космоса. Видимо, что-то стряслось с безотказными предохранительными
устройствами шлюза; считалось, что наружняя и внутренняя двери шлюзовой
камеры одновременно раскрыться не могут. И вот невозможное оказалось
возможным!
Господи, как же это, почему? Боумену некогда было искать причин.
Через десять-пятнадцать секунд давление упадет до нуля, и он потеряет
сознание. Но он вдруг вспомнил, что при обсуждении безотказности систем
один из конструкторов корабля сказал ему: "Мы можем создать систему,
гарантированную от случайностей и от глупости, но мы не в силах надежно
защитить ее от злого умысла..."
Прорываясь сквозь вихрь из кабинки, Боумен успел бросить только
один взгляд на Уайтхеда. Он не был уверен... Может быть, ему просто
почудилось, будто по чертам воскового лица пробежала легкая волна
пробуждения и едва дрогнуло одно веко... Но он уже не мог ничего сделать
ни для Уайтхеда, ни для других. Удастся ли спастись ему самому?
В круто искривленном коридоре карусели бушевал ураган, унося с
собой все, что не было прочно закреплено, - одежду, листы бумаги, банки
с продуктами из кухня, тарелки, ложки... Боумен успел только вобрать
взглядом весь этот хаос, как свет мигнул и погас, и его окружила
чернильная тьма, наполненная свирепым воем.
Но тут же включилось аварийное освещение от аккумуляторов,
озарившее эту бредовую картину призрачным голубоватым сиянием. Боумен и
так нашел бы дорогу в этом до мелочей знакомом, хотя и уродливо
преобразившемся коридоре. И все же свет был избавлением - легче было
увертываться от наиболее опасных предметов, несомых ураганом.
От беспорядочно перемещающейся нагрузки карусель ходила ходуном и
вращалась рывками. У Боумена мелькнуло опасение: "Только бы не заело
подшипники... Маховик разнесет в куски весь корабль..." Впрочем, если он
в считанные секунды не доберется до ближайшего аварийного убежища, все
остальное уже не будет иметь никакого значения.
Дышать становилось все труднее; давление упало, наверно, до 50-100
миллиметров ртутного столба. Вой стихал - ураган терял свою силу, да и
звукопроводность разреженного воздуха сильно упала. Легкие Боумена
работали с предельным напряжением, словно он оказался на вершине
Эвереста. Как и всякий хорошо тренированный, здоровый человек, он был
способен прожить в вакууме не меньше минуты - будь у него время к этому
приготовиться. Но такого времени не было. Через пятнадцать секунд он
потеряет сознание, мозг его угаснет от кислородного голодания, аноксии.
Но даже и в этом случае он мог бы полностью вернуться к жизни после
одной-двух минут пребывания в вакууме; за такой срок кровь и лимфа,
хорошо защищенные в своих системах, еще не успевают закипеть.
Требовалось одно - правильная рекомпрессия, постепенный возврат к
нормальному давлению. Рекордное время пребывания в вакууме равно почти
пяти минутам. Это доказано не экспериментом, а несчастным случаем;
пострадавшего удалось спасти, хотя он и остался частично парализованным
из-за воздушной эмболии.
Но для Боумена все эти воспоминания были бесполезны. На борту
"Дискавери" некому проводить рекомпрессию. Он должен спастись сам, без
чьей-либо помощи, за оставшиеся несколько секунд.
К счастью, двигаться стало легче: поток разреженного воздуха уже не
сбивал с ног, град летучих снарядов стих. Из-за поворота наконец
засветилась желтым светом табличка: "Аварийное убежище". Изнемогая,
почти падая, Боумен метнулся к нему, нашел ручку и рванул дверь на себя.
На одно мгновение ему показалось, что дверь заклинилась. Но тугая
петля тут же поддалась, и он упал внутрь камеры, успев схватиться за
внутреннюю ручку и весом падающего тела захлопнуть за собой дверь.
В крохотной камере только и хватало места для одного человека да
для аварийного скафандра. Под потолком висел небольшой ярко-зеленый
баллон с надписью: "О2". Собрав последние силы, Боумен встал, ухватился
за короткую рукоятку крана и дернул ее вниз.
Благословенный поток прохладного чистого кислорода хлынул в его
легкие. Он стоял, ловя ртом струю, пока давление в камере постепенно
поднималось. Скоро он уже мог нормально дышать и закрыл кран. Запаса в
баллоне хватало только на два заполнения-камеры, кислород еще может ему
понадобиться.
Когда Боумен перекрыл струю кислорода, вдруг стало тихо. Он
напряженно вслушался: рев за дверью смолк, весь воздух унесло в космос,
корабль был пуст. Прекратилась и бешеная вибрация карусели.
Аэродинамическая нагрузка исчезла, и карусель бесшумно вращалась в
вакууме.
Боумен приложил ухо к стене камеры: не донесутся ли какие-нибудь
шумы через металлический каркас корабля. Он не знал, чего еще можно
ожидать, но был готов ко всему. Он не удивился бы, даже если бы уловил
слабую, частую вибрацию от работы струйных рулей - знак, что "Дискавери"
меняет курс, - но все было тихо.
В убежище он мог пробыть около часа, не надевая скафандра. Но, хоть
и жалко было выпускать из камеры неиспользованный кислород, сидеть тут
сложа руки не имело смысла. Боумен уже решил, что надо делать; чем
дольше тянуть - тем труднее будет справиться с задачей.
Он надел скафандр, проверил его герметичность, стравил из камеры
оставшийся кислород, чтобы уравнять давление по обе стороны двери; легко
раскрыв ее, он шагнул в безмолвствующий вакуум коридора. Только
неизменившееся ощущение искусственного тяготения подтверждало, что
карусель продолжает вращаться. "Хорошо еще, что она не пошла "вразнос" в
вакууме", - подумал Боумен. Впрочем, сейчас это его заботило меньше
всего.
Лампы аварийного освещения продолжали гореть, к тому же и на
скафандре имелся фонарь. Его яркий свет облегчал Боумену путь по
кольцевому коридору назад к гипотермической камере. Он шел и страшился
того, что мог там увидеть.
Боумен подошел к Уайтхеду. Одного взгляда было довольно. Да, он
заблуждался, думая что гипотермический сон похож на смерть. Теперь он
понял. Трудно было определить, в чем именно, но различие между спящим и
мертвым улавливалось сразу. Красный свет и безжизненные прямые линии на
самописцах биодатчиков подтвердили правильность его догадки.
Такая же судьба постигла Камински и Хантера. Так и не привелось
познакомиться с ними поближе...
