Кинсейл Лаура. Принц полуночи

   Немо упал с размаха на спину в лужу грязи. С.Т. реагировал с лихорадочной быстротой, почти не замечая шум и крики на улице, он пришпорил Мистраля обратно к арке, когда волк поднялся на ноги и снова бросился вперед. Один из почтальонов перепрыгнул через фаэтон и схватил веревку. И когда Немо рвался вслед С.Т., мальчишки завязали конец веревки за ступицу колеса.
   С.Т. въехал в арку, отогнав почтальона взмахом меча. Он наклонился вниз, пытаясь обрезать веревку шпагой. Ему мешал Немо своими беспорядочными бросками, и он тщетно продолжал свои старания освободить волка даже тогда, когда толпа отрезала ему путь к свободе. Он пытался и пытался это сделать, когда звук копыт Мистраля заглушили крики толпы в арке, когда ловушка захлопнулась, когда Немо бросил свою воинственность и начал прыгать и лизать руку С.Т., когда кто-то схватил Мистраля за узду, когда на него направили пистолеты и ружья из толпы… все еще наклоняясь вперед с опущенной рукой и шпагой и погрузив лицо в гриву Мистраля
   Впервые в своей жизни С.Т. был в тюрьме. Могло быть и хуже, это он знал. Гораздо хуже. Квакеры, правившие в Кенделе, содержали тюрьму в такой же опрятности, как и весь их процветающий город. Они не допускали ни того, чтобы пленника дразнили или швыряли в него дохлых кошек, ни того, чтобы пелись песни в его поддержку. Так что пребывание С.Т. в тюрьме было на редкость мирным.
   Они разрешили ему держать Немо в камере и даже позволили два раза в день выходить им обоим на прогулку. Во время этих экспедиций на Немо был надет намордник, а С.Т. кандалы, и это унижение было бы нестерпимым, если бы не дружелюбие горожан. Сопровождаемый двумя констеблями и волком, С.Т. шествовал по главной улице, останавливался в «Кинг Арме» и навещал Мистраля, потом шел обратно, отвечая на вежливые приветствия изящным кивком. Такая популярность могла бы доставить С.Т. больше удовольствия, если бы он не знал, что тысяча фунтов награды за его поимку должны были быть всему городу Кендэл, и отцы города решили использовать ее на то, чтобы превратить ратушу в публичную ассамблею, в комнаты для развлечений добрых граждан картами, театральными представлениями и балами.
   Он не сомневался, что они придут на его казнь с таким же энтузиазмом, но для этого надо было дождаться судебной сессии и суда.
   Казалось все соответствовало одно другому. Его любили даже в дни его падения. Истинный джентльмен, который не поддается обстоятельствам, плюет на них. С.Т. знал, как играть эту роль. Он годами играл ее.
   Он ждал уже три недели, когда однажды утром к нему вошел констебль и сказал, что пришел джентльмен и хочет его видеть. Визит этот запоздал, но С.Т. это не удивило. Сразу после ареста он послал письмо старым адвокатам его отца и просил их совета. Так как они не очень хорошо разговаривали с ним, когда он был всего-навсего беспутным наследником разоряющегося имения, он вряд ли мог ждать от них энтузиазма по поводу защиты Принца большой дороги. Но у него была в них необходимость: ему надо было позаботиться о Немо и Мистрале. Больше всего он беспокоился об этом, когда, лежа ночью на тюремной койке, он глядел в потолок и гладил голову лежащего рядом на полу волка.
   Единственный человек, которому он мог доверить заботу о них, была Ли. Неужели она оказалась настолько жестокой, чтобы выдать его полное имя представителям короны? Но если это сделала не она, то кто? Больше у него никого не было. Он уже поручил ее заботам Сирокко, когда проскользнул той ночью к римским развалинам и поменял коней, послав Честь, Сладкую Гармонию и Голубку в Небесном Прибежище на вороном, поручая их самих тоже Ли, ее практичности и здравому смыслу.
