незнакомая комната и вот этот бродяга. Красивый. Нелепый. С мощным, как у волка, торсом. Ей трудно бывало отвести взгляд от его мускулистых рук, его запястий; ее давно уже приводила в смущение его неожиданная улыбка.
   Она точно погружалась в тишину, когда оказывалась к нему так близко. Это было похоже на боль; ноги и руки отнимались, а изнутри заливал жар. Она не могла, не хотела так жить.
   — Я не стану спорить, — сказала Ли. Голос ее звучал теперь чисто и ломко. — Мне не нужно ничего из того, что ты называешь любовью. То, что ты хочешь, — твое собственное дело.
   Он поглядел в сторону, и лицо его исказилось гримасой. Он по-прежнему держал в руках медальон.
   — Разве я говорил что-нибудь о любви? — Челюсти его были стиснуты. — Мне казалось, я говорил о долгах. — Моя кровать. Моя еда. Мои деньги, — сказал он мягко. — С самого Ла Пэра. — В голосе его зазвучала насмешка. Он опустил руку и положил ее на руку Ли. — Но что из этого? Ведь все это — лишь наше продвижение к цели.
   Ли напряглась. Она опять вспомнила, как со звоном упала ее шпага на каменистый берег.
   Он обхватил ее запястье пальцами, медленно привлекая к себе. На губах его появилась сардоническая улыбка:
   — Так как… Ты мне заплатишь?
   Она глубоко вздохнула, застигнутая врасплох. Неужели он думает, что на сей раз она вновь ускользнет от него? Она глядела на него — на его губы, глаза, затененные ресницами. Она потупилась.
   Пусть так. Пусть он поверит, что может взять верх над ней.
   Его рука скользнула вверх по пуговицам ее жилета и стала одну за другой расстегивать.
   — Ты слишком вяла для гулящей девки. Разве ты не знаешь, что надо делать?
   Она почувствовала, как румянец жжет ее щеки. Нет-нет, только не показать ему своего смятения.
   Приподняв ее подбородок, он ласкал его нежными прикосновениями. На его губах по-прежнему играла насмешка.
   — Я это покупаю, но не должен же я проделывать всю работу один.
   — А вдруг войдут слуги?
   — Думаешь, мы их смутим? — пробормотал он. — Они не задержатся.
   Она пыталась подавить в себе тревогу и возбудить в себе негодование. Она вспомнила о том, как он выбил из ее рук шпагу, будто в пальцах ее не было никакой силы. Она хотела ему отомстить и за это.
   Ей вдруг представились неприличные сценки из маленькой книги маркиза. Губы ее насмешливо дрогнули. Что же, пусть он думает, что может ее таким образом подчинить.
   Она повернула голову и провела губами по его руке. Нежно прикусила кончики его пальцев и вскочила:
   — Мне надо нагреть воды для вашего купания, монсеньор.
   С.Т. лежал в постели, а девушка тем временем нагревала воду в чугунной ванне. Портной Рая не замедлил оказать свои услуги, и новые одежды С.Т. лежали на столе, среди оберточной бумаги: бронзового цвета бархатный камзол с зеленой шнуровкой; атласные жилеты, украшенные золотом и серебром; штаны для верховой езды; льняные рубашки с кружевами на обшлагах.
   Когда разносчик, присланный портным, удалился, С.Т. привстал и протянул руку к тарелке с холодным мясом; он съел хлеб с куском говядины, а другой кусок бросил Немо, который и проглотил его целиком.
   Все это время С.Т. наблюдал за Ли, как охотник из засады.
   Волосы ее были собраны в хвост на затылке, открывая нежный овал. Вид у нее был домовитый. Она легко двигалась по комнате, — собирая полотенца, отыскивая мыло, прислушиваясь к трескотне огня в закутке, где помещалась чугунная ванна.
   Как привлекательна она была в этих тяжелых башмаках и старых бриджах! Ли поглядывала в его сторону, ожидая каких-нибудь знаков. А он тихо сходил с ума от умиления, от забытого восторга перед всей этой бездной женственности, которую не могла скрыть грубая нелепая одежда. Ему хотелось вновь заключить ее в объятия. Он не рассчитывал, что все так обернется. Он-то хотел заставить ее любить, вынудить к этому, увидеть ее стыд…
   Она выиграла. Он проиграл… проиграл этот блеф, сделав неверную ставку на тайную войну, — а получал от этого такое огромное счастье, что оно вызывало беспокойство, боль, мысли о смерти.
   Он отхлебнул из стакана бренди, ощутив, как тепло разлилось в груди. Руки его слегка дрожали. Спиртное не притупило в нем остроты чувств и презрения к себе.
   Она вышла из закутка, где подогревалась вода на угольях.
   — Месье?
   Глаза ее были опущены, тон — вежливым, сдержанным, как если бы она была послушной служанкой. Он ощутил скованность: хотел бы подхватить ее на руки, поднять — чтобы дальше все шло заведенным путем, но не осмеливался. Он просто сел на край кровати, пытаясь скрыть от нее бушевавшие в нем страсти.