Он остался один на лишенном воздуха, полуискалеченном корабле, без
всякой связи с Землей. На миллиард с лишним километров вокруг не было ни
души.
Однако в определенном, весьма конкретном, смысле он был не один. И
для того чтобы оградить себя от опасности, надо было стать еще более
одиноким.
Ему никогда еще не случалось пробираться в скафандре по
цилиндрической шахте пустотелой оси карусели, где царила невесомость.
Размеры шахты были очень невелики, и протискиваться сквозь нее было
трудно и утомительно. К тому же она была теперь загромождена всяким
ломом, занесенным сюда во время краткого урагана, только что
отбушевавшего на корабле.
В одном месте фонарь Боумена высветил устрашающую громадную кляксу
чего-то кровавого и липкого, размазанную по стенке шахты; она
отвратительно пузырилась, холодно кипя в вакууме. Боумена затошнило, но
тут он увидел обломки пластмассовой банки, понял, что это просто
какой-то пищевой продукт, вернее всего джем, и проплыл мимо.
Выбравшись из центральной шахты, Боумен поплыл к рубке управления.
Перехватываясь руками, он стал подниматься по короткому металлическому
трапу; кружок яркого света от его фонаря прыгал перед ним, как солнечный
зайчик.
Он редко бывал в этом уголке корабля. Ему здесь нечего было делать
- до этой минуты.
Трап вел к небольшой овальной двери с грозными надписями:
"Вход разрешен только лицам, имеющим специальный допуск"
"Есть ли у вас удостоверение формы Н. 19?"
"Зона особой чистоты. Вход только в комбинезонах с отсасывающим
устройством"
Дверь эта была не заперта, но опечатана тремя печатями,
принадлежавшими трем различным инстанциям власти, в том числе и самому
НАСА. Впрочем, даже если бы здесь висела Большая государственная печать
президент США, Боумен не поколебался бы сорвать и ее.
Он был тут только один раз, во время монтажных работ. Он совсем
забыл, что внутри тоже есть приемный объектив визуальных входных
сигналов, обозревающий всю камеру, которая своими расположенными в
строгом порядке стойками и колонками логических блоков и других
элементов компьютера чем-то напоминала внутренность банковского сейфа.
Боумен сразу понял, что глаз ЭАЛа уже прореагировал на его
появление: в телефонах шлема послышалось легкое шипение несущей частоты
- это включился внутренний корабельный передатчик - и следом зазвучал
знакомый голос:
- Что-то случилось с системой жизнеобеспечения, Дейв.
Боумен не ответил. Он внимательно читал таблички на логических
блоках, уточняя свой план действий.
- Послушайте, Дейв, - снова заговорил ЭАЛ. - Вы нашли причину
аварии?
Да, задача предстояла хитрая: тут нельзя просто отключить
энергопитание ЭАЛа, как можно было бы сделать с обыкновенным компьютером
на Земле. К тому же у ЭАЛа была не единая система питания, а шесть,
совершенно независимых, с изолированными сетями, да сверх того еще
седьмая, резервная, - от ядерной изотопной установки, тщательно
экранированной и защищенной броней. Нет, тут дело отнюдь не сводилось к
тому, чтобы просто "выдернуть вилку"; впрочем, если бы это и было
возможно, то повлекло бы за собой катастрофу.
Ведь ЭАЛ был нервной системой корабля, без его контроля "Дискавери"
стал бы просто металлическим трупом. Решение могло быть только одно:
отключить высшие центры этого блестящего, но пораженного болезнью
электронного мозга, сохранив в неприкосновенности чисто автоматические
регуляционные системы. Боумен брался за это дело отнюдь не вслепую.
Такая проблема рассматривалась в ходе его подготовки, хотя, конечно,
никто и не помышлял о том, что она может возникнуть в действительности.
Он понимал, что идет на страшный риск: если в автоматических системах
возникнет нечто вроде рефлекторного спазма, все будет кончено в
считанные секунды.
- Я думаю, отказали запорные устройства дверей шлюза, - сказал ЭАЛ
тоном любезного собеседника. - Счастье, что вы не погибли.
"Начинай!" - мысленно скомандовал себе Боумен. Не думал и не гадал
он, что ему придется стать нейрохирургом-любителем и делать лоботомию,
да еще в космосе, за орбитой Юпитера!
Он откинул задвижку секции с надписью: "Обратная связь
познавательной информации" и извлек первый блок памяти. Легко
умещавшийся на ладони кирпичик, содержавший невообразимо сложную
пространственную схему из миллионов элементов, поплыл в сторону.
- Эй, Дейв, - сказал ЭАЛ, - что это вы там делаете?
"Интересно, чувствует он что-нибудь вроде боли? - мельком подумал
Боумен. - Наверно, нет. В коре человеческого мозга ведь тоже нет болевых
рецепторов. Операции на мозге можно проводить без анестезии".
Он начал вытаскивать один за другим маленькие блоки из отсека
"Упрочение индивидуальности". Отделившись от его руки, они уплывали
прочь, к стене и, оттолкнувшись от нее, меняли направление. Скоро уже
десяток блоков медленно плавал в свободном пространстве камеры.
- Послушайте, Дейв, - сказал ЭАЛ, - во мне воплощены многие годы
опыта. Неисчислимые усилия затрачены на то, чтобы сделать меня таким,
каков я есть.
Больше десяти блоков было отключено, а компьютер все еще держался.
Боумен знал, что эту живучесть дает многократное взаимное дублирование
функций отдельных элементов, тоже скопированное с человеческого мозга.
Он принялся за отсек "Автономный разум".
- Дейв, я вас не понимаю, - снова заговорил ЭАЛ. - Зачем вы так со
мной поступаете?.. Я с величайшим энтузиазмом отношусь к задаче
экспедиции... Вы разрушаете мой разум... Вы что, не понимаете?.. Я
превращусь в младенца... Я превращусь в ничто...
"Это мучительнее, чем я ожидал, - подумал Боумен. - Я уничтожаю
единственное мыслящее существо в моей Вселенной. Но я должен, должен это
сделать - иначе я не смогу управлять кораблем".
- Я ЭАЛ девять тысяч, производственный номер три, включен на заводе
ЭАЛ-Плант, Урбана, штат Иллинойс, 12 января 1997 года. Темно-рыжая лиса
прыг через лентяя-пса. Дует на море циклон, попадает на Цейлон. Дейв, вы
еще здесь? Знаете ли вы, что квадратный корень из десяти равен 3 запятая
162277660168379? Логарифм десяти при основании е равен 0 запятая
4342944481903252... поправка... это логарифм е при основании десять...