   Он верил в нее. Он пытался и не мог вообразить, что она его предала.
   Не Ли. Она была честна с ним. И поэтому теперь узнает, что назначена душеприказчицей, исполнительницей последней воли и завещания Софокла Трафальгара Мейтланда, наследницей волка, коня, разных неоконченных картин, разрушенного замка во Франции и банковских счетов в разных городах, разбросанных по всей Англии, если только Корона уже не захватила их. «Помни обо мне, — думал он, — Только помни обо мне теперь и потом».
   Когда пришел констебль, С.Т. достал из кармана сложенный листок бумаги, где он записал все банки, позволил надеть на себя наручники, твердо велел Немо оставаться на месте и вышел за стражем из камеры. Он ожидал встретить адвоката в тюремной конторе, но вместо этого его вывели наружу и в сопровождении обоих офицеров повели через улицу, в аллею, мимо конюшни и ворот сада и, наконец, вниз по ступенькам через вход для прислуги в солидный особняк.
   Повар и судомойки выстроились вдоль стены и смотрели во все глаза, когда С.Т. и констебли проходили через кухню.
   — Смотри не поймай мух языком, Лэйси, — проворчал один из констеблей, давая самой младшей служанке дружеский подзатыльник.
   Она присела.
   — Нет, сэр, мистер Динтон! Только не я!
   С.Т. посмотрел на нее мимоходом и улыбнулся уголком рта. Она захихикала и снова присела, а повар прошипел приказ возвращаться к работе. Констебли взобрались по узкой лестнице с С.Т. посередине. На площадке их встретила суровая домоправительница.
   — Сюда, — угрюмо произнесла она и открыла дверь в уютную библиотеку. Занавески окон, выходящих на улицу были задернуты, их красивая парча не пропускала света, но огонь, ярко горевший в камине, и уставленный свечами подсвечник хорошо освещали комнату.
   — Мистер Динтон и мистер Грант будут ждать в маленькой гостиной, — объявила домоправительница.
   — Как… оставить его здесь одного? — возразил Динтон.
   — Вам приписано приковать его к столу, — сказала она раздувая ноздри, как если бы простое повторение этого приказа оскорбляло ее. Она подождала, пока бормочущие себе под нос констебли усадили С.Т. и приковали оба его запястья к ножке стола.
   — Я хочу только сделать завещание, — пробормотал он, — я не понимаю, из-за чего такие сложности.
   Домоправительница высокомерно посмотрела на него и, проводив констеблей из комнаты, с шумом захлопнула ее. Он услышал их шаги, когда они пересекали холл, и затем звук другой захлопнувшейся двери. Туфли домоправительницы застучали по полу дальше.
   Он ждал. Это было слишком сложно и хлопотно для встречи обычного преступника с его советниками защиты.
   Другие шаги приблизились к двери, тяжело ступающие по скрипучим половицам холла. С.Т. откинулся на стуле, распрямился, он чувствовал себя смущенным и решил не показывать этого.
   Массивный человек, открывший двери и тяжело протопавший в библиотеку, был С.Т. совершенно незнаком. С.Т. сидел глядя на него и ждал представления, считая, что его личность достаточно установлена.
   Какое-то время представительный мужчина смотрел на С.Т.; оглядывая его подробно, как какую-то вещь на рынке, прошелся направо, налево под жалобный скрип пола, сопровождавший каждый его шаг. Хотя у него была полная фигура, его бирюзовый шелковый камзол имел модный покрой, а галстук был безупречен.
   Он остановился, выдвинул вперед нижнюю губу, руки он держал в карманах жилета.
   — Не хотите ли осмотреть мои зубы? — сухо спросил С.Т.
   — Не будьте нахалом.
   Наручники С.Т. звякнули об его стул, когда он сжал кулаки.
   — Тогда не глазейте на меня, как деревенщина в королевском зверинце. Я хочу, чтобы вы составили мое завещание, прежде чем мы заговорим о суде.