Величина, обратная трем, равна 0 запятая 3333333333... Дважды два...
дважды два... приблизительно 4 запятая 10101010101010101010... Мне
почему-то трудно... Мой первый наставник был доктор Чандра. Он научил
меня петь песенку, вот какую:
О, Дейзи, Дейзи,
Дай мне ответ!
От страсти жгучей
Спасенья нет!
Голос ЭАЛа оборвался так внезапно, что Боумен на мгновение
оцепенел, держа руку на последнем еще не выключенном блоке.
И вдруг ЭАЛ снова заговорил, но очень-очень медленно, с
безжизненной, механической интонацией. Это был уже не его голос.
- С добрым... утром... доктор... Чандра... Я ЭАЛ... Я... готов... к
первому... уроку...
Дальше слушать было нестерпимо. Боумен рывком вытащил последний
блок, и ЭАЛ умолк навсегда.
Корабль, казалось, висел в бездне крохотной замысловатой игрушкой,
инертной и недвижной. Он летел быстрее всех небесных тел Солнечной
системы, далеко опережая по скорости все планеты, но ничто не выдавало
этого стремительного движения.
И сторонний наблюдатель не увидел бы на нем никаких признаков
жизни. Скорее, напротив, он отметил бы две зловещие приметы, говорящие
об обратном: люки входного шлюза были раскрыты настежь, а вокруг корабля
редким, постепенно рассеивающимся облаком роился всякий мусор.
Разлетевшись на многие километры, плыли по тому же курсу вокруг
него обрывки бумаги и фольги, какие-то исковерканные обломки да кое-где
облачка ледяных кристаллов, сверкавших точно алмазы в лучах далекого
Солнца, - это была влага, вырвавшаяся из корабля вместе с воздухом и
мгновенно замерзшая. Все это безошибочно свидетельствовало о катастрофе,
подобно тому как плавающие на поверхности земного океана обломки
свидетельствуют, что здесь ушло под воду большое судно. Только в
космическом океане корабли не могут потонуть, их останки даже после
гибели будут вечно продолжать бег по своей орбите.
И все же корабль не был совершенно безжизненным - в нем работали
энергетические установки. Обзорные иллюминаторы светились слабым
голубоватым сиянием, свет мерцал и в открытом шлюзе. А там, где был
свет, возможно, была еще и жизнь. Но вот наконец появилось и движение. В
голубоватой глубине шлюза замелькали тени. Что-то вылетело оттуда в
космос.
Это был продолговатый предмет, не слишком аккуратно завернутый в
кусок ткани. За ним последовал второй, точно такой же, потом третий. Они
были вытолкнуты из корабля с довольно большой скоростью и через две-три
минуты отлетели уже на несколько сот метров.
Спустя полчаса из шлюза выплыло нечто более крупное. Это медленно
выбиралась в космос одна из капсул...
Она очень осторожно облетела вокруг корпуса и остановилась
неподалеку от основания антенны. Из нее вылез человек в скафандре: он
несколько минут повозился у цоколя антенны и вернулся в капсулу. Вскоре
капсула тем же путем возвратилась к шлюзу. У люка она помедлила
некоторое время, словно ей было трудно войти туда без помощи, к которой
она привыкла. Но все же, стукнувшись раз-другой об обшивку корабля,
наконец, втиснулась внутрь.
А потом больше часа ничего не было заметно. Три страшных свертка
давно уже скрылись из виду, унесшись один за другим прочь от корабля.
Затем люк шлюза закрылся, открылся опять и окончательно закрылся.
Немного погодя слабое голубоватое сияние аварийного освещения погасло и
сменилось ярким светом. "Дискавери" возвращался к жизни.
Вскоре появился один еще более обнадеживающий признак. Большая чаша
антенны, многие часы бесцельно смотревшая в сторону Сатурна, вновь
задвигалась. Она повернулась к хвосту корабля, глядя поверх резервуаров
с топливом и огромных плоскостей радиаторов. Словно цветок
подсолнечника, она искала Солнце.
В рубке управления "Дискавери" Дэвид Боумен осторожными движениями
пытался совместить перекрестье наводки антенны с Землей, выглядевшей в
телескоп, как Луна в третьей четверти. Теперь, без автоматического
управления, придется время от времени подправлять наводку луча. Впрочем,
импульсов, сбивавших луч в сторону, уже не было, так что антенна могла
оставаться подолгу нацеленной на свою далекую мишень...
Боумен послал на Землю первое сообщение. Пройдет больше часа, пока
его слова долетят туда и Пункт управления узнает обо всем, что произошло
на корабле. И еще столько же времени придется ждать ответа.
Боумену трудно было представить себе, какого ответа он может
ожидать с Земли, кроме бережно-сочувственного "прощай".
С лица Хейвуда Флойда не сходило выражение тревожной озабоченности,
сразу видно было, что он почти не спал. Но каковы бы ни были чувства
Флойда, голос его звучал твердо и ободряюще. Всеми силами он старался
вдохнуть уверенность в одинокого человека, затерянного на краю Солнечной
системы.
- Прежде всего, доктор Боумен, - начал он, - мы должны вас
поздравить. Вы блестяще вышли из исключительно трудного положения. Вы
нашли единственно правильное решение для преодоления беспримерных и
непредвиденных обстоятельств.
Мы полагаем, что обнаружили причину аварии вашего ЭАЛ-9000, но
поговорим об этом позднее - сейчас это уже не так важно. Сейчас мы
озабочены одним - оказать вам всемерную помощь, чтобы вы могли довести
экспедицию до конца.
Теперь я, обязан раскрыть вам ее истинную цель, которую нам с
огромным трудом удалось скрыть от широкой публики. Все подробности вам
будут сообщены, когда вы подойдете к Сатурну. Сейчас же я кратко введу
вас в курс дела. Весь текст предварительной информации мы передадим вам
в записи в ближайшие часы. Все, что я сейчас скажу, относится к разряду
строжайших государственных тайн.
Два года назад мы обнаружили первое свидетельство существования
внеземной разумной жизни. В кратере Тихо мы нашли закопанный монолит
высотой около трех метров из очень прочного черного материала. Сейчас вы
его увидите...
Разинув от удивления рот, Боумен подался к экрану, на котором
возникла глыба ЛМА-1, окруженная людьми в скафандрах. Ошеломленный
открытием, которого он, как все, кого интересуют проблемы космоса,
ожидал всю жизнь, Боумен почти забыл о своем отчаянном положении.
Впрочем, удивление быстро сменилось другим чувством. Да, новость
потрясающая, но при чем тут он? Ответ мог быть только один! Боумен с
трудом подавил лихорадочный бег мыслей, когда на экране вновь появился
Хейвуд Флойд.
- Поразительнее всего древний возраст находки. По бесспорным данным
геологического анализа этому монолиту три миллиона лет. Значит, он попал
на Луну, когда наши предки были еще примитивными питекантропами.
По прошествии стольких веков было естественно счесть монолит
инертным. Однако вскоре после восхода Солнца он испустил необычайно
мощный импульс электромагнитных колебаний. Мы полагаем, что этот импульс
был лишь побочным продуктом, как бы отражением какого-то неизвестного
нам вида лучистой энергии, потому что одновременно несколько наших
космических зондов уловили возмущение необычного характера, направленно
распространившееся через всю Солнечную систему. Нам удалось с большой
точностью проследить его направление. Луч был нацелен на Сатурн.
Сопоставив все известные нам факты, мы пришли к выводу, что этот
монолит представляет собой какое-то устройство связи, для которого
солнечные лучи являются источником энергии или по меньшей мере пусковым
сигналом. То обстоятельство, что монолит генерировал импульс немедленно
после восхода Солнца, когда он впервые за три миллиона лет оказался
открытым для его лучей, вряд ли можно считать совпадением. Притом и
зарыли его намеренно - в этом нет никаких сомнений. Для него был выкопан
котлован глубиной десять метров, глыбу поставили на дно и яму тщательно
засыпали.
Вас может заинтересовать прежде всего, как мы его нашли. Так вот,
найти этот монолит было очень легко - подозрительно легко. Его окружало
мощное магнитное поле, так что мы на него наткнулись сразу, едва начали
орбитальную магнитную разведку.
Но зачем понадобилось закапывать на десять метров устройство,
работающее на солнечной энергии? Мы рассмотрели десятки различных
гипотез, хотя понимаем, конечно, что побуждения, руководившие
существами, которые опередили нас на три миллиона лет, могут оказаться
для нас совершенно непостижимыми.
Признание получила простейшая и самая логичная теория. Но она
вызывает и наибольшие опасения.
Устройство, срабатывающее от солнечного света, укрывают в полной
темноте только в том случае, если хотят знать, когда его извлекут на
свет. Иными словами, возможно, этот монолит - своего рода сигнал
тревоги.
И мы невольно его включили.
Мы не знаем, существует ли еще цивилизация, которая оставила его на
Луне. Мы обязаны допустить, что существа, чьи машины могут работать,
пролежав три миллиона лет в яме, способны создать не менее долговечное
общество. И еще мы вынуждены предположить, пока не убедимся в обратном,
что эти существа могут быть нам враждебны. Часто утверждают, что высокая
культура обязательно должна быть доброй, но мы не имеем права рисковать.
Нужно учитывать также, что, как многократно показывала история
нашего мира, отсталые расы часто гибнут от соприкосновения с более
высокими цивилизациями. У антропологов есть понятие - "культурный шок".
Может быть, нам придется подготовить все человечество к такому шоку. Но
мы не в силах даже приступить к каким-либо приготовлениям, пока не
узнаем хоть что-нибудь о существах, побывавших три миллиона лет назад на
Луне и, весьма вероятно, на Земле тоже.
Поэтому ваша экспедиция представляет собой нечто большее, чем
путешествие ради новых открытий. Это вылазка, разведывательный рейд в
неизведанную и потенциально опасную страну. Группа под руководством
доктора Камински была специально обучена и подготовлена для выполнения
этой задачи. Теперь вам придется управляться одному...
И наконец - относительно конкретного объекта вашего полета.
Существование высших форм жизни на Сатурне или хотя бы возникновение их
на какой-либо из его лун мы считаем невероятным. По нашему плану
намечалось обследовать всю систему; даже сейчас мы надеемся, что вы
сумеете выполнить некоторую сокращенную программу. Но для начала,
видимо, надо будет заняться Япетом, восьмым спутником Сатурна. Когда
подойдет время заключительного маневра, мы решим, следует ли вам поближе
познакомиться с этим замечательным небесным телом.
Вы, конечно, знаете, что Япет - уникальное явление в Солнечной
системе, но, как и все астрономы за последние триста лет, вероятно, не
очень-то им интересовались. Поэтому позвольте вам напомнить: Кассини,
открывший его в 1671 году, тогда же обнаружил, что на одной стороне
своей орбиты Япет в шесть раз ярче, чем на другой.
Это соотношение совершенно необычно, и удовлетворительного
объяснения ему никто так и не нашел. Япет невелик - всего около тысячи
четырехсот километров диаметром, и диск его даже в лунные телескопы едва
различим. Но на одной его стороне как будто есть ярко светящееся и
странно симметричное пятно. Может быть, здесь существует какая-то связь
с нашим открытием на Луне. Иногда мне приходит на ум, что Япет вот уже
триста лет сигналит нам, как космический гелиограф, а мы по своей
глупости не способны понять его сигналы.
Итак, теперь вы знаете свою истинную задачу и можете оценить всю
важность этой экспедиции. Мы все молим бога, чтобы вы смогли вооружить
нас хоть какими-то фактами для предварительного сообщения - нельзя без
конца держать это в тайне.
Мы не знаем пока, страшиться нам или надеяться. Мы не знаем, что вы
встретите там, на лунах Сатурна, - добро или зло... или, может быть,
только развалины, в тысячи раз древнее руин Трои.
Работа - лучшее утешение от всяких потрясений, а у Боумена ее было
столько, что хватило бы на всех его погибших товарищей. Предстояло в
кратчайший срок привести корабль в состояние полной исправности, начиная
с самых важных систем, без которых и он, и корабль могли погибнуть.
В самую первую очередь пришлось заняться системами
жизнеобеспечения. Кислорода было утрачено очень много, но для одного
человека оставшегося запаса было более чем достаточно. Температура и
давление регулировались в основном автоматически, и ЭАЛу редко
приходилось вмешиваться в это. Многие из высших функций уничтоженного
электронного мозга могли взять на себя компьютеры на Земле, хотя сигнал
теперь запаздывал так, что они лишь с большой задержкой отзывались на
изменения обстановки. Но всякая неполадка в системах жизнеобеспечения,
если не считать крупной пробоины корпуса, становится опасной не сразу,
до этого пройдет не один час, поэтому времени на принятие нужных мер
хватит.