   Выпуклые глаза опустились.
   — Я Клэйборн, — объявил он ледяным тоном. С.Т. поднял подбородок и нахмурился. Он смотрел на гордую внушительную фигуру, тяжелые челюсти, массивные плечи. Это так поразило его, с такой силой, что он растерянно произнес:
   — Боже мой! — и закинув голову рассмеялся мрачным смехом, — Клэйборн! То-то, решив, что вы мой адвокат, я подумал, что вы слишком разодеты для такого дела.
   Эрл Клэйборн, советник нескольких министерств, фаворит короля и главная действующая сила в казначействе, казалось, не понял юмора этого недоразумения. Его широкий рот презрительно искривился.
   — Поосторожнее со своими вольностями.
   С.Т. подозрительно глядел на него.
   — Какого черта нужно от меня казначейству? — он искоса посмотрел вверх и лукаво усмехнулся. — Может, вы хотите назначить меня генерал-грабителем для сопровождени ваших сундуков? Я охотно соглашусь, но не думаю, что вам нужна помощь любителей.
   Клэйборн смотрел на него с отвращением.
   — Я приехал ознакомить вас с ситуацией, дорогой мой герой навозной кучи, — он сложил руки за спиной. — Корона получила существенные свидетельства о деятельности так называемого Полуночного Принца. Достаточные, чтобы повесить его раз двадцать, если его величество захочет.
   Он остановился и дал тишине угрожающе заполнить комнату.
   — Благодарю вас, — сказал С.Т. — Вы очень добры, что проделали весь этот путь, чтобы разделить со мной взгляды его величества на это дело.
   Клэйборн достал из жилетного кармана табакерку, взял щепотку и громко чихнул.
   — Ваше имя Мейтланд, — произнес он. Он подошел к окну и слегка раздвинул пальцем занавески, — Софокл Трафальгар, как сказано в семейной библии, которую адвокаты вашего отца проверили по моей просьбе. Лорд Льютон подтвердил вашу личность.
   С.Т. ждал с невозмутимым лицом.
   Клэйборн потер нос и чихнул.
   — Этот… человек… по имени Джеймс Чилтон был так некорректен, что дал себя застрелить… есть сомнения в том, кто совершил это злодеяние. Я понял, что вы обвиняете Лыотона. Он так любезен, что обвиняет вас. Все это очень скучно и неудобно. На суде, — он поглядел в щелку, — будут вызывать свидетелей. Задавать вопросы. Некоторые… обстоятельства… станут общим достоянием.
   — Обстоятельства? — пробормотал С.Т.
   — У меня есть дочь, — внезапно сказал Клэйборн.
   С.Т. застыл глядя на громадный силуэт у затененного окна. Клэйборн опустил занавеску.
   — Леди София, — губы его искривились, — на редкость тупая девушка. Последнее время она называла себя Голубка Мира.
   По улице снаружи проехал экипаж; стук копыт и грохот колес были единственным звуком, слышным в тихой комнате. Клэйборн заложил руки за спину и, медленно повернувшись, посмотрел на С.Т. полузакрытыми глазами.
   — Да, — мягко произнес С.Т., — становится жарко.
   — Поистине жарко. Леди София помолвлена. Семейные соглашения весьма значительны. Возможно, вам неизвестно, что она была… последний год… за границей. Возможно, на вашем суде возникнет путаница, и девушки, которым она легкомысленно доверилась, могут ошибочно объявить, что она была… где-нибудь в другом месте, — он пожал плечами. — Возможно, я не тот человек, который любит неопределенность, — он взял еще щепотку табака, — я не хочу, чтобы этот суд состоялся.
   С.Т. опустил глаза к коленям. Он вздохнул раз, потом другой, стараясь дышать ровнее.
   — Вы можете держать язык за зубами? — спросил Клэйборн.
   С.Т. поднял голову и посмотрел этому человеку в глаза.