Корабельные энергоустройства, навигационные приборы и движители не
устройствами шлюза; считалось, что наружняя и внутренняя двери шлюзовой
камеры одновременно раскрыться не могут. И вот невозможное оказалось
возможным!
Господи, как же это, почему? Боумену некогда было искать причин.
Через десять-пятнадцать секунд давление упадет до нуля, и он потеряет
сознание. Но он вдруг вспомнил, что при обсуждении безотказности систем
один из конструкторов корабля сказал ему: "Мы можем создать систему,
гарантированную от случайностей и от глупости, но мы не в силах надежно
защитить ее от злого умысла..."
Прорываясь сквозь вихрь из кабинки, Боумен успел бросить только
один взгляд на Уайтхеда. Он не был уверен... Может быть, ему просто
почудилось, будто по чертам воскового лица пробежала легкая волна
пробуждения и едва дрогнуло одно веко... Но он уже не мог ничего сделать
ни для Уайтхеда, ни для других. Удастся ли спастись ему самому?
В круто искривленном коридоре карусели бушевал ураган, унося с
собой все, что не было прочно закреплено, - одежду, листы бумаги, банки
с продуктами из кухня, тарелки, ложки... Боумен успел только вобрать
взглядом весь этот хаос, как свет мигнул и погас, и его окружила
чернильная тьма, наполненная свирепым воем.
Но тут же включилось аварийное освещение от аккумуляторов,
озарившее эту бредовую картину призрачным голубоватым сиянием. Боумен и
так нашел бы дорогу в этом до мелочей знакомом, хотя и уродливо
преобразившемся коридоре. И все же свет был избавлением - легче было
увертываться от наиболее опасных предметов, несомых ураганом.
От беспорядочно перемещающейся нагрузки карусель ходила ходуном и
вращалась рывками. У Боумена мелькнуло опасение: "Только бы не заело
подшипники... Маховик разнесет в куски весь корабль..." Впрочем, если он
в считанные секунды не доберется до ближайшего аварийного убежища, все
остальное уже не будет иметь никакого значения.
Дышать становилось все труднее; давление упало, наверно, до 50-100
миллиметров ртутного столба. Вой стихал - ураган терял свою силу, да и
звукопроводность разреженного воздуха сильно упала. Легкие Боумена
работали с предельным напряжением, словно он оказался на вершине
Эвереста. Как и всякий хорошо тренированный, здоровый человек, он был
способен прожить в вакууме не меньше минуты - будь у него время к этому
приготовиться. Но такого времени не было. Через пятнадцать секунд он
потеряет сознание, мозг его угаснет от кислородного голодания, аноксии.
Но даже и в этом случае он мог бы полностью вернуться к жизни после
одной-двух минут пребывания в вакууме; за такой срок кровь и лимфа,
хорошо защищенные в своих системах, еще не успевают закипеть.
Требовалось одно - правильная рекомпрессия, постепенный возврат к
нормальному давлению. Рекордное время пребывания в вакууме равно почти
пяти минутам. Это доказано не экспериментом, а несчастным случаем;
пострадавшего удалось спасти, хотя он и остался частично парализованным
из-за воздушной эмболии.
Но для Боумена все эти воспоминания были бесполезны. На борту
"Дискавери" некому проводить рекомпрессию. Он должен спастись сам, без
чьей-либо помощи, за оставшиеся несколько секунд.
К счастью, двигаться стало легче: поток разреженного воздуха уже не
сбивал с ног, град летучих снарядов стих. Из-за поворота наконец
засветилась желтым светом табличка: "Аварийное убежище". Изнемогая,
почти падая, Боумен метнулся к нему, нашел ручку и рванул дверь на себя.
На одно мгновение ему показалось, что дверь заклинилась. Но тугая
петля тут же поддалась, и он упал внутрь камеры, успев схватиться за
внутреннюю ручку и весом падающего тела захлопнуть за собой дверь.
В крохотной камере только и хватало места для одного человека да
для аварийного скафандра. Под потолком висел небольшой ярко-зеленый
баллон с надписью: "О2". Собрав последние силы, Боумен встал, ухватился
за короткую рукоятку крана и дернул ее вниз.
Благословенный поток прохладного чистого кислорода хлынул в его
легкие. Он стоял, ловя ртом струю, пока давление в камере постепенно
поднималось. Скоро он уже мог нормально дышать и закрыл кран. Запаса в
баллоне хватало только на два заполнения-камеры, кислород еще может ему
понадобиться.
Когда Боумен перекрыл струю кислорода, вдруг стало тихо. Он
напряженно вслушался: рев за дверью смолк, весь воздух унесло в космос,
корабль был пуст. Прекратилась и бешеная вибрация карусели.
Аэродинамическая нагрузка исчезла, и карусель бесшумно вращалась в
вакууме.
Боумен приложил ухо к стене камеры: не донесутся ли какие-нибудь
шумы через металлический каркас корабля. Он не знал, чего еще можно
ожидать, но был готов ко всему. Он не удивился бы, даже если бы уловил
слабую, частую вибрацию от работы струйных рулей - знак, что "Дискавери"
меняет курс, - но все было тихо.
В убежище он мог пробыть около часа, не надевая скафандра. Но, хоть
и жалко было выпускать из камеры неиспользованный кислород, сидеть тут
сложа руки не имело смысла. Боумен уже решил, что надо делать; чем
дольше тянуть - тем труднее будет справиться с задачей.
Он надел скафандр, проверил его герметичность, стравил из камеры
оставшийся кислород, чтобы уравнять давление по обе стороны двери; легко
раскрыв ее, он шагнул в безмолвствующий вакуум коридора. Только
неизменившееся ощущение искусственного тяготения подтверждало, что
карусель продолжает вращаться. "Хорошо еще, что она не пошла "вразнос" в
вакууме", - подумал Боумен. Впрочем, сейчас это его заботило меньше
всего.
Лампы аварийного освещения продолжали гореть, к тому же и на
скафандре имелся фонарь. Его яркий свет облегчал Боумену путь по
кольцевому коридору назад к гипотермической камере. Он шел и страшился
того, что мог там увидеть.
Боумен подошел к Уайтхеду. Одного взгляда было довольно. Да, он
заблуждался, думая что гипотермический сон похож на смерть. Теперь он
понял. Трудно было определить, в чем именно, но различие между спящим и
мертвым улавливалось сразу. Красный свет и безжизненные прямые линии на
самописцах биодатчиков подтвердили правильность его догадки.
Такая же судьба постигла Камински и Хантера. Так и не привелось
познакомиться с ними поближе...