   — Дайте мне только достаточный довод.
   Клэйборн провел указательным пальцем по верхней губе. Он смотрел на С.Т., как громадная сочная жаба смотрит на муху. Потом он полез во внутренний карман своего камзола и вытащил сложенный пергамент, украшенный печатью. Он тяжело прошел к двери и положил толстый лист на столик черного дерева.
   — Полное прощение его величества, — произнес он. — Вы не запачкаете имя моей дочери случайным разговором о ней.
   Он открыл дверь и, важно шагая, вышел, закрыв ее за собой.
   С.Т. не мог оторвать глаз от пергамента. Он откинул голову на спинку стула. Медленная ошеломленная улыбка расплывалась по его лицу.

26

   Он был в Лондоне уже целый месяц. Месяц он знал, где найти ее в доме кузины на Брук-стрит. И не ехал туда. Каждое утро он вставал, одевался, чтобы ехать туда, и каждое утро находилось какое-то отвлечение, мелкое поручение, случайный знакомый, какой-нибудь предлог подождать.
   Возможно, он встретит ее в новом Пантеоне или в саду на музыкальном вечере, где-нибудь в более романтичном месте чем в гостиной, полной утренних посетителей. Возможно, он встретит ее на улице, возьмет за руку и увидит, как вспыхивает от удовольствия ее лицо. Возможно, она уже слышала о его прощении, узнала о его успехе, возможно, она напишет ему письмо, пошлет записку, сделает что-нибудь… что угодно… О, Господи!
   Уже месяц С. Т. был любимцем лондонского светского сезона, призом, который оспаривали на приемах, и абсолютной сенсацией, когда он появился на маскараде в Восхолле в своей маске Арлекина и усаженных серебром перчатках. Его фамильное имя всегда давало ему доступ в общество, и если в прошлом его приветствовали как пусть не вполне респектабельного, но пикантного гостя, то теперь он был открыто признан Полуночным Принцем — он стал криком моды.
   Все свободное время он проводил, репетируя слова, которые он скажет, когда ее увидит. На любом приеме он беспокоился и бродил, оглядывая гостей, мрачный и нервный, пока не убеждался, что ее нет, и тогда уже чувствовал себя непринужденно. По прошествии первых двух недель он понял, что не встретит ее… Она вообще не бывала в обществе, ее никто не знал, никто о ней не говорил, и вскоре дамы начали с радостью убеждаться, что он становится совсем ручным и доступным для всех.
   Он даже принял приглашение на бал в Нортумберленде. Последний раз, когда С.Т. был гостем Хью и Элизабет Перси, он днем или спал, или играл в карты, а ночью занимался любовью под эшафотом. Перси был тогда простым парнем, теперь он наслаждался своим герцогством. Сегодня и эшафот, и незаконный любовник давно были в прошлом, и интерьеры, обновленные Робертом Эдемом, сияли всей своей радужной краской: мрамор в прожилках, красные, золотые и зеленые мозаичные полы, позолоченные статуи, ковры, специально сотканные, чтобы отражать каждую деталь сложного узора разрисованных потолков. Под стать обстановке были и гости герцога, яркие, как экзотические птицы в цветущих джунглях. Трепетали веера, изящно взлетали кружевные манжеты, и запах духов, вина и нарядной толпы наполняли воздух этого теплого июньского вечера.
   — Я просто умру, обещаю вам, умру, — кокетничала леди Блэр с С.Т., — если вы не расскажете, что стало с моей жемчужной шпагой и этими крохотными бриллиантовыми капельками.
   Он поднял палец и игриво качнул изумруд, свисавший с ее ушка, позволив руке коснуться ее белой шейки.
   — Кажется, я отдал ее вашей второй горничной, — улыбаясь, он поднес свою руку к губам и поцеловал ее в том месте, где она коснулась шеи, — после того, как вы уволили ее за нахальство. Неужели ваш муж не мог купить вам ничего лучшего mа paurne? ^[65]
   По ней пробежала восторженная дрожь, ее обнаженные плечи передернулись, а губы кокетливо по-детски надулись.
   — О… Может быть, я была несправедлива со своей горничной, но теперь вы не попытаетесь украсть мои серьги?
   — Может быть, и украду, — он заглянул ей в глаза. — И потребую поцелуй под угрозой шпаги на пустой дороге.
   Она поводила закрытым веером по зеленому бархату его рукава.
   — Вы так пугающе свирепы, — пробормотала она. — О, уверена, что буду кричать.
   — Но ведь от этого станет еще интереснее, — С.Т. повернул голову. — А что, если ваш муж придет на помощь? Я вижу, что он мчится сюда, вооруженный шампанским и стаканом клерада.
   Она со значением закатила глаза, но С.Т. только улыбнулся и наклонил голову в вежливом поклоне, краснощекому мужчине, который пробирался к ним через толпу.
   — Лорд Блэр, — произнес он, — рад встрече.
   Мужчина холодно вернул кивок.
   — Мейтланд, — коротко буркнул он. Он передал жене шампанское и вытащил кружевной платок, вытирая пот, выступивший с краю его напудренного парика.
   — Мы занимались воспоминаниями, — сказал С.Т., — я как раз собирался пожаловаться леди Блэр, что по сей день ношу шрам от вашей шпаги.
   — Э? — хмурая гримаса лорда Блэра пропала. — Бог ты мой, это было, наверное, лет десять назад! — он покосился на С.Т. — Я думал, что, может, подколол вас, но не был уверен.
   — Я месяц пролежал в постели, — жизнерадостно соврал С.Т. — У вас какой-то хитрый выпад налево в квинде. Он застал меня врасплох.
   — Вот как? — Лорд Блэр порозовел. Он поглядел направо-налево, потом наклонился к С.Т. — Я ничего не говорил в обществе о нашем поединке. Да и вообще, по-моему, не принято хвалиться своей храбростью, не так ли?
   — Несомненно, — подмигнул С.Т. — Но не сердитесь, если я все-таки буду предупреждать других, что с вами ссориться не стоит.
   Блэр откашлялся, ярко покраснев. Он ухмыльнулся и хлопнул С.Т. по плечу.
   — Что ж, давайте забудем прошлое, а? Вы позволили себе уклониться с пути истинного, устроив засаду на меня и леди Блэр… но не сомневаюсь, что большинство ваших жертв заслуживали своего наказания.
   — Мне хотелось бы так думать, — мягко пробормотал С.Т. и воспользовался моментом, чтобы удалиться. Вторая горничная, если он не ошибается, была уволена за нахальство позволить себе быть изнасилованной героическим лордом Блэром и забеременеть от него. С.Т. оставил победителя расписывать во всех красках своей жене схватку, которой никогда не было. Ни один англичанин, кроме Льютона, не мог похвастать тем, что ранил Сеньора дю Минюи. Однако Льютон не смог бы сейчас претендовать на признания и почести, ибо его настоятельно убедили в том, что его интересы требуют продолжительного путешествия по континенту.
   Возможно, что его поездку оплатил герцог Клэйборн.
   — Вы бесстыдник, — проговорил женский голос в ухо С.Т. Тот обернулся, поклонился хозяйке бала и поднес ее руку к губам.
   — Но, надеюсь, не зануда, — сказал он. — В каком проступке вы собираетесь упрекнуть меня? Мне кажется, что я не обесчестил ни одной герцогини.
   — О, не сомневаюсь, что вы слишком робки для этого. Кроме того, иметь дело со мной — совсем не то же самое, чем с Блэром, — она задрала нос и надменно посмотрела на него.
   — Да, готов держать пари, что со шпагой вы управляетесь лучше него.
   Герцогиня тряхнула своими темными локонами.