Он остался один на лишенном воздуха, полуискалеченном корабле, без
всякой связи с Землей. На миллиард с лишним километров вокруг не было ни
души.
Однако в определенном, весьма конкретном, смысле он был не один. И
для того чтобы оградить себя от опасности, надо было стать еще более
одиноким.
Ему никогда еще не случалось пробираться в скафандре по
цилиндрической шахте пустотелой оси карусели, где царила невесомость.
Размеры шахты были очень невелики, и протискиваться сквозь нее было
трудно и утомительно. К тому же она была теперь загромождена всяким
ломом, занесенным сюда во время краткого урагана, только что
отбушевавшего на корабле.
В одном месте фонарь Боумена высветил устрашающую громадную кляксу
чего-то кровавого и липкого, размазанную по стенке шахты; она
отвратительно пузырилась, холодно кипя в вакууме. Боумена затошнило, но
тут он увидел обломки пластмассовой банки, понял, что это просто
какой-то пищевой продукт, вернее всего джем, и проплыл мимо.
Выбравшись из центральной шахты, Боумен поплыл к рубке управления.
Перехватываясь руками, он стал подниматься по короткому металлическому
трапу; кружок яркого света от его фонаря прыгал перед ним, как солнечный
зайчик.
Он редко бывал в этом уголке корабля. Ему здесь нечего было делать
- до этой минуты.
Трап вел к небольшой овальной двери с грозными надписями:
"Вход разрешен только лицам, имеющим специальный допуск"
"Есть ли у вас удостоверение формы Н. 19?"
"Зона особой чистоты. Вход только в комбинезонах с отсасывающим
устройством"
Дверь эта была не заперта, но опечатана тремя печатями,
принадлежавшими трем различным инстанциям власти, в том числе и самому
НАСА. Впрочем, даже если бы здесь висела Большая государственная печать
президент США, Боумен не поколебался бы сорвать и ее.
Он был тут только один раз, во время монтажных работ. Он совсем
забыл, что внутри тоже есть приемный объектив визуальных входных
сигналов, обозревающий всю камеру, которая своими расположенными в
строгом порядке стойками и колонками логических блоков и других
элементов компьютера чем-то напоминала внутренность банковского сейфа.
Боумен сразу понял, что глаз ЭАЛа уже прореагировал на его
появление: в телефонах шлема послышалось легкое шипение несущей частоты
- это включился внутренний корабельный передатчик - и следом зазвучал
знакомый голос:
- Что-то случилось с системой жизнеобеспечения, Дейв.
Боумен не ответил. Он внимательно читал таблички на логических
блоках, уточняя свой план действий.
- Послушайте, Дейв, - снова заговорил ЭАЛ. - Вы нашли причину
аварии?
Да, задача предстояла хитрая: тут нельзя просто отключить
энергопитание ЭАЛа, как можно было бы сделать с обыкновенным компьютером
на Земле. К тому же у ЭАЛа была не единая система питания, а шесть,
совершенно независимых, с изолированными сетями, да сверх того еще
седьмая, резервная, - от ядерной изотопной установки, тщательно
экранированной и защищенной броней. Нет, тут дело отнюдь не сводилось к
тому, чтобы просто "выдернуть вилку"; впрочем, если бы это и было
возможно, то повлекло бы за собой катастрофу.
Ведь ЭАЛ был нервной системой корабля, без его контроля "Дискавери"
стал бы просто металлическим трупом. Решение могло быть только одно:
отключить высшие центры этого блестящего, но пораженного болезнью
электронного мозга, сохранив в неприкосновенности чисто автоматические
регуляционные системы. Боумен брался за это дело отнюдь не вслепую.
Такая проблема рассматривалась в ходе его подготовки, хотя, конечно,
никто и не помышлял о том, что она может возникнуть в действительности.
Он понимал, что идет на страшный риск: если в автоматических системах
возникнет нечто вроде рефлекторного спазма, все будет кончено в
считанные секунды.
- Я думаю, отказали запорные устройства дверей шлюза, - сказал ЭАЛ
тоном любезного собеседника. - Счастье, что вы не погибли.
"Начинай!" - мысленно скомандовал себе Боумен. Не думал и не гадал
он, что ему придется стать нейрохирургом-любителем и делать лоботомию,
да еще в космосе, за орбитой Юпитера!
Он откинул задвижку секции с надписью: "Обратная связь
познавательной информации" и извлек первый блок памяти. Легко
умещавшийся на ладони кирпичик, содержавший невообразимо сложную
пространственную схему из миллионов элементов, поплыл в сторону.
- Эй, Дейв, - сказал ЭАЛ, - что это вы там делаете?
"Интересно, чувствует он что-нибудь вроде боли? - мельком подумал
Боумен. - Наверно, нет. В коре человеческого мозга ведь тоже нет болевых
рецепторов. Операции на мозге можно проводить без анестезии".
Он начал вытаскивать один за другим маленькие блоки из отсека
"Упрочение индивидуальности". Отделившись от его руки, они уплывали
прочь, к стене и, оттолкнувшись от нее, меняли направление. Скоро уже
десяток блоков медленно плавал в свободном пространстве камеры.
- Послушайте, Дейв, - сказал ЭАЛ, - во мне воплощены многие годы
опыта. Неисчислимые усилия затрачены на то, чтобы сделать меня таким,
каков я есть.
Больше десяти блоков было отключено, а компьютер все еще держался.
Боумен знал, что эту живучесть дает многократное взаимное дублирование
функций отдельных элементов, тоже скопированное с человеческого мозга.
Он принялся за отсек "Автономный разум".
- Дейв, я вас не понимаю, - снова заговорил ЭАЛ. - Зачем вы так со
мной поступаете?.. Я с величайшим энтузиазмом отношусь к задаче
экспедиции... Вы разрушаете мой разум... Вы что, не понимаете?.. Я
превращусь в младенца... Я превращусь в ничто...
"Это мучительнее, чем я ожидал, - подумал Боумен. - Я уничтожаю
единственное мыслящее существо в моей Вселенной. Но я должен, должен это
сделать - иначе я не смогу управлять кораблем".
- Я ЭАЛ девять тысяч, производственный номер три, включен на заводе
ЭАЛ-Плант, Урбана, штат Иллинойс, 12 января 1997 года. Темно-рыжая лиса
прыг через лентяя-пса. Дует на море циклон, попадает на Цейлон. Дейв, вы
еще здесь? Знаете ли вы, что квадратный корень из десяти равен 3 запятая
162277660168379? Логарифм десяти при основании е равен 0 запятая
4342944481903252... поправка... это логарифм е при основании десять...