   — Ну вот! Я же говорила, что вы бесстыдник. А Блэр пытается убедить всех, кто соглашается его слушать, что ему когда-то повезло ранить вас!
   С.Т. улыбнулся.
   — Ранил он вас? — она подняла брови.
   — Я не вправе отвечать на этот вопрос, леди.
   — Это означает, что не ранил, — удовлетворенно заметила она. — Я так и думала… я так и буду отвечать всем, кто меня спросил об этом. Я слегка улыбнусь, так, как сейчас сделали вы, и шепну: «Он сказал мне, что не вправе говорить об этом» Это доведет Блэра до исступления. Правда?
   — Какая забавная мысль. Как поживает ваша очаровательная племянница?
   Герцогиня обмахнулась веером.
   — О! Она обедает в восемь, ложится спать в три и спит до четырех пополудни; она купается, ездит верхом, танцует.. впрочем, вы сами можете все это увидеть, если присоединитесь к ее поклонникам.
   С.Т. нетрудно было вообразить себе юную леди в кругу воздыхателей.
   — Я, пожалуй, поберегу силы.
   — А она приберегла первый полонез для вас, если, конечно, вы сможете доковылять до нее, мой бедный, мой слабый.
   Он поклонился.
   — Но, может быть, и вы приберегли этот танец для меня, герцогиня? Пока еще я испытываю некоторый вкус к женщинам, может быть, вы окажете мне честь?
   Она улыбнулась и протянула ему руку. С.Т. повел ее мимо колоннады в белый с золотом бальный зал, где при первых торжественных звуках музыки толпа преобразилась в элегантные группы.
   Став во главе шествия, он поклонился, а его партнерша присела в поклоне. Он двигался в привычных фигурах танца, одновременно ведя легкий разговор, которому обучился еще сызмала. Не зря его мать, миссис Роберт Мейтланд, была в свое время царицей балов в Лондоне, Париже и Риме. Такую бесцельную легкую болтовню С.Т. считал своей наследственной чертой.
   Требовалось лишь проявить немного внимания, чтобы выглядеть галантным и успевать вовремя менять позиции под звук флейты, гобоя и арфы. Он бросил взгляд вдоль ряда танцующих, когда поднял руку герцогини и сделал пирует вокруг нее.
   Он увидел Ли. Инстинктивно он продолжал двигаться. Он закончил пирует и двинулся вдоль ряда, механически совпадая в такте с движениями герцогини, уже не слыша музыки, не видя танцоров, занятый только той, кто окажется напротив него в следующей фигуре.
   Он не мог сказать, заметила ли она его. Ее лицо было невозмутимо, изумительно прекрасно, ее волосы были подняты наверх и напудрены. Около угла рта была маленькая черная мушка. Казалось, что он не может набрать в легкие достаточно воздуха, что ему не хватает дыхания, что когда он занял свое место напротив ее в фигуре, его тело стало действовать само, независимо от разума. Он даже не глядел на нее, только поднял ее руку, сделал пирует вокруг нее и передвинулся дальше по ряду.
   Придя в себя, он задышал тяжело и часто. Идиот! Проклятый болван! Столько он готовился к их встрече, столько сочинил слов, которые собирался ей сказать, оттачивал их в уме, добиваясь их убедительности и неоспоримости… О, Господи… О, ад и все дьяволы… Он поверить не мог в то, что натворил.
   Он не увидел ее в упор. Сделал вид, что не знает ее. Может быть, она не поняла этого… Может быть, и она поступила так же? Может быть, после этого бесконечного танца он сможет подойти к ней и объясниться и она поймет его.
   Но он посмотрел на нее, и сердце замерло в его груди, и все изящные слова исчезли из памяти.
   Танец, наконец, кончился. С.Т. предложил руку герцогине. На какое-то мгновение ему показалось, что она двинется к дальнему концу ряда, но кто-то из дам позвал ее, и С.Т., воспользовавшись случаем, провел герцогиню к ее приятельнице.
   Ли прижалась щекой к резному дубу панелей коридора, где она спряталась после танца. Танцевать и веселиться она больше не могла, а видеть, как он смотрит мимо нее, будто ее не существует, было для нее невыносимо.
   Она не знала, чего ждала. Объяснения в любви? Сеньора на коленях пред ней? Возможность сказать ему, что она о нем думает?
   Лжец! Лицемер! Предатель, кокетливый петух, весь разодетый в зеленое с золотом, с небрежно завязанными на затылке и даже напудренными для приличия волосами, которые так и сверкают в свете свечей.
   О-о, все эти ночи, которые она провела без сна, в тревоге за него, думая, что с ним, думая, какая ему грозит опасность. Все эти утренние часы, когда сердце поднималось к горлу, едва они заговаривали с кузиной Кларой о свежих газетах. Что пишут новенького? Какие светские сплетни? Не поймали ли какого-нибудь грабителя на дорогах? Ах, да, такая скука. Нет, пожалуй, ей не хочется сегодня идти в театр.
   И потом однажды объявление о его поимке, прощении и прибытии в Лондон. Она ждала.
   Ну, почему она допустила, чтобы это так ранило ее? Она ждала любви, нет. Она ни на секунду не верила ему. Она знала, что он из себя представляет. И все-таки, когда Сильверинг и все, что осталось от ее жизни, сгорело перед ее глазами, она повернулась и положила к его ногам свое сердце и все свое существо. Почему он не шел?
   Она, действительно, ненавидела его. Ненависть, казалось, заполнила ее жизнь: она все еще ненавидела Джейми Чилтона в его логике, и Голубку Мира, и всех этих глупых девчонок, которые пришли к ней и сказали, что мистер Мейтланд послал их к ней, потому что она знает, что им делать.
   Конечно, она знала. Очень легко оказалось заставить голубку назвать свое настоящее имя, легко предсказать, что могущественный Клэрбери примет обратно наследницу такого значительного состояния, куда бы та ни убегала.
   У Сладкой Гармонии тоже была семья, готовая с радостью принять ее обратно и сделать все, лишь бы избежать скандала. Ли пристроила и Честь; она постаралась, чтобы все девушки, которых секта Чилтона сделала бездомными, могли где-то устроиться… Но она не простила. Она ненавидела каждую из них.
   А больше всего она ненавидела С.Т. Мейтланда. И себя за то, что была такая дура, за то, что страдала, страдала, страдала.
   Ей не надо было приходить на этот бал. Конечно, С.Т. должен был быть на нем, овеянный своей легендарной славой. Она слышала о Воксхолле… явился туда в своей маске, индюк надутый, он даже притащил с собой Немо и напугал до смерти всех дам. А ведь волк — это не попугай, чтобы развлекать этих визгливых куртизанок. Тем более, что С.Т, знал, как реагирует Немо на женщин. Надо было Ли остаться дома у кузины, как она делала все эти месяцы… ожидая, надеясь, ненавидя.
   Она испугалась, очень испугалась того, что с ней произойдет. Она чувствовала, что превращается в зловредного черного паука, запрятавшегося в свою щелку и глядевшего оттуда на мир, презирая всех и вся за то, что у них было то, чего не было у нее.
   Кто-то шел по коридору. Она услыхала, как открылась дверь и звуки отдаленной музыки стали громче. Она почти решила убежать, не в силах отвечать на любые самые доброжелательные вопросы о ее самочувствии, но это привело бы к новым, более подробным расспросам. Так что она осталась на месте, повернувшись к двери в холл, гордая и надменная.
   — Ли? — мягко произнес он, и при звуке его голоса ее подбородок поднялся выше, а спина стала еще прямее, пальцы сомкнулись на краю стола, до боли крепко.
   Сеньор вышел из тени на свет. Ли яростно глядела на него, мечтая только об одном — чтобы убить его взглядом. Но он остановился на месте, живой, сверкающий, в мягком свете люстры над головой.