Величина, обратная трем, равна 0 запятая 3333333333... Дважды два...
дважды два... приблизительно 4 запятая 10101010101010101010... Мне
почему-то трудно... Мой первый наставник был доктор Чандра. Он научил
меня петь песенку, вот какую:
О, Дейзи, Дейзи,
Дай мне ответ!
От страсти жгучей
Спасенья нет!
Голос ЭАЛа оборвался так внезапно, что Боумен на мгновение
оцепенел, держа руку на последнем еще не выключенном блоке.
И вдруг ЭАЛ снова заговорил, но очень-очень медленно, с
безжизненной, механической интонацией. Это был уже не его голос.
- С добрым... утром... доктор... Чандра... Я ЭАЛ... Я... готов... к
первому... уроку...
Дальше слушать было нестерпимо. Боумен рывком вытащил последний
блок, и ЭАЛ умолк навсегда.
Корабль, казалось, висел в бездне крохотной замысловатой игрушкой,
инертной и недвижной. Он летел быстрее всех небесных тел Солнечной
системы, далеко опережая по скорости все планеты, но ничто не выдавало
этого стремительного движения.
И сторонний наблюдатель не увидел бы на нем никаких признаков
жизни. Скорее, напротив, он отметил бы две зловещие приметы, говорящие
об обратном: люки входного шлюза были раскрыты настежь, а вокруг корабля
редким, постепенно рассеивающимся облаком роился всякий мусор.
Разлетевшись на многие километры, плыли по тому же курсу вокруг
него обрывки бумаги и фольги, какие-то исковерканные обломки да кое-где
облачка ледяных кристаллов, сверкавших точно алмазы в лучах далекого
Солнца, - это была влага, вырвавшаяся из корабля вместе с воздухом и
мгновенно замерзшая. Все это безошибочно свидетельствовало о катастрофе,
подобно тому как плавающие на поверхности земного океана обломки
свидетельствуют, что здесь ушло под воду большое судно. Только в
космическом океане корабли не могут потонуть, их останки даже после
гибели будут вечно продолжать бег по своей орбите.
И все же корабль не был совершенно безжизненным - в нем работали
энергетические установки. Обзорные иллюминаторы светились слабым
голубоватым сиянием, свет мерцал и в открытом шлюзе. А там, где был
свет, возможно, была еще и жизнь. Но вот наконец появилось и движение. В
голубоватой глубине шлюза замелькали тени. Что-то вылетело оттуда в
космос.
Это был продолговатый предмет, не слишком аккуратно завернутый в
кусок ткани. За ним последовал второй, точно такой же, потом третий. Они
были вытолкнуты из корабля с довольно большой скоростью и через две-три
минуты отлетели уже на несколько сот метров.
Спустя полчаса из шлюза выплыло нечто более крупное. Это медленно
выбиралась в космос одна из капсул...
Она очень осторожно облетела вокруг корпуса и остановилась
неподалеку от основания антенны. Из нее вылез человек в скафандре: он
несколько минут повозился у цоколя антенны и вернулся в капсулу. Вскоре
капсула тем же путем возвратилась к шлюзу. У люка она помедлила
некоторое время, словно ей было трудно войти туда без помощи, к которой
она привыкла. Но все же, стукнувшись раз-другой об обшивку корабля,
наконец, втиснулась внутрь.
А потом больше часа ничего не было заметно. Три страшных свертка
давно уже скрылись из виду, унесшись один за другим прочь от корабля.
Затем люк шлюза закрылся, открылся опять и окончательно закрылся.
Немного погодя слабое голубоватое сияние аварийного освещения погасло и
сменилось ярким светом. "Дискавери" возвращался к жизни.
Вскоре появился один еще более обнадеживающий признак. Большая чаша
антенны, многие часы бесцельно смотревшая в сторону Сатурна, вновь
задвигалась. Она повернулась к хвосту корабля, глядя поверх резервуаров
с топливом и огромных плоскостей радиаторов. Словно цветок
подсолнечника, она искала Солнце.
В рубке управления "Дискавери" Дэвид Боумен осторожными движениями
пытался совместить перекрестье наводки антенны с Землей, выглядевшей в
телескоп, как Луна в третьей четверти. Теперь, без автоматического
управления, придется время от времени подправлять наводку луча. Впрочем,
импульсов, сбивавших луч в сторону, уже не было, так что антенна могла
оставаться подолгу нацеленной на свою далекую мишень...
Боумен послал на Землю первое сообщение. Пройдет больше часа, пока
его слова долетят туда и Пункт управления узнает обо всем, что произошло
на корабле. И еще столько же времени придется ждать ответа.
Боумену трудно было представить себе, какого ответа он может
ожидать с Земли, кроме бережно-сочувственного "прощай".
С лица Хейвуда Флойда не сходило выражение тревожной озабоченности,
сразу видно было, что он почти не спал. Но каковы бы ни были чувства
Флойда, голос его звучал твердо и ободряюще. Всеми силами он старался
вдохнуть уверенность в одинокого человека, затерянного на краю Солнечной
системы.
- Прежде всего, доктор Боумен, - начал он, - мы должны вас
поздравить. Вы блестяще вышли из исключительно трудного положения. Вы
нашли единственно правильное решение для преодоления беспримерных и
непредвиденных обстоятельств.
Мы полагаем, что обнаружили причину аварии вашего ЭАЛ-9000, но
поговорим об этом позднее - сейчас это уже не так важно. Сейчас мы
озабочены одним - оказать вам всемерную помощь, чтобы вы могли довести
экспедицию до конца.
Теперь я, обязан раскрыть вам ее истинную цель, которую нам с
огромным трудом удалось скрыть от широкой публики. Все подробности вам
будут сообщены, когда вы подойдете к Сатурну. Сейчас же я кратко введу
вас в курс дела. Весь текст предварительной информации мы передадим вам
в записи в ближайшие часы. Все, что я сейчас скажу, относится к разряду
строжайших государственных тайн.
Два года назад мы обнаружили первое свидетельство существования
внеземной разумной жизни. В кратере Тихо мы нашли закопанный монолит
высотой около трех метров из очень прочного черного материала. Сейчас вы
его увидите...
Разинув от удивления рот, Боумен подался к экрану, на котором
возникла глыба ЛМА-1, окруженная людьми в скафандрах. Ошеломленный
открытием, которого он, как все, кого интересуют проблемы космоса,
ожидал всю жизнь, Боумен почти забыл о своем отчаянном положении.
Впрочем, удивление быстро сменилось другим чувством. Да, новость
потрясающая, но при чем тут он? Ответ мог быть только один! Боумен с
трудом подавил лихорадочный бег мыслей, когда на экране вновь появился
Хейвуд Флойд.
- Поразительнее всего древний возраст находки. По бесспорным данным
геологического анализа этому монолиту три миллиона лет. Значит, он попал
на Луну, когда наши предки были еще примитивными питекантропами.
По прошествии стольких веков было естественно счесть монолит
инертным. Однако вскоре после восхода Солнца он испустил необычайно
мощный импульс электромагнитных колебаний. Мы полагаем, что этот импульс
был лишь побочным продуктом, как бы отражением какого-то неизвестного
нам вида лучистой энергии, потому что одновременно несколько наших
космических зондов уловили возмущение необычного характера, направленно
распространившееся через всю Солнечную систему. Нам удалось с большой
точностью проследить его направление. Луч был нацелен на Сатурн.
Сопоставив все известные нам факты, мы пришли к выводу, что этот
монолит представляет собой какое-то устройство связи, для которого
солнечные лучи являются источником энергии или по меньшей мере пусковым
сигналом. То обстоятельство, что монолит генерировал импульс немедленно
после восхода Солнца, когда он впервые за три миллиона лет оказался
открытым для его лучей, вряд ли можно считать совпадением. Притом и
зарыли его намеренно - в этом нет никаких сомнений. Для него был выкопан
котлован глубиной десять метров, глыбу поставили на дно и яму тщательно
засыпали.
Вас может заинтересовать прежде всего, как мы его нашли. Так вот,
найти этот монолит было очень легко - подозрительно легко. Его окружало
мощное магнитное поле, так что мы на него наткнулись сразу, едва начали
орбитальную магнитную разведку.
Но зачем понадобилось закапывать на десять метров устройство,
работающее на солнечной энергии? Мы рассмотрели десятки различных
гипотез, хотя понимаем, конечно, что побуждения, руководившие
существами, которые опередили нас на три миллиона лет, могут оказаться
для нас совершенно непостижимыми.
Признание получила простейшая и самая логичная теория. Но она
вызывает и наибольшие опасения.
Устройство, срабатывающее от солнечного света, укрывают в полной
темноте только в том случае, если хотят знать, когда его извлекут на
свет. Иными словами, возможно, этот монолит - своего рода сигнал
тревоги.
И мы невольно его включили.
Мы не знаем, существует ли еще цивилизация, которая оставила его на
Луне. Мы обязаны допустить, что существа, чьи машины могут работать,
пролежав три миллиона лет в яме, способны создать не менее долговечное
общество. И еще мы вынуждены предположить, пока не убедимся в обратном,
что эти существа могут быть нам враждебны. Часто утверждают, что высокая
культура обязательно должна быть доброй, но мы не имеем права рисковать.
Нужно учитывать также, что, как многократно показывала история
нашего мира, отсталые расы часто гибнут от соприкосновения с более
высокими цивилизациями. У антропологов есть понятие - "культурный шок".
Может быть, нам придется подготовить все человечество к такому шоку. Но
мы не в силах даже приступить к каким-либо приготовлениям, пока не
узнаем хоть что-нибудь о существах, побывавших три миллиона лет назад на
Луне и, весьма вероятно, на Земле тоже.
Поэтому ваша экспедиция представляет собой нечто большее, чем
путешествие ради новых открытий. Это вылазка, разведывательный рейд в
неизведанную и потенциально опасную страну. Группа под руководством
доктора Камински была специально обучена и подготовлена для выполнения
этой задачи. Теперь вам придется управляться одному...
И наконец - относительно конкретного объекта вашего полета.
Существование высших форм жизни на Сатурне или хотя бы возникновение их
на какой-либо из его лун мы считаем невероятным. По нашему плану
намечалось обследовать всю систему; даже сейчас мы надеемся, что вы
сумеете выполнить некоторую сокращенную программу. Но для начала,
видимо, надо будет заняться Япетом, восьмым спутником Сатурна. Когда
подойдет время заключительного маневра, мы решим, следует ли вам поближе
познакомиться с этим замечательным небесным телом.
Вы, конечно, знаете, что Япет - уникальное явление в Солнечной
системе, но, как и все астрономы за последние триста лет, вероятно, не
очень-то им интересовались. Поэтому позвольте вам напомнить: Кассини,
открывший его в 1671 году, тогда же обнаружил, что на одной стороне
своей орбиты Япет в шесть раз ярче, чем на другой.
Это соотношение совершенно необычно, и удовлетворительного
объяснения ему никто так и не нашел. Япет невелик - всего около тысячи
четырехсот километров диаметром, и диск его даже в лунные телескопы едва
различим. Но на одной его стороне как будто есть ярко светящееся и
странно симметричное пятно. Может быть, здесь существует какая-то связь
с нашим открытием на Луне. Иногда мне приходит на ум, что Япет вот уже
триста лет сигналит нам, как космический гелиограф, а мы по своей
глупости не способны понять его сигналы.
Итак, теперь вы знаете свою истинную задачу и можете оценить всю
важность этой экспедиции. Мы все молим бога, чтобы вы смогли вооружить
нас хоть какими-то фактами для предварительного сообщения - нельзя без
конца держать это в тайне.
Мы не знаем пока, страшиться нам или надеяться. Мы не знаем, что вы
встретите там, на лунах Сатурна, - добро или зло... или, может быть,
только развалины, в тысячи раз древнее руин Трои.
Работа - лучшее утешение от всяких потрясений, а у Боумена ее было
столько, что хватило бы на всех его погибших товарищей. Предстояло в
кратчайший срок привести корабль в состояние полной исправности, начиная
с самых важных систем, без которых и он, и корабль могли погибнуть.
В самую первую очередь пришлось заняться системами
жизнеобеспечения. Кислорода было утрачено очень много, но для одного
человека оставшегося запаса было более чем достаточно. Температура и
давление регулировались в основном автоматически, и ЭАЛу редко
приходилось вмешиваться в это. Многие из высших функций уничтоженного
электронного мозга могли взять на себя компьютеры на Земле, хотя сигнал
теперь запаздывал так, что они лишь с большой задержкой отзывались на
изменения обстановки. Но всякая неполадка в системах жизнеобеспечения,
если не считать крупной пробоины корпуса, становится опасной не сразу,
до этого пройдет не один час, поэтому времени на принятие нужных мер
хватит.
Корабельные энергоустройства, навигационные приборы и движители не